Рыцарь Семи Королевств (сборник) Мартин Джордж

– Вздор. Просто мальчик родился слабеньким. Такой крошка – у него едва хватало силенок, чтобы сосать. Но его отцу боги даровали целых пятьдесят пять лет – могли бы и сыну дать чуть больше трех дней.

– Да, наверно, могли бы. – В том, что касалось богов, Дунк ничего не смыслил. Он иногда ходил в септу и молился Воину, чтобы тот дал силу его мышцам, но большей частью оставлял Семерых в покое.

– Я сожалею о смерти вашего сира Арлана, – сказала леди Роанна, – и еще больше сожалею о том, что вы служите у сира Юстаса. Не все старики одинаковы, сир Дункан. Лучше вы бы вернулись домой, в Пеннитри.

– Мой дом там, где я приношу присягу. – Дунк в глаза Пеннитри не видел и даже не знал, где оно находится – в Просторе или где-то еще.

– Так принесите ее здесь. Времена нынче неверные, и рыцари мне нужны. У вас должен быть хороший аппетит, сир Дункан – на одной курятине вам долго не протянуть. В Холодном Рву вы не будете знать недостатка в настоящем мясе и сладких пирогах. Оруженосца вашего тоже не мешало бы подкормить – у него от недоедания все волосы выпали. Жить он будет с другими мальчиками, своими сверстниками. Ему понравится. Мой мастер над оружием обучит его всем воинским искусствам.

– Я сам его обучаю, – робко возразил Дунк.

– А еще кто? Беннис? Старый Осгри? Ваши несушки?

Дунк действительно одно время заставлял Эга гоняться за курами, чтобы развить в нем быстроту, – но если бы он в этом сознался, Роанна посмеялась бы над ним. Ее вздернутый носик и веснушки мешали ему сосредоточиться. Пришлось напомнить себе, для чего сир Юстас послал его сюда.

– Я присягнул милорду Осгри, миледи, и этого уже не изменишь.

– Будь по-вашему, сир. Поговорим о менее приятных вещах. – Вдова дернула себя за косу. – Мы не потерпим, чтобы на Холодный Ров или наших людей нападали. Почему бы мне не зашить вас в мешок?

– Я приехал для переговоров, – напомнил Дунк, – и пил ваше вино. – Вкус еще держался у него во рту, и признаков яда он пока не чувствовал. Возможно, как раз вино и придало ему смелости. – Да и мешка, чтобы я в него поместился, у вас не найдется.

Придуманная Эгом шутка вызвала у Роанны улыбку, и Дунк испытал облегчение.

– Зато для Бенниса найдется вполне. Мейстер Серрик говорит, что он раскроил Уолмеру лицо до кости.

– Сир Беннис просто из себя вышел. Сир Юстас поручил мне уплатить пеню.

– Пеню? – засмеялась она. – Я знаю, что он стар, но не настолько же. Уж не думает ли он, что мы живем в Век Героев, когда жизнь человека ценилась не дороже мешка с серебром?

– Ваш человек не умер, миледи. Ничего страшного не случилось. Он получил рану, только и всего.

Роанна перебирала пальцами косу.

– И во сколько же оценил сир Юстас нанесенную Уолмеру рану?

– Один серебряный олень ему и три вам, миледи.

– Дешево же сир Юстас ценит мою честь – хотя три оленя, бесспорно, лучше, чем три курицы. Лучше бы он доставил Бенниса ко мне для наказания.

– Наказание – это мешок, о котором вы говорили?

– Быть может. – Она обмотала косу вокруг руки. – Пусть Осгри оставит при себе свое серебро. За кровь можно уплатить только кровью.

– Может, оно и так, миледи, но не лучше ли позвать сюда того землекопа и спросить, не предпочтет ли он оленя Беннису в мешке?

– Он, без сомнения, выберет серебро, если не сможет иметь и то и другое. Но выбирать будет не он. Это дело о льве и пауке, а не о крестьянине, которому поцарапали щеку. Мне нужен Беннис, и я его получу. Никто не смеет вторгаться на мои земли, чинить зло моим людям и уходить как ни в чем не бывало.

– Вы тоже вторглись на землю Оплота, миледи, и причинили большое зло одному из людей сира Юстаса, – выпалил Дунк, не успев обдумать свои слова.

– Разве? – Она снова подергала себя за косу. – Если вы об овцекраде, то мое терпение истощилось. Я дважды жаловалась на него Осгри, но тот не принял никаких мер. Просить трижды не в моих правилах, и королевский закон дает мне право заточать и казнить.

Тут в разговор вступил Эг.

– Только в своих владениях, – заявил он. – Король дает лордам право заточать и казнить на своих землях, не на чужих.

– Если ты такой ученый, – сказала Роанна, – то должен знать также, что рыцари-землевладельцы не имеют права наказывать кого бы то ни было без разрешения своего сюзерена. Сир Юстас живет под властью лорда Рована. Беннис нарушил мир в королевстве, пролив кровь, и должен ответить за это. Если сир Юстас пришлет его сюда, я сделаю ему на носу зарубку, и конец делу. Если мне придется ехать за ним самой, я не обещаю ограничиться этим.

Дунк ощутил дурноту под ложечкой.

– Я скажу ему, но он сира Бенниса не отдаст. Все это вышло из-за плотины. Если ваша милость согласится ее снести…

– Это невозможно, – подал голос молодой мейстер. – У Холодного Рва крестьян в двадцать раз больше, чем у Оплота. Пшеница, кукуруза и ячмень ее милости гибнут от засухи. В ее садах растут яблоки, абрикосы и три сорта груш. У нее много стельных коров, пятьсот голов черноносых овец и лучшие в Просторе лошади. Около дюжины кобыл вот-вот ожеребятся.

– У сира Юстаса тоже есть овцы, – сказал Дунк. – А также дыни, бобы, ячмень…

– Вы отводите воду в ров! – громко произнес Эг.

«Туда меня и отправят», – подумал Дунк.

– Ров необходим для обороны замка, – не сдавался мейстер. – Вы хотите, чтобы леди Роанна осталась без всякой защиты в столь смутные времена?

– Сухой ров все равно остается рвом, – медленно проговорил Дунк. – У миледи толстые стены и достаточно здоровых мужчин, чтобы защищать их.

– Сир Дункан, – сказала Роанна, – мне было десять лет, когда восстал черный дракон. Я просила отца поберечь себя или хотя бы оставить со мной мужа. Кто защитит меня, спрашивала я, если обоих моих мужчин не станет? Тогда отец взошел со мной на крепостную стену и показал мне сильные стороны Холодного Рва. «Вот что тебя защитит, – сказал он. – Позаботься о своей обороне, и никто не причинит тебе зла». Первое, на что он указал, был ров. – Она провела хвостом косы по щеке. – Первый мой муж погиб на Багряном Поле. Отец находил мне других, но Неведомый забирал их одного за другим. Я не верю больше в мужчин, какими бы здоровыми они ни были. Я верю в камень, сталь и воду. Верю во рвы, сир, и мой никогда не будет сухим.

– Ваш отец судил здраво, – сказал Дунк, – но это не дает вам права забирать воду Осгри.

Она дернула себя за косу.

– Сир Юстас, должно быть, сказал вам, что ручей – его собственность.

– Вот уже тысячу лет. Он даже зовется Шахматным – это же ясно.

– Да. – Ее рука теребила косу без передышки. – А река зовется Мандером, хотя Мандерли вот уже тысячу лет как прогнали с ее берегов. Хайгарден до сих пор Хайгарден, или Вышесад, хотя последний из Садовников пал на Огненном Поле. В Бобровом Утесе ни одного Бобра не сыскать – одни Ланнистеры. Мир меняется, сир. Шахматный ручей берет начало в Подкове, а она, насколько мне известно, моя. И вода тоже моя. Докажите ему, мейстер Серрик.

Мейстер сошел с помоста. Немногим старше Дунка, он в своем сером одеянии и с цепью на шее казался мудрым не по годам. В руках он держал пергамент.

– Смотрите сами, сир. – Он развернул свиток и подал Дунку.

Дунк-чурбан… Кровь снова бросилась ему в лицо. Он осторожно взял пергамент у мейстера и хмуро уставился на него, не разбирая ни слова. Восковую печать, однако, он знал хорошо – трехглавый дракон дома Таргариенов. Королевская. У него в руках какой-то королевский указ. Дунк поводил глазами по строчкам, чтобы все думали, будто он читает.

– Тут есть одно слово, которого я не могу понять. Взгляни, Эг, у тебя глаза помоложе.

Мальчик мигом шмыгнул к нему.

– Что за слово, сир? Вот это? – Эг быстро пробежал грамоту, поднял глаза на Дунка и чуть заметно кивнул.

Ручей ее, про это и грамота писана. Дунка точно в живот двинули. И печать самого короля.

– Тут, должно быть, ошибка… Все сыновья старого рыцаря отдали жизнь за короля, по какой причине его величеству отбирать у него ручей?

– Будь король Дейерон менее склонен к прощению, ваш старик и голову бы потерял.

– Как так? – растерялся Дунк.

– Миледи хочет сказать, – вмешался мейстер, – что сир Юстас Осгри – мятежник, изменивший своему королю.

– Сир Юстас выбрал черного дракона в надежде, что Черное Пламя вернет его дому земли и замки, которых они лишились при Таргариенах, – сказала Роанна. – Особенно он хотел заграбастать Холодный Ров. Сыновья поплатились жизнью за измену отца. Когда он привез их кости домой, а дочь отдал людям короля как заложницу, жена его бросилась вниз с башни Оплота. Разве сир Юстас вам не рассказывал? – грустно улыбнулась она. – Вижу, что нет.

– Черный дракон… – «Ты присягнул изменнику, чурбан этакий. Ты ел хлеб предателя и спал под кровом мятежника». – Но ведь тому уже пятнадцать лет, миледи… и у нас засуха. Хоть сир Юстас и был когда-то мятежником, вода ему все равно нужна.

Горячая Вдова встала и оправила юбки.

– Так пусть помолится о дожде.

Дунк вспомнил то, что старик сказал ему в лесу перед тем, как расстаться.

– Если вы не хотите поделиться водой ради него самого, сделайте это ради его сына.

– Сына?

– Да. Ради Аддама. Он служил у вашего отца пажом и оруженосцем.

– Подойдите, – с каменным лицом приказала леди Роанна.

Дунк, не зная, как быть, повиновался. Помост делал ее на добрый фут выше, но Дунк все равно возвышался над ней.

– Преклоните колени.

Он опять подчинился, и Роанна закатила ему пощечину, вложив в это всю свою силу – а она была сильнее, чем казалась на вид. Щека у него запылала, и он ощутил вкус крови из разбитой губы, но настоящей боли она ему не причинила. Какой-то миг Дунку очень хотелось схватить ее за рыжую косу, перекинуть через колено и отшлепать, как нашкодившего ребенка. Так ведь кричать будет – сбегутся двадцать рыцарей и прикончат его.

– Вы посмели приплести сюда Аддама? – Ее тонкие ноздри раздулись. – Убирайтесь вон из Холодного Рва! Сейчас же.

– Но я не хотел…

– Ступайте, не то я подыщу для вас мешок, хотя бы мне пришлось самой его сшить. Скажите сиру Юстасу, чтобы завтра же доставил сюда Бенниса Бурый Щит, иначе я сама явлюсь за ним с огнем и мечом. Вы меня поняли? С огнем и мечом!

Септон Сефтон взял Дунка под руку и потащил к двери. Эг поспешал за ними.

– Неразумно, сир, очень неразумно, – шептал септон, увлекая Дунка вниз по лестнице. – Зачем вы упомянули Аддама Осгри?

– Сир Юстас сказал, что она питала к нему привязанность.

– Привязанность! Она любила этого мальчика, а он ее. Дальше пары поцелуев дело не пошло, но это Аддама она оплакивала после Багряного Поля, а не мужа, которого едва знала. В его смерти она винит сира Юстаса, и это понятно – ведь Аддаму было всего двенадцать.

Дунк знал, что такое душевная рана. Стоило кому-нибудь упомянуть Эшфордский луг, он вспоминал о трех добрых людях, погибших, чтобы спасти его от наказания, и каждый раз терзался.

– Скажите миледи, что я не хотел причинить ей боль. Я прошу у нее прощения.

– Сделаю, что смогу, сир, но уговорите сира Юстаса привезти к ней Бенниса, да поскорее. Иначе ему придется плохо, очень плохо.

Лишь когда стены и башни Холодного Рва скрылись из виду, Дунк спросил Эга:

– Что там было написано, в той грамоте?

– Король жалует лорда Вимана Веббера за его верную службу во время последнего мятежа и отдает ему и его потомкам все права на Шахматный ручей, от Подковы до Лиственного озера. Еще там говорится, что лорд Виман и его потомки вправе охотиться на красных оленей, вепрей и зайцев в Уотовом лесу когда им заблагорассудится и каждый год рубить в оном лесу по двадцать деревьев. – Мальчик откашлялся. – Однако права эти временные. Буде сир Юстас умрет, не оставив наследника мужеского пола, Оплот отойдет в казну, и привилегии Вебберов на этом закончатся.

Осгри тысячу лет были хранителями Северных Марок…

– Они оставили старику только башню, чтоб в ней умереть.

– И голову, – рассудительно заметил Эг. – Король помиловал его, хотя он сражался на стороне мятежников.

– А ты бы снял с него голову? – покосился на него Дунк.

Эг пораздумал.

– Когда я жил при дворе, то иногда прислуживал на Малом совете. Там об этом все время спорили. Дядя Бейелор говорил, что с благородным врагом милосердие уместно всегда. Побежденный, веря, что будет прощен, способен сложить меч и склонить колено. В противном случае он будет драться до последнего и лишит жизни еще больше преданных нам людей. А лорд Красный Ворон возражал, что прощать мятежников – значит сеять семена нового мятежа. – В голосе Эга звучало сомнение. – Зачем было сиру Юстасу восставать против короля Дейерона? Тот был добрым королем, так все говорят. Он присоединил к королевству Дорн и сделал дорнийцев нашими друзьями.

– Спроси об этом сира Юстаса, Эг. – Дунку казалось, что он знает ответ, но мальчугану такой ответ не понравился бы. Он хотел вернуть замок со львом на воротах, а получил могилы в ежевичнике. Когда ты присягаешь кому-то, ты клянешься служить этому человеку, повиноваться ему и сражаться за него в случае нужды, а не лезть в его дела и не оспаривать союзы, которые он заключает… Но сир Юстас выставил Дунка дураком. Сказал, что его сыновья погибли за короля и что ручей его, а не Вебберов.

Ночь застала всадников в Уотовом лесу – по вине Дунка. Надо было ехать прямо домой, той же дорогой, а он свернул на север, чтобы еще раз взглянуть на плотину. Он даже подумывал о попытке разрушить ее собственными руками, но Семеро и сир Лукас Длинный Дюйм предусмотрели такое намерение. Плотину теперь охраняли двое арбалетчиков с пауками на камзолах. Один сидел, опустив ноги в краденую воду. За одно это Дунк охотно придушил бы его, но тот вскинул арбалет, как только заслышал их, а его товарищ и стрелу зарядил. Пришлось Дунку ограничиться грозными взглядами и повернуть восвояси.

Окрестности он знал не так хорошо, как сир Беннис, но счел бы унизительным для себя заплутать в таком маленьком леске, как Уотов. Когда они перешли ручей вброд, солнце стояло низко и появлялись первые звезды вместе с тучами мошкары. Среди темных деревьев у Эга опять развязался язык.

– Этот толстый септон сказал, что мой отец сидит в Летнем Замке и дуется.

– Мало ли кто что скажет.

– Отец никогда не дуется.

– Как знать. Ты же вот дуешься.

– Нет. – Эг помолчал. – Или да?

– Бывает, хотя и редко. Иначе ты чаще получал бы в ухо.

– Сегодня вы уже дали мне в ухо. Там, у ворот.

– Так, слегка. Будь это настоящая затрещина, ты бы почувствовал.

– Зато вам Горячая Вдова залепила как следует.

– А ты и рад. – Дунк потрогал распухшую губу. «Твоему отцу, однако, в ухо никто никогда не давал – возможно, потому он и получился таким, как есть, принц Мейекар». – Когда король назначил лорда Красного Ворона своим десницей, твой лорд-отец отказался войти в королевский совет и удалился из Королевской Гавани в собственное поместье, – напомнил он Эгу. – В Летнем Замке он остается уже полтора года. Конечно, он дуется, иначе не скажешь.

– Я бы сказал, что он гневается, – надменно промолвил Эг. – Его величеству следовало бы назначить десницей его. Он брат короля и лучший в стране военачальник после смерти дяди Бейелора. А Красный Ворон даже не лорд – его просто сделали лордом. Он колдун и человек низкого происхождения.

– Не низкого, а незаконного. – Пусть Красный Ворон не настоящий лорд, но кровь в нем благородная с обеих сторон. Мать его была одной из многих любовниц короля Эйегона Недостойного. Бастарды Эйегона стали проклятием Семи Королевств с самой кончины старого короля. На смертном одре он узаконил их всех – не только Красного Ворона, Жгучего Клинка и Черное Пламя, чьи матери были благородными дамами, но и остальных, зачатых им от трактирных девок, купеческих дочек, лицедеек и всех пригожих крестьянок, какие только попадались ему на глаза. Девиз дома Таргариенов – «Пламя и кровь», но сир Арлан говаривал, что Эйегону следовало бы взять другой: «Вымыть ее и привести ко мне». – Король Эйегон очистил его от клейма побочного сына, как и всех прочих.

– Прежний верховный септон говорил моему отцу, что у короля один закон, а у богов другой, – не уступал Эг. – Отец и Матерь благословляют детей, рожденных в законном браке, но бастарды родятся от похоти и слабости человеческой. Король Эйегон сделал своих бастардов законными, но натуру их изменить не мог. Верховный септон говорил, что всем бастардам на роду написано быть изменниками – и Черному Пламени, и Жгучему Клинку, и даже Красному Ворону. Лорд Риверс, мол, просто хитрее, чем двое других, но в конце концов он себя покажет. Верховный септон советовал отцу никогда не доверяться ни ему, ни другим бастардам, какого бы рода те ни были, знатного или простого.

«На роду написано… Рождены от похоти и слабости человеческой».

– Эг, – сказал Дунк, – а ты никогда не думал, что я тоже бастард?

– Вы, сир? – опешил мальчик. – Вы не такой.

– Все может быть. Я ведь не знаю, кто была моя мать и что с ней сталось. Может, я родился таким большим, что убил ее, но скорее всего она была шлюхой или служила в трактире. Знатные леди на Блошином Конце не живут. А если она была замужняя, то куда отец подевался? – Дунк не любил вспоминать о своей жизни до сира Арлана. – Я все ходил в одну харчевню – сбывал там крыс, кошек и голубей на жаркое, так повар всегда говорил, что отец у меня был не иначе как вором. «Бьюсь об заклад, что видел, как его вешали, – говорил он, – хотя могли и на Стену отправить». Потом я спрашивал у сира Арлана, нельзя ли нам поступить на службу в Винтерфелл или другой какой северный замок. Все думал – вот доберусь до Стены и встречу там старика, высоченного, как я. Но мы так и не добрались до нее. Сир Арлан сказал, что на Севере межей нет, одни леса, а в них волки. Короче говоря, – подытожил Дунк, – очень может статься, что ты служишь в оруженосцах у бастарда.

Эг впервые на памяти Дунка не нашелся с ответом. Сумерки вокруг них сгущались, между стволами порхали, как летучие звезды, светляки. На небе тоже высыпали звезды – столько, что ни одному человеку не сосчитать, даже если он доживет до лет короля Джейехериса. Дунк без труда находил среди них старых друзей: Жеребца, Свинку, Королевскую Корону и Фонарь Старицы, Галею, Призрака, Лунную Деву. Но голубой глаз Ледяного Дракона, тот, что смотрит на север, скрыли набежавшие облака.

Когда они добрались до дома, взошла луна и осветила на холме высокую черную башню. В верхних окнах горел бледный желтый свет. Сир Юстас почти всегда отправлялся спать сразу после ужина, но сегодня он задержался. «Нас дожидается», – сказал себе Дунк.

Беннис Бурый Щит тоже ждал – он сидел на ступенях башни, жевал кислолист и точил при луне свой меч. Медленное шарканье камня по стали разносилось далеко. Как ни пренебрегал сир Беннис своей одеждой и собственной персоной, к оружию он относился заботливо.

– Никак чурбан воротился. А я уж сталь вострю, чтоб ехать к вдове вызволять тебя.

– Что-то наших людей не видно.

– Треб с Мокрым Уотом несут караул на крыше – вдруг вдова нагрянет. Остальные спать повалились как убитые – я их здорово погонял сегодня. Пустил малость кровь большому недоумку, чтоб его разозлить. Он лучше дерется, когда злой. – Беннис ощерился в своей красно-бурой улыбке. – А тебе, я гляжу, губу расквасили. То-то – будешь знать, как камни переворачивать. Что тебе сказала женщина?

– Воду она оставит себе и вас тоже требует – за то, что поранили того землекопа.

– Так я и думал, – плюнул Беннис. – Сколько шуму из-за вшивого мужика. Он бы мне спасибо должен сказать – бабы любят мужчин со шрамами.

– Значит, вы не будете возражать, если она оставит вам на носу зарубку.

– Да пошла она… Если б мне хотелось иметь на носу отметину, я бы сам ее сделал. Сир Никудышный сидит у себя, – Беннис ткнул большим пальцем вверх, – размышляет о былом величии.

– Он сражался за черного дракона, – подал голос Эг.

Дунк уже примерился дать мальчишке в ухо, но Беннис только засмеялся…

– Ясное дело. Стоит только на него поглядеть. По-вашему, он похож на того, кто выбирает сторону победителя?

– Не больше, чем вы, – иначе вас бы здесь не было. Позаботься о Громе и Мейстере, – сказал Дунк Эгу, – а потом приходи к нам наверх.

Старый рыцарь сидел у очага в ночном одеянии, но огонь в очаге не горел. В руке он держал тяжелую серебряную чашу, сделанную для кого-то из лордов Осгри еще до Завоевания. Чашу украшал шахматный лев, составленный из золотых и малахитовых чешуек – некоторые из них уже облупились. Услышав шаги Дунка, старик заморгал, словно пробужденный от сна.

– Вот и вы, сир Дункан. Ну как, напугался Лукас Длинный Дюйм, когда вас увидел?

– Не думаю, милорд. Скорее уж рассердился. – Дунк рассказал, как умел, о своем визите – только о леди Гелисенте умолчал, чтоб совсем уж дураком не показаться. Он опустил бы и затрещину, но губа у него раздулась вдвое против прежнего, чего сир Юстас не заметить никак не мог.

– Что с вашей губой?

Дунк потрогал опухоль.

– Ее милость припечатала.

– Она ударила вас? – Старик раскрыл рот и снова закрыл. – Бить моего посла, приехавшего к ней под шахматным львом! Посметь поднять на вас руку!

– Это еще не самое страшное. Кровь унялась, не успели мы выехать из замка. – Дунк сжал руку в кулак. – Вашего серебра ей не нужно. Она требует сира Бенниса и плотину сносить не намерена. Она показала мне пергамент с какой-то писаниной и королевской печатью. Там сказано, что ручей ее. И еще она сказала, – замялся Дунк, – что вы…

– Был сторонником черного дракона? – Сир Юстас поник головой. – Этого я и боялся. Если вы захотите покинуть службу, я не стану удерживать вас. – Старик опустил глаза на свою чашу, неведомо что там высматривая.

– Вы мне сказали, что ваши сыновья погибли за короля.

– Так оно и было. За истинного короля, Дейемона Черное Пламя. Короля, Опоясанного Мечом. – Усы старика дрогнули. – Люди красного дракона называли себя «верными», но те, кто выбрал черного, отличались не меньшей верностью. Теперь они – те, кто вместе со мной пытался возвести Дейемона на Железный Трон, – исчезли, как утренняя роса. То ли они мне приснились, то ли лорд Красный Ворон со своими Зубами нагнал на них страху. Не могли же они все умереть.

Дунку нечего было возразить на это. До сих пор он не встречал еще никого, кто сражался за Претендента. Не странно ли? Ведь их были тысячи! Полстраны поддерживало красного дракона, полстраны – черного.

– Сир Арлан говорил, что и та и другая сторона бились отважно. – Дунк подумал, что старику приятно будет это услышать.

Сир Юстас покачал чашу в ладонях.

– Если бы Дейемон растоптал Гвейна Корбрея… если бы Огненный Шар не был убит накануне битвы… если бы Хайтауэр, Тарбек, Окхарт и Батервелл поддержали нас всей своей силой, не пытаясь служить и вашим и нашим… если бы Манфред Лотстон не предал… если бы штормы не задержали прибытия лорда Бракена с мирийскими арбалетчиками… если бы Скорохвата не поймали с крадеными драконьими яйцами… так много «если бы да кабы»… Если бы хоть что-то вышло не так, как на деле, все могло бы обернуться по-иному. Тогда «верными» звали бы нас, а красных драконов вспоминали как проигравших сторонников узурпатора Дейерона Ложного.

– Может, оно и верно, милорд, но вышло все так, а не иначе. Зачем себя мучить? Это все давно быльем поросло, и вас помиловали.

– Помиловали, да. Тех, кто склонил колено и предоставил ему заложников в знак грядущей верности, Дейерон простил. Я выкупил свою голову жизнью дочери. Алисанне было семь, когда ее увезли в Королевскую Гавань, а умерла она в двадцать, Молчаливой Сестрой. Я однажды ездил в город ее повидать, а она ни слова не захотела сказать родному отцу. Королевское милосердие – дар, несущий в себе отраву. Дейерон Таргариен оставил мне жизнь, но отнял гордость, мечты и честь. – Его рука дрожала, и красное вино плескало из чаши на колени, но старик не замечал этого. – Лучше бы я отправился в изгнание со Жгучим Клинком или лег рядом с моими мальчиками и славным моим королем. Такая смерть была бы достойна шахматного льва, потомка стольких гордых лордов и могучих воинов. Милость Дейерона умалила меня.

В его сердце черный дракон еще жив, понял Дунк.

– Милорд, – сказал Эг, вошедший, когда старик говорил о смерти. Сир Юстас посмотрел на него так, словно видел впервые.

– Да, паренек? Что тебе?

– Прошу прощения… но Горячая Вдова сказала, что вы примкнули к мятежникам, чтобы отнять у нее замок. Это ведь не так, правда?

– Замок… – смутился старик. – Дейемон обещал мне Холодный Ров, да… но воевал я не ради награды.

– Ради чего же тогда? – спросил Эг.

– Ради чего… – нахмурился Осгри.

– Зачем вы стали изменником, если не ради замка?

Сир Юстас долго смотрел на Эга и наконец ответил:

– Ты еще мальчик. Тебе не понять.

– Я постараюсь.

– Измена – это всего лишь слово. Когда двое принцев дерутся за стул, на который только один из них может сесть, и лордам, и простым людям приходится выбирать между ними. А после битвы победителей провозглашают верными, побежденных же – мятежниками и предателями. Вот и меня постигла такая участь.

Эг подумал немного.

– Да, милорд… но ведь Дейерон был добрый человек. Почему вы выбрали Дейемона?

– Дейерон… – Старик выговорил это невнятно, и Дунк сообразил, что он сильно подвыпил. – Дейерон был хилый, узкоплечий, и брюшко у него подрагивало при ходьбе. Дейемон отличался гордой осанкой, и живот у него был плоский и твердый, словно дубовый щит. И драться умел на славу. Любого рыцаря мог побороть на копьях, топорах или дубинках, а уж с мечом это был сам Воин. С Черным Пламенем в руках он не имел себе равных – будь то хоть Ульрик Дейн с Мечом Зари или Рыцарь Драконов с Темной Сестрой.

Человек познается по его друзьям, Эг. Дейерон окружал себя мейстерами, септонами и певцами. Женщины вечно шептали что-то ему на ухо, и дорнийцы толклись у него при дворе. Как же иначе, если он уложил дорнийку к себе в постель и продал свою милую сестру принцу Дорнийскому, хотя любила она Дейемона? Дейерон носил то же имя, что Молодой Дракон, но сына от жены-дорнийки он назвал Бейелором в честь самого слабого из королей, когда-либо занимавших Железный Трон.

Дейемон набожен был не более, чем это прилично королю, и вокруг него собрались все великие рыцари королевства. Лорду Красному Ворону очень хотелось бы, чтобы они были забыты, и он запрещает нам петь о них, но я-то помню. Робб Рейн, Гарет Серый, сир Обри Амброз, лорд Гармон Пик, Черный Бирен Флауэрс, Красный Бивень, Огненный Шар… Жгучий Клинок, наконец! Где еще, я вас спрашиваю, собиралось столь благородное общество, где вы еще найдете столько героев?

Ты спрашиваешь, почему, мальчик? Да потому, что Дейемон был лучшим из двух. Это и старый король понимал. Недаром он отдал меч Дейемону Черное Пламя, клинок Эйегона Завоевателя, которым со времен Завоевания владел каждый король из рода Таргариенов… он вложил этот меч в руки Дейемона в тот самый день, когда посвятил его, двенадцатилетнего, в рыцари.

– Мой отец говорит, что он сделал это, потому что Дейемон был бойцом, а Дейерон нет, – сказал Эг. – Зачем дарить лошадь человеку, который не ездит верхом? Меч – еще не королевство, сказал отец.

Рука старого рыцаря дернулась, и вино снова выплеснулось из чаши.

– Твой отец глуп.

– Нет, не глуп.

Лицо Осгри исказилось от гнева.

– Ты задал вопрос, и я на него ответил, но дерзость я терпеть не намерен. Вам следует почаще бить этого мальчика, сир Дункан. Его манеры оставляют желать много лучшего. Если вы хотите, чтобы я сам потрудился над ним, я это сделаю…

– Нет, – перебил Дункан, – не сделаете. Теперь уже ночь, но как только рассветет, мы уедем.

– Уедете? – повторил пораженный сир Юстас.

– Да. Мы покидаем Оплот и отказываемся от службы у вас. – «Вы лгали нам, – добавил про себя Дунк. – Называйте это как хотите, с честью это несовместимо». Дунк снял с себя плащ, свернул и положил старику на колени.

– Женщина предложила взять вас к себе? – прищурился Осгри. – Вы покидаете меня, чтобы лечь в постель с этой шлюхой?

– Не знаю, кто она – шлюха, колдунья, отравительница или честная вдова. Мне нет до нее дела, чем бы она ни была. Мы едем на межи, не в Холодный Ров.

– На большую дорогу, вы хотите сказать. Подкарауливать добрых людей. – Чаша выпала из дрожащей руки старика и покатилась по полу, расплескивая вино. – Что ж, убирайтесь. Вы мне не нужны. Я жалею, что принял вас в дом. Убирайтесь!

– Как скажете, сир. – Дунк сделал знак Эгу, и они вышли.

В эту последнюю ночь Дунку хотелось быть как можно дальше от Юстаса Осгри, поэтому легли они в подвале, вместе с доблестным войском Оплота. Ночь выдалась беспокойная. Лем с красноглазым Пейтом храпели – один громко, другой непрерывно. Через люк, из еще более глубоких погребов, несло сыростью. Дунк ворочался на колючей соломе, то засыпая, то пробуждаясь. В лесу его покусала мошкара, в соломе обитали блохи, и он все время чесался. Скорее бы уйти отсюда, думал он, подальше от старика, сира Бенниса и всех остальных. Пора, пожалуй, свозить Эга в Летний Замок, к отцу. Он скажет ему об этом утром, когда башня останется позади.

Утро, однако, казалось очень далеким. В голове у Дунка кишели драконы, черные и красные, шахматные львы, старые щиты, поношенные сапоги, ручьи, рвы, плотины и непонятные для него пергаменты с королевской печатью.

Присутствовала там и она, Горячая Вдова, Роанна – ее веснушчатое лицо, тонкие руки, длинная рыжая коса. Из-за этого он чувствовал себя виноватым. Ему должна сниться Тансель, а не вдова – Тансель по прозвищу Длинная, но для него в самый раз. Она раскрасила его щит, а он спас ее от Огненного Принца, но еще до назначенного ему испытания Тансель исчезла. «Она не хотела видеть, как я умру», – твердил себе Дунк, но наверняка он этого знать не мог. Он туп, как чурбан – одно то, что ему лезут в голову мысли о Горячей Вдове, это доказывает. Тансель только улыбалась ему, он ни разу к ней не притронулся и ни разу ее не поцеловал, даже в щеку. Зато вдова к нему притронулась, да еще как – так, что губу раздуло. «Не будь дураком, чурбан, она не про таких, как ты. Она слишком маленькая для тебя, слишком умная и ох как опасна».

Наконец он заснул надолго, и ему приснилось, что он бежит через поляну в Уотовом лесу – бежит навстречу Роанне, а она стреляет в него из лука. Каждая ее стрела попадала в цель и пронзала ему грудь, но боль от них была удивительно сладостна. Ему следовало бы бежать прочь, но он бежал к ней, медленно, будто самый воздух обратился в мед, хотя во сне всегда бежишь медленно. Стрелы продолжали вонзаться в него, точно в ее колчане им счету не было. Ее с серые с зеленым глаза смотрели лукаво. «Это платье делает ваши глаза еще ярче», – хотел сказать он, только на ней не было платья, не было вообще ничего. Веснушки чуть сбрызнули ложбинку меж ее маленьких грудей, твердые красные соски походили на ягоды. Утыканный стрелами наподобие дикобраза, он свалился к ее ногам, но еще нашел в себе силы ухватить ее за косу, рывком повалил ее на себя и поцеловал.

На этом месте его разбудил чей-то крик.

Люди ругались и охали, нашаривая в темном подвале штаны и копья. Никто не знал, что стряслось. Эг ощупью зажег сальную свечку. Дунк первым вылез наверх и чуть не врезался в Сэма Ступса – тот бежал вниз, пыхтя, как кузнечные мехи, и бормоча что-то неразборчивое. Дунк придержал его за плечи, не дав упасть.

– Что там такое, Сэм?

– Небо, – бормотал старик, – небо. – Видя, что толку от него не добьешься, все поднялись на крышу, чтобы самим посмотреть. Сир Юстас уже стоял на парапете в ночной рубахе, глядя куда-то вдаль.

Солнце вставало на западе.

Дунк далеко не сразу сообразил, что это значит, а когда понял, промолвил:

– Уотов лес горит. – Снизу слышалась ругань Бенниса – такая, что Эйегону Недостойному покраснеть впору. Сэм бормотал молитвы.

Пламени на таком расстоянии не было видно, но зарево охватило половину западного небосклона, затмив звезды. Половина Королевской Короны скрылась за пеленой дыма.

«С огнем и мечом», – сказала она.

Пожар полыхал до утра, и в Оплоте никто не спал. Вскоре до них дошел запах дыма, и стали видны языки пламени, пляшущие вдали, как девушки в алых юбках. Все беспокоились, не дойдет ли огонь сюда. Дунк до рези в глазах всматривался в ночь, ожидая появления всадников.

– Беннис, – сказал он, когда бурый рыцарь поднялся к ним со своей жвачкой во рту, – ей нужен ты. Лучше бы ты уехал отсюда.

– Бежать? – заржал тот. – На моем-то одре? Все равно что попробовать улететь верхом на проклятой курице.

– Тогда сдайся. Ну, раскроят тебе нос, и всех дел.

– Мой нос меня устраивает таким, как он есть. Пусть сначала возьмет меня – поглядим, чья краса пострадает. – Беннис сел, поджав ноги, спиной к крепостному зубцу, и достал свой точильный камень. Сир Юстас стоял как раз над ним, и они стали вполголоса совещаться.

– Длинный Дюйм будет ждать нас у дамбы, – говорил старый рыцарь, – а мы вместо этого сожжем ее урожай. Огонь за огонь.

Сир Беннис счел эту мысль удачной, только добавил, что и мельницу бы неплохо поджечь.

– Она в шести лигах от замка с той стороны, Длинному Дюйму не придет в голову там караулить. Спалим мельницу и убьем мельника, это ей дорого станет.

Эг тоже их слышал. Он кашлял, и его белки сверкали во мраке.

– Сир, надо остановить их.

– Как? – спросил Дунк. «Их вдова остановит, вместе со своим Длинным Дюймом». – Это они так, языком треплют, Эг. Чтоб штаны не намочить со страху. А нам до них дела больше нет.

Пришел рассвет, затянутый серой дымкой. Воздух ел глаза. Дунк хотел выехать пораньше, но сомневался, что они далеко уедут после бессонной ночи. Они с Эгом позавтракали вареными яйцами, пока Беннис учил ополченцев. Они люди Осгри, а мы нет, говорил себе Дунк. Он съел четыре яйца, полагая, что с сира Юстаса причитается, Эг съел два. Еду они запили элем.

– Можно поехать на Светлый остров, сир, – предложил мальчик, пока они укладывались. – Если им докучают островитяне, лорду Фармену лишние мечи пригодятся.

Эг подал хорошую мысль.

– А ты там когда-нибудь был?

– Нет, сир, но там, говорят, красиво. Недаром же остров и замок лорда Фармена называются Светлыми.

– Светлый так Светлый, – засмеялся Дунк. С него словно тяжесть свалилась. – Я пойду седлать, – сказал он, когда они увязали его доспехи в узел, перехваченный пеньковой веревкой. – А ты ступай на крышу за нашими одеялами. – Этим утром еще одно столкновение с шахматным львом требовалось ему меньше всего. – Если увидишь сира Юстаса, ничего не говори.

– Хорошо, сир, не буду.

Беннис выстроил всех рекрутов в ряд с копьями и щитами и пытался научить их наступать строем. На Дунка, когда тот шел через двор, он даже не глянул. Он добьется, что их всех поубивают. Горячая Вдова вот-вот будет здесь. Эг выбежал из башни с одеялами и поскакал по деревянным ступенькам. Сир Юстас стоял на балконе, упершись руками в перила. Встретившись глазами с Дунком, он шевельнул усами и отвернулся. Дым густо стоял в воздухе.

Беннис тоже повесил через плечо щит, окованный железом, с бесчисленными слоями старого лака. Эмблемы на нем не было, только выпуклая накладка, напоминавшая Дунку большой зажмуренный глаз. Такой же слепой, как сам Беннис.