Любимые забавы папы Карло Донцова Дарья

– Позовите администратора!

– Алла Николаевна, – завопила девушка, – подьте сюда!

– Люда, – укоризненно воскликнула дама лет сорока, выныривая из-за стеллажей, – сколько раз тебе говорила, слова «подьте» в русском языке нет.

– Все меня учат и учат, – надула губки Люда, – прям за самую глупую дуру тут держат! Лучше гляньте, чем мы торгуем!

– Крем для бритья Хорьков! – изумилась Алла Николаевна. – Это кто ж такие?

Люда захихикала, я открыла было рот, но тут Алла Николаевна метнулась к стойке, составленной из проволочных корзинок, над залом полетел ее смех.

– Покупательница, идите сюда.

Я подошла к администратору.

– Вот, – веселилась Алла Николаевна, – смотрите: «Крем для бритья. Харьков». Это просто опечатка, на одной партии в название города вкралась ошибка, и получилось Хорьков.

Я стала рыться в корзинке. Действительно, на одних тюбиках стоит: Харьков, на других – Хорьков.

– Надо же! – восторгалась Алла Николаевна. – Какая вы внимательная. Целый месяц торгуем, и никто ничего не заметил.

Я выхватила упаковку с правильной надписью и ушла домой. Никто не предлагал брить грызунов, и хорек не имеет отношения к подмышкам. Не следует делать сложных выводов, как правило, необычная ситуация имеет более простое объяснение, чем это нам представляется.

Ванду я нашла сразу, едва спустилась под землю. Она восседала в кассах за одним из стеклянных окошек. Я наклонилась к тарелочке, на которую следовало класть деньги.

– Здрасти.

– На сколько поездок?! – мрачно гаркнула Малина, не поднимая глаз.

– На четыреста долларов.

Ванда сфокусировала на мне взгляд.

– А, пришла. Иди в дверь с табличкой «Вход запрещен».

Я повернула голову, увидела надпись, толкнула створку и оказалась в крохотном предбанничке, выкрашенном темно-голубой краской.

– Здесь я, – крикнула Ванда, – на кухне! Влево поверни.

Я послушно выполнила приказ и очутилась в комнатенке размером с пачку сигарет. У одной стены стоял стол с электрочайником, возле другой – две табуретки.

– Садись, – велела Ванда, – деньги принесла?

– Да.

– Покажи!

– Вот.

– Давай! – жадно воскликнула кассирша.

– Э, нет, – помотала я головой, – сначала стулья, а уж потом ассигнации.

– Стулья? – вытаращила круглые глаза Ванда.

Я вздохнула, тетка, похоже, не читает книг, она никогда не слышала про писателей Ильфа и Петрова.

– Рассказывай, что знаешь, а потом получишь «гонорар».

– Нашла дуру, – подбоченилась Ванда, – ща все выложу, а ты уйдешь, и ау!

– Я честный человек!

– Я тоже. Давай бабки! Иначе рта не раскрою, и ты ничего не узнаешь. Тебе ж правда нужна!

– А тебе деньги!

Разговор зашел в тупик.

– Ладно, – пошла на компромисс Ванда, – сто доллорешников вперед! А остальное в конце, по рукам?

Я кивнула и положила около чайника купюру. Кассирша мигом схватила ее, сунула в потертый кошелек, удовлетворенно вздохнула и завела рассказ:

– Эдька у меня третий муж. Первые два померли, допились до смерти. Во, представь, невезуха! Ну где только другие бабы нормальных находят. Вон в соседнем окне Раиска сидит, сама страшная, ноги колесом, ни груди, ни жопы, готовить не умеет, грязнуля, а муж ей попался золотой. Не пьет, не курит, каждую копеечку в дом тащит! У них и дача, и машина, и мебель! А у меня?

Я спокойно слушала Ванду. Каждый народ достоин своего вождя, а каждая жена – своего мужа. Если на вашем пути с тупым постоянством попадаются пьяницы, то, может, дело не в мужчинах, а в вас самой? Значит, вы приманиваете именно таких, нормальные мужики на вас смотреть не хотят. Вопрос: почему? Ну это не ко мне. Лучше всего спросить это у самой себя!

– И первый от «белочки» убрался, и второй, – бубнила Ванда, – осталась я одна-одинешенька, тосковала горько, совсем уж подумала, что жизнь кончена, но тут к нам на работу Эдька нанялся.

Ванда очень обрадовалась, узнав, что новый механик, призванный следить за турникетами, пропускающими пассажиров на станцию, холост. Конечно, Эдуард не был красавцем, скорей наоборот, но свободные мужчины в наше время редкость, выбирать не из кого, следует хватать то, что проплывает мимо. Да еще коллега Ванды, тоже вдова, Наташка Ломакина, стала вовсю кокетничать с Малиной. Ванда испугалась конкуренции и живо прибрала Эдика к рукам.

Поначалу жизнь их текла просто замечательно. Ванда переехала к мужу. То, что Эдик жил в коммуналке, ее не смущало. Потому как она сама имела десятиметровку в густонаселенной квартире. Свою комнатенку Ванда сдала студентке, получаемые от девушки копейки старательно прятала в кубышку. У Эдика в квартире в соседках была всего лишь одна полуглухая и слепая баба Зина, совершенно не конфликтная и не вредная. Ванду она приняла как родную, конфорки на плите не занимала, потому что крошечная пенсия не позволяла старухе готовить себе обед из трех блюд. Баба Зина в основном питалась кефиром. Наверное, из-за вынужденной диеты она практически никогда не занимала санузел, еще старуха не ворчала, не требовала вывешивать расписание с точно указанным временем мытья коридора, практически не жгла электричество и шмыгала по коридору тенью. Очень скоро Ванда стала относиться к ней как к родной и принялась угощать старуху супом. Баба Зина в благодарность сказала:

– Зачем мне две комнаты? Давай в одной гостиную сделаем.

Ванда обрадовалась, и скоро они начали вместе смотреть телик. Эдик никак не комментировал ситуацию. Он обретался в этой квартире с детства и держал бабу Зину за тетку. Вот так и проводили дни, жили счастливо. Потом Эдик вдруг запил. Да как! Неделю квасил без отдыха. Заплаканная Ванда вышла на кухню, села у стола и сказала бабе Зине:

– О господи! Ну что случилось? Ведь нормальный, трезвый мужик, чего его на ханку потянуло!

Баба Зина деликатно кашлянула.

– Так, – пробормотала она, – точно, опять понеслось!

– Ты о чем? – насторожилась Ванда. – Эдька непьющий. Я ученая, за двумя алканавтами замужем побывала. Третьего не хотела. Очень хорошо пьяниц вижу. Да мы с Эдькой год живем, он водку не нюхал, даже пиво и то не пьет! Трезвенник! Потому я и расписалась с ним.

Баба Зина тяжко вздохнула:

– Эх, милая! Надо бы тебе раньше сказать, да Эдик припугнул: дескать, проговорюсь, он меня к батарее привяжет. Запойный твой муж.

Ванда прислонилась к стене, а баба Зина вещала дальше:

– Когда он пить начал, я и не упомню. Весь в отца пошел. Колька, покойник, таким же был. Несколько месяцев золотой, а потом сорвется и киряет без остановки десять дней. Вынырнет из запоя, неделю в себя приходит и снова чин-чинарем, в белой рубашке. Умный ведь человек был, врач, пока не помер от водяры.

– Доктор? – удивилась Ванда.

– Ты чего про мужа-то знаешь? – спросила баба Зина.

Ванда призадумалась.

– Ну… москвич, прописка постоянная. Родители на кладбище, он в метро работает, зарплату получает, братьев, сестер, всяких родственников не имеет. Была у него жена, да скончалась, детей не оставила.

– Эх-ма, – вздохнула баба Зина, – экие вы, молодые, нелюбопытные. Вот в наше время замуж выходили, так про жениха все разузнавали, не ровен час дурной человек попадется, распишешься с ним, и выяснится: родичи по тюрьмам сидят! Ладно, слушай про свое сокровище. Знаешь, кто в нашей квартире жил?

Ванда пожала плечами:

– Нет.

– Ага, – кивнула баба Зина, – значитца, так. У меня сейчас две комнаты, у вас две, жируем на большой площади, спасибо Лужкову. Это он приказ написал, чтобы к таким, как мы, никого не подселяли. Вот помру, ты хозяйкой всей квартиры станешь.

– Живи двести лет, – быстро сказала Ванда.

– Оно хорошо бы, – вздохнула бабка, – но не получится. Так вот, раньше в нашей квартире много жильцов было. У двери Попов Владимир Семенович, рядом с ним Смайкин Паша с супругой, затем Малина Колька с женой Светкой, у них потом Эдик народился, а в крайней я вместе с Игорем Федоровичем.

Жили мирно. Жилплощадь людям предоставил НИИ, в котором они работали. Директор института собирал кадры по всей стране. Чем занимался на работе муж, Зина не понимала. Игорь был врачом, а она работала простой медсестрой в поликлинике. Супруг редко рассказывал о служебных проблемах жене, а вот с соседями они часто говорили на научные темы, потому что все, и Смайкин, и Малина, и Попов, работали вместе. Более того, все они были провинциалами, талантливыми учеными, привезенными в столицу из разных мест: кто прибыл из Ростова, кто из Новосибирска, а Смайкина принесло аж из местечка Мары. Да и жены оказались кто откуда.

Первой квартиру покинул Смайкин, он получил отдельную жилплощадь и уехал. Баба Зина более с ним никогда не встречалась. Потом и Поповы перебрались в свою квартиру. У Володи с Верой родилось несколько детей. Соседи далеко не уехали, жили по соседству, и их дети пошли в одну школу.

Но, несмотря на то что бывшие соседи были практически рядом, Зина с ними не встречалась. Честно говоря, ни Смайкин, ни Поповы ей особо и не нравились. Когда толклись вместе на коммунальной кухне, Зина, человек спокойный, неконфликтный, никогда не сварилась, но дружбы, допустим, с Верой Поповой не заводила. Зина даже стала забывать Поповых, но тут судьба устроила им встречу. Спустя много лет после разъезда Зина в булочной встретила Веру. Та неожиданно бросилась ей на шею с объятиями. Зинаида удивилась, но вежливость предписывала пригласить Веру в гости, напоить ее чаем.

– Загляни к нам, – улыбнулась Зина.

Вера мгновенно согласилась, пришла туда, где раньше жила сама, выпила чайку и вдруг стала плакать. Через пару мгновений Зинаида поняла, по какой причине Верочка кинулась к ней, словно к родной сестре. Поповой очень хотелось пожаловаться на жизнь, но, похоже, у нее просто не было близких людей, готовых выслушать исповедь.