Белоэмигранты на военной службе в Китае Балмасов Сергей
Введение
Китай… Что мы знаем об этой стране? И откуда в ней русские? На протяжении веков эта сказочная страна, несмотря на соседство с Россией, была для нас недоступна. Первое знакомство русских с Китаем происходит во второй половине XIII в. после монголо-татарского погрома, когда Русь, став вассалом завоевателей, вынуждена была поставлять им десятки тысяч воинов и ремесленников. Многие из них попали именно в Китай, откуда потомки Чингисхана продолжили завоевание Азии вплоть до Индонезии. Постепенно эти люди растворились в китайском населении. Так русские породнились с китайцами, вернее, горе их породнило. И тех и других терзал один и тот же ненавистный завоеватель. Приход первых русских в Китай сравнительно быстро забылся.
В XVII в., после разгрома Русью Золотой Орды и ее «осколков» – Казанского, Астраханского и Сибирского ханств, русские принялись осваивать земли к востоку от Урала. Первопроходцы достигли Амура, перешли его и основали Албазинский острог-крепость, центр новых владений. Маньчжуры, жившие за Амуром, были недовольны приходом чужаков. После неравной борьбы маньчжуры одолели горсть казаков. Около сотни попавших в плен казаков пошли на службу к завоевателям и составили элитную гвардию, охранявшую маньчжурского правителя. Как ни странно, фактически 300 тысяч маньчжуров завоевали огромный трехсотмиллионный Китай, установив там свою власть. Однако всего лишь за триста лет Поднебесная «переварила» завоевателей, но с приходом маньчжуров и уничтожением Албазина на сотни лет оказалась закрыта для нас. Новые правители Китая приняли курс на самоизоляцию страны, ставший для нее гибельным. В результате на века заторможенный заурядными завоевателями Китай в XIX столетии стал легкой добычей европейских колонизаторов. К ним на дележ «китайского пирога» устремились новые «акулы» – США и Япония, и в середине XIX в. Китай был разделен на сферы влияния.
Японцы упрямо продвигались к российскому Дальнему Востоку, и, чтобы создать буфер между ним и японцами, Россия также вошла в Китай, заняв его северную часть. Понятно, что захват Маньчжурии не может быть объяснен только стремлением защитить себя от хищных японцев, но, с другой стороны, земли у России тогда было так много, что и свою территорию она тогда еще как следует не освоила, особенно на востоке. В связи с этим стремление России к дополнительным приобретениям в Китае в то время нельзя однозначно трактовать как агрессию против суверенного государства. Не успей Россия занять Маньчжурию – там были бы японцы, а японская оккупация была, по общему признанию, гораздо жестче русской. И хотя русские порой могли уничижительно называть китайцев «ходьками», но они никогда не уничтожали массы китайского населения, как это делали европейские и американские «либералы» и «демократы», которых превосходили японцы. Даже при подавлении Боксерского восстания в 1900 г., которое считается черной страницей в истории отношений Китая и России, русские войска не совершали тех гнусных бесчинств, которые творили японцы, американцы и европейцы. Еще более важно то, что русские развивали экономику Северного Китая: основали город Харбин, ставший впоследствии столицей Маньчжурии, и провели Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД), связавшую огромную территорию жизненной артерией, вокруг которой ключом забила жизнь. Русские в целом развили инфраструктуру этого края и оставили все сделанное хозяевам этой земли. Неудивительно, что на китайской земле к 1917 г. выросло целое поколение русских, жившее в дружбе с местным населением.
С падением империи и с окончанием активной фазы Гражданской войны в России в начале 1920-х гг. в отношениях китайцев и русских начались новые процессы. Приход на китайскую землю десятков тысяч русских беженцев и установление прав Китая над Харбином, где жило не меньше 100 тысяч русских, еще больше оживили взаимоотношения двух наций. Но теперь ситуация изменилась. Россия после революции потеряла свое прежнее влияние в Китае, и господами положения стали китайцы. Русские в основной своей массе не обижали китайцев, когда были в силе, и теперь, когда ситуация изменилась, за редким исключением отношение к пришельцам с севера осталось прежним. При сравнении, например, отношений китайцев с англичанами получается совершенно иная картина. Когда войска Чан Кайши в 1926 г. взяли Ханькоу, английская концессия этого города подверглась разгрому, а часть ее населения была экспроприирована, избита и даже убита. При этом русское население почти не пострадало.
Отношение к русским в Китае испортилось после прихода к власти Хрущева. Мао, поклонник Сталина, был недоволен отходом СССР от сталинизма. По политическим причинам отношения русских и китайцев были испорчены на десятилетия, и не обошлось без вооруженных столкновений у Джаланашколя и на острове Даманский. Но очень скоро выяснилось, что дружба между двумя странами приносит намного больше выгоды, чем вражда. И улучшение наших взаимоотношений произошло благодаря самому Китаю, подобному мудрому семитысячелетнему дракону. Сегодня он является одним из самых надежных партнеров России. В отличие от «западных друзей» Китай по любому вопросу поддерживает нас, будь то проблемы терроризма или дело Ходорковского. И не случайно, что с японцами мы не хотим даже обсуждать «проблему северных территорий», а Китаю, как знак доброй воли, сами передали ряд островов на Амуре.
Данная книга посвящена почти неизвестной странице истории отношений двух стран, связанной с драматическими событиями 1920–1945 гг. в Китае, гражданской и японо-китайской войнами, а именно участию в них тысяч русских. В свое время было много написано об участии советских специалистов в этих событиях, но почти ничего не было известно о том, что на другом фланге самоотверженно бились тысячи белогвардейцев. Естественно, что факт участия русских в китайской гражданской войне неоднократно упоминался, но до сих пор эти упоминания носили отрывочный и порой ошибочный характер, не говоря уж о том, что обобщающих работ по данной теме еще не было. Немецкий агент в Китае Кунст писал: «В 1924 г. население территории, на которой происходила китайская гражданская война, пришло в изумление от появления бородатых людей в китайской форме. «Ламеза» – волосатые – так называли их китайцы, и это название осталось за русскими войсками Шаньдунской армии»[2]. В Китае русским, белогвардейцам и коммунистам, снова пришлось скрестить друг с другом шашки. Их участие в китайских событиях кардинально изменило ход истории Китая.
Обращаю внимание читателя на то, что при написании данной книги я не стремился затушевать какие-то факты, показывающие русских с негативной стороны. Не изучив явление жестокости во время войны, мы не поймем причины того или иного варианта развития событий. Вспомнив в этой книге, опираясь на документы, подобные прискорбные факты, мы должны признать их и повиниться за деяния тех наших соотечественников с той и другой стороны, кто чем-либо обидел китайский народ. Проявления жестокости во время китайской гражданской войны отчасти были вызваны и «подвигами» тысяч китайских «интернационалистов» на российской земле. Как известно, «интернационалистов», в том числе и китайцев, привлекали к приведению в жизнь красного террора, для подавления народных выступлений против кровавой советской власти.
Но одновременно хочется всем дружески напомнить, что не по этим людям надо судить русских, оказавшихся на китайской службе. Тысячи наших соотечественников своим трудом оказали неоценимую пользу и даже принесли в жертву за свободу Китая самое ценное, что у них было, – свою жизнь. О них-то и надо помнить сегодня всем нам, как русским, так и китайцам.
Это будет способствовать лучшему развитию отношений двух стран. Надо помнить об этом, и ничто не сможет помешать нашей дружбе.
Глава 1
Русские в Китае
Русские на китайско-монгольской военной службе в XIII–XVI вв.
Русские попадали на военную службу в Китай задолго до прихода белогвардейцев в эту страну. Примером может служить история службы тысяч наших соотечественников при дворе китайского императора.
Во второй половине XIII в. Хубилай-хан, один из Чингисидов, прославленный победами наследник великого Чингисхана, основал в Китае Монгольскую династию. Это время было зенитом славы монголов – Хубилай-хан правил тогда едва ли не третьей частью мира. В его столице Пекине были расположены и иностранные полки, составившие его личную гвардию. Их набрали из населения покоренных стран. Особенно много здесь было жителей Кавказа, Крыма и Руси. Самыми многочисленными были аланы, предки нынешних осетин. Их в полках Хубилай-хана насчитывалось 30 тысяч человек. По данным известного синолога Лео Вигера, тысяча из них входила в личную охрану хана. Бенедикт Полон отмечал здесь армян и «грузин-христиан греческой веры», а главное – корпус из русских в 10 тысяч человек. Другой корпус состоял из крымчаков-несториан, набранных из числа жителей, принадлежавших ранее Антиохийской патриархии. Русские и христиане-кавказцы построили здесь свои церкви, но несториан они пускали в них только после нового «крещения».
Пришельцы очень быстро ассимилировались с местным населением или гибли в походах на дальнем юге, в Индокитае и Индонезии. Проходит половина столетия – и русский синолог Бретшнейдер констатирует, что русских в Китае осталось мало. Однако их положение при дворе монгольского хана было очень высоким. В первой половине XIV в. вблизи Пекина, к северу от него, для русских выстроили специальное поселение. Для этого у крестьян выкупили значительную земельную территорию. Посаженные на землю русские были снабжены земледельческими орудиями, и их обязали поставлять к столу хана дичь, рыбу и хлеб. Кроме того, император династии Юань Выньцзун, или по-монгольски Тоб-Тимур, правивший в 1329–1332 гг., правнук Хубилай-хана, сформировал в 1330 г. полк из русских. Он получил название «навеки верная русская лейб-гвардия» и непосредственно был подчинен Военному совету.
В 1332 г. князь Джанги, происходивший, скорее всего, из Средней Азии, подарил китайскому богдыхану 170 русских пленников и получил от него за это денежную награду. В том же году отмечается в анналах династии Юань, что «тысяче русских было выдано зерно и одежда». Видимо, правитель Китая имел пристрастие к русским воинам и, чтобы угодить ему, его вассалы часто дарили их ему. Русских уводили с родины монгольские князья, правившие в Средней Азии и Поволжье, где они несли воинскую службу и откуда попадали в Китай. В том же 1332 г. князь Янь-Тимур подарил богдыхану полторы тысячи русских пленных, а другой князь, Аргиашвили (возможно, грузин), доставил в Пекин 30 русских пленных.
В биографии военачальника времен династии Юань, Бояна, за 1334 г. сообщается, что он в этом году был назначен командиром личной охраны императора из монголов, половцев и русских. Из числа аланов многие здесь достигли больших высот, но таких достижений у русских тогда не наблюдалось. Их в это время слали на юг Китая, где продолжались монгольские завоевания.
С ослаблением позиций монголо-татар на Руси уменьшается и число русских в Китае. Так, в XVI в. они здесь становятся уже большой редкостью, и в 1543 г. португальский пират и авантюрист Пинто с удивлением описывал визит в один из шэньсийских городов среднеазиатского хана со свитой, в составе которой были русские пленные, попавшие на его службу.
Так или иначе, уже на этом этапе русские сыграли значительную роль в истории Китая. Они, общей численностью несколько десятков тысяч, растворились в китайском населении, и, таким образом, можно утверждать, что «русский и китаец – братья по крови» в прямом и переносном смысле.
Албазинцы
О русских вспомнили в Китае в середине XVII в. Это были казаки, которые остались в Китае после взятия маньчжурскими войсками острога Албазин в ХVII в. История их достойна экранизации. В XVII в. сотни казаков проникали из европейской части России на Дальний Восток, еще практически не освоенный ни Россией, ни Китаем. Среди них было много беглых, находящихся не в ладах с законом в России. Они-то и стремились уйти подальше от царских воевод и зажить вольной жизнью[3]. Особенно популярным у них стало селиться за Амуром. Там они на реке Албазин основали одноименный острог.
С 1644 г., когда первые русские вышли к Тихому океану, начались их столкновения с маньчжурами. Первые казаки на службе китайского императора появились в 1649 г. При дворе китайского монарха тогда оказались несколько казаков, старшим среди которых был человек по имени Иван. Они были взяты в плен или перешли к китайцам добровольно. Отношения сторон еще больше ухудшились в 1667 г., когда тунгусский князь Гантимур ушел из Китая и принял российское подданство и православие. Во многом поэтому первое посольство России в Китае в 1675 г. не было удачным[4]. Маньчжуро-китайский император сначала считал, что отряды вольницы, приходящие из России, посылаются царем для захвата китайской территории, и опасался вступать с ними в бой. Он направил против них большую армию, когда русский царь заявил, что эти казаки ему не подчиняются и преследуются на Родине. Поэтому он дал китайцам зеленый свет на действия против них, отказываясь от Албазина. Царь Алексей Михайлович опасался столкновения с Китаем, так как русская армия на восточной окраине России была слишком слабой, а отвлекать силы из центра было опасно, так как в это время велись войны против Польши и Турции. Если бы не это обстоятельство, китайцы вряд ли бы решились на штурм Албазина.
В 1678 г. были взяты в плен китайцами на реке Сунгари 33 казака во главе со старшим Григорием Мыльниковым. Еще 72 казака перешли на китайскую службу в конце XVII в. Их взяли в плен в Албазине и других казачьих поселениях на среднем Амуре. Атаманом их был Гаврила Флоров[5]. Многотысячная маньчжурская армия не раз осаждала Албазин, упорно обороняемый его героическими защитниками. Эта борьба велась с переменным успехом. Однако албазинцы, не имея почти никакой поддержки «из центра», уступали более многочисленному противнику. После ожесточенных боев Албазин сжигали. Но казаки еще не раз приходили на разоренные пепелища и восстанавливали Албазин и другие поселения. Однако их было слишком мало, чтобы бросить вызов огромной китайской армии, и они были побеждены. Как и раньше, китайцы пленных казаков не убивали, а принимали на службу. Для восточных нравов это было необычно, ведь традицией было побежденных убивать или продавать в рабство. Но император Кан Си проявил уважение к людям, которые героически бились против превосходящих их во много раз по численности маньчжуров, и пожелал видеть таких храбрецов на своей службе. Зная, что на Родине их ждет смерть, Кан Си мудро решил, что лучше принять такую вольницу на свою службу и поселить у себя, чем бесконечно с ней воевать. Албазинцы были зачислены в китайскую императорскую гвардию в Пекине, для которых специально создали Русскую сотню в составе особо элитной части «Знамени с желтой каймой». Эта часть считалась самой аристократической. Она пополнялась только из рядов лучшей и верной монархии маньчжурской молодежи и русских. Китайцев здесь не было[6].
В июне 1685 г. 450 казаков героически оборонялись от пятнадцатитысячной маньчжурской армии, но сдались после того, как китайцы отвели от Албазина воду и часть албазинских казаков – от 25 до 45 перешли на китайскую службу. В числе первых казаков, перешедших на китайскую службу, были Иван и Михаил Молодые[7].
Из пленных албазинцев лишь 12 человек не пожелали стать китайскими гвардейцами и решили вернуться в Россию. Всего же в китайские войска перешли не менее 100 казаков, или, как их называли китайцы, «ло-ча». Это были наименее лояльные русскому царю элементы[8].
Это говорит в пользу того, что казаки ценились китайским монархом очень высоко и были поставлены в самые лучшие условия. Они получали очень хорошее жалованье, денежные подарки, земли в вечное пользование и дома. Первое время во главе Русской сотни при дворе китайского императора были лишь русские, что делалось, как и само создание этой части, с пропагандистской целью. Но с заключением между Россией и Китаем Нерчинского договора в 1689 г. политическое значение этой сотни стало падать, и впоследствии она стала регулярной частью гвардии под командованием одного из принцев Маньчжурской династии[9].
Так как русских женщин с ними почти не было, казаки быстро стали смешиваться с маньчжурами. Те оказывали на них свое влияние, и постепенно албазинцы, поколение за поколением, стали утрачивать православную веру, смешивая ее с идолопоклонством маньчжуров. Негативное влияние оказывало на них и то, что русский царь отступился от них, и потому даже последующее направление православного священника в Пекин долго не могло исправить ситуацию со все большей китаизацией албазинцев. В третьих поколениях албазинцев в XVIII в. русские свидетельствовали, что у них почти ничего не осталось из русских черт. Лишь дома они держали, скорее как фетиши, нательные кресты и иконки, оставшиеся от их героических дедов и прадедов[10].
Вспомнили в России об албазинцах, когда решили открыть в Пекине Духовную миссию. Чтобы открыть такое учреждение, нужно было доказать китайцам, что для такой миссии есть паства и что миссия нужна для обслуживания религиозных нужд этой паствы, а не для шпионажа. Сначала пытались обосновать наличие Духовной миссии тем, что она нужна для торговцев, но китайские власти это отклонили, так как русских купцов тогда в Китае было немного. Поэтому албазинцев в Китае представили ревностными православными христианами. В это время русские посланники постоянно напоминали албазинцам, что они – потомки славных казаков, геройски бившихся против врага, несших в сердце православную веру. В то же время в донесениях Центру албазинцев представляли как почти ассимилированных маньчжурами, причем многие из них «были лишены нравственных устоев»[11]. После долгих переговоров и проволочек Россия в 1716 г. открыла в Пекине Духовную миссию.
По данным православного священника Пекина, уже в середине XVIII в. албазинцы «считали всякое занятие недостойным их, создав свой особый тип жителей Пекина как наследственно принадлежащих к императорской гвардии. Заносчивые в своем поведении, гордые своим привилегированным положением, не знающие, что им делать со своим свободным временем, они бродили по улицам, посещая чайные и гостиницы, рестораны и театры, и стали предаваться опиекурению. Постепенно они стали духовно и физически вырождаться, впав в долги и попав в руки ростовщиков»[12]. В 1896 г. священники и просто русские, попадавшие в Китай, писали, что албазинец «в нравственном отношении в лучшем случае – тунеядец, живущий подачками, а в худшем – пьяница и плут»[13].
Но под действием православных миссионеров в конце XIX в., начавших особенно активную работу с албазинцами, последние быстро «переродились и стали большими приверженцами православия». В то время в Пекине и других крупных городах их насчитывалось около тысячи человек. Уже тогда они, из-за связи с православными священниками, попали в «черный список» китайской ксенофобской организации «Большой кулак», добивавшейся изгнания иностранцев из Китая и устранения их влияния. Тогда многие албазинцы работали при Русской духовной миссии. В 1900 г. сотни их, в том числе женщины, дети и старики, мученически расстались с жизнью во время Боксерского восстания. При этом православные священники, вовлекшие их в работу, из-за которой они погибли, бежали в Посольский квартал Пекина, где укрылись за штыками международных войск. В те дни погибло не менее 300 албазинцев. Другие, оказавшись перед выбором – отречение от веры или смерть, – выбрали первое и сохранили себе жизнь[14].
К приходу белогвардейцев в Китай албазинцы носили китайскую одежду, «имели китайский облик», плохо говорили по-русски, но исповедовали православие. Уже во второй половине 1920-х гг. многие албазинцы работали в русских эмигрантских газетах, хорошо владея пером, отлично зная китайскую специфику и имея множество полезных для своей работы контактов. После прихода к власти в Китае коммунистов албазинцы с конца 1950-х гг. стали быстро ассимилироваться с китайцами. Этому содействовала политика Мао Цзэдуна на искоренение всего иноземного, что особенно ярко проявилось во время культурной революции. Сегодня поэтому вряд ли уже кто-то в Китае ассоциирует себя с албазинцами.
В XIX в. в Китае стали появляться и официальные представители России, принятые там на службу. Примером может служить работа Ю. А. Рединга, русского внештатного консула и военного советника в Китае, отметившегося у китайцев в 1880 г.[15]
Но массовый наплыв русских на китайскую службу произошел после окончания активной фазы Гражданской войны в России.
Ситуация в Китае к моменту формирования отряда Нечаева
К приходу белогвардейцев в Поднебесную положение в стране было нестабильным. Китай находился в состоянии гражданской войны, раздираемый стремлениями разных «маршалов» взять центральную власть в свои руки. Смута началась еще в 1911 г., когда произошла Синьхайская революция, уничтожившая старую Маньчжурскую династию. В 1912 г. отрекся от престола император Тзинге. Китай был объявлен республикой. С этого года началась борьба двух китайских партий – северян и южан. Первые, «маньчжуры», пытались опереться на Пекин, а вторые, которых тогда называли «голубыми», концентрировались у Кантона. Это не была борьба двух разных «Китаев» по своему духовному укладу, как считали многие. Это была лишь борьба двух политических противников, стремящихся к власти во всем Китае. Эта борьба отличалась от прежних схваток в этой стране между севером и югом, когда правители Южного Китая пытались освободиться от центральной власти императора. Теперь «север» и «юг» выступали с равными претензиями на власть[16].
В то время в Китае с презрением относились к профессии военного, считалось, что в армию идут неудачники, неспособные проявить себя в мирной жизни. На эту тему в Китае, стране ремесел и искусства, даже бытовала пословица: «Как из хорошего железа не делают гвоздей, так и хороший человек не станет военным». Но китайцы забывали, что рядом, на островах, живут хищные японцы, любимая пословица которых была: «Нет прекрасней цветка сакуры и военного человека, подобного ему». Следствием китайского подхода к военной службе стало то, что армия Китая стала к XIX в. отсталой во всех отношениях, а японцы к концу того же века обладали одними из лучших вооруженных сил в мире, что доказали своими победами как над Китаем, так и над Россией.
Скоро в события вмешался «генерал-поэт» У Пэйфу, базировавшийся в Центральном Китае. Он быстро набрал силу и вырос из регионального лидера в одного из претендентов на центральную власть. Каждый из маршалов-«гигантов» представлял свой вариант объединения страны. Все это еще больше усложняло китайскую смуту. В начале 1920-х гг. особую силу в Китае представлял именно У Пэйфу, которому совсем немного не хватало для того, чтобы взять в свои руки центральную пекинскую власть. Фактически У Пэйфу, поддерживавший императора «без войска и денег» Цао Оукуна, некоторое время являлся правителем Китая. Он так и рассчитывал – править за спиной слабого царька. Другого мнения придерживался Чжан Цзолин, маньчжурский диктатор, считавший У Пэйфу слишком слабым для этой роли[17]. Поэтому он отказывался признать власть Цао Оукуна. Смерть Сунь Ятсена на время отстранила юг Китая от участия в борьбе за объединение страны.
Гражданская война в Китае шла фактически с 1912 г. и между лидерами отдельных провинций. В отличие от Чжан Цзолина, выражавшего интересы севера, и Сунь Ятсена, защитника интересов юга, большинство из них хотели лишь захвата власти в самых доходных частях Китая, где были расположены арсеналы оружия, богатые города и пр.[18] Кроме того, действовали и маршалы вроде Фын Юйсяна, не выражавшие идей «объединителя» Китая, но претендовавшие на свою значительную роль в будущем устройстве страны и блокировавшиеся то с одной, то с другой группировкой. В один момент Чжан Цзолин был ближе всех к объявлению себя главой Китая, но по «непонятным причинам» делать этого не стал и даже вынужден был оставить страну. Однако ничего непонятного тут нет: он вынужден был отступить под нажимом иностранцев, главным образом японцев, не заинтересованных в создании сильного Китая.
Русские военные эксперты так оценивали китайских маршалов: Чжан Цзолин не был лишен военных дарований, что доказывал регулярно, даже в самых тяжелых условиях, когда на него со всех сторон надвигались враги, при этом в тылу против него вспыхнуло восстание, поддержанное даже ближайшими сподвижниками. Однако он сильно зависел от японцев, которые не давали ему возможности занять Пекин, так как боялись укрепления Китая.
Ближайший союзник Чжан Цзолина, Чжан Цзучан, был обязан своим возвышением ему. По мнению генерала Лукомского, «по всем данным, это хороший военный, разбирается в обстановке, смело и умело действует. Крайне жаден до денег, но это качество присуще всем китайским генералам». По сравнению с другими китайскими войсками его солдаты и офицеры были более дисциплинированы, обучены, снаряжены и лучше снабжались провиантом и деньгами, по причине чего реже других мародерствовали[19].
По данным Лукомского, «Пей Фу как военный – полное ничтожество. Зависит от американцев и англичан»[20]. Однако это «ничтожество» всякий раз било «способных» Чжан Цзолина и Чжан Цзучана, пока в дело не вмешались русские.
Сун Чуанфан, властвовавший к югу от этих маршалов за «Голубой» рекой Янцзы в районе Нанкина – Шанхая, опирался на богатейшие китайские провинции, главный доход которых был от крупных таможенных и торговых портов. Но иностранцы не рассматривали его серьезно и мало поддерживали оружием и деньгами. Как и большинство других китайских маршалов, он когда-то был хунхузом, никогда не был в армии и не разбирался в военном искусстве. По мнению Лукомского, он был «никуда не годным генералом»[21].
Фын, «северный генерал с южным уклоном», представлял серьезную угрозу правому флангу Чжан Цзолина. Но он был в сильной зависимости от поставок из СССР, которые не были стабильными, и по этой причине ему не хватало ресурсов для того, чтобы нанести Чжан Цзолину решающий удар[22].
Серьезное влияние на события в Китае оказывало наличие иностранных концессий или колоний, опираясь на которые зарубежные державы распространяли свое влияние. Этим для разжигания смуты успешно пользовались коммунисты.
Белогвардейцы в Китае в 1920–1923 гг. Первые попытки создания русских отрядов на китайской службе
В конце 1920 г., после отступления из Забайкалья, в Китае оказались десятки тысяч чинов белых армий. Многие из них в 1921–1922 гг. продолжили борьбу против коммунистов в Приморье. Но силы были неравны, и в октябре 1922 г. армия генерала Дитерихса также отступила в Китай. Накануне падения белого Приморья Николай Меркулов, бывший министр белого Приамурского правительства, договорился с Чжан Цзолином о пропуске беженцев и их последующем обустройстве. Кроме того, по международным правилам предусматривалось, что при переходе границы белогвардейцы должны были просто сдать оружие китайцам. Однако Чжан Цзолин купил военные грузы, складированные в 22 железнодорожных вагонах, у Дитерихса. Бывшие белые министры братья Меркуловы продали Чжан Цзолину 3 подводные лодки, 10 тысяч винтовок, 1 тысячу маузеров и другое военное имущество[23]. За счет этого оружия маньчжурский диктатор полностью перевооружил свою армию[24]. Это располагало маршала к расширению сотрудничества с русскими.
Возможно, что причина такого поведения кроется в том, что Чжан Цзолин не хотел повторения событий 1920 г., когда при попытке разоружения отходящих в Китай белых отрядов происходили настоящие бои, стоившие китайцам сотен убитых.
Заботе Чжан Цзолина многие русские беженцы обязаны своей жизнью. Так, в ноябре 1922 г. границу с Китаем только в районе Ново-Киевска и Хунчзы перешли тысячи русских гражданских беженцев, среди которых было 700 женщин и 500 детей. Они были без средств к существованию, и им негде было жить в условиях жуткого холода. По распоряжению Чжан Цзолина, им была оказана помощь, и они были размещены в городе Гирин, откуда через год в основном перебрались в Харбин, где существовала большая русская колония. Но устроить одновременно десятки тысяч беженцев было невозможно, они оказались за границей в тяжелейшей ситуации: без жилья, без денег, без работы. На улицах китайских городов тогда можно было встретить немало нищих русских. Многие не имели жилья, жили подаянием, некоторые становились уличными грабителями, женщины занимались проституцией. Нередкими были случаи, когда бывшие офицеры подходили к гуляющим парочкам и требовали у молодого человека денег, если он не хочет, чтобы ему набили физиономию в присутствии его девушки[25]. Тяжелее всего было положение чинов отряда атамана Анненкова, попавших в Синьцзян на западе Китая. Они часто не имели даже верхней одежды и, чтобы выжить, продавали за бесценок – за несколько ланов – женщин и детей. Многие из анненковцев вошли в «синдикаты убийц», за скромную плату выполняя «заказы». В Шанхае нищие русские пытались организовать «союз белых рикш», но это запретили англичане, игравшие главную роль в его управлении. Они опасались, что появление русских рикш подорвет авторитет белых и вызовет беспорядки среди китайцев. Такие меры англичане приняли и для того, чтобы лишний раз ущемить белых русских и заставить их уехать из Шанхая[26].
Ситуация в Китае в то время была далека от стабильности. Китайские генерал-губернаторы, или «маршалы», начали ожесточенную борьбу за власть. К этому примешивалось соперничество разных держав мира, которые «ставили» на разных маршалов и стремились максимально использовать сложившуюся ситуацию в своих интересах. В этих условиях десятки тысяч военных людей, ушедших из России, имевших огромный боевой опыт как минимум двух войн, представляли собой лакомый кусок для сражающихся между собой не на жизнь, а на смерть китайских маршалов. Большинство эмигрантов оказались в Маньчжурии, в зоне маршала Чжан Цзолина.
В молодости Чжан Цзолин был известен под кличкой Корявый как главарь хунхузов, китайских бандитов. Его банда оперировала в районе Харбина. Как и другие хунхузы, он то официально, «тихо» и «мирно» работал, то уходил в леса и горы с маузером. За свои деяния он был заочно приговорен властями к смерти. Деяния Корявого проявлялись не только в уголовщине. Еще до Русско-японской войны на него выходила японская разведка, желая подкупить Корявого. Но он не очень любил японцев и во время Русско-японской войны собрал тысячную банду и явился в штаб командующего Алексеева. Там он предложил свои услуги в борьбе против японцев, обещая за копейки разрушить их тылы диверсионными операциями. Привели Корявого к Алексееву разведчики, понимавшие важность союза с готовыми для работы диверсантами. Но Алексеев приказал выгнать Корявого. «Не хватает нам еще с бандитами союзы заключать!» – объяснил свой поступок командующий.
Японцы оказались гораздо дальновиднее Алексеева, и скоро Корявый своими лихими налетами на русские тылы доказал, как недооценивал его русский адмирал. Чжан Цзолин со своей бандой совершал рейды по русским тылам, выводя из строя коммуникации и нанося нашим войскам большой урон. Заслуги его были таковы, что после войны японцы добились того, чтобы правительство Китая его не только помиловало, но и назначило губернатором родной Корявому провинции Фэнтянь[27]. Русские после таких рейдов спохватились, пытаясь завести у себя «своих» хунхузов, но обиженного Корявого вернуть не удалось. Пришлось ограничиться бандой главаря Чжан Цзучана, которая хоть и была меньше, чем у Корявого, но сильно помогла нашим войскам. Русская разведка без особого труда склонила Чжан Цзучана к результативному сотрудничеству.
Видя, что тысячи русских военных нищенствуют, Чжан Цзолин решил исправить ситуацию. Уже в 1921–1922 гг. он стал приглашать их к себе на службу инструкторами пулеметчиков, инженеров, кавалеристов и других специалистов[28]. Позднее он решил создать своего рода иностранный легион из бывших белогвардейцев.
Нахождению точек соприкосновения помогало здесь и то, что ряд русских девушек и женщин вышли замуж за влиятельных китайских военных. Так, племянница бывшего царского министра Щегловитова, «белая китаянка», вышла замуж за генерала Ма.
Еще в 1919 г. от атамана Г. М. Семенова Чжан Цзолину поступило предложение о создании смешанных русско-китайских частей. В качестве ответного шага Чжан Цзолин в декабре 1920 г. гарантировал, что Маньчжурия станет плацдармом для боевых действий против коммунистов в России[29]. В начале 1921 г. в Мукдене между Чжан Цзолином, Семеновым и японским консулом состоялись переговоры, на которых было решено создать Лигу по борьбе с коммунизмом. Силы этой организации, поставившей себе целью недопущение проникновения коммунизма в Китай, состояли из японских частей, белогвардейцев и отрядов Чжан Цзолина. Предусматривались даже превентивные удары по советской территории[30]. Стороны были заинтересованы в создании буферного государства между Советской Россией и Китаем. Оно должно было стать непреодолимым барьером для проникновения коммунистов в Восточную Азию[31]. Поэтому привлечение на китайскую службу русских «силовиков» стало одним из проявлений соглашения по Лиге борьбы с коммунизмом.
На 15 июля 1922 г. в войсках Чжан Цзолина в качестве инструкторов числились несколько десятков бывших военных из России. К ноябрю того же года был образован авиационный отряд. Инструктором по кавалерии устроился ротмистр Арнаутов. В числе счастливчиков, попавших на хорошо оплачиваемую службу, были генералы Петухов и Томашевский, полковники Завьялов, Сполатбок[32] и другие[33]. В прошлом видный каппелевец, генерал Барышников, меркуловский представитель в Харбине, стал инструктором пулеметных частей[34].
Среди инструкторов особое место занимал бывший генерал Ставки Колчака Г. И. Клерже {1}, успевший послужить военным советником не только Чжан Цзолину, но и его сыну, преемнику Чжан Сюэляну. В начале 1920-х гг. у Клерже было высокое положение среди русских на китайской службе. Он сначала именовался «советником по охране общественного спокойствия» при Чжан Цзолине[35]. Однако уже тогда между русскими начались интриги. Так, советник Грегори смог дискредитировать Клерже, из-за чего ему даже пришлось уйти со службы. Грегори был полковником Генерального штаба и профессором Мукденской военной академии. Он нанял к себе на работу тайным осведомителем бывшего генерала Загоскина[36]. Тот за 50 долларов в месяц составлял для Грегори сводки о положении в Харбине. Естественно, что данными таких осведомителей Грегори пользовался для сведения личных счетов. Грегори выставил Клерже японским агентом и ставленником атамана Семенова. Но сам он недолго наслаждался «победой» и покончил с собой, будучи разоблачен как советский шпион. Журналист Ильин так писал об интригах, творившихся среди пока немногочисленных на китайской службе русских: «В Мукдене наиболее скверную роль играют Томашевский, Клерже и Грегори. Первый – прирожденный интриган, человек, ничем не гнушающийся. Он недаром сдружился с Грегори, который отлично знает китайский язык и приближен к Чжан Сюэляну, сыну Чжан Цзолина. Через него Томашевский почти свалил Клерже. Но Клерже не зевает. А за грызней этих «китов» грызутся и более мелкие»[37].
Другими крупными военными советниками у Чжан Цзолина и Чжан Цзучана служили бывший начальник Академии Генерального штаба в России генерал-лейтенант Андогский[38] и генерал китайской службы, бывший полковник колчаковской армии А. Кудлаенко. Таким образом, уже в начале 1920-х гг. некоторые русские стали китайскими генералами. Это опровергает высказывание историка Окорокова, считающего, что первым русским, ставшим китайским генералом, был Юрий Романович Лариков, эмигрировавший из России в 1921 г. и поступивший в армию Китая. Его карьера реально состоялась уже в 1930-х гг., когда он служил в академии Генерального штаба Китая у Чан Кайши. Дослужился он до чина генерал-майора лишь в 1946 г.[39]
Кудлаенко стал в маньчжурских войсках во главе авиации и организовал там русский авиаотряд. Впоследствии, в 1926 г., таких отрядов стало два, и в их составе было не менее 40 летчиков. Летали они на русских, английских, французских и немецких самолетах. На этом поприще они заслужили «самую похвальную оценку». Не обходилось, правда, и без потерь. Среди убитых к лету 1927 г. были отмечены летчики-офицеры – Абакуменко и Портнов. Последний был одним из немногих уральских казаков, оказавшихся в эмиграции[40]. Говоря о том, что уже в 1921–1922 гг. среди русских, находившихся на службе китайцев, отмечались вредившие делу интриги, журналист Ильин говорит: «Зато у летчиков все хорошо и нет никаких интриг, они сплочены и дружны. Был у них, они показывали гаражи, мастерские, школу, где обучают китайских офицеров, чертежную. Среди них выделялся симпатичный летчик Можевитинов – говорят, смелый и прекрасный авиатор»[41].
В то же время не все русские генералы служили в армии. Так, генерал Бурлин служил в Ханькоу инструктором стрелкового дела по обучению полиции на бывшей русской концессии, а теперь территории англичан и других европейцев[42].
Уже в 1922 г. русские участвовали в Чжили-фэнтяньской войне[43] против маршала У Пэйфу, отношения с которым у Чжан Цзолина резко испортились из-за стремления обоих взять Пекин. Есть данные, что после перехода границы в конце 1922 г. войсками Дитерихса соратник Чжан Цзолина Чжан Цзучан стал вербовать из них не только инструкторов, но и боевые части. На начало 1923 г. их численность достигла тысячи человек[44]. Скорее всего, именно они и участвовали в боевых действиях.
В 1923 г., во время эскалации конфликта Чжан Цзолина и Фын Юйсяна, первый вспомнил о предложении Семенова. Формирование Русского легиона поручили генералу М. М. Плешкову. Этот отряд должен был состоять из трех батальонов с хозяйственной частью. На приглашение Плешкова откликнулись более 300 эмигрантов, работавших в исключительно тяжелых условиях на лесозаготовках. Поступивший в отряд подписывал шестимесячный контракт с правом его нового возобновления. Наемнику гарантировалась выплата жалованья, единовременная денежная помощь семье в случае его смерти, выдача полного жалованья в случае прекращения службы не по его вине до истечения срока. Но когда русские прибыли на службу, китайцы временно замирились, и эмигрантам с трудом удалось добиться выплаты жалованья за месяц, после чего они разошлись по домам[45].
Некоторых русских перевели в специальные полицейские отряды по охране КВЖД и «особые» отряды, предназначенные для охраны стратегических объектов и подавления мятежей. Из казаков, обосновавшихся в Трехречье, были созданы отряды, подавлявшие выступления китайских рабочих и крестьян[46]. Некоторое время начальником охраны КВЖД был генерал Володченко. Железнодорожную полицию возглавил бывший полицмейстер Владивостока полковник Шкурник. Цицикарский генерал У также сформировал из русских свой вооруженный отряд[47].
В том же 1923 г. еще до 75 русских белых офицеров перешли на службу к У Пэйфу и были отправлены на дополнительное обучение в китайскую военную академию в Циндао. После этого они были назначены на командные должности в его армии[48]. Атаман Семенов в это время был на службе у Чжан Цзолина консультантом по формированию конницы. Китайские источники говорят, что на военную службу в 1923 г. поступило всего 3 тысячи русских[49].
Чжан Цзолин приглашал на службу и технических специалистов. Так, уже в 1921 г. в Мукден из Тяньцзиня по его приглашению прибыл профессор Тарле и бывший войсковой инженер армии Колчака В. М. Невский. Тарле возглавил постройку химического отделения Мукденского арсенала и в дальнейшем стал его директором, а Невский его помощником по технической части. На этом посту они пробыли до прихода в Маньчжурию японцев в 1931 г.[50]
В 1924 г. после неудачного восстания на Амуре, вызванного тяжелым налогообложением в СССР, в Китай перебрались сотни и тысячи новых беженцев, казаков и крестьян. Они просили Чжан Цзолина дать им земли в Китае в обмен на несение пограничной службы, и им пошли навстречу[51].
Генерал Лукомский свидетельствовал, что многие белогвардейцы на Дальнем Востоке горели идеей создания русских отрядов на китайской службе. Среди них и бывший начальник штаба Колчака генерал Лебедев, который «считал, что надо сначала помочь кому-то из китайских генералов в войне созданием армии, а потом он должен будет помочь русским»[52]. Лебедев со своим отрядом попал после эвакуации в Корею, в порт Гензан. По данным его бойцов, японцы впустили их любезно, не потребовав выдачи оружия и не интернировав. Но кормить их всю жизнь тоже не собирались, предложив строить дороги и рыть каналы. Гостям это не понравилось, и в 1923 г. они отплыли на судне «Эльдорадо» в Нинпо, соблазненные авантюристом-посредником, предложившим им от имени одного китайского генерала горы золота. В самом Нинпо их встретил вооруженный китайский катер, потребовавший сдачи оружия. В ответ лебедевцы навели на город пулеметы. Китайский генерал сконфузился и попросил продать ему это оружие. Продали – все равно оно было ни к чему – и ушли в Шанхай[53].
Глава 2
Нечаевский отряд
Неудачный опыт Плешкова по созданию в китайских войсках русских отрядов не обескуражил белогвардейцев. В 1924 г. гражданская война в Китае вспыхнула с новой силой. Эскалация конфликта происходит 18 сентября 1924 г., когда «южане», интересы которых тогда выражал У Пэйфу, объявили войну северянам[54]. Тогда Чжан Цзолин и вспомнил о русских. Создать русский отряд на китайской военной службе он предложил маршалу Чжан Цзучану {2}, своему соратнику. И хотя в прошлом они были хунхузами[55], выбирать русским военным было не из чего. Было здесь и особое обстоятельство: за Русско-японскую войну Чжан Цзучан получил чин ротмистра русской армии, что облегчило переход к нему наших соотечественников. Он неплохо говорил по-русски, так как долго жил в России, 13 лет дружил с Николаем Меркуловым[56] и даже имел эскадрилью русских самолетов[57]. По данным журналиста Ильина, «еще в мирное время Чжан Цзучан был мелким подрядчиком у Меркулова. Потом разбогател, купил себе офицерский чин и стал быстро возвышаться»[58]. Тогда в Китае покупка должностей была нормальным явлением. Во время Гражданской войны в России Меркулов перепродавал снаряды на станции Пограничная Чжан Цзучану, тогда комдиву у Чжан Цзолина. Так они вместе «делали деньги», и это впоследствии отразилось на судьбах русских наемников на китайской службе. Белое командование давало этому китайскому маршалу характеристику «человека с огромной волей и энергией»[59].
По данным самих русских, они шли в этот отряд и потому, что видели подрывную работу коммунистов и опасались, что с Китаем может произойти то же, что и с Россией, и весь мир может попасть под власть «красной заразы». Они объясняли свое участие в китайской гражданской войне не только желанием заработать денег, но и проявлением «инстинкта самосохранения». Кроме того, было и желание вновь скрестить шашку с противником, которому они проиграли раунд борьбы в России[60]. Они искренне верили, что, победив ставленников коммунистов в Китае, Чжан Цзолин вместе с ними пойдет на красную Москву. Активным проводником этой идеи был Н. Меркулов. Но неизвестно, что больше руководило им – интересы России или оставленная под Владивостоком на станции Седанка спичечная фабрика[61].
Среди русских наемников также бытовало мнение, что на китайской земле они будут сражаться против тех китайцев, которые дрались против них во время Гражданской войны в России и теперь прибыли в Китай, чтобы его революционизировать[62].
Переход русских в армию Чжан Цзолина осложняло отрицательное отношение к этому Японии. Ее настроение удалось переломить лишь к осени 1924 г. Кроме того, руководство Русского общевоинского союза (РОВС) отрицательно относилось к участию русских в китайской гражданской войне и указывало лидерам белоэмиграции на Дальнем Востоке на недопустимость этого, так как не хотело терять силы в чужой борьбе.
Лукомский так выразил отношение европейской белоэмиграции к этой идее помощи китайцам в ожидании того, что они потом будут содействовать свержению коммунистов в России: «Фантастический и дикий проект»[63].
Он отмечал, что в Китае тогда было много маршалов, почти все они были для Белого дела непригодны по политическим соображениям и из-за их продажности.
Но для желающих стать наемниками не было непреодолимых барьеров. Ситуацию упрощало еще и то, что между лидерами белоэмиграции Дальнего Востока не было единства. Если большинство каппелевцев, в том числе и генерал Вержбицкий, четко следовало указаниям РОВСа, то атаман Семенов и его окружение игнорировали их. РОВСу тяжело было контролировать ситуацию не только из-за географической удаленности Дальнего Востока от европейских центров белоэмиграции, где эта организация была сильна, но и из-за того, что среди каппелевцев не было единства в вопросе об отношении к наемничеству.
В числе тех, кто положительно относился к переходу русских на китайскую военную службу, был один из близких соратников генерал-лейтенанта Каппеля, генерал-майор Константин Петрович Нечаев. В Первую мировую войну он командовал эскадроном. Во время Гражданской войны выдвинулся как командир Волжской кавалерийской бригады Каппелевского корпуса, отличившись при взятии Казани в августе 1918 г. и захвате золотого запаса России. Нечаев резко разошелся после смерти Каппеля с руководством, пришедшим ему на смену. В Чите, после отхода каппелевцев из Сибири в Забайкалье, он не сошелся во взглядах с генералами Лохвицким и Вержбицким и принял «ориентацию атамана Семенова». Кое-кто ошибочно считал, что здесь и были корни будущей вражды Меркулова и Нечаева, которая-де относится еще ко времени Колчака, когда якобы Меркулов служил полковником в армии Верховного Правителя, а Нечаев – в армии Г. М. Семенова[64]. На деле Меркулов никогда вообще не служил в армии и был гражданским человеком. Нечаев же как раз служил у Колчака комбригом в корпусе Каппеля и к Г. М. Семенову попал уже в 1920 г. В отношении Меркулова существует еще одна ошибка, что он якобы по 1931 г. был «старшим советником Шаньдунской провинции Чжан Цзучана»[65]. На деле Чжан Цзучан, после своей неудавшейся авантюры в Квантуне, в 1929 г. окончательно сходит с политической арены Китая и теряет все свои прежние достижения, а Меркулов лишается всех былых постов на китайской службе еще раньше.
Каппелевцы не желали подчиняться Г. М. Семенову, которого они не без оснований считали одним из виновников поражения Белого движения. Своими действиями он разжигал партизанское движение в белом тылу, творя зверства по отношению к населению, из-за чего большая часть забайкальских казаков в конце концов даже восстала против него. Он регулярно задерживал и захватывал стратегически важные грузы для Белой армии и ценности для оплаты за них. Г. М. Семенов не послал на фронт против большевиков ни одного казака, когда армия Колчака истекала кровью. Но Нечаев, несмотря на это, принял его сторону. Дело в том, что лидер Белого движения в Сибири Колчак незадолго до своей гибели передал полноту власти забайкальскому атаману, и это стало одной из причин лояльного отношения к нему Нечаева.
На момент ухода белых в эмиграцию Нечаев не был одним из ее вождей, поскольку из-за его отношений с Г. М. Семеновым влияние Константина Петровича на каппелевцев снизилось. Ситуация изменилась с уходом белых в Китай, где они оказались перед угрозой голодной гибели. Сам Нечаев работал простым извозчиком в Харбине. В это время он «политикой не интересовался и в ней не разбирался, но с нетерпением ждал времени, когда можно будет вновь начать борьбу с большевиками»[66]. По данным журналиста Ильина, «Нечаев и его жена сами работали, ухаживая за своими конями. Его супруга – настоящая жена кавалериста – она проделала весь Сибирский поход на лошади, бранится, как хороший вахмистр, ездит, как гусар»[67]. Лукомский писал о Нечаеве как о «разгульном и доблестном генерале»[68].
Поражения в войне против У Пэйфу вынудили Чжан Цзолина ускорить формирование русских частей. Летом 1924 г. китайцы обсуждали кандидатуру начальника Русского отряда, Кудлаенко предложил на эту роль несколько имен и в их числе – Нечаева и Глебова. По всем показателям они считались лучшими белогвардейскими генералами на востоке России[69]. Для привлечения большего числа русских в наемники требовалось авторитетное имя. Это имя было у того и у другого. По мнению видного русского наемника, полковника Н. Николаева, «назначение Нечаева произошло случайно»[70], так как Кудлаенко назвал его в числе других «боевых генералов» наобум, а китайцам было из кого выбрать. Глебов был занят делами обустройства шанхайской группы беженцев и заявил о том, что он станет во главе наемных русских войск лишь в случае, если командование этим отрядом будет всецело находиться в его руках. При этом Глебов, не участвуя сам в китайской гражданской войне, сыграл потом очень важную роль в противодействии акциям коммунистов против Нечаевского отряда.
Новый отряд из русских наемников поручили сформировать полковнику В. А. Чехову[71], а возглавить – генерал-майору К. П. Нечаеву[72]. Возможно, Чжан Цзолин не хотел снова вверять это дело Плешкову, так как это имя стало для многих белогвардейцев одиозным после неудачи 1923 г. и маньчжурский диктатор опасался, что русские теперь в его отряд не пойдут. Кроме того, Плешков тогда испытывал проблемы со здоровьем, и это ограничивало возможность использования его как начальника отряда. С другой стороны, в Маньчжурии было много генералов, обладающих большим, чем у Плешкова, боевым опытом: он просидел всю Гражданскую войну в Маньчжурии, вдали от боев. Поэтому Нечаев был более предпочтителен.
Константин Петрович в качестве извозчика командира отряда развозил пассажиров по Харбину и неожиданно для себя получил телеграмму от Кудлаенко, с приказом немедленно выезжать в Мукден для командования русским отрядом. Это был достойный выбор, позволивший решить вопросы, которые не были под силу другим генералам. Кудлаенко представил Нечаева маршалу Чжан Цзучану, при войсках которого решили формировать Русскую бригаду, и тот сразу дал Нечаеву чин полковника. Решили сначала сформировать отряд в 400–500 человек пехоты при двух орудиях. Некоторые историки, в том числе А. В. Окороков, ошибочно считают, что русский отряд был создан в ноябре 1924 г., а сам Нечаев был «организатор и командующий Шаньдунской армией»[73]. На самом деле уже к концу сентября 1924 г. ядро отряда было сформировано, и он был принят под командование Нечаевым. Сам Константин Петрович, хотя и достиг больших высот в армии Чжан Цзучана, никогда выше командира дивизии и Русской группы не поднимался. Командующим Шаньдунской армией был Чжан Цзучан.
Сами китайцы к организации русского отряда относились халатно. Так, за первыми пополнениями для своего отряда Нечаеву пришлось ехать в Харбин на собственные деньги, а затем и за свой счет отправлять их к месту назначения, так как китайцы «забыли» профинансировать эту поездку. Такое начало наводило на грустные мысли, но долго думать не приходилось, и нужно было исправлять ситуацию. Нечаев быстро нашел нужное число людей, так как недостатка в бедствующих русских не было, да и многих привлекала его фигура, но возникла другая проблема – с вооружением. Негативным моментом при формировании русских наемных частей было то, что его поставщики сбывали на китайском рынке «всякую дрянь», без должного количества патронов[74].
Призыв Нечаева вступать в наемники нашел самый широкий отклик у безработных или работающих на тяжелых работах, в том числе на лесозаготовках, белогвардейцев, так как найти любую, даже самую тяжелую и низкооплачиваемую работу в Китае тогда было почти невозможно. Положение осложнялось тем, что у многих были с собой семьи. Запись в наемники поэтому служила для многих русских единственным выходом из положения. При этом многие, даже младшие офицеры белых армий, делали в китайской армии карьеру. Так, поступивший 2 ноября 1924 г. туда фельдфебелем Карманов за три года стал полковником[75].
Содействовал записи в наемники и Н. Меркулов, который стал военным советником при Чжан Цзолине еще до создания этого отряда, преуспел в китайских интригах и сколотил крупный капитал, позволивший ему профинансировать создание первых русских фашистских организаций и их органов печати[76]. Меркулов даже пытался конкурировать с Нечаевым в главенстве над русскими наемниками. Но, хотя он и располагал крупными суммами денег, делать это ему было трудно, поскольку соперник был прославленным генералом, в свое время близким к человеку-легенде Каппелю, а Меркулов всего лишь «гражданским», не имевшим такого авторитета.
Несмотря на то что отряды русских белых на военной службе в Китае в то время отметились практически у всех, даже «красных» маршалов, большинство их все же оказалось под знаменами Чжан Цзучана[77], заявившего открыто о своем антикоммунизме и привлекшего тем самым лучших русских военных. Параллельно отряду Чжан Цзучана, у Чжан Цзолина также был русский отряд братьев офицеров Меншиковых, достигавший, впрочем, по некоторым данным, 3 тысяч человек[78].
Реально первые шаги в создании русского отряда сделали полковники русской службы Чехов и Макаренко. В Мукдене, в местности Императорская Могила, сформировали 1-ю роту в 90 штыков поручика Наумова, пулеметную команду из 3 пулеметов ротмистра Делекторского, бомбометную команду из 3 бомбометов ротмистра Букаса[79] и легкую батарею из 2 легких орудий калибра 75-мм полковника Кострова. В пулеметчики, бомбометчики и артиллеристы набрали много людей из тех, кто первоначально записался в пехоту. Оказалось, что многие из пехотинцев отлично управляются с пулеметами и артиллерией, овладев ими за несколько лет войны в совершенстве. Все эти части были готовы к 23 сентября. Их погрузили в вагоны и направили к городу Шаньхайгуаню. На полпути к нему к имевшимся русским частям присоединилась 2-я пехотная рота.
Формирование отряда облегчалось тем, что Нечаев имел связи не только с каппелевцами, но и другими антисоветскими формированиями на Дальнем Востоке. Поэтому в его отряде присутствовали семеновцы и переехавшие из Западного Китая в Маньчжурию анненковцы, лидерами которых были офицеры Михайлов[80], Размазин, Карманов, Иларьев, вскоре достигшие заметных высот в Нечаевском отряде. Михайлов, будучи зятем Меркулова, сделал на китайской службе быструю карьеру. Не успел он прийти на службу к Чжан Цзучану «офицером для поручений» в чине майора, как стал полковником и затем генерал-майором. Журналист Ильин писал: «Михайлов ездит с телохранителем, китайским солдатом, вооруженным «маузером» и обвешанным патронами»[81].
Среди командиров отряда было много казаков. Большую роль здесь играли амурские казаки – начальник конвоя Чжан Цзучана есаул Танаев и один из начальников русской кавалерии есаул Пастухин. Много было здесь и забайкальских казаков. Среди них выделялся генерал И. Ф. Шильников {3}, имевший с Чжан Цзолином старые связи и которого маньчжурский диктатор знал как руководителя одной крупной офицерской организации, связанной с белыми партизанскими отрядами в России[82]. Среди других забайкальцев – генерал-майор китайской службы Куклин, генерал русской службы Маковкин, офицер Трухин и другие. Были и сибирские казаки, среди которых особую роль играл видный офицер Г. П. Люсилин. На видных постах среди русских наемников были офицеры Приморского драгунского полка, в том числе будущие начальники частей Русской группы В. С. Семенов {4} и А. А. Тихобразов[83], П. П. Квятковский и другие[84].
В наемники подались и люди, не бывшие в Белой армии: «зеленая молодежь», харбинские реалисты и др[85]. Был и почти негодный элемент – морально разложившиеся солдаты и офицеры, или, как их называли эмигранты, «ночлежники»[86]. При этом сами они нередко относились к такому своему поступку просто как к поступлению на работу[87]. Естественно, этот элемент не был ценным приобретением для русского отряда, и приходилось тратить немало сил и времени, чтобы сделать из них боеспособные части.
Поступавшие в китайскую армию подписывали выгодный контракт, по которому после окончания боевых действий можно было остаться в армии на положении уже китайского военнослужащего, а по увольнении выбрать для жительства любое место. В контракте была обозначена особая плата за взятие трофеев: 1) винтовка – 50 долларов; 2) маузер или пулемет – 100 долларов; 3) пушка – до 10 тысяч долларов; 4) батарея – 20 тысяч долларов. За взятие в плен: 1) строевого офицера – 1000 долларов; 2) штабного офицера – 3000 долларов; 3) генерала – 5000 долларов. За взятие укреплений противника или городов участникам боевых действий выдавалось особое вознаграждение. «Заключивший контракт, в свою очередь, обязывался служить в иностранном легионе, принимать участие в военных действиях и БЕСПРЕКОСЛОВНО исполнять все распоряжения и приказания НАЧАЛЬСТВА»[88].
По данным коммунистов, «в подавляющем большинстве своем – это люди, почти со школьной скамьи попавшие на фронт империалистической или гражданской войны и затем в течение долгих лет беспрерывно воевавшие и не знавшие никакого другого дела и никакой другой обстановки, кроме старой вонючей походной казармы. В этой казарме они опустились и одичали, утратив человеческий облик, превратившись в каких-то профессионалов войны, не умеющих ни ориентироваться, ни существовать в мирной обстановке. Это те кадры, которые может в любой момент завербовать какая угодно военная авантюра. Это те люди, которые готовы по сходной цене продать свою застарелую привычку к походу и к сидению в окопах в любые руки, лишь бы вербующий их авантюрист написал на своем знамени какой-нибудь самый затасканный антисоветский лозунг. Ненависть ко всему большевистскому впитана их организмами годами, и от этого яда они уже никогда не смогут освободиться»[89].
Такая пестрота русских наемников была отрицательной стороной, так как это не способствовало их сплочению. Нечаев в беседе с Лукомским не скрывал проблем отряда и прямо говорил ему, что «вообще, офицеры и солдаты очень опустились. Есть, конечно, известный процент вполне сохранивших воинский облик и дисциплину, но главная масса – развращена и распущена. Чтобы создать значительную прочную силу, нужно много поработать и расправиться беспощадно с негодным элементом. Солдат подобрать к рукам не будет особенно трудно, с офицерами же гораздо труднее. Даже в моем маленьком отряде мне стоит громадного труда поддерживать строгую дисциплину среди офицеров. Многих пришлось выгнать из отряда»[90].
По данным самих наемников, даже в самые лучшие времена Нечаевского отряда в его составе никогда не было больше 3 тысяч человек[91].
Русские офицеры и вахмистры на китайской службе получали служебное оружие, которое они имели право носить и вне службы, – автоматический или полуавтоматический пистолет «маузер» с 40 патронами[92].
До самого конца существования Русской группы в ее составе были китайцы. Ими разбавляли русских из-за их малочисленности и стремления в то же время создать побольше подразделений, чтобы всем честолюбивым дать командирские места.
Наемники зачислялись на денежное, приварочное и провиантское довольствие. Это относилось и к животным. Они зачислялись на службу и получали фуражное довольствие. Так, например, в феврале 1928 г. согласно акту комиссии «выбракованных коня, кобылицу, мула и осла приказано счислить с фуражного довольствия»[93]. Таких животных тут же продавали.
Боевые операции
Кампания сентября 1924 г. – марта 1925 г.
После создания отряда русских наемников гражданская война в Китае разгорелась с новой силой. Чжан Цзолин успешно опробовал их боевые качества в китайских условиях. По данным полковника Н. Николаева, китайцы плохо вооружили отряд: выданное оружие часто было негодным, боеприпасов было мало. Несмотря на это, Нечаев повел отряд на «непобедимого» У Пэйфу к Великой Китайской стене: «Слух о движении в числе мукденских армий Русского отряда быстро докатился в преувеличенном виде до противника, и неприятельские войска были охвачены трепетным ужасом»[94].
Первый бой русские дали 28 сентября 1924 г.[95] К началу сражения винтовки имел только каждый третий боец. Патронов было по двести на ствол и на каждого бойца – по две ручные гранаты. Больше 130 километров к Шаньхайгуаню русский отряд шел по испорченной и тяжелой дороге. Особенно тяжело было тащить по ней повозки и орудия.
В это время продолжалось формирование других русских рот, которые вскоре присоединились к своим собратьям.
По данным полковника Н. Николаева, «в первом же бою горсть русских разбила многочисленный отряд из армии У Пэйфу и после этого началось победное шествие маленькой Русской бригады»[96].
По данным участников того боя, «войска У Пэйфу, 9-я дивизия, занимали сильно укрепленные позиции, имея перед ними еще речку[97] и чисто выкошенное поле. Когда китайские войска Чжан Цзучана ничего не могли с ними сделать и все их попытки двинуться в наступление были сейчас же пресекаемы, в бой двинули русских, которые до этого составляли лишь охрану его штаба. Русский отряд вместе с японской ротой из добровольцев-офицеров в 47 человек, участвовавшей совместно с нашим отрядом во всех боях до Тяньцзина, выступил против врага при поддержке своих пулеметчиков и артиллерии. Не обращая внимания на ураганный огонь своего многочисленного противника, имевшего также артиллерию, он двинулся в наступление и, перейдя речку, частью по мосту, частью вброд, сбил врага, который в беспорядке отступил через горы, преследуемый нашими и китайскими частями. После этого боя Чжан Цзучан нашил Нечаеву генеральские погоны»[98].
Во время этого боя атакующие русские под бешеным огнем замешкались, но ситуацию и репутацию русского имени спас полковник Костров, лично возглавивший атаку всех 200 человек. Наумов во время боя оказался «несоответствующим своему назначению» и был заменен подполковником Стекловым, тогда капитаном китайской службы. Уже через несколько боев Стеклов собственным героизмом «восстановил» свой настоящий чин, а вскоре стал и подполковником армии Чжан Цзучана. За этот первый бой русские наемники потеряли 10 человек.
Русский отдельный добровольческий отряд при 3-й дивизии мукденских войск имел тогда 310 человек с нестроевыми чинами. Уже 3 октября 1924 г. русские догнали отходящего противника у деревни Цапынь, где тот пытался задержаться на позициях, «но был опять сбит». По данным командования, «2-я рота ходила в атаку, забыв, что у нее было всего 6 винтовок со штыками, но, благодаря общей растерянности противника, тот даже не принял атаки. Заняв деревушку с боя, 1-я рота Стеклова захватила 12 человек пленных и пошла наперерез отступающему противнику, оказав большую поддержку «доблестному 55-му Китайскому полку». Вместе с ним русские захватили свыше полутора тысяч пленных, 6 орудий и несколько пулеметов. Русские при этом потеряли лишь одного раненым»[99].
После этого у белогвардейцев был вынужденный десятидневный отдых, так как они сильно оторвались от войск Чжан Цзучана. В это время русский отряд стал «14-й бригадой 2-й армии». Питались русские наемники в это время очень своеобразно – свининой без хлеба. Тогда они ожидали подхода новых русских частей – 3-й роты майора Квятковского в 110 человек и Фушуньской роты капитана Мозановского. Эти части сосредоточились 16 октября в Мукдене в полуразрушенном здании на соломе, ожидая отправки на фронт. Среди них был российский генерал Золотарев, кореец по национальности[100]. Вскоре эти роты отправились на соединение с главным русским отрядом.
Русские 18 октября двинулись на фронт с таким же безоружным китайским пополнением. Неожиданно их конный дозор на полпути к Шаньхай-гуаню наткнулся на части У Пэйфу. Несмотря на то что при русско-китайских войсках был обоз, где находились пулеметы, «при первых выстрелах китайцы в панике ринулись обратно к дороге, поднялся крик и шум. Русские, шедшие в хвосте отряда, оказались впереди. Тогда Золотарев обратился к китайскому генералу с требованием оружия, но тот отказал»[101], и полковник Попов сказал этому генералу, что для своей защиты они разоружат его конвой. Напуганный генерал выдал русским два разобранных пулемета. Через полчаса они были готовы к бою. Как вспоминали русские, «один пулемет потащили на сопку правее дороги, второй – левее ее, а на самой дороге, между сопками, залегли наши стрелки с винтовками, с большой охотой отданными им китайцами-обозниками. Часть русских, таким образом, оказалась вооруженной, и все повеселели. В это время по сопкам бегали люди противника и изредка постреливали в нашу сторону. Как только с нашей стороны был открыт пулеметный огонь и русские двинулись вперед, противник побежал с сопок, подаваясь вправо, в горы»[102]. Из опроса пленного выяснилось, что русские наткнулись на войска У Пэйфу, оторвавшиеся от своих при отходе.
После этой неожиданной победы, одержанной почти без оружия, русские двинулись дальше, делая в день, несмотря на удивительную для октября жару, переходы больше 40 километров[103].
По данным русских, «противник в дальнейшем своем отступлении занял сильно укрепленные им позиции в сопках близ деревни Лу-ту-ми (ши), где 17 и 18 октября произошли крайне ожесточенные бои. В бою 18-го числа 2-я рота, вследствие отхода действующего севернее и левее ее 28-го китайского полка, была окружена противником. Выручать ее ходила 1-я рота. В обход противнику был направлен и 55-й Китайский полк, и в результате он, все та же 9-я дивизия, был сбит с позиций и отступил далеко к Лан-чжоу. В этих боях Русский отряд потерял 27 человек»[104].
После этого русские захватили стратегически важный город Шаньхай-гуань. Говорили, что Нечаев здесь «повторил известный маневр генерала Ренненкампфа в Русско-японскую войну»[105]. Произошло это, по данным Н. Николаева, так. «Перейдя с боем Великую Китайскую Стену западнее Шаньхайгуаня, бригада, в составе всего двух рот при пулеметной и бомбометной командах и двух орудиях, зашла в тыл противника на линию железной дороги около города Лан-чжоу, захватив составы, массу пленных, орудия и большие интендантские запасы. Вскоре сюда подошла на пополнение 3-я рота из Харбина. В командование образованным таким образом батальоном вступил генерал-майор русской службы Мельников. Здесь же был создан на скорую руку в течение суток первый русский бронепоезд ротмистра Букас»[106]. Трофейные орудия, бомбометы и пулеметы были поставлены на платформы, их обложили мешками с песком, и «бронепоезд» был готов. Он был вооружен 1 орудием, 1 бомбометом и 4 пулеметами.
По данным русских, Шаньхайгуань взяли так: «27 и 28-го октября бои велись под Великой Китайской Стеной, где противник занимал горный проход, загородив его засекой, оплетенной колючей проволокой. После двухдневного боя, 28-го числа утром, проход был нами занят и противник в панике бежит, бросая по дороге арбы, груженные продуктами, снарядами, патронами и т. п. В эти два дня по фронту 1-й армии нами было взято в плен более 10 тысяч человек. Преследуя 30 октября противника, русский отряд занял станцию Лан-чжоу, где было захвачено много трофеев, снаряжения, вооружения и амуниции, три платформы с аэропланами, два вагона с серебряной валютой. В плен был взят начальник штаба 9-й дивизии, которому Чжан Цзучан приставил к голове револьвер и заставил передать на станцию Шаньхайгуань, чтобы части противника, стоявшие там, сдались. Взятые нами пленные передавались китайцам, которые по регистрации их освобождали на все 4 стороны. Многие из них поступали служить Чжан Цзучану. За время похода жителей приходилось встречать очень мало. Они при нашем приближении или уезжали в Тяньцзинь, или прятались из-за боязни. Те же, которые оставались в деревнях, были настроены к нам очень доброжелательно»[107].
Русский бронепоезд был направлен в Шаньхайгуань, где «было много неприятельских эшелонов с войсками и куда было передано из Ланч-жоу требование о сдаче. Когда бронепоезд подошел к станции, то кем-то сзади его были испорчены стрелки, и когда он, маневрируя, подался назад, то задняя платформа соскочила с рельс. Не смущаясь этим, его начальник Букас предложил командирам четырех стоящих на станции эшелонов сдаться. У них началось продолжительное совещание и, в конце концов, они сдались одному импровизированному бронепоезду без всякого участия наших пехотных частей и были доставлены им в Ланч-жоу»[108].
Так Русская бригада численностью меньше батальона била полностью укомплектованные китайские дивизии. Известие о боевых качествах русских облетело весь Китай, и они стали популярны у всех китайских маршалов.
«Немного отдохнув[109], бригада двинулась на Тяньцзинь, опрокидывая части У Пэйфу, вселяя бодрость и уверенность в соседние мукденские полки. Перед Рождеством был занят Тяньцзинь, где Нечаев был представлен Чжан Цзолину. Все русские получили денежные награды. Тут же к Чжан Цзучану прибыл Меркулов и был назначен при нем старшим советником»[110].
По данным участников боя за Тяньцзинь, русские двинулись в эшелонах в его сторону. Впереди их был русский бронепоезд, «который накануне выезжал за три станции вперед и имел перестрелку с противником, потеряв убитым корнета Филиппова. У могилы убитого эшелоны остановились, помолились, хотя священника у нас не было, и двинулись дальше. Не доезжая одной станции до Тяньцзина, с нами произошла заминка. Находившиеся в городе иностранцы воспротивились нашему входу туда, но мы это сделали, и наши эшелоны вошли на станцию Тяньцзин-главный, где стояло много составов с частями противника, которые нам сдались. Здесь же стояли части Фына, которые изменили У Пэйфу и перешли к нам. Консульский корпус заявил протест: на каком основании в китайской армии иностранные части, русские и японские. Генерал Чжан Цзучан ответил им, что «русских войск у него нет, а есть китайские войска русской национальности, японцев же совсем нет». Но японцы, по требованию своего консула, покинули отряд, который запретил им участвовать в китайской гражданской войне под страхом уголовного преследования и лишения японского гражданства»[111].
Уже в первых боях русские столкнулись с непониманием китайского командования. Как красные, так и белые вспоминают «характерный сюжет из 1924 г. Войска Нечаева занимают фронт. В один прекрасный день части У Пэйфу идут на них в атаку. Почти сразу же Нечаев получает приказ: «Стреляй!» По примеру каппелевцев нечаевцы молчат. Серые шеренги противника медленно продвигаются вперед. Приказ повторяется: «Огонь!» Русские окопы молчат. Штаб в третий раз командует: «Стреляй!!! Скорее!» Молчание. И только когда храбрецы У Пэйфу подходят совсем близко, нечаевцы открывают беглый огонь. Большинство нападавших уложены на месте, остальные обращаются в паническое бегство. Из штаба немедленно появляется конный ординарец: «Шэма ваша не исполняй приказ? Шэма раньше не стреляй?!» Нечаев отвечает: «Да потому, что раньше стрелять не имело смысла. Наша тактика – подпустить противника как можно ближе и расстрелять его почти в упор. Это дает наибольший эффект. Нужна только выдержка, но это – дело тренировки». Штаб отвечает на это: «Ваша ничего не понимай! Твоя не можешь слишком много убивай! Убивай не надо, мало-мало пугай надо!»[112]
Несколько дней до 11 ноября русские отдыхали. Потом их свели в 1-й батальон и двинули дальше на юг. Дойдя до станции Ченг-Сиен Тяньцзинь-Пукоуской железной дороги, они остановились для укомплектования. С 20 ноября они стали 1-й бригадой 2-й армии. Тут же был сформирован 1-й эскадрон Конного дивизиона и прибыл из Тяньцзиня 2-й эскадрон сибирских казаков полковника Размазина. Из-за отсутствия коней эскадроны были пешие. Дивизион принял полковник Бартеньев, офицер 13-го гусарского Нарвского полка[113]. Уже 27 ноября у русских был создан Технический батальон, в который вошли пулеметная и бомбометная роты и команда связи.
Сюда же, в Ченг-Сиен, прибыл в самом начале 1925 г. вызванный из Харбина Чжан Цзучаном «полковник Генштаба» М. А. Михайлов, будущий начштаба Русской группы. В начале 1925 г. командование решило начать операции на Нанкин и Шанхай. В Пукоу 16 января 1925 г. в обстановке полной секретности – запрещено было разводить огонь и курить – их погрузили на катера, шаланды и баржи, двинув вниз по течению Желтой реки для выхода в тыл противнику, генералу Чи Бинвену, чтобы обойти город Чикианг. Шли в ночной тьме, без огней вдоль берега, занятого противником, а места высадки никто хорошо не знал. Сведений о силе врага не было, как «не знали глубины у берегов, где бы можно было пристать судам». Из-за этого русский десант всю ночь проплутал. На рассвете 17 января, после трудного пути, в том числе и по каналам, без лоцмана, они увидели идущие по реке плоты с лесом у самого Чикианга и высадились по ним около города не замеченными врагом. Первым высаживался дивизион Бартеньева, «лихо заскочив на берег», по которому охранение сделало несколько выстрелов. Под его прикрытием высадился весь отряд. После этого они атаковали противника, охваченного паникой, отбросив его от берега. Пехота русских пошла на деревеньку впереди, а конники – вдоль берега. За деревенькой был канал шириной 50 метров, перейти который было невозможно, и тогда русские заставили китайскую полицию дать им лодки. Пока пехота занималась этим, Бартеньев преодолел канал вплавь, заняв деревеньку, откуда бежали в панике враги, сбрасывая с себя при этом, по свидетельству десантников, «все, вплоть до туфель»[114].
Русские пошли к городу по тропинкам через залитые водой рисовые поля. Перешли неглубокий вязкий канал шириной 20 метров и ринулись к железной дороге. В этом бою был убит генерал Мельников. Вместо него Нечаев назначил полковника Стеклова, молодого офицера. По донесению младших офицеров, это случилось так: когда русские пошли в атаку на полотно железной дороги, «во фланг нам был открыт сильный ружейный огонь. Командир батальона Мельников лично вел два взвода к семафору. За валом засели китайцы, которые стреляли, не целясь, больше вверх, так что поражений наших не было. Шагов за 100 до вала эти два взвода, сбросив скатки и передохнув минуту, бросились с Мельниковым в атаку. Противник частью бежал из-за вала, залег в канаве за ним и был взят в плен. Во время атаки был тяжело ранен полковник Гуськов (Гульков). Ранил его сзади умирающий китаец. Ранен был в грудь навылет и поручик Филиппович»[115]. Русские продвинулись за вал, но залегли «из-за меткого ураганного огня. Выяснилось, что стреляли европейские колониальные войска, принявшие нас за хунхузов и прекратившие бой, когда они разобрали, в чем дело. В это время и был смертельно ранен Мельников[116]. Тогда же в нашем тылу была слышна орудийная стрельба и временами видны взрывы»[117]. Это помогал десанту русский бронепоезд «Чан-Чжен» поручика Булычева, подошедший с другого направления.
Не выдержав сильного артиллерийско-ружейного огня, русские роты отошли за вал. Большую часть раненых не успели забрать. «На следующий день они были найдены с отрубленными головами»[118].
В ночь с 17 на 18 января 1925 г. противник оставил Чикианг. Утром 18 января он был занят русскими. Успехи белогвардейцев сильно взволновали коммунистов. Так, нарком иностранных дел СССР Чичерин 16 января того же года сообщал одному из чекистов, возглавлявшему проведение операций против белоэмиграции, что Нечаевский отряд «белых кондотьеров безнаказанно разгуливает по всему Китаю и, пользуясь своей высокой военной квалификацией, одерживает победы». Далее он указывал на необходимость ликвидации отряда с помощью официального дипломатического давления и на разложение его через каналы ГПУ[119].
Во время этой кампании, по данным самих китайцев, русские особенно отличились при взятии города Чжэньцзян[120].
В следующих боях у крепости Каоинь был убит генерал Золотарев, штаб-офицер для поручений отряда и были ранены несколько офицеров. Особенно тяжела для белогвардейцев была потеря старых кадровых офицеров Золотарева и Мельникова[121].
Уже 20 января русские высадились с десантных судов менее чем в 10 километрах от крепости Кианинг, где были войска противника генерала Чи Бинвена. При этом менее чем в 5 километрах от крепости уже шел бой – это войска генерала Пи, шедшие впереди, выбивали врага из городских предместий. При этом весь день шел сильный дождь. Накануне этого боя майор Штин пишет: «Делал смотр полку. Нечаев сказал, что скоро выступаем на юг. Слава Богу, а то надоело тут стоять. Тоска зеленая, кроме как пить, ничего, кажется, и не остается делать. Утром – занятия, потом – обед, ну, выпьешь. Потом часа два спишь, опять немного в роте занятий, потом – ужин, снова выпьешь, и так все время»[122].
Видя, что китайские части не могут овладеть крепостью Кианинг, Чжан Цзучан назначил Нечаева командующим фронтом на этом участке. По данным русских, «21-го января вечером слышна была сильная орудийная стрельба, причем подходивший неприятельский пароход освещал нас прожектором»[123]. К ночи генерал Пи попросил Нечаева помочь его выдохшимся войскам. Тот, не желая рисковать, это делать ночью отказался и повел свои силы в бой ранним утром, подойдя с ними почти к самой крепости. Перед крепостью оставались последние укрепления, заняв которые можно было приступать к операции по овладению пригородами, а потом и центром. «Противник занимал вал, насыпанный в чистом поле. Не прошло и полчаса, как громкое «ура!» заставило противника бежать в пригород перед крепостью. Вскоре враг был выбит и оттуда. Он заперся в крепости, разбив все магазины». Русские спокойно подошли к ней и, отдохнув перед штурмом, заняли пригород и окопы вокруг него.
Нечаев не стал брать крепость в лоб, опасаясь больших потерь, а набрал взвод из самых метких стрелков 3-й роты и отправился с ними к господствующей над городом горе, на которой был монастырь. Туда же затащили взятые в пригороде «малые клиновые орудия». С горы крепость была видна как на ладони. Нечаев приказал стрелкам рассыпаться между камнями на горе и выбить огнем всех врагов, бывших в пределах досягаемости их винтовок. Солдат противника, рассыпанных по всему периметру крепости, особенно хорошо было видно на западной и южной ее стенах. Началась меткая стрельба. Русские снайперы, как в тире, выбивали солдат противника. И вот враги сначала забегали по стенам, а потом и вовсе побежали с них. В ответ из крепости по горе был открыт сильный орудийный огонь, но стрелять снизу вверх неудобно и малопродуктивно, и поэтому нечаевцы со своим командиром не пострадали. Нечаев лежал между ними, стрелками и телефонистами, среди камней и продолжал руководить боем.
В это время нечаевцам стало известно, что накануне этого боя в город Кианинг, не зная о начавшихся здесь событиях, прибыли из Шанхая восемь русских купцов с материей. Их заподозрили в шпионаже и обезглавили. По данным участника штурма Кианинга, «почти вся бригада пылала жаждой мести, и если бы добрались до крепости, то никого бы в живых не оставили, что и было известно противнику»[124]. Иностранные историки пишут, что отряд Нечаева «сеял, где проходил, ужас. Дрались русские отчаянно, зная, какая участь ждет не имеющих гражданства пленных. Их называли «джентльменами удачи», и немного можно найти других примеров, когда люди столь храбро бились ради столь чуждой им идеи»[125].
Спасло гарнизон этой крепости Кианинг то, что он после пятидневного боя 29 января все же сдался. Одновременно с ее штурмом 26 января русскими наемниками был с боем взят город Уси, чему очень сильно содействовал своим огнем русский бронепоезд.
Всего за время боев 17 и 25–29 января русские потеряли 62 человека.
В это время в 1925 г. был создан второй русский бронепоезд, вошедший в броневой дивизион полковника-артиллериста Кострова.
По данным документов, «в короткое время своей доблестью Нечаевцы затмили славу даже знаменитой Китайской бригады хунхузов, которой командовал легендарный генерал Чу Ю-Пу, сподвижник Чжан Цзолина»[126].
В то время, по оценкам Лукомского, численность русских наемников составляла 800 человек[127] и, несмотря на потери, неуклонно увеличивалась.
К сожалению, некоторые русские пытались продвинуться на китайской службе, не считаясь ни с чем и шагая по трупам своих же русских. Среди них был полковник Макаренко, вскоре ставший генералом. Другие, вроде Чехова, получали такие чины за то, что вовремя присоседились к славе Нечаева. Впоследствии Чехова поставили во главе броневых сил, в составе которых были прославившиеся позже бронепоезда «Пекин», «Шаньдун», «Чендян» и др. Сначала «бронепоездами» были небольшие железнодорожные составы из простых платформ, обложенных мешками с песком вместо броневых плит. За два следующих года число русских бронепоездов дошло до 17 и они вошли сначала в состав особой бригады, а затем дивизии бронепоездов. Но одновременно никогда такого количества бронепоездов у русских не было. Просто на смену разбитым в бою и захваченным противником бронепоездам впоследствии строились новые.
В январе – марте 1925 г. русские одержали целый ряд побед над врагом в районе Нанкина – Шанхая, которые были даже отмечены в информационной сводке Разведывательного управления Красной армии[128]. По другим данным, «в последних боях под Шанхаем большую роль сыграли русские отряды, служащие в армии маршала Лу-Юнг-Сяна. Русские находятся под командой одного из начальников армии генерала Чан-Цу-Лина. Они приняли китайское подданство. При наступлении русских китайские войска Чи-Тси-Хуана (Ци Сиюаня), несмотря на огромный численный перевес, буквально растаяли и разбежались, так что, например, 600 китайских солдат, защищавших железнодорожную станцию, отступили перед тремя русскими»[129].
В результате русские разбили противника по течению реки Янцзы уже в январе. По данным источников, по сравнению с прошлым годом, благодаря русским наемникам у Чжан Цзучана, роли китайских командиров поменялись. Ци защищал теперь ту линию, которую оборонял от него генерал Чжан Цзучана Лю (Лу). Лу же вместе с Чжан Цзучаном вели на Ци наступление по тому пути, по которому на них он наступал год назад. По данным коммунистов, «на сей раз войска Лу победили. При этом немалую роль сыграла здесь кучка белогвардейцев, состоявшая в рядах Мукденской армии и наводившая на китайские войска панику»[130].
Бронедивизион Кострова «в конце января 1925 г. занял Шанхай, высадив там десант. Последний союзник У Пэйфу – генерал Чи-би-вен бежал в Японию. Бронепоезда, закончив свои действия, 3 февраля 1925 г. заняли город У-Си в 250 километрах от Шанхая, где и остановились для приведения себя в порядок и укомплектования». Огромный Шанхай с трехмиллионным населением был взят двумя русскими бронепоездами! Ожидалось столкновение с Сун Чуанфаном, но Чжан Цзучану удалось договориться с ним миром, и столкновение было отсрочено[131]. Но войскам Чжан Цзучана, в том числе русским, пришлось покинуть занятый ими район.
Об успешности действий русских говорит то, что уже в начале 1925 г. коммунисты не раз выражали протест «по поводу нахождения на китайской территории белогвардейского отряда, известного под именем «1-й Русской смешанной бригады», оперировавшего между Шанхаем и Нанкином»[132].
Чжан Цзучан тогда всем наемникам предписал принять китайское гражданство, о чем известил коммунистов, «которые назвали это незаконным, а принятие бывших граждан России в китайскую армию – прямым нарушением советско-китайского соглашения»[133]. По нему русские не должны были допускаться на службу в китайских силовых структурах.
До 15 февраля большая часть русских находилась в районе Кианинга, после чего перешла в Чанчжоу. На фронте было затишье, чем наши наемники воспользовались для переформирования и пополнения, в том числе за счет прибывших из Шанхая казаков генерала Глебова. Были на их основе созданы и военно-административные органы. В этот момент возник среди русских первый серьезный конфликт. Видя легкие победы, молодые офицеры стали уклоняться от рутинной работы по бригаде, без которой невозможно поддержание подразделения на боевом уровне – обучение солдат, каждодневная работа с ними и т. п.[134] Наряду с этим проявились интриги, направленные на то, чтобы занять лучшее место. Они были во многом направлены против Нечаева. За его спиной стали расти неизвестные ранее Чехов и Макаренко, участвовавшие в формировании первых частей Русского отряда. Очень быстро бесталанный Чехов стал начальником штаба бригады Нечаева и тем не менее интриговал за спиной Константина Петровича[135]. По данным Н. Николаева, «в этом отношении выгодно отличался доблестный и серьезный командир Конного дивизиона полковник Бартеньев. К этому времени у него был только один конный взвод, остальные, за исключением офицеров, были пешими. Горная батарея не имела орудий. Инженерные силы бригады полковника Макаренко представляли собой лишь одну маленькую команду для связи»[136]. Поэтому решили набрать еще полторы тысячи русских и командировали для этой цели в Мукден полковника Генштаба Л. Л. Ловцевича.
Тогда же произошла встреча Нечаева с Лукомским. Последний вспоминает: «Однажды днем ко мне пришел неизвестный русский офицер, передавший письмо от Нечаева. Он писал, что с отрядом дошел до Шанхая, и просил разрешения приехать ко мне ночью на свидание, которое я дал. После 11 часов вечера приехал Нечаев на автомобиле. Мы познакомились и беседовали почти до утра. Он рассказал, на каких условиях и как был создан отряд. Нечаев сказал, что они смотрят на свое участие в китайской смуте как на временное явление, чтобы ценой его купить право иметь в Маньчжурии постоянный русский отряд, который потом можно будет увеличить и употребить на борьбу с большевиками. Он рассказал о бедствиях отряда, идущего в авангарде Маньчжурского корпуса, сказав, что главная тяжесть боев лежит на русских. Несколько раз он сталкивался со скрытым наружным влиянием и руководством со стороны японцев. Смеясь, рассказал, что, подходя к Нанкину как-то под вечер, его отряд, численностью тогда около 2500 человек[137], натолкнулся на невероятно упорное сопротивление китайцев. Начальник его авангарда доносит, что продвинуться дальше не может. Нечаев, ничего не понимая и привыкший к тому, что китайцы сразу отступают, когда выясняют стремление противника «дойти до штыка», решает сам проверить, в чем дело. Он пробирается вперед. Неприятель стреляет метко и спокойно. Нечаев ползет в цепь. Впечатление такое, что противник готовится к контрудару. Огонь – очень сильный. Нечаев ничего не может понять, но видит, что сделать ничего не может. Приказывает отряду, как только стемнеет, отползти в тыл. Ночью в тылу отряд Нечаева занимает приличную позицию. Он решил ему дать день отдыха. Днем Нечаеву докладывают, что его хотят видеть два японских офицера. Он их принимает, угощает, беседует с ними. Японцы рассказывают, что у них тут рядом небольшая концессия и из-за опасения, что китайцы ее разграбят, с военных судов свезли на берег две роты и они заняли у нее позицию и что накануне на них наступали китайцы, но китайский отряд был странным. Они никогда не видели, чтобы китайцы так спокойно наступали под огнем и так стреляли. Сошлись почти до штыкового удара, чего они, японцы, очень боялись, считая, что многочисленные «китайцы» их опрокинут. Положение их, японцев, было очень тяжелым, но, к их счастью, «китайцы» ночью отступили. Нечаев понял, какой «китайский» отряд преградил ему путь, но ничего японцам не сказал. Ничего не сказали ему и японцы, но просили его передать, «кому надо», что лучше на Нанкин не наступать, чтобы японские концессии не пострадали… Поговорили, выпили и разошлись. Нанкин тогда наступлением не брался. Его просто «обтекли», направляясь на Шанхай. Но и там было приказано не оставаться и в бои не ввязываться. Нечаев сказал, что на другой день они отступают на север, к Тяньцзину»[138].
Таким образом, всего полгода понадобилось горстке белогвардейцев, чтобы в корне изменить положение в Китае, разбить «непобедимого» У Пэйфу и возвысить Чжан Цзолина, сделав его главным кандидатом в правители Китая.
Перемирие (март – октябрь 1925 г.). Операции против хунхузов
В течение апреля – сентября 1925 г. на фронте было перемирие. Май – август того же года 1-я Русская бригада провела в городке Таянфу, по данным самих наемников, «в красивой и здоровой горной местности». Однако русским приходилось стрелять и в этот период. Так, 30 мая, по данным коммунистов, «бывшие царские жандармы и белые контрразведчики приняли активное участие в подавлении всеобщей антиимпериалистической стачки в Шанхае»[139]. Русские также участвовали в экспедициях против хунхузов. Еще в октябре 1924 г. они в первый раз на китайской службе и довольно успешно участвовали в подобной операции. Теперь же, менее чем в 50 километрах от места расположения русских, в деревне Ванянзонцзы появилась банда хунхузов численностью до 450 человек. Так, 20–28 мая 1-я и 2-я роты Стеклова участвовали вместе с китайским полком в их преследовании. В это время был создан 2-й русский батальон подполковника Гурулева, в который вошла и Юнкерская рота. Уже 23 мая он был также брошен на преследование хунхузов. Они прорывались из окружения в район Таянфу. Несмотря на то что хунхузов настигли и изрядно потрепали, ликвидировать их не удалось во многом из-за того, что почти половина русских конников не имела лошадей и не могла поэтому принять участия в преследовании. В результате бандитам удалось прорваться.
Преследование хунхузов ознаменовалось серьезным происшествием. «Отличились» в этом анненковцы, которые зарекомендовали себя в Китае не лучше хунхузов. Кровавые привычки своего атамана они перенесли из России в Китай. Так, отряд Иларьева, подойдя во время преследования хунхузов к огороженному стеной селению Людянлу, приказал его жителям открыть ворота, но жители отказались, опасаясь, что эти конники сами могут быть хунхузами. В то же время они выдали по требованию Иларьева продукты для отряда. Иларьев этим не удовлетворился и приказал всаднику Прудникову залезть на стену и осмотреть город сверху. Тот залез на стену, но был сброшен шестами вниз. При этом откуда-то прозвучал выстрел. Иларьев рассвирепел, приняв это за атаку врага, и приказал дать залп по стене, где находились мужчины этого селения. После этого анненковцы выломали ворота и открыли огонь, как они позднее выражались, «по хунхузам». Последовала короткая схватка, во время которой выстрелом из дробовика получил слепое ранение взводный Леонидов. После этого разъяренные анненковцы наказали все селение. Как говорилось в поступившей потом на них жалобе, в городке было убито 6 человек, в том числе глубоких стариков и девушек. Не менее 13 человек китайцев было ранено. Анненковцы отобрали у жителей 6 винтовок, разгромили две меняльные лавки и похитили оттуда деньги. Нечаев приказал произвести осмотр их личных вещей, и среди них было обнаружено много женского белья и пр. Никто за подобную выходку не понес ответственности, и командование ограничилось лишь тем, что приказало раздать обратно отобранные у населения вещи, заявив, что анненковцы вели себя сами как хунхузы[140]. За них заступился Михайлов, так как он отлично знал Иларьева и его подчиненных еще по службе у Анненкова.
В июле 1925 г. русские наемники участвовали в третьей экспедиции против хунхузов. Бандиты настолько расширили масштабы своей деятельности, что для борьбы против них, «беспредельной братвы», не признающей «пахана», Чжан Цзучан бросил 5 бригад и 1 полк, в том числе белогвардейцев. При этом Нечаев был назначен заместителем начальника этой операции генерала Чу 20 июля. Русские вышли на эту операцию почти в полном составе по направлению на Павенкоу в сторону города Людо на северо-восток. Всю ночь с 20 на 21 июля белогвардейцы шли в темноте по плохой каменистой дороге. Им предписывался охват района действия хунхузов и быстрое сдавливание кольца. Для этого их направили к городу Шилай. Уже в пути оказалось, что китайские карты были составлены неверно. По выходе из Шилая русские разделились на три части-колонны. Левой колонной командовал Стеклов, средней – майор Размазин, и правой – подполковник Гурулев. Связь между отрядами в условиях гор поддерживалась отдельными всадниками.
Подойдя 25 июля к городку Шихо, русские обнаружили, что местные жители не хотят их туда пускать. Накануне 5-я китайская бригада войск Чжан Цзучана объела этот городок, ничего не заплатив, и жители были озлоблены на всех военных. Но, видя, что русские не делают им ничего плохого, жители Шихо добровольно дали им фураж и еду. Возможно, что на них повлияло распоряжение генерала Чу, согласно которому «против тех двух-трех городов, поведение которых, по отношению к правительственным войскам было недоброжелательным, рекомендовалось принимать самые крутые меры, вплоть до стрельбы по ним из бомбометов»[141].
Чтобы отвлечь внимание хунхузов и не допустить их преждевременного бегства, командование стало сначала стягивать в район операции воинские части, одетые в штатское. Утяжеляло операцию то, что пошли сильные дожди, вызвавшие настоящие потопы и разливы мелких ручейков в бурные реки. При переправе через один из них русские утопили четыре ящика с пулеметными лентами, причем едва не утонули два человека.
Тогда операция пошла по незапланированному варианту: хунхузы, поняв, что их пытаются уничтожить, пошли на прорыв еще слабого окружения в районе расположения 5-й китайской бригады, которая не охраняла места возможного прорыва бандитов, как им это поручалось. Русским пришлось преследовать бандитов. Первым настиг противника отряд Стеклова. Согласно его донесению от 26 июля в 19 часов 30 минут, он находился тогда «в деревне Ин-ба в уезде И-суй. В деревне Чи-ба я вел с хунхузами бой два с половиной часа, откуда их выгнал. У меня ранен пулеметчик Раздобреев. Хунхузы побросали всех заложников. Хунхузов было до 400 человек». Уже 29 июля в 11 часов 5 минут от Размазина поступило сообщение: «Встретился с хунхузами. Отходят в горы. Спешите. Находимся в 5—10 верстах от Иш-у-Сана на восток в деревнях Ян-де-зон и То-гу-тэ»[142].
Отходившие от отряда Стеклова хунхузы напоролись на отряд Размазина, который открыл по ним пулеметно-минометный огонь. Хунхузы, которых в этой банде было не меньше 300 человек, разделились на 6 отрядов и бежали в горы, преследуемые русскими. Ежедневно при преследовании белогвардейцами совершались утомительные рейды, каждый более 60 километров по горному бездорожью. Вскоре группы Размазина и Стеклова загнали хунхузов на гору и вступили с ними в бой. Потерь в это время не было, хотя было много заболевших.
Гурулев долго не мог настичь хунхузов. Одной из причин было то, что у него не было хорошего проводника. Проводник, взятый на эту роль Гурулевым в одной деревне, умышленно водил отряд по глухомани, говоря, что «не может найти быстро дорогу». Гурулев приказал выпороть его, и он сразу вывел русских на нужный путь, но время было уже упущено[143]. Тогда решено было щедро платить местным жителям за услуги проводников. Это помогло, и они больше не обманывали русских, не только выводя кратчайшими дорогами к тому или иному объекту, но и проводя для них разведку[144].
Несмотря на все попытки, хунхузам не удавалось оторваться от русских. Так, 30 июля русский дозор донес, что хунхузы обедают километрах в пяти от них. Решено было загнать их в мешок с учетом того, что в случае атаки против них они были бы прижаты к 5-й китайской бригаде. Дозоры хунхузов тоже не спали, и они заблаговременно увидели подходивших русских. Под обстрелом они снялись со стоянки и, не отвечая на него, почти спокойно ушли через порядки злополучной 5-й китайской бригады.
На другой день, 31 июля, часть русских сил соединилась у деревни Пейгазон, где за рекой стоял на сопке штаб 1-го батальона с бомбометами. Подойдя сюда, русские натолкнулись на половину банды, которая здесь обедала. «Хунхузы сразу бросились бежать в горы и, под нашим обстрелом, потеряв 3 убитых и 1 раненого, которых они бросили, отошли за перевал». За ними была отправлена погоня. «Эта утренняя стычка с хунхузами показала, что они вконец измотаны и выбились из сил. После боя они, разделившись на два отряда, ушли в горы». Но и сами русские, их лошади были также сильно вымотаны непрерывным преследованием бандитов. Хунхузы прорвались между двумя русскими отрядами, в панике бросая вещи и сбрасывая с себя одежду для более быстрого бегства[145].
В это время среди русских началась настоящая эпидемия. За короткий срок заболело более 40 человек. Из них не меньше десяти свалились от «солнечного удара». Сами участники рейда писали: «Некоторые уверены, что виновато не солнце, а чай, который приносят жители из деревни и который был ими якобы отравляем. Во всяком случае, от чего бы это ни произошло, но 10 человек всю ночь метались в бреду, а всего лишь несколько часов до того были совершенно здоровы»[146]. Среди заболевших был и Стеклов.
Через день, 2 августа, обессилевших хунхузов снова догнали, и с ними был сильный бой в районе Тенлючанаха. В этом бою, в котором хунхузы были почти добиты, погибли поручик Леонов и унтер-офицер Тустановский. О том, что бандиты находятся на пределе истощения сил, говорило то, что они бросили абсолютно все вещи, кроме оружия и денег. Согласно донесению, «в последний бой в одном километре от Ма-де-тьезы хунхузы и русские сталкивались настолько близко, что переговаривались между собой, и хунхузы заявляли, что их сумели привести в настоящее тяжелое положение только русские, «ламезы». В этом бою хунхузы оставили 16 трупов, наши – 2»[147]. По одной версии, Леонов погиб, когда хунхузы выскочили на русских и обстреляли их, смертельно ранив его в живот, по другой – его убил агент коммунистов Скотак, проникший в отряд. Хунхузы смогли уйти в момент ожесточенного боя из-за того, что неожиданно набежала туча, заслонившая собой луну, из-за чего наступила полная темнота, которой бандиты воспользовались для бегства. Этому содействовала пассивность китайских частей. На всем протяжении операции, которая хоть и не завершилась уничтожением хунхузов в этом районе, но нанесла им сильный удар, русские, незнакомые с местностью, действовали намного лучше китайцев, которые эту местность знали[148].
Бандиты буквально валились с ног перед догонявшими их русскими, но последовало распоряжение китайцев о возвращении и отходе. Причину этого так и не удалось узнать, но впечатление было такое, что кто-то был очень заинтересован в том, чтобы бандитов совсем не уничтожили. Видя это, русские пытались сначала уничтожить хунхузов, а потом выполнить приказ о возвращении, но немедленно последовало еще одно, а затем и другое повторное приказание о возвращении, и наемникам пришлось уходить, фактически выпустив из зубов добычу. Нет никакого сомнения, что следующего боя полностью измотанные хунхузы бы не выдержали[149].
Казалось, ничто тогда не предвещало темного будущего Русскому отряду. К сожалению, генерал Нечаев имел одну слабость: злоупотреблял спиртным, и этим пользовались его противники. По данным генерала Бурлина, «отряд переживает кризис, и был возможным его внутренний взрыв, но потрясение закончилось тем, что был раскрыт заговор и были расстреляны 1 офицер и 4 солдата. Отряд Нечаева, в силу ли проводимой изоляции китайским командованием или же нежеланием самого Нечаева, совершенно оторван от русской общественности. Он является простым орудием в руках дальновидного Чжан Цзучана, в то время как он мог бы сыграть огромную роль в деле русского освободительного движения при условии системного воздействия с нашей стороны как на командный состав, так и на солдатские массы. Упомянутый китайский генерал ведет в целях ослабления русского командования хитрую политику его разъединения: не мешает увлекаться спиртным и прочими излишествами, поощряет интриги, организован «шпионаж». Это приводит к нежелательной атмосфере внутри отряда и вызывает уход людей из него при первом удобном случае»[150].
Кампания октября 1925 г. – апреля 1926 г.
Перемирие неожиданно было прервано в октябре 1925 г. нападением войск Сун Чуанфана на мукденцев. Чжан Цзучан, союзник Чжан Цзолина, выступил 21 октября ему на помощь[151]. Чтобы подбодрить русских, Чжан Цзучан 22 октября присвоил Нечаеву чин генерал-лейтенанта, а Чехову и Кострову – генерал-майоров[152].
К тому времени нечаевцев насчитывалось 1200 человек[153]. Сражаться им пришлось против Сун Чуанфана и старого противника – У Пэйфу, вступивших в союз. Уже 23 октября русский разъезд захватил двух вражеских разведчиков, опросом которых выяснилось, что основные силы врага находятся всего в 13 километрах от них в сильно укрепленном городе Кайфын. Но ожидавшегося сражения здесь не произошло: русских экстренно перебросили под Пукоу, где неприятель теснил силы Чжан Цзучана. Возможно, все это происходило из-за того, что, по данным русского командования, «в частях противника служат русские»[154].
Первые столкновения в конце октября 1925 г. в районе города Сучжоуфу около станций Фундчи, Фуличи и Нансучоуфу для войск Чжан Цзучана были неудачными. Несмотря на то что в этом районе силы Чжан Цзучана насчитывали 35 тысяч человек, они часто обращались в бегство ничтожными по числу и мощи отрядами противника. По данным русских, стоило противнику совершить обход частей Чжан Цзучана, как они бежали. Нередко тысячи солдат Чжан Цзучана бежали из-за обходов одной или двух сотен «маузеристов» врага, не имеющих даже военной экипировки и одетых во что попало[155].
Новый обход врага кончился почти беспорядочным бегством северян, из-за чего русские были поставлены в тяжелейшее положение. Эвакуации как таковой не было, так как значительная часть войск Чжан Цзучана решила перейти на сторону У Пэйфу, и белогвардейцы попали в окружение. Русские бронепоезда при своем отходе от Сучжоуфу вынуждены были самостоятельно прорываться по пока еще не перерезанным железнодорожным путям. Возможно, это стало причиной, по которой броневики не стали забирать русских пехотинцев и конников. В результате пешие русские, среди которых были раненые, бегали в отчаянии от одного китайского эшелона к другому, пытаясь уехать в безопасное место. Из нескольких эшелонов китайцы их прогнали, но потом пустили в один состав за 3 доллара с человека. Оказалось только, что эти китайцы переходят к У Пэйфу. Они ограбили русских и готовились сдать их в руки врага. Помогло белогвардейцам то, что многие из китайцев не хотели переходить к У Пэйфу. Они подняли панику, бросали оружие и бежали. Начальства нигде не было, и кругом царил хаос. Воспользовавшись этим, русские пошли пешком. Идти пришлось быстро, так как где-то справа шел бой, и попасться противнику в малом числе и с ранеными никому не хотелось[156].
В это же время русские наемники понесли большие потери в районе самого города Сюйчжоу в столкновении с войсками Сун Чуанфана[157].
В ноябре 1925 г. отряд Нечаева, находившийся в 400 километрах к югу от Пекина, едва не был уничтожен из-за предательства части войск Чжан Цзолина, которые были подкуплены У Пэйфу. По данным белой контрразведки, этот заговор произошел при активном участии «иностранцев» и коммунистов, заплативших предателям за это 400 тысяч долларов[158]. По данным с фронта, 16 ноября 1925 г. взбунтовалась 5-я дивизия армии Чжан Цзолина, которая открыла огонь по тылу русской бригады. Накануне эта бригада все время сдерживала наступление войск У Пэйфу[159].
Гибели отряда удалось избежать из-за болтливости самих китайцев, благодаря которой последствия заговора удалось минимизировать, но предупредить вовремя всех русских не удалось. Из-за этого 2 ноября на станции Кучен погибло 4 русских бронепоезда со значительной частью их команд[160]. По другим данным, погибли 3 бронепоезда. Этой цифры придерживается русское командование[161].
По официальной версии, дело было так: «Бронепоездам Кострова было приказано погрузить на себя китайский полк и двигаться с ним направлением на Пукоу до соприкосновения с противником, после чего этот полк должен был, выгрузившись, занять позицию. Один броневик должен был явиться обратно с донесением, а остальные – остаться на позиции. По сторонам пути следования бронепоездов тянулся лес и в нем – небольшие деревеньки. Прошли 2–3 станции, и у заднего бронепоезда испортился паровоз. Он стал подавать тревожные гудки[162]. Передние бронепоезда остановились, средний взял пострадавший бронепоезд на буксир, и все двинулись назад, так как два бронепоезда уже для боя не годились. Во время обратного движения на пути следования бронепоездов на линии железной дороги взорвался фугас. Из леса по обеим сторонам дороги появились цепи противника, окружившие бронепоезда и начавшие их обстрел. Китайский полк, не вылезая из бронепоездов, начал отстреливаться от противника, а команды броневиков соскочили с них и заняли вокруг позицию, надеясь отбиться. В этот момент китайский полк, сидевший в бронепоездах, начал стрелять по нашим. Бой шел в течение 6 часов. У наших на винтовках не было штыков, но, в конце концов, не видя возможности отбиться от превосходящего во много раз противника, наши бросились в атаку (всего было до 300 человек), часть, совершенно чудом, под командой майора Делекторского, пробилась к своим. Позже вышел полковник Ганелин. Погибли, в числе других, генерал-майор Костров, полковник Букас и капитан Чернявский»[163]. По данным генерала Ханжина, кроме этих офицеров и генерала, во время этого боя погибли еще как минимум два русских офицера-артиллериста и 40 нижних чинов[164]. Он оценивал потери нечаевцев за ноябрь – декабрь 1925 г. как «значительные»[165].
Полковник Котляров добавил, что погиб еще один бронепоезд, который был направлен Костровым до боя к главным силам Русского отряда с донесением. Машинист не увидел, что мост впереди разобран, и бронепоезд свалился в пропасть. Вся его команда, за исключением одного кочегара, который после этого помешался, погибла.
Рядовые участники тех событий говорили следующее: «Я познобил себе пальцы на ногах и был отправлен в Мукденский госпиталь, где, провалявшись около двух недель, был неожиданно переведен во французский госпиталь, откуда, по прошествии 3–4 дней, был экстренно отправлен в Шанхай. Меня первое время удивляло, что бы это все могло значить? Уже в Шанхае я узнал причину такого перемещения от двоих раненых казаков, привезенных из отряда Нечаева. Станичники были из одной со мной сотни. Оказалось, что китайцы, подкупленные агентами генерала У Пэйфу, хотели совершенно уничтожить нашу бригаду. Нас спасла исключительно наша осторожность. У нас было два оренбургских казака, которые великолепно владеют китайским языком. Им было приказано этого никогда не показывать. Метод такой предосторожности был нами заимствован от самих же китайцев. Оренбуржцам удалось случайно подслушать разговор двух китайских солдат о готовящемся нашем поголовном истреблении, и срок исполнения предательского плана уже почти истек. Немедленно же были приняты меры к предотвращению этой гнусной предательской хитрости. У китайцев, прежде всего, было намерение обезвредить боеспособность наших броневиков[166]. Была послана на их охрану одна полусотня, но было поздно, китайцы налетели на броневики, команды которых совершенно не ожидали нападения от своих же… Поэтому они не оказали почти никакого сопротивления, и одна команда была предательски целиком уничтожена. Правда, во время рукопашной схватки было перебито до 80 человек китайских солдат. Наших погибло до 50 человек. Прибывшая к броневикам полусотня уже попала к окончившейся расправе… Она вступила в бой, и целый китайский полк бросился в панике в бегство. Обозленные предательством, станичники уничтожили при преследовании до 500 человек, немногим удалось избежать заслуженной участи. Броневики были взяты обратно, но один из них был уже сильно попорчен. Из наших, сибиряков, погибло 11 человек. Чжан Цзолин, узнав об этом, принял все меры предосторожности. Китайским солдатам, оставшимся ему верными, было выдано 25 долларов за это. А всем раненым из нашей бригады было выдано по 500 долларов, всем же участникам полусотни, отбившим броневики у мятежников, было выдано по 250 долларов. Теперь Чжан Цзолин с распростертыми объятиями принимает к себе на службу каждого русского. Он только теперь понял, что, не будь у него нашей кавалерии, давно была бы его песенка спета. Во время боевых операций нам платят по 10 долларов ежедневно. Многие, уже заработав деньжонок, решили искать счастья в более миролюбиво настроенных государствах, я тоже думаю уезжать из китайского гама…»[167]
По данным офицера Зубца, «Костров, Мейер, Букас – все старые офицеры бронепоездов остались на поле боя. Раненого Кострова его соратники несли долгое время на руках под сильным огнем. Он был ранен сразу в обе ноги. Носильщиков выбивали одного за другим. Пулей, попавшей в голову, был, наконец, добит и сам Костров. Его положили на землю, закрыв лицо курткой. Противник после побоища не оставил в живых на поле битвы ни одного человека. Озлобленные упорным сопротивлением, китайцы по одному перекололи, перестреляли, перерезали всех, кто еще был жив и кто не догадался или не смог сам себе пустить заранее пулю в лоб»[168].
Некоторые исследователи сегодня допускают, говоря об этом, разные вольности и ошибки. Так, А. В. Окороков пишет «о поднятом на штыки Кострове» во время этого боя. При этом он указывает, что тогда же погибли 4 русских бронепоезда – «Пекин», «Шаньдун», «Тайшань» и «Хонан» – и что 300 русских пленных были обезглавлены в Нанкине[169]. Забегая вперед, надо сказать, что здесь перепутаны два события, произошедшие с разницей ровно в два года. У Кострова в отряде было 240 человек. Если бы произошло так, как пишет Окороков, то никто бы не вышел живым из окружения, при том что, как известно, большая часть костровцев все же спаслась.
По данным майора Штина, отряд русских, бывший в тылу войск Чжан Цзолина, внезапно оказался окруженным врагами: «…их, врагов, была туча, и они принялись расстреливать нас со всех сторон»[170]. В результате более 200 русских нижних чинов были убиты или тяжелоранеными оставлены на поле боя противнику. После этого он пишет, мучаясь тем, что, вероятно, волновало многих русских наемников: «Мы деремся, несем потери, наши люди погибают, ради кого и чего?»[171] Во время боя у Кучена часть русских попала к китайцам в плен. По сообщению французов, пленным русским китайцы отрубали правую руку, а один француз, служивший на франко-бельгийской железной дороге в глубине Китая, в частном письме описывает казнь русских после невероятных издевательств… Зная о том, что русским пленным китайцы рубят головы, один поручик, не желая сдаваться, подорвал себя гранатой[172].
По данным белогвардейских газет, перед началом операций Чжан Цзолина против Фына для усиления боеспособности китайских войск было решено русскую пехоту распылить, придав небольшие русские ячейки по 15–20 человек китайским частям. Такое распыление оказалось роковым. При начавшихся неудачах Чжан Цзолина взбунтовалась и сдалась в плен целая китайская дивизия. Русские, бывшие при этих частях, были или перебиты, или, попав в плен, изуродованы и казнены. При бунте был взорван броневой поезд, а его командир, доблестный полковник Костров, пользовавшийся громадной популярностью и уважением, был убит[173]. Еще очень многие русские расстались с жизнью за эту кампанию. Были потери и при боях за Тяньцзинь, который пришлось в декабре 1925 г. сдать Фыну. Поначалу отношения Фына с Чжан Цзолином были хорошими, но к середине 1925 г. они стали ухудшаться, что подогревали коммунисты, и вскоре стали враждебными.
Советская пресса раздула катастрофу группы Кострова как разгром всей Нечаевской бригады. Слухи об этом были подхвачены мировыми средствами массовой информации. Не стали исключением и белоэмигрантские издания, например парижская газета «Возрождение». В ее номерах за 17, 19, 20 ноября и 19 декабря 1925 г. были помещены статьи, в которых авторы говорили о тяжелых потерях нечаевцев. Данные потерь колебались при этом от 300 человек до почти полной гибели всех наемников, «за исключением нескольких десятков тяжело раненных», брошенных якобы на поле боя и подобранных иностранными докторами.
Впоследствии, после гибели группы Кострова в начале 1926 г., русскими инженерно-техническими кадрами были созданы на заводе в Цзяннани 4 новых бронепоезда: «Шаньдун», «Юньчуй», «Хонан» и «Тайшань». На бронепоездах этой серии простые вагоны обшивались броневыми плитами толщиной 7 сантиметров. Каждый из этих бронепоездов состоял из 8 «отделений» – бронированных или небронированных вагонов и открытых платформ, имел 9 разнокалиберных орудий и 24 тяжелых пулемета.
В команду бронепоездов входили машинисты, орудийные и пулеметные расчеты, инженерный отряд и отряд прикрытия. Через полгода, летом 1926 г., были построены еще более мощные бронепоезда «Хубэй» и «Чжили» с «улучшенным составом брони»[174]. Имевшиеся тогда русские бронепоезда входили в два отряда, первым из которых командовал полковник Попов, вторым – полковник Иевлев[175].
Во время нападения на группу Кострова в Маньчжурии произошел мятеж генерала Го Сунлина против Чжан Цзолина, который едва не кончился крахом маньчжурского диктатора. Мятеж произошел из-за коммунистов, подкупивших Го Сунлина и других китайских генералов, которые действовали в координации с Фыном и У Пэйфу. По мысли коммунистов, после уничтожения главной силы Чжан Цзолина – русских – силы У Пэйфу и Фына должны были добить оставшиеся войска Чжан Цзучана и прийти на помощь мятежникам в Маньчжурии. Советские служащие КВЖД должны были блокировать железную дорогу и не допустить подхода верных Чжан Цзолину войск к Мукдену, где должен был поднять мятеж против своего отца Чжан Сюэлян и генерал Ян Чжоу. Но, несмотря на то что мятеж Го Сунлина начался для заговорщиков удачно, уничтожить белогвардейцев не удалось, и войска Фына и У Пэйфу ограничились лишь взятием Тяньцзиня и дальше продвинуться не смогли. В упорных боях нечаевцы сорвали планы заговорщиков[176]. Они и спасли положение всей Северной коалиции. Оставшихся без поддержки извне заговорщиков в Маньчжурии разгромили. Так белогвардейцы в очередной раз оказали решающее воздействие на всю новейшую историю Китая.
К газетным сообщениям, особенно о потерях сторон, в том числе русских наемников, приходится относиться с осторожностью, так как они нередко были ложными. Так, потеря русскими кавалеристами нескольких человек во время одной из апрельских атак 1926 г. под Пекином была выставлена английскими газетчиками как «разгром казачьей бригады»[177]. Но надо с осторожностью относиться и к официальным данным потерь, о которых заявляло русское командование. Так, оно заявило, что на конец 1925 г. общие потери Русской группы составили всего 107 человек убитыми и ранеными[178], тогда как только за ноябрь 1925 г. реальные потери намного превысили эту цифру. Делалось это командованием из-за того, что оно не хотело «шокировать потерями эмигрантов», опасаясь ущерба для своей репутации, спекуляции этими цифрами недоброжелателями и снижения потока волонтеров.
Сразу после нападения на отряд Кострова разъяренные вероломством китайцев русские 5 ноября 1925 г. перешли в контрнаступление и весь день вели бой с противником, стоивший им 25 раненых. Сражение продолжилось на другой день. По данным его участников, «все утро 6 ноября не переставала артиллерийская канонада и ружейный огонь». Контрнаступление сорвали дрогнувшие китайские части, из-за чего русские оказались неожиданно «охваченными в подкове». В итоге нашим наемникам пришлось отступить, бросив из-за плохих дорог пушки-«хубейки»[179].
Отступали белогвардейцы по железной дороге, подгоняемые кавалерией врага, не рисковавшей, однако, подъезжать к ним слишком близко, зная о меткости их стрельбы. Отходить пришлось под обстрелом местных жителей, которые переходили на сторону врага. Это была разрешенная Чжан Цзучаном самоохрана, в итоге ставшая стрелять и по его войскам.
Отступали к Сучжоуфу непрерывно полтора дня, пройдя 180 километров и падая с ног от усталости. Долгое время русские почти ничего не ели. В это же время была потеряна связь с войсками Чжан Цзучана. В Сучжоуфу 8 ноября они увидели, что «в городе царила полная анархия, по улицам велась стрельба и всюду – грабеж. Китайские солдаты отнимали у жителей одежду и переодевались в нее. Полковник Куклин[180] отправился на станцию в депо достать для отряда составы, но паровозы оказались негодными, машинисты отсутствовали. Тут же на станции стоял брошенный нашими войсками броневик – в бою под Фуличи участвовало два бронепоезда. В час ночи 9 ноября двинулись походным порядком дальше на север. Проходя мимо станции, увидели шедший навстречу броневик, освещавший окрестности сильным прожектором. Чей он был, не знали. Выйдя за город, он двинулся назад и прицепил стоявший на станции пустой состав. С броневика нам крикнули: «Свои, держитесь правой линии!» – и броневик ушел»[181].
Русский конный полк за 11–15 ноября совершил удачную разведку, за которую получил благодарность от командования. Русская пехота перешла в города Таянфу и Тавенкоу к северу от Сучжоуфу. Здесь 26 ноября произошел бой нашего бронепоезда с артиллерией врага, обстреливавшей наши 105-й и Конный полки. В это время пехота и конница противника перешли в атаку, пытаясь обходом зайти русским во фланг и тыл. Но когда они уже угрожали отрезать русский бронепоезд, помогли китайские части Чжан Цзучана – все тот же 55-й полк, который ликвидировал вражеский прорыв. Однако 27–28 ноября русским снова пришлось отражать вражескую атаку. Русский участник боя писал: «Весь день канонада и разведка с обеих сторон аэропланами. Китайское командование предлагало немедленное наступление, русское же, ввиду выгодности наших позиций, настаивало на их предварительном использовании»[182].
Конный русский полк участвовал в преследовании противника, разбитого генералом Фаном, но пехота получила приказ об отходе к городу Фынсен. Однако на другой день обстановка изменилась, и 29 ноября она перешла в наступление, отбив у противника деревню Хуань Цаньцань.
При поддержке двух бронепоездов 30 ноября русские перешли в наступление на город Таянфу. Противник был разбит и в беспорядке отошел к самому городу, были взяты пленные, вооружение и знамя. Несмотря на этот успех, русских отвели на исходные позиции из-за задержки китайских войск Чжан Цзучана. Наступление на Таянфу возобновилось 2 декабря. Участник того сражения писал: «Упорный бой шел до вечера. На левом фланге противник был сбит, но на правом – 55-й китайский полк принужден был несколько отойти назад»[183].
Во время удачной атаки Бартеньева и Куклина, которые повели в бой последние русские резервы – комендантскую полуроту, пеший эскадрон конного полка и нескольких всадников, – была захвачена батарея врага из трех орудий и др. Русские заплатили дорого за этот успех – «был смертельно ранен доблестный полковник Бартеньев». Во главе конного дивизиона был поставлен Куклин. Эти бои стоили русским более 100 человек[184].
Сражение продолжилось 3 декабря. Оно велось по сопкам вдоль железной дороги. В итоге противник был сбит с двух линий обороны. На другой день враг пытался контратаковать и обойти русские фланги, и бой продолжался с переменным успехом. Бой продолжался и 5 декабря. Противник снова пытался обойти русских, но метким артиллерийским огнем нашей батареи и бронепоездов эти попытки были ликвидированы.
6—7 декабря белогвардейцы пытались возобновить наступление. По всему фронту гремела нескончаемая канонада. Поставленная перед русскими задача была выполнена – врага сбили с флангов, фронт выровнялся и был взят Таянфу. За его взятие русские наемники получили от Чжан Цзучана большую сумму наградных денег. Во время боев были ранены генерал-майор Макаренко и капитан Русин. К 10 декабря русские части после упорного боя заняли Тавенкоу, но во время стычки с противником в этом районе 10 декабря русский конный полк потерял двух человек убитыми и нескольких ранеными.
Всего за время боев 26 ноября – 12 декабря отряд потерял 132 человека убитыми и ранеными, что составляло 30 процентов боевого состава Русской группы.
Но в это время отступившая было Народная армия Фына перешла в контратаку против наступавших на Пекин войск Чжан Цзолина. Тяжесть их удара легла на бронепоезд, команда которого состояла из белых русских. Этот поезд пытался ворваться в Пекин, но, получив большие повреждения, отошел назад. В Пекине иностранцами было замечено много пленных, взятых во время последних боев, среди них и русские из армии Ли Чинлина. Эта бригада все время была в головном отряде наступавших на китайскую столицу войск[185].
С 13 декабря 1925 г. после захвата Таянфу русские боевых действий не вели и только проводили разведку. К Новому году они получили от китайцев щедрые подарки, в том числе и хорошую еду[186].
К концу 1925 г. положение группы Чжан Цзолина, Северной коалиции, стабилизировалось. Стеклов писал полковнику Тихобразову 13 декабря 1925 г., что «благополучный исход кампании начинает немного проявляться. Одно время положение было очень и очень тяжелое, и крах был очень близок. Теперь, слава Богу, выровнялись и на юге противник отступает. В то же время со стороны Тяньцзина пришлось открыть новый фронт. В общем, вытащили хвост – увязла голова. Настроение же верхов – хорошее и бодрое. Только весьма сложна вся эта китайская неразбериха. Вчерашние враги неожиданно делаются союзниками. В общем, «каша», и теперь мы «починяем китайскую учредилку». Роли меняются. Когда-то и китайцы были в том же амплуа. Совершенно случайно прочитал, что генерал Хрещатицкий был ранен, «починяя учредилку» в Сирии. Когда же, в конце концов, мы займемся собственными делами?»[187]
Но в это время на горизонте перед русскими грозно замаячил призрак грядущего развала. Положение их осложняется задержками денег. По данным русских офицеров, к началу 1926 г. из-за этого «веру в себя солдат уже потерял»[188]. Подполковник Карманов так писал в это время своему бывшему сослуживцу о положении своих подопечных: «Я завтра не знаю, кого накормить, фураж есть, а люди будут голодать»[189].
До 16 января 1926 г. русские находились на отдыхе. К тому времени мятеж Го Сунлина был почти подавлен. В этой авантюре участвовали не менее 600 коммунистов, которые тайком пробрались в Маньчжурию из СССР. Это были военные инструкторы, советники, агитаторы, многие из которых прибыли из Троицкосавского полка[190].
К Нечаеву 16 января приехали парламентеры врага, в том числе два генерала, которые решили сложить оружие. «Было объявлено 20-го января, что наша группа будет стоять в Вузуне до выяснения обстановки. Началось братание с противником: на их позиции ездил эскадрон Конного полка и был там хорошо принят. Ходили также и одиночные лица. Два наших броневика стояли в это время у самых окопов противника. Все мы по случаю перемирия с У Пэйфу расположились в самом городке. Впереди броневиков путь перед этим был разрушен противником, и 21-го января производилось его исправление»[191]. С У Пэйфу был заключен мир, и его войска разместились рядом с русскими. Но последние, помня, какую роль сыграл У Пэйфу в гибели группы Кострова, не могли признать таких «союзников» и постоянно вступали с ними в конфликты, которые достигли такой остроты, что в конце января Чжан Цзучан распространил среди русских «приказание командирам разъяснить недопустимость некорректного отношения к офицерам и солдатам армии У Пэйфу, находящимся в расположении группы, с которыми в данное время прекращены военные действия»[192].
За время отдыха русских в их адрес поступило от населения много благодарственных отзывов об их поведении. Так, 21 января поступило такое письмо от старосты группы деревень Лючалю. В нем говорилось: «Командиру 2-го Русского конного полка и командиру 3-го дивизиона Сараеву: три эскадрона стояли у нас в деревне Сун-шан-чжан ночь и никого не обидели. Все жители, старые и молодые, их не боялись, что сообщаю и своей подписью свидетельствую»[193]. В другом письме старейшины Лу Лунсяна от 10 февраля говорилось: «65-я дивизия, 2-й конный полк, 3-й дивизион проходил через нашу деревню, ничего не взял и никого не обидел»[194].
Отдых продолжался всего полтора месяца. В конце января русские снова вступили в бой. Многие из них вели себя блестяще. Примером может служить Карлов, который был принят майором и за проявленные героизм и отвагу меньше чем через месяц стал полковником[195]. В это время части У Пэйфу обошли группировку хонанцев, поставив ее в тяжелое положение. Но ее разгрому помешал переход на сторону хонанцев генерала Фана с 6 тысячами солдат от Чжан Цзучана. Еще раньше, под Фуличи, он поставил русских в тяжелейшее положение тем, что бежал с позиций, из-за чего они попали в окружение.
Вскоре русских за 12–19 февраля перебросили на Северный фронт против Фына к Линчену. Утром 19 февраля они при поддержке бронепоездов «Шаньдун» и «Хонан» вели бой под станцией Потучен. На левом фланге русская кавалерия ходила в атаку. В результате противник был выбит из окопов и бежал, а русские его преследовали. На другой день под станцией Фенчиакоу русские дали противнику часовой бой, во время которого сбили его с позиций. По свидетельству командования, наемники сражались замечательно. По его данным, «хорошо дрался и пеший эскадрон китайцев под командой майора Лейбы, и смешанная рота»[196].
На другой день, 21 февраля, выяснилось, что русские так энергично двигались по территории врага, что оказались в его тылу. Тогда они с боем заняли город Чанчжоу. Эта победа была одержана, несмотря даже на то, что «в этот день была страшная буря, ветер с мокрым снегом бил прямо в лицо нашим наступающим частям»[197]. В итоге русские взяли 200 пленных, 4 орудия, 2 бомбомета и снаряды к ним. Через день, 23 февраля, русские дали противнику новый бой у станции Чинсян. Наемники шли в атаку на врага, занимавшего хорошо оборудованные окопы: «Две роты Стеклова сразу же бросились в атаку, за ними двинулись по железнодорожной линии и китайские части, отвлекая противника»[198]. Но их китайские напарники действовали слабо. Впрочем, это не помешало русским в очередной раз одержать победу. Бой был недолгим, и неприятель стал отходить к станции Мачан, куда скоро подошли и наши части. Здесь до 26 февраля обе стороны находились на занимаемых ими позициях, ведя лишь артиллерийскую перестрелку.
Со времени выхода русских со станции Линчен ими было пройдено с боями свыше 100 километров. Победы дались им непросто. Особенно сильно пострадали 3-я и Юнкерская роты. Один из русских бронепоездов был сильно поврежден прямым попаданием снаряда и ушел на ремонт. Это сильно ослабило белогвардейцев, так как бронепоездов осталось мало, при том что один из них всегда находился при Чжан Цзучане «на непредвиденный случай». Среди русских было много награжденных за боевые отличия. Так, 19 и 21 февраля сразу 13 солдат из Комендантской полуроты были произведены в следующий чин. При этом особо отличившийся стрелок В. Седов сразу был переведен из рядовых в фельдфебели. Однако такие сведения награжденных скрывают за собой большие потери. За время боев 19–21 и 23 февраля под Чанчжоу и Синсяном только русских пехотинцев и конников было убито не менее 12 человек. Смертельно ранен был полковник Петухов. В числе погибших был командир Юнкерской роты, майор Штин, а также один подпоручик, по двое старших и младших унтер-офицеров. Пропало без вести 6 человек – 1 фельдфебель и 5 стрелков. Ранено и контужено было 119 человек, из которых 28, в том числе 1 корнет, были китайцами. Среди раненых был начштаба 65-й дивизии полковник Карлов, который, однако, остался в строю. Ранены были также практически все русские начальники, в том числе полковники Стеклов и Размазин, а также 9 других офицеров. Ранения получили 5 старших и 6 младших портупей-юнкеров, 1 вахмистр, 14 фельдфебелей, 8 младших и 9 старших унтер-офицеров и 1 ефрейтор. Остальные 35 были рядовыми[199]. Всего за время февральских боев общие потери русских составили 137 человек, то есть 14 процентов личного состава, а пополнения за это время прибыло лишь 40 человек[200].
Станция Мачан была взята в конце февраля после непродолжительного, но упорного боя. Историк А. В. Окороков ошибочно считает, что эти события имели место месяцем раньше и что во время их был убит генерал Чехов[201]. Как известно, Чехов благополучно дожил до января 1928 г. и с позором был изгнан Чжан Цзучаном со службы, речь о чем будет идти впереди. Он ссылается при этом на вранье советского инструктора Примакова и сам делает непростительную ошибку. Примакова можно понять: этим боем руководил он, Ханин и другие коммунисты и свой проигрыш надо было как-то объяснить. Вот он и объяснял в рамках большевистской привычки, что отступить они отступили, но «и сами нанесли врагу большие потери». Примаков писал, что «цепи белых, одетые в китайскую форму, наступали во весь рост, лишь изредка стреляя. В этом молодцеватом наступлении было видно большое неуважение к врагу и привычка быть победителями»[202].
Русские наемники отличились также при взятии генералом Ли Чинлином в марте 1926 г. Тяньцзиня[203]. Вслед за этим русские, особенно бригада бронепоездов, отличились при взятии в апреле 1926 г. городов Пекин и Нанькоу, сыграв при этом одну из главных ролей[204].
Читать бесплатно другие книги:
