Вы просили нескромной судьбы? или Русский фатум Борминская Светлана

НУ РАЗВЕ ОН ПОХОЖ НА ПРИЛИЧНОГО МУЖЧИНУ?

В Мавзолее лежал Ленин. И думал, и знал, что он не Ленин ... а все на него смотрят и думают, что он – Ленин, а он ведь – не Ленин... Он – двойник Ленина, к тому же загримированный и предварительно вымоченный в специальной глицериновой ванне.

И хотя он был мертв – тело его чесалось... Тело, которое было забальзамировано на скорую руку, чесалось (!), но почесать Ленин себя не мог – ведь он был мертв...

И его посещали мысли... Разные мысли: «Люди в течение жизни меняются очень... Умный молчит с каждым прожитым годом все больше... Простой становится сложнее, как два или три простых... Не очень добрый становится терпимее и добрее... И только злой становится, как зыбучий песок – идешь, разглядываешь солнце и небо, и вдруг твердь внезапно проваливается — как злой человек...»

«Мы с тобой парни одного времени», – отпускал то и дело сомнительный комплимент поддельному Ленину его костюм, сшитый в ведомственном ателье и стилизованный под двадцатые годы предыдущего столетья.

«Будет чем скрасить ночь», – ворчала петлица, сжимая свежую утреннюю гвоздику суконной губой.

«Я очень одинокий одуванчик», – безмятежно добавлял шелковый галстук...

Два ангела проведали «Ленина» в начале июля, и Чугунов «описался» сквозь костюм – сказалось нервное возбуждение после долгого ожидания.

– Подождите, я же просил – в живого Ленина! – мысленно крикнул двойник.

– Сие невозможно, – ответили ангелы.

– Как? А что же вы не предупредили?.. – возмутился Владимир Ильич.

– А ты не спрашивал, – парировали ангелы. – Ты захотел стать Лениным, а он к тому времени был уже восемьдесят лет мертвым, разве не так?..

– И сколько я тут буду лежать? – теряя остатки надежды, прокричал что есть силы он.

– Пока еще кто-нибудь не захочет стать Лениным. Жди, это возможно.

– А меня тогда куда?

– А куда ты хочешь, Владимир Ильич? – добродушно переглянулись ангелы.

– Пожить бы. – Владимир Ильич Чугунов вдруг задышал, несмотря на свое плачевное состояние.

– Ну, посмотрим, посмотрим... – Ангелы почему-то оглядели его ноги в маленьких черных ботинках.

– Мило, – разозлился он. – Что это значит – посмотрим?!

– Возможно, мы выполним твою просьбу, – кивнул ближний ангел и добавил: – Ты лишь сформулируй поточней, а не как в прошлый раз.

– И долго мне здесь еще лежать? – устало приподнялся Чугунов. – Что значит – возможно, выполните, я бы хотел знать?..

– Если Ленина решат хоронить, пока ты тут лежишь, сам пойми, что придется закопать именно тебя. – Ангелы вздохнули.

Они всегда говорили только правду всем желающим их выслушать.

– Меня?!

Ангелы задумчиво кивнули и улетели.

В Мавзолее стало тихо, лишь по полу бегали большие черные тараканы с микрофонами. Секретные сотрудники спецслужб.

ВРЕМЯ ДЕБИЛОИДОВ

Был вечер.

Пес Кустик обнюхал траву на дорожке и потрусил к своему дому, а его хозяин дед Поламарь, ворча, уселся под вяз у дома, в котором жил, и закурил.

– Свинохвостый макак, – пробормотал дед, глядя на выходящего из соседнего подъезда знакомого. Тот выплыл на прогулку с псом, которого называл не иначе как Большой Королевский Пудель , и, заметив деда, поздоровался с ним издали.

Дед Поламарь сложил ручки на животе и кивнул в ответ. Кустик с королевским с достоинством понюхали друг у друга под хвостами и побежали за вороной, гавкая на птичку. А дед и знакомец курили, жмурились и молчали.

– Кхе-кхе... – Сосед кивнул на прыжки «большого королевского» и сообщил: – Безукоризненная родословная этой собаки не вызывает никаких сомнений!

Дед Поламарь крякнул – за вороной вместе с Кустиком бегал обычный большой неухоженный пес бурой дворовый масти.

– И это пудель? – спросил дед. – Это ж Барбос.

– Я сейчас его паспорт с антресолей вытащу, – взвился сосед, – собачий синий паспорт!

– Ну, если они обозвали его пуделем... нам без разницы, – примирительно сказал дед. – Я все равно без очков не вижу ничего почти, – соврал он. – Ты сядь...

Шел обычный августовский вечер, и тут к подъезду завернул лимузин представительского класса. Похожих лимузинов у дома стояло около пяти, и появление шестого, в общем, никак не диссонировало – в доме хватало богатых и знаменитых. Но из лимузина вылез собственной персоной Максимилиан Хруслов, а вслед за ним выкатилась его бабушка в платочке, завязанном под подбородком...

– Дебилоид! – свистящим шепотом констатировал дед Поламарь, глядя на внука Домны Семеновны.

– Где? Кто? – сонно спросил его сосед. – А-а-ах, этот!.. А он дебильный?..

У деда Поламаря глаза вернулись в орбиты, а оба пса уже метили заднее левое колесо лимузина.

– Добрый вечер, Домна Семеновна, – поздоровался дед Поламарь.

– Добрый вечер, соседи, – приветливо кивнула старушка и просеменила за внуком в подъезд.

Лимузин уехал.

– Она всю жизнь уборщицей по случаю работала, – ударил себя по лбу владелец «большого королевского». – Какой бизнес у них, не знаешь?

– Не знаю, – протянул дед Поламарь. – Может, наследство получили из Шотландии?

– Наследство? Откуда?.. Из Шотландии?.. Пойду жене расскажу, – засмеялся сосед и, позвав бурого Арто, скрылся с ним в подъезде.

– Жалкие мошенники. – Дед тоже поднялся. – Кустик!.. Куст! – позвал он, внезапно разозлившись и закипая, как самовар. – Темная ситуация... Молодой нахал уже ездит на лимузине, хотя не закончил и семи классов, – приговаривал Поламарь, стремительно забегая следом за Кустиком в квартиру. – Время дебилоидов... И этот дурак тоже вышел в люди! Что ж это творится-то, а?..

«ОРХИДЕЯ»

Чеканка с джигитом на стене снова напомнила бабушке Домне о зяте и дочке, которых не было на свете уже больше двадцати пяти лет... «Живые мы, живые», – вздохнула бабка Домна, словно передавая дочке привет на тот свет. Изменений за месяц произошло так много, что даже и не верилось в них порой, и не ожидались они Домной Семеновной.

Максимилиан сидел за столом и, зевая во весь рот, перебирал документы со своей новой работы.

«Он добрый паренек, а идиотов в России хватает», – подумала бабушка Домна, сняла очки и положила их в старенький очечник.

– Ну что? – спросила она. – Понятно тебе что-нибудь там?

Максимилиан помотал головой и вздохнул, отодвигая от себя бумаги на край стола.

– А это мы посмотрим, внучок, давай-ка их сюды! – Домна Семеновна, снова нацепив на нос очки, начала рассматривать документы, но через несколько минут бросила это неблагодарное дело.

– Пусть Петька разбирается, – решительно сказала она.

– Точно, ба, – убежденно пробурчал Максим. – Мы ему зарплату положили, почти как у меня.

По полу ходили два больших рыжеголовых таракана. Подбежав к холодильнику, они, не сговариваясь, оглянулись на бабушку и внука. Максимилиан топнул на них, и тараканы, не раздумывая, спрятались.

А дела шли...

Максимилиан в костюме от Диора выглядел импозантно... Лимузин Хрусловы нанимали пару раз в неделю, чтоб приезжать в «Орхидею» с помпой... Петр, юрист, сказал, что это необходимо. А они не стали спорить. Максимилиан из санитаров уволился еще месяц назад.

– Так вот просто увольняешься? Зря, – сказал ему напоследок главный фельдшер скорой психиатрической помощи Бредун.

– Может быть, еще вернусь, – не стал ссориться с бывшим коллегой Максимилиан. – Мало ли жизнь как повернется!

Ровно неделю назад, по совету Петра, Максимилиан уволил из «Орхидеи» всех сотрудников – за дискредитацию. А вскоре через кадровое агентство набрал новый персонал. Сеть платных туалетов «Орхидея» лихорадило всю неделю – убытки перекрыли прибыль почти на 30%, но за последнюю пару дней прибыль снова стала преобладать, набирая утерянные проценты с каждым следующим днем.

– Если не будешь щелкать клювом, через пару лет станешь долларовым миллионером, Максимилиан, – пообещал Петр.

У Максимилиана не было причин не верить Петру.

Офис на 24-м этаже Центра инновации с видом на Белый дом, сауна с бассейном, бильярд и бар с караоке – рядом со станцией метро «Марксистская», в приложение к тридцати двум туалетам, оборудованным по самому последнему слову мировой сантехмоды, – э та жизнь начинала нравиться и Максимилиану, и его бабушке.

СЛАДКИЙ СОН И СУРОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Конец лета. Август.

«День, ночь и утро, просыпаешься, а ощущения счастья нет, – вздыхала Наташа Тупицына, правя роман. – Просто нет ощущенья счастья. Сладкий сон и суровая реальность так далеки друг от друга! – отвечала она себе, прислушиваясь к крепкому храпу супруга из приоткрытой спальни. – Пожалуй, радует лишь забавное каре с косичкой, которое изобрел для меня стилист Тодчук».

Рекламная кампания «Наташа Островская» набирала обороты, вышли две ее первые книжки с золотыми обложками в черных кляксах. Наташа мелькала на бесконечных презентациях в клубах и книжных магазинах, на радио «Максимум» еженедельно разыгрывались лотереи с вручением ее книг. За три месяца шоколадной диеты Наташа похудела почти на два пуда и стала весить завидные 79 килограмм, что, согласитесь, после 116 – «практически начало модельной внешности».

– Вчера чуть не утонула в бассейне. – Наташа зевнула и поморщилась, закончив правку. – Добрый час плавала на спине и похудела на полтора килограмма, правда, за сегодняшнюю ночь снова набрала килограмм. – Она грустно покосилась на пакет из-под пряников.

Супруг продолжал молодецки храпеть, а Наташа некоторое время глядела вниз, на темные деревья за окном. Через несколько минут она тоже начала укладываться на кушетке в кухне.

«В моей жизни, как и раньше, нет тайн», – подумала Наташа, проснувшись с больной головой.

Нужно было готовить завтрак. Она прислушалась к домашней тишине и смачно зевнула, отлепившись, наконец, от холодильника... Мимо, из комнаты в туалет, пробежал с зажмуренными глазами супруг в семейных трусах и по привычке зашипел на Наташу... Наташа по привычке отскочила.

Вымыв плиту, Наташа поставила на огонь сковороду, кинула туда огромный кусок масла и стала доставать яйца. Заметив в углу старые носки, не раздумывая, вышвырнула их в мусорное ведро.

– Мам, реклама по ТВ, смотри... Мам, это твоя книжка? – высунулся из комнаты сын. – А почему...

– Не мамкай. – Наташа поставила на стол тарелку с омлетом. – Завтракай.

– А почему... ты ж Тупицына! – Сын недовольно ковырялся вилкой в тарелке. – Я не хочу омлет, а можно, я папину яичницу съем?..

– Ешь, пока папа не видит, – разрешила Наташа. – Была Тупицына, а стала Островская, – пожала плечами она. – Называется псевдоним.

– А можно мы тоже Островскими станем, а, мам? – подумав, осведомился сын.

– Пока нет, Пашк. – Наташа улыбнулась и добавила: – Потом, может, и можно будет... Ну, что? – Она взглянула на выбритого и надушенного супруга.

– Нет, скажи, я лузер?.. Скажи, я лузер, да? – нечленораздельно по причине набитого рта осведомился супруг, нервно ерзая на стуле. – И почему это мои парадные носки в мусорном ведре? Стирать мы уже разучились, раз заделались писателями?

– Лузерица я, а носки просто рваные, – вздохнула Наташа. – Ну, хочешь, я их из мусорки вытащу и постираю? – дипломатически предложила она.

– Я что, двинутый, рваные носки надевать? – возмутился супруг. – Дожился... И почему мы спим отдельно, в конце концов? Я проснулся, а ты на кухне лежишь!

Наташа вздохнула, глядя на сына.

– А ты не помнишь? – осторожно спросила она.

– У меня, между прочим, сердце внутри, – внезапно всхлипнул супруг, аккуратно вытирая кусочком хлеба пустую тарелку. – Куда ты уходишь?

Наташа обернулась:

– На фитнес, а потом в издательство.

– Из-за какой-то ерунды ты не простишь меня? – Супруг встал и попытался обнять Наташу.

– Прощу, но только чуть позже, – подумав, ответила Наташа.

– Если не простишь, пойду на Крымский мост, – пообещал супруг.

Наташа кивнула:

– Сходи обязательно.

Павлик задумчиво смотрел телевизор, краем уха слушая разговор родителей. Когда «шнурки» закончили перепалку, он вздохнул и потянулся так, что косточки хрустнули.

Наташа внезапно почувствовала, что у нее закололо в сердце.

«Почему? – спросила она себя. – Мои мечты вроде бы исполняются – солидный контракт в кармане, массивная рекламная кампания... Вот только, может, я просила не того? В чем же секрет настоящего счастья?.. Выходит, оно не в исполнении мечты? А в чем же тогда, если бы знать!»

Пасмурная погода порадовала отсутствием дождя, и через полчаса Наташа уже скакала в фитнес-клубе под музыку. Пот с нее лился градом, как в финской сауне, хотя в зале было прохладно. Еще через полчаса Наташе делали массаж. Затем она не спеша приняла душ, надела чулки, трусики, натянула через голову платье и вдруг поймала себя на мысли, что раньше никогда не носила чулок, предпочитая дешевые колготки.

Еще через час она вышла из салона Ив Роша и поехала в издательство. У крыльца «Павлина» стояла «Тойота» супруги издателя. Правый руль, открытый люк и малахитовые «глаза» огромных стрекозьих фар крупной машины. Краем глаза Наташа заметила спущенное заднее колесо и неожиданно улыбнулась просто так.

Беззаботной походкой, как у Софи Марсо, она прошла по коридору и поднялась на второй этаж. Оставив на столе редактора правленый роман, она поехала в «Хлопок».

Съела вкусный салат, покурила кальян и выпила парочку коктейлей. Послушала музыку, поехала домой, думая, что пора получить права. На выходе из метро увидела соседку Машу в белых шортах и коротеньком черном топике. Маша была пожизненной соперницей другой соседки – Анжелики.

– Большинство граждан на улицах ощущают себя потенциальными жертвами, Маш, – словами из своего романа обратилась к соседке Наташа. – А ты не боишься в шортах темным вечером одна домой возвращаться?..

Маша повернулась, и глаза у нее по-кошачьи сверкнули в темноте.

– Привет!.. Не узнала, богатой будешь, Наташка! – Маша с облегчением рассмеялась. – Да ты что, не боюсь я ничего, конечно... В Москве же, не в ауле живем, – хмыкнула она. – А ты похудела, Наташ, голодаешь, да?

Наташа кивнула.

– Вот у тебя муж, Наташ, ну он совсем не пара тебе, – глядя на Наташу, внезапно сказала Маша. – Некрасивый он какой-то, извини...

Тишина, которая повисла на пару секунд, была прервана покашливанием прохожего.

– Есть такие красивые, от красоты которых меня и затошнить может, – вздохнула Наташа, – вот как-то так...

– Да? – удивилась Маша. – Я об этом как-то и не подумала... А слышала, Анжеличка разбилась, в Склифосовского лежит?

– Нет. – У Наташи внезапно пропал голос.

– А Голда ее еще до этого бросил и сам куда-то делся, не видно его уже пару месяцев, – перевела разговор Маша и торжествующе добавила: – Как веревочке ни виться!

«Разбилась...» – думала Наташа, поднимаясь по лестнице. Ей отчего-то стало легче. И немного стыдно. Совсем чуть-чуть, от этого « легче».

Про себя она называла Анжелику – «ведьма распутная», хотя та на «ведьму» не тянула, по большому-то счету.

А Я ЗОЛУШЕК ЛЮБИЛ

Август уже размахивал своим пожелтевшим фартуком уличного торговца арбузами, а у Александра Акимыча Невменько никакого счастья и в помине не наблюдалось. Про себя он посчитал, что ангелы несерьезно отнеслись к его просьбе о разнузданном сексе с Анджелиной Джоли !

– Да и откуда в Москве взять Анджелину Джоли?.. Анджелинка-то Джоли на дороге не валяется, поди? – ворчал Акимыч, поглядывая на храм пророка Илии. – «А я золушек любил...» – с утра напевал он.

Прицепился мотивчик.

Он понаблюдал, как взвешивают арбузы на улице, и, встав в очередь, купил большую полосатую ягоду. А потом подумал и купил еще одну.

Неправильное лицо бывшей жены Верки-дуры свесилось с неба и по привычке смотрело на него.

– Арбуз тащишь? – осведомилось привидение, ехидно улыбаясь.

– Сгинь, – отмахнулся, как от надоедливой мухи, Акимыч и завернул к гаражам, где наблюдалось столпотворение и милиционеры.

Так ничего и не узнав, Невменько прошел мимо. А в гараже разрезал первый арбуз и начал есть, до прихода компаньона Чихмачяна он съел больше половины.

По работе никто не звонил, хотя Акимыч гипнотизировал телефон взглядами, вздыхал и надеялся... «Катафалки для кошек энд собак» решительно не приносили прибыли с даты их основания, и компаньоны всю последнюю неделю решали, не лучше ли будет закрыть убыточное предприятие, пока расходы окончательно не превысили доходы.

Через неделю было абсолютно то же самое, если не считать, что наступило бабье лето... Компаньоны, наконец, собрались с духом и объявили себя банкротами. Акимыч впервые за пару лет почувствовал некую легкость бытия и даже запил на радостях.

Они с Чихмачяном сидели, как обычно, в гараже и переругивались, правда, без особого зла.

– Человек такая скотина, что ко всему привыкает, – произнес Акимыч свою коронную фразу. В его кармане запел «интернационалом» телефон.

– Ну, и кто это звонил? – спросил Чихмачян, дождавшись завершения разговора.

– Закондырин предлагал снова в массажисты податься в сборную по синхронному плаванью. Не хватает у него одного кадра, а незнакомых брать категорически не хочет.

– Так иди, – поперхнулся Чихмачян. – Все равно без работы сидим!

– Вот если бы массажистом в клуб «Реал Мадрид», – задумчиво вздохнул Акимыч и огляделся. – Мне б его проблемы, блин, закондыринские, – бормотал он, морщась.

В гараже было пусто, взгляд цепляли лишь маленькие собачьи гробы в углу. А вчера Акимыч снова заходил в церкву напротив и поставил толстую, в руку, свечу за 50 рублей к иконе Спасителя. Ночью ему приснилось целых три сна.

В первом сне кто-то сказал на ухо:

– Исполнится твое счастье, Акимыч , но будет...

– Что? – не вытерпел он. – Не томи...

– Ты его вначале можешь и за горе принять, – голос покашлял откуда-то издалека.

– Это как? – возмутился Александр Акимыч . – Счастье свое, что ли, не узнаю?

– Что-то вроде того, – ехидно ответил голос, и Акимыч проснулся.

Тикали ходики над кроватью, и горько причитала какая-то обиженная баба за тонкой стеной у соседей. Акимыч, ругаючись, перевернулся с живота на спину и снова впал в сон, как в сладкое безумие, потому что открыл глаза уже там и увидел ангела... Ангел был похож на старого мальчика, крылья его шевелились, цепляя пол и создавая ощущение ветра.

– Счастье дается с условием – заметить его. – Ангел вздохнул. – Очки есть?

– Я замечу, замечу... Есть, есть, всегда при себе! – Акимыч потянулся рукой к тумбочке и стал шарить по ней, ища очки.

– Очки – для меня. Я вижу плохо. – Ангел протянул руку, взял найденные очки и, надев их, посидел, оглядывая темные углы спальни. – Не видно ни зги! – разочарованно вздохнул ангел и вернул очки Акимычу .

– А может, свет включить? – потянулся к ночнику Акимыч . – Я тоже в темноте в очках ни черта не вижу...

– Не надо, – был ответ. – Счастье, Саня, скоро будет, только протяни к нему руку.

– Скоро? – изумился Акимыч , оглядываясь. – А когда?

– На днях практически...

Ангел качнул головой так стремительно, что нимб соскользнул и упал на пол. Акимыч поднял теплый золотой нимб, подкатившийся к ногам, и подал его ангелу.

...тут, надо вам сказать, Акимыч проснулся, но после перекура и принятия на грудь стопарика померанцевой снова уснул, точней, забылся тяжелым сном, и его стали душить, прижав ему шею вонючим и острым копытом.

– Вот мы не можем вам отказать, но – прежде исправьте свой грех, милейший, – вкрадчиво объяснял душение кто-то, пока Акимыч сипел и пытался поймать ртом воздух, размахивая руками и ногами, как едва родившийся младенец.

– Какой такой грех, а?.. – сипя, крикнул Невменько , сбросив, наконец, острое копыто с собственной шеи.

– Вы убили и закопали тещу в 1989 году... на помойке, – дыхнул на него из темноты какой-то потешный мультипликационный дракон.

Акимычу стало жарко и страшно до дурноты.

– Ой, а я совсем забыл. Просто из памяти вылетело куда-то, – на всякий случай засмущался Акимыч , хотя никакую тещу не закапывал ни на какой помойке никогда. – И что мне теперь делать?.. – голосом тихого сумасшедшего поинтересовался он.

– Надо будет выкопать тещу, мил друг. Во что бы то ни стало! – снова прикопытил шею Акимыча неведомый смрадный собеседник.

–  А-а-а-аааа , не души только!.. – попросил Акимыч и больно ударился об пол, высунув язык.

Неожиданно он проснулся и тут же вспомнил, что тещи своей не убивал, хотя частенько приходили такие мысли.

– Не убивал я чертову бабку! На кой она мне? – возмутился Акимыч и побежал в кухню ставить чайник.

На полу его комнаты были видны отпечатки чьих-то копыт – в третьем сне с Акимычем беседовал, похоже, совсем не ангел.

ТОТ, КТО ПОДЕРЖИТ ЕГО, СТАНЕТ СЧАСТЛИВЫМ

Санчес проснулся и обвел глазами теплое пространство вокруг себя – он уже обжился в этой квартире и четвертый месяц не воровал. Все сбылось – воровать ему не хотелось... Он ждал. Его латинский нос повис, а лицо цвета оливок разгладилось, и Санчес стал похож на обычного семейного мужика, живущего на зарплату. Он утих, угомонился, успокоился, но счастья все не было.

– Неужели – это и есть счастье, которое я просил? – думал он, разглядывая свой опухший и раздобревший фейс. – Кому ж продать бриллиант, если он и в самом деле подлинный? Вот морока. – Глубокая морщина на лбу так и не разгладилась за эти четыре месяца. – Хватит спать! – внезапно одернул он себя, оглядывая неприбранное жилище.

Покой и тишина вдруг стали ненавистны. И, как назло, закончились деньги. Сегодня он впервые проснулся с таким дурацким настроением и вдруг стал догадываться, что, похоже, мир и спокойствие последних недель – всего лишь результат его собственного самовнушения.

Вытащив из кармана алмаз, Санчес привычно взглянул на него.

– Черная стекляшка. Хорошо, что не выбросил, а ведь было желание, – ворчал он. – До него вдруг дошло, что смысл его жизни «потерялся». Раньше он был вором и каждый день взбирался на свой Эверест, а теперь стал лишь хранителем «стекляшки».

– Значит, тот, кто подержит его, – станет счастливым? – вздохнул Санчес, снова пряча бриллиант в карман пиджака. – А что же я не стал тогда, а превратился в завхоза?

На окне сидела муха и смотрела на улицу. Санчес, не раздумывая, прихлопнул муху газетой.

ЗВЕЗДЫ ИСЧЕЗАЮТ, КОГДА ПОЯВЛЯЮТСЯ ПРОЖЕКТОРА

Кире Гореславской не спалось – вот и все, что она может сказать об этой ночи перед встречей счастья, если так можно выразиться, конечно... Ведь счастье – состояние души, и встретить его нельзя, а можно лишь почувствовать, и в течение жизни вы будете ждать разного счастья и испытывать его от того порой, от чего плакали в прошлом году на Рождество.

Вдобавок, полночи у Киры горели уши. Она их даже помыла холодной водой и некоторое время сушила на балконе. Ведь всем известно, если уши предательски горят, значит, кто-то тебя ругает. Причем костерит и утюжит почем зря.

– Кто это меня ругает-то? – гадала Кира, пока под утро не заснула с высушенными ушами.

Так что на работу в филиал поехала Кира невыспавшаяся и с больной головой... Стояла, переминаясь, на остановке, а нужный автобус все не шел. Тогда Кира решила ехать с пересадкой: сперва на метро, а потом на троллейбусе.

– Цирковая лошадка бежит по кругу, – бормотала она, сходя на Кожуховской и поднимаясь наверх.

На удивление быстро Кира села в тот самый троллейбус №78, который останавливался как раз напротив филиала их проектной конторы, и, пробив купленный билет, протиснулась к окну.

«Всегда полно народу, хотя, по большому счету, все равно я одна», – соскакивая с чьей-то ноги, старалась удержать равновесие Кира.

Троллейбус долго стоял на светофоре, и через два сиденья заплакал ребенок в конверте на руках у женщины средних лет.

– Бабуля, – посоветовали ей, – смени подгузник мальцу.

– Мамуля я, – резко поправила доброхотов женщина и переложила орущего ребенка личиком к окошку.

А через две остановки прямо перед Кирой освободилось одиночное место, и, удостоверившись, что никто на него не претендует, Кира села. Платье в морских гребешках задралось на коленках, Кира поправила его и огляделась.

Остановка за остановкой, троллейбус быстро подъезжал к нужной улице, когда Киру больно оцарапала за плечо чья-то сумка.

– Ой, – поморщилась Кира. – Осторожнее...

На Киру внимательно глядели два голубых глаза поверх сумки.

– Извините, пожалуйста, – крякнул благообразный дедок и, быстро стащив с плеча тяжелую кладь, потащил ее низом...

Кира встала – на следующей остановке ей надо было выходить. Маленький худощавый дед с сумкой в ногах стоял и загораживал проход у ближней двери...

– А улица Кошкина, кхе... Улицу Кошкина я не проехал? – пробормотал он, заглядывая в окошко через чье-то плечо. – К-хе... К-хе-е-е...

– Следующая. – Кира сдержанно улыбнулась. – Я как раз на Кошкина выхожу.

– На улице генерала Кошкина? – Дед осекся, взглянув на нее. – Ой!

Кира кивнула и встала рядом. Только сейчас она заметила, что из правого рукава деда торчат стальные крючки вместо рук...

На остановке дед выскочил. Кира спрыгнула следом, изумляясь, как бойко тот схватил сумку крючком правой руки.

– А вам куда? – Кира почему-то не могла сделать ни шагу, хотя уже опаздывала.

– Мне нужен шестой подъезд, квартира сто восьмая. – Дед вытер рукавом лоб и беспомощно огляделся по сторонам. Он явно приехал откуда-то из деревни, был маленький и тощий, в выгоревшем сером костюмчике, надетом на свитер.

– А дом какой?.. – улыбнулась Кира.

– Не помню, – просто и доходчиво ответил дед. – Меня внучок обещал встретить. – Он, щурясь, осторожно взглянул на Киру.

На остановке было пусто.