Поверь своим глазам Баркли Линвуд

9

Удивившись при виде лица своей новой любви на телеэкране, Эллисон Фитч включила портативный компьютер, чтобы провести некоторые изыскания в Сети.

– Ну и дела! – воскликнула она.

Хотя Моррис Янгер только собирался выдвинуть свою кандидатуру на пост губернатора, он и так уже обладал огромной властью в роли генерального прокурора штата. Ему было пятьдесят семь лет, и Бриджит – его третья жена. Они поженились три года назад, однако светские сплетники не унимались, без конца мусоля тот факт, что супруга на двадцать один год моложе и к тому же очень хороша собой. Ходили слухи, будто отдыхать они предпочитают порознь, но об этом Эллисон уже знала.

Со своей первой женой, Кэтрин Уолкот, Янгер познакомился, когда учился в Гарварде. Они поженились вскоре после того, как он получил степень бакалавра. Кэтрин работала потом секретарем в адвокатской конторе, пока Моррис заканчивал юридический факультет Гарвардского университета. Через пять лет он с ней развелся, чтобы сочетаться браком с Джеральдиной Кеннеди (не из тех Кеннеди или не настолько близкая родственница, чтобы хоть раз удостоиться приглашения в Хианнис-Порт, как было ядовито изложено на одном из сайтов, найденных сейчас Эллисон).

С Джеральдиной Янгеру разводиться не пришлось. В 2001 году она покончила с собой. Села в свой «БМВ», заперла ворота и включила двигатель, чтобы окись углерода сделала свое дело. До этого, как писали в Интернете, она не раз побывала в различных клиниках с диагнозом «маниакально-депрессивный синдром». Здесь же цитировали Кэтрин, которая, правда, утверждала, что никогда не говорила этого: «Даже не знаю, почему я сама не наложила на себя руки. Бог свидетель, когда я была замужем за этим лживым куском дерьма, мне тоже случалось думать о самоубийстве».

Короче, в пересудах недостатка не ощущалось. И вот ведь что удивительно: Кэтрин была красавицей, как и Джеральдина. И почему только мужчины, женатые на изумительной красоты женщинах, все равно упорно ищут себе других?

Янгер никогда не опускался до ответа своим клеветникам. Он назначил себе пристойный для траура период времени и с головой углубился в работу государственного обвинителя. Причем снискал себе славу бескомпромиссной борьбой с продажными профсоюзными боссами, русской мафией и бандой распространителей детской порнографии. О последних Янгер якобы сказал, что, будь у него возможность повесить их всех посреди Таймс-сквер, он непременно сделал бы это. Понятно, насколько данное заявление способствовало росту его популярности, хотя, как в шутку отмечал один блоггер, навсегда лишило поддержки любителей «детской клубнички».

А через пару лет после смерти Джеральдин он стал появляться на публике с разными, но очень привлекательными женщинами. Газеты публиковали его снимки то на премьере в театре, то на благотворительном концерте, то на каком-нибудь партийном мероприятии, и всякий раз Янгера держала под руку очередная пассия. Влиятельные телекомментаторы даже начали высказывать озабоченность, что увлечение слабым полом может в будущем отразиться на его политической карьере. Плейбои нравились публике, но до известных пределов, и у плейбоя, как правило, появлялись секреты, угрожавшие сделаться достоянием гласности в самое неподходящее время. Взять хотя бы того старого итальянского президента, который, как выяснилось, содержал гарем из бывших стриптизерш. Правда, надо признать, что старикан превратил прелюбодеяние чуть ли не в олимпийский вид спорта. Но те же комментаторы настоятельно рекомендовали Янгеру не претендовать на более высокие государственные посты, пока он не остепенится или хотя бы не сделает вид, будто изменил образ жизни.

И Бриджит подвернулась вовремя. Бывшая профессиональная фотомодель с волосами цвета воронова крыла, ростом пять футов десять дюймов и с потрясающими ногами (внешне она немного напоминала саму Эллисон), она работала в престижной фирме по связям с общественностью, имеющей офисы в Нью-Йорке, Лондоне, Париже и Гонконге. Однажды ей поручили организовать сбор средств для строительства бейсбольного поля в одном из бедных районов, на что генеральный прокурор делал пожертвования с особым удовольствием, и между ними моментально вспыхнул бурный роман. Прежде чем какой-нибудь несчастный мальчуган, у которого не хватало денег даже на завтрак, смог бы добежать до первой базы нового поля, состоялась помолвка. Через три месяца они сыграли свадьбу.

Как показало маленькое расследование, предпринятое Эллисон, у Янгера полно влиятельных друзей на всех полюсах политической жизни, хотя большинство все же придерживаются правых взглядов. А с двумя бывшими вице-президентами страны, одним республиканцем и одним демократом, он достаточно близок, чтобы приглашать на ужин к себе домой, стоит им лишь посетить Нью-Йорк.

Да, и еще одна крайне интересная для Эллисон деталь. Этот деятель просто купался в деньгах.

Согласно любым оценкам, размеры его личного состояния попадали в категорию «ничего!». Причем значительная его часть была получена по наследству. На государственной службе таких денег не заработаешь, если только не замараешься по самые уши в коррупции. А в этом смысле у Морриса Янгера чистейшая репутация, хотя его ближайший друг и советник Говард Таллиман, по прозвищу Говард-Талибан, не раз подозревался в разного рода сомнительных сделках. Грэм Янгер – отец Морриса – в свое время был маститым воротилой на рынке недвижимости и владел небоскребами на Манхэттене. После смерти отца собственность перешла в руки Морриса, но управлялась теперь компанией-посредником, чтобы избежать любых подозрений в конфликте интересов. И хотя Янгеру, безусловно, нравилось обладать крупной недвижимостью, ворочая такими суммами, которые людям вроде Эллисон и не снились, все же главным для него являлись популярность и власть. Он давно сообразил, что самый эффективный путь добиться этого – неустанно преследовать нарушителей закона. Ведь обыватели любят поборников справедливости, рыцарей без страха и упрека с карающим мечом в руках.

Эллисон перескакивала с сайта на сайт, убеждаясь, как баснословно богат Янгер. Он мультимиллионер, если не миллиардер.

От этого у любого голова пойдет кругом.

Похоже, Эллисон теперь сможет не только расплатиться с Кортни, но и купить себе пару туфель от Маноло Бланика. А когда девушке мешала лишняя пара модных босоножек?

Она еще около часа расхаживала по квартире, репетируя, что ей надо будет сказать. Не хочется, чтобы ее слова прозвучали как откровенный шантаж. Ей нужна всего лишь ссуда. Вот только в отличие от других ссуд эту она не собиралась потом возвращать по частям. Кредит, но на срок, скажем, в две тысячи лет, а? Ну ладно, если это трудно назвать ссудой, значит, она попросит сделать ей подарок. Разве это проблема? Имея столько-то бабла, подкинуть несколько тысчонок Эллисон Фитч? А Эллисон сполна расплатится за это. Она умеет быть благодарной. И чтобы сделать человека счастливым, ей не понадобится на сей раз даже тянуть свои губы к интимным частям тела.

Наоборот, Эллисон выразит признательность, держа в кои-то веки рот на замке! Есть, оказывается, и такой способ сказать «спасибо».

Она может, например, не обращаться в «Дейли ньюс», «Таймс» или «Пост». Не выступать в телешоу вроде «Дэйтлайн» [8].

Разве это не будет мило с ее стороны?

Потому что сделай она нечто подобное, и это мало поможет осуществлению грандиозных планов мистера Будущего Губернатора. Впрочем, до этого может и не дойти. Вероятно, ей не придется даже упоминать о газетах и телевидении. Может случиться так, что она уже будет держать в руках чек всего через несколько секунд после того, как заявит: «Я знаю, кто ты на самом деле».

Эллисон взяла сотовый телефон и начала набирать известный ей номер, но потом остановилась. У нее сильно забилось сердце. Выдумывать трогательные истории, чтобы вытянуть деньги у мамы, – это одно. А вот это уже нечто иное. Но разве не именно такие сюрпризы и должны поджидать девушку, сбежавшую из провинциального Дейтона на свет огней большого города?

– Алло!

– Это я. Эллисон.

– Кто?… Ах, Эллисон!

– Да. Помнишь меня?

– Конечно… Но послушай, я сейчас не могу говорить.

– Нам необходимо встретиться и кое-что обсудить.

– Не самое подходящее время.

– Я видела в тебя в новостях.

– Что?

– А я ведь даже не представляла, кто ты. Странно было ничего мне не рассказать. Во-первых, что у тебя есть семья, а во-вторых…

– Не горячись, Эллисон. Я постараюсь перезвонить тебе через неделю-другую. Сейчас слишком много дел. Если ты смотрела новости, то знаешь, что избирательная кампания набирает обороты, а кроме того… Есть другие проблемы. Вероятно, будет начато расследование по поводу…

– Помнишь, где мы в первый раз провели время вместе?

– Естественно.

– Будь там в три. До того как станет слишком многолюдно, и ты все равно потом успеешь в Линкольн-центр, на Бродвей или где там еще платят тысячи баксов за ужин.

– Я не могу сейчас встретиться с тобой. Мне очень жаль, но не могу. Нас не должны видеть вместе.

– Ровно в три.

– Господи, что все это значит?

– Увидишь. Хотя об одном можешь не волноваться. По крайней мере я не беременна.

В половине третьего Эллисон сидела в баре «Грамерси-Парк», прямо за углом от дома, где О’Генри написал когда-то знаменитые «Дары волхвов». Ей удалось занять ту же кабинку, в которой состоялось первое свидание с Янгером. Впрочем, слово «свидание» теперь кажется ей неподходящим. Свидания назначают заранее. «Случайное знакомство» – так это лучше называть при новых обстоятельствах. Или есть совсем старомодное определение. Как же оно должно звучать? «Роковая тайная встреча».

Эллисон заказала себе джин-тоник, держа входную дверь под наблюдением. При этом все еще пыталась репетировать, что скажет, хотя понимала, что зря тратит время. Она ведь старалась заранее продумать каждую фразу еще перед телефонным звонком, но как только гудки прекратились и в трубке раздался голос, выдала первое, что пришло в голову. Чистую импровизацию. И ей самой это понравилось, особенно итоговый пассаж про беременность. Получилось забавно!

В три часа, почти секунда в секунду, кто-то вошел в дверь и сразу заметил сидящую в кабинке Эллисон.

Но это не Моррис Янгер.

Его жена Бриджит. Правда, выглядела она не так, как Бриджит Янгер, которую Эллисон видела на телеэкране. В красно-черном платке, купленном, как догадалась Эллисон, в бутике «Эрмеса». Почти всю верхнюю часть лица скрывали солнцезащитные очки.

Но это точно она. Сексапильная женушка генерального прокурора. Бриджит уверенно держалась на трехдюймовых каблуках, засунув руки в карманы плаща. Сразу несколько мужчин за стойкой бара чуть не свернули себе шеи, когда она проходила мимо, но не потому, что узнали ее. Такая женщина всегда привлекает к себе повышенное внимание.

Бриджит Янгер направилась туда, где расположилась Эллисон, и села на кожаный диванчик напротив нее.

– У тебя вид, как у шпионки какой-нибудь, – с усмешкой заметила Эллисон.

– В моем распоряжении всего несколько минут, – произнесла Бриджит. – Зачем тебе понадобилось срочно видеть меня?

– Но я же сказала по телефону: нам надо кое-что обсудить.

10

– Мне бы очень не хотелось, чтобы вы считали меня человеком, который гонится за высокими должностями, но все же интересно, какую буду занимать я?

– Уф! Даже не знаю. Должен признаться, что пока как-то не успел подумать об этом. А у вас самого есть какие-нибудь соображения?

– Заместитель директора. Конечно, не всего управления. А только подразделения, в котором мне предстоит работать.

– Тогда как насчет должности заместителя директора отдела картологии?

– Картологии?!

– Это первое, что пришло мне в голову. Позже я подберу для вас нечто более подходящее. И нам надо будет обсудить вопрос о вашем кабинете в здании управления.

– Но мне не нужен кабинет, мистер президент. Я буду действовать из дома. Мне нравится работать на дому. Сейчас со мной живет мой брат, и все необходимое компьютерное оборудование у меня под рукой.

– Да, но не забывайте, что, когда грянет катастрофа, у вас останутся только бумага, карандаши и ручки. Этот вирус – назовем его пока так – полностью выведет компьютеры из строя. Тогда вам понадобится большое количество просторных столов, много свободного и ровного пространства, чтобы расстелить листы с картами, которые вы начертите для нас.

– Я могу воспользоваться кухонным столом. А еще у нас полно места на полу в гостиной.

– А как отнесется к этому ваш брат? Он не станет чинить вам препятствий?

– Надеюсь, нет. Хотя он похож на нашего отца. Постоянно заставляет меня делать то, чего мне не хочется. Отец просто выводил меня порой из себя. Я уже рассказывал вам об этом?

– Да.

– Но я все равно чувствую себя плохо из-за того, что с ним случилось.

– Он никогда не понимал всей важности вашей работы. Так как насчет брата? Он не станет помехой для вас?

– Нет. Я рассказал о нем своему врачу, и она дала ему специальное лекарство. Кроме того, я разрешил доктору сообщить брату, чем я занимаюсь.

– Вы считаете, это разумно?

– Но он ведь мой брат. Отцу я тоже все рассказал. И к тому же, если я вам срочно понадоблюсь в случае чрезвычайной ситуации, он поймет, о чем речь. Может произойти еще одно землетрясение или цунами.

– Что ж, если вы полагаете, что его можно посвятить в детали, то я не возражаю.

– И вы по-прежнему согласны, чтобы я общался с вами напрямую? Вы всегда вызывали у меня восхищение. Поначалу я имел дело с директором ЦРУ Голдсмитом, но потом ему пришлось уйти в отставку после всяких скандалов. И, как вам известно, в итоге он покончил с собой. Вот тогда я и решил, что лучше всего держать связь лично с вами.

– Не возражаю.

– Очень хорошо, Би… Ой! Знаете, что я чуть не сделал? Я чуть не назвал вас Биллом.

– К черту формальности! В конце концов, меня все так зовут. А с вами мы уже стали добрыми друзьями, не так ли?

– Разумеется. Я сегодня же направлю вам свой очередной доклад. До свидания.

11

Папа никогда не боялся отставлять Томаса на какое-то время в одиночестве, как теперь и я сам. Хотя у моего брата многие понятия в голове смешались и он приобрел странные привычки, не было ни малейшего повода полагать, будто он может представлять угрозу для окружающих или для себя самого. У него не проявлялись склонности к самоубийству, и ни разу в жизни Томас ни на кого не нападал. Отец спокойно оставлял его дома одного, когда уезжал в Промис-Фоллз за продуктами и по другим делам. Или, как рассказал Гарри, чтобы просто посидеть в ресторанчике за чашкой кофе, глядя в окно на прохожих.

Вот и я оставил Томаса одного во время похорон отца, когда он отказался на них присутствовать. Это, конечно, рассердило меня, но зато я не тревожился, что с ним случится беда. Его привычка постоянно торчать в своей спальне и виртуально путешествовать по миру имела по крайней мере одну положительную сторону, не оставляя ему времени наделать глупостей. Чем он рисковал, сидя целый день перед монитором, кроме ухудшения зрения и перенапряжения мышц кисти руки, которой он щелкал по «мыши»?

В общем, я не волновался, когда в тот день сообщил брату, что ненадолго уеду.

– Заодно куплю нам что-нибудь на ужин.

– Заскочи в «Кентукки фрайдчикен», – попросил он, сидя ко мне спиной и продвигаясь вдоль какой-то очередной улицы в Боливии или в Бельгии.

– Не могу есть эту гадость, – поморщился я. – Лучше взять пару больших итальянских сандвичей.

– Только пусть не кладут туда маслины, – произнес брат, не отрываясь от дисплея.

Через четверть часа я уже припарковал «ауди» перед редакцией «Промис-Фоллз стандард». Опоздав на пару минут, я волновался, что заставил Джули Макгил ждать в холле, но, когда я вошел внутрь, ее там не оказалось. Я бы попросил секретаря при входе, чтобы она сообщила Джули о моем прибытии, но за стойкой никого не было. На ней стоял лишь телефон с приколотым рядом списком номеров сотрудников.

Пока я искал в списке ее имя, с лестницы донесся быстрый стук каблуков.

– Привет! – воскликнула Джули. – Вижу, ты уже познакомился с нашим редакционным секретарем.

Ближайшим местом, где можно было выпить пива, оказался бар «Грандис» – заведение мне совершенно незнакомое, появившееся уже после моего переезда в Берлингтон. Хотя и в этом случае он мог открыться не менее полутора десятков лет назад. Джули была в черных ботинках, джинсах, белой сорочке с воротником на пуговицах и поношенной черной кожаной куртке. Через плечо у нее свисала огромная черная сумка, и создавалось впечатление, будто в ней лежали по меньшей мере отбойный молоток и с полдюжины шлакоблоков, отчего при ходьбе ей приходилось слегка кособочиться. В ее темной шевелюре виднелись несколько седых прядей, причем они не казались добавленными в прическу специально.

Мы заняли отдельную кабинку, и сумка Джули издала глухой стук, когда она положила ее на соседний стул.

– Приходится таскать с собой кучу всякого барахла, – объяснила Джули, подняла руку, привлекая внимание официантки, встретилась с ней взглядом и улыбнулась. – Привет, Би! Мне – как всегда. И предложи что-нибудь моему спутнику.

Би вопросительно посмотрела на меня.

– Я буду то же самое, – произнес я.

– Прими еще раз соболезнования по поводу смерти отца, – сказала Джули, когда официантка удалилась. – Пусть и по такому поводу, но я очень рада снова видеть тебя. Столько воды утекло…

– Да уж, – кивнул я.

В голосе Джули мне почудился намек, будто в прошлом между нами что-то было. И в подтверждение моей догадки ее лицо скривилось в усмешке.

– Ты, конечно, ничего не помнишь.

Я открыл рот, но ничего не смог придумать. А после паузы с улыбкой признался:

– Хотел разыграть небольшой блеф, но сообразил, что тебя не проведешь.

– Вечеринка у Сэди Хокинс. Тебе оставалось учиться шесть месяцев. Я была классом младше. Тебя пригласила Энн Пэлтроу, но ты хорошо приложился к бутылке и явился туда уже навеселе. Она на тебя разозлилась и ушла, и тогда ты начал заигрывать со мной. А я успела накачаться пивом. Ты и охнуть не успел, как мы оказались на заднем сиденье машины твоего отца, где весело провели часок. А теперь скажи мне, что забыл об этом.

Я улыбнулся, с трудом сглотнул и промолвил:

– Прости.

– В таком случае ты наверняка забыл, что несколько недель спустя я уехала отсюда, а через девять с половиной месяцев…

– Боже милосердный!

Джули рассмеялась и потрепала меня по руке.

– Не пугайся! Я тебя разыграла. По крайней мере в том, что касалось моей последней фразы. То есть я действительно уехала, но лишь потому, что захотелось вырваться из этого захолустья. Мне всегда казалось, что оно мне не подходит. Ты и сам не очень-то вписывался в окружение, но тебе удавалось со всеми ладить, потому что, уж извини за такое определение, всегда был пай-мальчиком.

– Это правда, – кивнул я. – А ты, значит, пай-девочкой не была?

– У меня порой возникали сложности.

– Помню, одно время, как только начинались экзамены, кто-то звонил пожарным и сообщал, будто школа горит или там заложена бомба. Ходили слухи, что это была ты.

Джули напустила на себя серьезный вид.

– Даже не представляю, кто мог решиться на подобное. Это же безответственно. – Она сделала паузу. – Хотя понимаю, что человек, не успевший подготовиться к сложному экзамену, мог бы пойти на крайние меры. И я сделала это всего дважды, – добавила Джули.

– Ха! Так это все-таки вытворяла ты!

– Вообще-то нас таких было пятеро. Зато у меня появился еще один повод удрать из города.

– Я и сам тут не задержался надолго.

– А теперь мы оба снова здесь, – произнесла Джули, пока официантка ставила перед нами две бутылки «Короны». – Но у тебя хотя бы есть отмазка. Смерть члена семьи.

– А как это случилось с тобой?

– Я основательно помоталась по стране. Работала в нескольких небольших городских газетах. Тогда никого не волновало, есть ли у тебя специальное журналистское образование, которого у меня не было. Но к тому времени, когда я сумела устроиться в «Лос-Анджелес таймс», опыт у меня накопился. Но вот беда, скоро у них началось сокращение штата, и я осталась без работы. Это затронуло почти все издания. Но, как я выяснила, даже в самый разгар кризиса в нашей «Стандард» открылись вакансии. Сначала им пришлось уволить одну дамочку, а потом еще этот парень по фамилии Харвуд – противный урод! – решил начать жизнь заново в другом месте. Вот я и вернулась. Газетенка нищая, печатает всякую ерунду, а руководят ею придурки. Но в ней я могу пересидеть до того, как найду что-нибудь получше. А искать я умею.

Я рассмеялся.

– Что такое?

– Да словечко, которым ты обозвала своих работодателей… Томас рассказывал, что однажды ты так же назвала братьев Лэндри.

– Ах, тех двоих! Тупого и еще тупее. Я обозвала их придурками?

– Да. Они стали приставать к Томасу, а ты за него заступилась. Обратила их в бегство. Вероятно, слишком поздно благодарить тебя за это, но все равно хочу сказать тебе спасибо.

– А я и забыла об этом. – Джули взяла бутылку с пивом за горлышко и основательно отпила из нее, откинувшись на спинку стула. – А ты знаешь, что они оба уже на том свете?

– Неужели?

– Да. Вообрази, оба вдрызг пьяные припарковали свой пикап на обочине. Один встал у заднего борта, чтобы закинуть что-то в кузов, а второй начал сдавать назад и переехал его. Почувствовал толчок, вылез проверить, в чем дело, но машину на ручник не поставил. Она покатилась. Он бросился вслед, поскользнулся и попал под заднее колесо. Мне оставалось только пожалеть, что все произошло до моего возвращения сюда. С каким смаком я бы написала репортаж об этом!

Неожиданно она посмотрела на меня с виноватым выражением на лице.

– Прости. Я, кажется, ляпнула не подумав. И вообще ты хотел поговорить со мной, потому что я написала в газете о смерти твоего отца.

Я жестом показал ей, что извинения излишни.

– Все в порядке. Я внимательно прочитал твою заметку. Просто хотел спросить, не знаешь ли ты каких-то подробностей, о которых не упомянула?

– Нет.

– А какое-нибудь расследование проводили?

– Да. Обычная рутина. Смерть по неосторожности. Обстоятельства самые заурядные. Так что вывод никто не ставил под сомнение. Я написала еще одну короткую информацию, но, поскольку никаких сенсаций в ней не содержалось, она не попала в газету. Только когда несчастье касается тебя лично, все представляется важным и тебя интересует любая подробность. Но для «Стандард» оказалось достаточно заметки в три абзаца, и тема была исчерпана. Честно говоря, даже она не была бы написана, если бы я не знала, кто такой Адам Килбрайд и что он ваш с Томасом отец.

– Прости, мне не стоило отнимать у тебя из-за этого время.

– Не беспокойся обо мне. Я же понимаю, как это все тяжело. Могу я хоть чем-то помочь тебе или Томасу?

– Нет. Хотя… Как-нибудь навестишь нас? Томас будет очень рад тебя видеть. При том что… Впрочем, ты наверняка знаешь, что он не совсем такой, как все.

– И всегда был, – заметила Джули.

– Боюсь, сейчас это усугубилось.

Она улыбнулась:

– Помню, он носился со своими картами. Томас по-прежнему ими увлекается?

– Да.

У меня еще оставалось в бутылке пиво, хотя Джули уже почти допила свое.

– Ты сам казался немного с приветом. Постоянно что-то рисовал. А спортом не увлекался.

– Я какое-то время метал копье, – сказал я в свое оправдание.

И это было правдой. Метание копья осталось единственным видом спорта, которым я занимался. И получалось у меня неплохо. Как и бросать дротики в комнате отдыха, оборудованной в подвале нашего дома.

– Копье? Неужели? – удивилась Джули. – Метание копья – один из немногих видов спорта, где требуется развитие всех групп мышц. Но, как я теперь понимаю, именно рисунки принесли тебе успех. Мне часто попадались твои карикатуры в «Лос-Анджелес таймс». Они были действительно хороши.

– Спасибо.

– Ты, очевидно, успел за это время жениться?

– Нет. Но пару раз был близок к этому. А ты?

– Прожила несколько месяцев с парнем, который сочиняет музыку для релаксации. Типа той, что включают, когда делают тебе массаж. Слышал такую? Там еще фоном птички чирикают и журчат ручейки. Навевает сон. Я с ним несколько раз чуть в кому не впала от этого, хотя и сам он оказывал на меня тот же эффект. Потом сходилась то с тренером из НБА, то с продюсером реалити-шоу на телевидении, и был еще тип, промышлявший разведением игуан.

Джули задумалась, словно оглядываясь в прошлое.

– Ко мне почему-то всегда липли мужчины со странностями. Все это, вероятно, оттого, что происходило в Калифорнии. Хорошо, что теперь я вернулась домой.

А меня внезапно посетило неожиданное воспоминание.

– Фиолетовое, – сказал я.

– Что?

Я покачал перед Джули указательным пальцем.

– На тебе было фиолетовое нижнее белье.

Она расплылась в улыбке:

– Наконец-то. А то я, признаться, немного обиделась, что совершенно не произвела на тебя тогда впечатления.

12

На следующий день за завтраком я сказал Томасу:

– А мне понравилась доктор Григорин.

– Она хорошая, – согласился он, доставая банан из вазы с фруктами. – Какие пилюли она тебе выдала?

Я пожал плечами:

– Никогда не запоминаю названий лекарств.