Крестьянские дети Некрасов Николай

– А ты чего молчишь, Влад? – папаша грозно свел брови и собрал внушительными складками лысину.

– А что говорить? Или мое мнение что-то поменяет?

– Поменяет или не поменяет – не важно. Но, на фоне того, что наша страна стремится к демократии, мне надо знать и твое мнение. Мы с Пашкой «за». Ты?

– Сомнительная она какая-то. Ничего плохого конкретно сказать про нее не могу, но какое-то предчувствие нехорошее.

– Ты весь в мать! Тоже какие-то предчувствия, какая-то интуиция! Помнишь, как она кричала, что след будем ее искать. И что? Ищем? Паша, ты ищешь?

– Кто? Я? Я – нет! – поспешил откреститься Пашка, весьма напомнив библейского Петра. – Я вообще ее забыл уже!

– А кто тогда ищет? Ты Влад?

– Да нет вроде…

– Что ты как-то виляешь все! Склизкий ты какой-то, как комлевой линь из-под коряги. Ничего определенного. Все сомнения какие-то, предчувствия. Не хватает в тебе этого самого, как его, – с хрустом прищелкнул пальцами, – материализьму. Что тебя в тете Наташе конкретно не устраивает?

– Пока вроде как все устраивает, но что-то в ней все равно не то…

– Вы уже взрослые, и должны понимать, что мужику трудно без женщины, поэтому поставим вопрос ребром. Значит двое «за», один воздержался. Как видим, большинством голосов победила тетя Наташа. Послезавтра поеду и привезу ее. Все будет хорошо!

– Жаль только, жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе, – процитировал я классика.

– Вот опять, здорово живешь! Опять сомнения! Ты батьке верь, батька никогда не обманет!

– Угу, оно и страшно…

– Я тебе когда-нибудь обманывал?

– Постоянно.

– Хм… Вот ты как с отцом? С вами бы и сам папа Карло давно тронулся! – хлопнул кулаком по столу. – Ладно, попросишь еще у меня хлебушка. Как говорится, лучше в руках синица, чем не опохмелиться.

Сомнения подтвердились очень быстро. Стоило ей с любвеобильным папой Витей официально закрепить узы Гименея и «расписаться» в районном загсе, как в тот же день безапелляционно заявила:

– Витя, с дворней регистрацию нашего счастливого брака, заключенного на небесах, я отмечать не буду. Эти проклятые дегенераты не относятся к бомонду. Не хватало еще челядь по такому поводу кормить!

Возомнила себя барыней Салтычихой. Корчила из себя этакую жантильную личность, вынужденную терпеть придурковатых отпрысков мужа. Сами они на обратном пути из Добровки сильно нажрались под расстрелянной стелой, обозначающей границы земель совхоза.

– Да, милая, бомондом тут точно не пахнет, – солидно покивал массивной башкой Витя. – У нас все больше навозом…

– Тетя Наташа, вы же обещали! – чуть не плача сказал Пашка. – Мы голодные сидели и вас ждали.

– Ничего я тебе не обещала, мелкий выродок! Твое занятие крыс ловить, а не на нервы капать! И вообще, рот закрой, а то куры насерут!

– Наташа, не нервничай, – встревожился супруг. – Тебе вредно волноваться.

– Витя, у тебя просто сверхнаглые дети! Думают, что я прямо сейчас обосру все ляжки, кинувшись готовить отбросам общества!

– Иди, делами займись! Или по маменьке соскучился? Что, при маменьке сыты были, УО10 деревенские? – скомандовала Пашке новобрачная, и в сопровождении законного мужа величаво поплыла в альков, то бишь в спальню, ставшую супружеской. – До чего же вы неблагодарны, имбецилы!

– Пап, но она же обещала! – уже с трудом сдерживая слезы, воскликнул вслед обманутый в радужных надеждах Пашка. – Мы же ждали…

– Сынок, тетя Наташа устала. Видишь же, что ей нездоровится, а тут ты лезешь как короед под юбку. Деликатнее надо быть, воспитаннее! Потом отметим, – ответствовал любящий папа, как покрытая коростой рептилия, вслед за супружницей проползая в спальню. – Займитесь делами. Чего зря дурью маяться? Свиньям идите варить, нечего бездельно спотыкаться – дверь в спальню захлопнулась перед сморщившимся лицом брата.

– В десять часов порядочные люди должны отходить ко сну, – послышался из-за двери капризный голос мачехи.

– И отойдем, милая, – филином заухал отец. – Немного пошалим и спать.

Из-за двери вскоре донеслись истошные звуки неистового совокупления, которым позавидовала бы целая стая бабуинов, и стало окончательно ясно, что папеньке теперь не до нас.

Вот как быстро из людей внутренняя гниль и моральная нечистота переть начинает. Как из летнего деревенского туалета, в который недалекие шутники бросили пачку дрожжей. Стоит заметить, что я как человек с детства крайне, до перехода временами в легкую паранойю, недоверчивый, во все эти щедрые «предвыборные обещания» Наташи не верил. Сразу мне показалось, когда в прихожей впервые блеснули золотые зубы, что она человек низменной морали.

А вот наивный и мечтательный ребенок – Пашка, оставшийся на короткое время без жесткого диктата матери, так «губу раскатал» на дальнейшее наше привольное и сытое житье – бытье, что хоть губозакаточную машинку ему покупай.

– Она же обещала, – в слезах говорил мне, не в силах до конца поверить в наглый, бессовестный обман, – говорила, что будем жить лучше, чем с матерью!

– Угу. Жди дальше. Скажи спасибо, если в детдом не сдадут. А скоро еще и сестрица нарисуется…

– Может, хоть она не станет с нами жить?

– Поживем – увидим. На все воля Божия. Батя говорил, что она просто прелесть…

– А что такое УО?

– Без понятия.

– А имцибелы?

– Вот и спроси у тети Наташи, когда она освободится.

– А отбросы общества?

– Это типа париев. Изгои такие.

– А куда нас изгонят?

– Пока не знаю, но что-то мне эта городская лохудра сразу не понравилась.

– Нужно было тебя слушать, – горестно вздохнул брат. – А я-то поверил.

– Теперь уже поздно, – вернул вздох я. – Да и толку? Все равно бы он нас не послушал.

– Правильно мать говорила, что он бурдулек, – согласился Пашка.

– Эт точно.

Не кривя душой, надо честно признать, что родственники у свалившегося на нас, как гром среди ясного неба, наказания Господнего, были ничуть не лучше «новой мамы». Были чрезвычайно прожорливы. Сытно пожрать и обильно выпить за чужой счет отнюдь не дураки были. И не только за наш. Вообще «халяву» любили. На воспоследовавшей после посещения загса свадьбе нетерпеливой Наташи и немолодого жениха Витеньки родственники невесты сожрали шесть овец, превзойдя древних монголов, способных вчетвером за раз скушать барана. И это не считая несчастной свиньи и всякой неудачливой пернатой мелочи типа курей, индюков и уток. Там натуральный достархан был накрыт нами для дорогих, в буквальном смысле слова, гостей.

– Витя, ты же не хочешь ударить лицом в грязь перед моей родней? – зудела Наташа.

– Конечно, нет!

– Тогда нужно все на уровне сделать.

– Усе будет как в лучших домах ЛондОна и Парижу, милая! Даже не сумлевайся!

– Влад, бери Пашку в помощь. Ваша задача сделать стол в саду, возле погреба, – скомандовал.

– Большой?

– А как ты сам думаешь? Или хочешь, чтобы батька в грязь лицом перед людьми ударил?

– Не хочу.

– Тогда, как говорится, разрешите выполнять! Бегом, кругом, марш!

За пару дней мы сколотили из струганых досок и брусков крепкий и длинный стол и две массивные лавки.

– Хоть пляши, – похвалил, осмотрев нашу поделку. – Молодцы. Умеете же, когда захотите! Все в меня!

– Зачем на нем плясать? На земле места мало?

– Молод ты еще. Может, кто-то из женщин станцует стриптиз. На земле же никто стриптиз не танцует, – хитро подмигнул. – А со столом совсем другой коленкор выйдет. Хоть на голую бабу посмотрите, если повезет, ха-ха-ха. Как говорится, кричали женщины ура и в воздух лифчики бросали.

Мне пришлось почти всё время мерзкой свадьбы, больше похожей на пошлый и бездарный любительский спектакль, провести в канализационном колодце. Вода перестала течь из крана и папаша сказал:

– Влад, надо ликвидировать аварию водопровода. Вперед, Родина на тебя смотрит.

– А как же свадьба?

– А что тебе свадьба? На свадьбе главное жених, а я вот он, ха-ха-ха.

– Я хотел посмотреть.

– Вот чем быстрее будет отремонтирован водопровод, тем больше увидишь. Как говорится, все в твоих руках и даже член.

Пьяные вопли типа отечественных аналогов «Salvete, bomi future conjuges!»11, издаваемые участниками пошлого фарса под аккомпанемент любимой неразборчивым аудиофилом Витей разухабистой попсы, долетали до меня и в колодце. Не было в этих обезьяно – и гиеноподобных звуках святой чистоты индюшиного пения, совершенно не было!

– Парня полюбила, на свою беду, – безумным соловьем разливался папаша, пугая окрестных кур. – Не могу открыться, слов я не найду-у-у-у.

Любил группу «Комбинация», как раз быстро набирающую популярность в среде таких же лишенных музыкального вкуса поклонников, как и он. Позднее, правда, стал слушать «Любе» и «Золотое кольцо».

– Витя, мы самое яркое созвездие в этой галактике, – надрывалась счастливая Наташа. – Нас теперь никто не остановит!

– Горько! – вопили пьяные гости.

При матери поехали мы в Клиновск, в цирк, на выступление любимого ею Добрынина. Гордый носитель апоплексы папа провел все время концерта, рассматривая в бинокль умеренно одетых девушек из подтанцовки этого самого Добрынина. А я рассматривал негров. Первый раз в жизни встретил живых негров. До этого про них лишь в книгах читал. Телевидение тогда еще не было захлестнуто мутным потоком пошлой продукции Голливуда с «фирменным афроамериканским юмором», поэтому на экране таких персонажей не было.

Два негра сидели на ряд выше нас, и ближе к концу первого отделения уже заметно нервничали от моего пристального внимания.

– Гляньте, живые негры!

– Это мои друзья из Анголы, — важно заявил отец, не отрываясь от арены.

– Нехорошо так обращать внимание на людей! – одернула мать. – Смотри вон лучше на Пашку!

Смотреть на певца она не могла мне приказать, волнуясь, что полуголая подтанцовка повредит моей юной нравственности. Мамаша была слегка двинута на этой почве. Когда в клубе показывали кино, то всегда сажала нас с Пашкой на кресла перед собой и при малейшем намеке на «обнаженку» на экране закрывала нам руками глаза.

– Где негры? Живые? Настоящие? – оживился Пашка, который арену все равно не видел.

– Вон, сзади тебя сидят.

– Где?

– Да вон же! — ткнул пальцем в сторону черных людей.

– Показывать пальцем некультурно! – одернула мать. – Павел, не вертись! Смотри на Влада!

– Мы в цирк приехали друг на друга смотреть?

– Не мешайте мне слушать песню! Устроили балаган какой-то, дикари! Людей постыдитесь!

В антракте я поднялся к «друзьям из Анголы» и спросил:

– Здравствуйте. А вы Тома Сойера знаете?

Они переглянулись и ничего не ответили.

– А Гекельберри Финна? — не отставал я.

«Дети черного континента» смотрели на меня как бараны на новые ворота. «Немые? Или просто по русские не понимают?» – подумал я и вернулся на место.

– А вдруг это шпионы? — Пашка начал корчить им рожи. – Помнишь, как в том анекдоте, что крестный рассказывал?

– Заткнетесь вы уже когда-нибудь или нет? – не выдержала мать. – Совсем ополоумели. Негров ни разу не видели?

– Нет! – в один голос ответили мы.

– А ты видела? – спросил Пашка.

– Я? Я…я нет, — была вынуждена признаться.

– Я видел, — наконец-то соизволил обернуться к обсуждаемым отец. – Негры как негры, — наведя на них бинокль, громко заявил. – У нас таких полно было.

Теперь уже весь ряд, забыв про певца, таращился на них. Не выдержав подобного обращения, в конце концов, иностранные граждане ушли.

Политически грамотный демагог, вдохновившись зрелищем полуодетых девушек, во время двухчасового пути домой прочел нам лекцию о борьбе с апартеидом, освобождении народов Африки, угнетении негров в США, Патрисе Лумумбе, Анджеле Девис и Нельсоне Манделе. Еще, щедро пересыпая захлебывающуюся речь непарламентскими выражениями, поведал о своей героической борьбе против представителей свободной Африки. У них в сельскохозинституте негров много училось, да и арабы с китайцами всякие встречались.

Конфликт у длинноволосого детинушки Вити получился с черными представителями братской Африки. Причина скандала была в отказе знакомого негра дать любострастному сатиру заграничный порно журнал и налить виски. Да, неплохо тогда африканские студенты жили за деньги простого советского мужика. Разозленный отказом «белый господин» Виктор, матерясь, покинул комнату улыбчивого «друга из Анголы» и затаил злобу так, как могут затаивать только истинные паразиты.

На следующую ночь, как раз накануне отъезда на летние каникулы, забросал окна иностранного общежития кирпичами, разбив их и поранив осколками нескольких «черных братьев». Сам свалил в деревню, терзать несчастных родителей и тиранить сестер, а доблестные сотрудники КГБ стали искать диверсантов, под покровом ночи подло поднявших руку на священную «дружбу народов». Но так как все теперь воочию видят уровень мыслительных способностей сотрудников, то вполне понятно, что верзилу-расиста так и не нашли.

Накануне свадьбы приехал усатый Леонид Филиппович с новой подругой жизни Надеждой, которую сопровождала грудастая дочка, и привез нашу двоюродную сестру Лариску и Леника. Бабушка Дуня на свадьбу не приехала: во-первых не одобряла столь скоропалительного брака старшего сына, а во-вторых, была приверженицей принципа, что ходок всегда здоровее ездока, а пешком до Горовки было около двухсот километров, и оставлять домашнюю скотину без присмотра на такой срок не могла.

Весь вечер, пока женщины готовили салаты и легкие закуски к торжеству, мужской компанией просидели в саду за недостроенной баней, за сколоченным мною дощатым столом, поглощая привезенное Филипповичем пиво. Целых две десятилитровых канистры привез. Я снабдил своеобразный «мальчишник» сушеной рыбой из своих запасов12. Филиппович и Леник убеждали папу Витю не забывать родных детей в ослеплении любовном.

– Детей никогда не забуду! – торжественно восклицал папаша, нервно теребя руками белое волокнистое мясо окуня. – Я и женюсь-то только ради того чтобы у детей была мать. Одному мне трудно будет их воспитывать.

– Не верю я тебе, Витя – с сомнением покачал головой Леник. – Хоть убей, но не верю.

– Да чтоб мне сдохнуть, если я вру! – горячился папенька, махом опрокинув в себя помятую алюминиевую кружку пива. – Да разрази меня гром прямо на этом месте! Детям с Наташкой хорошо будет!

– Ладно, поживем-увидим.

– Гром разразить некого не может, – ехидно заметил Пашка, до сих пор обиженный, что папаша не стал отмечать с нами «роспись».

– Ты шибко умный стал, да? – ловко отвешенный родителем подзатыльник заставил Пашку заткнуться. – Никакого воспитания! Хули ты лезешь в разговор взрослых?

– Он как лучше хотел, – заступился Филиппович, сдувая пену с усов и ломая твердые янтарные пластинки щучьего мяса. – И вообще, ты Вить руки то не распускай.

– Да я же любя, – конфликтовать с вспыльчивым кумом-боксером лысый хитрец вовсе не был настроен. – Как говорится, бьет, значит любит. Паш, скажи, что я не сильно.

– Не сильно, – вынужден был соврать в глаза повернувшемуся к нему крестному Пашка, пугливо косясь на показанный из-за спины Филипповича кулак отца. – Он и сильнее может. И ногами…

– Давайте выпьем за детей, – предложил папенька, стремясь уйти от скользкой темы, – чтобы им легко жилось с новой матерью.

– За это грех не выпить!

– А кто такой УО? – пользуясь случаем, решил выяснить любознательный Пашка.

– УО? Хм, это умственно отсталый, – просветил племянника Леник. – А где ты это слышал?

– Он у нас такой, вечно при маме под столом сидел и подслушивал, – засуетился отец под внимательными взглядами двух пар глаз. – От нее и нахватался.

– Темнишь ты что-то, Витя…

– Да чтоб меня приподняло и шлепнуло, если я вру! СтаршОй, приволоки еще рыбы! Что ты жадничаешь для гостей?

– Ничего я не жадничаю!

– Рыба знатная, – похвалил Филиппович.

– Под пиво самое оно, – не остался в стороне и дядька.

– Мой улов, – распушил перья папенька. – Мы завсегда при рыбе!

– Ты же ловить не умеешь, – усомнился Леник.

– При умной голове уметь ловить и не надо, – постучал себя по лысеющей черепушке. – Мозги надо включать и будет рыба.

– А что такое имцибелы? – прочел с клочка бумажки непонятное слово Паша.

Взрослые переглянулись между собой.

– Может, децибелы? – предположил Филиппович.

– Я вообще не знаю таких слов, – признался Леник. – Паш, где ты их только нахватался?

– Да он вечно у нас слова путает, – прояснил отец. – Нахватается и пристает к кому ни попадя. Давайте лучше выпьем за память!

Выпили.

– Оголодал я, как говорится, сексуально без жены законной, пора уже и поменять устои, – провозгласил папаша. – Давайте выпьем!

Выпили.

– Слабоумный, слабоумный, слабоумный дядя Коля, слабоумный дядя Коля, ты вглядись в его лицо, – запел отец.

На следующее утро, под надсадный крик большой стаи откуда-то прилетевших грачей13, чопорно как квакеры усевшихся на проводах, на наши больные после пива головы, как беды из ящика Пандоры посыпалась голодная развеселая орда родственников со стороны счастливой новобрачной. Форменная стая охотящихся гиен. Почти все гости свадьбы были со стороны невесты, с нашей стороны, считай, и не было никого. Правда, пригласили тогда соседей – Кольку Лобана14 с женой и ещё был приглашен главный инженер совхоза Иван Иванович Куцый с супругой.

С овец, которых при еще матери бабушка Дуня нам дала, самой бабушке ни кусочка мяса не передали эти безбожные скоты – родственники Наташи. Хотя себе в машину два ведра вареной баранины, залитой жиром, погрузили. А ведь добрая бабушка Дуня, беспокоясь о прожорливом сыне, так внезапно обретшем позднее семейное счастье, машину Филипповича консервацией и всевозможными постряпушками загрузила. Всё пожрали новоявленные алчные родственники аки саранча ненасытная. И даже ведер мы потом назад не получили, хотя ведро и тогда, и сейчас на селе считается немалой ценностью.

Если хорошенько, как бицепс молодого Шварценеггера, напрячь память и вспомнить, толпа оглоедов большая собралась. Так и стоят наглые лица перед внутренним взором, очистившимся ради этого рассказа от наслоений прожитых лет:

– мать и отец мачехи (в дальнейшем периодически буду называть их бабкой с дедом) Зельма Карловна и Борис Николаевич;

– длинноногая и долговолосая дочка мачехи, ровесница Пашки – Настя;

– Света – старшая сестра мачехи из Москвы с сожителем – крымским татарином Валерой;

– Лена – младшая сестра мачехи из Мурманска с мужем15 и двумя детьми: сыном Толиком и дочкой Женей;

– длинный обалдуй Славик – младший брат мачехи из Подмосковья – довольно малахольный гражданин, с какой-то размалеванной шлюхой неопределенного статуса, имя которой моя память для нашей истории не сохранила. Впрочем, эта особь женского пола в дальнейшей истории и не фигурирует, поэтому вспоминать имя эпизодического персонажа не вижу смысла;

– Николай – старший брат мачехи16 с невнятной женой и сыном-оболтусом17, носящим стрижку каре;

– Сергей Николаевич18 – дядька мачехи по отцу, чрезвычайно гордящийся своими уголовными связями19, с сыном Кириллом и женой;

– дядя Володя – бородатый угрюмый тип желчного вида. Ему еще штормовку и гитару так вылитый бард был бы;

– двоюродный брат мачехи, имя которого моя память в точности также не сохранила. Вроде как Олегом этого мелкого сморчка с выкрашенными в зеленый цвет волосами звали. Ему потом суждено было сыграть немалую роль в падении жизненного локомотива нашего папаши под откос. Впрочем, вся эта «семейка Адамсов» в своё время немалую роль в моральном падении хризапендера Вити сыграла;

– крашенная хной вульгарная Ира – закадычная подруга Наташи, та самая, которую якобы звал в подтанцовку Газманов. Она во время свадьбы похотливо пялилась на Лобана, и, приглашая Кольку на танцы, неприлично прижималась к нему.

Вот какая немалая стая жадных потребителей халявных «хлеба и зрелищ» собралась на нашем несчастном подворье, волею отца отданном на растерзание городских бесов. Духовный плебс, ошибочно мнящий себя истеблишментом. Возможно, что и забыл уже кого с ее стороны, за давностью прошедших лет. Вроде была и пара каких-то приблатненных шалавистых подруг новобрачной в этом кагале, но уже не поручусь. Память детства, горячим гейзером пробивающаяся сквозь толстый лед прожитых лет, иногда уже подводит.

Даже по нынешним временам напоить и накормить такую бездонную стаю стоит немалых денег и трудов. А что уж говорить про тогдашние полуголодные времена? Шел 1995-й год. Надо ещё заметить, вне всякого стремления автора принизить какую-либо национальность, что родственники мачехи были наполовину евреи, а наполовину казахи. Убийственная смесь получается, если задуматься. И как показала жизнь, честным русским людям не сулящая совершенно ничего хорошего. Что уж говорить про ирландских евреев, которых и так всю жизнь притесняют все, кому не лень.

На свадьбе пьяный папа Витя, похожий на пораженного стригущим лишаем Кинг-Конга, гулко бил себя кулаком в жирную грудь и на всю деревню кричал:

– Если жена не понравится детям, то я поменяю жену! Женщин много, а дети одни! Я люблю своих детей и никому не дам их в обиду!

– Горько! – внезапно заорал отец мачехи в наступившей после такого неожиданного заявления новоиспеченного мужа напряженной тишине.

– Горько! – облегченно подхватили гости.

Папаша ловким движением замахнул стаканюгу смеси шампанского и водки и как вампир впился в пухлые губы супруги.

Стоит ли говорить, что о прилюдно данных обещаниях он забыл уже на следующий день. Под пьяный шум свадьбы сын Николая и дочка Надежды ускользнули из-за стола и тайком отправились на озеро. Хватились их только к вечеру. Потом оказалось, что этот «свадебный заплыв» обернулся для грудастой горожанки, разомлевшей от обильной халявной выпивки на свежем деревенском воздухе, абортом. Видать не зря похабно стриженный недоросль Кирилл смотрел отцовские порнокассеты…

На следующее утро новоиспеченная супруга закатила шумный скандал.

– Пускай везут твоей маме! – потрясая мятой простыней, бегала по дому, натыкаясь на похмельных гостей. – Не понимаю, чем свекровь недовольна! Да, у меня есть дочь – разве я виновата?

– Наташа, успокойся, – пытался урезонить ее Витя.

– Нет, не успокоюсь! Я не понимаю ее претензий! Можно подумать «б/у» тебе целкой досталась!

– Наташа, не надо при людях!

– А чего мне людей стыдиться? Это же не я мужу рога наставляла!

Гости стыдливо отводили глаза и спешили выйти во двор на свежий воздух.

– А давайте-ка похмелимся! – как жирная муха лапки, потирая руки, предложил отец новобрачной. – Что там у нас осталось? Виктор, вели человеку подавать напитки!

– СтаршОй, волоки водку на стол и баранину принеси! Сальца еще притараньте с чесночком. Видите же, что людям закусить нечем.

– Знаешь Вить, я наверно поеду, – сказал Леонид Филиппович. – Совет вам, как говорится, да любовь, а нам с Надей пора.

– Я тоже поеду, – поддержал Леник. – Отпраздновали, пора и честь знать.

– И этот про честь! – выскочила из дома Наташа. – Витя, за что они меня попрекают?

– Наташ, никто тебя не попрекает.

– Что, мне надо было себе влагалище зашить? Тогда бы твои родственники были довольны?

– Вы тут разбирайтесь, а мы поехали, – поспешил откланяться Филиппович.

– Я тоже поеду, – присоединилась к ним Лариска. – А то потом от вас никак не выберешься.

– Езжайте, скатертью дорога! – напутствовала Наташа. – Витя, гости могут заскучать без нас. Пошли в сад.

– Пошли, – недоуменно и даже как-то обиженно глядя вслед уходящим родственникам согласился папаша.

Свадьба, все больше и больше похожая на пошлую оргию, продолжилась.

– Горько! – не унимался тесть.

– Горько! – вторила ему теща.

– Горько, так горько, – папаша схватил стакан и привычно залил в себя водку. – Ура, товарищи! За Наташу!

– За Краснополевых! – не унимался дед. Морщины на красном лице стали такими глубокими, что в них точно до половины вошла бы спичка, а монетка исчезла бы безвозвратно. – За наш казацкий род!

Гулянка продолжалась. К вечеру отец окосел до такой степени, что начал слегка заговариваться.

– Выпьем за товарища Сталина! – вскочив на стол, который едва не рухнул под весом туши, заорал он.

Гости недоуменно переглянулись.

– Вот и «белочка», – сказал я Пашке. – Сейчас будут подарки.

– Главное, чтобы не нам, – пугливо отозвался тот, на всякий случай, отступая за яблоню.

– Вот придут наши! – продолжал надрываться отец. – Всем тогда достанется, кто не ждал!

– А мы ждали, – впервые с начала свадьбы подал голос Колька Лобан. – Мы ждали и верили!

– Молодцы, – обрадовался жених. – Ура-а-а-а!

– Ура, – нестройно подхватили гости.

– Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь, да здравствует созданный волей народной, единый, могучий Советский Союз, – затянул лысый баламут, покачиваясь на столе.

Допеть гимн до конца не удалось. Ножка стола ушла в почву, и папенька спикировал на мягкую землю. Загаженная остатками пиршества скатерть, которую он зацепил ногой, накрыла его как погребальный саван.

– Витя, ты живой? – первой отреагировала на перформанс Наташа.

– Не дождетесь! – вскочил, как ошпаренный поросенок, и начал бегать вокруг накренившегося стола. – Это попытка переворота! Политическое убийство!

Скатерть, шлейфом платья невесты, тянулась за ним. Потом наступил закономерный итог: он запнулся за скатерть и вновь рухнул на землю.

– Я этого так не оставлю! Урою!!! – лысый метеор кинулся в дом. – Всех возьму за хоботы! Вы мне сейчас ответите! Я ужас, летящий на крыльях ночи!

– Витя! – бежала следом супруга. – Витя, одумайся!

Гости опасливо сбились в кучку и жужжали как взбудораженный ночными медокрадами улей.

Из дома выскочил отец, сжимая в руках ружье.

– Молитесь теперь, падлы городские! – вскинул ружье кверху и жахнул дуплетом в бездонное-синее летнее небо, испуганно смотревшее на творящееся безумие. – Смерть пришла ваша! Победитель темных сил – Костромин!!! От винта!!! Зигзаг, ко мне!!!

Испуганные гости кинулись через ограду из толстых горизонтальных жердей в сад. Колька Лобан, черный пиджак на котором сидел, как на барсуке седло, смущенно и неуверенно улыбаясь, шел к отцу.

– Зигзаг, от винта!!! – надрывался тот. – Покажем городским буржуям, где раки зимуют!!! Наших бьют!!!