Лук и армия (сборник) О`Санчес

Лук и донос

– Самое чистоплотное животное в мире – это солдат! – Лук остановился, сложил руки в замок и хрустнул пальцами. – В то же время, если говорить о квинтэссенции воинской доблести и боевого духа, высшим воплощением всего, поименованного выше, является фигура кочегара, из числа военнослужащих срочной службы в рядах вооруженных сил Советского Союза. Далее… Ну, слушаю?..

– Чо за «киссенция» такая? – Луку внимает небольшая аудитория: Князь и Степа, его подручные по кочегарскому ремеслу, да в уголку тихо сидит и курит молодой воин из третьего батальона, сосланный в кочегарку на внеочередной наряд. Вопрос задал Князь и Лук с горечью понимает, что все его красноречие бесполезно, что семена падают на каменистую почву и лучше всего, для настроения и нервов, было бы дать невежде в ухо, но Лук в свое время дал себе нерушимую клятву не обижать младших по службе и Лук терпеливо вздыхает.

– Квинтэссенция – это такое умное полулатинское слово, употреблено мною не по крайней нужде, но сугубо для элоквенции. Я могу продолжать?

– Да, да, это интересно. Особенно про кочегаров. – Смирный и исполнительный Степа пытается поддакнуть Луку, почуяв, что тот сердится.

– Спасибо. – Теперь Лук по-сталински закладывает руки за спину и продолжает расхаживать взад-вперед по тесному помещению кочегарки, по узкому проходу между двумя котлами и тремя подчиненными ему бойцами кочегарного фронта. Сосланный в наряд воин первого периода службы готов слушать Лука хоть до утра, потому как лучше спокойно сидеть, минуты до дембеля мотать, чем шнырять с тачкой за углем и шлаком; Степе и Князю тоже не в тягость этот скрипеж – все развлечение перед ужином, лишь бы не орал и не придирался.

– Если же говорить именно о кочегарах, то перед нами во всей своей скромной, но ослепительной сути, предстает фигура… – Лук нетерпеливо щелкает пальцами правой руки и Степа тут же сует туда сигарету и спички. – … фигура… Фигура старшего кочегара. – Лук выдыхает бледный дым первой затяжки и останавливается. – Да. Старшего кочегара. Как правило, воина четвертого периода службы, дедушки, а в нашем конкретном случае, принимая во внимания седины мои и жизненный опыт, еще и патриарха полка, ибо нет в пределах всех четырех казарм другого воина, лично снявшего скальп с двадцать третьей зимы… Князь!

– Чего, я же слушаю…

– Вывод из моей речи. Кратко, четко, точно. Ну?

– А хрен его знает. Ну, на дембель тебе скоро, да?

– Да, и на дембель. Но только что я безуспешно попытался в мягкой и доступной для вас всех форме предупредить, что собираюсь принимать душ, и если пара будет мало – берегитесь! А именно ты, Сергей Князьков, ленивый карбонарий, рязанский чурка, бойся переполнить чашу моего долготерпения, урою. Понял, скважина?

– А я-то чего? Вон, Степа пусть пар дает, мой котел другой.

– Котел Степин, формально ты прав. А ответишь ты, и я не шучу. И Степа ответит, и ему воздастся в случае нерадения. Оба отвечаете предо мною за качество помывки этого святого человека! Сиречь – меня.

– А я что? А я готов. Сейчас сделаем пар. Лук, все будет нормально, не волнуйся.

– Я и не волнуюсь. Итак, к котлам, храбрецы, я ухожу мыться. И не дай бог…

Душ в кочегарке – самопальное солдатское изобретение: от огромного котла, специально раскочегаренного, по тонкой трубке-отводку пар поступает в другую трубку, водопроводную, потолще, где он смешивается с холодной водой и превращается в чуть теплую, либо горячую, в зависимости от кочегарских усилий. Говорят, Клеопатра однажды решила побить рекорд расточительности: растворила жемчужину в уксусе и, оттопырив мизинчик, выпила пойло, пусть и невкусное, но сумасшедшей стоимости… Лук прикидывал как-то примерную цену одной такой солдатской помывки – можно было бы потягаться… Но подобных жемчужин в уксусе, и гораздо более крупных, в кочегарском деле – целые россыпи: все трубы на территории части – сплошная дыра…

Но сорвался помыв: «Лук! Лук!»

Лук во мгновение ока выпрыгивает из душевой, уже одетый, в сапогах на босу ногу, без пилотки правда, но кочегарам можно.

– Товарищ гвардии капитан! За время дежурства происшествий… согласно боевому расчету… гвардии рядовой Лук.

– Вольно.

– Кочегарка – вольно!

– Что, мать-перемать??? Какая, на хрен, «кочегарка»? Устава не знаешь, хряк тебя сяк? Борзота немытая. Тебе не на дембель, тебя в карантин к салабонам послать надо, службу учить. Ну-ка, правильно скомандуй.

– Отделение, смирно! Отделение, вольно!

– Вот так вот. Оборзели тут в тепле… От – такие у нас здесь условия, товарищ старший лейтенант. Это те самые котлы…

Вошедших трое: капитан Богатов, начальник строевой части полка, а сегодня – дежурный по полку, за ним прапорщик Федько из спецотдела и незнакомый офицер, явно не из их части. Капитан Богатов давно пересидел в капитанах, повышения не ждет, должностью не то чтобы доволен, но освоился – крепче не бывает, он клеврет, подручник и собутыльник своего однокурсника по училищу, а ныне начштаба подполковника Опросичева, поэтому очень мало чего боится по службе, но здесь самую чуточку нервничает и это видно знающему его Луку (одно время, по молодости, Лука пытались сделать писарем при штабе – отвертелся). Прапорщик Федько тоже напряжен: он здесь, в кочегарке, сжигает секретные бумаги, свой срок отслужившие. По инструкции прапор обязан лично сопровождать взглядом в геенну огненную каждую бумажку, но на деле – дым, грязь и жара ему быстро надоедают и он уходит, приняв меры предосторожности: «ну ты смотри, хрень-пелемень, если не дай бог, хоть одну бумажку увижу…» Лук единственный из кочегаров, кто иногда злоупотребляет высоким доверием и сует свой любопытный нос в военные тайны, но все они как на подбор настолько скучны и общеизвестны, что делает он это через два раза на третий. Однако бумаги жжет тщательно.

Старший лейтенант, фамилия неразборчиво, явился сюда из внеполковых далей, чтобы проверить соблюдение секретности в деле сжигания бумаг, но Луку кажется, что ведет он себя странновато. Что-то не так в нем, в старлее. Лук поймал взгляд капитана Богатова и угадал невысказанное пожелание:

– Товарищ капитан! Разрешите отправить отделение на ужин?

– Разрешаю. Не отделение, а банда махновцев. Губа по всем плачет. Построить, проверить внешний вид и отправить! Но сам останься, после поешь.

– Так точно!..

Младшие кочегары и сосланный «нарядчик» поспешно выстраиваются в колонну по одному и гуськом, гуськом к спасительным дверям на выход – все-таки Лук хороший дед, что надо дед!

Старший лейтенант ходит, смотрит, заглядывает, задает обычные вопросы… И Луку неуютно, Луку тревожно. Капитан и прапорщик ходят молча, им неинтересно и, пожалуй, в досаду.

– А это что?

– Шкафчики для одежды, товарищ старший лейтенант.

– Ну-ка открой. Все открой.

Лук открывает. Ему приходит вдруг озарение, он знает что будет дальше, он знает…

И точно! Ужас в душе его смешивается с ликованием, Лука штормит, но внешне он подтянут, ясен и туп: старлея не интересуют шмотки и свертки, тот направляется прямиком к третьему шкафчику и берет в руки толстенную книгу, потрепанную, всю в пятнах: «Основы диалектического материализма». И раскрывает ее, и начинает тщательно листать.

«Листай, листай, ищи, ищи». Точно такую же Лук сжег вчера, но не простую а с вырезанной сердцевиной, в которой Купец, дембель-кочегар из Вайялово, автомобильной полковой базы, хранил здоровенный пакет с анашой. В эту же, целую, еще сегодня утром Лук наобум насовал бумажные клочки, будто бы закладки. Лук – противник анаши, но чужие глупости до поры терпел, пока терпелось.

Лук справедливо назвал идиотский и опасный тайник – подставой со стороны Купца и беспощадно сжег анашу вместе с книгой. Ох, вовремя. Кто-то заложил.

– А шкафчик чей?

– Ничей, свободный, товарищ старший лейтенант.

– Эта чья книга?

– Еще до нас была, товарищ старший лейтенант, готовимся к политзанятиям в свободное от вахт время!

Капитан молча дернул бровью в сторону наглеца, прапорщик, стоя позади офицеров, осторожно осклабился, старлей же – видно что заволновался – взялся за дело всерьез: вещи так и полетели из шкафчиков: гражданские полуботинки, заготовки для дембельских альбомов, какие-то другие книжки, одежки…

– Это чье?

– Мое, товарищ старший лейтенант! – Старлей недоверчиво взвешивает на руке стопку армейских уставов, полный комплект, но Лук действительно держит при себе набор уставов и любит их изучать на досуге, выискивая и подчеркивая для памяти неоднозначности и сомнительные места, дабы потом, во время отмечания «дембельских ночей до приказа» щегольнуть в кругу сослуживцев эрудицией и опытом.

– «Беломор»? Никак нет, товарищ старший лейтенант, «приму» и «астру». «Беломор» у нас курят только штатские…, ну, гражданские, – там табаку слишком коротко набито, а стоит дорого.

– Так. Все, товарищ старший лейтенант?.. Так. Вот что, Лук! Сроку тебе до завтрашнего утра, до семи ноль-ноль: чтобы весь этот свинячий бардак превратился в образцовый армейский, подчеркиваю, порядок. Завтра перед разводом я лично проверю и если хоть соринку найду – пойдешь на дембель 31 июня, в 22-00, последним. Понял?

– Так точно! – В июне тридцать дней, но Лук не собирается опровергать капитана Богатова. Вовсе не факт, что тот заявится завтра с утра пораньше, но поработать придется как следует всем троим. Даже четверым, если считать его самого, дедушку Лука, но… Главное – пронесло! На этот раз. Скорее бы дембель, сколько можно ждать?

Лук встречает поужинавших воинов-кочегаров лежа, развалясь на топчане, посреди разрухи. На вопросы Князя и Степы отвечает раздраженным мычанием и стандартными ругательствами. И переводит разговор на практические рельсы:

– … мне-то по фигу, из любого положения на дембель уйду, а вот вам, в случае изгнания, долбить плац сапогами годы и месяцы. Выкинут – и пикнуть не успеете, как Женьку Румянцева тогда, за самоход. Короче, я поеду к цыганам, отужинаю форелью при свечах… Что, консервы?.. Ах, в томате? Сойдет. Ты, воин, Толик? – таскаешь уголь к каждому котлу и отвозишь шлак в аппендикс, все это в темпе и вдоволь, по заказам трудящихся, потом спать и в четыре ноль ноль сюда. Вы двое – за уборку и влажную уборку… Заткнулись! Я еще не закончил. Все ваши дурацкие шмотки и преждевременные альбомы засунуть в мешки, каждый в свой, помеченный. Мешки кладем в этот, большой мешок, а его я укрою в тайник за котлами, переждем недельку, пока бури улягутся. Увижу неположенное в шкафу или еще где на виду – сожгу.

– А сам ботинки в шкафу держишь! Что, не так, скажешь?

– И ботинки – в огонь! – Лук лихо швыряет «трофейные» гражданские ботинки (они малы на два размера, носить невозможно, однако жест эффектен, Лук любит эффекты) в топку. – Всем все понятно?

– Да, Лук, сейчас все сделаем. Ты прав.

– Князь?

– Чего? Ну чего сразу за шкирятник? – Князь делает попытку вырваться. – Я уже убираю. А только в шкафчиках, да?

– Нет. – Лук безжалостен. Всюду, кто ступает кривая нога офицера – должен быть порядок, либо полная иллюзия его. Тебе еще мыть в туалете.

– А чего я? Пусть молодой моет!

– Ты будешь мыть. Анашист хренов. Искупишь дерьмом и кровью. Я тебе посмеюсь, сволочь, я тебя научу смотреть мультики в собственном очке.

– А что? А что такое? – до Князя стало постепенно доходить происшедшее и он пугается задним числом.

– Ничего. Приду с ужина – все по очереди проверим состояние вверенного тебе сортирного узла. Если окажется грязно – повторишь. А завтра будешь ассистировать мне в колесовании.

– Чего? Чо делать?

– Буду карать Купца, ты мне поможешь. Сегодня днем хотел, да он не пришел. А зря, отделался бы гораздо легче. Начали уборку!

Лук не в духе. Заложил кто-то из своих. Не кочегарские, потому что кочегарские и про дальний тайник за котлами знают, а туда странный проверяющий не сунулся, свои – это ребята, с которыми два года бок о бок, кто в кочегарку к Луку ходит каждый день… Именно к Луку, Степе и Князю гостей принимать пока не положено… Кто вложил? Кто?

Лук надутым сычом сидит в углу, у крайнего котла, к нему не подойди – нарычит, а то и… Скорее, не ударит, Лук гораздо терпимее остальных дедов, но сегодня лучше подальше от него!

Ночь. Как всегда, когда Лук в любовной тоске, либо хандрит, он изгоняет младших кочегаров спать, а сам остается дежурить при котлах – очень приятная для Степы и Князя дедовская прихоть.

«Кто у вас курит беломор?» – Надо же какой тонкий выведывательный подход у товарища старшего лейтенанта! Рядовые Попых и Укуркин, Ефрейтор Косяков и сержант Обторчук, вот кто! Но они из другого полка.

Лук перебирает друзей и приятелей одного за другим… Геныч, Витька, Федя, другой Витька, Вася… Это исключено стопроцентно. Но с другой стороны – вложено ведь! И Луку начинают блазниться мотивы и поводы, по которым кто-то из корешков мог дрогнуть и… Но ведь стукнул кто-то конкретный! Вычислить, вычислить и… И что?

Муть в сердце… Лук думает и думает, и в четвертом часу ночи, а точнее утра – в апреле это почти рассвет – Лука озаряет идея, которою он ошарашен. Лук крутит головой и невольно хохочет, настолько она безумна и… парадоксальна, идея эта!

Суть ее проста, да и не нова в масштабах истории человечества: следует немедленно прекратить попытки вычислить доносчика, никому ни гу-гу, и жить до дембеля как ни в чем ни бывало! Да, да, да, оставить доносчика безнаказанным, а самому постараться изо всех сил ни на кого не думать! Это плохо, оставить безнаказанным, противно, а все же в сто раз лучше, чем давить гнилуху на каждого из друзей, примерять к ним предательство. Лук хорошо помнит, как у них в казарме завелся крадун, и как все друг друга подозревали, да подлавливали, пока, наконец, случайно не обнаружили гадину. То было поганое время для дружбы.

Пусть лучше никто не виноват, чем каждый припорчен.

И тогда все будет как прежде!

Излагать же идею никому нельзя – не поймут.

А Купец? Тоже забыть? Не-е-ет, коллега Купцов – иное дело: он стопроцентно виноват, вина его очевидна и доказана жизнью, поэтому возмездие свершится. Но поскольку проступок его от раздолбайства и недомыслия, а не по злобе и плану, то, претерпев положенное, будет он очищен страданиями и полноценно прощен. Лук ухмыляется, он давно уже все продумал насчет Купца, пусть только тот придет на помывку… А доносчика придется простить заочно, ибо на одной чаше весов праведный зуд мщения, а на другой – друзья, которых так не хочется лишаться, всех вместе и никого из них!

Лук уговаривает себя, подпихивает к придуманному решению, в то же время понимая, что – ну просто невозможно забыть и не думать, и не угадывать! Невозможно.

На секунду Лук дрогнул, вновь было взялся пережевывать версии, в попытках вычислить…

Но Лук хлопает себя по коленям, решительно встает: пора будить сменщиков.

Баста гадать! На дворе весна, а на небе – солнце! В свои преклонные двадцать три Лук все еще готов добиваться невозможного.

Лук и эвфемизмы

Эх, как мало в армии женских рук и ног… и остального!.. Трудно без женщин в миру, а в армии – совсем тяжело. Конечно, война – дело не женское, но ведь повседневная служба – не война, ПХД – не сражение, а замполит – не невеста… Суббота в войсках – и есть непременный ПХД (Парко-Хозяйственный День), который – как бы уборка по дому, но, увы… Те, кто несут боевое дежурство и те, кто в нарядах – всегда вне субботы, выходных и праздников, остальные – согласно жердочке, каждому строго определенной: офицеры мелкими праздными группками рассредоточились по канцеляриям и кабинетам, солдаты кто как… Деды, из военнослужащих срочной службы, как правило сачкуют, бездельничают, либо готовят обмундирование к дембелю, черпаки (старослужащие, но пока еще не деды) на легких халявных работах, а воины первого года службы трудятся всюду, куда их пошлет Родина и старшина. Или сержант, или офицер, или дед, или… Полно над тобой начальников, пока ты молод отслуженным в армии временем…

Дед, сержант и замкомвзвода Витя Кесель получил приказ построить узел (узел – это воинское подразделение, нечто вроде взвода, с правами роты), он зычно командует, а сам с беспокойством посматривает на своего старшину, прапорщика Петрика – ох, что-то задумал змей: усы шевелятся, а под усами улыбочка…

Прапорщик Петрик по единодушному мнению офицеров и солдат, самый злоедучий старшина во всем полку. И очень хваткий, хозяйственный. Солдатам тяжко, а офицерам напротив: все командиры линейных подразделений полка были бы счастливы иметь у себя такого старшину, однако он бессменно служит на первом узле, у майора Ковешникова.

– Тэк. Да. Ну что… Деды, два шага вперед! – Деды не спеша, как и положено дедам, выходят из строя, разворачиваются и выстраиваются в шеренгу, лицом к оставшимся.

Прапорщик задумывается на пару секунд и велит нескольким черпакам тоже выйти из строя и встать рядом с дедами.

– Тэк. Вот, теперь другое дело, примерно поровну. Наши господа деды скоро уходят на дембель, надо, чтобы у них надолго осталась добрая память о службе. Поэтому сегодня деды сами выбирают, что им делать. А разница такая: одна половина будет быторасить в казарме и карщетками драить полы, другая, с метлами и совками, с мылом, с песнями, пенисосит пыль и грязь перед казармами. Потом сравниваем, кто справился лучше и выставляем оценки в боевой листок. Вопросы есть? Вопросов н… Молчать. Молчать, я сказал! – Но Лук уже успевает выкрикнуть: «не по Уставу!».

Лук не ждал худого и не успел до построения сбежать к себе в кочегарку, теперь вот вляпался.

Прапор затеял прямое злодейство: дедам одинаково позорно мести плац на улице и «быторасить» в казарме. Всесоюзный армейский обычай таков, если речь идет о бытовых повседневных заботах, а не о боевом дежурстве: молодой старается, дед рядом стоит (лежит, сидит), дембель ждет. Молодым воинам, казалось бы, прямая выгода от возможного унижения дедов, но и они уже, недолго прослужив, – глазами и сердцами – там, в лучезарном будущем второго года службы и им не улыбается перспектива остаться вечно молодыми, даже под мудрым руководством товарища прапорщика.

– Тэк. Кто там вякнул? А, прохвессор Лук цыбульский… Я тебе лично дам карщетку, самую большую, будешь быторасить как молодой… Что ты там про устав тявкнул? – Петрик вступил в разговор – значит не зол, все не так страшно, деды задышали… Да и не дал бы их в обиду «замок» Кесель, да и вообще дембель неси!..

– Так точно, товарищ гвардии прапорщик! Какие такие деды? Что за деды такие в строю Советской армии, что их нужно отдельно выделять? Это есть насаждение неуставных взаимоотношений между военнослужащими.

– Да ты что? Крючок застегни.

– Так точно. Ибо сказано в Уставе: не ведаю ни эллина, ни молодого… Извольте смешать личный состав в равных пропорциях, не разделяя на периоды службы, и вот тогда уже…

– Отставить… Заткнись, я сказал.

– Но…

– Молчать! Ремень подтянул… Тэк. Выйти из строя на один шаг… Что за «элин» такой?

– Эллин? – Лук с важностью выпятил нижнюю губу. – Это этнос. Термин пришел к нам из античности, если верить инкунабулам. В данном контексте – эвфемизм слова «аксакал». – Солдаты рассмеялись, но Петрик сумел сохранить хладнокровие.

– Ты хоть сам-то понял, что сказал, гудозвон?

– А чего?..

– Писюй в кочегарку, чтобы я тебя здесь не видел до самого вечера. Минута на сборы и время пошло, иначе еще добавлю лично тебе уборку батальонного туалета.

Лук, ухмыляясь, выходит из строя и идет к дверям. Походка неспешная, но без лишней развязности: «кусок» крут, может взбеситься окончательно и тогда ненужные перед дембелем конфликты.

– Бегом!.. – Но Луку осталась два шага до выхода и он преодолевает это расстояние шагом, – дедовская честь дорого стоит. В кочегарку – это другое дело: то, сё, пятое, десятое – вот и день пройдет. Интересно, как там дальше события разовьются?.. Лук доволен, что смотался, но и за остальных дедов не шибко волнуется: Кесель – дед, Витька Федоров и Федя Клесов – командиры отделений – тоже деды, свои своих не подведут, выкрутятся ребята.

– А, Шура, привет! А чо это Князь разборзелся? – настроение у Лука резко пошло по восходящей: Купец на помывку пришел, вот он – час расплаты.

Намедни Лук чуть было не огреб самые серьезные неприятности из-за того, что Купец спрятал пакет с «травкой» в кочегарке у Лука и информация об этом попала не в те уши… Купца следовало примерно наказать для науки на будущее и вообще…

– Что именно ты имеешь в виду? Привет, привет.

– Салабон! Говорит, мыться – только с твоего разрешения?

– Все верно. – У Лука уже наготове правдоподобные объяснения. – Полковник Туманов грозится нагрянуть, нужно быть осторожнее, сам же знаешь.

– Но ты же пришел?

– Йесс. Я пришел и можешь идти, сейчас пар настроим. Но… Ты в курсе, что я спалил твою анашу вместе с твоим дурацким изобретением?

– А на фига??? Ни фига себе – там целый пакет был! Я как раз хотел спросить… А ты точно сжег, а? Может, осталось немножко?

– Я дурь не курю. Подозреваешь напрасно, что я себе отначил. Напрасно.

– Ну а что? Перепрятал да и все… Нет, я не то чтобы подозреваю…

– Купец, покайся, скотина. Извинись за подставу, побрей себе совесть, пока не поздно.

– Чего это ты? Почему это я должен извиняться? Ты мою траву сжег, а я должен извиняться?

– Трава такая же твоя, как и Князя (случайная была находка, чья-то древняя заначка – прим. авт.), но у тебя есть шанс хотя бы перед дембелем попытаться стать порядочным человеком. Извинись, ничего больше не прошу…

– Ага, извинись! «Ничего он больше не просит!» Князь, видел борзоту? Тогда ты тоже извинись, что все сжег. Если ты сжег, конечно…

– Сжег, – это Князь с сокрушенным вздохом подтвердил Луковы слова. – Сжег, я сам видел.

Лук слегка развел руками, кивком поблагодарил младшего кочегара Князя за поддержку и вновь в упор уставился на кочегара-дембеля Купцова.

– Так что, Купец? Не принуждай меня к эвфемизмам, не заставляй обзывать тебя всуе женопопом, покайся.

– Кем???

– Пассивным куртизадом – в переносном, хорошем смысле этого слова.

– Кем, кем?

– И долболюбом.

– Сам такой! Ничего я не буду каяться! Я хранил, ты сжег – мы в расчете! Надо было мне отдать, я бы спрятал! Давай пар, как обещал, мыться пойду. Или ты мне пару не дашь? Это бы вообще уже было за подляну…

– Даю пар, видишь же. Быть по сему. Ты решил укусить руку, протянутую тебе для поцелуя, вылупень…

– Чиво, чиво? Какую еще руку?

– О, как это горько – инкогнито и в забвении жить среди грубой черни, мне, рожденному на ступенях трона… – Лук швырнул в тачку последний шлаковый «блин» и выпрямился. – Что ж, ты сделал свой выбор, но знай: то была рука провидения…

Последние слова полураздетый Купец почти и не услышал, потому что пошлепал в душевую.

Петя Купцов был не то чтобы глуп, но недалек и легкомыслен, хотя и не зол, и он искренне возмущался «самоуправством» Лука, спалившим столь ценное развлечение, не понимая до конца, чем это могло быть чревато для него самого и для других…

Как только за Купцом закрылась дверь в душевую, Лук оставил котел в покое и взялся за дело: специально приготовленным багром подпер дверь так, чтобы открыть ее изнутри было невозможно, и чтобы Купец не услышал подозрительных скребов и шорохов. Дымовушка – вот она – заготовлена и испытана заранее: один опаленный бок ее издавал слабый противный запах то ли горелой пластмассы, то ли фотопленки… Лук поджег и понес-побежал к двери – запихивать в щель, внутрь душевой. Тем временем Князь перекрыл, как ему было приказано, подачу воды и пара в душевую, а сам взялся разматывать широкий брезентовый шланг. Конечно, Князь без колебаний и с удовольствием поменял бы местами дедов, Лука и Купца, но оно и так было неплохо, главное дело – весело!

Оба кочегара замерли и прислушались…

Тишина в душевой сменилась глухим стуком, топотом. Купец чего-то залопотал раздраженно, потом закашлялся, потом взвыл во весь голос и принялся биться в дверь. Но если дверь сварена из цельного листа металла, чуть ли ни в сантиметр толщиной, открыть ее непросто даже с помощью автомата Калашникова… Однако, Купцу выбирать не приходилось и он, подбадривая себя истошными воплями, всем своим тщедушным организмом стал сотрясать преграду, рваться на волю.

Самое важное было – не переперчить. Наконец, когда Луку показалось, что крики и удары в дверь начали слабеть, он дал знак Князю, перехватил у него горло брандспойта и стал откручивать вентиль.

Князь сдернул багор, подпирающий дверь, и зайцем поскакал в сторону, вглубь кочегарки, чтобы не попасть «под раздачу» с обеих дедовских сторон.

Купец в полуобморочном состоянии голышом вылетел на свежий воздух, глотнул его и замер, закашлялся было и завизжал с новой силой, вдвое громче прежнего: сильнейшая струя ледяной воды ударила его в грудь и в живот. Лук целился поближе к паху, но от волнения и спешки промахнулся. Несчастный Купец беспорядочно заметался, но вода всюду настигала его, не давая возможности ни сообразить что к чему, ни хотя бы отдышаться и откашляться. Наконец казнимый бросился напролом, вперед, к дверям, на выход из кочегарки – именно туда и гнал его с брандспойтом в руках беспощадный Лук.

Хлопнула дверь – казнь закончилась.

– Вырубай воду. Сейчас вернется, скотина. На улице почти ноль.

– Не май месяц, это точно! – Довольный Князь улыбался широко, во все свое рязанское лицо: будет что порассказать в казарме! А потом, когда сам дедом и главным кочегаром станет – то и вообще… А здесь, с Купцом, он ни при чем: Лук приказал, Лук сам все сделал…

Дверь распахнулась, но голый дрожащий Купец вернулся не один: офицер сзади!.. Нет, прапорщик, старшина Петрик. Ну это еще полбеды.

– Лук, ты чего тут дурью маешься? Что тут такое? Стриптиз развели, понимаешь… Или на гулядки собрались в голом виде? А? Я спрашиваю?

– Потому что он идиот, Лук придурочный!

– Молчать. Я не тебя спрашиваю. Ну, Лук цибульский?

– Воспитывал молодого бойца, товарищ прапорщик! Учил стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы!

– Кто еще молодой??? Я молодой??? Это ты мне сынок, понял!? Салабон! Ну, ладно, Лук, ну, ладно…

– Сами видите, товарищ прапорщик, какая он неблагодарная свинья! А ведь впереди у него прорубь, прицельное калоизвержение на полосе препятствий и…

– Сволочь! Ну, все… Ну я тебе припомню…

– Вот видишь, а ведь так бы забыл.

– Отставить. Купцов, гвардии рядовой Купцов, ну-ка оделся и бегом в казарму, раз помылся уже. Я второй раз повторять не буду, минута времени, время пошло.

Купец бурчать не прекратил, но оделся и убрался восвояси довольно скоро – очень был зол. Князь сел перед котлом, закурил и затих, ни на что не обращая внимания, вновь и вновь весь во власти пережитого приключения: надо все точно запомнить, как правильно делать, чтобы когда-нибудь потом все получилось так же, без сучка и задоринки…

– Ну, что, Саня?..

– А я при чем? Он вообразил себя генералом Карбышевым, ну я и согласился по доброте душев…

– Помолчи. Я не об этом.

– А о чем, товарищ прапорщик?

– Ты на завтра записался, кровь сдавать?