Ангарский Сокол Хван Дмитрий
— Никак, супружница евонная. Ишь ты, что за девки у ангарцев? — покачал головой Измайлов.
— Девка с ружьём это неслыханно, мне даже не ведомо, как оное разуметь, Василий, — проговорил Беклемишев.
Покуда чиновники удивлялись очередным выкрутасам ангарцев, чьи выходки неслыханны для московитов, начиная от хамовитого посла, да кончая девкой, чьи глаза укрыты чёрным стеклом, а на плече висит ружьё, с берега к ним поднимался посетивший Новикова Павел Грауль.
— Плата за крестьян привезена, — указал рукой на причал Павел. — Сегодня мы подготовим ладьи для посадки людей, а завтра с утра уйдём.
— Павел, тебе к дьякам идти следует, они плату и примут, — заметил Измайлов.
— Нет, завтра утром оплатим, после того, как людей на лодии посадим, да посчитаем всех, — возразил Павел. — А сегодня им нечего на травке сидеть, пускай в остроге ночуют.
— Дело твоё, — пожал плечами Беклемишев, — а лодку самодвижущуюся осмотреть дозволишь?
— Да, пойдём, Василий Михайлович, — поманив того рукой, Грауль направился к мосткам. — А ты, Василий Артёмович, что же?
— Я на оную бесовщину смотреть не желаю, да и тебе, Василей Михайлович, не советую! — предостерёг Беклемишева воевода.
— Не указ ты мне, Василий Артёмович, — спокойно ответил приказной голова. — А Енисейск у моего приказа теперича в управе.
Покачав головой, Измайлов, истово перекрестился несколько раз и, отчитав молитву, пошёл таки вслед за головой Ангарского приказа. Поднявшиеся на пароход енисейцы, один с интересом, второй с опаской, осматривались вокруг. Для них такой вариант речного судна был дюже странен, ни тебе вёсел, ни паруса — а посередь палубы торчит широкая труба. На самой палубе стоит два жилища, по бокам от трубы, а в них стеклянные окна опять же вставлены. Непонятно, неужели у ангарцев столь много стекла, что его вставляют куда ни попадя?
— А к осени закроем тут всё деревом, — к енисейцам подошёл Фёдор Сартинов, который на правах капитана принялся с жаром рассказывать о своём «Громе». — А труба греть будет!
— Ну, Фёдор, я тогда к крестьянам, а ты тут командуй. Думаю, надо будет господ покатать, — подмигнул Грауль капитану.
— Окей, ты мне команду кликни только. А то сейчас разбредутся, — ответил Сартинов и увлёк царских чиновников смотреть рулевую рубку.
Забравшись наверх, Измайлов с интересом огляделся, потрогал штурвал, поскоблил пальцем по стеклу, поцокал языком. Было видно, что ему, как говорится, и хочется и колется. Беклемишев же вполне по-хозяйски осматривался на судне, чувствуя себя в полной степени уверенно. Из-за этого Василий Артёмович нет-нет, да и кидал на него косые взгляды. И Фёдор Андреевич это заметил:
«Нет у господ енисейцев единства во взглядах на жизнь. Хорошо это или плохо?»
Далее в программе обзора у капитана значились котельное и машинное отделения. Туда надо было спуститься у кормы. В первую дверь. Но Измайлова заинтересовала дверь вторая, в коей сквозь круглое оконце пробивался свет. Удивила его мутность стекла, ведь у ангарцев все стёкла были на зависть прозрачны. Попробовав заглянуть внутрь, воевода подёргал за ручку, вопрошая капитана:
— А что у вас тут деется?
— Чего надобно, мил человек? Дверь не тормоши, скоро выйду! — вдруг раздался сердитый громкий бас из-за двери.
Измайлов тотчас же отдёрнул руку от двери и чуть ли не отскочил от неё, схватившись за эфес сабли. С чувством уязвлённого самолюбия он подошёл к Новикову.
— У тебя там тать али убивец какой сидит? — нахмурившись, спросил воевода.
— Да я и не знаю, кто там сейчас заперся! — еле сдерживая смех, отвечал Сартинов.
Тут же дверь, в которую ломился Измайлов, распахнулась, а оттуда показался вихрастая голова юноши. Потушив фонарь, он сердито бросил:
— Кому там неймётся? Вишь, лампа горит — значит занято!
Лишь потом, увидев, кто перед ним, парень ойкнул и, с улыбкой извинившись да поприветствовав гостей, тут же исчез в двери, ведущей в горячее нутро судна.
— Это Антип, наш механик-моторист, за машиной смотрит. Из крестьянских детей, кстати, — объяснил капитан.
Беклемишев, удивившись в очередной раз, тут же пожелал увидеть машину, что толкает это судно по воде. Сначала Сартинов рассказал про винт, да как он соединяется с машиной. Спустившись в котельное отделение, при свете лампы коротко рассказав про котёл. Тут же капитан с удовлетворением отметил, насколько Беклемишев проникся моментом. Измайлов же, с опаской ступая в сумраке технического отделения трюма, сохранял всё то же недовольное выражение лица, однако блеск в его глазах также присутствовал.
— Далее машинное отделение, — объявил Фёдор Андреевич, с усилием отворив дверь между отделениями.
Тут и был Антип, с маслёнкой ползая между механизмов, вот и сейчас он промасливал какие-то сочленения железных лап.
— Антип, машина в порядке? — для проформы спросил механика капитан, хлопнув того по плечу.
Парень, разгибаясь, затылком жахнулся о торчащий рычаг, огласив помещение гулким стуком.
— Едритьтвою! — зашипел Антип, схватившись за голову. — В полном порядке, капитан!
— Разводим пары, кочегары сейчас будут. Гостей наших дорогих катать будем, — улыбнулся енисейцам Сартинов.
Беклемишев заметно обрадовался, а Измайлов, заявив, что желает наверх, с присущей ему осторожностью тут же стал пробираться к выходу.
— На свет Божий желаю, — пояснил он, — нечего мне тут, в темени, средь железа обретаться.
Проводив енисейцев до рулевой рубки, капитан подозвал старшего механика:
— Лёня, ну что, машина как? Как Антипка говорит или хуже?
— Нормально, кэп. Три дня ведь у Рыбного стояли, почистили всё. Но что-то надо делать! На твёрдом топливе по реке ходить люди долго не смогут, тяжко, — безуспешно пытаясь оттереть черноту с рук, отвечал тот.
— Поставим Радека и его компанию перед фактом после прибытия — паровик на пароходе, это не производственная машина, — согласился Фёдор. Он видел, как выматывается команда.
Через некоторое время, попыхивая клубами чёрного дыма, пароход отчалил от берега и пошёл вверх по Енисею. А на следующий день, вместе с государевым ясачным караваном, ангарским золотом и товарами, что были отобраны для показа царю, в Московию ушло и письмо головы Ангарского приказа Василия Михайловича Беклемишева.
Государю царю и великому князю Михаилу Фёдоровичу всея Русии, холоп твой Васька Беклемишев челом бьет. В нынешнем, государь, в сто сорок седьмом году, апреля в двадцатый день, писано к тебе мною из Енисейского острогу. Службишку свою, великий царь, служу я со всем моим раденьем, дабы многую тебе, праведному государю, прибыль учинить. А писано тебе перед тем, как в княжество Ангарское сызнову отбыть. Двенадцатого дня к енисейскому острожку прибыли людишки ангарские, на судне, кой сам себя на воде толкает и по реке ходит без вёсел и паруса, да причеплены к нему две лодии. Диво оное пароходом кличут, а в нутре евойном машина. А за машиной погляд ведёт крестьянский сын Антипко, крепко наущенный в Ангарии яко механикус. А отчина у того Антипки на Белоозере. А капитанус того корабля Федорка, а откель он — Бог весть.
И тако ежели на чепь к пароходу взять лодии, так он будет тащить их по реке нольно сутротив течения, покуда уголь есть. А кормщика на пароходе и вовсе нету, есть рулевой, что вертит колесо и куда он колесо повернёт, туда пароход и путь свой держит.
А ещё, великий государь, у ангарских людишек нету копий али сабель, токмо мушкеты и есть, да ещё в мушкет сей они нож прилаживают, яко копейное жало. Бают, что сечи они не приемлют, да только палят вовсю из мушкетов своих. А мушкеты оные князь ангарский, Вячеслав Сокол хочет тебе, великий государь в обмен давать — за кажный мушкет просит он человечка с семьёю своей неразлучённого.
А ещё, известно мне, великий царь, что средь ангарцев холопства никоего нету, да и почтения твоих, государь, холопей тако же. Бают, что де в холопы итти немочно никому, а крестьянам от князя помочь идёт великая. И кажный крестьянин глас свой имает, яко боярин какой. А в дружине князя Сокола и девки оружные имеются и туземцы службишку служат. Наперво чистоту ангарцы блюдут, так и крестьян, что я доставил, они смотрели — нет ли гниды какой средь волосьев али ещё трути разной. Да некоторые морду скоблят от волосьёв, яко латынцы поганые.
А также хоть кресты православные ангарцы и носят, да в Бога нашего веруют, нету в вере их силы, слабы они в вере. Бога не чтут, молитв не читают, символа веры не ведают и иконки нету ни единой. Однако же, приобщиться к таинствам веры они зело желают, а князь Сокол челом бьёт о посылании в Ангарию служителей церкви нашей, да числом поболее, да женатых. А ещё князь сей признаёт, что де княжеству его под патриархом Московским быти. И желает, дабы прислал ты, великий государь, иерарха, чтобы тот рукоположил ангарского отца Кирилла в митрополиты Ангарские и Даурские, где оный верный служитель Церкви нашей ревностно паству окормляет и слово Христово язычникам несёт.
А ещё в Енисейске появился посол Ангарский, да он и вопрошает, естли желаешь ты, великий царь, с ним говорити, то токмо скажи о том. И придет он, именем Петрушки Карпинского, на Москву с товарами ангарскими для погляду твоего царского и ружьишко возьмёт и ещё многое, отчего государству твоему, великий государь, многая прибыль учинится.
Кремль активно застраивался. Кирпичные, либо облицованные камнем одно и двухэтажные строения плотно примыкали друг к другу, образуя тесные улочки с мостовыми, также мощеные камнем. Нашему современнику, попавшему сюда впервые, могло бы показаться, что он находится в небольшом прибалтийском городке. Но стоило ему пройти пару улочек и это впечатление сразу бы улетучилось — административно-жилая часть кремля занимала всего лишь до четверти его территории. Вся остальная часть кремля была освобождена от небольших деревянных построек, которые, будучи разобранными, заново собирались уже в посаде. В южной части кремля разбили небольшой сад с прудом, а с его боков примыкали теплицы и грядки, в которых Дарья и её ученики выращивали самые разнообразные лекарственные растения, что в изобилии водились в Прибайкалье. Теплицы упрятали за стены ещё и потому, что вид такого рода использования стекла, был бы для современников этого века делом расточительным и неслыханным, хотя, казалось, переселенцев уже ничем удивишь — они повидали в Ангарии всякого. Деревянные стены кремля тоже постепенно разбирались, башни же были разобраны ещё весной, вместо них заложили более серьёзные постройки. Оглядывая две башни, которые поднимались вверх уже в камне и покрытые строительными лесами, Соколов покачал головой:
«Не успеем до снега довести…»
А через пару дней состоялось рабочее собрание по факту прибытия поморов и царского каравана крестьян. Тема обсуждения была важнейшая в Ангарском княжестве — людское пополнение. Этой весной население Ангарии разом увеличилось на семьсот шестьдесят восемь человек. Когда из Енисейска пришло сообщение от Карпинского о том, что пришёл царский караван с крестьянами, с души Вячеслава будто бы упал камень — всё-таки не подвёл Василий Михайлович, оправдал ожидания. Однако после того как Соколов пообщался с новенькими, потом послушал Дарью, оказалось, что не всё так гладко. Крестьян просто согнали с родных мест, причём своих же — волжских обитателей, а не обещанных полоняников. Да и пригнаны они были руками татар. Причём Дарья, узнав об этом, буквально рвала и метала. Как так?! Нахватать своих же крестьян!
— Типа казанцы тут виноваты, — усмехнулся Саляев, развалившись в кресле. — А царь Миша на белом коне!
— Не хочет царь ручки пачкать, — заметил Радек. — Вот как выпутался.
— Да, картинка мерзковатая получается. И мы в этом виноватые выходим, — Соколов задумался.
— Уж я этого Беклемишева спрошу об этом, когда он в Ангарске будет! — заявила супруга Вячеслава, сверкая глазами.
— Даша, успокойся, — Соколов обнял жену за плечи. — Попробуй зайти с другой стороны — не всё так плохо, как ты думаешь.
— Да? А что же тут хорошего?
— Сама посуди, где у крестьянина лучшая доля по их невеликим потребностям? Да только из-за того, что им теперь не грозит голод и холод, работы до кровавых мозолей не будет, никто его смердом не назовёт, а дети будут образованы — разве это не говорит о том, что им, по сути, повезло? И я не говорю о лучшем быте и постепенной механизации труда.
— Да, это несомненно, — негромко проговорил профессор, отхлёбывая горячий медовый напиток.
— В целом, я согласна, — пробурчала Дарья. — Но могли бы их спросить!
Мужчины в унисон засмеялись, а Саляев объяснил, не забывай, мол, где мы. Век разгула демократии ещё не наступил, тут последний век Средневековья.
— Но у нас никаким средневековьем и пахнуть не должно! — уверенно сказала княгиня, на что никаких возражений не последовало.
— Может в этом и состоит наша миссия? Если учесть, что попади мы куда-нибудь в более людные или цивилизованные места, то белели бы наши косточки уже давно, — пробормотал Радек, подперев кулаком голову.
На несколько минут профессор, казалось, выключился из неспешного разговора друзей и, придвинув к себе карту Забайкалья, долго всматривался в неё.
— На Ангаре новых поселений пока организовывать не будем, кроме Свирска. А будем укрупнять имеющиеся. Ангара и так постепенно обживается. Сейчас задача номер один — застолбить Амур, — объявил Соколов.
Соколов рассказал, что новости с Амура идут ободряющие. Сазонов прочно уселся в Албазине и установил контакт с местными, сделав ставку на одного из князей. Достаточно молодого, чтобы полностью попасть под влияние Алексея и сироту, что исключало поползновения его родни, пока с ним всё в порядке. Задача Сазонова была с ним обговорена — он должен был, набравшись сил и средств, занять устья Зеи, Сунгари и Уссури.
— А на Амур нам нужно перебрасывать молодые бездетные пары с Ангары. Новичков туда, конечно же слать не будем.
— Тамара говорила о совхозах, — заметил профессор. — Думаю, это дело здравое — новичков надо понатаскать работой с новыми для них культурами, в первую очередь, я говорю о картофеле и о помидорах. Помниться из истории, что именно с ними у крестьян были проблемы — вплоть до Екатерины Великой пытались их заставить растить картошку.
— Ну и работа с теми же сеялками и прочими девайсами, — добавил Саляев.
— Дарья, а в каком состоянии здоровье наших новичков? — скрестив пальцы, спросил старшего медика княжества Радек.
— На слабую троечку, не более, очень много ослабленных. Зубы у многих в ужасном состоянии. А дети совсем слабенькие — они сейчас активно отпаиваются куриным бульоном. Люди говорят, что около трёх десятков человек в пути погибло.
— Да уж, в пути их не особо потчевали, — проговорил Саляев. — Разносолов не предлагали.
— Но ничего, у нас с голоду не помрут, отъедятся, — Дарья вынула из печи котёл с томившимся там борщом и осторожно приоткрыла крышку, выпустив гулять по комнате великолепный аромат.
— Пусть немного остынет, давай пока салатик, зря, что ли я овощи стругал? — Саляев демонстративно похлопал себя по животу.
Дарья поставила на стол большую миску с нарезанным салатом.
— Душераздирающее зрелище! Оливье в тазике, как дома, — рассмеялся Ринат.
— А майонез как в прошлый раз? — уныло спросил Радек.
— Нет, я добавила уксуса в замес. Ещё бы перцу чёрного и вообще было бы отлично, — ответила с улыбкой княгиня.
— Ну, я пойду Стаса позову. Да и Ярику скоро просыпаться, — Соколов ушёл в детскую.
Вскоре в комнате появился и старший сын ангарского князя — Станислав, от обиды надутый до невозможности. Ещё бы, только наши захватили позиции врага, пустив в ход танк, как маршала зовут обедать! Он не принимался за еду, пока не расставил на краю стола всех своих солдатиков.
— Молодца, Стас! — подмигнул пареньку Ринат. — Подрастёшь, ко мне в Удинск давай, будем из пушек стрелять.
Стасик тут же расцвёл от удовольствия, правда пострелять ему хотелось уже сейчас.
Профессор, тем временем, склонившись над столом, негромко спросил Соколова:
— Как думаешь, а царь-то примет наших послов?
— Примет, конечно же, — убеждённо ответил князь, — да только из-за одного любопытства уже примет! Вон, алтын-хановских послов принимал же, а мы чем хуже?
Радек согласно закивал, а Вячеслав погрозил пальцем Стасу, чтобы тот не ковырялся ложкой в тарелке, а ел налитый матерью борщ.
Карпинский передавал из Енисейска, что Беклемишев предложение ангарцев о встрече с царём воспринял как само собой разумеющееся. Он посоветовал отправляться в путь вместе с царским караваном ясака. Да приготовить подарков монарху побольше. А вечером из Удинска пришло сообщение. Помощник Саляева по боевой подготовке молодёжи, прапорщик Афонин докладывал, что паробот с енисейцами прошёл мимо острова. Это значило, что через трое суток Беклемишева можно ждать в Ангарске. Соколов решил встретить Михаила Васильевича по-домашнему, поселив в гостевой половине своего дома. Ночью, при свете свечи, князь прокрутил в голове возможный сценарий предстоящего разговора с царским чиновником, выписав на бумагу основные вопросы, которые ему хотелось бы обсудить, да предложения, которые он хотел озвучить.
Ужин был великолепен. Хозяйки Ангарска постарались на славу. Мясное рагу с овощами, запеченный с сыром и мясным фаршем картофельный пирог, салат «Столичный», хлеб с кедровыми орешками и ягодный морс, всё было съедено до крошки. Супруга Беклемишева и два его взрослых сына были довольны приёмом, что им оказали в доме ангарского князя. Беседы на житейские и бытовые темы в гостиной продолжались, а мужчины, тем временем, уединились на веранде, чтобы обговорить более серьёзные дела.
Пожилая тунгуска вынесла им горячий чайник с медовым напитком, настоянным на травах — по рецепту княгини. Проводив её глазами, Соколов повернулся к сидящему в кресле Беклемишеву:
— А как тебе, Василий Михайлович, новый воевода енисейский?
— Молодой да бойкий. Предан он отечеству и царю нашему, батюшке. А отец его геройски погиб при Смоленске, за Отечество своё стоя, потому Василий Артёмович царём и обласкан, — отвечал тот.
— Смоленск теперь у Руси, это хорошо, — заметил ангарский князь.
— Без сомнения! Богатый город, прибыток Отечеству учиняет немалую, да и Полоцк тако же, — соглашался царский чиновник.
А ещё бы хорошо и русские порты на Балтике иметь бы для торговли? — спросил, отхлебнув горячего напитка, Соколов.
Беклемишев сверкнул глазами:
— Не в силах нам со свеем совладать нынче. Свей силён, да с ляхами дружен стал. Не совладать… Чую, сызнова война будет с ляхами, не иначе, те себе короля нашли нового, тако же свейских кровей.
— А если мы сможем помочь? — поднял глаза Соколов.
— Что? Нешто вы… Не пойму я тебя, князь, — брови Беклемишева поползли вверх, да там и остались.
— Сколько стрельцов ты можешь привести в Ангарию сейчас? — продолжал удивлять собеседника Вячеслав.
— Под восемь десятков, не более…
— Мои люди могут обучить их палить из ангарских ружей, да лить для них пули, — внимательно смотрел на собеседника Соколов. — А так же стрелять из пушек.
— Те, что не каменьем, а бонбами палят? — недоверчиво, с удивлением вопрошал Василий Михайлович.
— Ими самыми, — кивнул Вячеслав и добавил, — плата обычная.
Беклемишев поморщился:
— Не реки оное уплатой али покупкой. Государь наш не может людьми православными торговлю учинять. Ибо церковь наша святая, православная, проклянёт его.
— А что же он учинил уже? Не продажу ли? — усмехнулся Соколов.
— Не смейся, князь! То государевы людишки были, на волжские землицы посаженные, а нынче они в Ангарское княжество определены. Тако и далее будет! А слова твои я в уши царские сам передам.
Как сказал Беклемишев, по такому случаю, он и сам на Москву путь держать станет. Вместе с ангарскими послами.
План Сэрэма работал — одна за одной амурские деревеньки признавали над собой власть даурского князя Ивана и верховную власть Ангарии. Некоторые старейшины соглашались уйти из-под солонца просто по факту прибытия ангарцев и их рекрутированных дауров. А иные покупались за красивое зеркальце, коробок спичек и отрез ткани красного цвета. Перешедшие под Албазин поселения переставали платить дань Бомбогору, прогоняя сборщиков дани взашей. Поначалу это проходило, но Сазонов не уставал повторять своим людям, что уходили в приамурские посёлки, об осторожности, а также о корректном отношении к людям солонца. Смена власти не везде проходила гладко. Близ устья Зеи, в одном из крупных посёлков дючеров, ангарских послов не просто прогнали, но ещё и побили, да весьма крепко — четверо дауров погибли от ранений. Вероятно, на этот раз сказалось отсутствие среди послов самих ангарцев, один вид которых творил полдела. А при ангарцах их подданные дауры не зарывались при общении с другими амурцами. И вот случилось такое происшествие. И что было делать?
Сазонов понимал, что по всей видимости, виноватыми были его дауры. Но дело в том, что этим случаем был нанесён урон репутации Албазина. Так что придётся майору самому заниматься этим делом.
— Ты только будь понаглее, но одень под кафтан броню, — говорила тогда ему Женя. — Им просто надо показать, кто старший, но не стоит разговаривать долго.
— Но и спешить не следует! — воскликнул Алексей. — C даурами ещё работать и работать.
— А зачем тебе столько воинов, чтобы наказать одного старейшину, убившего твоих людей, не нужно большой армии. А если ты его не накажешь, пойдут разговоры, что Албазин слаб. И вообще, надо идти к устью Амура, где великое море начинается!
— Ох ты, стратег мой дорогой! Я понимаю, что ты поближе к своему народу хочешь оказаться, — Сазонов притянул девушку к себе и крепко обнял. Так, как она любила.
— Обещаю тебе, мы там будем, непременно будем, — прошептал Алексей.
На следующий день Сазонов, поговорив с Олегом, начал вместе с ним отбирать из даурского ополчения небольшой, по местным меркам, отряд. Набирали наиболее крепких, волевых и восприимчивых к обучению людей. Шесть десятков молодых воинов обучали ружейному бою и взаимодействию со своими товарищами в боевой обстановке. На обучение ушло почти три месяца. К середине ноября албазинская дружина была укомплектована. Не у всех были ружья, но это компенсировалось тем, что лучшие лучники лояльных посёлков тоже были с Сазоновым. В крепости майор оставлял за себя Олега Васина, а с собой, помимо дауров, забирал пятерых морпехов и с десяток казаков. С казаками, кстати вышла интересная коллизия. Среди тех раненых бородачей, что пленили владиангарцы после очередного столкновения с енисейцами около крепости, был и десятник Семён, сын Иванов. Было это ещё в 1635 году, сначала его записали как Семёна Иванова, но потом, после его полного выздоровления и вступления в войско Усольцева, выяснилось, что казак этот — сам Дежнёв. Правда, тогда он был ещё рядовым казаком и не совершил своего великого подвига, пройдя по проливу между Евразией и Америкой с севера на юг, по всей его длине.
— Ну вот, сломали человеку геройскую судьбу, — сокрушался тогда Соколов.
Сейчас Дежнёв был полусотником Ангарского казачьего войска и третьим, после Васина и Сазонова человеком на Амуре. Не считая крещённого даурского князя Ивана, который был властной фигурой только для самих амурцев.
Так вот, одним холодным ноябрьским утром, когда ещё и не рассвело, Албазин пришёл в движение, окрасился огнём факелов. Звенело железо, ржали кони. Ворота посада широко раскрылись и всадники, мистически озаряемые светом, один за другим выезжали на восточную дорогу, с ночи покрытую свежевыпавшим снегом. Отряд, сгруппировавшись в походную колонну, на рысях уходил навстречу поднимающемуся над линией леса солнцу. Вечером четвёртого дня пути, останавливаясь по пути в лояльных посёлках, албазинцы наконец достигли пределов владений мятежного поселения, которое было теперь в паре километров. Отряд спешился, приступив к отдыху и ужину, а к посёлку ушло несколько даур-разведчиков.
— Может всё запалить и делов-то? — подошёл к Алексею Дежнёв.
— Нет, Семён, нам никак нельзя этого делать, — отвечал майор.
«Ваши казачки как раз на этом и погорели» — чуть было не добавил он. Странно, но он испытывал некий пиетет к этому человеку. Имя этого статного и волевого бородача довлело над ангарцами. Для полного счастья не хватает Ерофея Павловича Хабарова, говаривал Саляев. Кстати, встретить его вполне было возможно. Исследователь Амура и гроза амурских жителей сейчас, по всей видимости, находился в Ленском или Якутском острогах. Да и наверняка он уже бывал южнее, а может, именно он и был тогда подле Шилки?
— Нам нужен этот посёлок, за ним уже Зея, наше пограничье с Русью, — повторил Алексей.
— Да какая там Русь? — изумился Дежнёв. — Что ты говоришь-то, Алексей Козьмич? Нету там ничего, опричь леса да зверя. Пограничье, откель ему взяться-то?
— Таков уговор, Семён. Не спорь, а нам тут крепость нужна. За Амуром солонец сидит, а дальше князцы дючерские. Зажигайте факелы, Семён, выходим.
— Запаливай огонь, братцы! На коней! — закричал казак.
У каждого из бойцов Сазонова при себе было по паре факелов и спички. Так что вскоре огненной змеёй колонна албазинцев рывком подползла к ночному посёлку, где встретили их оскаленные пасти собак, да шарахающиеся в стороны разбуженные амурцы. Сазонов же опасался дючеров, как неплохих лучников, поэтому экипировка была сработана ещё в Албазине. Бойцов защищал доспех, который считался наиболее лучшим у дауров, а ангарцы помимо прочего имели ещё и бронежилеты, что они взяли с собой ещё в первый поход. Выставив по сторонам ружья и зорко посматривая за каждым шевеленьем меж дючерских домишек, албазинцы при помощи уже бывших здесь товарищей, достигли дома старейшины. А растёкшиеся по посёлку всадники загоняли обратно в дома пытающихся убежать жителей. Некоторым это удалось — бегом по заснеженным полям удрать к лесу. Им не препятствовали. А в посёлке пришлось и немного пострелять, успокаивая особо ретивых. Дом старейшины и главы рода, в одном лице, этого мятежного поселения был окружён, а остальные жители загнаны по своим домам. Наступила относительная тишина, нарушаемая лишь истерикой сторожевых собак и лошадиным всхрапыванием. Спешившись, часть дауров и казаков под свет факелов выволокли из дома голосящих и воющих баб, плачущих детей и обречённо упирающихся мужчин, в том числе и хнычущего старейшину, умолявшего, как перевели дауры, не избивать всей деревни.
— А зачем ты избивал наших послов? — прорычал Дежнёв, наклонившись к нему с нервно бьющего копытом и храпящего жеребца. Старейшина, вероятно, обделался уже от одного вида разгневанного Семёна Ивановича, потому как остолбенело уставился на него, заёрзав и засучив ногами. Даур, придерживающий старейшину за ворот, проорал тому вопрос казака на ухо. Старик завалился на истоптанный снег и взвыл, закрывая голову руками. Дауры хмуро смотрели на него, ожидая команды расправиться со ним.
— Майор, нашли загон с быками! Шесть штук аж, — прокричал один из морпехов, подскакавший на жующей удила кобыле.
— Поднимите его, — приказал Сазонов. — Всех мужчин засуньте в бычий загон. А баб с детьми обратно в дом. Караулить дома до рассвета, меняться. Утром всё разрулим.
Наутро, согнав часть мужиков посёлка на небольшую площадь, Сазонов, при помощи даур, объявил свою волю. Старейшину и его семью он забирает с собой, а жителям он предлагает выбрать нового главу посёлка и чем быстрее, тем лучше. Жителей, в смерти своих послов он не винит и наказывать их не будет. А виноват только старейшина, он и будет наказан. А тут теперь правит даурский князь Иван, поэтому вскоре тут объявятся многие его воины. Кто не желает этого — могут уходить.
— Но, я обещаю, что те, кто останутся, будут довольны, — последнее, что сказал Сазонов.
После этого албазинцы, пообедав, отправились в обратный путь, вместе с пленниками, посаженными на своих собственных коней.
Глава 12
Всего на пароходе и на лодиях привезли около двух сотен с лишком человек. Стало быть, пароходу нужно было сделать ещё один рейс. Да и небольшой ремонт был так же необходим, ведь механизмы машины были ещё не столь совершенны, плюс предстояла ещё и чистка котла от угольного шлака. Поэтому после того как отцепили лодии, «Гром» ушёл к крепостному острову для пополнения запасов угля и ремонта.
Первое, что увидел Ивашка в княжестве Ангарском — это крепость из светлого кирпича, стоявшая на острове посередь реки. На правом берегу виднелась ещё одна крепостица, но земляная, с башенкой над ней, узкими бойницами для стрелков и бойницами поболе — для пушек. От земляного укрепления к самой реке тянулась невысокая стена с зубцами. Пароход, тем временем, подтянул лодии к широкому причалу, а из открывшихся ворот подле крепостицы стали выходить люди, в тех же кафтанах серого цвета, что и у воинов, которые приплыли в Енисейск за ним, Ивашкой и его родителями. К борту лодии приставили мостки и первые крестьяне начали сходить на берег, поддерживая ослабевших. Воины в серых кафтанах так же помогали крестьянам сходить с лодий, подхватывали их нехитрый скарб. А иных женщин приходилось сносить на руках. Ивашка, держа сестру Машу за ручку, бросал исподлобья взгляды на воинов — молодые, румяные лица, такие же, как и у людей из разных волжских деревенек, встретившиеся в Васильсурске. А вон тот, с рыжими волосьями, торчащими из-под странного вида шапки и вовсе вылитый Агей, соседский парень из Засурья.
— Мама, а вот тот на Агея похож, — сказал мальчуган, теребя мать за рукав и показывая пальцем на воина.
— Похож, Ивашка, — грустным голосом согласилась она. — Не болтай много, Машку веди.
Корнеевым указали на брёвна, что были ровными рядами положены на полянке близ земляной крепости, предлагая там присесть. Но Ивашка и так насиделся и належался на лодии, хотелось уже погулять, да посмотреть крепость поближе. Посадив Машку рядом с родителями, паренёк незаметно для них ускользнул в сторону и стал пробираться поближе к тёмным провалам пушечных бойниц.
— А ты куда, малец? — Ивашка почувствовал, как тяжёлая рука схватила его за ворот уже тогда, когда он намеревался подпрыгнуть, чтобы заглянуть внутрь крепости.
— Пушку глянуть хотел, — запросто заявил мальчишка.
— Да бойница изнутри закрыта, — улыбнулся воин с закрученными усами, — сам посмотри.
Он приподнял Ивашку над землёй и тот с разочарованием увидел, что так и есть.
— Дуй к родителям! Потом посмотришь.
Ивашка обиженно засопел и поплёлся обратно, выискивая отца с матерью среди гомонящего люда. Обернувшись, он увидел, что усач следил, чтобы паренёк выполнил его приказ.
— Внимание! — вдруг раздался зычный голос, разом заставивший всех крестьян замолкнуть.
— Меня зовут Ярослав Ростиславович, я воевода этой вот, — Петренко рукой сделал дугу, как бы объяв лес на том берегу Ангары, остров и городок на этом берегу, — крепости и земель окрест.
— Енто уже Ангарское княство, воевода? — выкрикнули из толпы.
— Да, это пограничная крепость, именуемая Владиангарском, — кивнул Ярослав. — За крепостью лежит Илимский посёлок. Большинство из вас будет жить там и немного дальше — у Железной горы.
Петренко сделал паузу, чтобы крестьянам дать время осмыслить его слова и затем продолжил:
— Сейчас из городка выйдут телеги, и я прошу всех, кто ослаб или болен, а таковые, мне сказали, есть, залезать в них.
И вправду, вскоре из-за открытых ворот укрепления показались три телеги, которые тянули неведомые прежде волжанам животные.
— Тятя, это те рогатые олешки, о коих в Енисейске говорили.
— Что-то они не больно и рогатые, — усмехнулся отец.
К Ивашкиному удивлению вместо рогов у оленей на голове оказались лишь небольшие отростки, покрытые шестью. Посадив людей в телеги и покидав туда же мешки с нехитрым барахлишком, большая часть людей пошла за развернувшимися телегами в городок, который отстоял от земляной крепостицы и стены примерно на версту. А на поляне осталось около восьми десятков человек, среди которых были и Корнеевы.
— А мы что же? — Игнат подошёл к разговаривающим неподалёку ангарцам.
— А вы пойдёте обедать после них, — тот, что назвался воеводой, махнул рукой в сторону ушедших крестьян. — Телеги вернутся — детей и женщин на них посадим. А вы пока побудьте тут.
— Эй, малой! — Ивашку позвал уже знакомый ему усач, — пошли, посмотришь пушки.
— Он, бедовый, — предупредил Игнат, — да шустрый, не углядишь.
— Это ничего! — улыбнулся ангарец. — Нам такие как раз и нужны — шустрые да бедовые. И чем больше, тем лучше!
Наконец, снова пришли телеги, и Ивашка с удовольствием запрыгнул в одну из них, рядом с матерью, которая держала Машку. Отец шёл рядом. За воротами начинались поля, где зеленела незнакомая ботва. Что это за растение не знал и Игнат, отец Ивашки. Зато слева от дороги росла свекла, которую мальчуган узнал сразу. В поле ходило несколько человек с деревянными заступами — открывая и закрывая доступ воде в кадки, где она собралась для полива. Источником воды был запруженный посередине поля ручей, обложенный камнем, протекавший разделительной чертой сквозь посадки. Ворота городка были распахнуты настежь, телеги въехали во двор и остановились у длинного дома с большими составными окнами.
— Идёмте за мной! — перед крестьянами появилась полная черноволосая женщина с узкими глазами на широким лице.
— Вещи оставьте здесь — их никто не возьмёт, — сказал один из воинов — ангарцев, когда крестьяне потянулись к своим пожиткам, сложенным в телегах.
А несколько молодых ребят всё в тех же одеждах, что и у воинов, уже распрягали оленей. Потом Ивашка попал в длинное светлое здание, похожее на вытянутую горницу, где стояли лавки и длинные столы. На столах стояли тарелки с хлебом, стопочки с солью, ложки и глубокие миски. Посреди стола стояли котлы с дымящимися ароматными щами. Женщины в передниках принялись разливать щи по мискам, а крестьяне с большим удивлением смотрели на это, но ничего не посмели сказать. Хотя Ивашкин отец пробормотал, что, мол, могли бы и из общего котла щи похлебать. Ну а после того, как котлы из-под щей опустели, несколько женщин в передниках и чепчиках с помощью мужчин занесли такие же котлы, но уже с истекающей маслом гречей и кусками варёного мяса. Ивашка объелся тогда до полного изумления. Для маленьких детей, которых было не так уж и много, приготовили сладкую молочную кашу и творог, да тёплое молоко с мёдом. Когда все уже доедали кашу, знакомый уже Ивашке ангарец с усами громко сказал, выйдя к столам и обращаясь к крестьянам:
— После обеда прошу не вставать, а обождать, пока с вами не поговорят.
Через некоторое время к отцу Ивашки подсел ангарец с листами бумаги:
— День добрый! Назовите свои имена и возраст, сколько вам лет?
— Игнат, Корнеев сын, двадцать девять вёсен.
— Родовое, семейное прозвище есть? — уточнил ангарец и, увидев покачивание головы, спросил:
— Как деревня ваша называлась?
— Засурье! — крикнул Ивашка.
— Игнат Корнеевич Засурский, — ангарец записал имя Ивашкиного отца деревянной палочкой, из которой торчал чёрный, похожий на уголь, кончик и посмотрел на мать.
— Евдокия, Петрова дочь я, — смущаясь, молвила она. — Двадцать семь вёсен.
— Ивашка, девять годов мне, а это Машка, ей скоро три весны будет, — громко отвечал мальчуган, показывая на всё ещё потягивающую сладкое молоко сестру.
— Ремеслом владеете, Игнатий? — задал следующий вопрос ангарец.
— По дереву могу работать, бортничать. Борти у меня остались, — отвечал отец.
— Это очень хорошо! — воскликнул ангарец, — отпишу вас в Свирское! Там как раз нужны люди, умеющие обращаться с деревом.
— А ты, Евдокия, ткать умеешь? — обратился он к матери. — Очень хорошо! — обрадовался он, увидев, как та кивнула.
Ивашка, вчера получивший свою фамилию, сегодня пытался это осознать, зачем она вообще эта фамилия? Рядышком, свернувшись калачиком и покачиваясь на мешке с одеждой, спала Машка, а мать и отец сидели на краю телеги, свесив ноги. Как сказал сержант Василий, один из ангарцев, Засурские и ещё семьдесят пять человек определены на поселение в Свирское. Поначалу их везли на подводах по дороге, идущей параллельно реке и петляющей по вырубленной и вычищенной от кореньев лесной просеке, приходилось огибать и скалы, подступающие к самой Ангаре. Слева, за скалами, порогами шумела река, скатываясь по камням и проскальзывая в скальных теснинах. А в лесу было тихо и спокойно, умиротворяющее действовал птичий пересвист в шумящих кронах деревьев. Ивашка смотрел на облака — в высоком голубом океане неба парили белые островки самых причудливых форм. Мальчуган и не заметил, как провалился в глубокий сон. Снился ему родной дом, да рядом с ним седой дед с бабкой, улыбавшихся ему, но глаза их были полны печали. А Ивашке надо было догонять ушедших уже вперёд родителей и Машку, которая тонким голосом звала его за собой. Рядом ужом вился любимый пёс, громко и визгливо лая, пытавшийся не пустить Ивашку далеко от дома. И тут мальчуган с ужасом понял, что не помнит ни клички пса, не имён своих родных деда с бабушкой, всё ещё смотревших на него и прощально машущих ему руками, стоя у невысокого заборчика в тени высокой яблони, на которую любил он прежде забираться. Вдруг не стало пса, а тени принялись обступать мальчишку со всех сторон, совершенно закрыв собою отчий дом. На Ивашку навалился липкий ужас, ноги его сковал кандалами страх и он застыл на месте, не в силах двинуться. А вокруг него сгущалась тьма, обволакивая и превращая в серую, волнующуюся массу всё вокруг — цветы, травы и Ивашкины лапти уже стали сереть, а за ними и порты. И только обернувшись, он увидел родителей, шедших в ореоле света. Заорав дурным голосом, Ивашка… проснулся.
Поскрипывала телега, рядом тихонько сопела Машка, подоткнув под щёку кулачок. Мальчик быстро чмокнул сестрёнку в лобик и, повернувшись, сел, свесив ноги. Вечерело. Возница негромко переговаривался с одним из мужиков.
— Скоро середина пути, чуть далее зимовье будет, — уже погромче проговорил ангарец, — там на ночёвку встанем.
И правда, через некоторое время показалась покрытая зеленью леса скала, а дорога упёрлась в ворота небольшого зимовья, устроенного вплотную к скале. Барак, домик охраны, стойла для животных, поленница, отдельно стояла, как оказалось, уборная и будка пса — вот и все постройки окружённого частоколом зимовья. Пока распрягали оленей, крестьян проводили устраиваться в барак. Кто-то из воинов подбрасывал хворост для костра, чтобы приготовить кашу на ужин. А к сержанту Василию подошёл для доклада бывший в зимовье старшим молодой парень из первых переселенцев. С четырьмя товарищами он смотрел за этой частью дороги, что шла мимо ангарских порогов, прямо через зимовье.
— Казачков тех поймали, товарищ сержант! Пятеро, в лесу ховались, как с крепости по рации и передавали. На дорогу нашу они как раз вышли, Буян их издалека ещё почуял, — докладывал юноша. — Среди них один больной совсем.
Тут Ивашка заметил, что у парня на рукаве, так же как и у давешнего усатого ангарца светлой нитью вышит падающий за добычей сокол.
— В хлеву запер их, — продолжал доклад парень, — да они смирные, просили поесть и только. А болезный у нас на топчане лежит, спит. Под охраной.
— Молодец, Прохор, веди к казачкам, — похвалил его старший обоза и обернулся, заметив топтавшегося сбоку Ивашку:
— А ты чего здесь делаешь? А ну марш к своим! Ужинать и спать!
Мальчишка нехотя поплёлся к бараку, но по пути присел на бревно у костра. А там уже засыпали в первый котёл порцию крупы. Ивашка тут же нашёл нового человека для расспросов — кухарящего паренька из обоза с тем же знаком сокола на рукаве. Хоть он и был юн, ружьё его было приставлено к бревну, а на поясе висели серьёзного вида ножны, длинный нож был воткнут в лежащее у костра бревно. Ивашка тут же решил потрогать это красивое оружие.
— Не тронь! — крикнул паренёк.
Мальчишка вздрогнул и чуть ли не отпрыгнул от ножа, сложив руки. Лишь спустя несколько минут, когда прошла обида, он решился на вопрос:
— А что за нож такой странный, уж больно длинной.
Вместо ответа парень вытащил лезвие из дерева и с сухим щелчком приладил его к ружью, таким образом, что получилось нечто вроде копьеца.
— Понял? — спокойно спросил он.
— Нешто каждому ружжо дадут? — спросил Ивашка, кивая на оружие паренька.
— Не, сначала младшую школу надо закончить и пойти в старшие классы, у меня — механический класс. А ещё в соколята надо вступить.
— Чего? — не понял Ивашка. — Соколята?
— Ха! Новенький, ты потом всё узнаешь сам, — усмехнулся кашевар.
А в загоне для оленей сержант обоза начал допрашивать пойманных казаков:
— Кто такие и чего делаете на земле Ангарского князя? — Сержант, сдвинув брови, спросил поднявшихся с сена помятого вида мужиков.
Бородачи хмуро переглядывались, а чуть вперёд вышел один из них:
— Казаки мы вольные с Енисейска.
— А тут зачем? — продолжал ангарец, — ведомо ли тебе, что и застрелить тебя могли, а обратного пути не будет? Как попал сюда?
Читать бесплатно другие книги:
