Командир штрафбата Корчевский Юрий
– Жив.
Через заднее стекло кабины Сергею был виден окровавленный лоб офицера – видно, ударился при столкновении с деревом.
– Быстро из машины! – не удержался, чтобы не скомандовать, Сергей.
Лейтенант неловко вывалился из кабины и залёг в кювете.
Сергей приподнял голову над бортом.
Раздался второй выстрел, звякнуло разбитое пулей стекло прямо перед пассажирским сиденьем. Если бы лейтенант задержался немного, он был бы убит.
Сергей засёк по звуку положение стрелка. В лесу, с первого выстрела, это не всегда возможно. Он положил ствол ППШ на край борта и дал длинную очередь. Ему показалось, что впереди мелькнула тень. Не жалея патронов, он дал ещё одну очередь.
Лейтенант успел вытащить из кобуры наган. Сергей выбросил из кузова ещё один ППШ.
– Лейтенант, держи. От нагана толку мало.
Никаких признаков передвижения не было, только, потрескивая, остывал мотор.
– Лейтенант, смотри сзади, а я узнаю, что там.
Лейтенант послушно развернулся назад.
Сергей спрыгнул из кузова и короткими перебежками стал продвигаться вперёд, параллельно дороге, прячась за деревьями. Стрелявший должен быть где-то здесь.
Сергей прошёл зигзагом и наткнулся на мёртвое тело. Это был молодой парень лет двадцати, в руках – обрез трёхлинейки, прямо как у кулаков в Гражданскую войну.
– Лейтенант, тут убитый! – крикнул Сергей в ту сторону, где оставалась машина.
– Я что, его хоронить должен? – отозвался лейтенант. – Пусть гниёт. Оружие только забери.
Сергей забрал обрез и показал его милиционеру.
– Тьфу, – сплюнул презрительно тот, – в народных мстителей играют. Что делать будем?
– В город ехать.
– Водитель убит. В голову, наповал.
Лейтенант горестно вздохнул.
Они подошли к кабине. Сергей открыл дверцу и едва успел подхватить вывалившееся тело убитого шофёра. Вместе они уложили труп на землю.
– Давай его в кузов погрузим, в городе похороним по-человечески, на кладбище – не бандит же он.
Откинули задний борт, поскольку на полуторке боковые борта не открывались – не было предусмотрено заводом. Уложили в кузов тело. Лицо водителя превратилось в кровавую маску.
– Что делать-то? – спросил милиционер.
– Машина-то цела, только ветровое стекло разбито – так это мелочь.
– Я водить не умею, – лейтенант смутился.
Водить технику – мотоцикл, автомобиль, трактор – тогда умели немногие. Да и откуда уметь, если до войны даже в городах мотоцикл в личном пользовании имели единицы, а личные автомобили – счастливчики вроде академиков или заслуженных артистов. И профессия шофёра была уважаемой. В годы войны, при активном насыщении армии техникой, в том числе ленд-лизовской – вроде «Виллисов» и «Студебекеров US-6» водителей начали учить на прифронтовых курсах.
– Я поведу. Только ты не зевай, автомат наготове держи.
Сергей положил автомат рядом с собой на сиденье, лейтенант же высунул ствол ППШ в окно.
Сергей завёл машину, дал задний ход, отъезжая от дерева, и вырулил на дорогу. Дальше ехали спокойно.
Показался Проскуров. На мосту стоял милицейский пост. Лейтенант приветливо махнул рукой, его узнали, и машину пропустили без досмотра.
– Показывай дорогу! – крикнул Сергей лейтенанту.
– Ты же говорил, что из СМЕРШа, дорогу в отдел знать должен.
– В свой отдел дорогу я знаю, – обиделся на недоверие Сергей, – только тогда я грузовик там оставлю.
– Извини, ляпнул, не подумав. Поворачивай направо.
Они подъехали к отделу милиции.
– Заезжай во двор.
Сергей въехал в распахнутые ворота и, остановившись, заглушил мотор.
– Я сейчас, – и лейтенант ушёл в отдел.
Вернулся он с двумя сотрудниками. Общими усилиями они перенесли тело убитого водителя в отдел, потом разгрузили оружие.
– Давай, лейтенант, веди меня в отдел, – распорядился Сергей, – всё равно мне к начальству пора.
Лейтенант колебался. Задержанного положено конвоировать, только Сергей на бандита или бандеровца никак не походил. И потом, хотел бы сбежать – легко сделал бы это в селе или в лесу; так же легко он мог застрелить лейтенанта.
– Ладно, идём.
По инструкции при конвоировании задержанный идёт впереди, руки – за спиной, а конвойный держит оружие в руках готовым к стрельбе.
Однако Сергей и лейтенант шли рядом, как два приятеля. И только завернули за угол – на улицу, где располагался ОКР СМЕРШ, как туда подъехала «эмка», и из неё вышел полковник Глина. Он уже взялся за ручку двери, ведущей в здание, как повернул голову и увидел Сергея. Лицо его выразило крайнее удивление, и полковник застыл на месте.
Сергей подошёл вместе с лейтенантом. Милиционер козырнул, доложил.
– Товарищ полковник, разрешите доложить – задержанный доставлен.
– Это мой сотрудник, – проговорил полковник. – Где, когда и при каких обстоятельствах он задержан?
– Вчера звонили из села Дубровки, сказали – к ним вышел человек с оружием и без документов, требует доставить его в СМЕРШ.
– Так и сказал?
– Не я разговаривал, товарищ полковник. Мне было приказано утром выехать в село и доставить в город задержанного. Когда мы приехали в село, нас встретил ваш сотрудник – вот он. Ночью на село было совершено нападение банды, был бой. Только ваш сотрудник в живых и остался. По дороге в Проскуров на грузовик было совершено нападение. Ваш сотрудник убил нападавшего и сам привёл машину в город, поскольку водитель был убит.
– По факту – прямо герой! – усмехнулся Глина. – Свободны, лейтенант, мы разберёмся.
Лейтенант козырнул, сделал поворот «налево кругом» и ушёл, а Глина язвительно сказал:
– Проходи, герой, разбираться будем. Тебя уже похоронили, а ты – вот он, да ещё и подвиги совершаешь. Не дать ли тебе орден?
Они прошли в кабинет. Глина снял шинель и повесил её на гвоздик.
– Садись, Колесников, рассказывай.
– С какого места? И можно вначале мне задать вопрос: из группы сколько уцелело?
– Правильный вопрос, Колесников, – ровно половина. Лопухнулся ты, купился на костёр и чучела, группу в ловушку завёл.
– Виноват, товарищ полковник! – Сергей вскочил по стойке «смирно».
– Чего ты как ванька-встанька! Сядь. Про бой у костра я уже слышал. Но где же ты пропадал всё это время? Хоть бы весточку подал.
– Не мог, товарищ полковник. Ранен был тяжело, сквозное в грудь.
– Покажи, – приподнялся со стула полковник.
Сергей снял ватник, задрал рубаху и показал полковнику розовый рубец на груди. Потом повернулся спиной и предъявил такой же точно рубец сзади.
Полковник снова опустился на стул:
– Дальше продолжай.
– Наши сочли меня убитым, да и разбираться под огнём было некогда. Я был без сознания. Очнулся в избе. Женщина с кордона по имени Василина меня выходила. Как только смог стоять и ходить, пошёл к своим. Вот и всё.
– М-да. Ранение налицо. Я их уже столько видел, что не хуже любого хирурга скажу, когда получено. Офицеры из твоей группы в объяснительной факт твоей смерти зафиксировали. Думали, насмерть тебя. По народной примете – к долгой жизни. То, что выжил – молодец.
– Не от меня зависело, товарищ полковник. Если бы не эта Василина, так на том поле бы и остался. Жизнью ей обязан.
– Проверим. А пока сдай оружие и иди в казарму.
– Нет у меня оружия, милиционеру сдал. А документы в отделе.
– Ладно, позвоним, узнаем. На время проверки от службы отстраняю.
– Так точно! Разрешите идти?
– Разрешаю. Но из города не отлучайся.
Сергей вышел в коридор и выдохнул. Этой встречи он и ждал, и боялся. Половина группы уцелела и написала рапорты о происшествии.
Да, не разобрался он сразу с костром и чучелами, но на его месте и любой другой точно так же бы влип, и ещё не факт, что кто-то уцелел бы. Теперь же придётся ждать окончания расследования.
Сергей направился на базу, в казарму. Там он упал на свободную койку и уснул.
Сколько он спал, не помнил, и спал бы, наверное, ещё, но проснулся оттого, что за плечо бесцеремонно трясли. Сергей открыл глаза.
– Командир! Глазам своим не верю! Ты жив?
– Нет, это моё привидение.
– Привидения не храпят.
Рядом стоял младший лейтенант Никифоров, и во всё его лицо сияла улыбка.
– Мы тогда, в лесу, думали, что вас наповал. Вся грудь в крови, и пулевое отверстие прямо напротив сердца.
– Ранен был тяжело, женщина из хутора выходила.
– Повезло.
– Кто из наших вышел?
– Половина, двенадцать человек. От поляков оторвались, на третьи сутки вышли в Проскуров. Рапорты написали – что да как.
– Меня временно от службы отстранили, – помрачнел Сергей.
– После рейда с потерями всегда так. Может, обмоем возвращение?
– Я не против. И поесть бы не мешало.
– Я мигом.
Вернулся Никифоров вместе с Рушайло.
По причине вечера столовая была закрыта, но парни принесли в «сидоре» две бутылки водки, пару кирпичиков хлеба, тушёнку, сало и консервированную американскую колбасу.
– Командир! – Бросив «сидор» на пол, Рушайло полез обниматься. – Кто бы сказал – не поверил бы! Я ведь сам тебя в крови видел. Подумал – наповал, так и в рапорте написал. А ты жив! Я рад!
Разлив водку по кружкам, они финкой вскрыли консервные банки, нарезали сало и хлеб.
– С возвращением, командир!
Сдвинув кружки, они чокнулись, выпили. Водка обожгла пищевод, в желудке разлилось приятное тепло. Закусили. Сергей один съел банку консервированной колбасы и почти половину кирпичика ржаного хлеба.
– Парни, вы меня простите, с утра ничего не ел. Жрать охота – сил нет.
– Да ты ешь, командир. Похудел ты – сразу не признать.
Разлили ещё по одной. Эту водку выпили, не чокаясь – за погибших товарищей.
– Командир, ты не переживай. На костёр и чучела любой из нас купился бы. Ты ещё быстро сообразил, что это ловушка – иначе все бы там полегли.
– Поляк, сука, перехитрил, – скривился Сергей.
– За одно битого двух небитых дают, – философски заметил Никифоров.
– Младший, ты молчи, когда старшие говорят, да на ус мотай, – по-отечески остановил его Рушайло.
Засиделись глубоко за полночь. Парни отдыхали после зачистки, с которой вернулись вчера, а Сергею спешить завтра было и вовсе некуда.
Сергея видели на базе многие. Сразу по отделам СМЕРШа пошли разговоры.
– Леший вернулся. Считали убитым его, а он через месяц явился. Говорит – ранен был, на хуторе отлёживался.
Сергея сочли везунчиком. Меж тем день шёл за днём, незаметно прошла неделя. Сергей ел и спал, набирался сил. Но его не покидало беспокойство – как-то всё разрешится? Наконец его вызвали через посыльного.
Сергей вошёл в здание отдела с бешено бьющимся сердцем. В бой ходил – так не волновался. Как-то расценят его промашку с чучелами, а потом – долгое исчезновение?
В кабинете полковника Глины находились ещё два офицера – майор и подполковник. Сергей их раньше не видел. В голове мелькнуло: «Похоже на трибунал, для полного сходства не хватает только виселицы по соседству и конвоиров». Ну, с конвоем проблем не будет, рядом с отделом целый взвод в казарме помещается. А вешать его пока не за что, измены и предательства он не совершал.
Присесть ему не предложили, что он счёл плохим знаком.
Глина достал из стола его дело, полистал бумаги.
– Как здоровье, Колесников?
– Не жалуюсь, отлежался после ранения.
– Доложите ещё раз о ловушке у костра.
Сергей снова подробно рассказал обо всём, что случилось. Офицеры тихо переговорили между собой.
– Да, другие офицеры вашей группы показывают то же самое. Считаем, вашей прямой вины в потерях группы нет. Действовали правильно, вывели группу из окружения превосходящими силами. Вот только с исчезновением после ранения не всё ясно.
– Хуторянка меня случайно нашла. Неделю провалялся без сознания, едва выжил. Слаб был очень, не мог добраться до ближайшего отдела милиции или СМЕРШа.
– Надо было женщину послать, сообщить.
– Одну, в лес? Я не мог ей приказывать, она гражданская. Я ей за помощь, за то, что от смерти спасла, до гробовой доски обязан.
Офицеры недовольно покачали головами. Сергей со злостью подумал: «Крысы тыловые, вам бы всё по инструкции! А жизнь многообразна, в приказы не укладывается!»
– Колесников, подождите в коридоре.
Сергей вышел. Понятно, начальство решило посовещаться.
Когда он вошёл снова по вызову, то был готов к любому повороту событий.
– За упущения по службе и потерю личного состава при выполнении задания майор Колесников переводится в штрафной батальон.
Сергея как обухом по голове ударили. Он был готов к тому, что его могут понизить в звании, послать на передовую – но чтобы в штрафбат?! Видел он уже штрафников. Одетые в видавшее виды обмундирование, без погон, без оружия, которое выдавалось лишь перед атакой… Их бросали на самые опасные участки фронта, а сзади всегда стоял заградотряд с пулемётами. У штрафников выбора не было: или идти вперёд, под огонь немцев, или отступать назад, где всех положат пулемётчики НКВД. Сроки штрафникам давали небольшие – месяц, два. Только редко кто до конца этого срока доживал. Чаще из штрафбата уходили по ранению, смывали кровью свою вину перед Родиной.
Находились хитрецы, делали себе самострел в руку или в ногу, как правило – в мягкие ткани, по касательной. Таких мгновенно выявляли по пороховому ожогу и порошинкам на одежде и в ране и расстреливали перед строем штрафников, чтобы другим неповадно было. Всё это мгновенно пронеслось в голове у Сергея. Знал он о штрафбате немного, но и этого хватило, чтобы оценить весь позор, всю унизительность своего положения.
– Так точно, – выдавил он из себя.
Лицо его застыло, превратилось в каменную маску, только желваки перекатывались на скулах.
– Разрешите идти?
– Да, в канцелярию. Получите документы, предписание, личное оружие.
– Оружие штрафникам не положено, – заметил Сергей.
– А вы туда не штрафником идёте. Вы не переменный состав, а постоянный, и будете командовать батальоном.
У Сергея полегчало на душе. Переменный состав – это осуждённые трибуналом, лишённые на время отбытия наказания званий, должностей и наград. А постоянный состав – это командиры взводов, рот и батальона, офицеры на службе, при званиях, наградах и всех видах довольствия.
В переменный состав попадали по-разному. Кто-то морду товарищу по пьянке набил, кто-то струсил, сбежал с поля боя. Степень вины разная, а искупали её в одном батальоне.
Сергей козырнул и вышел. В конце концов, штрафбат – не самое худшее, что могло произойти. Его могли отдать под трибунал, и тогда тот же штрафбат, но уже в переменном составе. Или в тыл, в лагеря, на лесоповал. Или к стенке – знал Сергей и такие случаи в армии. И не спасали никакие характеристики или заслуги.
Он получил свои документы, предписание и пошёл к оружейнику. Неведомо, какими путями, но слухи облетели отдел. Оружейник вздохнул, посмотрел на Сергея, как на больного, снял с полки ТТ с запасной обоймой, кобуру и протянул всё это Сергею.
– Штатный, положено.
Сергей продел шлёвки кобуры в ремень, опоясался.
Он не обходил комнаты в отделе. По традиции сотрудник, убывающий на другое место службы, прощался со знакомыми. Удастся ли им увидеться вновь?
Только близких знакомых в отделе не было. На базе были ребята из его группы, с кем он рисковал шкурой в зачистках и рейдах – так с ними он увидится, всё равно за своим «сидором» идти.
Сергей вышел на улицу, сплюнул. На душе осталась обида и горький осадок. Служил честно, за спины друзей под огнём не прятался, от смертельно рискованных операций не увиливал, и вот – нате, получите!
Он не спеша дошёл до базы, собрал немудрёные вещички в «сидор». Казарма была пустой. Чего теперь торопиться? Всё равно число убытия – сегодняшнее.
Он завалился на свою койку. В душе – пустота, как после пожара, и полная апатия. Он уснул.
Спал Сергей недолго, но сон освежил. Он поднялся, привёл себя в порядок. Сходил на рынок, купил сала, солёных огурцов. У старшины продсклада по продовольственному аттестату получил бутылку водки, хлеб, консервы. Чёрта с два он сегодня поедет – он устроит с парнями отходную. Наказания он не боялся – дальше фронта всё равно уже не пошлют.
Никифоров и Рушайло появились, когда уже начало темнеть. Лица у них были хмурые – они уже знали о новости. Каждый достал из кармана по бутылке водки и немудрёную закуску – селёдку в промасленной бумаге, яйца, немецкий шпик в целлофане. И где только они его взяли? Он же на снабжении немецких парашютистов.
Молча, не чокаясь – как на похоронах – выпили.
– Грёбаная жизнь! – вымолвил Рушайло.
После того как они выпили две бутылки водки, на душе у всех полегчало. Причём водка не брала, пьяным никто не был, видимо – настроение не то.
– Командир, – разгоряченно говорил Рушайло, поблёскивая чёрными глазами, – я тебе как боец, как «чистильщик» со стажем говорю – я тебя уважаю. В двух рейдах с тобою был, видел тебя в деле. Ты не «чистильщик», ты – волкодав.
Слышал Сергей о таком прозвище у «чистильщиков». Им называли «чистильщиков» – профессионалов высшей пробы. Но сам лично Сергей с такими не встречался. Отмахнулся рукой:
– Капитан, у нас пьяный разговор пошёл – вроде «ты меня уважаешь»?
– Нет, майор, – упорствовал Рушайло, – я от чистого сердца сказал, как на духу. Если такими кадрами раскидываться… – Он замысловато покрутил кистью руки в воздухе.
И Сергею было жаль с ними расставаться. Парни воевали хорошо, грамотно. На фронте после первого же боя человек раскрывается, виден становится, как на ладони. Либо он трус и мразь, либо человек, на которого можно положиться, которому можно доверять.
Достали ещё бутылку водки, дочиста подчистили закуску.
Мимо ходили офицеры опергруппы, но никто не бросил косого взгляда, никто не осудил. Уходит боевой товарищ, отходная – святое дело, может быть, уходит навсегда.
Утром Сергей встал рано – вместе со всеми. Все вместе позавтракали, потом Сергей обнял сослуживцев и отправился на железнодорожную станцию.
В сторону фронта шло немного эшелонов, и все были воинские, на которые пассажиров не брали. Однако удостоверение офицера СМЕРШа возымело действие, и Сергею разрешили сесть в теплушку. Маленький двухосный вагон с надписью «сорок человек или восемь лошадей» имел внутри нары, а посередине – печь-«буржуйку». Солдаты-новобранцы сначала молча глазели на Сергея, потом один осмелился:
– Товарищ майор, разрешите обратиться?
– Валяй.
– Вы на фронте, на самой передовой были?
– И на передовой был, и за ней.
– За ней – это как?
– Разведчиком был, ходил в немецкие тылы.
Глаза у солдатиков округлились от удивления. Про разведчиков они только читали или видели кино, причём немцев там всегда показывали дураками. Только после просмотра возникал вопрос: если они такие, то почему мы тогда их до Москвы пустили и так долго, с множественными потерями, до сих пор не можем победить?
Новобранцы обступили Сергея и стали расспрашивать его о фронте. Один парнишка, набравшись смелости, спросил:
– А немцы – они какие?
– Да вот как любой из вас. Без рогов, без копыт, форму снять – не отличишь. Так же мёрзнут зимой, потеют летом. Бомбёжки боятся, артиллерийского огня, русских танков и штыковой атаки.
Они проговорили весь день, вконец замучив Сергея вопросами. Но и место на нарах выделили поближе к печке-«буржуйке» – уважили. Только на следующий день спросили:
– Если вы, товарищ майор, в разведке воевали, то почему наград нет?
– Как это нет? – Сергей сделал вид, что обиделся. – Не хуже, чем у других всяких.
Сергей полез в карман, достал тряпицу и развернул её. На сукне тускло блестели ордена и медали.
– Ух ты! – совсем по-мальчишески вырвалось у солдатиков. – А почему один орден – с отбитой эмалью и вмятиной?
– У него особая история. Утром командир повесил мне его на грудь, а в обед в него попала пуля. Если бы не этот орден, она бы попала прямиком в сердце.
– Можно посмотреть?
Солдаты стали передавать орден из рук в руки, внимательно его рассматривали. Потом вернули орден Сергею. Он завернул награды в тряпицу и убрал в карман.
– Товарищ майор, а почему вы их на груди не носите? Ведь заслужили.
– А зачем?
– Чтобы всем видно было – прославленный воин идёт, герой.
– А я разве за ордена воевал?
– Эх, а я бы обязательно носил, – вздохнул парень с конопушками по всему лицу.
– Послужите – узнаете, как они достаются. Столько сейчас солдат, которые медали и ордена заслужили, но так и не получили! Подвиг геройский никто не видел или представление на награду затерялось. На войне всякое бывает. Так что если на гимнастёрке у солдата даже медали нет, это ещё не значит, что он в тылу кашу ел. Просто обошла награда героя.
– Я обязательно получу! – воскликнул рыжий паренёк.
Сергей смотрел на них, а в душе нарастала жалость. Большая часть этих молодых, здоровых ребят с фронта не вернутся. Кое-кто домой инвалидом придёт. Фронт, как Молох, пожирает людей.
Поезд шёл до Жешува – это уже на польской земле. Солдатики из теплушки высадились, а вместе с ними – и Сергей. Теперь путь его лежал в Мелец, где дислоцировался штрафбат.
Штрафбаты были созданы в июле 1942 года, приказом Сталина № 227 от 28 июля 1942 года, положение утверждено Приказом наркома обороны № 298 от 28 сентября 1942 года. На каждом фронте создавалось от 1 до 3 батальонов, численностью по штабному расписанию 226 человек. Службу в них проходили офицеры по решению военных трибуналов. Были ещё штрафные роты для рядового и сержантского состава численностью 102 человека. В 1944 году на фронтах имелось 11 штрафных батальонов и 243 штрафные роты. Направлялись осуждённые офицеры и солдаты в штрафные формирования на срок от 1 до 3 месяцев и назывались переменным составом. Офицерам постоянного состава полагались льготы: 1 месяц службы шёл за 6 месяцев, они получали усиленное питание и несколько повышенное денежное довольствие. Освобождали из штрафных рот и батальонов при ранениях, при отбытии срока, а также досрочно – по ходатайству командиров за проявленное геройство в бою.
Штрафные части – не сталинское изобретение. В Германии они существовали с декабря 1940 года – так называемые «пятисотые батальоны»: 540, 550, 560 и 561-й в вермахте. Штрафной батальон для политически неблагонадёжных носил номер 999, была даже штрафная дивизия в «ваффен СС» «Дирлевангер». Ссылали в Германии в штрафные части без срока.
Последние три километра до расположения батальона Сергей шёл пешком.
Постоянный и переменный состав батальона располагался в больших брезентовых палатках. Всё, как в обычной части, – штаб, технические службы, полевая кухня. Только знамени у батальона не было, и военнослужащие переменного состава не носили погоны.
Сергей зашёл в штабную палатку и передал начальнику штаба свои документы.
– Давно вас ждём, товарищ майор. Из штаба армии звонили, предупредили. С постоянным составом знакомиться будете?
– Обязательно.
– Сейчас организую.
Через полчаса в штабную палатку собрались все офицеры и младший командный состав – старшины и сержанты. Начальник штаба представил им нового командира батальона. Оказалось, недавно прибыла новая партия штрафников, и завтра ожидалось новое пополнение. Движение личного состава в штрафбатах было постоянным. Люди убывали в свои части после отбытия срока, по ранению, по смерти. Приходило пополнение – целая круговерть, не характерная для обычных пехотных батальонов. После укомплектования и распределения по взводам предстояло наступление советских войск, и штрафбат должен был идти на самом тяжёлом участке.
После краткого знакомства к Сергею подошёл замкомбата по специальной работе:
– Старший лейтенант Смородин. С личными делами штрафников знакомиться будете?
– Зачем? Скоро наступление, вот и посмотрим, кто на что способен, сами сделаем выводы.
– Тяжко с ними первое время, товарищ майор. Многие в чинах были, командовали ротами, батальонами, а один у нас был – так даже полком. И здесь себе нельзя позволять вольности.
– Я читал положение. За неподчинение приказу командира в штрафбате – отправка в лагерь, а в условиях боя – расстрел на месте. Или не так?
– Всё оно так. Только попробуйте его на поле боя расстрелять! У вас оружие, и у него оружие. Может первым выстрелить он, а может – шальная немецкая пуля.