Белоэмигранты на военной службе в Китае Балмасов Сергей

Перемирие (май 1926 г. – февраль 1927 г.). Дело Малакена и Карлова

В начале мая боевые действия на фронте практически прекратились. Журналист Ильин в конце июля пишет: «Сейчас на фронте – затишье. В районе Нанькоуского прохода, дальше в горах, среди густо нагроможденных скал и сопок, занимают позиции армии Чжан Цзолина и У Пэйфу. В резерве – русские. В критические моменты прорывов положение спасают «ломозы». Так было и в последний раз, когда на левом фланге часть войск У Пэйфу, ранее служившая у Фына, снова перешла к нему. Тогда двинулись «ломозы» и положение было восстановлено. В этом месте фронта идет редкая перестрелка, курсирует по железнодорожной линии, идущей на Калган, русский броневик, обстреливая расположение неприятеля. Войска Фына сильно окопались в этом месте, создав линию укрепленных позиций»[230].

Для русских, большая часть которых была отведена с фронта, перемирие означало не только прекращение потерь, но и снижение жалованья, которое им стали выдавать по ставкам мирного времени[231].

В это время, в связи с отсутствием Нечаева, находившегося около месяца при смерти, старшие русские офицеры решили поделить власть. «К Нечаеву никого не пускали. Ранение <…> не прошло для него даром. Одна нога поправилась быстро, но другая, в которой была перебита кость, не поправлялась. В здоровом организме дело кончилось бы пустяком, но у Нечаева все пропитано водкой, и поэтому дело затянулось. Появилось омертвение пальцев и кончилось дело тем, что ему отняли ногу до колена, но и то запоздали, так как после операции он был на пороге смерти»[232]. Но не вражеские пули и снаряды, а действия своих же русских едва не свели Нечаева в могилу. Стоило ему лечь в госпиталь, как его противники решили устранить с командных постов его соратников, что едва не привело к расформированию русских частей в китайской армии. По словам Тихобразова, «известие о «перевороте» в дивизии довело несчастного Нечаева до удара и частичного паралича»[233].

Еще не был взят Пекин, но, пока русские истекали кровью в неравной и героической борьбе, в Цинанфу, в ставке Чжан Цзучана, произошли события, которые самым пагубным образом отразились на судьбе наемников. В это время его советник, Меркулов, решил стать на место Нечаева, воспользовавшись беспомощным состоянием Константина Петровича[234]. Меркулов был подобен ничтожному шакалу. Он, когда «лев был в силе», мог только выть на него издали, но, когда тот был при смерти, решил его загрызть. В мирной обстановке интриги между русскими выплеснулись наружу. Возможно, что они разжигались чекистами для уничтожения Русского отряда.

Уже во второй половине 1925 г. русские офицеры отмечали интриги в своей среде. Так, Стеклов в конце декабря того же года с горечью пишет: «И меня старались сделать большевиком. Кто же? Свои офицеры, Нечаев, которому я как никто был предан. Здесь определенно вырисовывается работа «кирилловцев»[235]. Красные же, учтя момент, использовали их, чтобы разваливать нас. Как мало стойких убежденных людей, когда собственное «я» полностью отсутствует и слабо вырисовывается в винных парах. Вот наша жалкая действительность да плюс к этому большие потери»[236]. Интересно заметить, что до 90 процентов личных документов одного из главных действующих с весны 1926 г. в этих интригах лиц, Тихобразова, посвящено именно этому печальному явлению[237]. Он так говорил об интригах в борьбе за власть и должности: «Вопрос стоит очень просто: мы боремся за возможность лучшего существования, кто нам в этом мешает, с тем будем вести борьбу»[238].

Журналист Ильин во время своего визита в отряд Нечаева пишет: «Михайлов поведал о непримиримых интригах и вражде между ним, Нечаевым и Меркуловым. Нечаева любят солдаты и офицеры, и потому он держится, зато Михайлов и Меркулов его терпеть не могут. Хорват прекрасно отдает себе отчет в интригах, существующих в группе. Меркулова он считает за самого низкого жулика и авантюриста. Как это все ужасно! Дерутся чудесно, храбры, выносливы, кажется, с этой горстью можно весь Китай завоевать, но… интриги и грызня губят все! Хорват рассказывал, что один немец ему говорил, что если бы немцам удалось сформировать у какого-нибудь китайского генерала группу, подобную Нечаевской, то весь Китай был бы в руках Германии и немцев! Боюсь, что это так!»[239]

Но Нечаев, одержавший на поле боя в Китае победы, коренным образом изменившие его историю, по наблюдению современников, годился лишь для «штыковых» атак, но против интриг Меркулова держался с трудом. Не был Константин Петрович готов к подлым «кабинетным» ударам со стороны своих же… Ильин пишет: «Разговор заходит вокруг Меркулова и Нечаева. Иванова[240] презрительно именуют «содержанкой». Михайлов говорит, что Нечаев своей глупой смелостью и бравадой совершенно не жалеет людей, кладет сотнями, жертв – масса, когда, наоборот, задача отряда – стоять как бы над китайскими частями, руководить ими и поддерживать в них дисциплину. Возможно, что в этом и есть доля правды»[241]. Понятно, что это было лишь стремление очернить Нечаева, ведь какая война без жертв, к тому же в Русскую группу шли не только из идейных соображений, но и за деньги. А кто будет их платить, если нет побед, для которых необходимо геройство?

При встрече с Ильиным Меркулов «стал жаловаться на безденежье: «Гроша ломаного нет!» Затем: «Конечно, это между нами – ничего из этой затеи с Русской группой не выйдет! Сволочь все! Сброд! Всем советую – если кто имеет 30 долларов в месяц на какой-нибудь службе, пускай сюда не идет!» Недурно работает для организации Русской группы, во главе которой стоит! Если, спрашивается, подает он такие советы, как глава ее, то как же можно рассчитывать на приток охотников?! Меркулов делает, вернее, устраивает свои дела, богатеет, имеет контору в Мукдене, Тяньцзине, где во главе его сын; арсенал в Циндао, где во главе – второй сын. Наконец, здесь, в Цинанфу, для армии им выстроен завод, делающий сапоги и обмундирование, во главе которого – его друг, инженер Соколовский. Третий сын, самый беспутный, устроен майором и состоит штаб-офицером для поручений при отце, т. е. ничего не делает, получает жалование – и только. Таким образом, Меркулов вернул с барышами вложенные деньги. Наслаждается недурным положением. Упоен властью и тем, что его зовут «превосходительством». И даже своего придворного шута и борзописца, Иванова, имеет, которого может ругать трехэтажным матом и приказывает писать то, что ему, Меркулову, угодно! А Русская группа, как в свое время армия Приморья, не получает по 3 месяца жалования!»[242]

И стоило Нечаеву уйти лишь на некоторое время из отряда, как его противники перессорились между собой. В мае 1926 г. генерал Малакен и начштаба полковник Карлов отказались подчиниться Меркулову. Дело в том, что боевые офицеры не могли подчиниться человеку, не имевшему к армии никакого отношения и постоянно дискредитировавшему русских перед китайцами. К тому времени, по данным генерала Бурлина, между Нечаевым и его заместителем Малакеном давно была вражда. При этом последнего поддерживали Меркулов и Михайлов. Дело в том, что Михайлов был зятем Меркулова, и многое поэтому здесь объяснялось родственными связями. При этом Малакен несколько раз пытался подвинуть Нечаева и занять его место. Бурлин справедливо считал поэтому, что «в отряде Нечаева не все гладко»[243].

Но с уходом Нечаева главным врагом Меркулова стал Малакен. Михайлов для дискредитации последнего стал распространять провокационные слухи, что, по данным контрразведки, в конце 1925 г. Малакен планировал по заданию предателя Гущина поднять восстание в Нечаевском отряде, убить самого Константина Петровича и перейти к Фыну[244].

Вряд ли такие данные стоит рассматривать серьезно, ведь Михайлов и Меркулов в борьбе за власть не гнушались даже такими обвинениями. По делу работы Гущина в отряде Нечаева было проведено расследование, после которого подпольная сеть была ликвидирована, и в случае причастности к ней Малакена он был бы раскрыт.

Меркулова Малакен и Карлов считали виновным в финансовых махинациях с деньгами, предназначенными для уплаты жалованья, о чем и заявили. За отказ подчиниться ему они 21 мая были отстранены от командования и арестованы, причем Карлова китайцы приковали к столбу цепями. По словам полковника Тихобразова, пытавшегося лавировать между враждующими группировками, тогда сторонника Меркулова, «Малакен и начштаба 65-й дивизии Карлов, то ли отупев окончательно от пьянства, то ли находясь под покровительством Нечаева, стали открыто нападать не только на Меркулова и Михайлова, но и на некоторых китайских генералов и даже на самого Тупана Чжан Цзучана. Пока русские ругались между собой, китайцы мало на это обращали внимания, и это даже казалось им выгодным, так как русское единение в их глазах представляло некоторую опасность»[245].

В то же время письма того же Тихобразова представляют Малакена совсем иным человеком. Согласно им, Малакен активно боролся против пьянства у русских. Исчерпав все методы борьбы с ним, он приказал уничтожить запасы водки в русских частях. Этим самым он задел финансовые интересы адмирала Трухачева, советника Меркулова и командира китайской бригады 65-й дивизии генерала Чжао, которые делали на поставках алкоголя крупные деньги, и уволить его решили во многом из-за этого[246].

Действия Малакена и Карлова обусловливались не только личной враждой с некоторыми русскими и китайскими начальниками, но и нежеланием иметь под боком часть из китайцев, доказавшую ранее свою ненадежность, а также справедливым стремлением добиться уплаты задержанного жалованья. В этих условиях Малакен расформировал китайскую бригаду генерала Чжао, входившую в 65-ю дивизию. Однако вместо поддержки действий своих же русских, требовавших не только улучшения их положения, но и выполнения обещанного китайцами, Тихобразов, Меркулов и Михайлов потребовали от Чжан Цзучана устранения Карлова и Малакена. Даже по тем документам, которые оставил Тихобразов для своего обеления, это было сделано очень подло, руками китайцев, того же генерала Чжао, который имел на Малакена и Карлова личную обиду[247]. А сделано это было в первую очередь для того, чтобы устранить опасных конкурентов, пользуясь отсутствием Нечаева, и самим занять их места.

По словам Тихобразова, «Тупан не сразу на это согласился, очень извелся, что у русских все время какие-то дрязги, и чуть не расформировал всех. Вначале он приказал казнить Малакена и Карлова, но его удалось от этого отговорить, сказав, что их только нужно выслать из Шандуна. Их вызвали к нему в штаб, где у них отобрали оружие, а их самих арестовали и связали»[248]. После этого они были отправлены в тюрьму, где подверглись пыткам. Малакен, не выдержав, был вынужден признать Меркулова главнокомандующим и был освобожден из-под ареста и назначен впоследствии на некоторое время начальником дивизии. Зато дело упрямого Карлова вызвало много шума. Китайцы, зная его авторитет среди нечаевцев, опасались его мести и хотели опального начштаба убить в обстановке секретности[249]. Однако сами русские отговорили их от этого, опасаясь восстания всей Русской группы, так как среди белогвардейцев был очень высок авторитет Карлова, видного каппелевца, прославившегося своей доблестью еще во время Гражданской войны в России. Опального начштаба были вынуждены освободить и выслать из Шаньдуна. Противники Нечаева воспользовались этим, чтобы сделать «зачистку» от его сторонников, уволив многих из них, в том числе и Куклина[250], который, однако, впоследствии вернулся. Но ожидаемого эффекта расправа с нечаевцами не принесла. Русские из-за таких эпизодов все больше теряли авторитет в глазах китайцев. Поэтому нередко на их места назначались китайские офицеры и генералы. Так, после дела Карлова – Малакена пост начальника 65-й дивизии занимал до возвращения Нечаева генерал Чжао[251]. Тихобразов же, подсуетившись, стал при нем начальником штаба.

Видя все это, Чжан Цзолин приказал Чжан Цзучану броневую дивизию русских бронепоездов взять под китайское командование[252]. На это место «заговорщики» планировали выдвинуть Чехова, но он «в нужный момент, когда шли пертурбации, спасовал перед китайцами и упустил бронепоезда, которыми теперь стал командовать Чжао»[253].

Чехов остался на второстепенных ролях: он командовал лишь одним из двух броневых дивизионов и был приравнен к почти неизвестному китайскому генералу Лю Шианю[254]. Впоследствии здесь был образован еще один броневой дивизион, и значение Чехова еще больше упало. Таким образом, ограниченный захват власти в Русской группе кончился не так, как этого хотели Меркулов и К^о.

Несмотря на это, Чжао проводил ограниченные мероприятия, которые были полезны русским, например, в июле 1926 г. он ходатайствовал перед Чжан Цзучаном ввиду удорожания жизни повысить русским оклады[255]. Видя усиление среди белогвардейцев агитации против службы из-за отсутствия заботы об инвалидах, Чжао решил исправить ситуацию. По его инициативе для пострадавших русских на китайской службе организовали лечение, стали изготавливать протезы, устраивать при частях и заботиться о них[256].

Но, несмотря на то что Чжао сделал для русских много хорошего, это были во многом попытки как-то сгладить недовольство, которое проявляли к нему русские наемники, и попытка бросить им дополнительную небольшую кость не могла устранить имевшиеся у них негативные моменты, грозившие в боевых условиях нанести боеспособности Русской группы серьезный ущерб.

Возвращение Нечаева

Когда Нечаев оправился от ранения, он сразу поехал в Русскую группу, но ехать ему пришлось не в отдельном вагоне, подобающем его рангу, а в простом поезде. Это говорило о том, что прежнее влияние им было утрачено. Приехав в Цинанфу, он обнаружил, что Чжао не торопится сдавать ему должность, и некоторое время он был «за штатом», так как китайцы «забыли» издать соответствующий приказ об его назначении на прежнее место[257]. Это было весьма символично и свидетельствовало о потере прежнего влияния за время его нахождения в госпитале. Этому положению Нечаева содействовали и его русские недоброжелатели. Однако Чжан Цзучан, проводя смотр, по признанию Тихобразова, увидел, что противники Нечаева даже не смогли нормально показать ему свои подразделения[258], чего при Константине Петровиче не было. Это произошло, по описанию Тихобразова, так: «3 октября 1926 г. – смотр – скандальное представление 165-й бригады – дети и старики. Наши, 105-й полк, плохо выправлены. Вообще, впечатление гадкое. И это при том, что пыли было много, и она скрашивала все дефекты. Тупан отказался от ужина»[259]. Это привело к тому, что Нечаев буквально через день после этого получил прежнюю должность. После этого он сразу стал наводить порядок и назначать на важные посты своих людей, к числу которых принадлежали Стеклов и Смирнов.

Интересно то, что общественности передавали происходившее у нечаевцев в розовом цвете. Например, в парижской эмигрантской газете «Возрождение» об этом писали так: «Дивизия, понесшая значительные потери в боях под Пекином и Нанкоу, теперь пополнена, реорганизована и перевооружена, причем ее артиллерия получила совершенно новые пушки. Маршал Чжан Цзучан в первой половине октября произвел ее частям инспекторский смотр. Все русские части представились в блестящем виде. Был показан полный цикл всех строевых занятий и полевая подготовка войск. Конвойная сотня подполковника Танаева блеснула прекрасной выучкой всадников, отличной выездкой лошадей и лихим сотенным учением. Традиционная казачья джигитовка, рубка и уколы пиками, вызвали всеобщее восхищение. Второй конный полк В. С. Семенова, в составе 6 сотен с пулеметной командой, проделал полковое учение «по сигналам» и «в немую», завершенное стремительной атакой в конном строю. Во время учения маршал несколько раз благодарил полк. Отлично представилась Военно-Инструкторская школа под командой Тарасова, показавшая наступление боевого порядка роты, начиная с дальних дистанций и кончая штыковым ударом. Кроме того, юнкера этой школы продемонстрировали образцовые примеры гимнастики и фехтования. В пехотных частях было обращено особое внимание на маневрирование, применение к местности и метание ручных и ружейных гранат. При этом наибольшее искусство в метании гранат проявили «гренадеры» 105-го пехотного полка. В речи, обращенной к юнкерам, Чжан Цзучан подчеркнул, что с занятием Тяньцзина, Пекина и Калгана борьба с большевиками не кончилась и что он считает своим долгом бороться с ненавистным врагом, где бы он ни появлялся, до полного его уничтожения. Точно так же Чжан Цзучан отметил жертвенное служение «горсти русских храбрецов», продолжающих активную борьбу с большевиками с оружием в руках вместе с его войсками. Наблюдая русские части в бою и в мирной жизни, маршал всегда восхищался величием русского духа, крепостью воинской дисциплины, сознанием долга и корректным отношением их к мирным жителям. Он уверен, что, пройдя через горнило несчастий, русские воины станут еще сильнее и этот «русский дух» в них никогда не погаснет. Обращаясь к русским конным частям, Чжан Цзучан сказал, что они с честью поддержали славные традиции старой русской конницы, которая, по справедливости, считалась лучшей кавалерией в мире. «Большое Вам, русские, спасибо!» – такими словами маршал закончил свое обращение к русским частям. По старому русскому обычаю, все части, бывшие на смотре, получили денежные награды»[260].

Но все это было обыкновенное «очковтирательство», рассчитанное на публику. Как видно из вышеизложенных документов, ситуация была обратна той, что рисовали газетчики. Реально положение было очень серьезно и говорило о том, что при столкновении с более мощными, чем раньше, противниками русские не выдержат. Этому способствовали допущенные в отсутствие Нечаева злоупотребления. По признанию Тихобразова, Нечаев нашел их действия – Михайлова, Меркулова, самого Тихобразова – разваливающими Русский отряд. Главная цель меркуловцев по устранению Нечаева не была достигнута, что во многом было обеспечено, по словам Тихобразова, поддержкой генерала основной массой белогвардейцев[261].

Вернувшись к командованию, Нечаев, у которого с Чжао сложились напряженные отношения, первым делом отменил многие его приказы[262]. Уже в октябре Нечаев отметил, что в интендантстве в его отсутствие было много случаев «нецелевого расходования» или воровства денег. За такое Константин Петрович просто увольнял виновных[263]. Были при этом анекдотичные случаи. Так, Нечаев, уехав после учений 26 октября в Пекин и вернувшись в Цинанфу 31 октября, обнаружил, что за это время исчезло много денег. Было проведено расследование, которое установило, что «начштаба дивизии Тихобразов допустил полный беспорядок в ведении денежной отчетности, неправильное и расточительное расходование денежных сумм и ряд злоупотреблений с ними»[264]. Было также установлено, что товары для интендантства и лавок, обеспечивающих отряд продуктами и товарами первой необходимости, покупались по завышенной цене у спекулянтов[265].

Нечаев пощадил Тихобразова и не стал применять к нему тяжелого наказания, ограничившись «строжайшим выговором» с обещанием в случае непринятия с его стороны мер к исправлению ситуации наказать его более сурово. Кроме того, Тихобразов должен был восполнить «неправильно» израсходованные деньги[266].

Видя свою неспособность «свалить» Нечаева открыто, его противники решили вести борьбу против него тайно. Так, Тихобразов решил в эмигрантских СМИ объявить Нечаеву бойкот, подговорив издателей, чтобы они ничего о нем не печатали: «Это молчание будет хуже критики»[267].

Вслед за боевыми успехами Чжан Цзолин решил увеличить в своих войсках численность русских и в первую очередь бронепоездов. Теперь их число довели до шести и они стали дивизией: 1-я бригада – «Пекин» и «Тайшань» (начальник – генерал Чехов); 2-я бригада – «Хонан» и «Шантунг»[268] (начальник – генерал Лю Шиань); 3-я бригада – «Великая Стена» и «Великая река» (начальник – генерал Ян Таю). Несмотря на то что в броневых силах было много китайских начальников, команды самих бронепоездов состояли почти исключительно из русских. Сами русские наемники сообщали, что «каждый бронепоезд состоит из 5 бронированных платформ-вагонов, оборудованных по последнему слову техники. Вооружены бронепоезда дальнобойными орудиями и пулеметами»[269]. Кроме них имелись бронепоезда с русскими командами в войсках чжилийского маршала Чу Юпу, например превосходившие по мощи остальные броневики Северной коалиции «Чжили» и «Хубэй».

Но положение других частей, пехотных и кавалерийских, было очень тяжелым. Так, 65-я дивизия летом 1926 г. реально существовала лишь на бумаге. Начштаба Русской группы Михайлов провел ее инспекцию и выяснил, что на деле по численности она едва представляла собою полк в 1042 человека, причем 361 из них был китайцем[270].

За каких-то три месяца она сократилась почти на полторы сотни человек[271]. Из всей дивизии почти половина должна была быть уволена по ранению, старости, недостойному поведению, уходу в отпуск или собственному желанию[272]. Фактически за полгода меркуловцы довели Нечаевскую группу до состояния близкого к развалу.

Вооружение дивизии было также неудовлетворительным. Наемники были вооружены не только разнородным оружием, что осложняло их ремонт и снабжение запасными частями и боеприпасами, но и нередко просто неисправными винтовками, пулеметами и орудиями. Михайлов отметил, что «пренебрежение к этому в прошлом стоило многих напрасных жертв и не способствовало успеху действий русских частей, когда недостаток вооружения компенсировался мужеством»[273]. То, что выявил Михайлов при инспекции дивизии, говорило об отсутствии ее боеспособности. На всю дивизию к 19 октября было 717 винтовок разных стран и систем, причем штыков к ним было в 2–3 раза меньше числа стволов. Михайлов отметил, что «штыки к винтовкам необходимы, так как из прошлого опыта видно, что русские неоднократно ходили в атаку и были случаи рукопашного боя». Из винтовок годными к бою были только 180, а остальные нуждались в капитальном ремонте или были совершенно негодными[274]. У офицеров дивизии было только 29 пистолетов, причем все они были трофейными. Даже с холодным оружием были серьезные проблемы. Так, дивизии были необходимы новые 323 шашки и 200 пик, а имеющиеся в наличии нуждались в ремонте[275].

С артиллерией и пулеметами дело было еще хуже. «В настоящее время дивизия имеет 4 горных орудия Круппа. Из них два – совершенно негодных. Остальные в таком состоянии, что командир батареи возбудил ходатайство о более целесообразном применении людей и лошадей этой батареи, так как изношенность орудий и отсутствие к ним снарядов делает эту батарею <…> балластом части. Отдельная батарея до сих пор имеет только одно орудие «Арисака». Бомбометов в дивизии 4, которые нуждаются в замене или ремонте. Совершенно нет тяжелых бомбометов, производящих более сильное моральное и поражающее действие. Снаряды нового образца к ним изготовления гранатной фабрики в Цинанфу необходимо изъять из обращения, так как они дают малое поражение и опасны в обращении, и заменить другими. Нужно дать также дивизии несколько тяжелых бомбометов. Бомбометные и пулеметные вьюки требуют ремонта, а наиболее износившиеся требуют замены новыми»[276].

Пулеметов на всю дивизию было 16, причем разных систем, из которых 7 было совершенно негодными, а 8 нуждались в капитальном ремонте. Таким образом, в боевом состоянии на всю дивизию был лишь 1 пулемет. Кроме того, «все пулеметы изношены и прицельного огня достичь невозможно. Это сильно ослабляет значение пулеметной стрельбы, деморализует наши части, дает уверенность противнику и вызывает напрасный расход патронов»[277]. Патронов и запасных частей к оружию здесь тоже было мало. К тому же многие патроны были плохого качества, и при стрельбе ими оружие надолго выходило из строя. По этой причине Михайлов просил закупать только немецкие патроны, от стрельбы которыми не было никаких издержек[278].

Интендантская часть также находилась в неудовлетворительном состоянии[279], что в боевых условиях должно было крайне негативно отразиться на боеспособности наемников и вызвать большие потери. Этому способствовали китайцы, сеявшие между русскими рознь, неравномерно распределяя довольствие и осуществляя производство по чину[280].

Подводя итоги инспекции, Михайлов выступил в роли унтер-офицерской вдовы, которая сама себя и высекла, поскольку отметил, что ими, меркуловцами, «дивизия доведена почти до катастрофического состояния»[281]. В оправдание Нечаева стоит сказать, что он семь месяцев отсутствовал по ранению и не мог влиять на ситуацию, поэтому вся вина за состояние дивизии ложилась на Михайлова, Меркулова и Тихобразова. Оздоровлению обстановки не способствовало и то, что к зиме 1926/27 г. отношения между Нечаевым и Михайловым стали почти нетерпимыми. Пока Константина Петровича не было в отряде, Михайлов принимал все меры, чтобы очернить его работу и превознести себя. Он писал, что «до приезда Нечаева после ранения здесь работа пошла хорошо. С мая по октябрь изгнано из отряда 56 человек пьяниц и 10 большевиствующих. Из них 4 усажены в китайскую тюрьму каждый лет на 10. Страшно досадно, что не удалось застопорить Поздеева и Маракуева, а после их приезда вся работа остановилась. Каждую минуту приходится быть готовым узнать какую-нибудь мерзость. Внешне у меня отношения с Нечаевым холодные. Одно есть маленькое удовлетворение – «Русская группа» привилось и утвердилось как название нашего отряда в китайских головах. Задержка в выплате жалования в 5 месяцев очень скверно действует на настроение людей и сильно ослабляет нажим для поддержания дисциплины»[282].

Михайлов пользовался любым удобным случаем, чтобы доставить неприятности Нечаеву и занять его место. Он раздувал скандалы, поднимал споры из-за увольнений Нечаевым тех офицеров, которые этого заслуживали, например интендантов-воров. Начштаба хотел узаконить порядок, при котором командир группы не мог бы уволить русского наемника без извещения Чжан Цзучана[283]. Нечаев мог решить кадровый вопрос русских без китайцев, и было бы и смешно, и унизительно бегать к Чжан Цзучану и отрывать его от дел по таким пустякам. Все это свидетельствует о том, что Михайлов из-за своих сиюминутных интересов наносил удар по всем белогвардейцам в китайской армии, так как своими действиями он все больше низводил русское руководство до уровня третьесортных офицеров, которые не могли шагу сделать без одобрения китайцев, которые ценой русской крови почивали теперь на лаврах.

Возвращение Нечаева к власти ознаменовало собой новое усиление русских позиций. При нем стало возможным назначение Чехова главой всей броневой дивизии и оттеснение в ней китайцев на вторые роли. К этому добавились трения с китайцами и высших русских офицеров. Генерал Чехов 8 ноября 1926 г. доносил тупану, что «генерал Лю Шиань – человек ненадежный, необразованный, по-русски мало знает, не исполняет приказов свыше и поэтому не подходит на должность командира бронедивизиона. Он уволен [Нечаевым] как совершивший беспорядок на железных дорогах, не соблюдающий воинскую дисциплину, дважды получивший жалование от Чу-до-до и генерала Ван и продававший оружие»[284].

Увольнение генерала Лю Шианя стало возможным благодаря возвращению к командованию Русской группой Нечаева, который доказал факты махинаций с деньгами в его отсутствие и безобразного руководства без него вверенными ему частями.

Все это были очень тревожные звонки о состоянии Русской группы. Участились случаи увольнения даже офицеров среднего звена. Положение для нечаевцев спасало то, что уходившие из наемников «насовсем и окончательно» офицеры, как это сделал, например, в июле того же года есаул Пастухин, вновь возвращались туда[285], и это происходило с ним несколько раз. Так, записавшись в отряд Нечаева 12 марта 1926 г., он уволился оттуда уже 30 июля того же года. Многократные увольнения и возвращения, фиксированные в документах, ввели в заблуждение некоторых историков. Так, А. В. Окороков пишет об уходе Пастухина, но не пишет, что он позже возвращался в отряд и окончательно уволился лишь в 1928 г.[286] Возвращения бывших наемников в строй были связаны с тем, что «на гражданке» они не могли получить тех денег, которые зарабатывали кровью на китайской службе. То же самое происходило и с дезертирами-солдатами. Покрутившись «на воле» и увидев, что никуда не могут устроиться, они возвращались в свои части, зная, что им угрожает за дезертирство в мирное время наказание в три с половиной года тюрьмы[287].

Если учесть начавшиеся задержки жалованья, невыплаты пособий семьям убитых и раненых и постепенно усиливающееся во многом по этой причине дезертирство[288], то станет понятным то, что перед командованием остро встал вопрос разрешения этих проблем, от чего зависел успех дальнейших операций и само существование Северной коалиции.

Долговременные задержки денег, по признанию Чжан Цзучана, были вызваны подготовкой к войне с Гоминьданом. Маршал выступил по этому поводу перед русскими, которые начали роптать, и объяснял то, что они начали голодать, «временными трудностями». Однако отсутствие денег было вызвано и махинациями отдельных русских начальников, слухи о чем были донесены Чжан Цзучану, который назначил по этому поводу комиссию для разбирательства[289].

Китайские маршалы, продолжая между собой войну, просмотрели новую силу, которая вызрела против них на юге. Уже в мае 1925 г., за полгода до этого, в Китае началась национальная революция. Целью ее было восстановление единства и суверенных прав Китая над своей территорией, а в числе главных врагов этого процесса рисовались «маршалы». Уже тогда на юге Китая началась подготовка к решительной борьбе с ними. При содействии СССР партия Гоминьдан во главе с Чан Кайши стала готовиться к решительной схватке с милитаристами, которые серьезно не рассматривали Гоминьдан и считали Чан Кайши новым «маршалом-выскочкой», а потому продолжили грызню между собой вместо того, чтобы всеми силами обрушиться на него. Примером здесь им мог бы послужить У Пэйфу, неоднократно одерживавший победы над Чан Кайши. Пока Чан Кайши накапливал силы, маршалы тем временем тратили их в ожесточенной борьбе между собой. Накануне столкновения с Гоминьданом маршалы, опомнившись, когда уже было поздно, пытались вместе с Северной коалицией создать военный союз против Гоминьдана, куда вошли Сун Чуанфан и У Пэйфу[290]. Однако если полтора года назад они могли без особого труда покончить с Чан Кайши, то теперь перед ними был мощный противник, борьба против которого обещала быть долгой и кровавой.

«Подготовка к войне» с ним велась довольно странно, если учесть то, что даже в лучших русских боевых частях не было оружия и они были отвратительно экипированы. Китайские войска Северной коалиции, по данным белогвардейцев, выглядели еще хуже: «Китайская армия является вооруженной толпой без подготовленных офицеров. Прогресс выразился лишь в снабжении современным оружием и некоторой внешней выправке. Командный состав назначается по признаку родства, сходств, а не по знаниям»[291].

В таких условиях оставалось уповать лишь на русскую доблесть. О том, что наемники были готовы снова ее проявить, говорят многочисленные факты – даже в мирное время. Так, в июне 1926 г., во время урагана, когда создалась реальная опасность взрыва боеприпасов русского склада, мастер оружейной мастерской Ореков устранил ее, рискуя жизнью. За это он получил от командования благодарность и 20 долларов в качестве награды[292].

Как в военное, так и в мирное время многие русские офицеры несли свою службу очень достойно. Так, благодарное китайское население неоднократно выражало свою радость перед русскими начальниками за то, что в их деревнях находятся именно русские, которые не только не обижали население, но и защищали его от хунхузов. В благодарность за это оно подносило русским почетные подарки, например флаги и зонты с дарственными надписями. 18 июля 1926 г. такой зонт «за заботу» получил полковник Сидамонидзе[293]. В августе 1926 г. «за хорошее отношение и защиту от хунхузов» летом того же года приветственный адрес от 71 деревни был преподнесен русской Инженерной роте[294].

Готовность же русских к новым сражениям была на довольно низком уровне. Во многом из-за русской беспечности работа в этом отношении почти не велась. Примером этого является служба русских офицеров-инструкторов в 165-й китайской бригаде 65-й дивизии. 24 сентября того же года среди ее чинов были проведены стрельбы. По их результату русская комиссия дала такой отзыв: «Работа инструкторов велась неудовлетворительно, что особенно сказалось при их стрельбе»[295]. Отчасти такие результаты были следствием почти полного отсутствия оружия в этой бригаде. Через месяц там была проведена еще одна проверка, выявившая, что солдаты не только не умеют стрелять, но даже не знают, как правильно маршировать. Вывод комиссии от 19 октября был неутешительным: к бою данная бригада была негодна[296].

Перед началом боевых действий против Чан Кайши Тихобразов отмечал, что «штаб Русской группы не решил инструкторского вопроса», но, несмотря на это, неподготовленные части выдвинули на фронт[297]. Он отмечал, что «инспекции частей, подчиненных штабу, не существует. Части и инструктора живут совершенно самостоятельно друг от друга, не имея общего руководства и наблюдения»[298]. Это должно было дать печальные результаты в ближайшем будущем.

Кроме того, разведка и осведомление как в китайских войсках Чжан Цзучана, так и в Русской группе в то время носили спорадический характер. Если для разведки было необходимо выделение дополнительных средств, то для информирования частей, месяцами пребывающих в неведении о ходе военных действий, этого не требовалось. Отсутствие информации нередко приводило к возникновению панических слухов и бегству воинских частей с поля битвы. Сводки военных действий излагались из старых газет и не могли удовлетворить потребность частей в информации. Угнетающе и разлагающе действовало на воинов и то, что у них отсутствовала связь с теми городами, откуда были родом пополнения и откуда эти части снабжались[299].

Видя активизацию Гоминьдана, начальство в ожидании столкновения с ними стало принимать экстренные меры для исправления ситуации. С конца октября в русских частях начались учения, в том числе были опробованы первые ручные гранатометы. Первые стрельбы из них были не совсем удачными – нередко гранатометы разрывало или разрыв гранаты происходил преждевременно. Так, при стрельбе из них 26 октября были убиты двое и ранены шесть человек, в основном унтер-офицеры[300]. Из-за частых несчастных случаев при стрельбе гранатами было решено набрать в роту по пять китайцев, чтобы не рисковать жизнью русских[301].

Уже с 1 декабря 1926 г. отдельные русские части стали выдвигаться на фронт, в том числе против хунхузов[302].

Видя, что русские части являются самыми боеспособными, Чжан Цзучан стремился любым способом добиться их расположения. Так, по его распоряжению на русском кладбище были установлены памятники павшим наемникам в Цинанфу: «На православном кладбище, где похоронены погибшие офицеры, солдаты и казаки, воздвигнут памятник в виде высокой гранитной скалы, увенчанной восьмиконечным крестом. На памятнике высечена надпись на русском, английском и китайском языках: «Светлой памяти русских воинов, погибших в рядах Шаньдунской армии в борьбе с большевиками». Рядом на мусульманском кладбище, в честь погибших воинов-мусульман, построен памятник в виде каменного минарета с золотым полумесяцем наверху. Оба памятника сооружены заботами Штаба Русского отряда, на отпущенные деньги Чжан Цзучаном»[303].

Вполне возможно, что Чжан Цзучан являлся единственным китайцем, награжденным орденом Святого Георгия Победоносца. Награждение произошло 9 декабря 1926 г. по постановлению общего собрания георгиевских кавалеров. Маршала наградили самой низшей, но почетной солдатской 4-й степенью этого ордена «за его личное мужество и беззаветную храбрость в боях с большевиками и их союзниками. Белый маршал был чрезвычайно растроган и благодарил русских за оказанную ему честь»[304]. На другой день в своем дворце он наградил русских офицеров орденом Тучного колоса. Кроме того, низшей степенью этого ордена он наградил всех солдат и казаков.

В состоянии, которое было далеко от подготовленного к столкновению с таким могучим противником, каким был Чан Кайши, и застало русских наемников секретное распоряжение Михайлова от 11 декабря 1926 г. о начале подготовки русских к войне против Гоминьдана. Это стало реакцией на полученное штабом Русской группы секретное сношение из штаба Чжан Цзучана от 3 декабря, в котором говорилось, «что предстоит тяжелая и упорная война с красным Кантоном». Михайлов в своем распоряжении сообщал командирам русских частей: «Враг силен, почему должны все, от генерала и до солдата, помнить это и знать, что война не может быть окончена, если противник не будет уничтожен вовсе. Наша победа над большевизмом в Китае несет этой стране мир, государственность и культуру»[305]. Для подготовки к борьбе с Чан Кайши командование рекомендовало командирам русских частей обратить внимание на определенные моменты. В частности, в секретном распоряжении предписывалось: «1. Обращать внимание на жителей в тылу расположения частей и особенно на рабочих; 2. Бдительно следить, чтобы противник не сделал порчи полотна железной дороги и тем не вызвал крушения воинских эшелонов, идущих на фронт и с фронта. Рекомендуется усилить охрану железной дороги путем найма стражей; 3. Места складов огнеприпасов строго охранять и не допускать к этим местам посторонних людей. Причем если явится подозрение, что кто-либо из посторонних проявляет интерес к охраняемому, то таковых людей задерживать и направлять к начальству; 4. В районе военных действий избегать занятия частями для стоянки городов и других населенных пунктов, жители которых относятся к нам враждебно. Не допускать посещения воинских частей посторонними, особенно рабочими и женщинами. Последние, по сведениям разведки, использованы врагом как агитаторы. Предложить жителям театра военных действий покидать свои поселки, чем может быть предотвращена возможность противнику настроить против нас этих жителей и особенно рабочих и учеников и через них вызвать беспорядки в нашем тылу; 5. Командирам подразделений жить в их расположении или вблизи их квартирования. Постоянно наблюдать за разумным и справедливым отношением начальника к подчиненному и старших к младшим. Строго держать порядок и дисциплину в частях. Разумно и осмотрительно накладывать на провинившихся взыскания. Начальникам быть везде примером для подчиненных, следить за довольствием солдат и за тем, чтобы им выдавалось то, что положено; 6. В боевой обстановке должны быть широко использованы опорные пункты и естественные рубежи, которые должны быть укреплены окопами. На рытье окопов должно быть истрачено времени: на окоп для стрельбы лежа – 2 часа, на окоп для стрельбы с колена – 4 часа и на окоп «стоя» – 8 часов. За 12 часов окоп должен быть сделан с крышей и маскировкой. Необходимо в этом случае пользоваться мешками и другими предметами, которые найдутся на месте; 7. Аэропланами противника управляют красные русские летчики, поэтому надо стремиться скрыть от их взоров свои позиции, стоянки и передвижения. Применять стрельбу по аэропланам из артиллерии и пулеметов. Теперь же усвоить правила стрельбы по аэропланам, где это не пройдено до сих пор; 8. Бережно расходовать боеприпасы. Это вызывается не отсутствием таковых, а тем, что противник – упорен и силен, военные действия могут затянуться и подвоз с тыла их может задержаться разными обстоятельствами. Особенно не рекомендуется производить напрасной стрельбы из пулеметов и бомбометов. Стрелять нужно только тогда, когда цель известна и видна и есть надежда на ее поражение; 9. Не ослаблять боевых рядов напрасным расходом людей на сопровождение в тыл больных и раненых. Это должны выполнять санитары и медицинский персонал. Необходимо назначить начальников тыла военных действий, которым вменяется в обязанность к нарушающим установленные требования применять законы военного времени; 10. Не занимать под постой частей передвижной состав, неукоснительно выполнять требования начальников передвижения войск. Не вмешиваться в сферу действий железнодорожных агентов и гражданских властей на местах. Для погрузки в вагоны и выгрузки из них воинских частей определяется время: для пехоты – 2 часа, для артиллерии и конницы – 4 часа и для грузов (провиант и прочее военное имущество) – 6 часов; 11. Широко производить разведку как местности, где предстоит встреча с противником, так дорог и направлений движения воинских частей. Разведку делать не только войсками, но также прибегать к мирным жителям и даже женщинам. Разведчиков рекомендуется высылать под видом почтальонов и перебежчиков; 12. Продукты, оставленные противником, необходимо употреблять в пищу только тогда, когда их осмотрит врач и признает, что они не отравлены; 13. Выступая в поход, брать с собой только небольшой запас вещей, дабы не загромождать обозы лишним грузом; 14. В команды связи, телеграфистов, телефонистов и ординарцев назначать людей расторопных, обладающих хорошей памятью, слухом и зрением; 15. Если какая-либо воинская часть и понесет большие потери, это еще не обозначает неуспех дела. Нужно не поддаваться панике, не верить слухам и не терять духа. Надо верить в победу над врагом и в благоприятный исход нашего дела. Вера в свои силы и стремление победоносно закончить войну знаменует успех. Эту веру нужно уяснить и привить солдатам; 16. Всякие проступки и преступления, как уголовные, так и нарушающие воинские уставы, должны караться по всей строгости воинских законов применительно к военному времени»[306]. Специально для русских 30 декабря командованием было сделано объявление, в котором провозглашалась обязательность уважения к мирному населению «южан», живущих за рекой Янцзы. В нем также говорилось: «Строго воспрещено на южной стороне Янцзы вступать в сношения с женщинами, так как они – распущенны, что может привести к плохому концу»[307].

Русские пытались формировать отряды и для Чу Юпу (Чжан Сучина), пожелавшего получить их себе зимой 1926/27 г. Неудачную попытку создания такого отряда в Тяньцзине предпринял генерал Карнаухов из артели оренбургских казаков, во главе которой он находился. По сведениям генерала Бангерского, «Карнаухов потерял доверие и уважение артели тем, что собрал людей, сдал их на поезд, но сам не поехал. Это окончательно подорвало веру в него, и это объединение распалось»[308].

По данным французской разведки, вооруженные отряды русских эмигрантов в это время появились на службе у другого маршала, Шань Сутьшана, также настроенного антисоветски. При этом французы не исключали возможности боевого применения этих отрядов против СССР[309].

Тогда маршалы стали искать других белых вождей, которые могли привлечь оставшихся не задействованными в китайской армии 20 тысяч русских, живущих на Дальнем Востоке. Они обращались с такими предложениями к генералам Глебову и Савельеву. Савельев дал на это положительный ответ, но реально ничего не смог сделать, так как все, кто хотел, уже побывали в наемниках и не желали еще раз пробовать судьбу. В итоге он присоединился с небольшой группой белогвардейцев к Нечаеву. По данным Бурлина, «Глебов, как более разумный, такого ответа не дал»[310]. Глебов и Бурлин выступали против таких попыток, видя возможность распыления русских наемников по войскам разных маршалов и, как следствие этого, потерю значимости русской силы. Глебова даже просили не участвовать в китайской войне, чтобы еще больше не разобщать и без того скромные силы русских. Сам Глебов вообще отрицательно смотрел на использование русских как «пушечного мяса» на фронте и выступал за то, чтобы русских использовали исключительно как инструкторов[311].

Число бойцов Русской группы не превышало тогда 2400 человек. Генерал Нечаев еще в начале года хотел довести численность русских до 5 тысяч человек и «русско-китайскую часть» до 8 тысяч человек. Это была бы ударная группа, которой было бы достаточно для прорыва фронта противника в любом месте и нанесения ему чувствительных ударов. Но ввиду того, что Нечаев был ранен, все его начинания как-то зачахли, ибо его заместители не обладали той авторитетностью и тем более боевым счастьем, которые имел он сам[312].

Кампания февраля – декабря 1927 г.

В феврале русские части были переброшены на юг, где приняли участие в разгроме части сил У Пэйфу. По сообщению средств массовой информации, «авангард армии Сун Чуанфана, вошедшего в Северную коалицию, состоящий, главным образом, из Русского отряда, атаковал войска У Пэйфу после прекращения перемирия между ним и Чжан Цзолином». Некоторые современные историки ошибочно пишут, что У Пэйфу в июне – октябре 1926 г. был разбит Чан Кайши, «после чего сошел с политической арены»[313]. Это не так. До своей смерти в 1939 г. У Пэйфу продолжал играть в Китае хотя и не прежнюю, но большую роль, и даже в 1928 г. он наносил Чан Кайши крупные поражения. Но тогда отряд Нечаева одержал решительную победу над У Пэйфу в серьезных боях в Хонане. Оттуда сообщали, что «разбитые войска У Пэйфу бегут в горы». Однако есть данные, что разбитые Нечаевым войска раньше откололись от У Пэйфу из-за агитации гоминьдановцев и были ему не подчинены. В результате У Пэйфу заключил с северянами мир и союз против Чан Кайши.

В начале 1927 г. Сун Чуанфан наградил Нечаева «за защиту мирных жителей от хунхузов и за гуманное отношение русских к населению» высшей наградой коалиции – гражданским орденом Тучного колоса 2-й степени[314].

Это стало возможным после сближения Чжан Цзучана и Сун Чуанфана при усилении Чан Кайши. Вслед за этим, 5 марта, они заключили военный союз с генералами провинций Цзянси и Аньхой. Для руководства предстоящими операциями был создан единый штаб Ангоцзюн[315], что усложнило снабжение войск. Русские столкнулись с тем, что на юге Китая они получали снабжение через специальные органы по заранее выдвинутым требованиям[316]. Китайская военная система страдала многими недостатками, и усложнение снабжения приводило к тому, что получить все необходимое было тяжело.

Начало года прошло в подготовке боевых действий против Чан Кайши. В конце февраля русские выдвинулись к Нанкину и Шанхаю, где заняли позиции. В это же время, 8 марта, Чжан Цзучан, несмотря на прежний неудачный опыт, снова решил создать из русских и китайцев гибрид: 7-й особый полк из китайских солдат и русских унтер-офицеров и офицеров[317].

По его мнению, под русским командованием китайцы должны были приобрести боевые качества белых. Поэтому маршал обязал готовить китайцев по русским уставам «применительно к условиям и быту жизни» и дал русским разрешение на строительство этого полка по их усмотрению[318].

Эту мысль подсказали Чжан Цзучану русские офицеры, недовольные своим назначением, желающие создать новое подразделение, получить желаемую должность. Из-за этого пришлось отвлечь десятки русских военных специалистов от и без того слабых по составу частей 65-й дивизии.

С первых дней существования нового полка командованию пришлось бороться с тем, что многие офицеры носили не те погоны, какие должны были носить «по своему китайскому чину», а те, которые считали нужным[319].

Главной ошибкой Чжан Цзучана было то, что он допустил огромную задолженность перед своими войсками, и главным образом перед русскими. Накануне схватки с Чан Кайши, 20 февраля 1927 г., Тихобразов предупреждал его, что в случае сохранения подобной ситуации в будущем русские части в китайской армии перестанут существовать[320].

Он отметил, что «возможность заимствования из кассы Меркулова в критические моменты приучила китайское интендантство относиться к требованиям штаба Русской группы без серьезности. Существующее положение объясняется отсутствием заботливости начальствующих лиц»[321].

Он обратил внимание командования на то, что работа штаба Русской группы ведется неудовлетворительно. При этом даже его штаты не были утверждены, без чего работавшие в нем офицеры не могли даже получить жалованье и довольствие. Он отметил, что плохая работа штаба крайне отрицательно сказывается на всех русских[322].

Но то ли думал Чжан Цзучан, что русским деваться некуда и они будут служить у него на любых условиях, то ли он вообще ни о чем не думал, но положение не улучшалось, а месяц от месяца становилось все хуже.

2-й Особый конный полк и операции против хунхузов и хун-чен-хуев («красные пики»)

Операции против хунхузов стоят на особом месте в списке ратных дел русских. Наемников неоднократно привлекали к операциям по ликвидации так называемых «красных хунхузов»[323], не подчиняющихся Северной коалиции, грабивших мирное население и разрушавших тылы войск. Часто такие хунхузы действовали по заданию коммунистов, Фына и Чан Кайши. Белогвардейцы не раз участвовали в операциях против хунхузов с самого начала своей службы у Чжан Цзучана. Наиболее заметной экспедицией против бандитов был рейд в октябре 1924 г. и описанная выше операция во время весенне-летнего перемирия 1925 г. в июле и августе. Эти экспедиции нанесли бандитам серьезный удар, но не покончили с этим явлением не только из-за плохой помощи китайских войск, но и из-за нестабильной экономической ситуации. В ноябре 1925 г. – июне 1926 г. против «красных хунхузов» у русских была настоящая война, к которой был подключен 2-й Особый конный полк полковника В. С. Семенова. Это произошло во время очередного перемирия[324]. Несмотря на возобновление боевых действий в феврале – апреле 1926 г., 2-й конный полк продолжал операции против хунхузов. Семенову не раз подавались тогда благодарственные письма. Так, 3 февраля, находясь в уезде Лэу провинции Шаньдун в местечке Янзо, Семенов получил от старейшины этого района Лан Сиюна благодарность, в которой говорилось: «Дивизион Вашего полка отдыхал в нашем городке два дня, никого не обидели и за все, что покупали, сразу платили деньги, будучи справедливы в отношении цены. В отношении населения они были очень вежливы, видимо, Вы их хорошо обучили, и мы благодарим Вас, о чем и сообщаем»[325].

Операции против хунхузов были успешными, и полк В. С. Семенова освободил от них целые районы. Китайцы не раз благодарили русских избавителей за то, что они разогнали местную братву. 10 февраля 1926 г. Семенов получил от местных жителей такие послания: «Очень благодарим русские части за освобождение нас от хунхузов. Ваш полк по уничтожению хунхузов стоял в наших деревнях. С жителями Ваши солдаты обращались хорошо, и когда они уходили, то все население их провожало. Старшины деревень Лю-чен-дзо Чжан тин-тин, Лю-тин-чжан, Тя-лен-те, Чи-тин-сян. Подписались представители деревень Ма-ти-чен, Нижний Ма-ти-чен, Ма-зе-тун, Ма-хан вин, Чжан-це-дзо, Тя-це-дзо, Чен-це-цо»[326].

К весне 1927 г. положение усугубилось тем, что разложившиеся резервные войска зачастую соединялись не только с хунхузами, но и уходили к Фыну и Чан Кайши и вредили населению и тылу Северной коалиции. Чжан Цзучан поручил русским разоружить части «резервов», а в случае необходимости применить против них оружие[327]. При этом ставил задачу помогать там, где надо, отрядам самообороны – хун-чен-хуям, в случае их лояльности новой власти. Там, где они проявляли враждебность, поддерживали хунхузов и вредили Северной коалиции, – уничтожать их[328]. Но главной задачей стала ликвидация бандитов. Боевые действия осложнялись тем, что войска Чжан Цзучана испытывали трудности с боеприпасами, по причине чего русским накануне операций начала 1927 г. предписывалось «экономно их расходовать из-за трудности пополнения ими»[329].

Одной из самых ярких операций против хунхузов стали действия 2-го Особого конного полка генерал-майора В. С. Семенова в феврале – мае 1927 г. Эти операции позволили оздоровить полк, чины которого, находясь в бездействии почти год, начали пьянствовать. Действия В. С. Семенова с 18 февраля носили очень удачный характер. На начало марта он потерял лишь одного легкораненого ротмистра Нагибина, хотя с хунхузами было несколько крупных сражений. К этому времени русские отбили у бандитов более 500 заложников, за которых те требовали у их родственников деньги и захватили много имущества. Полк продолжал операции против хунхузов даже тогда, когда на фронте Чан Кайши в районе Нанкина – Шанхая войскам Северной коалиции было нанесено жестокое поражение. К 26 апреля 1927 г. число потерь русских в боях с хунхузами выросло и составляло 10 убитых, из которых один был офицером. Раненых было 11 человек, в их числе был сам В. С. Семенов. Тихобразов и Михайлов писали ему, чтобы он не лез в пекло, «когда не надо», и «не особенно резвился». Он получил легкое ранение в ногу, которое до конца боя никому не показывал. По оценке штаба Русской группы, «Семенов действовал очень хорошо. Солдаты очень довольны – отобрали у хунхузов много серебра»[330]. Экспедиция против хунхузов способствовала укреплению авторитета русских в Китае среди мирных жителей и способствовала закреплению тыла за войсками Северной коалиции.

Во время этих экспедиций, особенно летом 1927 г., русские кавалеристы столкнулись с отрядами самообороны – хун-чен-хуями, не желавшими пропускать их через свою территорию и давать фураж и продовольствие. После этих столкновений отношение к «русским» еще больше изменилось. Немецкий агент Кунст писал: «Я часто слышал, как китайцы с большим удивлением отзывались о «ламезах», которые долгое время считались непобедимыми, благодаря специального рода оружию – бронепоездам. Русские пользовались славой, что против них нельзя применить никакого колдовства. Это имело место в последнее лето в провинции Хонан в борьбе против «красных пик». От этих плохо вооруженных крестьянских толп китайские войска часто бежали, так как «красные пики» перед боем колдовали, то есть глотали кусочки бумаги и верили, что благодаря этому они не могут быть поражаемы, пока записка находится в теле. Время показало, что это колдовство от русских пуль не спасает, но китайские солдаты на указания русских, пожимая плечами, говорили: «Это потому, что вы – русские, но у нас это дело другое»[331].

Битва за Нанкин и Шанхай

Накануне сражения за Шанхай офицер-нечаевец В. Орехов дал интервью: «Ясно, что Шанхай кантонцы возьмут. Здешние шандунские войска ненадежны, командование их – неискреннее и говорят о предательстве. Но если Шанхай падет, это будет ужасно… Китайцы озлоблены против белых, будет резня. Ими руководят большевики. Недавно в сражении под Чу-Шинь-Ляном нами был захвачен в плен батальон южан. Русский отряд всегда избегает всяких расправ, понимая, что то дело, которое он творит, далеко не китайское, а подвиг международного значения. В этом батальоне оказалось три красных командира, двое русских, бывших офицеров-курсантов красной армии, один, Гирлис, наполовину венгр, наполовину чех, коммунист, «политический комиссар». Первые двое с раскаянием перешли к нам, третьего пришлось расстрелять, так как как было доказано, что он – автор кровавых расправ и грабежей по пути следования батальона. Китайских солдат мы распустили по домам. Через день они уже были в шандунских войсках. Людям так импонирует сытая и вольная жизнь солдата, что они, забывая о риске для жизни, идут с кем и за что угодно. Что же Вы думаете? По поводу расстрела Гирлиса советский генконсул в Шанхае заявил протест командующему войсками, поддержанный старейшиной дипломатического корпуса в Китае, английским консулом. Вот уж поистине: глупость или измена? Уже больше недели английские консульство и концессия подвергаются нападениям коммунистических элементов, в городе – брожения и забастовки, комитет коммунистической секции Гоминьдана тайком ночью расклеил плакаты, призывающие к немедленной расправе с иностранцами, особенно англичанами. В некоторых частях города английский солдат не может показаться на улицах, так как все время происходят убийства из-за угла. Конфискован склад коммунистической литературы, присланный из Совдепии. Китайские власти, нарушив экстерриториальность, арестовали в советском генконсульстве опаснейших шпионов и агитаторов-коммунистов. А английский генеральный консул спокойно и бюрократически, воспитанно ставит свой гриф на протесте врагов, которые, в случае падения Шанхая, первым повесят его самого! Вчера говорил с английскими офицерами, они волнуются и боятся. Что могут сделать несколько батальонов с несметными полчищами озверевших желтых людей, к тому же руководимых искусными в делах расправы палачами? Они прекрасно понимают весь ужас положения, трагического и смешного в то же время, так как им запрещены «агрессивные действия против наступающего врага, они могут защищаться, только столкнувшись с китайцами лицом к лицу». Русскими отрядами затыкают все дырки на фронте. Мы играем роль ударных батальонов 1917-го года, деремся, как львы, до потери жизни, так как знаем, какая ужасная смерть там: китайцы обезглавливают русских и головы их носят на пиках, как трофеи. С другой стороны, лучше умереть в бою, чем быть замученным в подвале палачей. Объясните это вашим Милюковым, и пусть они хоть немного поймут психологию людей, которые хотят жить или если даже и умереть, то с пользой для общего дела. Сейчас общее стратегическое положение очень невыгодное для Чжан Цзолина. Однако его армия в смысле боеспособности несравненно лучше и дисциплинированнее кантонской, хуже снабжение и артиллерия»[332].

Войска северян под Шанхаем не выдержали удара гоминьдановцев и побежали. В самом городе, на Северном вокзале, стоял русский бронепоезд «Чан-Чжен» («Великая Стена»), принявший неравный бой, о котором несколько дней взахлеб твердили все мировые информагентства. Его команда составляла 64 человека, а командиром был полковник Я. Н. Котляров. При наступлении кантонцев 20 марта железная дорога Шанхай – Нанкин была прервана. В то же время после полудня в воскресенье 20 марта бронепоезд получил приказ адмирала Пи Шучена, командовавшего шанхайской группировкой, двинуться по направлению к Камину и пробиться в Сучфоу, в направлении Нанкина. С ним пошел китайский бронепоезд «Суннчо». К китайцам для поднятия боевого духа присоединились майор Курепов и машинист Кузнецов. В нескольких верстах от станции путь оказался разобран, а железнодорожная насыпь – срыта, и, пока команда исправляла его, «железный дракон» подвергся обстрелу со стороны кантонской армии. Завязался жаркий бой, во время которого бронепоезду пришлось пробиваться через окружение кантонцев. Один момент положение бронепоезда было настолько критическим, что команда получила приказ попробовать пробраться на иностранную территорию Шанхая и взорвать броневик. Но к этому последнему средству не пришлось прибегнуть, так как бронепоезду удалось пробиться обратно без потерь. Обстреляв противника, разнеся «все на свете», «Великая Стена» пошла назад. Но русскому бронепоезду пришлось идти уже в одиночестве. «Суннчо» сдался кантонцам. В руки озверевшего врага попали Кузнецов с Куреповым, принявшие мученическую смерть.

Утром 21 марта предместье Чапей захватили южане, куда подошли их сторожевые корабли, высадившие там десант, что стало сигналом к выступлению коммунистов по всему Шанхаю. На Северный вокзал, где стояли бронепоезд «Великая Стена», состав адмирала Пи и несколько эшелонов китайских войск, напали рабочие, захватившие полицейские участки и добывшие там оружия. Отряды северян в панике бросились бежать во все стороны. Началась агония власти Пи. По вокзалу растерянно метались его приближенные. В это время в город вливались волнами партизанские отряды. Дебоширили коммунисты. Шла резня и массовый грабеж. Время от времени между шайками, грабящими город, возникали ожесточенные схватки. Из китайской части города на вокзал градом посыпались пули. Сунчуанфановцы растерялись. Часть из них примкнула к грабителям, часть оказывала слабое сопротивление. К 22 часам 21 марта на Северном вокзале имелось всего около 500 китайских солдат и русский бронепоезд. Началась самая дикая анархия.

Положение было серьезным. Для подъема духа северян адмирал Пи приказал начать обстрел охваченного анархией района. Броневик начал огненное извержение из всех орудий и пулеметов. Группы жавшихся к нему сунчуанфановцев подкрепляли обстрел огнем минометов и полевых орудий. Тысячи восставших и сотни домов сметались с лица земли. Через час после начала бомбардировки вокруг станции бушевал огненный океан. Несмотря на большие потери, повстанцы все же продолжали напирать. Наряду с ними и защитники вокзала несли тяжелые потери. В это время повстанцы пытались атаковать броневик при помощи регулярных кантонских частей. Вокзал подвергся массированному обстрелу при помощи подведенной южанами артиллерии, в атаку на него устремились тысячи бойцов. Русские первыми стали отражать нападение, пустив в ход пулеметы и бомбометы. Враг подошел к вагонам так близко, что действовать орудиями было уже невозможно, и тогда в ход пошли ручные гранаты. Нападавшие осыпали пулями со всех сторон, скрываясь на крышах домов, за каменными стенами и т. п. В это время выяснилось, что Пи бросил на произвол судьбы своих подопечных и бежал. Его солдаты и русский бронепоезд были уже отрезаны и отступить не могли.

Чтобы облегчить свое положение, опасаясь того, что артиллеристы противника пристреляются, бронепоезд начал маневрировать взад и вперед по небольшому участку рельс, оставшегося в его распоряжении, усиленно отстреливаясь. Изолированная от своих, среди враждебного города, горсть русских желала подороже продать свою жизнь. Когда выяснилось бегство Пи, на военном совете частью офицеров, учтя безвыходность положения, было предложено выйти из бронепоезда и пробиться к международной концессии, но из-за малочисленности его команды и огромной массы противника сделать это многим не удалось. Бронепоезд больше суток маневрировал у Северного вокзала, ведя перестрелку с увеличивающимися многотысячными силами противника. Двое русских, отбившихся от отряда, были схвачены кантонцами и обезглавлены на виду английских солдат. Команде бронепоезда кантонцы предлагали перейти на их сторону, но русские отказались. По примеру прошлого они знали, что им пощады не будет, и решили сражаться, пока не кончатся патроны, оставив последние из них для себя. Эта часть команды осталась и продолжала бой.

Несмотря на проявленное упорство, захватить броневик кантонцам никак не удавалось. Против него кантонцы сосредоточили большие силы, плотным кольцом окружили его, засыпали снарядами, но он по-прежнему методично вел обстрел приближающихся к нему вражеских цепей, допуская их к себе почти вплотную и расстреливая в упор из пулеметов и минометов. Снаряды броневика наносили страшные потери южанам, так как на нем были морские орудия крупного калибра. Один такой снаряд мог запросто развалить целый дом. Русские минометчики, пристрелявшись, сносили одну за другой крыши домов, на пороге залезали их враги. Броневик все время продвигался, желая нанести наибольший урон противнику. До вечера 23 марта броневик продолжал сражаться.

Кроме страшных потерь со стороны южан, у них не было никакого результата. Охватив вокзал полукольцом, они усилили обстрел и ждали момента, когда у его защитников иссякнут боевые запасы. Но бронепоезд был загружен ими под завязку, и русские не прекращали бомбардировку. Все ведущие газеты мира писали в те дни о героическом бое бронепоезда Котлярова. Корреспондент «Таймс» упоминал еще 23 марта, что русский бронепоезд храбро обороняется в квартале Чапей от непрестанно атакующих его коммунистических шаек. Коммунистическая «Юманите» клеветнически изображала действия белогвардейского бронепоезда: в ней говорилось о грабежах в Шанхае, совершаемых солдатами Сун Чуанфана. Газета добавляла: «Белые русские с бронепоездом присоединились к кровавой оргии. Медленно двигая его взад-вперед между Северным и Северо-Восточным вокзалами, они стреляли из пушек и пулеметов без видимой цели, кроме желания извести снаряды и причинить как можно больше убытков китайскому народу…»[333]

Постепенно и оставшейся части команды бронепоезда стала очевидной бесполезность дальнейшего удержания вокзала: помощь не приходила, и они остались один на один против армии Чан Кайши и банд коммунистов. Небольшими группами по два-три человека, среди гор мертвых тел, под пулями партизан, между стен огня, пошли русские «под защиту иностранных держав». Однако здесь, у колючей проволоки, дорогу к жизни им преградили британские солдаты. Англичане отказали русским в убежище. Последним оставалось тем же путем возвратиться в свою стальную могилу. Положение становилось критическим. В конце концов Котляров собрал оставшихся людей и, отогнав кантонцев массированной стрельбой, полный решимости, отправился к заставе у прохода.

Была уже ночь, но огонь пожаров освещал дорогу, как днем. Ослабевшие от потерь партизаны ночью не решились возобновить штурм. Оставленный русскими вокзал продолжал оставаться незанятым. У застав сверкнули английские штыки. Англичане медлили с пропуском. Для русских, остающихся в китайском городе, положение становилось отчаянным. Обнаружив бездействие своего главного ободрителя, бронепоезда, сунчуанфановские солдаты стали стекаться к месту ожидания русскими пропуска. Пропустить китайцев в свою концессию англичане отказались категорически. Обозленные и испуганные, они стали тащить русских назад: «…Ваша еще маломало работай. Наша шибко боись… Ваша бери сколько хочешь денег… Без ваших – наша смерть…» Отказ вернуться на боевые позиции страшно озлобил теряющих свою последнюю соломинку солдат. Обнажились мечи, употребляемые китайцами при казни. На русских были направлены сотни винтовок. В этот момент от английского командования, на которое надавили входившие в охрану сеттльмента русские волонтеры, пришло милостивое разрешение «впустить русских». Команда бронепоезда прошла мимо шеренг англичан, уже приготовившихся к бою. Она прошла, недосчитавшись шести человек, которые остались на вокзале. Снова заработали, подбадривая обрадованных сунчуанфановцев, скорострельные пушки. Еще половину суток шел бой. Еще половину суток держала горсточка русских залитую кровью и раскаленным огнем «командную высоту». Наконец вражеская лавина залила последний очаг борьбы. Каким-то чудом двое русских все же сумели спастись. Вместе с остатками сунчуанфановцев они были пропущены с разрешения англичан в сеттльмент, где были интернированы. Четверо русских попали в руки палача, и их умертвили на глазах английской заставы, «сохранявшей при этом полное самообладание»[334].

В Шанхае находились два броневика Русской группы. Один из них, «Синьцзян» полковника Михайлова, вернулся удачно в Нанкин перед боем.

Оставшаяся группа Сун Чуанфана была почти целиком уничтожена в неравном бою. Вскоре Пи самонадеянно пробрался к Чжан Цзучану. Целую неделю после поражения у Шанхая и затем у Нанкина шаньдунский тупан, по свидетельству русских, находился «в страшно угнетенном состоянии» и его войска, в том числе и белые, были предоставлены сами себе[335]. Отыгрался он за это поражение на Пи и других мелких фигурах, которых по его приказу казнили. По русским данным, «все это произвело впечатление»[336].

В разгар Северного похода сил Чан Кайши в Нанкин, которому угрожала опасность с их стороны, были стянуты части Нечаева. К озерам у реки Янцзы, на самое угрожаемое направление, была направлена русская бригада пехоты генерала Макаренко. Это была ударная часть стотысячного заслона войск Северной коалиции.

Войска Гоминьдана успешно провели десантную операцию через озера у Янцзы и ударили по северянам, в центре которых находились два русских полка. К тому времени войска северян были деморализованы невыплатами жалованья, плохим питанием и обращением командования. Китайские части не получали денег 15 месяцев, а русские – полгода. Тихобразов так писал об этом: «Вот Вам и ландскнехты, как думают некоторые. Вряд ли найдутся ландскнехты, служащие без жалования»[337].

Поэтому при наступлении войск Гоминьдана у Нанкина силы коалиции дрогнули на флангах и побежали почти без нажима врага, бросив нечаевцев. Русскую пехоту поддерживал лишь один бронепоезд. Русские, не зная о бегстве соседей-китайцев, приняли бой в невыгодных условиях, сдавленные холмами и топкими рисовыми полями, против превосходящего по численности и вооружению противника. Как писал А. И. Черепанов, красный военный специалист Гоминьдана, «советник Чана А. Черников специально подготовил заранее для действий против белых 17-ю Кантонскую дивизию. Во встречном бою 24 марта революционные части разбили «беляков», наступавших во хмелю с бутылками в руках»[338].

Иностранцы, бежавшие из Нанкина, выражали глубокую симпатию русским, оборонявшим Нанкин и прикрывшим их эвакуацию. Генерал Макаренко предвидел неудачный исход боя и заявлял, что пропаганда среди войск северян и симпатии населения к кантонцам стали главными причинами поражения Северной коалиции. В качестве примера он привел случай, когда четыре русских офицера были отравлены в чайном домике, трое из них умерли, и только для одного яд не был смертелен. По словам иностранцев, эвакуированных из Нанкина, русские дрались отлично и только нестойкие, объятые паникой китайские части были причиной поражения северян под Нанкином, как и измена многих командиров[339].

И если хорошо вооруженные китайские войска северян бежали от плохо вооруженных частей национально-революционной армии, у которых, по признанию Тихобразова, «не было ни артиллерии, ни пулеметов, ни достаточного количества патронов»[340], то русские столкнулись с более мощным и хорошо вооруженным противником.

Отойти на более удобные для обороны позиции нечаевцам было невозможно, так как в это время деморализованные войска Чжан Цзучана кинулись в узкие улицы старого Нанкина и запрудили собой единственную дорогу. Там их встретили вооруженные маузерами комендантские части города, начав стрелять в паникеров. Охваченные паникой беглецы тогда бросились в разные стороны, во время бегства круша на своем пути не только стекла, но и стены лавок и магазинов. Когда путь расчистился, русские пробились через город к Янцзы, бросив «без выстрела» отрезанный бронепоезд[341]. Видя панику северян, южане усиленно напирали и угрожали отрезать первых от переправ. Для их задержания были направлены нечаевцы. Ожесточенные бои шли несколько дней. Русские выполнили задачу и отошли на другой берег Янцзы, отразив попытку ее форсирования.

Тем самым, благодаря нечаевцам, поражение было минимизировано. Так, одна русская часть, выдвинутая только на одном направлении против наступающих южан, заставила их сразу без боя отойти на 15 верст. В Русской группе потери, несмотря на упорные бои, значились как небольшие[342]. Нечаев скрывал их истинные размеры и представил штабу заниженные сведения о 9 убитых и 20 раненых, заявив, что в основном «потери были от беспорядочной стрельбы своих же китайских частей. В это число не вошли потери команд бронепоездов»[343]. В Харбине, однако, пошли слухи об окружении нечаевцев и об их больших потерях, указывали цифру в 300 раненых русских, привезенных в Тяньцзинь. Несомненно, это было преувеличением.

Отступление северян затруднялось тем, что тогда почти во всех населенных пунктах появились «красные пики», или хун-чен-хуи, отряды самообороны, которые не позволяли ничего брать из своих деревень и сами нападали на отстающие небольшие отряды милитаристов.

В это время войска У Пэйфу также испытывали крах. После сдачи Ханькоу, Нанкина и Шанхая они раскололись на три части: одна перешла к Гоминьдану, другая заняла нейтралитет, третья осталась с северянами[344].

Говоря о причинах неудач войск северян в марте, русские отмечали не только их плохое финансирование, но и то, что управление армией Гоминьдана оказалось очень хорошим, что было следствием работы в ней советников из СССР. Но главной причиной побед Чан Кайши над его противниками было то, что у него была мощная идеология борьбы против других маршалов. Если в качестве главной своей идеи он выдвигал борьбу против международного империализма и его китайских приспешников, «стремящихся к закабалению Китая», то его противники ограничивались лишь идеей «борьбы против коммунистов». Поэтому войска милитаристов, жестоко страдавшие от невыплат жалованья, стали разлагаться. Журналист Ильин, побывавший у нечаевцев еще летом 1926 г., отмечал, что уже тогда солдаты Чжан Цзучана были «проникнуты революционным духом». Для примера он приводит эпизод, когда Ильин вместе с Михайловым едет в Пекин, где они гуляют в императорском парке. «Ординарец Михайлова, китаец, говорит о парке: «И зачем такое место берегут? Для кого оно нужно? Надо народу отдать! Все надо отдать, тут пахать надо!»[345] И это китайцы из окружения русских!

В то же время сами наемники отмечали массу упущений в управлении войсками Чжан Цзучана, что особенно ярко проявилось в их неорганизованном отступлении от Нанкина и Шанхая, которое произошло, по их данным, не из-за натиска врага, а из-за неорганизованности управления подразделениями. Так, «перебрасывая армию через многоводную реку, не было обращено внимания на устройство переправы через нее». При этом для переправы ничего не было подготовлено – ни мест посадки, ни плавсредств.

Кроме того, отступление не было прикрыто имевшимися бронепоездами. Неудачи на фронте при отступлении усугублялись тем, что китайские части Чжан Цзучана, даже самые надежные, легко поддавались панике, что на переправе приводило к страшной неразберихе и оставлению противнику трофеев. Поэтому в тылу и на важнейших объектах, например переправах, русское командование предложило Чжан Цзучану оставлять русские части. Ему также предложили идею: создать у него сильный резерв из русских «на непредвиденный случай», который можно было использовать для контрудара на угрожаемом направлении и для прикрытия отступления[346].

Такой резерв рекомендовалось составить из уже имеющихся русских войск, которые было предложено объединить в кулак и держать в тылу, так как при их малочисленности и растянутости фронта они не могли сыграть решающей роли в сражениях. В виде резервного ядра они могли придать устойчивость тылу и предотвратить распыление китайских частей и потерю многомиллионного имущества, как это было под Нанкином и Шанхаем[347].

Чжан Цзучан, анализируя причины мартовского поражения, решил исправить ситуацию с выплатами денег. Он решил завести порядок, по которому денежные дела должны вестись только через интендантов, а не через командиров частей, как было раньше. Дополнительно 29 марта он установил денежные выплаты для русских семей. Теперь ежемесячно взрослые члены семьи получали 20, а несовершеннолетние – по 5 долларов. Кроме того, он решил увеличить жалованье солдатам и офицерам, а также усилить их огневую мощь[348]. Более глобальные изменения он не провел в жизнь или не захотел этого. Поэтому изъяны его армии продолжали жить и должны были в будущем снова проявиться. При этом денежные проблемы в его войсках сохранились.

Вместо их решения Чжан Цзучан решил ужесточить ответственность солдат и офицеров за воинские преступления и 20 мая выпустил «приказ Русской группе № 41», которым на фронте вводилась смертная казнь по 31 пункту. Смертной казни подвергались: «Виновные в отступлении во время наступательного боя, как и уличенные в сношениях с неприятелем, в нарушении приказов». Смерти подлежали и виновные в нанесении вреда военным, мирным жителям, изнасилованиях, грабежах, в частных драках с применением оружия. Казнились дезертиры, бросившие оружие; виновные «в коллективном требовании жалования», в подстрекательстве к сдаче врагу, оставлении врагу трофеев, передаче своим войскам ложных приказов, распространении слухов, провоцировании отступления, «отступлении при убитом начальнике», нарушении порядка отступления, махинациях с провиантом и финансами, оружием и боеприпасами. Смерть грозила и «виновным в провокациях», в том числе и ложной тревоге с целью посеять панику. Каралось смертью нанесение вреда своей инфраструктуре, «пьянство при нападении неприятеля и повлекшее неудачи», укрывательство шпионов и содействие побегу пленных, «самовольный захват трофеев с причинением вреда своим войскам этим», отступление без приказа и оставление в беде начальника и др.[349]

Негативно отразилось на боеспособности войск Чжан Цзучана, в том числе и русских, падение курса шаньдунского доллара, из-за чего уменьшилась покупательная способность их зарплаты. Результатом стали многочисленные эксцессы при покупках товаров, особенно папирос. Приходившие покупать их наемники видели, что цена, которая еще вчера была приемлемой, сегодня повысилась так, что за прежние деньги купить ничего было нельзя. Они ничего не хотели слушать «о какой-то инфляции» и забирали силой то, что им надо, и били морду как своим маркитантам, так и китайцам, считая, что те хотят на них нажиться. При этом часто пропадало немало ценных товаров, интендантству наносился урон[350], и впоследствии оно не могло закупить необходимое количество припасов.

Попытки контрнагруппания (апрель – июнь 1927 г.)

Несмотря на тяжелое поражение северян у Нанкина – Шанхая, южане не смогли развить дальнейшее наступление, понеся тяжелые потери. По русским данным, к 5 апреля 1927 г. «обстановка на фронте пока принимает благоприятный оборот. Дела поправляются, двигаемся вперед.

Кантонских частей пока нет на этом берегу, а воюют против нас только местные хупейские формирования, а их пока только 2 бригады»[351].

Северяне попытались отбить утраченное и двинулись на Нанкин. Русская бригада имела общую с бронепоездами задачу – наступление вдоль линии железной дороги от Пенгпу до Пукоу (200 километров). Шаньдунские части отхлынули к началу контрнаступления до станции Пенпу, но после удачных действий русских, вызванных инициативой Нечаева, двинулись вперед, заняв г. Пукоу напротив Нанкина. Штабс-капитан с бронепоезда «Хубэй» Широкогоров свидетельствует:

«Выехав из Тяньцзина 29 марта, я достиг фронта лишь 6 апреля. В Цинанфу просидел 3 дня из-за отсутствия поездов. Здесь чувствовалась подавленность после поражения под Нанкином, но царила уверенность, что неудача временная. В последний день перед моим отъездом появился слух об обратном взятии Пукоу. Как всегда, «пантофельная почта» опередила событие, так как наступление на этом направлении началось в этот день и о нем еще не могло быть известно «широким массам». Свой облик Цинанфу изменил. Ушли на фронт все русские части. Остались лишь формируемый русский полк и бронепоезд «Хонан», который перестраивается, совершенствуя свою артиллерию. Броневая дивизия по сравнению с прошлым годом неузнаваема. Здесь масса усовершенствований и улучшений в техническом отношении. Выезжаю 2 апреля дальше на юг. На мешках с мукой 3 апреля добрался до Сючоуфу. Попал в очень удачный момент. Грузится русская артиллерия, бригада 65-й дивизии и штаб Нечаева. Говорят, вчера началось большое наступление. После неудач под Нанкином все части сконцентрировались в Сючоуфу и Пенпу, выйдя из соприкосновения с противником, чтобы собраться для нового удара.

5 апреля. В Пенпу стоит русский авиационный отряд, артиллерия и конные части. Вечером вернулся с разведки русский летчик, сбросивший удачно на противника бомбу. Летчики видели у противника по линии железной дороги от Пукоу 6 составов и 2 паровоза. Справа на Пенпу движутся части, обходная колонна противника. Завтра утром наступление. Значит, попаду в самый интересный момент. Поезд 6 апреля сделал, как обычно, 50 миль за 8 часов, так что в Минхуан мы попали вместо 6 часов утра в 11 и, конечно, уже никого не застали. Бой уже начался. На разъезд то и дело приносят носилки с тяжелоранеными, плетутся к перевязочному пункту поодиночке легкораненые. Наконец, попал на бронепоезда. В действии сейчас их здесь три: «Тайшан», «Хубей» и «Шандун». Меня с большим радушием и гостеприимством принимают на «Хубее». Небольшой, компактный, «полосатый, как тигра», по определению солдат, «Хубэй» является одним из лучших по крепости брони и вооружению. Небольшая, хорошо сплоченная русская команда, среди которой немало русских ветеранов, проведших не одну кампанию в китайской армии. Есть начавшие службу еще с 1922 г. Бронепоезда «Хубей» и «Чжили» представляют Чжилийскую провинцию и находятся в подчинении Чу-Туана. Сегодняшний бой закончился удачно. Противник, не выдержав огня бронепоездов, шедших впереди пехотных цепей, отступил. Боевая работа бронепоездов – тяжелая и опасная. Команды их по целым суткам работают над исправлением пути. Противник, желая задержать хотя бы на короткое время наступление, портит путь, где только возможно, не оставляя целым ни одного моста. На днях бронепоезд «Шандун» счастливо избежал фугаса, который взорвался впереди, в метрах 10, по-видимому, от случайного попадания ружейной пули. Имея тихий ход, машинист успел затормозить.

7 апреля. Противник отступает и портит путь, устроив крушение вагонов, груженных пшеницей, в узком проходе между скалами. Целую ночь команды «Шандуня» и «Хубея» работают над очищением пути. Подходит 65-я Нечаевская дивизия. По данным разведки, противник укрепляется на командных высотах. Он решил нам дать бой в 15 милях от Чучоу. Снова русские части должны будут решить это сражение на самом ответственном участке линии железной дороги. У кантонцев здесь 4 орудия, у нас пушек нет, так как из-за непригодности дорог их подвезти нельзя.

8 апреля. Атака началась. В 9 часов утра первые цепи 65-й дивизии столкнулись с противником. Кантонцы занимают хорошо укрепленную позицию, и подступы к ней невыгодны для наступающих русских и шандунцев. По очереди, команды то с «Хубея», то с «Шандуня», работают над исправлением испорченного железнодорожного пути и в то же время ведут артиллерийскую дуэль с батареей противника. Кантонцы упорно держатся и сами неоднократно переходят в контратаки, но каждый раз неудачно. К вечеру, после упорного боя, 65-я дивизия занимает 1-ю укрепленную линию противника, который отошел на 2-ю и снова укрепился. Всю ночь бронепоезда чинят подорванную ферму моста.

9 апреля. На рассвете бой разгорается с новой силой. Бронепоездам удалось продвинуться вперед лишь на полверсты, как они снова натолкнулись на препятствие: кантонцы разобрали небольшой мост. «Хубей» получает задачу подойти и исправить путь. Противник отлично пристрелялся. Снаряды ложатся то вправо, то влево от бронепоездов, рядом с ними. Прицел, значит, взяли правильный и скоро должны попасть в цель. Потом выяснилось, что расстояние было измерено противником с помощью веревки. Примитивно, но остроумно. К мосту нельзя подойти. Кантонцы буквально засыпают ружейным, пулеметным и бомбометным огнем. Когда офицеры собрались в кают-компании за завтраком, на котором был генерал Макаренко, бронепоезд получил солидный «подарок». Снаряд пробил крышу офицерского вагона, но броня смягчила разрыв. Осколком был только легко ранен в голову переводчик-китаец. В 12 часов дня 65-я дивизия выбивает противника из 2-й линии. Он отходит на 3-ю и последнюю линию обороны. Несколькими удачными попаданиями бронепоезда заставляют замолчать неприятельскую батарею.

Ночь на 10 апреля бронепоезда провели в восстановлении большого моста. Пришлось положить более 100 шпал и 18 рельсов. На утро «Шандун» и за ним «Хубей» двинулись на Чучоу, занятый через полтора часа. По занятии города «Хубей» получает задание занять следующий разъезд и, если возможно, продвинуться дальше. В нескольких верстах от Чучоу обнаруживаем отдельные цепи кантонцев по обе стороны дороги, отступающие в южном направлении. Через час разъезд занят. На станции – пусто. Кантонцы уводят с собой всю железнодорожную администрацию. «Хубей» двигается дальше. Впереди – пешая разведка с бронепоезда, которая, пройдя 4 версты, захватывает неприятельского разведчика. Он одет в костюм железнодорожного рабочего. Дает объяснения, что производит какие-то измерения. При обыске у него найден кантонский значок и под верхней одеждой – военное обмундирование. После этого «Хубей» возвращается в Чучоу, выполнив задание.

11 апреля. Утром «Шандун» выходит по направлению к Пукоу и занимает ряд станций. Его сменяет «Хубей», подходивший к Пукоу на 9 верст и обстреливавший артиллерийским огнем станцию Пучен. Встречаю офицера, ходившего в разведку в сторону Уху. По его данным, главные силы противника отходят в этом направлении. Им был захвачен конец обоза противника с ранеными. Силы Сун Чуан Фана концентрируются в Чекианге, и если данная операция будет удачной, то противник, из опасения быть отрезанным, принужден будет оставить Пукоу и Нанкин. После артиллерийского обстрела «Хубей» отводится в тыл для охраны пути. Стоим на небольшом разъезде. Весна уже вступила в свои права. Через сетку розовых цветущих абрикосов блестят, как зеркала, водные пространства рисовых полей. Бесчисленные озера, обрамленные молодой зеленью деревьев, покрыты белыми хлопьями. Это – стаи гусей, которые водятся здесь в громадном количестве. Тишина и мир. Все опасности войны, все тревоги обходов, неожиданной встречи с неприятелем, как будто не существуют. Команда бронепоезда высыпала на воздух после долгого пребывания в душных боевых коробках. Появляется футбольный мяч, который бесцельно гоняют из стороны в сторону опьяненные бодрящим апрельским воздухом и жаждой движения люди. Китаец-машинист ходит с добытым у неприятеля секачем – мечом палача. Он безуспешно предлагает всем свои услуги по отделению ненужной головы от туловища.

12-го апреля вышедший вперед «Шандун» занимает Пукоу. Операция почти закончилась. Противник выбит, и путь очищен до р. Янцзы. «Хубей» получает приказ отойти на станцию Чучоу и нести там охрану пути.

В Пукоу. На 2-й день после занятия Пукоу, в дождливое утро, «Хубей» явился на смену «Шандуня». Впереди – громаднейшее станционное здание, ряды крытых платформ. Все пути забиты пустыми, загаженными, брошенными второпях противником вагонами. Пути сплошь усеяны прокламациями – истоптанными листовками, вымоченными дождем. Столбы, стены вагонов, все, что поддается обклейке, пестрит плакатами и воззваниями. Некоторые из них исполнены художественно, в смысле рисунка и литографического искусства. Весь стиль и манера – советские до мельчайших подробностей. Разве вы видели когда-либо у китайцев ряд восклицательных знаков? А здесь ими заканчивается каждый возглас. Общий стиль – грубый, крикливый, бьющий по самым низменным вожделениям толпы. Вождь кантонского правительства изображен характерно: на красном фоне он – черный. А вот Чжан Цзолин в генеральской форме продает европейцу куски Китая, который изображен в виде изрубленной женщины. Снова Чжан Цзолин и Чжан Цзу Чан в виде собак, стоящих на задних лапах перед Англией. Сун Чуан Фан – заяц, удирающий по красному полю. Да всего не перечесть! С другой стороны – многообещающие картины мирного труда: заводы, фабрики дымят своими трубами, грузятся пароходы, бегут по всем магистралям поезда, одним словом – рай на земле. Даже планетарную идею не забыли – ее изображает гордый всадник, несущийся к солнцу и звездам. Призыв всех к борьбе. Даже женщина изображена европеизированной, в английском военном обмундировании, что подтверждает наличие женских батальонов в кантонской армии. И, наконец, большевицкие символы – пятиконечная звезда, серп и молот. «Творческая» рука Москвы видна всюду. Буквальное, без малейшего отступления, повторение Совдепии в период гражданской войны. И если отбросить общий тон Китая, то не отличишь. У вокзала, в доме железнодорожного служащего, «совдеп», украшенный флагами. Среди них – синий с белой 12-тиконечной звездой и красный с синим квадратом и той же звездой! Рядом на площади – большая деревянная трибуна, обшитая зеленым сукном и такими же, как на совдепе, флажками. Пестро и революционно! Заходим внутрь здания. Самый настоящий совдеп. Вспомнилось старое, забытое. И сердце теснят воспоминания прежних дней… Кровавый 18-й год рождается снова. Наступило время безумных крикливых речей, разжигание черни. Стоит призрак пожарища социальной революции, беспощадной борьбы. Первая комната совдепа предназначена для заседания: в комнатах пол усеян клочками агитационной литературы, ружейными патронами, обрывками военного снаряжения. Стены пестрят плакатами и портретами вождей. Прокламации покрывают пол. В одной из комнат находим более 15 тысяч патронов и целую кипу нарукавных знаков с красной пятиконечной звездой. После обеда отправляемся осматривать берег. Кантонцы, засевшие в Нанкине, беспрерывно обстреливают нашу сторону из ружей и пулеметов. Но безрезультатно. Пули свистят и лишь изредка шлепаются в землю уже на излете. При такой дальности и из-за водного пространства между нами им тяжело пристреляться. На том берегу оживление, собираются толпы, снуют рикши, автомобили. В бинокль ясно различаешь отдельные фигуры. Почти на самом берегу группа из трех советских инструкторов. Английское обмундирование и манера держаться выделяют их из толпы китайцев. Но долго оставаться на самом берегу становится опасно. Они пристрелялись, и пули начинают шлепать рядом с нами. Забираемся в каменную будку. Здесь видны следы поспешного бегства. Разбросаны ненужные вещи, патроны и предметы военного обмундирования. Здесь останавливалась разведка, которая оставила Пукоу с нашим приближением. На столе я нахожу медную с чернью подставку для календаря, на обратной стороне которой нацарапано: «Милому Ловченко от Туси. 7–IX–1926». Нет сомнений, что красный командир второпях забыл свое «вещественное доказательство невещественных отношений». Как мы, так и кантонцы артиллерийского огня не открываем. Этому воспрепятствовали иностранцы, военные корабли которых стоят на Янцзы, по обе стороны от Нанкина.

В течение двух дней нашей стоянки в Пукоу обстановка не изменилась. На 3-й день показалась красная флотилия из 4 вымпелов. Обстрелянная иностранными судами, флотилия остановилась в 4 милях от Пукоу. Еще немного разнообразия внесло в нашу жизнь сообщение о боях в Пампу. Колонна противника, в свое время обнаруженная летчиками, имела целью зайти глубоко в тыл, захватить Пампу и перерезать коммуникационную линию. После двух дней боя она была разбита, и противник бежал.

17-го апреля «Хубей» получает задание отойти в глубокий тыл. В настоящее время ведется усиленный обстрел Нанкина, который горит»[352].

Во время этих боев 65-я дивизия, по данным начштаба группы Михайлова, «являлась скорее десантом при бронепоездах в силу своей малочисленности. 166-я бригада из русских имела около 300 штыков, а 176-я китайская бригада с русскими инструкторами не насчитывала и 700 штыков. Артиллерия, пулеметы и бомбометы дивизии за этот период не применялись (на бронепоездах есть свои), 2-й конный полк, ее главная сила (400 сабель и 6 пулеметов «Кольт»), был на всю кампанию выделен из ее состава и находился в непосредственном подчинении маршала Чжан Цзу Чана. Нечаев из-за ампутации ноги в эту кампанию не проявлял прежней активности и находится вместе с генералом Чеховым на одном из бронепоездов»[353].

Вскоре ситуация изменилась в худшую сторону. Чжан Цзучан предпринял неудачную попытку форсировать Янцзы и закрепиться на другом ее берегу. Высадившиеся северяне подверглись мощному контрудару и, неся тяжелые потери, особенно в материальной части, вынуждены были вернуться на свой берег. Русские наемники благополучно отошли, но оставили на другой стороне противнику много трофеев, в том числе часть артиллерии[354].

По русским данным, в разгроме северян огромную роль играли японцы: «Они усиленно разыгрывают китайскую смуту. Японские советники имеются и у северян, и у южан. Каждое ослушание японского советника приводит к катастрофе. Чжан Цзу Чану они не советовали переходить Янцзы, но он перешел – и в результате – разгром и обратный переход через реку»[355]. За март – май русские понесли большие потери. Отмечалось, что «Чжан Цзу Чан всегда провожает в последний путь павших на его службе русских. В последнее время ему приходится часто идти за погребальным лафетом»[356].

Видя большие потери и то, что китайцы на деле не проявляют желания драться против коммунистов, некоторые из русских наемников попытались изменить ситуацию. Так, Михайлов выдвинул перед японцами и китайцами идею, по которой Русская группа должна была стать на условия Чехословацкого корпуса в России, то есть неподчиненности китайской юрисдикции, но должна была получать китайские деньги либо перевестись на японскую службу. Эта идея не была поддержана японцами и другими иностранцами из дипкорпуса в Пекине, которые в свое время дали молчаливое согласие на участие русских в войне против Фына и Гоминьдана, угрожавших их интересам. Дело в том, что они не хотели видеть на китайской арене независимую русскую силу. Как известно, тот, кто платит, тот и заказывает музыку, а в случае с русскими иностранцам переход наемников из одного состояния в «цивилизованное» был неинтересен, да и в случае ухода русских из китайских войск их отношения с ними могли стать враждебными.

Гоминьдановцы продолжили нажим на северян, подтянув новые части. Михайлов 20 мая 1927 г. доносил: «Обстановка неблагоприятная. Палису, вероятно, завтра или послезавтра будет оставлен»[357]. Через полмесяца положение Северной коалиции стабилизировалось. Тихобразов 4 июня писал: «Положение на фронте у нас нельзя назвать тяжелым, так как боев нет. Выровняли фронт с Сун Чуан Фаном и мукденцами. Наши позиции – на границе Шандуня по линии станции Лин-Чен. Как дальше сложится обстановка, сказать трудно. В Шандун идут японские войска. Такое положение отразилось на долларе. Лаж на серебро доходит до 20 %»[358]. Высадившиеся под предлогом защиты своего имущества и граждан японцы на время предотвратили захват Шандуна[359].

Михайлов в мае также просил Тихобразова ускорить формирование 7-го Особого русско-китайского полка. Но это сделать не удалось из-за дезертирства китайцев – не хватало 20 процентов солдат. Например, в мае выяснилось, что из-за дезертирства рота пеших разведчиков исчезла[360]. На тот момент, на конец мая, в полку было только 120 русских и 344 китайца[361].

Китайцы часто были противниками «северян», и потому с 28 апреля их стали принимать лишь после проверки на «благонадежность»[362].

Некоторые китайцы служили в полку отлично. Так, младший унтер-офицер Чжан Сяфу получил благодарность за активную помощь унтер-офицеру того же полка Маньчжурову в предотвращении побега при конвоировании другого китайца[363]. Но бывали случаи предания суду других китайцев за совершенные преступления[364].

Оставшиеся солдаты были необученными из-за отсутствия оружия[365]. Тихобразов еще в начале апреля безрезультатно пытался получить от тупана маузеры и винтовки «Бергман», сетуя на то, что «мы – безоружны»[366].

Обучение затруднялось и тем, что этот полк отвлекали от несения военной службы и направляли на службу полицейскую, как это было в мае[367].

Опасаясь того, что из-за малочисленности частей их могут расформировать, русские офицеры скрывали это и держали при себе «мертвые души». Реально солдаты в части были, но во многих случаях они были негодны для боя, больны и т. п.[368]

Поражения Северной коалиции взволновали всю белоэмиграцию. Тихобразову писали из Европы: «Ваши неудачи нас страшно беспокоят» – и предлагали рецепты для выхода из ситуации, предлагая набрать тысячи наемников из русских и немцев, которые из-за тяжелой экономической ситуации в Германии готовы были ехать в Китай. Предлагалось, исходя из опыта Гражданской войны в России, пользуясь растянутостью фронтов в Китае, организовать кавалерийские рейды по тылам противника. Для решения проблемы с кадрами артиллеристов северян, из-за чего Чан Кайши имел над ними большое преимущество, они предлагали набрать русских артиллеристов-эмигрантов из стран Европы, так как находившиеся в армиях северян немногочисленные инструкторы из Германии и Японии не могли или не хотели научить китайцев артиллерийскому делу[369].

Неудачи русских на фронте были также из-за того, что часто направляли кавалеристов-офицеров в пехоту и наоборот. Так как другой род войск они знали плохо, то и результат не замедлял сказываться в бою. По оценке русского командования, поручик Бокин, назначенный командовать ротой пеших разведчиков, был отличным офицером, но кавалерии, а не пехоты, которую он почти не знал. В результате в боевых условиях в новом качестве он не мог выполнять ставившиеся ему задачи[370].

Сразу после поражения северян в марте у русских начался распад, усиленный невыплатами жалованья. Война истощила население, которое уже не могло платить налоги. Армия Чжан Цзучана из-за отсутствия денег стала разбегаться, и ему остались верны лишь русские и немногие китайцы[371].

К денежным проблемам добавились сомнительные операции с деньгами самого русского командования после ухода Нечаева. Так, в середине июля 1927 г. Тихобразов приказал: «Если получите жалование, то сделайте удержание – не более ²/₃ с холостых и не более ¹/₂ с семейных»[372].

Поэтому многие русские дезертировали или, не вынеся тяжелой службы при невозможности устроиться в мирной жизни, кончали жизнь самоубийством, как это пытался сделать 28 мая 1927 г. корнет Попов[373].

Тихобразов боролся против дезертиров административными мерами, но они были неэффективны: «Нет-нет – и уйдет несколько человек»[374].

Дезертирство стало одной из причин ослабления северян, вторично отступивших из Пукоу. Нечаев так рассказывал о последнем бое в июне, которым он руководил как командир Русской группы: «Стоял тихий звенящий вечер, почти ночь. На горизонте – багровые зарева подожженных снарядами деревень. На темных силуэтах растянувшихся бесконечной линией бронепоездов ежеминутно вспыхивали молнии орудийных выстрелов и почти непрерывно струились огненные языки из пулеметов. Противник не выдержал нашего огня и, когда настало 8 часов вечера, части 105-го и 106-го полков пошли в атаку, начал быстро отходить. Потери наши были незначительны. Путь перед бронепоездами в несколько сот метров был испорчен. После нескольких часов тяжелой работы его расчистили. Разобранное противником полотно было поправлено, и бронепоезда смогли двинуться дальше в направлении на Пенпу»[375].

Русская группа без Нечаева (июнь – декабрь 1927 г.)

С весны 1927 г. не ослабевали слухи о том, что Нечаев должен уйти в отставку. В июне 1927 г. эти слухи подтвердились. Поражениями у Нанкина – Шанхая воспользовались противники Константина Петровича, чтобы его убрать. Нечаев не стал выносить сор из избы и объяснял свой уход тяжелым ранением в 1926 г., из-за которого он не мог как раньше командовать русским отрядом. Говоря об его уходе, Чжан Цзучан заявил: «Мне жаль генерала Нечаева, и я лучше бы потерял руку, чем его. Я много раз говорил ему, чтобы он не лез под пули, так как это не его дело, но он не слушался, и я этим огорчен. Когда нужно, мы все сумеем умереть, но напрасно этого делать не стоит. Нечаев – это храбрый солдат, но не генерал…»[376]

Из интервью с Константином Петровичем стало ясно, что он «решил совсем покончить со службой. Чжан Цзучан уговаривал остаться. Жаль было оставлять дело, в которое вложил всю душу, но пришлось уйти. Нервы расшатались, да и обстановка в последнее время создалась такая, при которой с плохими нервами долго не выдержишь. Стар стал, пора на покой. Пусть на мое место идет молодежь»[377].

Но без русских «подковерных ходов» против него здесь не обошлось. Нечаеву пришлось уволиться под нажимом Меркулова и его окружения на Чжан Цзучана[378]. Реально причиной его ухода стали интриги: Макаренко, Михайлова, Чехова, Тихобразова, Меркулова и других, желавших занять места Нечаева и его сторонников или нейтрализовать их, чтобы перераспределить на себя деньги, выделяемые Чжан Цзучаном. Дошло до того, что некоторые русские начальники злоупотребляли деньгами, несмотря на то что их части почти голодали, вели шикарную жизнь, покупая дорогую обстановку[379]. Такое обвинение Тихобразов возлагал на своего былого друга Семенова, правда, лишь в дневнике и без широкой огласки.

В защиту Нечаева надо сказать, что даже его противники отмечали, что, когда он был в чем-то не прав, всегда признавал свои ошибки и приносил даже своим врагам извинения[380], чего те не делали. В тех случаях, когда даже для его верных соратников не было места в Русской группе, Нечаев, несмотря на то что мог убрать того или иного человека, никогда так не делал, даже если его сторонникам приходилось увольняться[381].

Это говорит о том, что Константин Петрович был человек высоких моральных принципов, в отличие от своих противников, которые были заурядными людьми, неспособными к руководству Русской группой. Это доказали ближайшие после увольнения Нечаева события, что неудивительно, так как противники Нечаева умели воевать только в кабинетах против своих же. Тихобразов всю Гражданскую войну провел в теплом месте адъютантом генерала Плешкова в Харбине, вдали от пуль и лишений. После этого, уже в эмиграции, он оказался на японской службе в институте, где пребывал до весны 1926 г. Он сидел бы в Харбине и далее, но японцы уволили его с работы. Тихобразов, оставшись без средств к существованию и имея на руках жену с дочерью, обремененный долгами, сделанными из-за его пристрастия к азартным играм, подался в наемники. Пришел он в Русскую группу на все готовое, созданное Нечаевым. Михайлов тоже на фронте почти не показывался, состоя на службе у Анненкова, по сути в разнузданной банде, которая борьбой против большевиков почти не занималась, а грабила местное население и настраивала его против власти адмирала Колчака, отдавшего за Белое дело жизнь. Или Н. Меркулов, наживший свое огромное состояние за время Гражданской войны спекуляцией, разрушавшей белый тыл, и обдиранием своих же русских, когда он стал министром в Приморском правительстве. На этом посту в 1921 г. он отличился успешной войной с дорогими горячительными напитками и безумными тратами денег на увеселения в ресторанах Владивостока, в то время как белые отряды на фронте под Хабаровском жестоко страдали от недостатка теплого обмундирования и валенок. В Китае он продолжил свою политику – ценой постоянных уступок китайцам русских интересов и понижения тем самым авторитета русских наживать свое огромное состояние. Чехов до китайской гражданской войны был никому не известен и стал мелькать в победных сводках армий Чжан Цзучана лишь благодаря Константину Петровичу.

А кто такой Нечаев? Прославленный командир Волжской кавалерийской бригады, боровшийся против большевиков не в кабинетах, а на фронте. Там он находился с весны 1918 г., будучи одним из ближайших соратников легендарного Каппеля, и участвовал во взятии Казани и золотого запаса России в августе 1918 г. Нечаев прошел всю кампанию на Восточном фронте до конца 1920 г. со всеми ее радостями побед и горестями поражений. И он же создал имидж непобедимости Русской группе в Китае своими бессмертными победами над У Пэйфу, Фыном и К^о. Поэтому в сравнении с ним его противники смотрятся какими-то гнусными жалкими карликами, устранившими Константина Петровича подлыми подковерными приемами, чтобы творить в Русской группе финансовые махинации. Но, сваливая Нечаева, тот самый «дуб», из-под которого данные персонажи кормились «желудями», они не могли понять, что смогут недолго пользоваться его плодами и что скоро без Нечаева, его опыта, авторитета, умения найти общий язык с солдатами и офицерами и военного дарования все пойдет прахом.

Интересно узнать то, что думали о Нечаеве рядовые бойцы, солдаты и младшие офицеры Русской группы. Журналист Ильин, незнакомый с Нечаевым, заносит в июле 1926 г. в свой дневник подслушанный им разговор солдат: «Говорят про Нечаева, слышны нотки восхищения его храбростью и заботливостью о солдатах: «Ходит в атаку со стеком и ничего больше не берет! Под самым огнем стоит и хоть бы что! Там такая жара идет, а он – нипочем! А придет в казарму, братцы, да вот хотя бы и к нам в команду, и сейчас же: «Табак, братцы, получали? А чистое белье есть?!» А кто скажет: «Никак нет, Ваше превосходительство, так он и пойдет: растуды твою так, распротак, я им, сволочам, покажу! Нате Вам, братцы, денег, купите себе сигарет, а я доложу, кому надо!!» Что и говорить, в бою он – не дай Бог, не жалеет себя и других. Вышли сначала без винтовок, только у половины они были. Ну, значит, ему и докладывают, а он рассыпал всех в цепь, встал сам во весь рост, пули свистят, а он стеком вперед показывает и говорит: «Вот, брательники, наши винтовки, давайте-ка возьмем их!» А чуть мы дома, так заботится о нас и с солдатом – запросто!» Я вспоминал при этом дальнее прошлое. И все так, в глубине Китая! Русские все те же – любовь к смелому и заботливому офицеру. К Михайлову и Меркулову они так не относятся!

Русский доктор, офицер, служивший в китайском полку, говорил про положение в отряде. Недовольство и озлобление против Меркулова, неполучение по нескольку месяцев жалования, тогда как наверху не только жалование, но и наградные выдаются чуть ли не вперед. Всякий, вновь прибывший, обязан заказывать обмундирование и сапоги только у Меркулова и его представителя Соколовского. Они получаются в рассрочку, и стоимость их удерживается из жалования. Все стоит дорого, и Меркулов ставит цены в полтора раза дороже! Вообще, Меркулов грабит, наживает, массу средств тратит на женщин и даже не полностью отпускает деньги, которые причитаются частям! В общем, и тут интриги, безобразия и развал! А со всем этим, льется русская кровь, взрывают себя гранатами русские поручики! Все с нетерпением ждут Нечаева. Меркулов играет в генерала и требует, чтобы его величали «превосходительством» и выставляли к нему караул. На днях, когда он приехал из Тяньцзина, ему на вокзале был выстроен караул, музыканты, и он, выйдя, обходил и здоровался, а ему отвечали, как генералу! Странно сказать, Нечаева видеть мне не удалось, с ним я не говорил, но у меня совершенно отчетливое впечатление, что все неурядицы получились благодаря не Нечаеву, а Меркулову и Михайлову. Если так будет продолжаться – полный развал неминуем. Меркулов и Михайлов ни в какие бои не ходят, пуль терпеть не могут, набивают карманы, грабя своих же, не выдавая жалования, корчат из себя начальство, требуют почестей и чтобы все было по уставу! Нечаев смотрит просто – его за это и любят. Сам он – храбр, первым показывает пример, требуя храбрости от подчиненных. А остальное – все просто: хочешь – пей, бери деньги, если исправно служишь! Остальное – не важно.

И на самом деле: ведь все пришли сюда наемниками, что им до Китая и его жизни! С них требуют воевать – и они воюют вместе со своим генералом, таким же ландскнехтом и бесшабашным парнем, готовым идти под пули. Каждый знает, что Меркулов работает на себя, знают, что его заводы, арсеналы, конторы существуют благодаря Русской группе, на которой все это держится и с которой Меркулов, как хороший купец-кулак, дерет все втридорога. Все знают, что сын Меркулова, нигде не служивший, ни в каких чинах, ни года, устроен майором и получает 240 долларов в месяц, числится адъютантом, ни в какие бои и стычки не ходит, а деньги свои получает аккуратнейшим образом, тогда как остальные не видят их по нескольку месяцев! Корректный, спокойный и осторожный Тихобразов не может слышать про этих адъютантов и Иванова! Про Нечаева солдаты говорят с обожанием, восхищением, словно он – кумир. Про него уже сложились чуть ли не легенды про его изумительную заботливость и отношение к солдату. Как все-таки разлагающе подействовала на всех революция! Взять хотя бы Русскую группу – сколько героизма, выносливости, терпения и лихости. А с другой стороны – моральное разложение, интриги, грабеж – по существу – общий. Меркулов грабит подчиненных и тех, с кем имеет дело, а подчиненные стараются набрать побольше «фацая», т. е. грабят китайцев»[382].

Видный деятель антисоветского движения, хорошо знавший нечаевцев, А. А. Пурин, пишет: «Мне передавали офицеры, казаки и солдаты, мои бывшие сослуживцы, подчиненные и соратники по борьбе с коммунистами, что Меркулов все время желал уронить престиж Нечаева, которому приходилось бороться и на фронте, и в тылу с его интригами. Происходило это из желания Меркулова играть роль главной скрипки на Дальнем Востоке. Он повсюду говорит, что все дело в Цинанфу создал он, всячески стараясь влиять на иностранцев и обмануть великого князя Николая Николаевича. Личное его честолюбие еще больше толкало его на это. Лесть его прихвостней и всяких политических проходимцев убеждала Меркулова в правильности взятого им пути. Благодаря сумасшедшим успехам Нечаева, ему не удалось умалить престиж его ни в глазах иностранцев, ни в глазах китайцев и всего Дальнего Востока, но, с другой стороны, это давало ему существовать. Меркулов усиленно убеждал Нечаева, что фашизм – единственная здоровая организация, могущая работать с большевиками, работа которых, по его словам, уже в данный момент дала блестящие результаты. Выступал он и против движения великого князя Николая Николаевича, говоря, что оно скомпрометировано уже тем, что здесь работал Шульгин, «позволивший себя спровоцировать». Генерал относился к таким разговорам скептически, улавливая в тонах разговора Меркулова желание привлечь Нечаева в фашистскую организацию. На вопрос Нечаева «Где же Ваши фашисты и почему они не выручают Вас и не ставят на высоту в глазах китайцев?» он ничего не мог сказать. Чжан Цзучану и другим китайским командирам он втирает очки, что он – вождь и что в Приморье у него 20-тысячное войско, которое пойдет за ним по его приказу, но этому никто из китайцев не верит. Русских он презирает, и его частная жизнь с содержанками, бриллиантами, кутежами и крупными тратами денег уронила его престиж в глазах китайцев и иностранцев. Когда Нечаев из-за своего тяжелого ранения отошел от своей работы, то в течение 7 месяцев боевая слава русских солдат сошла на нет, ибо командирами были назначены меркуловские ставленники, которые оказались не годными ни к бою, ни к строю и дошли вскоре до расформирования и разоружения. Характерно, что Меркулов просил Чжан Цзучана объединить в его руках командование всеми русскими, на что получил отказ. Есть свидетели отказа – китайские генералы. Честолюбию его не было пределов»[383].

По данным немецкого агента в Китае Кунста, напоследок «Нечаев был Чжан Цзучаном вознагражден двумя домами в Циндао. Последней осенью он разошелся с Чжан Цзучаном из-за долгой задержки жалования войскам и вскоре ушел в отставку»[384].

Зная это и не желая мириться с уходом Нечаева и с торжеством ничтожеств, вместе с ним ушла большая группа опытных офицеров генерала Савельева. С ними уволилось много казаков. Савельев прослужил в отряде Нечаева меньше трех месяцев и, несмотря на хороший оклад, ушел оттуда.

Последствия ухода Константина Петровича для Русской группы, которую он создал, означали ее скорый и неминуемый крах. В 1926 г. все были свидетелями, что, когда по ранению Нечаев оставил пост командира Русской группы, его противники передрались между собой, а покуда происходило выяснение отношений, боевые части разваливались. Если вспомнить, что меркуловцы довели в 1926 г. русские части до краха в отсутствие Нечаева за каких-то полгода, то, сделав несложное вычисление, можно было предположить, что развал произойдет где-то зимой 1927/28 г.

Последние успехи

Войска Чжан Цзолина еще не раз успешно били врага, пользуясь во многом плодами работы Нечаева. Так, в начале июля 1927 г. они разбили гоминьданцев, заняв город Линчен и нанеся им потери в 5 тысяч человек. Линчен был очищен от врага и занят русскими бронепоездами[385]. У русских особенно отличился майор Савранский, командир группы кавалеристов, произведенный за это в подполковники[386]. После этого наступление против южан продолжилось. В июле 1927 г. русские участвовали в успешном походе к Цинтао и Киансу[387]. В это время русские вместе с японцами также служили Чжан Цзолину на КВЖД, когда там стали активно действовать коммунистические агенты и партизаны[388].

В конце августа 1927 г. белогвардейцы добились новых побед, снова взяв Сучжоуфу. Участник рейда русских бронепоездов во время разведки от этого города к югу писал:

«Всюду гаолян, куда не посмотришь, направо, налево – бесконечные поля гаоляна. «Ну, пока гаоляна не уберут, настоящей войны не будет!» – говорит капитан, указывая на высокие, больше человеческого роста волнующиеся зеленые заросли по обе стороны железнодорожного пути. Вскоре попадаем в Сучжоуфу. Теперь здесь видны лишь обрывки многочисленных плакатов и воззваний с портретами Сунь Ятсена, Чан Кайши и остатки триумфальной арки, возведенной в честь последних около главных ворот города, напоминающих о недавней власти правительства красного юга. Бронепоезда замедляют ход и останавливаются. Впереди сожженный мост и разобранные пути восстанавливаются командами бронепоездов. Грозно блистая на солнце, русские бронепоезда продолжают разведку.

В этих боях русские взяли много трофеев. Среди них – 8 тяжелых орудий, 12 бомбометов, 5 тысяч винтовок из СССР и много боеприпасов»[389].

Однако реально тогда после ухода Нечаева Русская группа распадалась. Бурлин доносил 20 августа Лукомскому об ее положении: «Вы переоцениваете значение Русской группы. Получаемые о ней сведения рисуют ее положение очень неважным. Лица, близкие к Меркулову, передавали мне, что группы, как таковой, уже нет, а имеется только 1 батальон русской пехоты, зародыш конного полка и броневики Чехова, всего, может быть, около тысячи человек. Вс. Иванов, редактор меркуловской газеты, состоящий у Меркулова секретарем и ехавший из группы, говорил мне, что во время боев, когда северяне терпели неудачи и понадобилось отвести группу в тыл, то вся она помещалась на двух платформах-вагонах. Михайлов тоже пишет о непорядках в группе. По рассказам Иванова, налицо невыдача жалования до 6–8 месяцев, пьянство, грабежи, рознь начальников между собой, утечка солдат бегством – все это понизило значение группы. Сейчас она двинута из Цинанфу на фронт»[390].

Нередко кормовые деньги на фронт присылали не серебром, которое принимало население для оплаты, а бумажные, которые оно не признавало из-за сильной инфляции[391]. По этой причине часто нечаевцы почти голодали. Положение русских, находившихся в тылу, было немногим лучше. Офицеры и их семьи закладывали в ломбарды свои вещи из-за отсутствия денег[392]. Они надеялись их выкупить, но, пока вещи лежали заложенными, на стоимость их набегали проценты, и за них приходилось отдавать большие деньги.

В первой половине сентября 1927 г. русские добились новых побед. Даже в Европе писали «о доблестной службе русских. Снова отмечают боевую работу бронепоездов «Шандун» и «Хонан». В последних боях глубокий канал у станции Ханжен надолго бы задержал наступающих северян, если бы не прикрытие артиллерийским огнем «Шандуна» и «Хонана», на парусных шлюпках, шандунцы быстро форсировали это серьезное препятствие»[393]. В конце сентября 1927 г. русские бронепоезда снова отличились в бою у станции Пукоу. На плечах отступающих врагов бронепоезда «Чендян» и «Чен-Чжен» заняли эту станцию. Согласно донесениям их командиров, «ни одного выстрела не было слышно с правого берега Янцзе. Безучастно отнеслись к этому и 4 канонерские лодки южан, стоящие на реке ближе к Нанкину. Сзади них, на небольшом расстоянии, виднелся японский крейсер. На другой день броневик «Чен-Дян» открыл огонь по канонеркам. После первых выстрелов, японский крейсер, видимо, не желая мешать начавшемуся бою, снялся с якоря и ушел вниз по течению, а вслед за ним последовали, не отвечая на выстрелы бронепоезда, и канонерские лодки противника»[394].

Говоря об успехах северян в те дни, Чжан Сюэлян особенно отметил русских: «Русские воины в рядах китайской армии всегда встречают к себе с моей стороны внимательное отношение. Русские находятся в составе Шаньдунской армии, так что непосредственного отношения к ним я не имею. Но я хочу подчеркнуть, что они всегда были прекрасными солдатами, отличными бойцами, честными и мужественными исполнителями долга. Честь и хвала им, своей кровью запечатлевшим братство по оружию с нашей армией!»[395]

Это были последние громкие победы русских в Китае. С уходом Нечаева русские начальники, лишенные дарований и умеющие лишь интриговать, оказались не способны руководить наемниками, как это делал Нечаев. Сразу после его ухода в июне Тихобразов с облегчением писал, что «все работают солидарно», но не прошло и двух месяцев, как уже 25 августа 1927 г. он говорит: «Михайлов готовится к генеральному сражению с Меркуловым, т. е. к роковому разговору»[396]. Успокоения в умах «заговорщиков» не настало и после ухода Нечаева. Его противники продолжили грызню за места, власть и деньги, что крайне негативно влияло на боеспособность наемников и отношение к ним китайцев. Одной из внешних причин этого было то, что Шильников, Михайлов, Тихобразов и многие другие офицеры, сплотившись вокруг них, были недовольны игнорированием Меркулова и К^о попыток утвердить здесь идейную платформу на почве монархизма[397]. Нечаев ранее также препятствовал действиям монархистов в отряде. Неприязнь по отношению к Меркулову наблюдалось и потому, что он был фашистом[398].

Между командирами отдельных частей также бывали конфликты и, как следствие, отсутствие столь нужного единства действий. Так, 25 сентября 1927 г. Тихобразов писал, что «относительно совместной работы с Броневой дивизией Михайлов не договорился и, думаю, не договорится»[399].

Многие офицеры, не желая оставаться в такой обстановке, продолжали уходить[400]. Пришлось уйти в ноябре 1927 г. и Михайлову, не выдержавшему столкновения со своим тестем Меркуловым[401]. Еще раньше, в начале 1927 г., стали уходить и солдаты, большинство из которых определялись как «интеллигенты». Видя безденежье, ухудшение день ото дня условий службы, не лучшее отношение части офицеров друг к другу и к ним, понять этого они не могли и просто уходили[402]. В итоге в ноябре 1927 г. для пополнения частей пришлось использовать китайцев. Например, «в Маршевой сотне русских осталось мало – человек 8—10, остальные – китайцы»[403].

Наши офицеры страдали и потому, что китайцы не могли дать им пистолеты или револьверы в качестве оружия самообороны[404]. Часто в этом винили русских офицеров тыловой базы, например Люсилина. Так, еще 2 августа 1927 г. Тихобразов жаловался на то, что он прислал только по 20 патронов на маузер без обойм и патронташей, а полученные от него «подковы сделаны очень небрежно»[405].

Как и прежде, русские части были малочисленны по своему составу и за громким названием «бригада» реально скрывался батальон. В бригаде Семенова на 14 августа 1927 г. не было и близко к 800 шашкам. Поэтому предполагалось свести ее воедино с пехотной бригадой Сидамонидзе, что и должно было дать 800 человек. По данным Тихобразова, бригада Сидамонидзе всеми была «заброшена и о ней никто не заботится»[406].

Рядовые русские, которым надоело смотреть на торговлю их кровью Меркуловым, готовы были его убить. Тихобразов пишет: «Вчера ко мне с фронта приехал солдат 105-го полка, просивший передать, что если советник появится близко к фронту, то они его прикончат в удобной обстановке. Из других мест идут такие же сведения»[407]. Такое отношение к нему было вполне оправданным, так как из-за махинаций Меркулова солдаты голодали. Из-за воровства его и других дельцов Михайлов был вынужден просить Тихобразова кормить солдат «экономнее»[408].

Скоро кантонцы и части Фына перешли в контрнаступление. Весь октябрь с переменным успехом шли ожесточенные бои с ними. Почти всех русских отправили на фронт. Тихобразов писал 8 октября: «Завтра, 9 октября, 1-й полк Конной бригады выступает в Дай-мин-фу в южный конец Чжили. Дней через 10–15 пойдут и остальные части бригады. Их выход происходит позже потому, что не закончено снабжение частей всем необходимым»[409].

В то время некоторые русские офицеры продолжали служить инструкторами в чисто китайских частях. Об этом говорит майор Столица, служивший инструктором 114-й кавалерийской бригады, в своем дневнике и рапорте:

«Доношу, что 16 октября бригадой был получен приказ от командующего 4-й армией генерала Фана о выступлении на запад, на восточную ветку Лунхайской железной дороги. Узнав о выступлении, я послал переводчика, капитана Ли-Зо-Чжо к начштаба с просьбой о предоставлении мне лошадей, так как идти пешком я не мог. На это последний ответил, что в конном полку все лошади – собственные, а заводные лошади штаба уже отправлены с квартирьерами вперед, но что все же они мне постараются лошадь достать.

В поход выступили 16-го на рассвете и, пройдя ли[410] 75, встали на ночевку в деревне Хуан-ден-пу.

17 октября. Сделали переход в 70 ли, причем во время него пришлось переходить вброд 3 реки, одну из них переходили при воде выше пояса, что в октябре не особенно приятно. Ночевали в Уинденпу.

18 октября. Пройдя 70 ли, ночевали в городе Тан-чин.

19 октября. Пройдя 50 ли, ночевали в городе Логоу, весь район которого сожжен хунхузами, а мужское население – перебито. Продуктов здесь нет абсолютно никаких, питаемся гаоляновыми лепешками[411].

20 октября. Пройдя 55 ли, пришли на Лунхайскую железную дорогу, на станцию и город Пао-чен. Лошадей мне, конечно, не дали, и весь переход от Цинкоу до Паочена пришлось сделать пешком.

21 октября. Дневка в Паочене, воспользовавшись которой пошел с переводчиком к генералу и доложил ему, что так как лошадей мне не дают, пешком больше у меня ходить нет сил, то я сажусь на стоящий на станции бронепоезд «Хубей» и уезжаю в Цинанфу. Генерал стал извиняться и сказал, что здесь мы будем грузиться на поезд для отправки на фронт, а по прибытии он мне сейчас же даст оружие и лошадей, и очень меня просил не покидать бригаду. Я ему поверил и остался, полагая, что хоть я и мотивирую отъезд из бригады невыдачей лошадей, но они могут рассмотреть его как боязнь ехать на фронт. Такое мнение их в отношении меня, единственного «ломозы» в бригаде, было более чем обидно.

Город был совершенно объеден нашими предшественниками, и купить тут было ничего нельзя. Едим лепешки, которые сами делаем из полученной от интенданта муки.

22 октября. После обеда получили приказ срочно грузиться в составы. Мне была предоставлена <…> платформы. В ночь отошли от Паочена. В эшелон входили: штаб бригады, техническая рота, конвой генерала и конный полк. Пехота, как батарея и заводные лошади штаба, остались ждать 2-го эшелона.

23 октября. В 2 часа ночи прибыли в Суд-же-фу, простояли до 6 часов утра и тронулись в путь по Лунхайской ветке на запад с приказанием высадиться на станции Нехуан. Весь день тащились по Лунхайской ветке, несколько раз ломались паровозы.

24 октября. На рассвете прибыли на станцию Липатеи. Не доезжая 2 станций до Нехуана, получили срочный приказ от ехавшего сзади командующего армией выгружаться и идти на юг, так как кантонцы заняли позицию в 18 ли на юг от станции Липатеи. Из вещей можно было взять с собой только самое необходимое, остальное было отправлено в Суд-жефу, сопровождать это я оставил мальчика-мобяна. Срочно выгрузившись и построившись, направились на юг, где без особого труда выгнали кантонцев из деревни Холлу-зеди-уйза, откуда они бежали, унося нескольких раненых. Мы встали здесь на ночевку, выставив сторожевое охранение и выслав конные разъезды по моим указаниям.