Поверь своим глазам Баркли Линвуд

27

Говарда Таллимана одолевала бессонница.

Говарду Таллиману плохо спалось вот уже девять месяцев. Он не высыпался как следует ни разу с конца августа прошлого года. И сильно похудел. Сбросил целых шестнадцать фунтов. Ремень приходилось утягивать на две дырочки. Но вообще говоря, если бы не мешки под глазами и сероватый цвет лица, он даже внешне похорошел, насколько может похорошеть мужчина, от природы наделенный внешностью садового гнома.

Из-за недосыпания и плохого самочувствия Говард стал впадать в раздражительность, и ему это не нравилось. Окружающие могли подумать, что он чем-то обеспокоен, а Говарду не хотелось выдавать своей тревоги.

Он был не из тех, кто тревожится. Зато сам мог заставить переживать кого угодно. Но наступили времена, когда притворяться, будто у тебя все в порядке, становилось сложнее.

— Ты жутко выглядишь, Говард, — постоянно замечал Моррис Янгер. — Когда тебя в последний раз осматривал врач?

— Со мной все прекрасно, — возражал тот. — Если я переживаю, то только из-за тебя, Моррис. Ты же знаешь, что всегда был самым важным человеком в моей жизни.

При обычных обстоятельствах Говард обожал напряженные ситуации. Более того, они были ему жизненно необходимы, как кислород для дыхания. В какой бы избирательной кампании он ни участвовал, для него не имело значения, насколько мрачно все выглядело вначале и как сильно его кандидат отставал от конкурентов. Говард не сдавался никогда, не опускал рук, даже если окружающие твердили, что все кончено. Он оценивал проблемы и умел их решать. Однажды проходили перевыборы одного из членов городского совета, победу на которых все дружно прочили женщине, ее главным козырем являлся огромный опыт добровольной работы в общественных и благотворительных организациях. Она вложила душу и время в помощь нуждающимся и обездоленным в отличие от самовлюбленного сукина сына, которого проталкивал в совет Таллиман.

— Нам нужно найти способ сделать так, чтобы вся ее добровольная работа обернулась против нее, — заявил он тогда.

На что остальные участники их предвыборного штаба реагировали с немым изумлением. После того как службу Джона Керри во Вьетнаме сумели обратить против него,[16] ничего невозможного быть не может, заверил их Таллиман. Определите, в чем сила этой женщины, и сделайте так, чтобы она стала ее слабостью. И Таллиман натравил на нее Блокера, а тот раздобыл сведения, позволявшие утверждать, будто кандидатка отдавала столько времени общественной работе, пренебрегая интересами собственных детей и мужа. Ее сына-подростка якобы повязали с кокаином в кармане, хотя до суда дело не дошло. Нашлись свидетели, что ее муж вечерами околачивался по окрестным барам и не пропускал ни одной официантки, не ущипнув за задницу. Таллиман, естественно, побеспокоился, чтобы все это попало в прессу, хотя никогда не передавал информацию репортерам сам. И если эти истории не доказывали, что женщина оказалась никчемной матерью и женой, то что еще требовалось для этого? А за пару недель до дня выборов Таллиман наводнил нужный район города листовками, представлявшими его кандидата как хорошего семьянина, исподволь подчеркивая, что его оппонентка больше беспокоилась о посторонних, чем о своих близких.

Все считали естественным, если мужчина ставил карьеру превыше семьи. Но женщина?

Это было грязно, бездоказательно и основывалось на подтасовке фактов. Но сработало. Доктор Геббельс отдыхает — шептались и поклонники, и враги Таллимана после того, как женщина проиграла выборы с разницей более чем в три тысячи голосов. Именно тогда Говард решил, что пора брать Льюиса Блокера на постоянную работу. Да и для самого Льюиса это было как нельзя более кстати. Он отчаянно нуждался в деньгах, поскольку ему пришлось подать заявление об уходе из полиции, не заработав даже пенсии. Его и нескольких офицеров вызвали на место захвата заложников. Некий мужчина забаррикадировался в квартире, угрожая убить членов своей семьи. Из помещения уже донеслись выстрелы. А потом дверь распахнулась, и кто-то выскочил наружу. Льюис, притаившийся в конце коридора, спустил курок. На его беду, это оказался всего лишь шестнадцатилетний сын преступника, пытавшийся сбежать от свихнувшегося отца.

Уголовного дела возбуждать не стали, но карьера Льюиса Блокера в полиции в тот же день бесславно закончилась.

Иногда Говард Таллиман даже верил, что ничто в этом мире не происходит просто так. Если тому юноше суждено было умереть, чтобы Льюис Блокер мог полностью сосредоточиться на содействии политическому успеху великого человека… Что ж, кто такой Говард Таллиман, чтобы вмешиваться в Промысел Божий? Однако, размышлял он, разве могло быть угодно Богу то, что произошло в прошлом августе?

Акция, одобренная им тогда, мощный механизм, который по его приказу привел в движение Льюис Блокер, чтобы защитить Морриса Янгера, теперь грозили раздавить их самих.

Для Таллимана Янгер был чем-то гораздо большим, чем просто близким другом. Он служил для него пропуском в большую политику. Говард твердо знал, что после того как Янгер стал губернатором штата Нью-Йорк, его дальнейшее продвижение вверх по политической лестнице лишь вопрос времени. Янгер обладал индивидуальностью, импозантной внешностью, манерами опытного шоумена — словом, всеми данными, необходимыми для хозяина Белого дома, включая даже такую вроде бы мелочь, как великолепные зубы.

И Говард всерьез опасался, что лесбийская интрижка Бриджит с Эллисон Фитч, а особенно любая информация, какой, вероятно, располагала эта женщина относительно политических проблем Морриса, могли пустить все под откос. Поэтому он доверился инстинкту Льюиса относительно мер, которые следовало принять. Как доверился опыту бывшего копа, позволив ему выбрать человека, наилучшим образом способного привести план в исполнение.

Не то чтобы Говард ожидал, что решительный шаг не вызовет вообще никаких последствий. Когда молодую женщину убивают или она бесследно исчезает, это неизбежно должно привлечь внимание. Однако сначала появилась только небольшая публикация в «Таймс». Полиция объявила Эллисон Фитч в розыск, когда она перестала выходить на работу. Репортер сообщал, что родом девушка из Дейтона, и приводил слова ее матери о том, что ей ничего не известно о местонахождении дочери.

Была еще и вовсе крохотная заметка в «Нью-Йорк пост», зарытая глубоко в недрах газеты перед спортивным разделом. А из телевизионных каналов об Эллисон упомянул только один, продержав на экранах ее улыбающееся лицо менее пяти секунд.

А вскоре и вовсе наступила тишина. Пропажа человека с Манхэттена не становится новостью надолго. Какая-то девица из Огайо в один прекрасный день не явилась на работу? Из-за чего поднимать шум? Вероятно, еще одна покорительница Нью-Йорка из провинции поняла, что потерпела неудачу, и вернулась домой. Пока кто-нибудь не обнаружит труп, исчезнувший человек не удостоится пристального внимания средств информации.

А трупа никто и не обнаружил.

Причем это был тот случай, когда Говард Таллиман испытал бы большое облегчение, найди полиция мертвое тело. И пусть никто не ведал, что произошло с Эллисон Фитч, главное, что это было бы прекрасно известно ему. Однако он ничего не знал о ее судьбе. Как не знал и Льюис.

После того как Николь отправилась выполнять задание, Говарду позвонил Льюис:

— Она только что вышла на связь. Возникла проблема.

— Какая проблема?

Льюис пустился в объяснения, что обычно работавшая по ночам Эллисон Фитч днем отсыпалась дома, а ее соседка по квартире Кортни Уолмерс с утра отправлялась на службу. У Говарда Таллимана появилось недоброе предчувствие.

— Но так случилось, что именно в этот день произошло непредвиденное, — продолжил Льюис. — Женщиной в квартире оказалась не Эллисон Фитч. Мы ликвидировали не ту цель.

Говард, сидевший у себя в рабочем кабинете, изо всех сил старался сохранять хладнокровие. Боже милостивый, соседка по квартире! Мертва! Человек, вообще не представлявший ни малейшей угрозы. Женщина, о которой он прежде даже не слышал. Конечно, Говарду было хорошо знакомо понятие о побочных потерях. Его политические интриги порой заканчивались для противников не только загубленными репутациями. Потерпевшие поражение на выборах оппоненты лишались домов, вынужденные продать их, чтобы расплатиться с кредиторами, финансировавшими их кампании. Они бросали жен, или жены уходили от них. Один бедняга спился, а потом врезался на машине в опору моста и навсегда остался прикован к инвалидной коляске.

Но по крайней мере до сих пор никто не погиб.

Новость была неожиданной и шокирующей, но Говарда прежде всего заинтересовал вопрос, что сделала нанятая Льюисом убийца, обнаружив ошибку. Выполнила ли она все же работу, которую ей, собственно, и поручили? Добралась ли до своей настоящей мишени?

— А что с Фитч? — спросил он.

— Скрылась, — ответил Льюис. — Она вошла в самый неподходящий момент. Сообразила, что происходит, и сбежала оттуда сломя голову.

За все прошедшие с тех пор месяцы об Эллисон Фитч не было ни слуху ни духу. Насмерть перепуганная, она где-то затаилась, боясь даже нос высунуть наружу. И пока она находилась в бегах, Фитч оставалась для них подобием бомбы с заведенным часовым механизмом, готовой взорваться в любой момент.

Но в тот день, когда Льюис позвонил ему и сообщил об ошибке, Говард сам был способен взорваться от распиравших его гнева и непередаваемого ужаса.

— Господи Иисусе! Ну и вляпались же мы!

— И вы даже не представляете, до какой степени, — заметил Льюис.

28

Меня с самого начала терзала мысль, что Томас чересчур уж доверился мне. Он почему-то решил, будто я непременно вернусь из Нью-Йорка, полностью раскрыв «Дело о загадочной голове в окне». Я же не испытывал желания вообще появляться на Очард-стрит.

Предположим, я нашел то самое окно, увидел его собственными глазами. И что дальше? Как мне поступить? Оставалось надеяться, что голова все еще торчит там и это пенопластовая болванка для париков. В таком случае действительно стоило взглянуть на нее и поставить точку.

Но когда я уже шел по Очард в южном направлении, остановив такси на перекрестке с Ист-Хьюстон напротив «Пиццерии Рэя» и в двух шагах от «Деликатесной лавки Каца», я снова беспокоился о том, что головы там не увижу и окажусь в идиотском положении, не зная, что делать дальше. Значит, просто вернусь домой ни с чем.

Эта часть города не напоминала Гринвич-Виллидж или Сохо, но и в ней ощущался некий шарм. Старые доходные дома радовали глаз неброскими архитектурными изысками и, несомненно, много чего повидали на своем веку. Свой поход я начал от двухсотых номеров, миновав сувенирный магазин, ресторан и сразу несколько зданий, которые недавно подверглись реконструкции. На углу Стэнтон-стрит в нос мне вновь ударили ароматы пиццы из заведения под названием «Розариос».

Я продолжал двигаться к югу по западной стороне улицы. Мне попался магазин для путешественников, чья выставка чемоданов занимала половину тротуара, затем бутики модной одежды и музыкальный магазин с гитарами в витрине. Пока ничто не напоминало тот городской пейзаж, что был запечатлен на распечатке, сложенной и спрятанной мной в карман. Я достал ее и сообразил, что дом, выделенный Томасом, находился среди шестидесятых номеров. А значит, я уехал на такси далеко к северу. Чтобы попасть в нужный мне квартал, предстояло пересечь Деланси-стрит.

И я пошел дальше.

Уже через пару минут мне стало казаться, будто я почти у цели. Под окном третьего этажа, которое я разыскивал, должны были располагаться магазин, специализирующийся на шарфах, и табачная лавка, служившая также газетным киоском. Вход в квартиры наверху следовало искать как раз между этими двумя заведениями. Причем находился он на западной стороне. Мне тут же пришло в голову, что я гораздо быстрее увижу дом, если перейду на восточную сторону. И внезапно оно оказалось прямо передо мной. То самое окно. Я сверился с распечаткой, сделанной для меня Томасом, изучил расположение соседних окон, пожарной лестницы и витрин магазинчиков внизу. Ошибки быть не могло. Я нашел его. Но конечно же, никакой белой головы поверх кондиционера в окне не виднелось.

Помимо самого кондиционера, там вообще ничего не было. Даже какого-нибудь обыкновенного цветочного горшка. Окно оказалось опущенным, и хотя его не прикрывала изнутри штора, стекло выглядело темным, давая лишь отражение дома, находившегося на противоположной стороне улицы. Я достал мобильный телефон, перевел его в режим фотоаппарата и сделал снимок дома так, чтобы в центре находилось нужное нам окно.

Свершилось. Я проделал долгий путь до Нью-Йорка, разыскал место, где… Даже не знаю, как определить то, что здесь случилось! И сделал фотографию, чтобы доказать Томасу, что выполнил его просьбу. Потрясающее достижение! Но хватит ли этого кадра, чтобы брат остался доволен? Сомнительно. Я отдавал себе отчет, что на его месте и сам бы посчитал порученную работу сделанной плохо. Поднимусь, постучу в дверь и поздороваюсь с человеком, который там живет, решил я. Если удастся заглянуть краем глаза в квартиру, увижу ту самую пенопластовую голову. Еще одно дело, раскрытое легендарным Рэем Килбрайдом — художником днем, борцом с преступностью по ночам! Правда, сейчас все происходило среди бела дня.

Я присмотрелся к окну, чтобы было легче понять, какая это квартира, когда окажусь внутри, и снова перешел на противоположную сторону улицы. Я оказался в арке перед дверью размером с небольшой альков, где теснились почтовые ящики и висел домофон со списком жильцов. Дернул ручку двери, но она оказалась заперта, чему, впрочем, удивляться не следовало.

Судя по списку, на третьем этаже располагалось пять квартир, фамилии обитателей были обозначены на самоклеющейся ленте с помощью одного из вышедших теперь из употребления «пистолетов», выдавливавших буквы на ленте. В свое время они пользовались популярностью для изготовления надписей. Имелся такой и у нашего отца, он пометил кусочками блестящей ленты чуть ли не каждый предмет в спальнях своих детей: «Книжная полка», «Кровать», «Дверь», «Окно».

Но здесь обрывки ленты уже потускнели от времени, потрескались и местами отклеились. Рядом с кнопкой квартиры 305 осталась лишь половина, на которой еще можно было разобрать: «…тч и Уолмерс». Квартиру 304 занимал некто Казински, 303 — Голдберг, 302 — Рейнольдс, 301 — Майклз. Я достал телефон и сделал снимок на случай, если список понадобится нам позже. Заснял я и висевшее рядом объявление с номером телефона управляющего. Как проникнуть внутрь?

Я пока не решил для себя этот вопрос, когда молодой человек лет двадцати выбежал из двери на улицу. Я мгновенно придержал дверь, не дав ей захлопнуться. Потом поднялся по двум лестничным пролетам. Добравшись до третьего этажа, задержался, размышляя, окно какой из квартир выходило на улицу поверх магазина шарфов. Это должен быть номер 305, заключил я. Продолжить можно было несколькими способами. Например, постучать в дверь и сказать: «Эй, послушайте! Меня зовут Рэй Килбрайд. Мой брат Томас, который немного не в себе, гулял по Всемирной Паутине и случайно заметил, как в вашем окне кого-то душат. Вам это ни о чем не напоминает? Потому что не знаю, как вы, а я бы уж точно запомнил нечто подобное». Но это был, вероятно, не лучший метод.

Я мог достать распечатку, показать ее тому, кто откроет дверь, и сказать примерно следующее: «Мы обратили внимание на вашу квартиру на сайте «Уирл-360» и заметили в окне вот такую штуку. И если вы не возражаете, могу я поинтересоваться: что это, черт побери, такое?»

Тоже не очень. Но из двух вариантов второй мне нравился чуть больше.

Вероятно, следовало придумать какую-нибудь небылицу. «Видите ли, я — художник». В конце концов, это доказывал хотя бы пакет из магазина «Перл пэйнт» в моей руке. Потом сказал бы, что «Таймс» заказала мне иллюстрации к статье об архитектуре Нижнего Манхэттена, а когда я стал изучать улицы в Интернете, то случайно увидел окно, и мне стало любопытно, что это в нем такое. Детский лепет.

Надо просто постучать в дверь, показать жильцу распечатку и задать свой вопрос. Вероятно, я получу на него столь же прямой ответ. Если же возникнут вопросы ко мне, нужно будет все объяснить. Мол, у меня есть брат, который обожает сайт «Уирл-360», и каждый раз, когда он замечает на нем что-нибудь интересное, хочет выяснить подробности.

Держа распечатку в левой руке, я постучал правой, в которой все еще сжимал сумку из художественного магазина, и она тоже ударилась в дверь. На стук никто не отозвался, и я постучал снова. Стал ждать. У меня возникли серьезные сомнения, стоило ли делать третью попытку. А если там кто-то спит? Поднимать человека с постели ради такого дела? Но я все же почти решился, когда открылась другая выходившая в коридор дверь. Наверное, квартира 303, прикинул я. Повернувшись, я увидел невысокую полную женщину с бигуди в волосах, смотревшую на меня через темные очки в массивной оправе. Половина ее тела высунулась наружу, а вторая оставалась внутри квартиры, но ее лицо было мне видно полностью.

— Там никто больше не живет, — сказала она.

— Простите, не понял?

— Нет там никого. Девушки уехали.

— Ах вот как? Не знал.

— Их нет уже много месяцев. Но хозяин не стал снова сдавать квартиру.

— Ясно, — кивнул я. — Спасибо.

Она скрылась внутри и закрыла дверь.

Выйдя на улицу, я повернул налево и двинулся к северу по Очард-стрит, размышляя, что расскажу Томасу, вернувшись домой. Похоже, совсем немного, хотя я честно попытался все выяснить, но оказалось, что квартира пустует. Что, черт побери, мог я еще предпринять?

Я уже сидел в поезде, глядя на проплывавшие мимо воды Гудзона, когда неожиданно мысль, подспудно тревожившая меня все это время, вновь всплыла на поверхность из глубин подсознания: почему на отцовской газонокосилке было выключено зажигание, а рама с режущими лезвиями поднята вверх?

29

Томас знал, что в этот день ему придется самому приготовить себе завтрак и обед. Рэй сказал, что ему необходимо взять эти обязанности на себя. Еще Рэй заявил, что если уж он будет вынужден встать очень рано и отправиться поездом на Манхэттен, чтобы пуститься в сумасбродную авантюру (а Томас был уверен, что именно так это назвал брат), то меньшее, что может сделать Томас, — это покормить себя сам.

— Ладно, — согласился Томас. — А что у нас есть?

— Хлеб, джем, арахисовое масло, консервированный тунец. Посмотри по сторонам. Открывай все шкафчики подряд и угощайся.

— А если мне захочется тунца, где мне взять консервный нож?

— Учись думать своей головой. Если не знаешь, где что лежит, надо поискать как следует.

— Хорошо.

Рэй явно не горел желанием проверять то окно на Очард-стрит, но в итоге согласился, очень порадовав брата. Ведь, если честно, Томас не собирался отправлять в ЦРУ никакого нового сообщения о лице и пакете на нем, описывая встревожившее его изображение, потому что хотел поддерживать с агентством сугубо профессиональные отношения. Если у людей из правительства возникнет ощущение, будто он начнет их беспокоить всякий раз, стоит ему заметить на «Уирл-360» что-либо подозрительное, они могут, чего доброго, передумать использовать его способности, когда грянет Великое Событие, каким бы оно ни оказалось.

А ведь Томас с каждой прошедшей неделей ощущал все большую уверенность, что основательно подготовился к нему. Теперь с наступлением ночи, когда он наконец выходил с сайта «Уирл-360», стирал все накопившееся за день из корзины «История», выключал свет и укладывался головой на подушку, для него лучшим способом заснуть становилось мысленное повторение путешествия по улицам города, проделанного на компьютере. Так, накануне, закрыв глаза, Томас снова оказался в Сан-Франциско. Прошел вниз по Хайд-стрит, свернул на извилистую Ломбард-стрит, где в отдалении виднелась башня Койт.[17] Если же продолжать двигаться по Хайд до того места, где начинался крутой спуск к морю, то оттуда отчетливо вырисовывался в заливе Алькатрас. После пересечения с Честнат располагался район Русский Холм, и если ты продолжал спускаться все дальше по Хайд, то скоро…

Около пяти утра в комнату Томаса просунул голову Рэй и разбудил его.

— Я уезжаю, — сказал он. — Постарайся обойтись без неприятностей.

— Ладно, — буркнул Томас в подушку.

Когда же он окончательно проснулся, в окно уже ярко светило солнце. Прежде всего Томас включил компьютер, зашел на сайт «Уирл-360» и только потом быстро принял душ и оделся.

В кухне он на какое-то время замер, разглядывая шкафы и обдумывая, как поступить. Томас догадывался, что коробка с кукурузными хлопьями стоит в тумбочке рядом с холодильником. Дверцу он открывал так осторожно, словно ожидал, что оттуда выскочит крыса, но внутри обнаружилась только нужная ему коробка хлопьев фирмы «Чириос».

Молоко следовало искать в холодильнике. «Уж это я знаю наверняка», — подумал Томас. Взяв миску, он насыпал в нее хлопья, залил молоком и быстро съел, чтобы тут же вернуться к себе, оставив на столе грязную миску, коробку и картонку с остатками молока. Причем Томас не считал, что поступает неправильно. Рэй ведь сказал, что он должен сам приготовить себе еду. Про уборку не упоминалось. Причем Томас искренне полагал, что Рэй сам с удовольствием помоет посуду, когда вернется, потому что в таком случае она будет помыта как надо. К этому его приучил отец, тот всегда все делал сам. Даже мытье посуды не доверял сыну никогда. Вот почему за все эти годы Томас так и не научился пользоваться ни посудомоечной машиной, ни пылесосом, как не умел стирать белье, мыть полы или стирать тряпкой пыль с мебели. Единственной работой по хозяйству, которая еще недавно пришлась бы Томасу по душе, являлась стрижка травы, но отец и близко не подпускал его к трактору-газонокосилке. А теперь, даже если бы Рэй ему разрешил, Томас никогда бы не сел за руль.

После завтрака он продолжил исследовать улицы Сан-Франциско. Сегодня его интересовали такие районы, как Мишн, Сансет, Ричмонд и Хайт-Эшбери, а потом он вступил на мост «Золотые Ворота». Чтобы пересечь его из конца в конец, пришлось много раз щелкнуть «мышью». Но открывавшиеся виды так увлекли Томаса, что он чуть не забыл про обед.

В кухню Томас снова спустился около часа дня. Мысль сделать себе бутерброд с тунцом отбросил сразу, ведь в таком случае ему пришлось бы воспользоваться открывалкой, а он хорошо помнил, как даже отец изрыгал проклятия, вскрывая неподатливую банку, и брызги масла летели во все стороны. А потому Томас взял арахисовое масло, ломтик хлеба и уже намазывал для себя сандвич, когда в дверь постучали.

Несколько секунд Томас никак на стук не реагировал, поскольку входную дверь всегда открывал кто-то другой. Потом до него дошло, что он в доме один, и, отложив в сторону перепачканный маслом нож, Томас пошел посмотреть, кто приехал.

— Привет, Томас!

Это был Лен Прентис, или Ленни, как часто называл своего бывшего босса Адам Килбрайд.

— Здравствуйте, мистер Прентис.

Томас видел его машину, оставленную в нескольких шагах от ступеней на террасу, причем больше в ней никого не было. Лен явился в дом Килбрайдов один. Он топтался на пороге, явно ожидая приглашения войти, но Томасу этого не хотелось. Лен Прентис ему не нравился.

— Твой брат дома? — спросил он.

— Нет, сегодня он в Нью-Йорке, — ответил Томас.

— С чего его туда занесло?

— Поехал проверить, действительно ли там убили человека, надев пакет на голову.

Лен замер на мгновение, но затем произнес:

— А ведь ты действительно совершенно свихнулся. Позволишь мне войти?

Томас кивнул:

— Заходите, если хотите.

— Вот, проезжал мимо и решил заглянуть к вам, ребята, чтобы посмотреть, как вы тут управляетесь одни.

Томас молчал, поскольку Лен Прентис не задал ему никакого вопроса, но вскоре гость спросил:

— Пивка не найдется?

— Не знаю, — честно ответил Томас.

— Ничего, я сам посмотрю. — Лен прошел через гостиную в кухню, открыл холодильник и взял то, что ему было нужно. — Ну, рассказывай, чем ты занимаешься, Томас, — сказал он, вскрыв бутылку и сделав глоток.

— Работаю на компьютере.

— Да, да, я слышал, ты от него почти не отходишь.

— У меня много работы.

— А Рэй? Чем он занимается?

— Сегодня он в Нью-Йорке.

— Это я уже слышал. Но зачем он туда поехал?

— Сначала встречается с другом по поводу работы, а потом ему нужно выяснить, что произошло с человеком в окне.

Лен еще раз приложился к бутылке.

— Это тот самый человек, которому надели пакет на голову?

Томас кивнул.

— Мы с твоим отцом много общались, — произнес Лен. — Я ведь был для него не только начальником. Мы с ним крепко дружили. И он рассказывал, что ты постоянно находишь в Интернете всякие штуки, которые тебя излишне возбуждают. Адам не раз собирался лишить тебя доступа в Сеть, но в итоге все равно разрешал тебе просиживать за компьютером целыми днями, потому что это давало ему хоть какую-то передышку.

Томасу больше всего хотелось, чтобы Лен Прентис поскорее ушел, а он закончил бы намазывать бутерброд и поднялся наверх, прихватив еду с собой.

— Между прочим, это была идея Мари, чтобы я вас навестил. Она хочет пригласить вас с братом к нам домой на ужин.

— Мне нужно обсудить это с Рэем, — отозвался Томас.

Сам он не желал никакого ужина у Прентисов, но ему было неловко прямо заявить об этом. Попросит Рэя вежливо сообщить, что они не смогут принять приглашение.

— Твой папаша часто недоумевал, как получилось, что ты такой. Что ты счастлив все время торчать дома и сутками не отходить от компьютера. А из дома вообще не выходишь, разве что для посещения своего психиатра. Как ее фамилия? Гаргантюан?

— Григорин.

— Но меня добил окончательно твой отказ прийти на похороны собственного отца. Неужели эта твоя компьютерная одержимость настолько непреодолима, что ты пропустил столь важное событие?

— Зачем вы все это мне говорите, мистер Прентис? — спросил Томас.

— Не знаю. Наверное, просто хочу поддержать с тобой разговор. Я ведь человек простой. Для меня вся эта психиатрическая наука — темный лес. Мне говорили, что у шизоидов вроде тебя личность как бы раздваивается, но твой отец считал это всего лишь распространенным заблуждением. Мол, все обстоит совсем иначе, уверял он меня. Допустим. Но я другого в толк не возьму. Если ты знаешь, что у тебя проблема, почему ничего не делаешь, чтобы избавиться от нее?

— Нет у меня никакой проблемы!

Лен усмехнулся:

— Сын не приходит на похороны, чтобы почтить память отца. По-моему, это бо-о-льшая проблема.

— У меня тогда было очень много дел. И кроме того…

— Что, Томас?

— Там собрались люди, которых мне не хотелось видеть.

— Кто же? Неужели ты имеешь в виду меня? Но разве я не был всегда добр к тебе?

Томас покачал головой.

— Мне нужно приготовить себе обед. Я начал делать сандвич с арахисовым маслом.

— Послушай, а у меня идея, — сказал Лен Прентис. — Почему бы мне не отвезти тебя куда-нибудь пообедать?

— Что?

— Я хочу сказать: почему бы мне не вытащить тебя из дома, не посадить в машину и не отвезти пообедать в город?

— Но я уже почти приготовил сандвич. — Томас ткнул пальцем в сторону кухонного стола.

— Ну и что? Съешь его в полдник. А сейчас мы с тобой прокатимся. Тебе будет полезно выбраться из этих четырех стен.

— Нет.

— Но я настаиваю! — воскликнул Лен, избавившись от пустой бутылки пива.

— Я не хочу никуда ехать.

Лен подошел к нему вплотную.

— Кажется, я понимаю, в чем заключалась главная ошибка твоего отца. Он всегда шел у тебя на поводу. А нужна была твердость характера, чтобы заставить тебя выбираться наружу почаще. Мы можем поехать в Промис-Фоллз, посидеть в «Макдоналдсе» или взять по ломтику пиццы. А еще лучше отправиться прямо ко мне домой, чтобы Мари угостила нас чем-нибудь вкусненьким.

Томас отступил на шаг.

— Судя по слухам, тебе, так или иначе, скоро придется отвыкать от этого места. Что, например, ты будешь делать, когда брат продаст дом?

— Он мне пока не говорил, что собирается сделать это.

— Но ты же не думаешь, что Рэй оставит тебя тут жить одного? Это едва ли подходящий для него вариант.

— Он может решить остаться здесь, — возразил Томас. — Мы тогда будем жить вместе.

Но, уже произнося эту фразу, он чувствовал, что не уверен, насколько сам хочет этого. Своего брата Томас любил, но с ним порой бывало очень трудно ладить. Как и отец, Рэй относился к нему без понимания, часто пытаясь заставить делать вещи, которые он не мог сделать даже при желании.

— Не сомневаюсь, что в любом случае все у вас сложится как нельзя лучше, — улыбнулся Лен. — А теперь надевай свою куртку или что у тебя там? Не знаю, как ты, а я бы сейчас заглянул в «Кентукки фрайд чикен». Тебе нравится там?

Томасу действительно нравилась еда из «Кентукки фрайд чикен», вот только брат никогда ничего не заказывал оттуда на дом. Прежде куриными крылышками его мог побаловать отец. Но вот с Леном Прентисом он не хотел ехать даже туда. Им стал овладевать почти нестерпимый зуд, словно крошечные жучки ползали у него под кожей. Дыхание участилось. Томас, вероятно, мог бы ненадолго уехать из дома с кем-то, кому доверял. Но не с Леном Прентисом.

Да и отец, если разобраться, не очень любил Лена. Они действительно считались приятелями. Нередко проводили время вместе, смотрели по телевизору какой-нибудь матч или пили пиво в баре. Но каждый раз, когда папа возвращался домой после встречи с Леном, он бросал реплику вроде: «Боже, как же этот тип порой меня раздражает!»

Лен протянул руку и схватил Томаса за предплечье. Не грубо, но крепко.

— Поехали со мной, дружище! Давай повеселимся.

Томас резко выдернул руку, однако вложил в движение чрезмерное усилие. Его ладонь взлетела вверх и прошлась по щеке Прентиса. Лен замер в изумлении, а потом сказал, потирая лицо:

— А вот это, Томас, ты сделал напрасно.

30

Льюису Блокеру тоже в эти дни спалось неважно.

Эллисон Фитч залегла на дно, и невозможность узнать, где она и что у нее на уме, тревожила Льюиса не меньше, чем Говарда Таллимана. Ведь стоило ей решиться на явку с повинной в любой полицейский участок и рассказать то, о чем она знала, и это означало бы полный крах. Все было бы кончено для Говарда, все было бы кончено для Морриса, и, разумеется, все было бы кончено для него — Льюиса Блокера.

Те немалые усилия, что они с Говардом предприняли, чтобы разгрести «колоссальную кучу дерьма», в какую, по определению самого Таллимана, ухитрились угодить, пойдут прахом в один момент, если Эллисон Фитч надоест бесконечно скрываться. Как только она даст показания об убийстве, свидетельницей которого была, признается в попытке шантажа, передаст содержание разговора с Говардом — и, как говорил один его приятель, все дерьмо моментально попадет в лопасти вентилятора.

Необходимо было предотвратить подобное развитие событий. И они вроде бы сделали все от них зависящее. Прежде всего Льюис отправил Николь в Огайо, чтобы постоянно держать под наблюдением дом матери Эллисон. Он полагал, что наступит момент, когда девица непременно захочет выйти с ней на связь. Разве не естественно для оказавшейся в беде дочери искать помощи и совета у родной матушки? И какую дочь не будут терзать муки совести при мысли, что мать в отчаянии горюет, не ведая, что случилось с ее любимой девочкой? Однажды она наверняка не сможет преодолеть жгучего желания развеять страхи матери.

Однако Льюис оставил Николь в деле только после долгих колебаний. Совершить такую непростительную оплошность! От его прежней безграничной веры в Николь не осталось и следа. Более того, первым порывом Льюиса было заставить ее головой заплатить за ошибку. Остановило лишь то, что как раз сейчас ему необходима была любая помощь, а Николь, снедаемая чувством вины, заверила, что готова на все, лишь бы загладить ее. И Льюис решил отложить разборку с ней до лучших времен.

Он посчитал также необходимым взять под контроль квартиру, где прежде жила Фитч. Он, разумеется, не ждал, что она сама вдруг туда вернется. Зато там в какой-то момент мог объявиться некто хорошо ее знавший. Например, подруга или приятель заглянут, чтобы поболтать. А еще лучше будет, как надеялся Льюис, если Эллисон сама пришлет туда кого-то из своих знакомых, чтобы разнюхать обстановку.

Впрочем, любой самый неожиданный посетитель помог бы пролить свет на нынешнее местонахождение Эллисон Фитч. Разумеется, Льюис не мог поставить в холле своего шпиона, чтобы вести слежку двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Это бросалось бы в глаза. И хотя под видом родственника одной из девушек он лично переговорил с управляющим и оплатил аренду квартиры на несколько месяцев вперед, у него попросту не было свободного человека, который мог бы поселиться в квартире и дожидаться посетителей. Первый месяц Льюис прожил в квартире сам, но за все это время в дверь постучал только один человек — юнец, разносивший рекламные листовки расположенного ниже вдоль улицы итальянского ресторана.

Но даже это не поколебало его уверенности, что однажды на пороге квартиры может появиться интересный для них человек. И в таком случае Льюис хотел иметь возможность посмотреть, кто это.

Вот почему он ограничился тем, что установил рядом с дверью видеокамеру. Размером с булавочную головку, она срабатывала на движение и давала отличный обзор всего коридора. Стоило кому-либо приблизиться к квартире на расстояние нескольких футов, как камера включалась. Изображение автоматически передавалось на компьютер Льюиса, который в конце каждого дня просматривал полученные кадры. И почти каждый день с камеры что-то поступало. Однако чаще всего это был уборщик с пылесосом, приводивший коридор в порядок. Однажды дверью ошибся разносчик пиццы. Льюис наблюдал, как тот достал свой сотовый, позвонил диспетчеру и уточнил номер квартиры. Отслеживая эту сцену, он даже почувствовал приступ голода.

На Хэллоуин в подъезд проникли дети и стали обходить квартиры, выпрашивая сладости. Две девочки, наряженные как Леди Гага и как инопланетянка — причем Льюису стоило немалого труда отличить один костюм от другого, — постучали в квартиру 305. В общем, почти каждый день было на что посмотреть. Но ничего по-настоящему ценного.

Льюис уже подумывал, что пора бросать эту затею, снимать камеру и прекращать оплачивать квартиру, как вдруг появился тот тип с сумкой из «Перл пэйнт». Льюис поудобнее устроился за рабочим столом в кабинете своей квартиры в Нижнем Ист-Сайде и стал всматриваться в огромный монитор компьютера. Мужчина трижды постучал в дверь рукой, в которой держал пакет из художественного магазина. За все то время, что Льюис занимался делом Эллисон Фитч — ни до, ни после ее бегства, — он прежде никогда не видел этого человека. Естественно, он понятия не имел, кто он такой и следует ли придавать значение его визиту.

Может, он всего лишь пытался что-нибудь продать? Или ошибся дверью? Или же знал одну из девушек и заглянул проведать ее? Но если бы был знаком с ними, разве не естественно было ожидать, чтобы он принялся привлекать к себе внимание криками вроде: «Эй! Есть кто дома?» И как мужчина проник в подъезд? Имелся ли у него свой ключ? Или он вошел, когда кто-то выходил из двери? Нажал несколько кнопок наугад, и один из жильцов оказался достаточно глуп, чтобы впустить в дом постороннего, даже не поинтересовавшись, кто он такой? Но стоит ли вообще ломать голову над подобными вопросами? Посетитель мог не иметь к их делу вообще никакого отношения.

Льюис взглянул на лист бумаги, который мужчина держал в другой руке. Это еще что такое? Листок лишь дважды мелькнул перед объективом камеры, причем очень быстро. Но даже в замедленном воспроизведении разглядеть его толком не удалось. Пришлось поставить видео на паузу, а затем медленно и осторожно увеличить изображение, чтобы хотя бы часть листа попала на дисплей.

На первый взгляд это был стандартный листок формата А4, какие используют для принтеров. В левой верхней четверти листа просматривалось некое цветное изображение почти квадратной формы. Вроде бы похоже на ряд окон. По самому верху страницы тянулась надпись, которую на мониторе невозможно было прочитать, но зато в левом верхнем углу отпечатался пестрый логотип сайта. И почти сразу он показался Льюису знакомым. Начинался со стилизованной буквы У, а заканчивался тремя цифрами.

И теперь Льюис уже не сомневался, что это «Уирл-360» — популярнейший в последние годы ресурс, позволявший пользователям видеть реальное изображение улиц почти всех городов мира. Он и сам временами забавлялся им. Как и многие другие, из любопытства проверил, стоит ли еще на своем месте дом, в котором он провел детство. Для этого достаточно было ввести адрес в Денвере, и пожалуйста — дом красовался там же, где и всегда.

Но если на странице значился логотип «Уирл-360», то, значит, и изображение было скорее всего распечатано с этого сайта.

Льюис до предела использовал возможности своего компьютера, стараясь увеличить размытую картинку. Она действительно напоминала снимок ряда окон, очень похожих на окна тех доходных домов, в одном из которых снимала прежде квартиру Эллисон Фитч. Но ничего больше разглядеть не удалось.

Что ж, рассудил Льюис, если мужчина сумел найти на сайте такое изображение, то ничто не мешает попробовать отыскать его и ему. Он открыл браузер, зашел на сайт «Уирл-360» и ввел адрес: «Очард-стрит, Нью-Йорк». И в одно мгновение оказался на той улице, перемещаясь по ней щелчками курсора. Добравшись до квартала, где жила Фитч, Льюис нажал кнопку «мыши» и удерживал ее, чтобы получить панорамный вид окрестностей, крутанувшись сначала с севера на юг, а потом в обратном направлении.

Может, молодой человек, стучавший в дверь, изучает архитектуру? Или работает в городском строительном управлении?

Льюис установил курсор в положение, позволявшее ему смотреть прямо на дом Фитч, затем переместил его выше, нажал кнопку «мыши» и, удерживая ее, потянул курсор вниз. При этом создавалась полная иллюзия, будто шея вытягивалась, и голова оказывалась на уровне верхних этажей.

— Что? Что это? — От увиденного у него перехватило дыхание. — Что… это… такое?

Теперь все его внимание сосредоточилось только на одном окне. Льюис укрупнил изображение.

— О Боже милостивый!

Они снова встретились в Центральном парке и уселись на ту же скамейку. Льюис Блокер молча подал Говарду Таллиману сложенный пополам лист.

— Что за бумажка? — небрежно спросил тот.

— Распечатка изображения, скачанного мной из Интернета. Вам надо взглянуть на нее.

Таллиман расправил страницу и в недоумении уставился на нее.

— Я понятия не имею, что здесь такого важного, — сказал он, и Льюис вспомнил, что Говард никогда не был в том месте на Очард-стрит.

— То самое окно, та самая квартира. И вы держите в руках картинку, выложенную в Интернете.

Говард указательным пальцем ткнул в голову на листке.

— Льюис, правильно ли я понимаю то, что вижу здесь?

— Да.

Говард вернул листок Льюису, и тот сунул его себе в карман.

— Но я все равно не улавливаю, что все это значит.

— Вы знакомы с технологией «Уирл-360»? — спросил Льюис.

— Я ведь не в каменном веке живу!