Ангелочек Андреев Леонид

Услышав цокот копыт, она обернулась. Жан Бонзон не заставил себя долго ждать. Ослица трусцой бежала вдоль платанов. Анжелина пошла навстречу, отбросив ногой один из обломков. Ее внимание тут же привлек яркий блеск. Это был маленький медальон, прикрепленный булавкой к материи. Анжелина стремительно наклонилась, отколола его и положила в карман юбки. Жан остановился около племянницы.

— Что ты ищешь? — спросил он.

— Ничего!

— А-а! Я уж подумал, что тебе нравиться рыться в навозе!

— Дядюшка Жан, пожалей меня хотя бы немного, — взмолилась Анжелина, забираясь на переднее сидение. — Я прекрасно понимаю, что тебе не по душе то, что произошло. Я тоже не одобряю поведение местных жителей. Но если ты поставишь себя на мое место, возможно, не станешь судить меня так строго. Этот Луиджи говорил непристойные слова моим подругам. А в день, когда я познакомилась с ним, он прятал кинжал. Ты никогда с ним не разговаривал, не знаешь, какой странный вид он может на себя напускать, не знаешь, какие словечки он употребляет. Я до сих пор вижу Люсьену, обнаженную, бледную, с расцарапанным горлом. Марта тоже была убита. Я могу представить себе, что ей пришлось вытерпеть, если ее насиловали до убийства. Боже мой, мужчины не в состоянии понять, что значит быть изнасилованной, оскверненной! Но поехали, в конце концов!

Жан Бонзон взмахнул поводьями и щелкнул языком.

— Ладно, прости меня, Анжелина, — сказал он. — Ты поступила так, как велел тебе внутренний голос. Да, ты лучше меня можешь судить об этом деле. Я действительно многого не знаю. Мы похожи с тобой, племянница. Наверное, я поступил бы так же. Но что-то мне подсказывает, что этот тип не убийца. И он не цыган.

— Я думаю, он привык перевоплощаться, чтобы не попасть в руки жандармов, — возразила Анжелина.

Она незаметно просунула руку в карман юбки. Ее пальцы нащупали медальон. Анжелине показалось, что на обеих его сторонах было что-то выгравировано. Когда они выехали на дорогу, соединяющую Бьер и Масса, Жан Бонзон задумался. По дороге катилось множество повозок. Впереди них ехала телега, запряженная быками, слева — двуколка. Крестьяне шли пешком, положив свои орудия труда на плечи. Была пора сенокоса. На одном из просторных лугов, раскинувшихся вдоль реки, крестьянская семья косила траву. На родителях и детях были соломенные шляпы. Сверкали лезвия кос, от высокой травы исходил пряный запах.

— Они принялись за работу с восходом солнца, — объяснил дядюшка Жан. — Сначала ребятишки палками били по траве, стряхивая росу. Так сено высохнет быстрее. Никто не сидит сложа руки. Сейчас время гроз. Засушливый июнь делает крестьянина богатым, — добавил он на местном диалекте и тут же повторил это по-французски.

— Я поняла, — проворчала Анжелина. — Я хорошо понимаю диалект своего родного края.

— О! Разрази меня гром! Анжелина сердится! Побереги свое ворчание для бригадира.

Жан Бонзон принялся насвистывать, не обращая внимания на племянницу. Анжелина воспользовалась этим, вытащила медальон из кармана и внимательно рассмотрела его. На небольшой овальной золотой пластинке был изображен Иисус Христос. На обратной стороне Анжелина различила выгравированные буквы «Ж» и «Б», образующие витиеватый узор.

«Боже мой! Жерсанда де Беснак! Медальон, который она прикрепила к ленте чепчика… — обмерла Анжелина. — Но тогда… Это он, ее сын Жозеф, который должен был унаследовать состояние моей бедной подруги! Нет, это невозможно! Он украл медальон. Какая злая ирония судьбы! Почему сын Жерсанды бродил по долине Масса? Что он делал в Тулузе? О, какая я глупая! Лион не так далеко от Тулузы. Другое дело, если бы он родился в Париже. А вчера мадемуазель почувствовала смятение, увидев молодого человека, описание которого совпадает с описанием Луиджи в его нынешнем виде».

Женщина уже хотела выбросить медальон в придорожную канаву, но опомнилась, терзаемая угрызениями совести. Когда-нибудь придется признаться старой даме о сделанном ею открытии и медальон послужит неопровержимым доказательством.

— Надо же, а ты не очень-то сегодня разговорчивая, — заметил дядюшка Жан. — А вот и казарма. Хочешь, я пойду с тобой?

Вокруг длинного высокого здания, к которому сзади примыкала конюшня, собралась толпа. Мужчины разных возрастов стояли здесь, у всех были суровые лица. Порой они выкрикивали проклятия, грозя кулаком. Дети сидели на расположенном рядом холме под присмотром матерей, белые чепцы которых качались в такт оживленным разговорам.

Анжелина похолодела. Ею овладела смутная тревога. Она отказывалась думать. Слезая с двуколки, она упрямо повторяла себе, что виновный не сможет причинить ей вреда. Вдруг к Анжелине бросилась какая-то женщина и схватила ее за руки. С лицом, мокрым от слез, с блуждающим взглядом, несчастная с трудом выговорила:

— Да благословит вас Господь, мадемуазель! Благодаря вам моя Марта упокоится в раю. Спасибо, спасибо!

— Вы мать Марты? — спросила Анжелина.

— Да, да! Господь благословит вас, ведь вы помогли арестовать преступника!

Жан Бонзон попросил одного из подростков присмотреть за ослицей. Он обнял племянницу, словно защищая ее, и повел к двери жандармерии. Анжелину тут же провели в комнату, где за столом сидел бригадир. Жан Бонзон вышел на улицу.

— Мадемуазель Лубе, не так ли? — пробасил он. — Садитесь. Мы с вами уже встречались, правильно?

— Да, почти два года назад в Масса.

— У меня хорошая память. Сдается мне, тогда вы встали на защиту цыгана, который отвязал вашу ослицу. По словам мсье Проспера Фабра, речь шла о краже, но вы все отрицали. Также сдается мне, что тот вор оказался человеком, которого мы арестовали утром по вашему свидетельству.

— Да, бригадир, это один и тот же человек.

Во рту Анжелины пересохло. Она с трудом выговаривала слова, мечтая о большом стакане воды. Молодая женщина мысленно представила ручей, потом водопад. Кровь стучала в висках. «Мне нельзя падать в обморок, — уговаривала она себя. — Надо набраться мужества. Я не могу отступить».

— Значит, вы согласны со мной, — продолжал бригадир. — У меня хорошая память, я всегда помню все лица. Так вот, если бы мы бросили этого акробата в тюрьму два года назад, Марта Пикар была бы, несомненно, жива.

— Несомненно, — согласилась побледневшая Анжелина.

— Хорошо! Теперь объясните мне, почему вы обвиняете так называемого Луиджи, не имеющего, по его словам, фамилии. Вы ведь утверждаете, что его разыскивает полиция Тулузы?

— Да.

Анжелина начала терять терпение. Кроме того, ее раздражал нравоучительный тон бригадира. Она вновь принялась подробно описывать события, предшествующие обнаружению тела Люсьены Жандрон. Бригадир комментировал некоторые ее фразы междометиями. Но, когда Анжелина замолчала, он задал тот же самый вопрос, который накануне задавал ей дядюшка Жан:

— В таком случае, почему он пощадил вас? В парке больницы вы были для него легкой добычей. И к тому же единственным человеком, способным опознать его.

— Да, верно. Но я не знаю, как это объяснить. Возможно, я не в его вкусе.

«Это первое, что пришло мне в голову, — подумала Анжелина. — Хотя Луиджи дал мне понять, что спрыгнул с баржи, желая встретиться со мной».

— Да, возможно, — проворчал бригадир. — Согласно вашим показаниям, он выбирает смазливых темноволосых девушек. Я это говорю при всем моем уважении к Люсьене Жандрон. Но вы сами так ее охарактеризовали. Словом, тех, кто с ним заигрывает.

Анжелина превратилась в комок нервов. Она увидела, как в комнату вошел молодой жандарм с тетрадью в руках.

— Сейчас мы запишем ваши показания, мадемуазель Лубе, — заявил бригадир. — Извольте повторить все с самого начала, прошу вас.

Протестовать было бесполезно. Анжелине не оставалось ничего другого, как подчиниться. Она почувствовала, как на нее все сильнее наваливается усталость.

Прошел час.

— Что теперь будет? — спросила она, сгорая от желания поскорее оказаться на свежем воздухе.

— Так называемого «Луиджи без фамилии» перевезут в тюрьму Сен-Жирона в нашем фургоне. Сейчас запрягают лошадей. Но судить его будут в Тулузе. После оглашения приговора он, босой, взойдет на эшафот, ему на голову накинут черный капюшон, а затем гильотинируют. Вы будете вызваны на процесс в качестве свидетеля.

— Да, разумеется…

Анжелина встала. Слова бригадира звучали у нее в ушах. Она представила себе последние минуты Луиджи, острый нож, который должен будет убить его, отделив голову от туловища. Он был пленником, этот сын ветров, бродячий музыкант. Пленником… а скоро станет трупом.

Анжелину терзали сомнения. «Мне надо было прислушаться к словам дядюшки Жана, — думала она. — Если Луиджи действительно невиновен, то я совершила гнусный поступок. Но я не могу отступать. Иначе все решат, что я сумасшедшая и хочу спасти убийцу».

Жан Бонзон увидел, как его племянница выходит из казармы. У нее был вид кающейся грешницы: голова низко опущена, губы поджаты. Вокруг, на первый взгляд, было спокойно. Любопытные, собравшиеся у жандармерии, молчали, что внушало опасения.

— Быстрее, Анжелина, — сказал Жан. — Я отвезу тебя в таверну. Вам лучше вернуться в Сен-Лизье. А я поднимусь в Ансену и недели две не буду покидать хутор. Воздух долины мне не подходит.

— Мне так жаль, — прошептала Анжелина, прижимаясь к дядюшке. — Я плохо поступила.

Жан Бонзон помог племяннице взобраться на сиденье, потом сам сел рядом. Он щелкнул языком, и ослица пошла рысцой.

— Сейчас уже поздно о чем-либо сожалеть, малышка, — сказал он, когда они проехали метров сто. — Пока ты была у бригадира, я поставил себя на твое место. Столкнувшись со смертью девушек и встретив возможного убийцу, как бы я поступил в твоем возрасте, да еще при таком характере? Не знаю… Но хочу повторить тебе слова моего духовного учителя Вольтера: «Лучше рискнуть и отпустить виновного, чем осудить невиновного».

— Думаю, я никогда не забуду этих слов.

Пальцы Анжелины вновь нащупали золотой медальон в кармане юбки. Она задрожала, почти уверенная, что отправила на эшафот человека, которого так хотела разыскать ее старая подруга.

— Будем надеяться, что судьи не окажутся такими слепыми, как ты, — добавил дядюшка. — Если этот человек утверждает, что ни в чем не виноват, возможно, его услышат. Если, конечно, он доберется до Тулузы живым…

— Почему ты так говоришь? — удивилась Анжелина. — Жандармы проследят, чтобы он остался в живых!

— Ба! — воскликнул горец. — Этого бедного парня здорово отделали, несмотря на присутствие господ из жандармерии. А ожидая тебя, я узнал, что отец Марты стрелял в него. В этой долине новости распространяются быстро. Жюль Пикар стоял напротив казармы. Когда он увидел предполагаемого убийцу своей дочери, то выстрелил. Вот почему бригадир торопится увезти парня подальше от Масса. В больнице ему придется лежать под усиленной охраной.

— Он серьезно ранен?

— Пуля попала в плечо. Возможно, даже к лучшему, что он больше не будет играть на скрипке.

Анжелина почувствовала, как ее глаза наполнились слезами. Она не смогла долго сдерживать их. Жан Бонзон дал ей выплакаться. Когда они остановились на площади в Бьере, он погладил племянницу по щеке.

— Поскольку ты еще веришь в божественную справедливость, молись, чтобы была установлена правда. Нет, ты смотри! Твоя собака вернулась. Славный зверь! Он лежит там, где сегодня утром я оставлял двуколку.

— Я отвезу Спасителя домой. Прощай, дядюшка Жан. Я назначаю тебе здесь свидание через месяц. Я привезу тебе собаку.

С этими словами Анжелина слезла с сиденья и направилась в таверну. Ей было грустно. Однако она нашла в себе мужество улыбнуться Жерсанде де Беснак и Октавии, сидевших за столом под навесом и ожидавших ее. Анри, удобно устроившись на стуле, ел кусок хлеба.

— Мой малыш! — сказала Анжелина. — Сегодня я тебя еще ни разу не поцеловала. О! Ты протягиваешь ко мне ручки…

Анжелина приподняла ребенка и посадила себе на колени. Прижав малыша к груди, она почувствовала глубокое облегчение.

— Мы заказали обед, — заявила Жерсанда. — Мой кучер приедет за нами около четырех часов. Итак, виновный арестован благодаря тебе. Об этом говорят все посетители таверны. Поведай нам, что именно произошло.

— Не сейчас, позже. Вечером, — взмолилась Анжелина. — Это ужасно! У меня кусок в горло не лезет, уверяю вас. Но вы ешьте, а я покормлю Анри.

— Ты могла бы рассказать нам хотя бы в двух словах, — возразила Октавия. — Кстати, тебе надо было пригласить своего дядюшку перекусить с нами, ведь ему предстоит долгая дорога.

Едва Октавия произнесла последнюю фразу, как ее щеки зарделись. Анжелина заметила это, но не стала задумываться о причине столь внезапного румянца. Несмотря на успокаивающее присутствие сына, она думала о трагической судьбе Луиджи. «Виновный или невиновный… — повторяла она про себя, устремив взгляд куда-то вдаль. — Невиновный? Нет, виновный. Он убийца. Я права. Но как искренне он все отрицал!»

Через несколько минут появился Спаситель. Он шел медленно и спокойно. Дойдя до столов, собака легла, устремив взгляд своих темных глаз на Анжелину. И тут молодая женщина вспомнила одну подробность. «Спаситель! Тогда я не обратила на это внимание, но во время нашей ссоры он не проявлял никакой враждебности по отношению к Луиджи. Кажется, он даже обнюхал его руку и брюки почти дружелюбно. Обычно Спаситель не позволяет себе такой фамильярности. К тому же вчера утром дядюшка Жан уверял меня, что собаки доверяют своим инстинктам больше, чем люди».

Они об этом разговорились во время казавшейся бесконечной поездки из Бьера на хутор Ансену, после того как Анжелина поведала о неожиданном появлении овчарки ночью на улице Пра-Безиаль. По словам Анжелины, собака как будто примчалась ей на помощь.

— О, да тебя что-то беспокоит, малышка! — вдруг воскликнула Жерсанда. — У тебя странный вид, ты вся напряжена. И я вижу, что ты плакала. Будет лучше, если ты доверишься мне. Ну, о чем ты думаешь?

— Я кое о чем размышляю, — ответила Анжелина, уверенная, что вспомнила очень важную деталь.

В эту минуту хозяйка таверны принесла две дымящиеся тарелки. Ее муж поставил на стол графин с водой и кувшинчик с вином. У супругов было много дел, но, самое главное, нужно было срочно найти другую служанку. Тем не менее, все эти заботы не помешали им поздравить Анжелину.

— О, мы вам крайне обязаны, мадемуазель! — воскликнула хозяйка таверны. — Теперь местные жители могу спать спокойно. Но я никогда, понимаете, никогда не подумала бы, что убийца — этот парень, скрипач! За те три дня, что он бродил по нашей деревне, Марта успела влюбиться в него.

— Черт возьми, он только строил из себя любезного мужчину, а на самом деле готовился к преступлению, — возразил ее муж.

— Боже мой! Я никак не могу поверить, что этот мужчина так ловко скрывал свое извращенное нутро, свои отвратительные наклонности! — подхватила Жерсанда. — Боже, я до сих пор дрожу от ужаса!

Разговор продолжался, но Анжелина едва слушала. Ее задели за живое слова старой дамы. «Если бы она знала, что я нашла медальон в футляре скрипки, если бы она знала о родимом пятне, о котором мне говорила Одетта в Тулузе! Теперь все должно решить правосудие. Впрочем, этот акробат порой странно себя вел, да и делал двусмысленные намеки. Он опасен, я уверена».

В конце концов Анжелине удалось убедить себя. После обеда она поднялась в комнату, чтобы собрать вещи. Ей помогала Октавия. Они не видели, как по дороге, связывающей Масса и Бьер, проехал черный фургон жандармерии, который везли две низкорослые, но коренастые вороные лошади. Это были арьежские пони, превосходные тягловые животные.

Чуть позже три женщины покинули Бьер в коляске мадемуазель Жерсанды. Ее кучер приехал к назначенному сроку. В коляске не хватало еще одного пассажира, поскольку Спаситель предпочел добираться самостоятельно. Они сделали остановку в деревне Касте-д’Алю, чтобы дать кобыле отдохнуть. Наконец на бледно-голубом горизонте показался прекрасный город Сен-Лизье со своими крышами и фасадами, золотящимися в лучах заходящего солнца.

Сен-Лизье, около полуночи

Октавия легла рано, устав за эти два дня, выбившими ее из привычной колеи. Вот уже много лет ее жизнь текла без потрясении и сюрпризов, подчиняясь лишь желаниям, капризам и переменчивому настроению мадемуазель Жерсанды. В комнате было жарко, и Октавия приоткрыла окно. Легкий ветерок играл с льняной занавеской, защищавший комнату от мошкары. После беспокойного недолгого сна Октавия проснулась. Она лежала на довольно узкой кровати с медными спинками рядом с кроваткой Анри. Ребенок спал.

«Наш херувим измучился, — подумала женщина. — Дети не любят резких перемен. Да и я тоже, надо полагать».

Октавия с трудом сдержала вздох. Непонятная тревога мешала ей войти в привычный ритм существования, который она так ценила до поездки в долину Масса.

«Вероятно, мне не подходит горный воздух, — сказала она себе. — К тому же было совершено ужасное преступление. Голова кругом идет. О! Старая карга, напрасно ищешь себе оправдание. Ты лукавишь, моя бедная Октавия! Ты прекрасно знаешь свое больное место!»

Перед глазами Октавии возникло лицо Жана Бонзона, такое яркое в полумраке комнаты. Она будто слышала его суровый голос. «Теперь, когда я обратилась в католичество, я должна исповедаться. Но вот незадача! Прежде о своих чувствах я могла поведать одному Господу и никто ничего не узнал бы. Но как рассказать обо всем этом кюре?!»

На лбу Октавии выступили крупные капли пота. Она стала на колени и принялась читать «Аве Мария», представляя, как завтра войдет в исповедальню. «Святой отец, мне кажется, я согрешила… Нет, по сути, я ничего плохого не сделала. Святой отец, грешно ли думать о женатом мужчине? Знаете, я не открыла ему своих чувств и теперь нескоро его увижу. Мне не приходили в голову безнравственные мысли, нет. Это было, скорее, восхищение, уважение. О! Он образованный человек, и, когда говорит, я хочу только одного: слушать его».

Октавия поднялась с колен и тихо села на кровать.

«Нет, я не смогу рассказать об этом!» — подумала она.

Волосы прилипли к влажной спине. Вечером Октавия долго их расчесывала, и эти привычные движения перенесли ее в прошлое, когда она была молодой женщиной с темными косами, округлыми грудями и гибким станом. В день свадьбы ее муж открыл для себя ее сильное теплое тело с золотистой кожей.

«Три года счастья так мало, — вздохнула Октавия. — Я любила его, моего мужа. Мы дарили друг другу наслаждение, даже когда я вынашивала малышку. Но вспыхнула эпидемия холеры… Постепенно моя красота увяла, я словно не живу. Стираю, глажу, чиню белье, пришиваю или отпарываю кружева. А эти одинокие вечера! Только мадемуазель и я. Господи, мы прочитали все книги, наши языки устали жаловаться. Она оплакивала своего Вильяма и малыша Жозефа, я вторила ей. Возможно, мне надо было посмотреть вокруг и снова выйти замуж. Сейчас неожиданно появился рыжеволосый великан с такими глазами и таким голосом, и я пожалела, что осталась вдовой. Жан, Жан Бонзон…»

Анри во сне вздохнул. Потом повернулся на другой бок и заплакал. Октавия бросилась к малышу и пощупала его лобик.

— Что такое, мое сокровище? О, ты тоже весь в поту. Иди к Октавии. Иди ко мне, малыш.

Она взяла Анри на руки, уложила в свою кровать и легла рядом. Ребенок прижался к ее плечу.

— Спи, мой ангел, спи, — шептала Октавия. — Какое счастье, что ты есть! Завтра я испеку печенье, и мы пойдем гулять вдоль крепостных стен. Завтра я все забуду, да, да…

Октавия вытерла слезу. Ей было за пятьдесят, и она не строила иллюзий. «У Жана Бонзона прекрасная жена, моложе меня. И даже если бы он был вдовцом или холостяком, он все равно не женился бы на такой дылде, как я! Нет!»

В соседней комнате Жерсанда де Беснак заканчивала читать роман Золя, который немного развлек ее в таверне. Она читала при свете керосиновой лампы; пламя постепенно уменьшалось. В раздражении Жерсанда отложила книгу и погасила лампу. Она с радостью вернулась домой, дав себе слово, что не будет выходить на улицу в течение нескольких дней. Здесь все — безделушки, мебель, обои — придавало ей сил. Эта любимая обстановка была своего рода прибежищем, где Жерсанда спасалась от меланхолии, преследовавшей ее.

— Боже, как мне было скучно в таверне! — прошептала старая дама.

Ей досаждала муха, летавшая около лица. Жерсанда попыталась убить насекомое, хлопая наугад руками. Но она быстро отказалась от своей затеи, смирившись с неизбежным. «Пусть кусает. Есть кое-что похуже, чем прыщ, который чешется утром после сна, — сказала себе Жерсанда, вспоминая об ужасной смерти служанки. — Я впервые согласилась поехать с Анжелиной в Бьер и оказалась непосредственным свидетелем жуткой трагедии. Мне вообще было там неуютно. Эти люди, говорящие на местном диалекте, да еще шершавые простыни… Наконец-то я дома».

Но в глубине души старая дама не испытывала ни малейшего облегчения. Она пыталась скрыть досаду, цепляясь за материальные вещи, однако ни безделушки, ни шелка, ни богатые туалеты не могли прогнать образ удрученной Анжелины, молчавшей всю дорогу. Молодая женщина отказалась поужинать в ее обществе. Сейчас она спала у себя дома. У старой дамы был еще один повод для беспокойства: скрипач-убийца. Так она мысленно называла его, и от сочетания этих слов у нее кружилась голова.

«Кто может постичь тайны больной души? — спрашивала себя Жерсанда. — После смерти Люсьены я сказала Анжелине, что самые худшие преступники — это те, кого природа наделила живым умом и искусством перевоплощаться. Они способны обвести вокруг пальца большинство смертных, прибегая к хитрости, расточая улыбки и придавая лицу приветливое выражение. И этот скрипач служит тому убедительным примером».

Жерсанда де Беснак продолжала размышлять. Черные мысли, навязчиво одолевавшие старую даму, действовали ей на нервы, как и муха, от которой она не могла избавиться.

Анжелина легла спать в десять часов, поужинав с отцом. Сапожник, пребывавший в приподнятом настроении, расстроился, узнав, что Жан Бонзон отказался присутствовать на его свадьбе. Но, когда дочь рассказала о зловещих событиях в долине Масса, он все же попытался утешить ее. Как ни странно, у сапожника получилось.

— Ты правильно поступила, выдав этого человека, — убежденно сказал Огюстен Лубе. — И не терзайся из-за философских речей твоего дядюшки. Он всегда изображал из себя вольнодумца. Черт возьми, за две недели были обесчещены и убиты два невинных божьих существа, и каждый раз на месте преступления оказывался этот бессовестный Луиджи! Это наводит на определенные мысли. Повторяю, ты правильно поступила, сделав так, чтобы этот человек больше никогда и никому не причинил зла.

В конце концов Анжелина согласилась с отцом. Вскоре она поднялась в свою комнату, и овчарка — что было необычно — удостоилась права лечь рядом с ее кроватью. Присутствие собаки служило дочери лучшим лекарством от тоски, и сапожник знал это.

Теперь полуобнаженная Анжелина лежала, укрывшись одной простыней. Ей было жарко, и она долго ворочалась с боку на бок, прежде чем погрузиться в глубокий сон. И сон этот был восхитительным. Мягкие губы покрывали ее лицо сладостными поцелуями, которые возносили ее на седьмое небо. Анжелина не знала, кто целовал ее так пылко и нежно. Тело молодой женщины буквально горело под ласками этих умелых и смелых рук. Одна рука возбуждала сосок, другая гладила внутреннюю поверхность бедер, подбираясь к цветку ее интимного места. Упоительное, всеобъемлющее удовольствие нарастало вместе с неистовством поцелуев. Анжелина задыхалась в этой сцене, порожденной ее воображением. Она отдавалась мужчине, жаждала насладиться его членом, даже не пытаясь увидеть, кто был этот мужчина. Вот она обняла его плечи, умоляя продолжать делать то же самое. Он, казалось, колебался. Тогда она обвила руками его бедра и потянулась к нему, готовая на все. Сцена разыгрывалась в полутьме, но вдруг золотистый луч разогнал мрак и она увидела лицо мужчины, пристально смотревшие на нее глаза, волосы, казавшиеся очень темными. Из груди Анжелины вырвался крик: «Гильем!» И это имя сделало каждый жест, каждый вздох более ценным. Он вернулся, ее прекрасный любовник! Только он мог доставить ей столь пьянящее удовольствие. Наконец он вошел в нее и его движения, сначала медленные и осторожные, заставили ее обезуметь от радости. В ответ на ее томные стоны он, решительный и нежный, все глубже проникал в нее. Анжелина дрожала в любовной лихорадке, вознесшей ее в рай сладострастия, где испокон веков мужчины и женщины сливаются в единое целое.

Золотистый свет усиливался, прогоняя заговорщицкие тени. Бьющаяся в экстазе Анжелина хотела вновь насладиться созерцанием лица Гильема, которого так старалась забыть. Внутри у нее все горело, тело дрожало от радости. Анжелина рассматривала его нос, рот, лоб, и вдруг, в одно мгновение, она узнала Луиджи. Она занималась любовью со скрипачом! Это он радостно улыбался, склонившись над ней.

— Ты! Ты! — шептала, задыхаясь, Анжелина.

— Я терпеливо ждал. Я знал, что ты вернешься ко мне, Виолетта, моя любовь.

Анжелина, ошеломленная, растерянная, смотрела на Луиджи. Теплые капли потекли по ее груди. Слезы… Она вытерла их ладонью и, отведя руку в сторону, вдруг увидела в ярком свете густую алую кровь, и в тот же миг голова Луиджи откинулась назад и покатилась по постели… Однако его глаза по-прежнему смотрели на Анжелину, а губы шептали:

— Почему ты это сделала, Виолетта? Ведь я так любил тебя!

Огюстена Лубе разбудил громкий крик. Затем раздался второй, хриплый и испуганный. Следом послышались громкие рыдания. Не раздумывая ни секунды, он вскочил и бросился в коридор. Не постучав, Огюстен ворвался в комнату дочери. Сидя на кровати, прижав простыню к груди, Анжелина заливалась горючими слезами.

— Что с тобой? — спросил сапожник. — Тебе приснился кошмар? Черт возьми, как же ты меня напугала!

— О, папа! Мне приснился сон, ужасный сон, страшный. Папа…

Огюстен Лубе хотел приласкать дочь, как в ее детстве, но не осмелился. Она показалась ему такой взрослой, с перламутровыми плечами, с волосами, разметавшимися по спине.

Огюстен Лубе инстинктивно посмотрел на открытое окно. Тяжелой походкой он подошел к нему, чтобы посмотреть, не бродит ли кто вдоль стены.

— Разрази меня гром! Какой же я кретин! Я-то подумал, что на тебя напали. Посмотри, твоя собака волнуется.

Овчарка положила свою огромную белую голову на кровать и дрожала, виляя хвостом.

— О, мне стало легче! — призналась Анжелина. — Как только может присниться такой кошмар?

Анжелина помнила все подробности, помнила, как ее тело изгибалось от наслаждения…

— Все прошло, папа. Иди ложись. Неужели я кричала так громко?

— Я думал, что тебе перерезают горло, — проворчал Огюстен. — Что тебе приснилось, черт возьми?

— Зверь, о котором нам рассказывала накануне Октавия у дядюшки Жана. Зверь, который убил сто человек, бродя вокруг деревень. Ужасная история!

Сапожник поморщился. Анжелина легла, натянув простыню до самого подбородка.

— Не волнуйся, я уже успокоилась. Ты здесь, в своей комнате. Рядом — собака, — ласково сказала Анжелина.

— Моя бедная малышка! Надо же, ты оказалась причастной ко всему этому бардаку, к этим жутким преступлениям, к аресту этого типа… Вскоре тебе придется давать показания в Тулузе. Позволь дать тебе совет: думай лучше о своем докторе Косте. Ты будешь прелестной невестой, Анжелина. Думай о белом платье, о будущих детях. Ладно?

— Да, папа, ты прав. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, детка!

Анжелина осталась одна. Ее преследовал кошмарный сон. И тут она поняла, что в этом ужасном и одновременно чудесном сне отсутствовал один человек: ее будущий супруг, Филипп Кост. «Я думала, что отдаюсь Гильему, а это был Луиджи. Что все это означает? Боже мой, неужели его действительно отправят на гильотину?! Алая кровь на моей груди… Это была его кровь. Но почему? Почему мне приснился этот сон?!»

Анжелина долго не могла успокоиться. Она упорно вспоминала все, что ей было известно о странном музыканте, перебирала в памяти его слова, выражения. Постепенно подозрения рассеялись.

«Он мог постричься, потому что наступило лето. А оделся, как местные жители, чтобы не привлекать к себе внимания жандармов, поскольку боялся, что его арестуют, обвинив в убийстве Люсьены. Он умолял меня верить ему, не вмешиваться. Я не учла, кем он был на самом деле: актером, комедиантом, бродягой. Да, они вызывают к себе недоверие. Во время представления актеры развлекают публику, но затем люди хотят, чтобы они как можно скорее уехали. Я поступила дурно, осталась глухой ко всему тому, что он пытался мне растолковать. Я упорно продолжала осуждать его, возможно, из-за страха, да, от страха поддаться его чарам. Надо признать, он человек образованный, умный, не похож на других, но дядюшка Жан тоже образован, умен и не похож на других. Господи, прости меня, я чувствую, что совершила ошибку!»

Анжелина беззвучно заплакала. Она горько сожалела о том, что сделала, вспоминая воображаемые поцелуи Луиджи, тепло его тела.

«Нет, нет, я схожу с ума, — упрекнула она себя. — Если он действительно невиновен, если он умрет из-за моей ошибки, я буду раскаиваться всю оставшуюся жизнь. Луиджи, или все же Жозеф де Беснак?..»

Вволю наплакавшись и горячо помолившись, Анжелина уснула. Через час запели городские петухи, приветствуя новый день.

Глава 17

Ближе к осени

Сен-Лизье, 28 июня 1880 года

Анжелина пришла к Жерсанде де Беснак через день после того ужасного сна, продолжавшего мучить молодую женщину. Анри бегал вокруг Октавии, которая чистила морковь. На ней был безукоризненно выглаженный фартук, волосы убраны под белоснежный чепец.

— Здравствуй, Анжелина, — сказала служанка. — Я специально оставила дверь открытой. Мадемуазель недовольна. Вчера ты не удостоила нас своим вниманием. Целый день без тебя! Предупреждаю, госпожа пребывает в дурном настроении.

— Я этот день провела с отцом. Нам нужно было многое обсудить: его свадьбу, мою помолвку…

— О, я тебя ни в чем не упрекаю, — запротестовала Октавия.

— Ну что ж, пойду к мадемуазель. Я взяла арьежскую газету, которую почтальон положил на ступеньку.

— Спасибо. Отнеси ей газету. Возможно, тогда она смягчится… А ты, Анри, не хочешь поцеловать крестную?

Ребенок играл с морковкой. Он отрицательно покачал головой и, рассмеявшись, на четвереньках уполз под стол.

— Какой хитрый! — воскликнула Анжелина. — Мой малыш, мой котенок, ты не хочешь меня поцеловать? Ты тоже на меня сердишься?

Анжелина наклонилась и стала щекотать малыша, не принуждая его покидать свое убежище. Анри засмеялся еще громче.

— Пелестань, мама, — попросил он.

— Ты слышала, Октавия? — удивилась Анжелина. — Он попросил меня перестать щекотать его. Я все поняла, хотя он не выговаривает «р». И он назвал меня мамой. Господи, он назвал меня мамой!

— И все же мы постоянно твердим ему, что ты приходишься ему крестной матерью. Только бы никто ничего не узнал! Когда ты выйдешь замуж за доктора, тебе придется сдерживать свои материнские чувства.

Слова Октавии расстроили Анжелину. Она вышла из кухни и направилась в гостиную. Удобно устроившись в кресле-качалке около окна, Жерсанда читала.

— О, Анжелина! Ты видела мои розы? Вчера их принес мне кучер.

— Да, чудесные цветы, они так приятно пахнут. Надеюсь, вы хорошо отдохнули после поездки в Бьер.

— А ты? Где ты пропадала?

— Я не выходила из дому. Папа был просто счастлив. Мы даже пообедали во дворе, под сливой. Прошу вас, не сердитесь, мне надо было подумать.

Анжелина рассеянно протянула газету Жерсанде. Жадная до новостей местной жизни, старая дама буквально выхватила ее из рук.

— Я не сержусь на тебя, — заверила Анжелину Жерсанда. — Только мне было не по себе. Я плохо сплю из-за мух, да еще эти ужасные преступления…

Анжелина облокотилась на подоконник и принялась наблюдать за черно-белым котом, охотившимся за воробьем на крыше соседнего дома.

— Я тоже сплю беспокойно, — призналась она. — Вечером я написала Филиппу Косту длинное письмо, посоветовав ему приехать в середине июля. Папа согласен. Мы пообедаем в ресторане на берегу реки.

— Вы могли бы пообедать и у меня. Октавия превосходно готовит.

— Папа ни за что не согласится. Но мы с Филиппом придем к вам на чай, обещаю, — твердо сказала Анжелина.

Старая дама молча кивнула головой и тут же погрузилась в чтение газеты. Но едва пробежав глазами несколько строчек, она воскликнула:

— Боже мой! Послушай этот заголовок, напечатанный крупными буквами на первой странице: «Таинственное бегство из больницы Сен-Лизье». А статья начинается так: «Раненый узник сбежал от охранявшего его жандарма, притворившись, будто потерял сознание. Подозреваемый в деле об убийствах и изнасилованиях так называемый Луиджи, акробат по профессии, улизнул…»

Сердце Анжелины бешено забилось. Она с недоумением смотрела на Жерсанду.

— Продолжайте же! Что там еще написано?

— Боже, какой легкомысленный стиль! Можно подумать, что эта история позабавила автора статьи. Так, где я остановилась? Ах да, он улизнул. «Возникает вопрос: как посреди ночи этот опасный преступник мог покинуть многовековые стены больницы города? К какому ловкому обману он прибегнул? Монахиня, сестра Сент-Антуанетта, обнаружила стража закона лежащим на полу коридора. Он был пьян, а кровать была пуста. Хотим успокоить население: бригады из Кастильона, Сен-Жирона и Сен-Лизье ведут активные поиски сбежавшего». Вот видишь, Анжелина, своим бегством этот человек признался в содеянном. Но он не уйдет далеко.

— Но если он не виновен, у него тоже были веские основания бежать. Он выбрал удачный момент, пока его не посадили за решетку!

— Ты защищаешь преступника, после того как выдала его? — удивилась Жерсанда.

— Нет, но я жалею, что оказалась причастной к его аресту. В тот день дядюшка дал мне понять, что я совершаю ошибку. По сути, у меня нет никаких доказательств виновности Луиджи. Он всегда утверждал, что невиновен.

— В таком случае суд оправдал бы его, — возразила старая дама. — А сейчас надо ждать новых преступлений.

— Вы так думаете? — мягко спросила Анжелина. — Вы считаете его виновным? А я теперь сомневаюсь. Узнав о побеге Луиджи из статьи, хочу вам сказать: я предпочитаю, чтобы он был на свободе. В этом случае его смерть не ляжет тяжким бременем на мою совести.

— Ты слишком легко меняешь свое мнение, малышка. Мне остается только пожелать, чтобы ты не изменила слову, данному будущему мужу. Ты отдаешь себе отчет? Убийца… Хорошо, предполагаемый убийца двух несчастных девушек лежал в больнице Сен-Лизье. Надо было думать об этом! Больница старая, принимает, в основном, нищих и подонков общества. Значит, вполне возможно, что он бродит по окрестным лесам.

«Да, я тоже должна была об этом подумать, — сказала себе Анжелина, кивая головой. — Слава богу, Луиджи не знает, где я живу! А теперь пусть идет к черту! Главное, чтобы он не являлся мне во сне и не целовал меня».

В гостиную вошла Октавия с Анри на руках и спросила:

— Пообедаешь с нами, Анжелина? Я приготовила морковь со сметаной и запекла лопатку ягненка.

— Да, охотно. Но сейчас я хочу поиграть с малышом.

Анжелина встала и взяла ребенка. Он прижался к ней щекой и поцеловал.

— Мое сокровище! — прошептала Анжелина.

Жизнь входила в привычную колею, даря маленькие радости. Анжелина испытывала огромное облегчение: сын ветра был вновь на свободе.

Сен-Лизье, 16 июля 1880 года

Филипп Кост сошел с поезда на вокзале Сен-Лизье в неописуемом возбуждении. В этот летний день его мечты приобрели реальные очертания. У него было такое чувство, что ему пятнадцать, а не сорок лет. Едва Филипп вышел на перрон, как увидел Анжелину. Она, одетая в очаровательное платье, которое ей необыкновенно шло, радостно улыбалась ему. Онемев от восторга, Филипп залюбовался молодой женщиной. Анжелина, смущенная восторженным выражением лица будущего жениха, потупила взор.

— Анжелина, какая вы красивая! — наконец произнес Филипп, сделав несколько шагов ей навстречу. — Мне не хватает слов. Я очарован! Неужели и это платье вы сшили из подкладки чемодана?

— О, вы не забыли эту подробность! — ответила взволнованная Анжелина. — Нет, этим чудесным туалетом я обязана щедрости мадемуазель Жерсанды. Она отвела меня в лучший магазин готового платья для дам в Сен-Жироне и купила все это: шляпу, перчатки, платье, в котором я едва осмеливаюсь дышать, поскольку боюсь помять его.

Они смеялись, радуясь, что снова вместе. Филипп взял Анжелину за руку и попросил ее повернуться несколько раз. Жерсанда де Беснак купила для своей протеже платье из фиолетового шелка. Плиссированный лиф плотно облегал грудь. Миниатюрные тканевые цветочки скрывали пуговицы. Из-под ровной, но довольно просторной юбки виднелись щиколотки в белых носках. На ногах Анжелины были туфли из тонкой кожи.

— Этот цвет подчеркивает блеск ваших восхитительных глаз, — заметил медик, настроенный на лирический лад.

— Несомненно, — согласилась Анжелина. — Но это цвет траура, скажем, неглубокого траура. Вот почему я долго колебалась.

— О, не надо было колебаться! Ваша подруга дала вам верный совет. Анжелина, я на долгие годы сохраню этот очаровательный образ в своем сердце.

Филипп провел рукой по волосам Анжелины. Они были тщательно вымыты и волнами спадали на спину. Казалось, эта мягкая масса жила собственной жизнью.

— Моя дорогая! — прошептал Филипп. — Ну, какова наша программа?

— Поскольку сейчас уже почти полдень, мы присоединимся к моему отцу в ресторане, вон там, на берегу реки. Мы пообедаем на террасе. Шум воды будет немного мешать, но в этом ресторане превосходная кухня. Советую вам снять комнату в соседней гостинице, ведь в своем письме вы сообщили, что хотите провести в нашем городе два-три дня. В гостинице есть все удобства.

— Я не помешаю вам? — вдруг забеспокоился Филипп.

— Что вы, я очень рада вашему приезду!

Доктор Кост вновь блаженно улыбнулся. Он остановился, чтобы полюбоваться окружающим пейзажем. Его взгляд сразу же упал на городские укрепления над бурной Сала. Он с интересом взирал на скалы, где в прошлые столетия люди возвели город. Над крепостной стеной возвышалась сторожевая башня. Анжелина сочла необходимым пояснить:

— Некогда город был полностью окружен крепостной стеной, но со временем часть укреплений разрушилась. На соседних склонах были построены дома. Я отведу вас туда. Вы сами увидите, как красив Сен-Лизье в это время года.

— Я уже в восторге от этой архитектуры! — ответил доктор Кост. — Уверен, что она понравилась бы и моей сестре. Но я выполнил вашу просьбу и не стал предлагать ей поехать со мной.

— Да, вы писали это в последнем письме. Папа находит такое положение дел странным. Он считает, что на обеде, посвященном помолвке, должны присутствовать представители двух семей. С моей стороны будет отец, а с вашей не будет никого!

Филипп взял свой саквояж и показал рукой на ресторан.

— Пойдемте, не надо заставлять мсье Лубе ждать, — улыбаясь, сказал он. — Я вам сейчас все объясню. Состояние здоровья моей матери не позволяет ей путешествовать. Что касается Мари-Пьер, то, насколько я ее знаю, она приложила бы максимум усилий, чтобы приехать. Однако летом она принимает у себя племянниц и племянников, детей брата своего мужа. У нее много забот.

— Да мне все равно, — призналась Анжелина. — Главное, вы приехали… Честно говоря, сама мысль, что ваша сестра встретится с моим отцом, вызывала у меня неподдельную тревогу.

— Я хорошо вас понимаю, дорогая Анжелина. Мы наверстаем упущенное. Я думаю устроить праздничный обед в честь нашей помолвки незадолго до Рождества. Заодно выпьем за ваш диплом, который вы получите в середине декабря. Вы познакомитесь с моими родными и тем маленьким мирком, в котором я вращаюсь.

— Я уже робею. Но, Филипп, почему бы нам не обручиться в конце декабря? Нам некуда торопиться.

— Я собираюсь просить у вашего отца вашей руки. Надеюсь, он воспримет предложение всерьез и не станет сомневаться в моих честных намерениях. Именно поэтому я хочу, чтобы мы обручились сегодня. Я так рад! Верьте мне, мы не станем нарушать традиций и условностей. Я счастлив, что вижу вас на столь великолепном фоне: горы, чистый воздух, эти древние стены со своей историей, по которым мы будем гулять сегодня вечером, взявшись за руки!

Анжелина нежно улыбнулась. Филипп Кост был действительно великим романтиком. Весело переговариваясь, они перешли через мост. Анжелина по привычке бросила взгляд на скалу, где разбилась ее мать, но быстро взяла себя в руки и прогнала прочь печальные мысли. Кроме того, она решила, что подождет до вечера и только тогда расскажет Филиппу о страшном преступлении, совершенном в долине Масса.

Страницы: «« ... 1819202122232425 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Я пишу без цензуры. Облик цензора не витает предо мною в эту минуту. А между тем, между тем… я не и...
Самобытный русский писатель П. И. Мельников (Андрей Печерский), покоривший читателей романами «В лес...
«…Освобождение всех порабощенных людей, сословий, народов, в том числе и поляков, никак не в том, чт...
«По оконцам кочкового болота скользили волки. Бурый вожак потянул носом и щелкнул зубами. Примолкшая...
«Утром Тосю будить не надо: просыпается она вместе с цикадами и петухами – их ведь тоже никто не буд...
«Конечно, «страшное» разное бывает. Акула за тобой в море погонится, еле успеешь доплыть до лодки, ч...