Пир стервятников Мартин Джордж

Бриенна

В миле от перекрестка дорог они увидели первый труп.

Мертвец висел на черном, опаленном молнией дереве. Вороны исклевали его лицо, волки объели ноги ниже колен — теперь там болтались лишь кости, лохмотья да один недожеванный, заплесневелый башмак.

— Что это у него во рту? — спросил Подрик.

Бриенна заставила себя посмотреть на серое с прозеленью лицо повешенного. Кто-то засунул ему в рот белый камень или…

— Соль, — сказал септон Мерибальд.

Второй мертвец отыскался в пятидесяти ярдах от первого. Этого пожиратели падали стащили с дерева. Бриенна даже не заметила бы оставшейся на вязе веревки, но Собака учуял что-то и нырнул в густую траву.

— Что там такое, Собака? — Сир Хиль спешился, пошел следом и принес полушлем, в котором застрял череп, кишащий червями. — Хорошая сталь и даже не слишком помялась, хотя лев головы не сносил. Хочешь тебе отдам, Под?

— Не хочу. В нем черви.

— Червей можно вытряхнуть. Что ты как девчонка.

— Шлем ему велик, — сердито вмешалась Бриенна.

— Ничего, дорастет скоро.

— Я не хочу, — упорствовал Подрик. Сир Хиль пожал плечами и зашвырнул шлем с львиным гребнем обратно в траву. Собака гавкнул и задрал лапу у вяза.

После этого мертвецы стали попадаться через каждые сто ярдов. Они висели на ясенях и ольхах, березах и буках, старых ивах и стройных каштанах, и каждый держал во рту комок соли. Дожди и солнце так потрудились над их плащами, что трудно было понять, какого цвета те были прежде — красные, серые или синие. Кое у кого на груди сохранились эмблемы. Бриенна различала топоры, стрелы, лосося, сосну, дубовый лист, жуков, петуха, голову вепря, с полдюжины трезубцев. Недобитки, подонки различных войск, маленькие люди великих лордов.

При жизни они были лысыми и бородатыми, молодыми и старыми, высокими и низенькими, толстыми и тощими. Теперь они, раздувшиеся, с оплывшими лицами, ничем не отличались один от другого. Виселица всех делает братьями. Бриенна прочла это в книге — она уже забыла, в какой.

Хиль Хант наконец высказал вслух то, что все они давно уже поняли:

— Это те самые, что напали на Солеварни.

— Да рассудит их Отец по всей строгости, — откликнулся Мерибальд — он дружил с пожилым септоном из Солеварен.

Бриенну не слишком занимало, кто такие эти повешенные, — гораздо важнее было, кто их повесил. Говорили, что веревка, — излюбленный способ казни приверженцев Берика Дондарриона. Если так, то лорд-молния вполне может быть где-то рядом.

Собака залаял, и Мерибальд, тревожно поглядев вокруг, предложил:

— Не прибавить ли ходу? Солнце скоро сядет, а мертвецы ночью — плохая компания. При жизни они были злодеями и вряд ли стали лучше, когда умерли.

— Тут я с вами не соглашусь, — возразил сир Хиль. — Такие ребята, как они, после смерти становятся гораздо, гораздо лучше. — Тем не менее он ударил коня каблуками, и все стали двигаться чуть быстрее.

Деревья понемногу стали редеть, но мертвых не убавлялось. Когда лес уступил место заброшенным полям, деревья сменились виселицами. Тучи ворон с криками взмывали в воздух, завидев путников, и вновь опускались, когда те проходили. Они были дурными людьми, напоминала себе Бриенна, но эта мысль не делала пиршество смерти менее мрачным. Она заставляла себя смотреть на каждого из казненных, ища знакомые лица. Кое-кого она как будто знала по Харренхоллу, но не могла быть уверенной из-за состояния тел. Шлема в виде собачьей головы нигде не было видно — впрочем, мало на ком из них сохранились шлемы. Почти со всех висельников перед казнью сняли оружие, доспехи и сапоги.

Подрик спросил, как называется гостиница, где они надеялись заночевать, и септон Мерибальд ухватился за этот вопрос, желая, как видно, отвлечь других от гнетущего зрелища.

— Иногда ее называют Старой. Гостиница на том месте стоит много веков, хотя эту построили уже при первом короле Джейехерисе, который проложил Королевский тракт. Говорят, будто он сам останавливался в ней со своей королевой, когда путешествовал. Одно время гостиница в их честь звалась «Две короны», но потом кто-то из хозяев пристроил к ней колоколенку, и ее переименовали в Звонницу. После она перешла к одному увечному рыцарю по имени Длинный Джон Хедль. На старости лет он занялся кузнечным делом и выковал для своего заведения новую вывеску — трехглавого черного дракона. Это большущее чудище он составил из дюжины частей, скрепив их проволокой и веревками, и подвесил его на столбе. Когда дул ветер, дракон дребезжал, и гостиница прославилась по всей округе под именем «Гремучий дракон».

— Он и теперь там висит? — спросил Подрик.

— Нет. Когда сын того кузнеца сам дожил до старости, бастард Эйегона Четвертого поднял мятеж против короля, своего единокровного брата, и сделал черного дракона своей эмблемой. Эти земли в ту пору принадлежали лорду Дарри. Его милость как преданного сторонника короля драконья вывеска привела в ярость. Он велел изрубить ее на куски, снести столб и все бросить в реку. Одну из голов, к тому времени ставшую красной от ржавчины, много лет спустя прибило к Тихому острову. Другую вывеску хозяин вешать не стал, и люди, скоро позабыв про дракона, прозвали гостиницу Речной. В те дни Трезубец протекал у самой ее задней двери — говорят, будто гости закидывали удочки в реку прямо из окон и ловили форель. И паром там причаливал, чтобы переправлять путников в город лорда Харроуэя и Белые Стены.

— Но Трезубец остался к югу от нас. Мы едем на северо-запад — не к реке, а прочь от нее.

— Вы правы, миледи. Лет семьдесят назад — а может, и восемьдесят, — река изменила русло. Гостиницей тогда владел дед Маши Хедль. Она-то и рассказала мне эту историю. Добрая была женщина, любила кислолист и медовые коврижки. Если у нее не было свободной комнаты, она укладывала меня спать прямо у очага и никогда не отпускала в дорогу без хлеба, сыра и пары черствых коврижек.

— Она по-прежнему там хозяйничает? — спросил Подрик.

— Нет. Ее львы повесили. Потом, когда они ушли, ее племянник вроде бы снова открыл гостиницу, но дороги из-за войны сделались слишком опасными для простого народа, и постояльцев у него сильно поубавилось. Он завел шлюх, но и они его не спасли. Этого хозяина, как я слышал, тоже убил кто-то из лордов.

— Вот не думал, что содержать гостиницу так опасно, — заметил сир Хиль.

— Всем простым людям грозит опасность, когда лорды ведут большую игру. Верно, Собака? — Собака гавкнул, поддерживая хозяина.

— А теперь-то эта гостиница как называется? — продолжал расспрашивать Подрик.

— Попросту гостиницей на перекрестке дорог. Старший брат говорил мне, что две племянницы Маши опять стали пускать гостей. По милости богов, вон тот дымок за виселицами, — Мерибальд поднял посох, — должен идти из ее трубы.

— Теперь она заслужила название Висельной, — сказал сир Хиль. Гостиница, как бы ни называли ее, оказалась большой, в три этажа. Ее стены, трубы и башенки, сложенные из белого камня, призрачно мерцали на сером небе. Южное крыло высилось на толстых деревянных сваях над заросшей бурьяном впадиной. К северной стороне примыкали крытая тростником конюшня и колокольня. Все строения окружала низкая стена из того же камня, необработанного и поросшего мхом.

Хотя бы этот дом уцелел, порадовалась в душе Бриенна. В Солеварнях их встретили смерть и разрушение. Живые разбежались, погибших предали земле, но сам город, мертвый, засыпанный пеплом, остался на месте. В воздухе до сих пор пахло гарью, чайки над головой плакали, как потерявшиеся дети. Даже замок казался заброшенным. Четырехугольная башня, обведенная крепостной стеной, серая, как пепел вокруг, стояла над гаванью. Все заперто наглухо, на стене ничего, кроме знамен. Мерибальд добрых четверть часа стучал посохом в ворота, а Собака помогал ему лаем, прежде чем наверху появилась какая-то женщина и спросила, чего им надо.

Паром, привезший их с Тихого острова, уже отчалил, начинал накрапывать дождь.

— Я септон, добрая леди, — прокричал в ответ Мерибальд, — а спутники мои — люди честные. Мы просим убежища на ночь.

Женщину эта просьба не тронула.

— Ближайшая гостиница стоит к западу от города, на перекрестке дорог, — сказала она. — Нам здесь чужих не надо. Убирайтесь. — Затем она скрылась, и ни молитвы Мерибальда, ни лай Собаки, ни проклятия сира Хиля не вернули ее назад. Пришлось ночевать в лесу, под пологом голых ветвей.

В гостинице, однако, какая-то жизнь была. Еще у ворот Бриенна услышала звон бьющего по железу молота — слабый, но мерный.

— Либо у них завелся новый кузнец, — сказал сир Хиль, — либо призрак былого хозяина кует еще одного дракона. Надеюсь, призрачный повар у них тоже имеется. Жареный цыпленок с хрустящей корочкой сделал бы этот мир лучше.

Двор покрывала бурая грязь, которую кони одолевали с трудом. Звон молота стал громче, и у дальнего конца конюшни, за телегой со сломанным колесом, виднелось красное зарево. В конюшне стояли лошади. Маленький мальчик качался на ржавых цепях вкопанной во дворе виселицы. На крыльце стояли четыре девочки — младшенькая, лет двух, голышом. Старшая, лет девяти-десяти, обнимала ее, будто оберегая.

— Эй, красавицы, — крикнул им сир Хиль, — позовите-ка вашу матушку.

Мальчик отпустил цепи, спрыгнул и побежал на конюшню. Девочки стояли молча, глядя на незнакомцев.

— Нет у нас матушек, — наконец сказала одна.

— У меня была, да ее убили, — добавила другая.

Старшая, пряча маленькую за юбками, вышла вперед и спросила:

— Вы кто?

— Добрые путники, ищущие убежища, — ответила ей Бриенна.

— У добрых путников имена должны быть.

— Меня зовут Бриенна. Я дочь лорда Сельвина Вечерней Звезды с Тарта. Это септон Мерибальд, святой человек, которого любят во всех речных землях. Подрик Пейн мой оруженосец, а сир Хиль Хант рыцарь и прежде служил лорду Тарли.

Молот перестал стучать. Девочка подозрительно оглядывала всех четверых.

— Я Ива, — промолвила она через некоторое время. — Вам постели нужны?

— Постели, эль и горячий ужин, — спешившись, заявил сир Хиль. — Ты здесь хозяйка?

— Сестра моя.

— Так где же она?

— Нету ее. А из еды у нас только конина. Шлюх тоже не осталось, сестра их разогнала. Но постели есть. Даже перины, только их мало. Все больше соломенные тюфяки.

— И во всех блохи кишмя кишат, — вставил сир Хиль.

Девочка не соизволила на это ответить.

— А серебро у вас есть заплатить?

— Есть, — ответила Бриенна.

— Серебро? — засмеялся сир Хиль. — За ночлег и лошадиную ногу? Тут и пары медяков хватит, дитя мое.

— Мы берем только серебро — а не хотите, так ночуйте в лесу с мертвяками. — Ива посмотрела на ослика, навьюченного бочонками и мешками. — Это съестное? Где взяли?

— В Девичьем Пруду, — ответил септон. Собака гавкнул.

— Ты всех гостей так допрашиваешь? — спросил сир Хиль.

— У нас не так много гостей.

— Подумать только.

— Мы не всех принимаем, — ответил более низкий голос со стороны конюшни. — Воров и разбойников нам не надо.

Бриенна оглянулась и увидела призрак.

Ренли! Даже удар молотом в грудь не поразил бы ее сильнее.

— Милорд? — пролепетала Тартская Дева, гадая, уж не сошла ли она с ума.

— Лорд? — Юноша откинул с глаз черный локон. — Я не лорд, просто кузнец.

Нет, это не Ренли. Ренли умер у нее на руках в возрасте двадцати одного года, а этот совсем еще мальчик. Мальчик, похожий на Ренли в ту пору, когда тот впервые приехал на Тарт. Хотя нет, он еще моложе. И челюсть у него тяжелее, и брови гуще. Ренли был строен и гибок, а у юного коваля широкие плечи и мускулы на правой руке особенно сильные, как часто бывает у кузнецов. Под длинным кожаным фартуком видна голая грудь, на лице темная щетина, волосы черной гривой падают ниже ушей. У короля Ренли волосы, такие же черные, всегда бывали вымыты и расчесаны. Иногда он стриг их коротко, иногда отпускал до плеч и перевязывал золотой лентой, но такой пропотевший колтун носить ни за что бы не стал. И глазами юноша тоже похож на Ренли, но синие глаза короля всегда смотрели весело и приветливо, а кузнец глядит исподлобья, сердито и с подозрением.

Мерибальд, тоже заметив это, сказал:

— Ничего дурного у нас и в мыслях нет, парень. Когда Маша была жива, она всегда угощала меня коврижкой и оставляла мне местечко у своего очага. Даже постель давала, если находилась свободная.

— Ее больше нет. Львы ее повесили.

— А кто повесил всех остальных? — осведомился сир Хиль. — У вас тут виселицы растут, как грибы.

— Одни разбойники других вешают, — разъяснила Ива. — Вы по какой дороге пришли сюда?

— Вдоль реки, из Солеварен, — сказала Бриенна.

— Тогда вы видели. Эти повешенные там убивали и жгли. Только на самом деле их было больше. — Девочка смотрела на Бриенну взглядом, который та слишком хорошо знала. — Если вы леди, почему носите кольчугу?

— Леди Бриенна воительница и совершает поход с благородной целью, — сказал Мерибальд. — Но сейчас она нуждается в тепле и сухой постели, как и все мы. Мои старые кости опять предвещают дождь. Найдутся тут для нас комнаты?

— Нет, — отрезал кузнец.

— Да, — ответила Ива. Они сердито переглянулись, и девочка топнула ногой. — У них есть еда, Джендри, а малыши голодны. — Она свистнула в два пальца, и вокруг как по волшебству появились другие дети. Из-под крыльца вылезли оборванные, давно не стриженные мальчишки, в окнах возникли девочки с заряженными арбалетами наготове.

— Итак, теперь это Арбалетная гостиница, — сказал сир Хиль.

Скорее Сиротская, мысленно поправила его Бриенна.

— Прими у них лошадей, Уот, — приказала Ива. — А ты, Уилл, положи камень, они ничего нам не сделают.

— Почем ты знаешь? — возразил чернявый парнишка.

— Ромашка, Пейт, ступайте за хворостом, — не отвечая ему, продолжала распоряжаться Ива. — У них есть еда. Помоги септону с мешками, Джон Грошик, а я покажу им, где разместиться.

Путники заняли три смежные комнаты — каждая с периной, ночным горшком и окном. У Бриенны был еще и очаг, и она прибавила несколько медных монет, чтобы его затопили.

— Я где буду спать — у вас или у сира Хиля? — спросил Подрик, пока она открывала ставни.

— Здесь не Тихий остров, можешь остаться со мной, — сказала она. Завтра она намеревалась расстаться с двумя другими. Септон Мерибальд пойдет в Орешник, Луку, город лорда Харроуэя — нет больше смысла сопровождать его. Для охраны у него есть Собака, а Сансу Старк, как сказал старший брат, на берегах Трезубца найти нельзя. — Я хочу подняться до света, пока сир Хиль еще спит, — продолжала Бриенна. Она не простила ему Хайгардена… притом он, по его же словам, не давал никаких клятв относительно Сансы.

— А куда мы поедем, сир, то есть миледи?

Бриенна не знала толком, что ответить ему. Здесь они на распутье в полном смысле этого слова: впереди Королевский тракт, налево Речная дорога, направо Горная. Горная ведет на восток, через горы, в Долину Аррен, где еще недавно правила покойная тетка Сансы. Речная тянется вдоль Красного Зубца на запад, к Риверрану и двоюродному деду Сансы — тот сидит в осаде, но еще жив. Можно также поехать по Королевскому тракту на север, мимо Близнецов, через Перешеек с его болотами. Если преодолеть Ров Кейлин, который неизвестно кем занят сейчас, тракт приведет их прямиком к Винтерфеллу.

Есть еще один выбор — повернуть по тому же тракту на юг, размышляла Бриенна. Явиться обратно в Королевскую Гавань, признаться сиру Джейме в своем поражении, вернуть ему меч и найти корабль, идущий на Тарт, как советовал старший брат с Тихого острова. Мысль не из веселых, но она уже соскучилась по Вечернему Замку и по отцу… и быть может, Джейме утрет ей слезы, если она начнет проливать их у него на плече? Разве не таких женщин любят мужчины — слабых, нуждающихся в защите?

— Так куда мы дальше-то, сир… миледи?

— В общую комнату, ужинать. — Нижняя зала была битком набита детьми. Бриенна попыталась пересчитать их, но они ни минуты не стояли спокойно. Поймав себя на том, что одних уже сосчитала по нескольку раз, а других ни разу, она сдалась. Столы составили в три длинных ряда, и мальчики постарше, то есть лет десяти-двенадцати, таскали скамейки. Взрослым здесь можно было назвать одного Джендри, но приказы раздавала Ива, помыкая остальными, как владычица замка своими слугами.

Это получалось у нее так естественно, словно она привыкла к этому от рождения. Быть может, Ива в самом деле не из простых? Сансой Старк она по возрасту и наружности быть не может, зато подходит под описание младшей сестры. Леди Кейтилин сама говорила, что Арья в отличие от Сансы совсем не красавица. Каштановые волосы, карие глаза, худенькая… неужто она? У Арьи Старк волосы такие же, но цвет глаз Бриенна запамятовала. Что, если Арья все-таки не погибла при резне в Солеварнях?

На дворе смеркалось. Ива зажгла четыре сальные свечи и велела девочкам развести в очаге огонь пожарче. Мальчики с Подриком во главе разгружали осла и выкладывали на столы соленую треску, баранину, круги сыра. Септон Мерибальд на кухне готовил овсянку.

— Эх, жаль, апельсины все вышли — теперь их до весны, пожалуй, и не увидишь, — жаловался он какому-то мальчугану. — Никогда апельсина не пробовал? Не выжимал себе в рот его сладкий сок? — Мальчик потряс головой, и септон взъерошил ему вихры. — Ничего, весной я тебе привезу, если будешь умником и поможешь мне размешивать кашу.

Сир Хиль стянул мокрые сапоги и протянул ноги к огню.

— Там на полу следы крови, — сказал он присевшей рядом Бриенне, — вон, где Собака нюхает. Кровь соскоблили, но она впиталась глубоко в дерево и останется там навсегда.

— В этой самой гостинице Сандор Клиган убил трех людей своего брата, — напомнила ему Бриенна.

— Это верно, но они, возможно, не первые, кого здесь убили, — и не последние.

— Горстки детей испугались?

— Горстка — это четверо, а десять уже излишек. Детей надо пеленать и вешать на стенку, пока у девчонок не прорастут груди, а у мальчишек усы.

— Мне жаль их. Они все сироты, и порой родителей убивали у них на глазах.

— Я забыл, что говорю с женщиной, — закатил глаза Хант. — Сердце у вас что овсянка нашего септона. Воительница втайне только и мечтает родить, я это вижу по вашим глазам. Мечтаете о розовом крикуне, который будет сосать вашу грудь. — Бриенна прожгла его гневным взглядом, но сир Хиль ничуть не смутился. — Однако я слышал, что для этого нужен мужчина, предпочтительно муж. Почему бы не я, к примеру?

— Если вы все еще надеетесь выиграть ваш заклад…

— Я хочу выиграть только одно — вас. Вы, миледи, единственное дитя лорда Сельвина. Когда он умрет, все его земли и замки отойдут к Бриенне-Красотке. Мои друзья женились на полоумных и на грудных малютках ради десятой доли вашего Тарта. Я, конечно, не Ренли Баратеон, но мертвый ребенка сделать не может, а я, как видите, жив. Кое-кто скажет, что это мое единственное достоинство, но брак мог бы нам обоим принести пользу. Мне — земли, вам — замок, полный вот такого добра. — Он махнул рукой на детей. — Я вполне на это способен, могу уверить. Один бастард по крайней мере у меня точно есть — девочка. Не волнуйтесь, вам я ее не собираюсь навязывать. Когда я навещал дочку последний раз, ее мать выплеснула на меня котелок с похлебкой.

Краска поползла вверх по шее Бриенны.

— Отцу всего пятьдесят четыре. Он может жениться снова и зачать собственного сына.

— Да, это риск… если он в самом деле женится, если его жена будет способна к деторождению и если ребенок окажется мальчиком. Я и худшие пари заключал на своем веку.

— Заключали и проигрывали. Такая игра не по мне, сир, — играйте в нее с другими.

— Вы говорите так, потому что сами не играли ни разу. Попробуйте, и ваше мнение переменится. В темноте вы не хуже любой другой женщины, и губы ваши созданы для поцелуев.

— Губы как губы. Они у всех одинаковы.

— И у всех они созданы для поцелуев, — легко согласился сир Хиль. — Не запирайте свою дверь на ночь — я проберусь к вам в постель и докажу, что говорю правду.

— Если вы это сделаете, то выйдете от меня евнухом. — Бриенна встала и отошла от него.

Септон спросил, может ли он прочитать молитву.

— Да, — разрешила Ива, подхватив со стола голенькую малютку и не дав ей добраться до овсянки. Все склонили головы и возблагодарили Отца и Матерь за их дары… все, кроме черноволосого кузнеца — он скрестил руки на груди и злобно молчал, пока другие молились. Не одна Бриенна это заметила. Септон, закончив молитву, взглянул на него и спросил:

— А ты разве не любишь богов, сынок?

— Только не ваших. И работа меня ждет, — сказал парень и вышел, так ничего и не съев.

— Может, он любит другого бога? — предположил сир Хиль.

— Владыку Света, — пропищал тощий мальчуган лет шести.

— Ешь давай, Большеротый, — стукнув его ложкой, велела Ива. — Нечего к милордам с разговорами приставать.

Дети набросились на ужин, как волки на раненого оленя. Они ссорились из-за трески, разрывали ковриги ячменного хлеба и заляпали овсянкой всю комнату. Даже огромный круг сыра долго не продержался. Бриенна поела рыбы с морковкой и хлебом, Мерибальд на каждый съеденный им кусок скармливал два Собаке. На дворе пошел дождь, а у них трещал огонь, и все дружно чавкали, и строгая Ива всех лупцевала ложкой.

— Ну и жена кому-то достанется, — заметил сир Хиль. — Тому несчастному подмастерью скорее всего.

— Надо бы отнести ему еды, пока ее всю не смели.

— Вот и отнесите.

Бриенна завернула в тряпицу ломоть сыра, краюху хлеба, сушеное яблоко и пару кусков трески. Подрик хотел пойти с ней, но она сказала, чтобы он оставался и ел.

— Я ненадолго.

Дождь так и лил. Бриенна прикрыла голову краем плаща. Одна из лошадей заржала, когда она шла мимо конюшни, — животные тоже проголодались. Джендри ковал меч, колотя по нему, как по врагу. Потная прядь волос упала ему на лоб. У него глаза и волосы Ренли, но сложен он по-другому. Лорд Ренли был тонок по сравнению со своим братом Робертом, прославленным силачом.

Джендри прервал работу, чтобы вытереть лоб, и только теперь увидел Бриенну.

— Чего вам?

— Я принесла тебе ужин. — Она развернула салфетку.

— Если б я хотел есть, то поел бы там.

— Кузнецу надо есть, чтобы поддерживать силы.

— Вы мне мать, что ли?

— Нет. — Бриенна положила еду на верстак. — А кто твоя мать?

— Не ваше дело.

— Ты родился в Королевской Гавани. — Она поняла это по его выговору.

— Мало ли кто там родился. — Он сунул меч в бочку с дождевой водой, и раскаленная сталь зашипела.

— Сколько тебе лет? Жива ли еще твоя мать? И кто был твоим отцом?

— Больно много вопросов задаете. Мать у меня умерла, а отца я и вовсе не знаю.

— Ты бастард.

Парень принял это за оскорбление.

— Я рыцарь! Этот меч я кую для себя.

Что делать рыцарю в кузнице?

— Волосы у тебя черные, глаза синие, и родился ты в тени Красного Замка. Тебе никто ничего не говорил про твое лицо?

— А что с ним не так? Все покрасивей вашего будет.

— Ты, должно быть, видел короля Роберта в Королевской Гавани.

— Ну, видел. — Джендри пожал плечами. — На турнирах, издали. Один раз в Септе Бейелора. Золотые плащи оттеснили нас, чтобы он мог пройти. Раз я играл у Грязных ворот, а он ехал мимо с охоты. Пьяный, чуть конем меня не затоптал. Жирный такой, здоровый пьянчуга… но все лучше, чем его сыновья.

Они не его сыновья, поняла Бриенна. Станнис говорил правду в тот день у Штормового Предела, когда лорд Ренли доверил мне нести свое знамя. Джоффри и Томмен родились не от Роберта, зато ты…

— Нечего глаза-то на меня пялить, — проворчал парень.

— Ты не понимаешь. Ты, может быть… — Но тут Бриенна осеклась, услышав отчаянный лай Собаки. — Гаси огонь, — сказала она Джендри. — У нас гости. — Не глядя, послушался он ее или нет, она взялась за меч и подошла к двери кузницы. В ворота гостиницы въезжали всадники, по двое в ряд, расплескивая копытами лужи. За шумом дождя и непрестанным лаем Собаки Бриенна слышала, как позвякивают под рваными плащами мечи и кольчуги. Пригнувшись за сломанной телегой, она стала считать их. Молния, сверкнувшая на счет «двадцать», осветила блестящую собачью голову с прижатыми ушами и оскалом стальных зубов. Это не может быть Пес — но тот, кто носит его шлем, скорей всего не менее опасен, чем настоящий. Вспомнив то, что видела в Солеварнях, она выхватила Верного Клятве из ножен. Дети, мелькнуло у нее в голове. Гром, прокатившись, затих, и она услышала тихий плеск у себя за спиной. — К оружию, — тихо бросила она, — это разбойники.

— Мы тоже. — Обернувшись, она успела разглядеть дубину за миг до того, как та опустилась.

Молния ударила снова, на этот раз в голове. Дождь, гостиница, всадники, Джендри… тьма поглотила все, а затем и ее засосала в свою воронку.

Остальное было кошмаром.

Она снова была в шатре Ренли, видела, как гаснут в нем свечи, чувствовала непонятно откуда подувший ветер, ежилась от внезапной стужи. «Холодно», — сказал Ренли. Появилась тень, одна, без человека, и кровь короля хлынула сквозь зеленую сталь латного ворота.

Ей снова было двенадцать лет, и она потела в шелковом платье, дожидаясь своего жениха. Раньше они не встречались, но все говорили, что он храбрый мальчик и наверняка прославится, когда станет рыцарем. Он был старше Бриенны, но отец сказал ей, что так даже лучше. Он приближался, держа в руке розу, красную, как его волосы. Когда он увидел Бриенну, лицо у него тоже сделалось красным. Она хотела приветствовать его, как ее учили, поблагодарить за приезд и пригласить в замок, но слова застряли у нее в горле. Наконец она умудрилась спросить, не ей ли предназначена эта роза. «Я привез ее своей невесте, — ответил он, — а вижу корову. Разве коровы едят цветы? Тогда держи». Он бросил розу ей под ноги и ускакал. Плащ с грифонами развевался у него за плечами, а ее лорд-отец посылал проклятия ему в спину.

Она снова видела разрушенный замок Тараторки, который часто снился ей последнее время, и снова сражалась со Скоморохами, но теперь их было не трое, а целых тридцать; стоило ей срубить одного, как из колодца вылезали еще двое. На подмогу к Шагвеллу, Тимеону и Пигу пришли Ричард Фарроу, Бен Биши, Уилл-Журавль и другие, даже Марк Маллендор со своей обезьянкой. Когда она убила их, из ран выросли кроваво-красные розы и потянулись к ней своими шипами.

Она ехала по мрачному лесу, лежа лицом вниз на какой-то кляче, со связанными запястьями и лодыжками. Было сыро, по земле стелился туман, в голове у нее стучало на каждом шагу. Она слышала голоса, но не видела ничего, кроме земли под копытами лошади. Когда бледные лучи рассвета стали проникать сквозь деревья, какие-то люди сняли ее с лошадиной спины, поставили на ноги, накинули петлю на шею и перекинули другой конец веревки через толстую ветку.

— Приходит в себя, — сказал кто-то — девочка, судя по голосу.

Я ведь тоже ищу девочку, вспомнила Бриенна. Благородную девицу тринадцати лет, голубоглазую, с золотистыми волосами. Но девочка, которая стояла теперь перед ней, была совсем не такая. Очень высокая, тощая, как скелет, и намного взрослее. Каштановые волосы, карие глаза, лицо с кулачок — вылитая Ива, только на шесть лет старше.

— Ты ее сестра, — сказала Бриенна. Говорить было больно, в голове перекатывался гром. — Хозяйка гостиницы.

— Да, я Длинная Джейна Хедль. Дальше что?

— Мои спутники, — с трудом ворочая языком, сказала Бриенна. Кто-то напихал ей в голову мокрой серой шерсти. Может, она все еще бредит? — Септон Мерибальд — добрый, святой человек, Подрик — еще мальчик, а сир Хиль ни в чем перед вами не виноват. И Собака — что вы сделали с Собакой? — Она только теперь спохватилась, что давно не слышала его лая.

— Собака жива-здорова и идет своей дорогой, как и все остальные, — сказала девушка. — Нам нужна только ты.

— Думаешь, мы способны причинить вред собаке септона? — спросил одноглазый человек в ржавом шлеме. — Да за кого ты нас принимаешь?

— За разбойников и убийц. — Бриенна попыталась освободиться от пут, но из-за этого ее голове стало еще хуже. — Я видела при свете молнии шлем… оскаленную собачью голову.

— Можешь посмотреть еще разок, коли охота, — сказал здоровяк с жестким лицом солдата, в ржавой кольчуге. Его густую бурую бороду усеивали капли дождя, на кожаном с заклепками поясе висели длинный меч и кинжал. Поверх всего этого он носил рваный, запачканный желтый плащ. Он нахлобучил на голову песий шлем, который держал на сгибе руки, и уставился на Бриенну сквозь дырки для глаз. — Вот последнее, что ты видишь на этом свете, предательница. Если веришь в богов, помолись им.

Не стану просить, решила Бриенна, но отчаянное желание жить побудило ее обратиться к девушке, Длинной Джейне. Она еще так молода…

— Я была гостьей под твоим кровом. Делила хлеб-соль с твоей младшей сестрой.

Джейну это не тронуло.

— После Красной Свадьбы гостеприимство в речных землях мало что значит.

— Да… я знаю про Красную Свадьбу.

— Знаешь? — Пожилой северянин в овчинном плаще придвинулся ближе к Бриенне. — Сомневаюсь. Знать может лишь тот, кто там был. Тогда шел дождь… вот как теперь. Фреи поставили для нас шатры, три больших пиршественных шатра, выкатили бочки с медом, вином и элем. Перед этим мы проделали долгий путь, вымокли и замерзли, ну и набились в шатры, чтоб погреться и выпить… а Фреи-то пили с нами, и шутили, и пели, и в кости-плашки играли. Снаружи дождь лупит, а в шатре тепло и уютно, и Фреи подкатывают все новые бочки… — По лицу северянина текли слезы. — Да простят меня боги. Эль на пустой желудок сразу ударил мне в голову, а Фреи знай поднимают здравицы: за лорда Эдмара, за Молодого Волка, за королеву Жиенну… По краям лагеря лорд Болтон расставил своих людей, чтоб враг к нам не подобрался. Душно было, помню, и жарко — все толпились вокруг этих бочек. Мне приспичило отлить, поэтому я вышел под дождь, побрел вниз к реке и опорожнился в тростники. Потом поскользнулся в грязи и упал — это меня и спасло. Лежу и слышу музыку в замке, барабаны, рога и волынки, над водой-то хорошо слышно. Я, должно быть, задремал тогда, а проснулся от воплей. Вскарабкался на берег и вижу: шатры все повалены и горят. Все три, а в них сотни народу. Гляжу, это Фреи зажгли их, а сами пускают стрелы в каждое вздутие на холсте. Немногие вырвались и вступили в бой, и тогда люди Болтона принялись рубить их заодно с Фреями. Тут я понял, что нам конец. И спрятался в тростниках, да простят меня боги. А музыка все это время играла, да так громко — и не расслышишь, как кричат люди, горящие в шатрах заживо. Так что не рассказывай мне про Красную Свадьбу. Никто не может знать, кроме тех, кто слыхал эту музыку.

Бриенна съежилась от его гневного голоса.

— Я сожалею обо всех, кто погиб там, но при чем же тут я? Меня там и близко не было.

— Всю эту кашу заварили твои хозяева Ланнистеры, — сказал одноглазый. — Вместе с Болтоном и Фреями.

— Они не мои хозяева.

— Ясное дело, нет. Этот меч они тебе за просто так дали. И грамоту с печатью короля-мальца тоже.

— Имя этому мечу — Верный Клятве. Я ищу… — Она чуть не сказала «свою сестру», но какое-то чутье подсказало ей, что лгать этим людям не следует. — Ищу одну благородную девицу тринадцати лет, голубоглазую, с золотистыми волосами.

— Мы ее тоже ищем, — сказал еще один, моложе других, говоривший с морозным прихрустом севера. — Мы знаем, кто вы, леди Бриенна. Знаем, кого вы ищете и кому служите. Вы даже не догадываетесь, сколько у нас друзей — в Синем Доле, Девичьем Пруду, Королевской Гавани, даже и в Близнецах. Когда до нас дошли вести о ваших розысках… вы не случайно стоите здесь с петлей на шее, миледи. Придется вам ответить за свои преступления.

— Преступления? Что я такого сделала?

— Вы предательница и клятвопреступница.

— Неправда! — Всю жизнь она стремилась лишь к одному: быть рыцарем, отважным и безупречным. — Кого я, по-вашему, предала?

— Ее.

Все расступились, и вперед вышла женщина в сером плаще с капюшоном, из-под которого видны были только глаза.

— Ты Молчаливая Сестра? — проговорила Бриенна. — Тогда прошу тебя, отвези мое тело в Вечерний Замок, к моему лорду-отцу… — Мужество изменило ей окончательно. Молчаливые Сестры — невесты Неведомого, прислужницы самой смерти.

— К дьяволу твоего лорда-отца, — сказал человек в желтом плаще. — Ты сгниешь заодно с остальными. Что до миледи, то Молчаливой Сестрой ее тоже иногда называют, но она известна и под другими именами: Бессердечная, Помилуй Нас, Вешательница…