Пир стервятников Мартин Джордж

Серсея

Великий мейстер Пицель был стар с тех пор, как она его помнила, но за последние три ночи состарился еще лет на сто. Он целую вечность сгибал перед ней свое скрипучее колено, а после не мог подняться, пока сир Осмунд ему не помог.

Серсея смотрела на него с неприязнью.

— Лорд Квиберн сказал мне, что лорд Джайлс наконец докашлялся до конца.

— Да, ваше величество. Я сделал все, чтобы облегчить его кончину.

— В самом деле? Я, помнится, говорила, что Росби мне нужен живым?

— Говорили, ваше величество, — подтвердила леди Мерривезер.

— Вы тоже помните тот разговор, сир Осмунд?

— Ваше величество приказали великому мейстеру вылечить недужного. Мы все слышали.

Пицель беззвучно открыл рот — раз и другой.

— Ваше величество должны знать: я сделал для больного все, что было в моих силах.

— И для Джоффри тоже? И для его отца, моего возлюбленного супруга? Роберт, самый сильный мужчина в Семи Королевствах, так и не сумел оправиться после нападения какого-то жалкого вепря. Не забудем и Джона Аррена. Неда Старка вы тоже бы уморили, если бы пользовали его чуть подольше. Чему вас учили в Цитадели — заламывать руки и оправдываться?

— Ни один человек не сделал бы больше, чем я, ваше величество, — съежился старец. — Я всегда верно служил престолу…

— Ваш совет королю Эйерису открыть ворота перед войском моего отца тоже следует понимать как верность престолу?

— Я, быть может, неверно…

— Вы считаете этот совет хорошим?

— Но ваше величество должны знать…

— Я знаю одно: когда моего сына отравили, от вас было меньше пользы, чем от Лунатика. Знаю, что наш лорд-казначей умер в то самое время, когда казна особенно нуждается в золоте.

Старый дурак тут же ухватился за это.

— Я представлю совету список людей, способных заменить лорда Джайлса.

— Список? — Королеву это позабавило. — Воображаю себе. Дряхлые старцы, воры, глупцы и Гарт Тучный. — Она сжала губы. — Последнее время вас часто видят в обществе леди Маргери.

— Да… Королева Маргери очень опечалена судьбой сира Лораса. Я даю ей снотворное… и другие снадобья.

— Не сомневаюсь. Скажите, это маленькая королева приказала вам умертвить лорда Джайлса?

— Умертвить?! — Глаза Пицеля выкатились, как вареные яйца. — Но не думает же ваше величество… это была легочная болезнь, боги свидетели… и ее величество не желала лорду Джайлсу никакого вреда. Зачем было королеве Маргери…

— Желать его смерти? Да чтобы воткнуть в совет Томмена еще один розан. Вы слепы или куплены кем-то? Росби мешал ей, и она уложила его в могилу… с вашей помощью.

— Клянусь, ваше величество, лорд Джайлс умер от болезни легких, — дрожащими губами забормотал Пицель. — Я всегда был верен престолу, государству… д-дому Ланнистеров.

Именно в этом порядке? Страх Пицеля был почти осязаем. Теперь он созрел — пора выжимать сок.

— Если ваша преданность действительно такова, почему вы мне лжете? Не трудитесь отрицать. Вы начали выплясывать перед девой Маргери задолго до того, как сир Лорас отплыл на Драконий Камень, поэтому не потчуйте меня баснями о том, как вы утешаете нашу дочь в ее горе. Что вас так привлекает в Девичьем Склепе — ведь не глупое же чириканье Маргери? Вы строите куры ее рябой септе? Нянчитесь с маленькой леди Бульвер? Или шпионите на нее, передавая ей все, что слышите здесь?

— М-мейстер дает обет послушания…

— Великий мейстер дает обет служить государству.

— Но ведь она королева, ваше величество.

— Королева здесь я.

— Я хотел сказать, что она жена короля и…

— Я знаю, кто она. Мне любопытно другое: зачем ей вы? Нашей дочери нездоровится?

— Нездоровится? — Пицель подергал за жидкие волосенки, которые у него сходили за бороду. — Не сказал бы, ваше величество. Моя клятва запрещает мне открывать…

— В темнице от клятв мало проку. Говорите правду, или быть вам в цепях.

Пицель упал на оба колена.

— Молю вас… я был человеком вашего лорда-отца, поддерживал вас во времена лорда Аррена. Я не переживу еще одного заключения…

— Зачем Маргери посылает за вами?

— Она… она хочет…

— Да говорите же!

— Лунный чай, — пролепетал Пицель.

— Ах вот оно что. Прекрасно. Вставайте со своих распухших колен и попытайтесь вспомнить, что значит быть мужчиной. — Пицель делал это так долго, что она велела Осмунду Кеттлблэку помочь ему еще раз. — Что до лорда Джайлса, Отец наш небесный рассудит его по справедливости. У него, кажется, не осталось детей?

— Только воспитанник…

— Это не родная кровь, — махнула рукой Серсея. — Джайлс знал, как нам нужно золото, и, конечно же, поделился с вами желанием оставить все свои земли и имущество Томмену. — Золото Росби пополнит казенные сундуки, а земли его и замок перейдут к кому-нибудь из ее людей в награду за верную службу. Быть может, к лорду Уотерсу. Аурин давно намекает, что без поместья титул лорда — пустой звук. Он, правда, положил глаз на Драконий Камень, но это уже чересчур. Его должности и происхождению больше подходит Росби.

— Лорд Джайлс любил его величество всем своим сердцем, — забормотал Пицель, — однако его воспитанник…

— Я не сомневаюсь, он все поймет, когда услышит о последнем желании лорда Джайлса. Ступайте и позаботьтесь об этом.

— Как вашему величеству будет угодно. — Старик так торопился уйти, что чуть не запутался в полах собственной мантии.

— Лунный чай, — промолвила леди Мерривезер, закрыв за ним дверь. — Как глупо с ее стороны. С чего ей вздумалось так рисковать?

— У маленькой королевы есть причуды, которые Томмен пока не может удовлетворить. — Так всегда бывает, когда взрослая женщина выходит за мальчика — особенно если она вдова. Она твердит, что Ренли к ней ни разу не прикоснулся, но кто же в это поверит? Лунный чай пьют лишь по одной причине, девственницам он ни к чему. — Моему сыну изменяют. У Маргери есть любовник. Это государственная измена, и карается она смертью. — Лишь бы эта старая ведьма, матушка Мейса Тирелла, дожила до суда. Своими хлопотами о том, чтобы Томмен и Маргери поженились как можно скорее, леди Оленна подвела свою драгоценную розочку под меч палача. — Сира Илина Пейна Джейме увез с собой — придется мне подыскать кого-то другого на должность Королевского Правосудия, чтобы снять ее голову с плеч.

— Я готов, — не чинясь, вызвался Осмунд Кеттлблэк. — У Маргери такая тонкая шейка — хороший острый меч развалит ее в один миг.

— Это так, — сказала Таэна, — но одна армия Тирелла стоит у Штормового Предела, а другая — в Девичьем Пруду. Разумно ли будет обезглавить дочь лорда Мейса?

А ведь она права, поняла королева. Кругом столько роз, что не продохнешь. Экая досада, что Мейс Тирелл ей все еще нужен — по крайней мере до победы над Станнисом. Как же избавиться от дочки, не лишившись отца?

— Измена есть измена, — сказала Серсея, — но тут нужны доказательства повесомее лунного чая. Если неверность Маргери будет доказана, даже лорд-отец осудит свою преступную дочь, чтобы ее позор не запятнал его самого.

Кеттлблэк задумчиво прикусил ус.

— Надо поймать их на месте преступления.

— Но как? Квиберн следит за ней денно и нощно. Ее слуги берут у меня деньги, но отделываются пустяками. Никто этого любовника и в глаза не видел. У нее в покоях поют, смеются, болтают — и только.

— Так просто Маргери не поймаешь, — сказала леди Мерривезер. — За своими дамами она как за каменной стеной. Они спят с ней, одевают ее, вместе молятся, читают и шьют. Когда она не охотится и не ездит верхом, то играет с маленькой Алисанной Бульвер. В обществе мужчин при ней всегда либо септа, либо ее кузины.

— Но должна же она когда-нибудь удалять от себя свой курятник. Если только они сами не участвуют в этом, — осенило вдруг королеву. — Не все, возможно, но некоторые.

— Кузины? — усомнилась леди Таэна. — Все три еще моложе и невиннее маленькой королевы.

— Распутницы в девичьих одеждах. Это делает их грех еще более вопиющим. Имена их станут олицетворением позора. — Серсее казалось, что она уже смакует этот позор. — Ваш лорд-муж, Таэна, — мой верховный судья. Я сегодня же приглашаю вас с ним на ужин. — Надо спешить, пока Маргери не забрала себе в голову вернуться в Хайгарден или отправиться на Драконий Камень к умирающему брату. — Прикажу поварам зажарить для нас кабана — а чтобы мясо легче переваривалось, нужна музыка.

— Непременно. — Таэна мигом смекнула, в чем дело.

— Тогда предупредите своего лорда-мужа и найдите певца. Вы, сир Осмунд, останьтесь — нам с вами нужно многое обсудить. Мне понадобится также и Квиберн.

Дикого вепря на кухне, увы, не нашлось, а посылать за ним охотников не было времени. Вместо него повара закололи свинью и зажарили ее с медом, гвоздикой и сушеными вишнями. Не совсем то, чего хотелось Серсее, но делать нечего. После свинины подали печеные яблоки с острым белым сыром. Леди Мерривезер наслаждалась каждым блюдом, но муж ее, с красными пятнами на бледном лице, все больше налегал на вино и поглядывал на певца.

— Жаль бедного лорда Джайлса, — сказала Серсея. — Однако по его кашлю мы, думаю, не станем скучать.

— Да, пожалуй.

— Теперь нам нужен новый лорд-казначей. Будь в Долине поспокойнее, я вернула бы назад Петира Бейлиша, но… я думаю попробовать на этой должности сира Хариса. Он ничем не хуже Джайлса — по крайней мере кашель его не мучает.

— Но сир Харис — королевский десница, — сказала Таэна.

Сир Харис — заложник, не слишком пригодный даже для такой роли.

— Пора снабдить Томмена более сильной десницей.

Лорд Ортон поднял глаза от кубка.

— Более сильная — это хорошо. Но кто же?

— Вы, милорд. У вас это в крови. Ваш дед стал преемником моего отца как десница короля Эйериса. — Менять Тайвина Ланнистера на Оуэна Мерривезера было все равно что менять боевого скакуна на осла — правда, Оуэн тогда был уже старым, конченым человеком. Пользы трону он не принес, но и вреда никому не делал. Ортон моложе и, кроме того, женат на выдающейся женщине. Жаль, что нельзя сделать десницей Таэну. Она стоит трех таких, как ее муж, и с ней куда веселее. Но она женщина и притом мирийка, так что придется довольствоваться Ортоном. — Я не сомневаюсь, что вы окажетесь способнее сира Хариса. — Содержимое моего ночного горшка и то способнее сира Хариса, добавила про себя Серсея. — Согласны ли вы послужить престолу?

— Да… да, разумеется. Ваше величество оказывает мне великую честь.

Честь не по твоим заслугам.

— Вы хорошо послужили мне как судья, милорд, — и еще послужите, ведь впереди нас ждут нелегкие времена. — Убедившись, что Мерривезер понял смысл ее слов, королева улыбнулась певцу. — Ты тоже заслуживаешь награды за те прелестные песни, которые пел нам весь вечер. Боги щедро одарили тебя.

— Ваше величество очень добры, — поклонился певец.

— Нет, я всего лишь говорю правду. Леди Таэна сказала мне, что тебя называют Лазурным Бардом.

— Это так, ваше величество. — На певце были голубые сафьяновые сапоги, голубые бриджи из тонкой шерсти, голубая шелковая рубашка с белыми атласными прорезями. Он даже волосы выкрасил в голубой цвет на тирошийский манер. Они локонами падали ему на плечи, и пахло от них душистой водой, сделанной, без сомнения, из голубых роз. Только зубы, очень ровные и красивые, оставались белыми среди этой лазури.

— А другого имени у тебя разве нет?

— В детстве меня звали Уотом. — Щеки барда слегка порозовели. — Хорошее имя для пахаря, но для певца не слишком подходит.

Серсея возненавидела его за один только цвет глаз, точно такой же, как у Роберта.

— Понятно, отчего леди Маргери так к тебе расположена.

— Ее величество по доброте своей говорит, что я доставляю ей удовольствие.

— В этом у меня нет сомнений. Могу я посмотреть твою лютню?

— Как вашему величеству будет угодно. — В голосе певца слышалось легкое беспокойство, однако лютню он ей подал незамедлительно. На просьбу королевы отказом не отвечают.

Серсея, дернув одну из струн, улыбнулась.

— Сладко и грустно, как сама любовь. Скажи мне, Уот, когда ты впервые переспал с Маргери — до того, как она вышла за моего сына, или после?

До певца это не сразу дошло, а когда дошло, глаза у него стали круглыми.

— Ваше величество ввели в заблуждение. Клянусь вам, я никогда…

— Лжешь! — Серсея ударила его по лицу лютней, разбив ее в щепки. — Кликните стражу, лорд Ортон, и отведите этого человека в темницы.

Лицо Мерривезера покрылось испариной.

— О, какое бесчестье… Этот червь посмел соблазнить королеву?!

— Боюсь, все было наоборот, но пусть он споет о своей измене лорду Квиберну.

— Нет, — вскричал Лазурный Бард. Из его разбитой губы текла кровь. — Я никогда… — Мерривезер схватил его за руку. — Матерь, помилуй меня!

— Здесь нет твоей матери, — сказала Серсея.

Даже в темнице он по-прежнему все отрицал, молился и умолял пощадить его. Кровь теперь рекой хлестала из его рта с выбитыми зубами, и он трижды намочил свои красивые бриджи, но продолжал упорствовать в своем запирательстве.

— Может быть, мы не того певца взяли? — спросила Серсея.

— Все возможно, ваше величество. Ничего, до утра сознается. — Квиберн здесь, внизу, был одет в грубую шерсть и кожаный кузнечный передник. — Мне жаль, что стражники обошлись с тобой грубо, — сказал он певцу, мягко и сострадательно. — Такой уж это народ, что с них взять. Скажи правду, больше нам ничего от тебя не надо.

— Я все время говорю правду, — прорыдал певец, прикованный к стене.

— Нам лучше знать. — Квиберн взял бритву, тускло блеснувшую при свете факела, и срезал с Лазурного Барда одежду, не оставив на нем ничего, кроме голубых высоких сапог. Серсея весело отметила про себя, что внизу волосы у него каштановые.

— Рассказывай, как ублажал маленькую королеву, — приказала она.

— Я ничего… только пел. Пел и играл. Ее дамы скажут вам то же самое. Они всегда были при нас. Ее кузины.

— Кого из них ты соблазнил?

— Никого. Я всего лишь певец. Прошу вас.

— Быть может, этот несчастный только играл для Маргери, пока она забавлялась с другими любовниками, ваше величество, — предположил Квиберн.

— Нет. Молю вас. Она никогда… я пел, только пел.

Квиберн провел ладонью по груди барда.

— Она брала твои соски в рот, когда вы любились? — Лорд защемил один сосок двумя пальцами. — Некоторым мужчинам это нравится — соски у них не менее чувствительны, чем у женщин. — Бритва сверкнула, и певец закричал. На груди у него раскрылся мокрый красный глаз. Серсее сделалось дурно. Ей захотелось отвернуться, зажмуриться, велеть Квиберну перестать. Но она королева, и речь идет об измене. Лорд Тайвин и не подумал бы отворачиваться.

В конце концов Лазурный Бард рассказал им всю свою жизнь с самого рождения. Отец его был бондарь, и сына тоже обучали этому ремеслу, но Уот еще в детстве мастерил лютни лучше, чем бочки. В двенадцать лет он сбежал из дома с игравшими на ярмарке музыкантами и обошел половину Простора, прежде чем решил попытать счастья при дворе.

— Счастье? — усмехнулась Серсея. — Вот как это теперь зовется у женщин? Боюсь, дружок, что тебя обласкала не та королева.

Во всем, конечно же, виновата Маргери. Не будь ее, Уот жил бы поистине припеваючи, бренчал на своей лютне, спал со свинарками и дочками арендаторов. Из-за нее Серсея вынуждена заниматься этой грязной работой.

Ближе к рассвету сапоги певца доверху наполнились кровью, и он рассказал, как кузины Маргери ласкали его плоть губами, а маленькая королева смотрела на это и рукоблудничала. Бывало также, что он играл для нее, пока она тешила свою похоть с другими мужчинами. На вопрос королевы, кто они, Уот назвал Таллада Высокого, Ламберта Торнберри, Джалабхара Ксо, близнецов Редвин, Осни Кеттлблэка и Рыцаря Цветов.

Серсея осталась недовольна. Нельзя марать имя героя Драконьего Камня — притом никто из знающих сира Лораса не поверил бы в это. Редвинов тоже следует исключить. Без Бора и его флота трон никогда не избавится от Эурона Вороньего Глаза с его проклятой железной сворой.

— Ты попросту перечисляешь всех мужчин, которые у нее бывали, — сказала она, — а нам нужна правда.

— Правда… — Уот смотрел на нее голубым глазом — единственным, который Квиберн ему оставил. На месте передних зубов зияла кровавая брешь. — Да, я, наверно, запамятовал…

— Хорас и Хоббер ни при чем, верно?

— Верно…

— И сир Лорас тоже. Я уверена, что Маргери скрывала свои шашни от брата.

— Да. Теперь я вспомнил. Однажды, когда пришел сир Лорас, мне пришлось спрятаться под кроватью. Он ничего не должен знать, сказала она.

— Эта песня мне нравится больше других. — Незачем припутывать к делу великих лордов. Что до всех остальных… Сир Таллад — межевой рыцарь, Джалабхар Ксо — нищий изгнанник, Клифтон — простой гвардеец. А Осни послужит изюминкой в этом пудинге. — Теперь, когда сказал все без утайки, тебе стало легче, я знаю. Повторишь все это на суде. Но если ты снова вздумаешь лгать…

— Нет. Я скажу все как есть. А потом…

— Тебе разрешат надеть черное, обещаю. Перевяжите ему раны, — велела Серсея Квиберну, — и дайте макового молока от боли.

— У вашего величества доброе сердце. — Квиберн бросил окровавленную бритву в склянку с уксусом. — Маргери может удивить пропажа ее певца.

— Певцы, как известно, не остаются подолгу на одном месте, сегодня — тут, завтра — там.

Поднимаясь по темной лестнице из подземелья, Серсея запыхалась. Докапываться до правды — нелегкое дело, а дальше будет еще труднее. Ей нужно быть сильной. Она делает все это ради Томмена, ради всех своих подданных. Жаль, что Магги-Жаба уже умерла. Тьфу на твое пророчество, старая ведьма. Маленькая королева хоть и моложе меня, но красивей никогда не была, и скоро она умрет, как и ты.

Леди Мерривезер ждала ее в спальне. Стояла черная ночь, Джаселина и Доркас спали, но Таэна не смыкала глаз.

— Страшно было? — спросила она.

— Ты и представить себе не можешь. Надо бы прилечь, но я боюсь дурных снов.

Таэна погладила ее по голове.

— Это все ради Томмена.

— Да. Я знаю, — передернула плечами Серсея. — Фу, как в горле першит. Будь милочкой, налей мне вина.

— Я сделаю для тебя все, что угодно. Это единственное мое желание.

Лгунья. Знаю я, чего ты желаешь. Тем лучше. Раз эта женщина влюблена в меня по уши, то в самом деле сделает все, что я прикажу, — и она, и ее муж. Если верность можно купить за пару поцелуев, оно того стоит. Таэна не хуже большинства мужчин, и детей от нее, во всяком случае, уж точно не будет.

Вино помогло, но не до конца.

— Я чувствую себя замаранной, — пожаловалась королева, стоя у окна с чашей.

— Ванна поправит дело, любовь моя. — Таэна разбудила Джаселину и Доркас, велела им натаскать воды, распустила шнуровку на платье Серсеи и разделась сама.

Ванну они принимали вместе — Серсея нежилась в объятиях Таэны.

— Нужно избавить Томмена от самого худшего, — сказала королева мирийке. — Маргери каждый день ходит с ним в септу, чтобы помолиться об исцелении своего брата. — Сир Лорас, к раздражению Серсеи, все еще цеплялся за жизнь. — И кузин ее он тоже любит. Ему будет тяжело потерять всех сразу.

— Быть может, не все три виновны, — заметила Мерривезер. — Одна могла быть непричастна. То, что ей приходилось наблюдать, вызывало в ней отвращение…

— …и после должных уговоров она даст показания против других. Хорошо — которая же из них невиновна?

— Элла.

— Скромница?

— Скромница с виду, но себе на уме. Предоставь ее мне, дорогая.

— Охотно. — Признания одного только Лазурного Барда недостаточно. Певцы тем и зарабатывают на жизнь, что лгут. Элла Тирелл, если Таэна сможет уговорить ее, будет большим подспорьем. — Сир Осни тоже признается. Другим следует внушить, что лишь чистосердечная исповедь обеспечит им помилование и Стену. — Джалабхар Ксо наверняка предпочтет признание. Относительно прочих Серсея не была так уверена, но Квиберн умеет убеждать.

Когда они вылезли из ванны, над Королевской Гаванью занимался рассвет. Пальцы королевы сморщились от долгого сидения в горячей воде.

— Останься со мной, — сказала она Таэне. — Не хочу спать одна. — Перед тем, как лечь, она даже помолилась, прося Матерь послать ей хорошие сны.

Серсея могла бы и не трудиться — боги, как всегда, оставались глухи. Она снова оказалась в темнице, но теперь к стене приковали не певца, а ее. Она была нагая, и кровь лилась из ран на месте откушенных Бесом сосков. «Прошу тебя, — молила она, — только не дети, не трогай моих детей». Тирион лишь усмехался на это — тоже голый, весь в шерсти, настоящая обезьяна. «Ты увидишь, как их коронуют, — сказал он, — и увидишь их смерть». Он начал сосать ее кровоточащую грудь, и боль пронзила Серсею раскаленным ножом.

Она проснулась, дрожа с головы до ног. Таэна обнимала ее.

— Я, должно быть, кричала? — слабым голосом спросила Серсея. — Прости.

— Дневной свет обращает сны в прах. Снова карлик? Почему этот человечек так пугает тебя?

— Он хочет убить меня. Мне предсказали это в возрасте десяти лет. Я хотела узнать, за кого выйду замуж, но она сказала…

— Мейега. — Слова полились из нее сами собой. Мы никому не должны говорить об этом пророчестве, твердила Мелара Гетерспун, тогда оно не сбудется. А сама вопила почем зря, когда упала в колодец. — Тирион и есть валонкар. Знают у вас в Мире такое слово? На старовалирийском оно означает «младший брат». — Когда Мелара утонула, Серсея спросила у септы Саранеллы, что оно значит.

Таэна погладила ее по руке.

— Она была старой, хворой и безобразной, а ты — юной красавицей, гордой и полной жизни. Ты говоришь, она жила в Ланниспорте — стало быть, знала, как карлик убил твою леди-мать. Не смея ударить тебя, ведьма ранила своим змеиным языком твою душу.

Так ли? Хотелось бы верить.

— Но Мелара умерла, как она и предсказывала, а я так и не вышла за принца Рейегара. И Джоффри… карлик убил моего сына у меня на глазах.

— Только одного сына. У тебя есть другой, славный и крепкий, — уж с ним-то ничего не случится.

— Пока я жива — нет. — Слова, произнесенные вслух, помогли ей в это поверить. Дневной свет обращает сны в прах. Утреннее солнце сияло сквозь пелену облаков. Серсея откинула одеяло. — Сегодня я буду завтракать с королем. Хочу видеть сына. — Все, что я делаю, делается ради него…

Этим утром Томмен был ей дорог, как никогда раньше. Он лил мед на краюшку горячего хлеба и рассказывал о своих котятах.

— Сир Попрыгунчик поймал мышь, а Леди Усатка ее у него стащила…

Я такой невинной никогда не была, думала Серсея. Как же он будет править этой жестокой страной? Мать хотела бы уберечь сына от всякой скверны, королева понимала, что он должен закалиться — иначе Железный Трон растерзает его.

— Сир Попрыгунчик должен научиться защищать свою собственность, — сказала она. — Слабые в этом мире всегда становятся жертвами сильных.

Король поразмыслил, слизывая мед с пальцев.

— Когда сир Лорас вернется, я научусь владеть мечом, копьем и булавой, как он.

— Научишься, но не у сира Лораса, — пообещала Серсея. — Он уже не вернется, Томмен.

— Маргери говорит, что вернется. Мы молимся за него. Просим Матерь его помиловать, а Кузнеца — дать ему сил. Элинор говорит, что это самый трудный бой сира Лораса.

Мать пригладила его золотые кудри, так напоминавшие ей о Джоффе.

— Ты проведешь день с женой и ее кузинами?

— Не сегодня. Маргери сказала, это день поста и очищения.

Поста и очищения? Ах да, канун Девичьего дня… Серсея давно уж и думать о нем забыла. Маргери третий раз замужем, а все еще прикидывается девицей. Вся в белом, она поведет свой курятник в Септу Бейелора, и зажжет высокие белые свечи перед изваянием Девы, и украсит ее шею пергаментными цветами. Не весь, однако, курятник. В Девичий день вдовам, матерям и шлюхам ход в септу заказан, равно как и мужчинам, — нельзя осквернять священные гимны невинности. Только девственницы могут…

— Я сказал что-то не так, матушка?

Серсея поцеловала сына в лоб.

— Ты просто умница, дорогой мой. Беги поиграй с котятами.

Отпустив Томмена, она вызвала к себе Осни Кеттлблэка. Он явился прямо со двора, весь в поту, и успел раздеть ее глазами, пока преклонял колено.

— Встаньте, сир, и сядьте рядом со мной. Вы славно мне послужили однажды, теперь вам предстоит более трудная служба.

— Услуга за услугу, моя королева.

— С этим придется подождать. — Она провела кончиками пальцев по шрамам у него на лице. — Помните шлюху, которая наделила вас ими? Когда вернетесь со Стены, я отдам ее вам, хотите?

— Я хочу только вас.

Правильно отвечаете, сир.

— Для начала вы должны признаться в измене. Грехи, если о них умолчать, загнивают и могут отравить душу. Я знаю, как тяжело вам живется с таким грузом на совести. Давно пора сбросить бремя.

— Бремя? — удивился Осни. — Я ведь говорил Осмунду, что Маргери только дразнится. Никогда не позволяет мне больше, чем…