Командир штрафбата Корчевский Юрий

Счёт времени шёл на секунды.

Немецкий фольксштурм открыл нестройный огонь из винтовок.

Штрафники добежали до немецких позиций на бросок гранаты и тут же стали забрасывать немцев наступательными гранатами. Конечно, хорошо бы туда, к немцам, забросить гранату помощнее – вроде Ф-1, но она оборонительная, разлёт осколков большой, и они могут поразить своих.

Немецкий пулемётчик открыл было огонь, но его пулемёт тут же смолк после взрыва гранаты. А штрафники уже ворвались в окопы и траншеи немцев.

Стрельба почти стихла. Дрались прикладами, штыками, сапёрными лопатками – просто кулаками. Мат-перемат русских стоял такой, что Сергею за сто метров было слышно.

Большая часть немцев была убита, несколько человек – в основном молодых, успели сбежать из траншеи. Петляя между деревьями, они помчались к городу. Но как только за ними побежали штрафники, с чердака двух зданий по ним ударили пулемёты.

Срочно перетащили «максим» и установили его рядом с толстым стволом старого дерева. Одной очереди хватило, чтобы превратить доски фронтона в решето.

Один пулемёт умолк. По второму штрафбатовцы успели дать нестройный залп. Видимо, кто-то из штрафников прихватил из захваченной немецкой траншеи ручной пулемёт и зарядил ленту с зажигательными пулями. Штрафник дал очередь по чердаку, и вскоре из оконцев под черепицей повалил дым, затем показались языки пламени.

С другой стороны города послышалась интенсивная стрельба, причём с орудийными выстрелами. Это на штурм города пошла штрафная рота капитана Свинцова. Взять город в лоб он не сможет, но хоть отвлечёт на себя внимание, не даст немцам послать подмогу сюда, на окраину у холма.

Штрафбатовцы кинулись на узкие улицы старого города. Выстрелы и очереди слышались с разных сторон. Бой разбился на отдельные схватки.

Через посыльных Сергей передал ротным приказ: двигаться вправо, к вокзалу. Там железнодорожный узел, рядом – шоссе. Если штрафбат захватит эти важные точки, то немцы, находящиеся в городе, окажутся в кольце. Такое состояние деморализует, и добить защитников города будет легче.

Почти не прикрытый защитниками вокзал после короткой перестрелки взяли. Оставив здесь один взвод для его защиты, Сергей направил штрафников к позициям немцев, фактически – им в тыл. Он приказал каждой роте идти по параллельным улицам, по возможности скрытно подобраться к артиллерийской батарее и перебить прислугу. Так и получилось.

Первая рота вышла немного раньше и атаковала всем составом, внезапно выскочив из-за угла здания. Прислуга полегла почти сразу.

Штрафники из бывших артиллеристов развернули два орудия на вторую батарею и открыли огонь осколочными снарядами.

Разгром довершили штрафники второй роты. Немецкие пушкари, спасаясь от флангового огня, кинулись к домам, под укрытия, но навстречу им появились штрафники. Они перестреляли и закололи штыками всю прислугу.

Разворачивая пушки, штрафники стреляли по немецким дотам и дзотам.

Услышав перестрелку в своём тылу, немцы запаниковали. Они оказались зажаты на узкой полосе земли между штрафбато, взявшим город, и остатками штрафной роты, залегшей на «нейтралке».

– Закидать их гранатами! – приказал Сергей.

По ходам сообщений штрафники подобрались к траншеям поближе и разом метнули по немцам несколько гранат. Поняв, что пришёл их последний час, немцы стали бросать оружие, поднимать руки и сдаваться.

Стрельба прекратилась, только кое-где в городе раздавались отдельные выстрелы. Однако неожиданно в районе железнодорожного вокзала вспыхнула автоматная перестрелка.

Оставив начальника штаба разобраться с пленными: изъять оружие, собрать немцев, выделить конвой до первой же пехотной части, Сергей взял первых попавшихся штрафников – всего набралось десятка два – и быстрым шагом, периодически переходя на бег, направился к вокзалу.

На улицах было пустынно. И что удивительно – из окон домов свисали белые флаги или куски простыней. Сергей мог поклясться, что когда штрафники двигались к позициям немцев, белых флагов, как символов капитуляции, не было. Откуда жители узнали, что верх взяли русские? Или общий ход войны склонил их к такому пониманию?

Вот и привокзальная площадь. Перестрелка идёт с тыльной стороны вокзала, где находятся перрон и пути. Одним броском штрафники пересекли площадь и ворвались в старинное здание вокзала красного кирпича.

– Ложись! – тут же замахали им руками штрафники первого взвода.

По стенам глухо били пули, оставляя на штукатурке отметины. Сергей и приведённые им штрафники пригнулись, подобрались поближе к окнам.

– Доложите обстановку! – приказал Сергей командиру взвода.

– Полчаса назад на станцию прибыл поезд. Из вагонов вышли солдаты и открыли по вокзалу огонь.

– Не иначе кто-то из служащих вокзала позвонил на соседнюю станцию, прося подмоги. Сколько их?

– А как сосчитаешь? На первый взгляд не меньше двух взводов. Нашивки на рукавах у них странные. Форма немецкая, а говорят непонятно. Да вон, посмотрите сами, товарищ майор! Двое в здание вокзала забегали, так мы их застрелили.

Сергей подобрался поближе и увидел на рукаве убитого значок в виде щита, а на нём – три горизонтальные цветные полосы: синяя, чёрная и белая. Показывали им в СМЕРШе образцы нарукавных нашивок иностранных легионов вермахта.

Сергей задумался, копаясь в памяти. Вроде – да, точно: Эстония. С власовцами он уже встречался, причём в этом же городе. Нашивка у них в виде белого щита, перечёркнутого синим крестом – вроде Андреевского флага с красной каймой. Цвета флага императорской России.

– Парни, это эстонцы. Бить, как фрицев, – они ничем не лучше.

С прибытием подкрепления силы сторон уравнялись.

– Не подпускайте их к окнам – могут гранатами закидать, – напомнил Сергей.

– Нет у них гранат – ни в сумках на поясе, ни за голенищами сапог, зато у всех автоматы.

В ближнем бою автомат предпочтительней винтовки. Но у штрафников в плюсе – кирпичное здание вокзала, пулей стену не пробьёшь. Эстонцы же заняли позиции в вагонах.

– Бейте по вагонам из винтарей. Железо на них тонкое, винтовочную пулю не сдержит. Проредим эстонских добровольцев!

Штрафники открыли огонь. Едва приподнимая голову над подоконником, они, не целясь, били по вагонам.

Стрельба с вражеской стороны поутихла. Видно, поняли эстонцы, что вагоны – защита ненадёжная.

– Собрать гранаты, четверым гранатомётчикам встать у окон. Как только эстонцы покажутся, бросать гранаты, пока шевелиться не перестанут.

Эстонцы пробежали через тамбуры к крайним вагонам, собираясь внезапным броском обойти здание вокзала с обеих сторон. Но только они показались из вагонов, как в них – одна, другая, третья – полетели гранаты. И на другом фланге происходило то же самое. Так выйти никто и не смог, на перроне осталось пятеро убитых.

– Сейчас они попробуют выйти из поезда с другой стороны. Эх, пулемёт бы сейчас! Гранаты ещё остались? – спросил Сергей.

– Четыре штуки.

– Отдайте их одному бойцу. Как фамилия?

– Виктор Курбанов.

– Выбегаешь на перрон и швыряешь гранаты за вагоны. Ну, просто перебрасываешь их через крыши вагонов. Понял?

– Так точно!

– И сразу назад, в здание вокзала. А мы тебя огнём поддержим, чтобы ни одна сволочь из вагонного окна не высунулась. Готов? Тогда вперёд!

Боец вздохнул, секунду помедлил, видимо, внутренне концентрируясь, и стремглав выбежал из дверей вокзала на перрон.

Штрафники начали стрелять по вагонам.

Оказавшись на перроне, Курбанов стал быстро швырять гранаты через стоящие на путях вагоны. Причём сообразил, бросал их в одну точку. Швырнув последнюю гранату, он бегом бросился назад. Никто из эстонцев выстрелить в него не успел.

– Молодец! Проявишь ещё себя в бою – напишу ходатайство, – поощрил его Сергей.

Для штрафника ходатайство о досрочном снятии наказания и восстановлении в звании и прежней должности – самая желанная награда. Да, собственно, других рычагов воздействия на штрафников у Сергея и не было.

Эстонцы притихли. Или они каверзу замышляют, или просто ушли.

Сергей ткнул пальцем в двух штрафников.

– Пойдёте на разведку. Узнайте, где эти пособники фашистов. А то мы тут сидим, как медведи в берлоге.

Штрафники молча выскользнули за дверь вокзала.

Вернулись они через полчаса, когда оставшиеся бойцы успели выкурить по самокрутке и набить обоймы патронами.

– Нет никого. В поезде с десяток убитых, на перроне пятеро. Ещё за вагонами трое. Следы крови есть, видимо, ранены.

Сергей принял решение.

– Первый взвод остаётся здесь. Держать вокзал во что бы то ни стало! Соберите у убитых автоматы и патроны – будет вам хорошее подспорье. Остальные – за мной!

Сергей вышел из здания вокзала, зашёл в вагон и выпрыгнул с другой стороны. Следы крови и в самом деле виднелись на земле, и вели они к станционному пакгаузу.

Сергей не был бы опером, если бы он не кинулся по следу. Долгая служба в СМЕРШе приучила его к необходимости выследить врага и добить его.

– За мной!

Штрафники приготовили оружие.

Идти пришлось недолго. Метров через триста они обнаружили труп. Судя по обильным потёкам на брючине и сапоге, ранен он был в бедро и крови потерял много. Но умер он не от пулевой раны. Его добили свои же эстонцы ударом ножа в сердце – он был для них обузой.

– Парни, вы только посмотрите! Они своего раненого ножом добили! Как эсэсманы! Нелюди они!

Штрафники явно озлобились. Глаза сузились, в них заиграл недобрый огонёк.

– Вперёд, чего встали?

Капель крови на земле больше не было видно, но ближайшая постройка была одна – пакгауз.

Они подошли поближе.

– Восемь человек обойти пакгауз с тыла, остальным – подобраться поближе.

Часть штрафников, прячась за сложенные штабелями шпалы, стоящие в тупичке колесные пары, пошла в обход, а Сергей с оставшейся группой двинулся к пакгаузу.

До него оставалось метров сто, как с чердака по штрафникам ударила автоматная очередь. Она не задела никого, только возникли фонтанчики на земле. На сотню метров из МР-40 попасть уже затруднительно, это не ППШ, и уж тем более не трёхлинейка.

Штрафники залегли за рельсами, за брошенной дрезиной. Бойцы открыли ответный огонь, причём более точный, поскольку автоматчик на чердаке больше не стрелял.

За пакгаузом громыхнула граната, послышалась ожесточённая автоматная перестрелка. И если в начале стреляли и немецкие автоматы, и наши ППШ, то потом уже только наши. По звуку стрельбы сразу можно было понять, кто стреляет. У ППШ выстрелы частят, как швейная машинка, и более резки, немецкий же МР-40 имеет голос побасовитее, и темп стрельбы почти вдвое ниже.

Штрафники, посланные на разведку, вышли из-за пакгауза, махнули рукой. Подошёл Сергей с бойцами, заглянул внутрь пакгауза. Семь убитых эстонцев, и один должен быть наверху, на чердаке. Ни у кого из них не было ни ножа на ремне, ни штыка в ножнах.

– Ну-ка, слазь на чердак, – скомандовал Сергей одному из штрафников, – там должен быть убитый. Посмотри – нож у него на поясе есть?

Бойцам тоже стало интересно: эстонца прирезал кто-то из своих – это понятно, однако ножей при убитых нет.

По большому счёту Сергею было наплевать, кто из них убил товарища, но он привык не оставлять загадки неразгаданными.

Штрафник спустился с чердака.

– Убитый у слухового окна лежит, полголовы пулей снесено. А вот ножа при нём нет.

Сергей выругался.

– Ушёл, сволочь! Был среди них ещё один, который и добил своего. Изо всех них – самый жестокий, скорее всего – главарь.

По смершевской привычке он едва не бросился с бойцами разыскивать ушёдшего, однако махнул рукой. Скорее всего в городе он не один, а может, и не один десяток недобитых фрицев. Чего же их сейчас разыскивать? Небось форму свою и документы они уже бросили, переоделись в гражданскую одежду и пытаются выбраться из города. Да и батальон на нём, надо всех собрать – убитых, раненых, живых. Это в обычной пехотной части не всегда убитого могут или имеют возможность найти. Наступление невозможно остановить. А убитый после близкого взрыва землёй присыпан может быть. И пишут иногда писари – «без вести пропавший». Нельзя такого допустить со штрафниками. Здесь в каждой судьбе ясность быть должна. Живой – в списках живых, убитые – пересчитаны поголовно, внесены в списки и отосланы в штабы армии, а затем и в архивы. Без вести пропавший штрафник – чёрное позорное пятно на его родственниках. А вдруг он в плен сдался или дезертировал – в лесах укрывается, бандитствует? Потому быть убитым за Родину – этого мало, надо ещё, чтобы труп нашли и опознали.

Вот такой работой, нужной, но скорбной и неприятной занялся Сергей, и вместе с ним – все офицеры батальона.

Сергей писал и подписывал готовые бумаги, а в голове навязчиво присутствовала одна мысль: «Как там Эльжбета?» Всё-таки помогла она ему, и скорее всего – не только ему, а в его лице – СМЕРШу и армии в целом. Батальон скоро передислоцируют в другое место. Штрафники – не пехота, те в обороне могут месяцами на одном месте сидеть.

Пока он занимался неотложными делами, наступил вечер. «Идти к Эльжбете или не идти?» – раздумывал Сергей. Даже не так – идти он решил твёрдо. Вопрос в другом: идти сейчас или завтра днём? Всё-таки уже вечер, вроде неудобно – ведь не по службе идёт, не задание выполняет…

И всё же он решился. Вдруг завтра приказ передадут и придётся уходить из города?

Сергей зашёл на продсклад, взял несколько банок тушёнки, консервированной американской колбасы, буханку хлеба и пачку чая. Женщине бы конфеты принести, цветы – только вот где их сейчас взять? Война, не до конфет и цветов – это уже после победы можно будет. А сейчас эти продукты не будут лишними, они помогут выжить.

Увязав «сидор», Сергей направился к дому Эльжбеты.

Память не подвела, ноги вынесли его прямо к знакомому дому.

Дом был цел, не разрушен случайной бомбой или снарядом. На кухне светился слабый огонёк, наверное – свечка, поскольку электричества в городе не было.

Сергей поднялся по ступенькам и постучал в дверь. Немного волновался – вдруг Эльжбета не одна? Всё-таки она молодая и привлекательная женщина и вполне могла найти себе мужчину.

Испуганный женский голос спросил из-за двери:

– Кто?

– Открой, Эльжбета, это Фёдор. Помнишь – пивная, власовец, «пиво горькое»?

Щёлкнул замок и дверь отворилась. На пороге стояла Эльжбета, держа в руке подсвечник с огарком свечи. Женщина подняла его повыше и осветила лицо Сергея.

– Ты? – удивилась она.

– Ты одна? К тебе можно?

– Конечно, заходи.

Сергей шагнул в коридор, прикрыл за собой дверь и снял с плеча «сидор».

– Это тебе.

– Женщина взяла в руки вещмешок и всмотрелась в погоны на плечах Сергея.

– Ты офицер?

– Да, майор.

– О! Майор – это высокий чин! Проходи на кухню, попьём чаю.

Сергей вымыл руки – вода из водопроводного крана едва текла тонкой струйкой.

Он вышел на кухню и уселся на табурет.

– Ну, Эльжбета, рассказывай, как живёшь?

– Плохо, – просто сказала Эльжбета. – Перед приходом ваших немцы как с цепи сорвались. Поляков стали притеснять, меня с работы уволили. Да и работы уже нет, пивная закрылась.

– Ничего, – ободряюще сказал Сергей, – скоро всё восстановится, будет ещё лучше, чем до войны. А Гливице будет польским городом. Ты только не сдавайся, выживи. Как твой власовец поживает?

– Ты про Дементьева?

– Ну да, про начальника штаба. Или у тебя другие власовцы были?

– Ну и шуточки у вас, пан майор! Конечно, не было. А власовцы ушли вскоре после того, как ты исчез. И ни весточки от тебя – жив ли, добрался ли до своих.

– Какая весточка, Эля? Я на советской стороне, ты – в тылу у немцев. Живой, раз перед тобой сижу.

– Сегодня весь день стреляли. Я молилась Святой Марии, чтобы дом не разрушили. Это просто ужас какой-то!

– Это мой батальон город штурмовал.

– Так ты командир, пан майор?

– Вроде того, штрафниками командую.

– Не слышала о таком роде войск, – наморщила лоб Эльжбета.

– И не надо бы слышать.

– Наверное, что-то сверхсекретное?

– Военная тайна, – усмехнулся Сергей. – Ты вот что. Как всё успокоится и наши вперёд уйдут, организуется гражданское управление городом. Обязательно появится военная комендатура и будет отдел СМЕРШа. Так ты сходи туда. Ты нашим помогала – помогут и тебе. Хотя бы с работой, в той же комендатуре. Карточку рабочую дадут, значит – с голоду не умрёшь!

– Ой, да ты же голоден! А я сижу, болтаю…

– Немного бы поел. А выпить у тебя не найдётся?

– Найдётся. И почему вы, русские, всегда о выпивке разговоры ведёте? Сначала поесть надо, чтобы не опьянеть.

– Ага, деньги на ветер.

– Я не поняла, Фёдор.

– Да не Фёдор я вовсе! Документы у меня настоящие были, власовские. Так я там Барыльником был, Фёдором. На самом деле меня Петром зовут, а фамилия – Колесников.

Сергей назвался именем деда, документы которого имел вначале. Именно под этим именем он проходил в органах СМЕРШа, где служил. Он и сейчас не мог назвать своего настоящего имени, поскольку Эльжбета была агентом отдела зафронтовой разведки СМЕРШа. Мало ли, попросят её рассказать в отделе о встречах с разведчиками, и вылезет нестыковка.

– Я так и думала, никого в чужой тыл под своей фамилией не посылают. Я свечку в костеле хотела за тебя поставить, а имени не знала. Теперь поставлю.

Сергей усмехнулся. Дед его погиб уж два года как, и свечку надо было ставить за упокой души, а не за здоровье.

Эльжбета согрела чайник, принесла графин какой-то настойки. Сергей вскрыл банку консервированной американской колбасы. Вкусно и закусывать удобно: положишь на хлеб – получается знатный бутерброд.

Сергей провозгласил тост за победу. Чокнулись, выпили и закусили. Наливочка оказалась крепкой и отдавала… ммм… Сергей даже не мог сказать чем.

Заметив его реакцию, Эльжбета улыбнулась.

– Понравилась?

– Неплохо.

– Сама делала: анис, мята и водка.

– Не пробовал раньше.

– От тебя порохом, войной пахнет.

– Служба у меня такая, Эльжбета.

– Поцелуй меня, – неожиданно попросила она.

Сергей и сам хотел обнять её и поцеловать при встрече, да как-то стушевался вначале. Без году неделя знакомы, неизвестно где отсутствовал и заявился, как снег на голову: вот он я, любите меня и целуйте.

Просьбу Эльжбеты он выполнил с превеликим удовольствием. Губы у Эли были мягкие, а запах! Желанная женщина всегда пахнет по-особенному. На войне пахнет плохо: порохом, тротилом, кровью, оружейной смазкой, грязью и смертью. А от Эльжбеты пахло миром, спокойствием и чем-то уютным, домашним.

Долго целовал Сергей Элю, оторваться от губ не мог, словно не губы это были, а мёд.

– Фу, колючий какой! – женщина провела ладошкой по его щеке. Сергей попытался вспомнить, когда он брился, выходило – вчера. Перед боем бриться, как и есть – плохая примета. Почему нельзя есть, понятно. При пулевом или осколочном ранении в живот больше шансов выжить, если желудок пустой. А вот почему бриться нельзя, никто объяснить не мог. Так же как у лётчиков нельзя говорить «последний полёт», обязательно поправят – крайний. И перед вылетом никогда не фотографируются.

Женщина взяла его за руку и повела в спальню.

– Раздевайся.

Кто был бы против? Сергей разделся быстро, как солдат при команде «отбой», и нырнул под одеяло.

Внезапно нахлынули воспоминания: точно так же всё происходило несколько месяцев назад. Только он тогда носил форму власовца и был на чужой территории. А вокруг были враги, и только в доме у Эли он чувствовал себя в относительной безопасности. Теперь же он – командир штрафного батальона, взявшего город, и пусть на ночь, на сутки – но он полновластный его хозяин. И не приходится опасаться, что в дом вломятся немцы или власовцы и придётся отстреливаться до последнего патрона. Или убегать через окно в близкий лес, бросив Элю на растерзание.

Эля пришла со свечкой, скинула халатик, оставшись нагой.

– Я погашу, – слегка смущаясь, сказала она, – со свечками нынче целая проблема. – И задула свечу.

За эти несколько секунд Сергей успел полюбоваться телом Эли. А дальше – ласки в потёмках, соитие. Сергей выдохся за день и уснул сразу.

Под утро он проснулся от того, что его ласкали. Эльжбета целовала его в шею, поглаживала плечи и грудь. Ощущения были неожиданными и приятными. Вдруг он ощутил влагу на своей коже.

– Эля, ты что, плачешь?

– Проклятая война! Ведь мы могли бы жить вместе, а теперь я даже не знаю, увидимся ли мы ещё…

– На войне всякое может случиться, потому загадывать вперёд не хочу. И обещать тебе ничего не буду.

Эля принялась целовать его в губы, и ласки становились всё жарче.

– Люби меня, коханый!

Разве мог Сергей устоять? За время войны он так редко встречался с женщинами, что помнил каждую. У них были разные фигуры, различный темперамент, но все они хотели одного – простого женского счастья. Чтобы рядом был любимый мужчина, дом, семья. И все они ненавидели и проклинали войну, забравшую у них главное – мужчин. Немногие вернулись домой из призыва 1941–1943 годов, да и те зачастую пришли с ранениями или вообще инвалидами.

Сергей ещё немного полежал в постели, наслаждаясь близостью женщины, потом посмотрел на часы.

– Эля, мне пора.

Женщина ещё раз поцеловала его в губы.

– Я соберу завтрак.

За чашкой чая Сергей и Эльжбета молчали: меж ними уже пролегла невидимая черта некоей отстранённости, отчуждения даже. Он уходил на войну, она оставалась дома. И какие слова могут утешить или вселить надежду в сердце женщины? Оставалось только верить.

Сергей надел форму, натянул сапоги. Надо было идти в батальон, а ноги как приросли к полу. Уходить ему не хотелось.

Глава 7

Чёрные земли

Ну всё, пора. Он опоясался ремнём с пистолетом. Эля обняла, почти вцепилась в Сергея. Он поцеловал Эльжбету в губы, оторвал от себя её руки.

– Бог даст – свидимся.

– Разве ты веришь в Бога?

Сергей не ответил и взялся за ручку двери. На войне даже самые оголтелые атеисты могли начать верить во всё, что угодно – Бога, случай, судьбу, лишь бы выжить.

Сергей открыл дверь, потянуло свежим воздухом. И вдруг – запах пота, едва уловимый и такой чужой.

Сергей вытащил из кобуры пистолет и передёрнул затвор.

– Эля, когда выйду – запри дверь. А я, как до батальона доберусь, пришлю солдат. Нет, сам с ними приду и прочешу всё вокруг дома.

Он вышел на крыльцо и осмотрелся. За спиной Эля послушно закрыла дверь, щёлкнул замок.

Показалось, что ли? Или ветерком занесло? Нос, вернее – обоняние уже не раз выручало Сергея.

Он спустился со ступенек и пошёл по дорожке. Как во многих немецких домах, дорожка была из мелко битого кирпича и скрипела под ногами. Сергей успокоился и уже согнул руку в локте, желая вернуть пистолет в кобуру.

И тут из-за угла вынырнула тёмная фигура и бросилась на него. Сергей успел поднять пистолет в согнутой руке и выстрелить в нападавшего. Но дистанция была мала, нападавший успел взмахнуть рукой с ножом, и левый бок Сергея обожгла боль. Превозмогая боль, Сергей ещё дважды выстрелил в неизвестного. Противник упал на спину, сжимая в руке клинок.

По левой половине грудной клетки Сергея текло что-то тёплое.

– Задел ножом, сука!

Резко нахлынула слабость, стало трудно дышать, голова закружилась, и Сергей упал. Перед глазами мелькнул значок на рукаве убитого – щит с тремя цветными полосками: синей, чёрной и белой. «Эстонца завалил», – подумал Сергей и потерял сознание.

Очнулся он от раскачивания – как на лодке в шторм. Открыл глаза. Его несли на какой-то доске четверо штрафников. Грудь была забинтована прямо поверх гимнастёрки. Сергей скосил глаза. Рядом шла заплаканная Эльжбета.

– Иди… домой, – едва слышно прошептал он. Из уголка рта тонкой струйкой потекла кровь.

– Командир, ты лучше молчи, не разговаривай. А то все силы уйдут. Сейчас мы тебя в батальон доставим и на машине – в медсанбат. Дамочка, да идите вы домой, командир же сказал. Теперь всё хорошо будет.

Эльжбета остановилась, постояла секунду и повернула назад.

– Это она в батальон примчалась. Кричит – вашего командира порезали! Весь первый взвод за ней и рванул. Мы четверо в батальон вас несём, а остальные дома и лесок на окраине прочёсывают – как бы ещё кто не остался.

Сергей снова отключился и пришёл в себя уже в медсанбате. Над головой белый потолок, пахнет хлоркой, лекарствами и ещё бог знает чем – больничным запахом: кровью, гноем, госпитальной столовой.

– Очнулся, касатик! – раздался рядом женский голос. – Неделю ведь как бревно, без сознания пролежал. Только у нашего доктора руки золотые, он и не таких с того света вытягивал. И ты выздоровеешь – придёт день.

– Пить, – прошептал Сергей.

Больше всего он сейчас хотел пить.

– Ой, заболталась!

Санитарка или медсестра поднесла ко рту Сергея кружку и приподняла ему голову. Сергей маленькими глотками выпил всё и откинулся на подушку.

– Где я?

– Известно, где, в госпитале армейском.

То, что он в госпитале, Сергей и сам понял. Его интересовал город. Но переспросить не хватило сил, и он снова отключился.

Очнулся на следующий день. Хотелось пить и есть. Та же сиделка покормила его с ложечки кашей и напоила сладким чаем.

Сергей слышал, как по коридору ходили и разговаривали раненые. Он скосил глаза в одну сторону, другую.

Палата была маленькой и узкой, в одно окно. А в ней – одна кровать, тумбочка и стул, на котором сидела санитарка.

Страницы: «« « ... 7891011121314 » »»