Мы, боги Вербер Бернард

44. СМЕРТНЫЕ. 4 ГОДА. ИСПЫТАНИЕ ВОДОЙ

Возвращение на виллу 142 857. Я хочу есть. Яиц и соли недостаточно, чтобы восстановить силы после стольких физических затрат. Сейчас я бы предпочел более существенные блюда. Завтра у нас лекция Посейдона, бога морей. Может быть, в меню будет рыба. Я не отказался бы даже от жареного хвоста сирены.

Я падаю в ванну. Каждый день, каждую ночь испытания становятся все сложнее. И каждое утро я одновременно истощен, возбужден и не способен уснуть, даже если изо всех сил закрываю глаза.

Шум за окном настораживает меня. Я открываю глаза и оборачиваю бедра полотенцем. Сморкмуха стучит в окно. Я приглашаю ее войти и возвращаюсь в ванну. Я колеблюсь, как показаться голым перед этим крошечным женским созданием, но в конце концов она херувимка, и не нужно испытывать стыд перед химерой. Впрочем, какого она была пола до мутации? Не разделяя мою щепетильность, сморкмуха спокойно садится на край ванны.

– Я хочу есть, а ты? Чем ты здесь питаешься?

Вместо ответа херувимка раскрывает рот и хватает муху, имевшую несчастье пролетать мимо. Два глотка, и насекомое исчезает.

– Теперь я понимаю, почему ты корчишь рожицу, когда я называю тебя сморкмуха. Это как если бы ты называла меня гамбургером.

Херувимка утвердительно кивает.

– Тем хуже. Я буду продолжать тебя так называть, потому что тебе это подходит.

Девушка-бабочка брызгает мне в глаза мыльной водой в знак протеста, но в то же время улыбается.

– Скажи, я уверен, что ты знаешь все секреты острова.

Моя спутница делает серьезное лицо, в то время как я продолжаю:

– Отвечай только «да» или «нет». Ты знаешь, что находится на вершине Олимпа?

Ни да, ни нет, только загадочное выражение лица.

– Существует ли Великий Бог над главными богами?

Она думает, потом утвердительно кивает головой.

– Ты его видела?

Она много раз повторяет головой отрицательное движение, как бы подчеркивая, что никто его никогда здесь не видел и не увидит.

– А дьявола?

При упоминании этого имени она содрогается так же, как Афина.

– На всякий случай, ты знаешь ответ на загадку: «Что лучше, чем Бог, и хуже, чем дьявол»?

Херувимка поднимает глаза к небу. Она ничего не знает. Я пробую еще один вопрос:

– Ты знаешь, кто богоубийца?

Она пристально смотрит на мой крест, а потом летит к выемке-розетке. Что она хочет этим сказать? Наконец я понимаю, что херувимка советует зарядить оружие, чтобы оно было наготове, если богоубийца нападет на меня.

– Ты думаешь, он хочет уничтожить учеников одного за другим?

Она с убеждением машет руками в знак отрицания.

– А были похожие убийства на других курсах?

Мимикой рта она говорит «нет».

Я решаю выйти из ванны, надеваю рубашку и кладу крест в зарядный цоколь. Сморкмуха одобрительно кивает головой.

Я спрашиваю еще:

– Ты знаешь смертных с планеты «Земля 1»?

Она отрицательно качает головой.

– Тогда разреши мне представить тебе некоторых из них.

На экране телевизора четырехлетний Куасси Куасси барахтается в похожем на болото пруду вместе со стаей веселых ребятишек. Они радостно брызгаются друг на друга и ныряют в грязную воду. Чуть подальше группа женщин стирает белье и переговаривается, время от времени поглядывая на своих отпрысков. Никто не беспокоится, когда появляется крокодил и направляется к детям. Те тут же принимают его за нового компаньона по игре. Они стучат ему по голове своими кулачками, забираются на спину и шлепают по бокам, дразнят его, как только могут. Ящер широко разевает пасть и издает крик, который не пугает ни малышей, ни их матерей.

– Забавно, да? Они такие, люди с моей планеты, – говорю я. – Я сам был такой... Впрочем, возможно, и ты тоже.

Она снова отрицательно качает головой, и я внезапно понимаю, что херувимка, может быть, вышла с курса, набранного на планете, о которой я ничего не знаю. Как эта планета Красная, которую я обнаружил, когда был ангелом.

Другой канал. На пляже мать Теотима прикрепила ему на руки надувные поплавки, а на шею – круг с головой утки. Ребенок счастливо барахтается. Он не боится воды, как и отец, который уплыл далеко в море в стороне от семьи. Мать поддерживает Теотима, а потом отпускает. Мальчуган сучит пухлыми ножками, наклоняется вперед, наглатывается воды и плачет. Я понимаю, что из-за чересчур доброй матери Игорь стал немного рохлей.

На третьем канале Юн Би хнычет в бассейне, в то время как мать прижимает ее к себе. Малышка побледнела от страха и орет, не обращая внимания на окружающую толпу. Здесь только несколько сантиметров воды, и люди не могут искупаться, не сталкиваясь с соседями. Купальщиков раздражают крики девочки, и они начинают выражать свое неодобрение. Мать достает Юн Би из бассейна, шлепает и бросает одну в воду, думая, что так она будет выкручиваться сама. Снова визг. Предоставленная самой себе девочка барахтается, глотает воду, поднимает голову, чтобы кашлять и плевать. Теперь осуждение купальщиков распространяется и на девочку, и на мать. Последняя прекращает обучение плаванию и оставляет завернутую в полотенце и дрожащую от холода Юн Би в углу бассейна.

Сморкмуха таращит изумленные глаза.

Я выключаю телевизор и объясняю:

– Это мои бывшие клиенты. Я занимался ими в предыдущей жизни. Но может быть, ты тоже раньше была ангелом? А потом ты должна была стать богом-учеником или нет?

Хорошенькая херувимка пристально смотрит на меня безо всякого выражения, а затем улетает через раскрытое окно ванной комнаты.

Я смотрю, как она превращается в ночную бабочку.

Я собираюсь с мыслями. Кто у нас завтра читает лекцию?

45. МИФОЛОГИЯ: ПОСЕЙДОН

Сын Кроноса и Реи, Посейдон, «Тот, кто поит», был, как и братья, проглочен отцом после рождения, но Зевс вернул его к жизни. Поскольку он был его братом, то стал олимпийским богом и получил королевство морей. Он командовал волнами, вызывал бури, заставлял по своему желанию бить источники.

Рядом с Зевсом он бился с титанами и гигантами, обрушивая на них прибрежные скалы, которые он разрушал с помощью силы океанов.

Когда хозяин Олимпа прогнал своего отца Кроноса с трона, он предложил Посейдону дворец под водой у побережья Беотии в Эгах Но этого было недостаточно, и бог морей метнул свой трезубец на акрополь Афин, где до сих пор можно увидеть колодец с соленой водой. Афина, неблагоразумно поселившаяся поблизости, вызвала гнев Посейдона, который наслал на город огромные волны. Чтобы он согласился прекратить бедствие, Афина отказалась от матриархальной системы и приняла патриархальную систему. Женщины города потеряли право голоса, а дети перестали носить их имена. Это не нравилось Афине, и царю Олимпа пришлось вмешаться, чтобы избежать войны между братом и сестрой.

Хотя Посейдон и женился на нереиде Амфитрите, он имел много романов с богинями и нимфами. После того как он вступился за Афродиту, застав ее в объятиях Ареса, она родила ему двух сыновей, Родоса и Эрофила. С землей Геей он зачал Антея, чудовищного великана, жившего в пустыне Ливии и питавшегося там львами. Чтобы ускользнуть от бога морей, Деметра приняла образ кобылы, но Посейдон настиг ее в образе жеребца, и она родила от него коня Арейона, имевшего человеческие ноги и способного говорить.

Бог морей также овладел Медузой прямо в храме Афины, и богиня, чтобы покарать ее, взмахнула копьем и отобрала красоту Медузы, заменив ей красивое лицо на пучок змей. Однако от этого союза родился Пегас, крылатый конь. Посейдон стал отцом еще множества ужасных детей, таких как Тритон – получеловек, полурыба, циклоп Полифем или великан Орион.

Посейдон, однако, всегда хотел расширить свои владения. Он вступил в заговор с Аполлоном против Зевса, который покарал их и приказал построить укрепления вокругТрои, которой в то время правил царь Лаомедонт, не заплативший впоследствии обусловленной платы, и Посейдон наслал на город страшное морское чудовище, терроризировавшее Трою.

Эдмонд Уэллс,

«Энциклопедия относительного

и абсолютного знания», том 5

(согласно Франсису Разорбаку,

вдохновлявшемуся «Теогонией» Гесиода,

700 год до н.э.)

46. ВРЕМЯ РАСТЕНИЙ

Понедельник, день Луны. Лекция Посейдона. Дворец Посейдона на Елисейских Полях похож на недолговечный песчаный замок, построенный на пляже в ожидании прилива. Внутри он больше напоминает склад рыбака с лодками, сетями, раковинами и амфорами. Вдоль стен стоят аквариумы с водорослями, анемонами и переливающимися кораллами.

Наш сегодняшний профессор – гигант с белой квадратной бородой. Он не расстается с трезубцем, который с лязгом тащит за собой. В выражении лица нет никаких намеков на вежливость. Он смотрит на нас, как будто заранее злясь, и орет:

– Атлант!

Атлант прибегает, кладет «Землю 18» на подставку в центре зала и уходит, не пускаясь в обычные жалобы.

Посейдон приближается и начинает с помощью лупы своего креста изучать ее, как следователь изучает место преступления в поисках улик. Он тут же грохочет:

– И вы называете это миром!

Мы сидим молча, сжавшись на скамьях.

– ...А я говорю, есть планеты, от которых должны покраснеть те, кто их сделал! – прибавляет он, ударив трезубцем по столу. – С тех пор, как я стал олимпийским богом, я никогда, ну ни разу в жизни не видел такого ничтожного мира. И куда вы думаете отправиться с этим кошмаром, который даже не сферичен?

Мэтр встает и начинает ходить по возвышению, потрясая в нашу сторону угрожающим трезубцем и в ярости дергая бороду.

– ...Здесь повсюду шишки. С этим невозможно двигаться вперед. Эй, вы, там, внизу, пришлите-ка мне Кроноса.

Ученик, на которого Посейдон указал пальцем, не задавая лишних вопросов уходит в сторону жилища бога времени и вскоре возвращается с ним.

– Ты просил меня прийти?

– Да, отец. Вы видели, какой мусор этот новый курс хочет использовать в качестве отправного мира?

Кронос вставляет окуляр часовщика, чтобы лучше рассмотреть нашу работу, морщится и почти извиняется:

– Мне кажется, однако, что ничего не нужно было повторять, когда я дал им космическое яйцо...

– Значит, это Гефест все испортил. Ученик, приведите-ка мне его, – грохочет бог морей.

Тот же ученик убегает и возвращается с богом кузнечного дела, которого сопровождают две женщины-робота, старающиеся не дать ему потерять равновесие. Он тут же понимает, что с «Землей 18» возникла проблема, и с помощью лупы изучает нашу планету.

– Ох, ну ладно... нельзя быть совершенным во всем, – ворчит он.

– Ах да? Так вот я, я отказываюсь работать с «Землей 18». Выкручивайтесь как хотите, или вы мне ее чините, или даете нормальную «Землю 19».

Мы молчим. Если уж наши профессора не могут прийти к согласию, то нам, начинающим ученикам, тем более не стоит вмешиваться.

– Все-таки речь идет о новой планете, – протестует Гефест.

Бог времени добавляет:

– Начать ее снова означает отставание в лекциях. Это недопустимо, тебе придется довольствоваться этим несовершенным миром.

Отец и сын пристально смотрят друг другу в глаза. Посейдон первым опускает взгляд и вздыхает.

– Все-таки, Гефест, пригладь мне эти шишки.

Бог кузнечного дела неохотно берет крест и принимается за работу, в то время как бог времени помогает ему, ускоряя часы, чтобы вулканы остывали быстрее.

– Теперь твоя очередь, больше мы ничем тебе не можем помочь, – заявляет Гефест, делая знак женщинам-роботам отвести его к двери в кресло-каталку, которую Кронос, которому тоже не терпится убраться, помогает им толкать.

– Мир, несовершенный на стадии минерала, никогда не превратится в совершенный на уровне самой развитой эволюции, – ворчит Посейдон, когда его коллеги уходят. – Планета как живое существо. Нужно, чтобы она дышала. Вы никогда не спрашивали себя, почему хлебная корка всегда в надрезах? И посмотрите на эту халтуру.

Молнией трезубца, установленного на максимальную мощность, он улучшает «Землю 18» то там, то здесь, потом устало выпрямляется.

Последние вулканы потухают, как свечи на торте именинника, испуская белый пар, который поднимается в небо, образуя облака. Они соединяются и создают атмосферу, постепенно покрывающую всю планету пушистой фуфайкой.

– Кто получил лучшую оценку на предыдущей лекции? – спрашивает бог морей, гася в зале свет.

Сара Бернар поднимает руку.

– Вам предоставляется честь первого удара. Выстрелите в облака. Простой маленькой вспышки будет достаточно.

Она повинуется. Хотя и немного удивленная этой просьбой, Сара Бернар направляет крест на облачную оболочку. Как только ее вспышка касается «Земли 18», белые облака собираются в тучи, которые становятся темно-серыми, а потом непроницаемо-черными. Появляются разряды молний, уже не вызванные нашими крестами. Со своих мест мы видим лишь белые точки, которые вспышками мерцают повсюду. Они образуют завесу, покрывающую всю планету. И в этот момент облака взрываются проливным дождем.

Посейдон жестом приказывает нам приблизиться к сфере и наслаждаться зрелищем. Все трещины планеты наполняются коричневатой водой. Разделяющие континенты глубокие впадины заполняются медленнее. Долины исчезают под потоками и образуют озера, которые порой выходят из берегов, переливаются реками и ручьями.

Затем, как будто тучи выплюнули все свое содержимое, дождь прекращается. Облака снова становятся серыми, потом белыми, потом полупрозрачными, и наконец исчезают.

Между поверхностью планеты и атмосферой появляется воздух, а вода внизу становится темно-синего цвета.

Посейдон включает лампы.

– Вы дошли до самого интересного момента в вашем обучении. Здесь и сейчас мы создадим Жизнь.

Он пишет на доске: «СОЗДАНИЕ ЖИЗНИ», а внизу добавляет:

0 : отправная точка. Космическое яйцо.

1 : материя. Минерал.

2 : жизнь. Растение.

Мне на память приходит «Энциклопедия относительного и абсолютного знания» Эдмонда Уэллса. «2», растение: горизонтальная черта под кривой, связь с землей, любит свет...

Посейдон указывает нам, что нужно делать. Достаточно малейших разрядов на волокна ДНК, импульсов настолько точных, что они действуют на атомном уровне. Таким образом мы создадим программу живого существа, которым будем управлять. Как если бы мы перфорировали одну из этих древних ленточек, когда-то служивших информационными программами. Посейдон уточняет, что важно затем защитить эту память ядром.

Работая с волокнами ДНК, мы можем делать все, что хотим. Мы можем выбирать цвет, размер, форму, вкус, толщину кожи, вес, продолжительность жизни.

Просто невероятно, что можно сделать с водородом, кислородом, углеродом и азотом, поскольку все живое есть только комбинация этих атомов. Потом программа ДНК сделает все, что нужно.

– Каждому вашему созданию, – уточняет Посейдон, – вы должны найти:

– средство пропитания;

– средство воспроизведения.

Двигайтесь на ощупь, изобретайте, ищите собственные решения. Дайте волю своему воображению. Не колеблясь, захватывайте морские глубины, гроты, впадины и даже поверхности океанов. Делайте так, как считаете нужным. У вас есть несколько часов. К тому же, у вас будет время исправить ваши труды и приспособить их к климатическим условиям, навязанным вашими соседями.

Как автомеханики с руками, выпачканными в грязной смазке, мы копаемся в сердцах клеток. Я роюсь в волокнах ДНК, как будто стараюсь починить мотор. Потом укладываю хромосомы в ядра, как провода в мешок. Сперва все мои структуры неудачны. Оболочка клетки недостаточно прочна, или ДНК ядер чересчур невероятны.

Понемногу я начинаю понимать, какие взаимодействия существуют в моих комбинациях, и получаю наиболее простую форму жизни: одноклеточную бактерию сферической формы, имеющую свое ядро и ДНК.

Отвечаю на первый вопрос Посейдона: «Как она питается?». Моя бактерия поглощает свет с помощью фотосинтеза и крошки органических молекул, оставшиеся от черновиков работ моих однокашников. Ответ на второй вопрос: «Как она размножается?» вполне прост – благодаря партеногенезу. Она делится на две новые клетки, абсолютно идентичные первой.

Я смотрю на работу Фредди Мейера, сидящего рядом со мной.

Он уже создал многоклеточное существо, похожее на водоросль. Рауль сделал очень простой вирус, способный питаться и размножаться внутри других организмов. Эдмонд Уэллс сконструировал губку, которая питается не только светом, но и газом. С помощью фильтрационной системы она переносит кислород, который до этого был адом для любой формы жизни. Благодаря этой энергии она воспроизводит волокна, позволяющие перемещаться по поверхности. Со своей стороны, Мата Хари не стала мудрствовать. Она попросту создала сексуальность, сделав организмы, которые воспроизводятся не через деление, а через объединение двух разных творений, смешивающих свои ДНК.

– Неплохо.

– Это было не так-то просто, – признается она. – Мне пришлось пройти через фазу каннибализма. Один индивидуум поедал другого, чтобы объединить два ДНК. Я поняла, что смогу выполнить задачу в два шага: сперва слить две клетки в одну с двойным ДНК, а потом сделать третью, объединяющую обеих.

– 1 + 1 = 3, – шутливо заключает Эдмонд Уэллс.

Этот девиз кажется мне абсолютно правильным. Как только появляется жизнь, 1 + 1 = 3 указывает на секрет эволюции. Проходя между учениками, чтобы проверить наши успехи, Посейдон задерживается, чтобы похвалить Мату Хари. Внезапно другие ученики прибегают, чтобы перенять эту революционную систему, позволяющую выйти из цикла самовоспроизведения и перейти к двум разным индувидуумам.

Мы строим и разрушаем, улучшая свои прототипы, создавая все более сложные формы жизни. Уже есть планктон, дафнии, черви. Некоторым не терпится перейти к рыбам, но Посейдон их останавливает. Ничего с глазами, ничего со ртом. Пока что не нужно удаляться от растительного уровня. Мы остаемся на отметке «2».

Мы принимаем эти ограничения. Моя «пэнсонетка» – бледненький розовый водяной цветок, однако очень живучий. Он размножается очень просто благодаря системе фильтрации, которую я позаимствовал у Эдмонда Уэллса, а также изобретенному мной сексуальному механизму, направляющему гаметы в воду. Короче говоря, использует все последние достижения.

«Разорбакетка» Рауля – это анемона с длинными щупальцами. Эдмонд заботливо растит свою «уэллсетку», сиреневую водоросль, похожую на салат и снабженную наполненными воздухом капсулами, которые позволяют ей держаться на поверхности и таким образом получать больше кислорода и света. Она мне особенно нравится потому, что моя «пэнсонетка», живущая на глубине, использует только кислород, находящийся в воде, и слабый свет, отфильтрованный верхними слоями моря.

Мата Хари смоделировала «хариетку», простой красный цветок, прикрепленный к почве, который переваливается с боку на бок. Его сердце регулярно выплевывает в воду гаметы, которые, встречаясь с другими, дают начало новым растениям. Те тоже начинают размножаться в примитивном океане, и я замечаю, что благодаря наличию пола все они не одинаковы и по-своему приспосабливаются к месту, где растут.

Гюстав Эйфель создал поразительно красивое творение. Его коралловая структура растет, совмещая в себе минерал и растение, а розовато-оранжевый цвет сияет в темно-синей морской воде. Более скромный Фредди Мейер придумал пену небесного цвета, прозрачную и тонкую, которая прикрепляется к скалам, окрашивая их в бирюзовый цвет. Куст с мягкими черными и желтыми ветками Сары Бернар очень красив, но у него проблемы с размножением.

Вокруг изобилие растений. Здесь больше ста пятидесяти разных видов, некоторые из них не принадлежат никому из учеников. Возможно, они возникли спонтанно. Посейдон советует, что не нужно недооценивать растения, поскольку они, несмотря на то что неподвижны, обладают большой властью.

– Вспомните, – говорит он. – В ваших последних жизнях смертных вы восхищались растениями и они влияли на ваше существование. Кофе пробуждает. Сахар из тростника или свеклы дает энергию так же, как шоколад, без которого некоторые просто не могут обходиться. Есть еще чай, табак. Ах, табак! Простой лист, но он действует на весь человеческий организм. Он вмешивается в регулирование жиров, сна, настроения... К тому же, конечно, есть растения, используемые как наркотики. Листья коки, марихуаны, конопли, мак... Растение, манипулирующее людьми, забавно, не правда ли? Сколько цивилизаций было деформировано растениями! Не стоит недооценивать масштабов эволюции, даже если сперва они кажутся очень маленькими. Тем легче вы можете попасть в ловушку.

Посейдон подергивает свою бороду, наклоняется, внимательно смотрит, делает пометки и наконец объявляет победителя. Золотой венок в виде лавровых листьев получает Бернар Палисси. Керамисту удалось создать очень компактное растение, которое быстро растет, питаясь лишь светом и несколькими химическими элементами, получаемыми из земли.

Поражение потерпел Винсент Ван Гог. Художник сделал желто-золотой водяной цветок, похожий на его знаменитые подсолнухи, но снабженный механизмом, о котором он один подумал. Это система изменения цвета, изначально предназначенная для камуфляжа, которую он быстро усовершенствовал, так что его «гогетка» меняет цвет без причины, просто для красоты.

– В природе эстетика является бесполезной роскошью, – скупо комментирует Посейдон. – На этой стадии эволюции нужно прежде всего думать об эффективности.

Некоторые художники среди учеников шепотом выражают солидарность с несчастным импрессионистом. Ван Гог не соглашается с поражением и протестует:

– Я не согласен. Целью эволюции является не эффективность, а красота. Моя «гогетка» – не ошибка дебютанта. Мое произведение является порывом к совершенству, и мне жаль, что вы не способны это понять.

– Очень жаль, господин Ван Гог, – сухо отвечает бог морей, – но не вы устанавливаете правила на Олимпе. Достичь успеха здесь – значит соответствовать требованиям преподавателей, а не создавать собственные законы.

Ван Гог выхватывает крест, но группа кентавров уже наготове. У них щиты, как у прибывшего на подмогу спецподразделения полиции. Художник направляет на них свой крест, но они хорошо защищены. Тогда, видя безнадежность ситуации, он приставляет крест к собственному уху, стреляет и падает. Кентавры уносят останки. Все произошло за несколько секунд.

Обратный отсчет: 139 – 1 = 138.

Никто не пошевельнулся. Теперь мы покорились. Удивительно, как легко мы приняли «их» правила игры. Лучшим – лавровый венец, худшим – уничтожение. Мы превратились в заурядный класс учеников, озабоченных лишь тем, как сдать экзамен и не быть выгнанными.

47. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: РУССКИЕ МАТРЕШКИ

Если бы электрон обладая сознанием, мог ли бы он догадаться, что включен в гораздо более обширное целое, чем атом? Мог ли бы атом понять, что он является частью большого единого целого, молекулы? А смогла бы молекула понять, что она заключена в чем-то гораздо большем, например, в зубе? А зуб способен был бы предположить, что является частью человеческого рта? Тем более, может ли электрон сознавать, что является бесконечно малой частью человеческого тела? Когда кто-то говорит мне, что верит в Бога, то это напоминает мне утверждение: «Я, маленький электрон, претендую на то, что различаю молекулу». А когда кто-то говорит, что он атеист, это равнозначно заявлению: «Я, маленький электрон, уверен в том, что нет ничего над тем, что известно мне».

Но что бы они сказали, и верующие, и атеисты, если бы знали, насколько все больше и сложнее, чем даже может представить их воображение? Насколько потрясен был бы электрон, если бы знал, что он включен не только в атомы, молекулы, зубы, людей, но и что сами люди включены в планету, Солнечную систему, космос и еще что-то гораздо большее, для чего у нас сегодня нет названия. Мы являемся частью игры в русские матрешки, которая выходит за грань понимания.

Поэтому я позволю себе сказать, что изобретение людьми концепции Бога является лишь успокаивающим занавесом перед лицом головокружения, охватывающего их из-за бесконечной сложности того, что может находиться над ними.

Эдмонд Уэллс,

«Энциклопедия относительного

и абсолютного знания», том 5

48. МОРЕПРОДУКТЫ, УСТРИЦЫ И МОРСКИЕ ЕЖИ

Сезон Осень приносит нам водоросли, а затем устриц, морских ежей и анемон. После яиц и соли мы радуемся этим блюдам. Это сочетание йодистого и растительного вкусов нас восхищает. Такое впечатление, что я полным ртом глотаю океанский концентрат.

Мы не попробовали наши растительные творения, и я спрашиваю себя, какого вкуса моя «пэнсонетка». И съедобна ли она?

Рауль сидит рядом со мной.

– Мы давно не общались, – говорит он. – Что ты обо всем этом думаешь?

Я отделяю устрицу от раковины и глотаю ее, а Рауль поглаживает подбородок.

– У меня такое впечатление, что я больше не нахожусь в реальности, что я лишь часть игры, которую не веду, что я просто пешка, которую кто-то двигает. Нас сделали частью фильма или реалити-шоу на телевидении... Отовсюду следят за нашими реакциями. Потом, эти гигантские боги, эти тоги, эти химеры, люди-лошади, девушки-бабочки, сирены, сатиры, грифоны. Можно почувствовать себя в обстановке, вышедшей из воображения какого-нибудь Сальвадора Дали... Когда мы были танатонавтами, я радовался, снимая один за другим слои, прячущие скрытые тайны. Мы шли против системы, медицинских архаизмов, догматических религий, поучателей всех мастей. Но здесь... кто наши настоящие враги?

Рауль наклоняется к блюду с морепродуктами, которое одна из ор ставит перед нами. Ножом он тщательно удаляет колючки с морского ежа.

– ...Эти занятия, где нам, как детям, ставят оценки. Пряник – лавровый венок для хороших учеников, кнут – исключение для строптивых... Мне это не нравится. Ненавижу чувствовать себя зажатым. А мы зажаты гравитацией, прижимающей к земле, стенами этого города, морем, окружающим этот остров Эдем, который сам затерян на планете вдалеке от всего.

– Каждый или почти каждый вечер мы свободно выходим за пределы города, – говорю я.

Мой друг сомневается.

– Даже эти выходы слишком просты. Все происходит так, как будто перед нами ставят слишком маленькие преграды, чтобы убедить, будто мы нарушаем правила, в то время как...

– Что?

– Я себя спрашиваю, может быть, от нас ждут именно этого? Ты видел, как легко мы перебрались через поток? И как будто случайно всегда чудом спасались в последний момент. В прошлый раз нам даже помогли химеры... Тебе это не кажется подозрительным? Можно подумать, за всей этой игрой кто-то стоит.

– Да, но кто?

Устричным ножом он указывает на вершину горы.

– Кукловод. Великий Бог.

На лице у него застывает усмешка.

– Если только это не дьявол собственной персоной.

Сезон Весна, видя мое наслаждение, приносит новое блюдо.

– А все эти прекрасные девушки... – продолжает Рауль. – Можно подумать, что фирма провела кастинг в агентстве фотомоделей.

– Ты бы предпочел надменных старух?

Мой друг вздыхает.

– Не выношу роль игрушки. Это напоминает мне «Заключенного», помнишь? Сериал, в котором люди оказываются заперты во время отпуска в каком-то отеле и герой все время повторяет: «Я не номер».

– А я думаю скорее об «Острове доктора Моро», знаешь, там сумасшедший доктор проводит эксперименты над гибридами людей и животных.

Разговоры о кино нас разряжают.

– Мне это место напоминает «Охоту графа Зарова», – говорит Мэрилин Монро. – Вы видели этот фильм, в котором охотники используют вновь прибывших на остров как дичь?

Как с самого начала сказал Эдмонд Уэллс, у нас впечатление, что все это подделка. Нас не очень напугала ни смерть Дебюсси, ни исчезновение Ван Гога и других. Как будто мы сами участники фильма или романа. Персонажи исчезают, вот и все. И мы не чувствуем себя действительно в опасности, мы анализируем ее как загадку...

– А вы читали «Таинственный остров» Жюля Верна? – спрашиваю я.

По странной причине от этого вопроса пробегает холодок.

– Эта книга не имеет никакого отношения к нашей истории, – говорит Мэрилин Монро. – Мне кажется, это скорее история про людей, живущих как Робинзон Крузо.

– И потом, там нет города.

– Там есть капитан Немо, прячущийся где-то на острове и наблюдающий за ними... – говорю я.

– В таком случае я бы скорее процитировал «Повелителя мух», – говорит Прудон. – Помните этих детей на острове? Они остались без взрослых, предоставленные сами себе.

Я действительно вспоминаю это произведение Уильяма Голдинга, которое меня в свое время просто перевернуло. В конце образуются две банды детей. В первой те, кто хочет зажечь огонь, чтобы подать сигнал кораблям. Второй руководит мальчик, сделавшийся авторитарным начальником. Он хочет охотиться, а потом воевать. Он создает иерархическую систему инициаций и наказаний. Постепенно вторая группа уничтожает первую.

Мы вспоминаем другие истории, погружающие в ностальгию по «Земле 1». Я внезапно спрашиваю себя, существуют ли на других планетах культовые фильмы или сериалы. Возможно.

– А что, по-твоему, находится в черном мире?

Мы думаем о «Цербере», «Собаке Баскервилей», некоторые упоминают «Чужого». Странно, но голливудские названия или образы делают этого монстра менее ужасным.

– А я вспоминаю маленького белого кролика из «Монти Питон, Священный Грааль». Совсем крошечный крольчонок, который прыгает на всех и загрызает, до того как человек успевает отреагировать.

– Можно еще вспомнить чудовище из квартала Марэ, которое появляется в ночи, – говорит Мэрилин Монро.

– Или Дракулу.

И в этот момент снова раздается крик. Возвращение в реальность. Мы замолкаем. Второй, еще более ужасный крик заставляет всех похолодеть.

Мы больше не в кино. Прыжком все вскакивают на ноги. Мы выходим из Мегарона и направляемся туда, где произошло что-то страшное. Кентавры галопом несутся мимо нас.

Крики идут из виллы, дверь которой приоткрыта. Мы входим внутрь. Жилище похоже на мое. На полу валяется вилка, которой, очевидно, снаружи открыли деревянную задвижку.

Здесь было вторжение.

Салон пуст. На экране телевизора ребенок играет в классики. Он бросает кости, выпадает «7». На одной ноге он прыгает в квадрат «7», где мелом написано «Небо».

Я иду вперед и в ванной комнате вижу агонизирующего Бернара Палисси. От удара молнии у него обуглена половина лица. Один глаз еще широко открыт, но веко дрожит. Он не мертв, он бормочет:

– Богоубийца-это...

Он пытается выговорить имя, но теряет сознание.

– Кто осмелился? Кто позволил? – кричит Афина, рассекая толпу, чтобы приблизиться к телу.

Копьем она шевелит одежду жертвы, чтобы обнаружить другие ранения, а ее сова взлетает и осматривает окрестности. Они ничего не находят. Кентавры накрывают останки бедного Палисси простыней и выгоняют нас из дома.

Обратный отсчет: 138 – 1 = 137.

Снаружи Афина собирает нас.