Командир штрафбата Корчевский Юрий
Сергей выбрался на платформу.
– Молодец, старшина! Людей увёл – это главное. А ценности из подземного склада, да ещё и под водой, никто теперь не заберёт.
Сергей забрался в танк и по танковой рации сообщил в дивизию обстановку. Там вначале не поняли.
– Какая вода? Колесников, ты что, пьян?
– Никак нет. Вода заполнила туннель, солдаты едва успели выбраться.
Сергея выматерили и приказали прибыть в дивизионный отдел СМЕРШа. По прибытии ему учинили разнос с битьём кулаком по столу и обещаниями разжаловать до рядового.
– У тебя что, солдаты ночью дрыхли?
– Спали, товарищ подполковник. Весь день ящики грузили да на вагоне по рельсам вручную возили. А ещё охрана на них была, да сутки не евши.
– Ты меня на жалость не бери! Пиши рапорт, как всё произошло.
Ну, рапорт писать не впервой. Сергей подробно отписал злоключения.
Пару дней его не трогали; он же томился неведением, ожидая наказания. Потом вызвали в отдел.
– Переусердствовали мы с тобой. Немцы, оказывается, канал взорвали над линией метро, и всё метро затопили. У тебя хоть люди спаслись, а на других станциях и в туннелях многочисленные жертвы есть – как среди мирных жителей, так и среди наших военнослужащих. Ничего, никуда от нас эти ценности не денутся. Закончатся бои, залатают дыру бетоном, откачают воду – и всё заберём. Сколько хоть там осталось?
– «Студеров» на двадцать, а может, и поболее.
– М-да! – Подполковник побарабанил пальцами по столу. – Ладно, там… – он ткнул пальцами вверх, – твоей вины не усматривают. У тебя какой приказ был?
– Искать документы, ценности, выявлять переодетых в цивильное фашистских функционеров.
– Вот и исполняй!
– Есть.
Сергей козырнул и вышел. Внизу обессиленно прислонился к стене и вытер рукавом пот под пилоткой. Всё могло закончиться гораздо хуже. Видимо, у других групп результаты были более плачевными.
Спецгруппы СМЕРШа устроили между собой негласное соревнование: кто добудет наиболее ценные трофеи – документы или пленных. Доходило до совсем уж неприглядных действий. Так, офицер СМЕРШа 5-й ударной армии майор Н. Зыбин первым обнаружил труп Геббельса. Его надо было доставить в Карлхорст, где находился отдел.
Майор позвонил начальству, прося прислать «полуторку». В это время в район Рейхсканцелярии прибыл начальник отдела СМЕРШ 3-й ударной армии полковник Мирошниченко. Он спросил Зыбина:
– Кого нашёл, майор?
Зыбин честно ответил:
– Геббельса.
Мирошниченко тут же отдал солдатам приказ – грузить труп на грузовик.
Зыбин был маленького роста, но отличался личной храбростью. Он встал перед трупом Геббельса и сказал:
– Не отдам, это мой трофей!
Мирошниченко – здоровенный грубый мужик – ударил майора кулаком в лицо. Зыбин упал. Люди Мирошниченко труп Геббельса забрали, находку объявили своей.
Несколько позже Сергей узнал о судьбе найденных ценностей. В ящиках оказались часы в золотых корпусах, зубные коронки и мосты, ювелирные изделия, награды из драгоценных металлов. Полтора месяца специально созданная комиссия описывала и оценивала трофеи, затем они были отправлены в Москву поездом под усиленной охраной.
Начальник СМЕРШа дивизии получил Красную Звезду, а Сергей – ничего. Сочли, что не наказали – и этого уже достаточно. И про воду в туннелях позже рассказали особисты. Жертв было на самом деле много.
На станции «Шторммитте» стояли госпитальные вагоны с немецкими ранеными. Ввиду переполненности госпиталя носилки с ранеными находились на перроне и даже на рельсах. Вода затопила станцию, поднявшись на полтора метра выше перрона. Раненым спастись не удалось.
30 апреля бойцами 8-й гвардейской армии был взят Рейхстаг. В подвале здания был оборудован госпиталь для раненых эсэсовцев. В горячке боя наши бойцы немцев постреляли. А уже 2 мая генерал Вейдлинг в сопровождении трёх генералов сдался в плен и подписал приказ о капитуляции гарнизона. После объявления приказа о капитуляции по громкоговорителям в плен сдались 46 тысяч офицеров и солдат. Однако же – не все. Группы армейских фанатиков, остатки эсэсовских подразделений пытались пробиться из Берлина и уйти на запад.
В городе периодически вспыхивала стрельба – это выкуривали из подвалов и укрытий не пожелавших сдаться немцев. Несколько дней мирные жители отсиживались в домах – выходить на улицы было страшно. Во-первых, периодически стреляли; во-вторых, жители панически боялись русских. Они же знали по рассказам своих родственников, служивших на Восточном фронте, как жестоко обращались с гражданами Советского Союза солдаты вермахта. Особенно зверствовали карательные команды и войска СС. И теперь они со страхом ждали, когда русские начнут мстить, платить той же монетой – ведь зло всегда возвращается.
Однако голод – не тётка, и жители стали выходить из домов. Появились самостийные базарчики, где немцы пытались обменять вещи на продукты. Наше командование, чтобы не допустить голода, выставило в каждом районе города полевые кухни, где бесплатно раздавали всем жителям кашу с мясом.
Берлинцы сначала смотрели на кухни издалека, потом послали детей с мисками и кастрюльками, уповая на то, что солдаты не должны обидеть детей. Детвора боязливо подходила к походным кухням, вдыхала запахи съестного и жалостливо глядела на поваров.
Кашу накладывали щедро, не скупясь – наварили много, а люди не подходили, боялись.
Дети, получив миску с горячей кашей, тут же, обжигаясь и давясь, ели. Насытившись, просили добавки и несли кашу домой. И если с утра у кухонь было свободно, то уже после полудня выстраивались очереди.
Слух о бесплатной раздаче еды мгновенно пронёсся среди жителей, и уже после трёх часов дня котлы опустели. Те, кому не досталось каши, спрашивали поваров – не осталось ли ещё чего. Без переводчиков общаться было сложно, и повара, как могли, пытались объяснить словами и жестами.
– Завтра сюда – брот, кушать!
А утром у кухонь возникло столпотворение. Уяснив по вчерашнему дню, что пищу раздают бесплатно и что она не отравлена, как опасались некоторые, берлинцы пришли почти все, целыми семьями. Ведь повара не спрашивали, одна семья или нет, и щедро наполняли черпаками все ёмкости. Многие, не видевшие никакой еды несколько дней, тут же, отойдя немного в сторону, ели и занимали очередь снова.
Во второй день давали не только кашу, но и хлеб. Пусть немного, по одному-два куска, но это были русские куски, толщиной с ладонь, а не немецкие, просвечивающие насквозь. И хлеб – он был чёрный, солдатский, но это был хлеб!
Немецкое командование в последние месяцы войны держало население впроголодь, а во время штурма Берлина Гитлер распорядился поджечь продовольственные склады, боясь, что их захватят русские. Склады горели несколько дней, и город остался без какого-либо продовольствия вообще. Вот и пришлось нашей армии кормить жителей немецкой столицы.
Но Сергею было не до продовольственных вопросов. Кухни и берлинцев возле них он видел, отметил краешком сознания. Однако он выполнял приказ – вместе с немцем-опознавателем Гельмутом и Самойловым обходил все здания в выделенном ему секторе. Но пока все их поиски ни к чему не привели. В центре, вокруг Рейхсканцелярии, Рейхстага группы СМЕРШ находили то армейские, то партийные архивы, задерживали бывших нацистов, а у него – пусто. Что поделаешь, окраина, а укрепления сосредотачивались в основном в центре.
Но на шестой день поисков повезло и им. Зашли на огороженный высоким кирпичным забором участок. В центре – небольшое одноэтажное каменное здание. Сергей сразу обратил внимание на пятно выжженной земли с кучкой пепла. Он подошёл к кострищу и носком сапога разрыл пепел. Жгли явно впопыхах – попадались несгоревшие куски бумаги с машинописным текстом.
– Гельмут, подойди.
Пальцами Сергей аккуратно вытащил из пепла кусок листа. Большая часть его сгорела, на небольшом обгоревшем клочке виднелся текст.
– Прочти.
Гельмут всмотрелся.
– Тут идёт речь о каких-то архивах.
– Переведи дословно каждое слово.
Немец прочитал. Из нескольких строк текста сохранились только по два-три слова вначале. Текст был какой-то нейтральный. Эти обгоревшие бумаги могли принадлежать любой гражданской или военной организации. Слух резануло только последнее слово – даже не слово, а только его начало: «Цеп…», и Сергей сразу вспомнил, что в немецкой разведке было подразделение под названием «Цеппелин».
Пока они стояли у кострища, Самойлов осмотрел дом.
– Пусто, ничего. Только дом нежилой.
– Что, хозяева давно его покинули?
Сергей спросил просто так, кострище было явно свежим – двух-трёхдневным.
– Да нет, в нём вообще не жили; видать, контора какая-то была.
– Почему ты так решил?
– Сами поглядите. В доме кроватей нет, обстановка уж больно казённая.
Сергею стало интересно. Дом он осмотрел бы в любом случае – уж больно клочок бумаги в пепле интересный.
В дом зашли сразу все.
– Гельмут, ты посмотри, может – где бумаги интересные есть. Если найдёшь, сразу зови.
Сергей с Самойловым обошли дом. Здесь явно помещалось казённое учреждение. На окнах – тяжёлые шторы из плотной, не пропускающей света ткани. В каждой комнате – по два-три письменных стола и шкафы.
Сергей открыл дверцу одного, другого – шкафы были пусты. Ну конечно, содержимое сожгли перед домом.
– Гельмут, что у тебя?
– Нет никаких бумаг, в столах пусто.
– Жаль, хотел бы я посмотреть на эти бумаги.
В это время из соседней комнаты раздался крик Самойлова:
– Товарищ майор!
Оборвав разговор, Сергей и Гельмут поспешили туда.
Посередине комнаты с автоматом наперевес стоял Самойлов, и ствол автомата смотрел в распахнутую дверь, а за нею – уходящие вниз, в темноту ступеньки.
– Я потрогал электрический подсвечник на стене – вон там, и он наклонился. Шкаф поехал в сторону, а за ним – дверь.
– Молодец, Самойлов!
Электричества в городе ещё не было. Сергей достал из командирской сумки фонарик и посветил в проём. Ступеньки вели вниз, в подвал, к железной двери со штурвалом на ней.
Сергей стал спускаться вниз, Самойлов – за ним. Рядовой ухватился за штурвал и хотел повернуть.
– Погоди-ка, – остановил его Сергей.
С фонариком в руке он осмотрел дверь. Предосторожность оказалась нелишней. Сверху к двери тянулась тоненькая проволочка. Сергей повёл по ней лучом фонарика и увидел, что в углу комнаты немцы поместили гранату, привязав к чеке эту самую проволоку. Граната была советской, Ф-1, пожалуй – самая сильная из гранат воюющих сторон. Стоило неосмотрительно открыть металлическую дверь, как неминуемо последовал бы взрыв. В тесном бетонном помещении, где велик рикошет осколков, оба погибли бы сразу. Ловушка, конечно, примитивная, устроенная явно впопыхах, без особой изобретательности и рассчитанная явно на человека неискушённого.
Сергей обезвредил гранату.
– Теперь крути.
Сергей повернул штурвал на два оборота и слегка потянул на себя.
– Стоп! – Самойлов упёрся в дверь ногой.
Сергей посветил фонариком в образовавшуюся щель – там могли оказаться и другие «сюрпризы». Но – нет, всё чисто.
– Открывай. – Рядовой потянул на себя тяжёлую дверь. Сергей посветил фонариком.
Небольшая подвальная комната, уставленная железными стеллажами. На них – узкие открытые ящики с вертикально стоящими картонками или листами плотной бумаги.
Сергей посветил вниз. С немцев станется, могут поставить растяжку над полом.
– Самойлов, зови Гельмута, пусть посмотрит.
Сергеем овладело любопытство. Бумаги ненужные, не представляющие интереса, просто бросили бы. А во дворе явно жгли документы, имеющие ценность. И здесь, в подвале, тоже прятали бумаги, не подлежащие огласке.
Появился Гельмут с Самойловым.
– Прочти несколько, – попросил Сергей.
Гельмут начал вслух переводить, и у Сергея сразу перехватило дыхание. Да это же агентурный архив! Только пока непонятно – чей? Абвера, гестапо или ещё какой-то другой службы. Но есть данные агента – фамилия, имя, отчество, адрес, присвоенное агенту имя, сведения о сотрудничестве. Несколько смазывал интерес тот факт, что агентура была не на советской территории – фигурировали Франция, Польша, Англия. Конечно, карточки были взяты выборочно, из разных ящиков, да и то несколько штук. Но из переведённого Гельмутом Сергей уже понял ценность для СМЕРШа найденных документов. Он выбрал из разных ящиков по несколько учётных карточек, чтобы было что предъявить начальству.
– Выходим.
Они закрыли железную дверь и закрутили штурвал, заперев дверь на запоры.
Заминка случилась наверху, на этаже. Для сохранения секретности они решили закрыть потайную дверь. Сергей и так и эдак поворачивал подсвечник и нажимал на него – никакого толку. По наитию он перешёл на другую сторону от двери, где на стене висел такой же точно подсвечник. И едва он повернул его, как потайная часть стены со шкафом медленно и бесшумно вернулась на место. Теперь всё внешне выглядело так, как будто они только что вошли в дом. Ничто не указывало на то, что в доме есть секретное хранилище.
– Так. Самойлов, останешься здесь, на охране. Никого за периметр забора не пускать. Я в дивизию.
Вместе с Гельмутом Сергей добрался до дивизионного СМЕРШа и предъявил начальнику отдела карточки. Был вызван переводчик. Немца-опознавателя решили не привлекать – ведь сведения на карточках могут быть совершенно секретными, полного же доверия опознавателю не было.
И когда переводчик сразу же стал переводить на русский язык содержание карточек, начальник схватился за голову, слово в слово повторив недавнюю догадку Сергея.
– Да это же агентурный архив! Позже разберёмся, кому из немецких спецслужб он принадлежит. Его надо срочно вывозить. Колесников, ты хоть охрану выставил?
– Конечно – рядового Самойлова.
– Что, только одного?
– У меня только один боец и был.
– Бери конвойный взвод, грузовик и езжай на место. Завтра пришлю ещё людей и машину. На двух грузовиках сможете вывезти?
– Должны.
– Тогда действуй. За сохранность архива отвечаешь головой!
Пока Сергей приказал взводу собраться и приготовить грузовик, стемнело. При тусклом свете единственной фары ехали по улицам. Везде лежал битый кирпич, стояли сгоревшие машины и танки. В потёмках Сергей едва не заблудился. С трудом, поплутав, они нашли дом с архивом.
Сергей открыл калитку и крикнул:
– Самойлов, это я, Колесников! Не стрелять!
– Проходите, товарищ майор! Я бы и не стрелял, потому что узнал вас.
Солдаты заняли дом, устроившись у окон. Так шёл час за часом, и кое-кто из солдат стал уже клевать носом.
Вдруг Самойлов, сидевший на табуретке у окна в маленькой комнатке, сказал Сергею:
– Товарищ майор, кто-то через забор лезет.
Сонливость с Сергея тут же слетела.
– Дождись, когда он окажется по эту сторону забора. Я попробую выйти во двор и задержать его. Если он убегать станет или стрелять, бей ему по ногам. Может, он тот, кто нам нужен, и лучше взять его раненым, но живым, чем если он уйдёт.
– Понял.
Сергей подошёл к двери, тихонько открыл её и вышел на крыльцо. Спускаться по ступенькам он не стал, чтобы не стучать подошвами по бетону, а перемахнул через низкие перила на землю и подбежал к углу дома.
Неизвестный шёл прямо на него.
Сергей вскинул пистолет:
– Стой!
Неизвестный уронил на землю какой-то предмет и побежал к забору. На ходу он вытащил из-под куртки пистолет и выстрелил в Сергея. Пуля ударила в кирпич. Сергей выстрелил вверх, в воздух.
– Стоять! Буду стрелять на поражение!
Прогремела автоматная очередь, и следом – ещё одна. Неизвестный упал у забора.
Сергей, держа пистолет наготове, подошёл к лежащему. Неизвестный не шевелился. Ногой Сергей отшвырнул его пистолет подальше, носком сапога ударил лежащего по рёбрам. Никакой ответной реакции – ни стона, ни шевеления. Майор наклонился и приложил руку к сонной артерии лежащего. Мёртв! Вот чёрт! Говорил же Самойлову – по ногам стрелять!
Он пошёл к дому, по пути подобрав предмет, брошенный убитым. Это оказалась небольшая пятилитровая канистра. Колесников открыл крышку, понюхал. Так и есть – бензин. Неизвестный шёл не обокрасть дом и не вывезти бумаги – одному это невозможно. Он хотел уничтожить архив.
Раздражённый смертью неизвестного, Сергей вошёл в дом и прямиком направился к Самойлову.
– Я же просил тебя по ногам стрелять!
– Я по ногам и стрелял. Но в соседней комнате стрелял кто-то ещё.
Сергей прошёл туда. У разбитого выстрелами окна стояли двое солдат.
– Кто стрелял?
– Я, рядовой Семенцов!
– Кто давал команду?
– Никто. Вижу – идёт на охраняемую территорию чужой, вот я и пальнул.
– Тьфу, чтобы тебе пусто было! По ногам стрелять надо!
– Виноват, товарищ майор!
Но чего теперь ругаться, сам виноват. Надо было солдат проинструктировать, что делать. Понадеялся на то, что ничего произойти не должно. А теперь единственная ниточка – этот убитый диверсант – мёртв и ничего им не скажет.
Едва рассвело, Сергей с Самойловым осмотрели убитого. И в самом деле, очередь Самойлова угодила ему по ногам – виднелись три пулевых ранения. А вот Семенцов всадил четыре пули в грудь. Снайпер, твою мать! В темноте да по движущейся цели и так точно угодил.
Сергей расстегнул куртку убитого. Под ней был чёрный эсэсовский мундир. На правом плече – шитый золотом погон с ромбиком. Не рядовой эсэсман, кто-то из офицеров, Видно, очень хотели архив уничтожить, раз офицера послали. А может, и сам пошёл, не до конца в костре бумаги уничтожив. Теперь уж не узнаешь.
После происшествия дрёма с солдат слетела, но до утра больше ничего не произошло.
Около семи часов утра к дому подъехали два грузовика. Проводником в кабине первого грузовика сидел Гельмут.
Открыли дверь в подвал, чему немало удивились солдаты. Они и не подозревали, что в подвал есть потайной ход.
Под бдительным наблюдением Сергея перетащили все ящики с архивом в машины. Оба кузова были полны.
По углам кузовов расселись солдаты.
Уже хотели трогаться, как Самойлов подал ценную мысль:
– Ветром бумаги разнести может – грузовики-то без брезента. Укрыть бы кузова чем-нибудь.
С окон сорвали шторы, прикрыли бумаги, и грузовики благополучно добрались до дивизионного отдела. Начальник, видя, какое богатство попало ему в руки, восхищённо цокал языком.
Архивы сгрузили в отдельное здание и поставили перед ним усиленную охрану.
Сергей доложил о попытке поджога.
– И что? – заинтересовался начальник.
– Убили, оказался эсэсовцем.
– Лучше было бы взять его живым. А впрочем – чёрт с ним, туда ему и дорога. Главное – архивы целы и у нас. Молодец, майор, отдыхай.
Но долго отдыхать не пришлось – только до следующего утра.
По телефону в отдел передали приказ – откомандировать опытного оперативника в отдел СМЕРШа фронта. Начальник приказал Сергею отбыть в ОКР.
В отделе Сергей встретился со знакомыми офицерами СМЕРШа. Все оперативники были с опытом, с боевыми наградами. Все гадали, для чего их собирают.
Всё выяснилось через четверть часа. Их сводную группу направляли в освобождённый Кёнигсберг. Вот незадача!
Только что, неделю назад, 8 мая, маршал Г. К. Жуков подписал Акт о безоговорочной капитуляции Германии. Победа! Сейчас бы праздновать и возвращаться домой…
А самое удивительное для офицеров СМЕРШа было то, что их отправили в Кёнигсберг не грузовиками, а самолётом. Довезли до Берлинского аэродрома «Темпельсхоф», где посадили в транспортный СИ-47, час лёту – и они уже в центре Восточной Пруссии.
Их группу слили с местными контрразведчиками и объявили задачу. По данным разведки, в городе находилась Янтарная комната, вывезенная немцами в период оккупации из Царского Села. Немцы аккуратно разобрали янтарные панно, упаковали их в ящики и бережно, с предосторожностями вывезли в Пруссию. Насколько разведке было известно, ящики с Янтарной комнатой немцы вывезти из города не успели – так стремительно наши войска дошли до Балтики и перерезали сухопутное сообщение Пруссии с Германией. Воздушное сообщение было практически невозможно. На истребителе ящики не вывезешь, а транспортник сбили бы наши истребители ещё по пути в Кёнигсберг. Теперь уже не 1941 год, и в небе властвовала наша, а не немецкая авиация.
Несколько десятков самолётов в Пруссии были, но остро не хватало горючего.
Таким образом, оставалась лишь морское сообщение. Да, транспорты в Пруссию приходили и уходили. Наши подводники и морская авиация всячески препятствовали немецкому судоходству, и многие транспорты оказались на дне морском.
Но кому-то удалось прорваться. В первую очередь транспорты забирали из Пруссии раненых, затем – женщин с детьми. Только в трюмах транспортов вполне могло найтись место и для ящиков с Янтарной комнатой.
Офицерам предстояло выяснить – вывезли ли ящики, и если да, то куда и на каком судне. Если же не успели, то где спрятали. Приказ поступил от самого Абакумова.
У офицеров, конечно, возникли вопросы – сколько было ящиков, какого размера и как они выглядели, имели ли маркировку? Ведь невозможно искать вещь, если не знаешь, как она выглядит. Так что вопросы были вполне по существу, но с работниками СМЕРШа поделились всей полнотой информации, которой обладала разведка. Добавить уже ничего не могли. К тому попутно добавили ещё указаний – вроде того, что если будут найдены интересные документы или ценности, обеспечить их сохранность и сообщить в СМЕРШ или доставить в отдел самим.
Для ускорения работы каждому офицеру выделили свой район города. Часть офицеров проверяла морской порт и документацию. Немцы – педанты и вплоть до падения Кёнигсберга фиксировали в портовых документах время захода в порт и выхода из него морских судов, а также порт следования. Впрочем, порт не был задачей для майора Колесникова, ему достался почти центр города.
Поселили их тоже почти в центре, в бывшей гостинице. Раньше здесь жили немецкие офицеры, и гостиница была практически не тронута бомбардировками и штурмом города.
Из захваченных немцами городов обычно вывозили ценные трофеи, вроде музейных диковин, специальные команды министерства оккупированных территорий Альфреда Розенберга. Пруссия к оккупированным территориям не относилась, и теоретически людей Розенберга здесь быть не должно. А на практике вывезти или спрятать ценности – и не только Янтарную комнату – мог любой эсэсовский или гестаповский офицер по приказу свыше. Армейским офицерам, как правило, таких щепетильных операций не поручали. Они считались слишком прямолинейными тупыми солдафонами, не способными придумать и осуществить хитроумную многоплановую операцию.
Ситуация ещё ухудшалась тем, что в городе орудовала немецкая организация «Вервольф» – оборотни. Причём в Кёнигсберге она была лучше организована, чем в других немецких городах, и крови попортила немало. Одной из её задач, наравне с терактами и диверсиями, был вывоз ценностей в Германию.
Великая Германия, Третий рейх, была повержена, лежала в руинах, но вывозить ценности в нейтральные страны – вроде Швейцарии, или даже в Аргентину на подводных лодках – они вполне могли. Были такие факты, даже колонии немецкие там организовывали, счастливо избежав суда и наказания. Ведь исчез же куда-то бесследно Борман и некоторые другие известные и малоизвестные, но обладающие знаниями и ценностями лица. Немцы ещё надеялись после поражения восстановить из пепла и руин Третий рейх и создать Четвёртый.
В гостинице, в соседнем номере, оказался московский профессор-искусствовед А.Я. Брюсов. Он тоже был откомандирован для консультативной помощи поисковикам из СМЕРШа. Этим же вечером он кратко рассказал о Янтарной комнате.
Создана она была немецким и датскими мастерами из янтаря для прусского короля Фридриха I, затем подарена русскому царю Петру I. В Россию её ввезли в 1717 году, и установлена она была в Екатерининском дворце Царского Села под наименованием Янтарного кабинета. По распоряжению императрицы Елизаветы Петровны архитектор Растрелли несколько реконструировал кабинет, добавив карнизы из агата и яшмы, золочёную деревянную резьбу и зеркальные панно. И с этих пор Янтарный кабинет стал именоваться Янтарной комнатой, ставшей жемчужиной Царского Села.
За прошедшее время Янтарная комната неоднократно и бережно реставрировалась.
С началом Второй мировой войны в Царском Селе все мужчины музея были призваны в армию, а женщины успели эвакуировать в тыл страны только мелкие предметы, вроде ваз и кресел.
Панно Янтарной комнаты были обложены пергаментной бумагой и оклеены ватой. Но снять и вывезти Янтарную комнату не успели. Быстро наступающие немцы захватили Царское Село практически в целости.
Рейхсляйтер Альфред Розенберг отдал приказ снять и с величайшими предосторожностями и надлежащей охраной вывезти Янтарную комнату в Кёнигсберг. Уже 14 октября 1941 года Янтарная комната, упакованная в 30 ящиках, специальным поездом вместе с другими ценностями Царского Села была отправлена в Пруссию. Занимался отправкой полковник граф Сальмс и подполковник Пенслен. Оба – искусствоведы, служили в подразделении «Остланд».
Выбор Розенберга на Восточную Пруссию и конкретно на Кёнигсберг пал из-за искусствоведа и большого знатока и ценителя янтаря, издавшего много книг на эту тему, Альфреда Франца Фердинанда Роде. С 1926 года он был директором городских художественных собраний Кёнигсберга, оставаясь в этой должности до апреля 1945 года, до штурма Кёнигсберга советскими войсками.
Вагон с Янтарной комнатой прибыл в Кёнигсберг уже в ноябре 1941 года. После осмотра и сбора комнаты 12 апреля 1942 года она была установлена для всеобщего обозрения в Северном флигеле Королевского замка. В августе 1944 года английская авиация нанесла бомбовый удар по Кёнигсбергу. Несколько бомб попало в Королевский замок, и начался пожар. Но Янтарная комната уцелела. Её сняли со стен, упаковали в ящики и спрятали в подвале.
После бомбёжки директор Роде отправил двух своих детей в Германию, к родне. В Кёнигсберге осталась его жена Ильза. Сам Роде не был членом НСДАП, разделял левые идеи, характер имел замкнутый, но был большим знатоком янтаря и пользовался уважением коллег. Брюсов с ним встречался, но впечатления от встречи сложились скорее негативные. С чувством некоторой брезгливости он делился с оперативниками:
– Это старик с трясущейся правой рукой. Одет неряшливо, но думаю – нарочито. Алкоголик, все разговоры только о выпивке. Сдаётся, он больше знает, чем говорит. Доверия не внушает. Я ему вопрос, а он – ответ. Причём путаный, пространный. Сказал вроде много, а конкретно – ничего. И что приводит в недоумение – кому, как не ему знать, куда делись ящики с Янтарной комнатой из подвалов Королевского замка.
– А вы пытались задавать ему наводящие вопросы или провоцировать?
– Ещё бы! Только совершенно бесполезно.
– Так что, никаких следов пребывания Царскосельских ценностей нет?
– Я так не бы сказал. Обнаружено несколько ваз и два десятка кресел именно из Екатерининского корпуса.
– Узнали по описаниям?
– По фото. К тому же на них снизу есть клейма – ЦДП, или иначе – Царскосельское дворцовое правление.
Офицеры переглянулись. Значит, были в Кёнигсберге трофейные ценности, вывезенные именно из Царского Села. И клеймо ЦДП – тоже примета, по нему можно искать другие вещи.
Брюсов продолжил:
– Уходя, немцы заминировали множество зданий, причём мины были со взрывателями замедленного действия и начали они взрываться после 2 мая. Все силы комендатур и коменданты генерал-майора М. В. Смирнова были брошены на разминирование. А потом – сбор трупов и брошенного оружия и боеприпасов. Заниматься в таких условиях поисками какой-то Янтарной комнаты, естественно, никто не стал.
Теперь офицерам стало понятно, что это за Янтарная комната и почему её сразу не искали. Не до того было, если все мосты в городе были разрушены по приказу гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха.
Наутро, после завтрака, Сергей решил осмотреть полуразрушенный Королевский замок.
Разрушения, которые понёс замок после бомбардировок английской авиации, были велики. Половина замка лежала в руинах, а ещё часть – сгорела. Пожаром были уничтожены многие исторические и художественные реликвии, свезённые нацистами в Кёнигсберг из многих оккупированных стран в качестве трофеев. Смотреть здесь было практически нечего. Что не сгорело, было упаковано немцами в ящики. Часть коллекции успели вывезти в Германию, ещё часть была захвачена нашими войсками.
При свете фонаря Сергей дотошно обследовал подвал. Смотрел на стены и под ноги, поскольку немцы могли оставить ловушки – минные растяжки. Подвал осматривался до него, но Сергей привык всё делать сам или хотя бы побывать на месте, чтобы иметь собственное представление. Особое внимание он обращал на стены – нет ли где свежей кладки? Немцы вполне могли замуровать кладкой одно из подвальных помещений, стащив туда музейные реликвии.
Но кладка везде была старой, пыльной, кирпич старинный. Хотя в принципе в округе полно старого кирпича от разрушенных зданий старинной постройки. Только вот раствор подделать невозможно, на вид он будет отличаться.
До обеда Сергей осмотрел подвал и сохранившуюся часть замка. Пообедав в офицерской столовой, он отправился искать директора музеев Альфреда Роде. Его уже допрашивали, с ним беседовал Брюсов. Но, может быть, проскользнёт в разговоре хоть какая-то зацепка.
Но, несмотря на все усилия, отыскать Роде в этот день не удалось.
А следующим днём случилось невероятное. Если бы Сергей сам не был свидетелем и участником, ни за что бы не поверил.
Утро 27 мая было туманным. Вставшее солнце постепенно развеивало туман.
Сергей побрился, подошёл к окну и остолбенел. По центральной улице шла колонна немцев. К колоннам военнопленных, их виду уже привыкли. Но это были не пленные. В форменном обмундировании, с закатанными рукавами, в стальных шлемах, и, что Сергея поразило больше, при оружии. Вон, здоровенный детина несёт на плече ручной пулемёт, а на шее висит пулемётная лента. Кроме того, немцы нестройно пели песню. Угадать какую, Сергей не мог, немецких песен он не знал.
Немцы чувствовали себя непринуждённо, смеялись и вообще вели себя так, как будто не было капитуляции и город всё ещё принадлежал им.
Редкие прохожие жались к домам.
Сергей потряс головой, пытаясь избавиться от наваждения – даже глаза потёр. Но немцы продолжали идти и горланить песни. Значит, это всё-таки была реальность. Неужели они собрали остатки разбитых войск и двинули их на Кёнигсберг? Или объединились разрозненные группы «Вервольфа» и решили дать последний бой?
Солдаты во главе с офицерами дошли до Ганзейской площади, установили пулемёты на станки и по команде открыли огонь. Они стреляли без разбора абсолютно во всех – немцев, русских, военных, гражданских, женщин, мужчин, детей. Грохотали выстрелы, кричали раненые и падали убитые, пахло порохом.
В городе армейских частей не было – они все дислоцировались в посёлках вокруг города, в бывшей немецкой танковой школе.
К месту стрельбы стали стягиваться силы всех восьми военных районных комендатур, бежали военные с оружием.
Едва накинув китель, побежал и Сергей. Колонну надо было остановить, потому что дальше, в квартале «Кнайнхофф» располагался наш госпиталь.
Разгорелась перестрелка, с обеих сторон падали убитые и раненые.