Ангелочек Андреев Леонид

После обмена любезностями Анжелина и Филипп покинули дом Лубе. Анжелина быстро пошла вперед. Заинтригованный жених догнал ее. Молодая женщина с трудом сдерживала слезы.

— Анжелина, полно! Что с вами? — прошептал ей на ухо Филипп.

— Надеюсь, вы не станете слишком властолюбивым мужем, который будет решать, как мне жить, — тихо ответила она.

— Хороший муж обязан во всем направлять жену, моя дорогая. Так повелось испокон веков… Я сказал «направлять», а не «подчинять себе».

— Все идет не так, как я мечтала, — с горечью сказала Анжелина. — В день нашей помолвки мы успели два раза поссориться. Отец тоже все испортил. К тому же вы не любите мою собаку.

Голос Анжелины задрожал, неожиданно она разрыдалась.

— Господи, да вы еще ребенок! — смеясь, воскликнул Филипп. — Если вам так дорог этот белый медведь, я привыкну к нему. Что касается наших споров, то это ерунда. Просто мы оба немного нервничаем. Моя дорогая, в будущем все будет хорошо. Вы правы, давайте думать о приятных вещах. Где живет ваша подруга Жерсанда?

— Мы сейчас пройдем через арку, которая прямо перед нами, и спустимся на улицу Нобль.

Они пошли молча. Метров через двадцать Анжелина рукой показала на крытые рыночные ряды, перегораживавшие мощеную улицу.

— Видите вот те окна? Это гостиная моей подруги. Она живет в одном из самых старых домов в городе. А попасть туда можно по каменной лестнице, ступеньки которой посередине стерлись от времени.

Доктор рассматривал высокие фасады домов с резными фронтонами.

— Да, настоящая дворянская улица[62], — заметил Филипп. — Полагаю, здесь живет светское общество. Это видно по богатым домам.

— У нас в городе нет дворян, кроме Жерсанды де Беснак. Зато есть буржуа, хотя большинство из них купили владения вместе с парками и садами в долине или на холмах. Наш дом бедных Лубе сто лет назад был фермой. Вот. Вы удовлетворены?

— Но, Анжелина, какая муха вас укусила? Мне просто интересно, только и всего.

Они вошли в дом Жерсанды, так и не помирившись. Старая дама сгорала от нетерпения. Она приняла их, удобно расположившись в кресле-качалке. На Жерсанде было роскошное серое муслиновое платье, которое она купила в Тулузе накануне похорон Люсьены, жемчужное ожерелье и удачно сочетавшиеся с ним серьги.

Верная своей роли преданной служанки, Октавия в белоснежном фартуке радушно ввела их в гостиную.

— Анжелина, наконец-то! — воскликнула Жерсанда. — Мсье, какое счастье принимать вас у себя!

Как настоящая светская дама, она, не вставая с кресла-качалки, протянула свою худую руку доктору, и тот слегка прикоснулся к ней губами.

— Быстрее садитесь за стол, — добавила Жерсанда. — Я подготовила для вас сюрприз. Анжелина, да ты плакала?

Филипп думал, что его невеста скажет, что ей в глаз попала соринка или что-нибудь в этом духе, но ему опять пришлось испытать разочарование.

— Да, я плакала. Все идет плохо. Мадемуазель, мне очень жаль, но я не знаю, что со мной творится. Простите меня, я не хотела портить вам удовольствие.

— Полно, малышка! Загляни за кресло, и ты забудешь о своих горестях. Анри играет с новым другом.

Анжелина стремительно зашла за кресло и увидела, что Анри прижимает к груди котенка.

— О, мой малыш, да у тебя появился котенок! Он просто чудо… Филипп, а кошек вы выносите? Подойдите, я познакомлю вас со своим крестным сыном, Анри де Беснаком, самым прелестным ребенком на свете.

Слова Анжелины обеспокоили Октавию и Жерсанду. Но доктор Кост поспешил разрядить обстановку:

— Моя невеста сердится, поскольку я не воспылал пламенной любовью к ее овчарке. Должен признаться, этот зверь ответил мне взаимностью Так где же котенок? Я люблю кошек, Анжелина, уверяю вас.

Через мгновение Анжелина и Филипп вместе любовались Анри. Его темные вьющиеся волосы были тщательно причесаны. В своем бархатном костюмчике цвета морской волны с кружевным воротником он был похож на маленького принца.

— Мой котенок! — проворковал Анри. — Это мой котенок… Мама подалила…

— Поскольку я его усыновила, он называет меня мамой, — сочла необходимым уточнить старая дама.

— Понимаю вас, мадам, — с восторгом отозвался Филипп. — Прекрасный ребенок, развитый не по годам. Племянник вашей горничной, не так ли?

— Да, племянник моей дражайшей подруги, которая считает своим долгом ухаживать за мной, — поправила его Жерсанда. — Но я проголодалась. Чай почти готов. Садитесь рядом со мной.

Анжелина взяла Анри на руки. Сидевший на персидском ковре котенок жалобно замяукал.

— А вы, Филипп, возьмите этого бедного котенка себе на колени, — подзадорила она доктора. — Ему было так хорошо на руках моего крестного сына, что теперь он чувствует себя одиноким.

У доктора Коста не было выбора, и он подчинился. Старая дама рассмеялась.

— Мсье, когда-нибудь вы окажетесь под каблуком у своей невесты. Анжелина с характером. Чтобы она не разлюбила вас, вам придется благосклонно относиться к животным, детям и беднякам. Наша подруга такая сострадательная! Знаете, как я с ней познакомилась?

И Жерсанда рассказала о том летнем дне, когда Анжелина получила свидетельство об окончании учебы. Тем временем Октавия хлопотала на кухне.

— Порой в моей памяти всплывают и другие воспоминания, — добавила хозяйка дома. — Но я постоянно вижу ее освещенной солнечными лучами, с длинными рыжими косами и аметистовыми глазами. Потом она приходила ко мне, робкая, но решительно настроенная. Я давала ей книги с собой, или она читала, сидя рядом со мной. Она увлекалась географией, историей. Меня удивляло, как легко она все усваивала. Я, конечно, поправляла ее некоторые слова, особенно на местном диалекте, но у меня не было необходимости повторять дважды.

— Мадемуазель, прошу вас, — простонала молодая женщина. — Мой отец счел нужным похвастаться тем, что я унаследую, а в ресторане заявил, что у меня отвратительный характер.

— Нет, Анжелина, он не так сказал, — возразил доктор. — Он предостерег меня, сказав, что вы девушка с характером.

— Это одно и то же.

— Какие страсти! Какая бурная помолвка! — насмешливо сказала Жерсанда. — Октавия поторопись, иначе нам нечего будет отмечать.

Взглянув на лукавое выражение лица хозяйки дома, жених и невеста успокоились. Анжелина наконец расслабилась и показала подруге кольцо.

— О, какое чудо! Какой изысканный выбор, мсье!

— Осторожно! — громко сказала Октавия. — Если я споткнусь, все полетит к чертям.

Октавия отказалась от роли идеальной служанки. Она гордо подходила к столу, накрытому белой скатертью, неся фигурный торт с кремом, политый карамелью. Основание и верхушку торта украшали сахарные цветы. Жерсанда радостно захлопала в ладоши.

— Ну, разве это не чудо? — спросила она. — Я такая лакомка! Анжелина, моя малышка, я заказала этот торт лучшему кондитеру Сен-Жирона. Мсье, я подумала, что он подчеркнет торжественность момента.

Доктор с восторгом поблагодарил старую даму. Его восхищала строгая, но, вместе с тем, роскошная обстановка гостиной, более гармоничная, чем убранство и мебель его родного дома. Он рассматривал это как знак непреодолимых социальных различий, которые существовали между аристократами и буржуа.

Анжелина же наслаждалась общением с сыном, прижавшимся к ее груди. Лепет и смех малыша действовали на нее успокаивающе. Она кормила Анри тортом, который он запивал лимонадом.

— Из вас получится превосходная мать, нежная, внимательная, — заметил Филипп, наблюдая за Анжелиной.

Она ничего не ответила, так как комплимент Филиппа не обрадовал ее, а, наоборот, смутил.

— Мсье, вы знаете, что после моей смерти Анжелина станет официальной опекуншей Анри? — спросила старая дама. — Она очень привязана к малышу.

— Да он у всех вызывает симпатию, — ответил доктор. — Я понял вас, мадам. Анри будет желанным ребенком в моем доме.

Эти слова обрадовали молодую мать, на мгновение забывшую об обмане, к которому она прибегла вместе со своими подругами. Она даже простила жениху фальшивые нотки, не раз звучавшие в его голосе. Анжелина смягчилась и время от времени бросала на жениха страстные взгляды. Следующие два часа в обществе Жерсанды и Октавии прошли спокойно.

Когда начало смеркаться, Анжелина и Филипп распрощались с хозяйкой дома. Они решили немного прогуляться до базарной площади. Теплый воздух был наполнен благоуханием цветущих растений, облака были подсвечены розовыми лучами заходящего солнца.

— Завтра будет хорошая погода, — сказала Анжелина.

Филипп любовался заснеженными вершинами, контуры которых гордо вырисовывались на горизонте.

— Давайте пройдем немного дальше, — предложил он. — До того луга у реки.

Анжелина не стала возражать, когда Филипп положил ей на бедро свою теплую руку, и даже на мгновение прижалась щекой к его плечу.

— Вместе с вечером приходит успокоение, — заметила она. — Простите меня, мой любимый, сегодня я была такой несносной.

— Господи, благодарю тебя! Анжелина, вы назвали меня своим любимым! Это самый прекрасный подарок.

Филипп взял Анжелину под руку и повел в сторону луга. Развеселившись, словно дети, они побежали и остановились только на берегу, под дрожащей листвой плакучей ивы. Стая диких уток с хриплым кряканьем, шумно хлопая крыльями, опустилась на темную воду.

— Посмотрите на них, — сказала Анжелина. — Им повезло, они барахтаются в чистой воде. У нас здесь так хорошо! Филипп, любимый мой, как я счастлива! Этот день стал днем испытаний, но он почти закончился. Я хочу только одного: быть с вами. Теперь я даже не понимаю, почему мы ссорились.

— Несомненно, от избытка эмоций, от нервозности, — предположил он. — Но это больше не повторится, вот увидите.

С этими словами, полными нежности, Филипп обнял Анжелину и жадно припал к ее губам. Она безропотно покорилась. За первым поцелуем последовали другие. Они оба дрожали от страсти. Филипп начал расстегивать блузку Анжелины, опиравшейся спиной на ствол дерева. Он, задыхаясь, обнажил верхнюю часть ее груди, затем, приспустив кружевную нижнюю рубашку, принялся ласкать языком коричневые соски, затвердевшие от желания.

— О, Анжелина! Дорогая! Однажды вы станете моей и я смогу любоваться сокровищами вашего тела! У вас такая нежная, такая белая кожа!

Доктор наклонился, собираясь осыпать шею Анжелины поцелуями. Но вдруг выпрямился и отступил назад.

— Остановимся на этом, иначе я потеряю голову. Я подожду, я и так самый счастливый мужчина на свете.

Анжелина одарила его лучезарной улыбкой, полной благодарности. Подойдя к Филиппу, она обняла его за плечи и принялась целовать. Необходимость отсрочить заключение их союза сейчас огорчала ее гораздо больше, чем его.

— Когда я буду учиться в Тарбе, вы приедете ко мне? — выдохнула она между поцелуями. — И мы наймем фиакр?

— О, конечно, приеду! Какая прекрасная мысль! Фиакр! Мне хотелось бы сейчас оказаться в нем. Мы вдвоем, занавески задернуты, нас никто не видит… Обещаю вам, что сдержусь, как сдержался сегодня. Я счастлив уже тем, что могу вдыхать аромат вашей кожи, прикасаться к вашему телу. Теперь настала моя очередь просить у вас прощения. Сегодня я вел себя как последний дурак.

— Это моя вина, — возразила Анжелина.

— Вовсе нет, виноват я один!

Они радостно рассмеялись, словно заговорщики, уверенные, что стоят на пороге новой жизни, думая о минутах, когда ничто не сможет служить им препятствием. Зазвонили колокола собора.

— Пойдемте ужинать. Уже поздно, — решил Филипп. — Потом я провожу вас на улицу Мобек. Я уеду завтра, во второй половине дня, но в нашем распоряжении будет целое утро.

Анжелина застегнула блузку. Она задумчиво смотрела на золотистые облака. «Прощай, мое прошлое! — говорила она себе. — Прощай…»

Глава 18

Руки Анжелины

Тарб, суббота, 20 ноября 1880 года

День выдался тяжелым. Уставшая Анжелина сидела за небольшим столом. Она рассеянно смотрела в окно, но видела только пелену дождя.

«Здесь все иначе, чем в Тулузе, — думала Анжелина. — Но я наконец чувствую, что приношу пользу. И меня считают опытной повитухой».

Мать-настоятельница, возглавлявшая городскую больницу, выделила Анжелине пусть маленькую, но отдельную комнату. Теперь молодая женщина могла побыть одна в часы отдыха, и она по достоинству оценила эту привилегию.

— Сегодня вечером я должна непременно написать мадемуазель Жерсанде, — произнесла Анжелина вполголоса. — Вот уже две недели как я ничего не сообщала о себе в Сен-Лизье.

Анжелина села на кровать, сняла обувь и принялась растирать уставшие ноги. Все дни напролет, а порой и ночи она проводила у кроватей пациенток. В родильном отделении не хватало персонала. Медсестры старались изо всех сил, но часто бывало, что они просто не знали, за что хвататься. Тарб, ставший промышленным городом лет десять назад, стремительно разрастался. К тому же здесь построили большие кавалерийские казармы.

В больнице рожали, в основном, местные жительницы. Почти все они переехали в Тарб, раскинувшийся в самом центре просторной долины, омываемой Адуром, из других городов. Среди пациенток почти не было крестьянок. Те по-прежнему вверяли свою жизнь деревенским матронам.

«Господи! Когда я в августе приехала в Тарб, я не была готова к такой тяжелой работе и серьезной ответственности, — думала Анжелина. — Я всем обязана Филиппу. Он счел своим долгом расхвалить мои таланты и, разумеется, горячо рекомендовал меня настоятельнице».

Воспоминания о женихе вызвали у Анжелины улыбку. Она огляделась вокруг. Комната нравилась ей. Анжелина купила кружевные занавески и повесила их на медный кар низ. Теперь, в зависимости от настроения, она то раздвигала их, то задергивала. На темном деревянном комоде стояли позолоченные рамки с дагерротипами[63] под стеклом. На одном из них был запечатлен ее сын. Этот чудесный портрет сделал фотограф из Сен-Жирона. Ребенок сидел на табурете на фоне нарисованного деревенского пейзажа, около стелы из картона. В руках малыш держал плюшевую собачку, свою любимую игрушку. «Надо же, в следующем месяце моему маленькому Анри исполнится два года! Он говорит все лучше и лучше. Боже мой, как мне не терпится его увидеть!»

Второе клише было чуть больше. На нем были изображены Огюстен Лубе и его супруга Жермена. Супружеская чета напряженно застыла, словно завороженная странным аппаратом с черной накидкой, под которую спрятался мсье Жена после того, как дал множество советов.

— Не шевелитесь. Внимание! Стойте смирно! — сурово требовал он.

Анжелина растрогалась. Она улыбнулась, вспомнив, как ее отец выходил из собора после венчания. Казалось, сапожник сам был удивлен, что вступил в брак, взяв в жены импозантную Жермену Марти. На вдове было сиреневое платье с черными обшлагами. Конечно, такой наряд не соответствовал радостному событию.

«Бедный папа! На площади было так жарко. Следовало посоветовать ему расстегнуть воротник рубашки и расслабить узел галстука, — вспоминала Анжелина. — Он переехал жить к жене, но по-прежнему работает в мастерской на улице Мобек. Жермена очень милая женщина, она мне нравится. Как жаль, что у меня нет портрета мамы! Если бы только она могла сняться на фотографию, как сейчас говорят! Но в то время это было невозможно, по крайней мере, у нас, во французской глубинке».

Анжелина сосредоточилась, чтобы представить очаровательное лицо матери, на которую она, по словам Огюстена и дядюшки Жана, была похожа. Но у Адриены Лубе были длинные каштановые волосы, скорее прямые, чем кудрявые, и очень темные, почти черные глаза. Она была статной, невысокого роста, энергичной женщиной с ангельским характером.

— Вот я и помолвлена. Правда, еще не замужем, но это произойдет довольно скоро, — вздохнул Анжелина.

Словно желая еще раз в этом убедиться, она открыла один из ящиков комода и достала кожаный футляр. Анжелина не носила кольца, боясь его потерять или поцарапать камень.

«Дорогой Филипп! Он скоро приедет. Как мне хочется его увидеть! Боже, до чего же холодно…»

Анжелина накинула на плечи шерстяной платок и надела меховые домашние туфли. В комнате стояла эмалированная чугунная печка, однако экономная мать-настоятельница не спешила выдавать уголь, не уставая повторять, что зима будет длинной. Анжелина надела кольцо на палец и решила написать Жерсанде. Сев за стол, она придвинула к себе блокнот, открыла пузырек с черными чернилами и проверила состояние пера. Это была новая модель, и перо следовало вставлять в деревянный мундштук.

— С чего начать? — тихо спросила она у самой себя. — О, конечно! С отвратительной погоды, с этих непрекращающихся дождей.

Анжелина принялась выводить первые строки, радуясь, что может при помощи бумаги общаться со своей подругой, которую не видела вот уже два месяца.

Дражайшая мадемуазель, дорогая Октавия! И я сразу же целую нашего малыша.

Наконец пишу Вам, воспользовавшись несколькими часами отдыха. Как я уже сообщала в предыдущем письме, несмотря на колоссальную загруженность, мне здесь нравится гораздо больше, чем в больнице Святого Иакова. То ли это случайность, то ли воля провидения, но я с уверенностью могу констатировать, что в Тарбе намного меньше случаев родильной горячки, да и младенцы умирают реже. Однако здесь нет акушера, и об этом приходится только сожалеть. Филипп хотел перевестись сюда, но так и не получил окончательного ответа, поскольку больница испытывает финансовые затруднения.

Но я не хочу докучать Вам, рассказывая о проблемах родильного отделения. Лучше я еще раз вспомню те счастливые минуты, которые мы пережили в июле.

Хочу заверить Вас, что у Филиппа остались самые теплые воспоминания о Вас и Вашем уютном доме. Это я передаю его слова.

Кстати, мой дорогой жених навещает меня здесь каждые две недели, когда ездит в Люшон, к своей семье. Мы обедаем в лучшем ресторане Тарба, гуляем по городу. Я ближе его узнала и теперь безмерно счастлива, что встретила такого любезного и терпеливого человека. Романтизм Филиппа прекрасно сочетается с его образованностью и мягким характером.

А что у Вас? Напишите мне о городских новостях. Как поживает котенок, которого Вы назвали Мистигри? Анри сложно произносить это имя. Думаю, он придумает что-нибудь попроще. У папы, несомненно, нет времени, чтобы взяться за перо. Он прислал мне только одну почтовую открытку в несколько строк, написанных впопыхах. Впрочем, он молодожен, если можно так выразиться. Полагаю, немного забыл меня, разрываясь между мастерской и своим новым домом. Но я на него не сержусь.

Судя по Вашему последнему письму, в нашем краю не случилось ничего прискорбного. Я не осмеливаюсь написать слово «преступление». Меня это успокаивает, хотя я теряюсь в догадках, не зная, чем все это объясняется. Неужели это доказательство виновности Луиджи? Неужели он покинул Францию, чтобы совершать новые преступления, теперь уже в Испании? Или же речь идет о ком-то другом, который затаился, поскольку испугался охоты на человека, последовавшей за бегством скрипача в конце июня?

Но не будем жаловаться на вернувшееся в наши края спокойствие и на то, что у нас больше не совершаются преступления. Слава Богу! Каждый вечер я молюсь, чтобы мне никогда больше не довелось столкнуться с подобной трагедией.

Скоро я вернусь в Сен-Лизье с дипломом. Каким же чудесным будет Рождество!

От всего сердца целую Вас. Мои глаза закрываются от усталости. Я быстро засну, а вставать мне в четыре утра.

Горячо поцелуйте от меня моего любимого Анри.

Ваша Анжелина.

Молодая женщина, задумавшись, отложила перо и промокнула письмо бумагой. Она с улыбкой вспомнила то субботнее летнее утро, когда отправилась на базар Сен-Жирона вместе с Филиппом Костом.

Торговцы расставляли прилавки на широком помосте, возведенном около реки, в тени вековых платанов. Со всех сторон стекались любопытные. Зрелище было живописным. Здесь можно было купить все что душе угодно, а уж продуктов было множество: местные соленья, жареная рыба, горячие пирожки, выпечка с анисом. Здесь торговцы продавали птицу, кроликов, рассаду овощей и пряных трав. Покупателям предлагали фрукты, лежавшие в ивовых корзинах, платки, шали, передники. Над базаром витала странная смесь приятных запахов.

В этот день семья Сегенов тоже привезла на продажу свои изделия: конскую сбрую, седла, недоуздки и ошейники для скота и собак. Анжелина увидела шорника. «Ну и вид был у Блеза, когда я подошла к их прилавку под руку с доктором Костом! Его старый отец тихо поздоровался со мной, Мишель тоже. Блез повесил нос. Я сообщила ему о своей помолвке, а он представил мне Селесту, свою жену, пухленькую, как и говорил дядюшка Жан, темноволосую, небольшого роста и такую робкую… Я желаю ей мужества, раз уж она вышла замуж за этого грубияна. Он держал ее за голову, словно она была животным, которое он купил и теперь воспитывал в строгости. Я удивлена, что он сумел найти себе жену. Она не показалась мне уродливой. Напротив, я нашла ее весьма милой».

По спине Анжелины пробежал холодок. Она вздрогнула, вспомнив о былой тревоге. Анжелина не написала об этом в письме, но до сих пор помнила, как летом, несмотря на все свои усилия, она постоянно боялась, что вот-вот узнает об убийстве или изнасиловании кого-нибудь из местных девушек. Более того, она опасалась, что убийца нападет на нее. «Но ничего не случилось, — думала Анжелина. — И это совпадает с исчезновением Луиджи. Вероятно, он умер, ведь его же ранили… Возможно, он мучительно умирал в лесу!»

Анжелина, дрожа от холода, встала. Ей хотелось поскорее лечь, забравшись под два толстых одеяла. Но, когда она уже снимала домашние туфли, в дверь постучали.

— Да!

— Это сестра Жизель, мадемуазель Анжелина. Вас требует к себе мадам Гарсия.

Анжелина надела халат, косынку и ботинки. Спорить было бесполезно. Главной заботой персонала родильного отделения был прием рожающих женщин и уход за ними. Анжелина надеялась, что роды пройдут легко, без осложнений. Но, открыв дверь, она с удивлением увидела сестру Жизель. Это была любезная особа сорока двух лет, с круглыми розовыми щеками. Она устремила нежный взгляд своих карих глаз на Анжелину и сказала:

— Мадемуазель Анжелина, мадам Гарсия хочет с вами поговорить.

— А-а! Я-то думала, речь идет о родах.

— Нет, слава богу! После долгого дня у нас воцарилось спокойствие.

— Я сейчас же пойду в кабинет мадам Гарсии, — мягко ответила Анжелина, впрочем, немного разочарованная. — Надеюсь, ничего серьезного не случилось.

— Не беспокойтесь, — улыбаясь, посоветовала монахиня.

Анжелина туже завязала косынку. Несмотря на приветливый вид сестры Жизель, она немного волновалась. Едва Анжелина вошла в просторный кабинет, как на нее сразу же повеяло теплом. В кабинете стояла большая чугунная печка, раскалившаяся докрасна.

— Здравствуйте, мадам, — сказала молодая женщина, наклонив голову.

— Здравствуйте, Анжелина. Прошу вас, садитесь. Хотите кофе и печенье с корицей?

— С удовольствием, но…

— Вам это пойдет только на пользу, не лишайте себя маленьких радостей. Я знаю, здесь тяжелые условия работы, да и в комнате у вас не слишком уютно. Ну, наливайте кофе, берите печенье, — сказала мадам Гарсия, показывая на эмалированный кофейник и тарелку с маленькими лепешечками.

Наконец-то Анжелина смогла согреть пальцы, обхватив ими фаянсовую чашку.

— Мадемуазель, считаю своим долгом сказать, что ваш скорый отъезд очень меня огорчает, — начала главная повитуха добродушным тоном. — Сегодня утром я получила письмо от директора родильного отделения больницы Святого Иакова. Представьте, в письме речь шла о вас. Мне сообщили о ваших блестящих результатах на вступительном экзамене, о вашей инициативности, а также о врожденных акушерских способностях. Директор пожелал добавить, что в течение двух лет вы помогали своей матери, Адриене Лубе. Я не знаю почему, но специально созданная комиссия обсудила ваш уникальный случай. С радостью сообщаю вам, что вы получите диплом раньше предусмотренного срока. Члены комиссии спрашивали моего согласия. Разумеется, я дала его, поскольку очень рада, что вы работаете у нас. Вы достойная, преданная делу особа. И я ни разу не слышала, чтобы вы пожаловались на трудности.

— Спасибо, мадам, я так тронута! И очень удивлена. Буду откровенной: главная повитуха, обучавшая нас в Тулузе, не ценила меня.

— Я поняла так: вы пользуетесь поддержкой своего будущего супруга, доктора Коста. Он известный доктор-практик и очень уважает вас. Моя дорогая Анжелина, я верю в ваше будущее. Хочу добавить также, что персонал и монахини любят вас. Пейте кофе, а то он остынет!

Мадам Гарсия по-матерински рассмеялась. Она была прямолинейной, сердечной, при необходимости строгой, но всегда справедливой и честной женщиной.

— Мне будет не хватать вас, мадам, — сказала Анжелина. — Вас и всех остальных.

— Очень мило с вашей стороны… Но я вынуждена уточнить. Если бы вы закончили свою учебу под моим руководством, ваши рождественские каникулы начались бы в субботу, 11 декабря. Но вы можете уехать домой раньше. И не надо возражать: я очень беспокоюсь о состоянии вашего здоровья. Я обо всем позаботилась. Завтра вечером мы устроим небольшой праздник в вашу честь. И на нем в присутствии представителя епархии, нашего директора и доктора Коста я вручу вам диплом.

Анжелина лишилась дара речи: завтра к ней приедет Филипп!

— Мадам, для меня это большая честь. Слишком большая! Боже мой, какой замечательный сюрприз! — наконец вымолвила она.

Заговорщицки взглянув на Анжелину, мадам Гарсия вынула из шкафа бутылку арманьяка и рюмки.

— Всего один глоток, чтобы отметить это событие, — сказала она.

Они уже хотели чокнуться, как в дверь постучали.

— Держу пари, что одна из будущих матерей нуждается в моих услугах. Идите отдыхать, Анжелина.

— Нет, мадам Гарсия. Я помогу вам. Прошу, соглашайтесь!

— Хорошо, я согласна. Но мы должны поторопиться.

Ничто не доставляло Анжелине такого удовольствия, как выполнять обязанности повитухи. Само это слово было ей дорого. Анжелина одернула длинный серый халат, тщательно убрала волосы под косынку и вымыла руки с мылом. Теперь она была готова принимать роды.

Анжелину и мадам Гарсию уже ждала монахиня, стоя у изголовья кровати, на которой лежала молодая женщины. Цвет кожи роженицы говорил о ее заморском происхождении. Пациентка была не совсем черной. Ее кожа напоминала поджаренный хлеб. У нее были жесткие густые волосы, мясистые губы и чуть приплюснутый нос. Лоб женщины был покрыт крупными каплями пота, дышала она часто.

— Здравствуйте, — прошептала женщина, отворачиваясь.

— Здравствуйте, — ответила Анжелина, у которой ее внешность вызвала удивление. — Как вы себя чувствуете? Когда у вас начались схватки?

— Утром, — уточнила пациентка со странным акцентом.

— Мы должны осмотреть вас, чтобы понять, насколько раскрылась шейка матки, — вмешалась мадам Гарсия. — Вами займется эта барышня. Не бойтесь, вы в надежных руках. Все родильное отделение расхваливает руки Анжелины Лубе.

Молодая повитуха подошла к пациентке. Но та лежала, плотно сдвинув ноги. Анжелину, кожа которой отличалась удивительной белизной, заворожил их бронзовый цвет.

— Вы должна расставить ноги, иначе я не смогу вас осмотреть, — мягко сказала Анжелина. — Не бойтесь, я не сделаю вам больно.

Монахиня удалилась, мадам Гарсия задернула занавески. Они находились в общем зале, где стояли двенадцать кроватей, разделенных занавесками. Во время родов пациентки оказывались изолированными от посторонних глаз и ничто их не смущало.

— Я не хотела ехать в больницу, — заявила креолка. — Я могу родить и так. Но моя госпожа сказала, что я должна ее слушаться. Она вылила мои настойки…

— Доверьтесь нам, — настаивала Анжелина. — Если вы согласитесь, чтобы я осмотрела вас, все будет хорошо.

— А вы, случайно, не служанка Реноденов? — предположила мадам Гарсия.

— Да, они мои хозяева, — ответила молодая женщина.

Главная повитуха тихо сообщила Анжелине:

— Это богатые торговцы экзотическими товарами. Они жили в Фор-де-Франс на Мартинике[64], а теперь держат здесь большой магазин. В нем можно купить превосходный кофе, засахаренные фрукты, ром, а также безделушки, шелка, цветные ткани… Они недавно открыли свою торговлю, но от покупателей уже отбоя нет. Я сейчас вспомнила, что они с собой привезли двух чернокожих слуг. Кажется, кожа у мужчины напоминает черное дерево, а волосы у него седые.

Анжелина смутилась, ведь пациентка все слышала. Вид у креолки был оскорбленный.

— Мадам, у вас регулярные схватки? — почтительно спросила Анжелина. — Как вы думаете, ребенок выходит?

— Да, мадемуазель. У меня отошли воды. Ребенок родится до заката солнца. Но я хочу сесть. Пожалуйста!

— Ни в коем случай! — резко возразила мадам Гарсия. — Лежите!

Миловидная креолка закатила глаза. Казалось, она сердится, что ей не разрешают поступать так, как она хочет.

— Почему вы запрещаете принимать ту позу, которая ей более удобна? — спросила Анжелина. — В прошлом повитухи и матроны позволяли женщинам рожать стоя или сидя на корточках.

— Такие позы не рекомендуются. Сейчас роженицам советуют лежать на спине. И вы об этом знаете так же хорошо, как и я.

— Мадам Гарсия, мы должны уважать обычаи. Я уверена, что тогда наша пациентка станет более сговорчивой.

— Поступайте, как считаете нужным, Анжелина. Я доверяю ее вам. В конце концов, сегодня ваш последний рабочий день. А я пойду в детское отделение, потом осмотрю своих вчерашних пациенток. Удачи вам!

Молодая женщина оказалась наедине с креолкой, которая тут же прошептала:

— Спасибо вам, мадемуазель, что вы сумели уговорить их уйти. Я могу сесть?

— Конечно. Но вы позволите мне осмотреть вас?

— Согласна, мадемуазель Анжелина. Я слышала, что вас так зовут. А вы милая!

— А вас как зовут? Мы проведем вместе несколько часов, и мне будет удобнее называть вас по имени, а не повторять то и дело «мадам».

— Фиделия.

— Какое красивое имя! Хорошо, полежите еще несколько минут. Я сейчас буду пальпировать шейку матки. О, она почти максимально открылась. Ваш ребенок не замедлит появиться на свет.

— У меня уже было двое детей, — сказала Фиделия доверительным тоном. — Но они не выжили. Я похоронила двух мальчиков. Пресвятая Дева Мария! Если родится дочь, возможно, я смогу сохранить ее.

Анжелина прикрыла простыней нижнюю часть тела своей пациентки. Улыбнувшись, она сказала:

— Зачем вы говорите такие слова? Разумеется, вы сохраните ее. Не бойтесь, я буду помогать вам, Фиделия.

Пришла монахиня. Она сообщила, что родильная палата, которая на самом деле была довольно маленькой комнатой, готова.

— Идемте, Фиделия. Я провожу вам. Вам полезно немного пройтись. К счастью, в этой больнице есть отдельное помещение для рожающих женщин. Так не везде.

— Но когда пациенток слишком много, мы оставляем их в общем зале, — добавила монахиня.

Креолка встала без посторонней помощи. Она была высокой, мускулистой, с царственной осанкой. Из-под белой рубашки виднелось темно-золотистое тело. Анжелина залюбовалась ею. «Какая прелестная молодая женщина! — говорила она себе. — Сколько же ей лет?»

Выйдя в коридор, Фиделия заговорила.

— Я не хотела ехать во Францию, — призналась она. — Но моя госпожа потребовала, чтобы я последовала за ней. Мой муж постоянно упрекает меня. Он говорит, что я все время жалуюсь. Но ведь здесь холодно, очень холодно.

Необычный акцент креолки забавлял Анжелину.

— Вы можете еще немного походить, если это приносит вам облегчение, — посоветовала она. — Сестра, проверьте инструменты, протрите их спиртом и положите на скамеечку.

Анжелина принялась мыть руки, украдкой наблюдая за Фиделией. Креолка ходила по комнате, массируя себе живот.

«Бедная женщина! Она потеряла двух детей. Только бы этот ребенок родился здоровым! Тогда она познает радость материнства», — думала Анжелина.

Вдруг креолка, пронзительно закричав, закружилась на месте. По ногам молодой женщины потекла кровь, окрашивая в пурпурный цвет ее темную кожу.

— Он выходит, мадемуазель, выходит! Я его чувствую. Я хочу рожать стоя.

— Нет, это очень опасно для ребенка! — запротестовала монахиня. — Быстрее ложитесь, мадам!

Анжелина бросилась к своей пациентке, обняла ее за талию и повела к узкой кушетке, у подножия которой стояло эмалированное ведро. Ласковым тоном Анжелина сказала:

— Не бойтесь, Фиделия, я рядом. Стойте, если так вам лучше. Обопритесь руками на кровать. Я еще раз осмотрю вас. Расставьте ноги. Не сомневайтесь, ребенок выходит.

К огромному изумлению монахини, Анжелина опустилась на колени, прижавшись лбом к выпирающему животу задыхавшейся креолки. Она убедилась, что ребенок проходил через шейку матки.

— Тужьтесь, Фиделия. Но не слишком сильно. Давайте, давайте… Я чувствую его головку. Тужьтесь… О, головка вышла. Стойте спокойно. Я скажу вам, когда надо будет снова тужиться… Хорошо, теперь тужьтесь. Не бойтесь, я готова принять малыша.

Фиделия завопила от острой боли, еще шире расставляя ноги. Анжелина приняла в свои руки великолепного пупса весом около четырех килограммов. Ребенок громко заплакал. Это было хорошим признаком.

— Браво! У вас прелестная дочка! — воскликнула Анжелина.

Но креолка закрыла глаза. Ее била нервная дрожь.

— Она черная? — спросила она. — Скажите, мадемуазель! Немедленно скажите!

Монахиня пожала плечами. Ее удивил столь глупый вопрос. Анжелина тщательно взвешивала слова, не торопясь с ответом.

— Полагаю, да, — наконец сказала она, вставая с ребенком на руках. — Посмотрите! Она такая хорошенькая! У нее густые волосы.

Казалось, это описание немного успокоило молодую мать. Открыв глаза, она посмотрела на свою дочь. Когда она увидела кожу, цветом напоминающую медь, и курчавые густые волосы, по ее щекам потекли крупные слезы.

Страницы: «« ... 2021222324252627 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Я пишу без цензуры. Облик цензора не витает предо мною в эту минуту. А между тем, между тем… я не и...
Самобытный русский писатель П. И. Мельников (Андрей Печерский), покоривший читателей романами «В лес...
«…Освобождение всех порабощенных людей, сословий, народов, в том числе и поляков, никак не в том, чт...
«По оконцам кочкового болота скользили волки. Бурый вожак потянул носом и щелкнул зубами. Примолкшая...
«Утром Тосю будить не надо: просыпается она вместе с цикадами и петухами – их ведь тоже никто не буд...
«Конечно, «страшное» разное бывает. Акула за тобой в море погонится, еле успеешь доплыть до лодки, ч...