Молчание Андреев Леонид

– Наверное, какое-то жвачное животное, – сказал Сэмми, когда девочки разбудили его и показали зубы. – Вроде коровы, – добавил он, вертя в руке один из зубов, – или лошади.

У Лизы по спине пробежал холодок. Эви всегда говорила: это значит, что кто-то прошел над твоей могилой.

– Ты просто проснулась и нашла их? – нахмурившись, спросила Эви.

– Я уже сто раз говорила, – сказала Лиза. – Они лежали на моей подушке.

Эви скорчила недовольную гримасу.

– Я думал, что зубная фея забирает зубы, а не оставляет их, – сказал Сэмми.

– Зубная фея – это выдумка, – отозвалась Лиза.

Сэмми рассмеялся, убрал зубы в мешочек и завязал его.

– Правильно. А все остальные феи совершенно настоящие.

Глава 5

Фиби

4 и 5 июня, наши дни

Стук в дверь стал громким и лихорадочным.

В конце концов Эви встала и пошла открывать. Она секунду постояла, сжимая дверную ручку и оглядываясь на своих спутников, словно спрашивая: А стоит ли? Но какой у них был выбор? Эви повернула ручку и открыла дверь.

Старуха с короткими седыми волосами стояла на пороге и улыбалась им. На ее голове была соломенная шляпа с аляповатыми пластиковыми цветами. На губах красовалась помада ярко-красного цвета, казалось, ее накладывал орангутанг, описавший клоунское кольцо вокруг губ. На носу старухи сидели очки в массивной пластиковой оправе. Ее платье представляло собой оранжевый летний балахон с розовыми тропическими цветами, а поверх него был накинут дождевик. На ногах были поношенные красные кеды, почти протертые на носках.

– Э-э-э… чем могу помочь? – осведомилась Эви.

Старуха рассмеялась.

– Вы заблудились? – спросила Эви. – Хотите зайти к нам?

И тогда, сначала тихо, старуха запела:

  • Давай, давай, подружка,
  • Выходи поиграть со мной,
  • Выноси своих куколок,
  • Заберись на мою яблоню,
  • Выпей мою дождевую бочку,
  • Спустись в мой погреб,
  • И мы станем лучшими друзьями!

Эви отвернулась и посмотрела на остальных с безмолвным призывом о помощи. Старуха явно спятила.

Фиби и Элиот встали и направились к двери.

– Пожалуйста, заходите, – сказал Элиот.

– Да, – добавила Эви. – Мы нальем вам чаю.

Старуха раскинула руки, и на мгновение Фиби показалось, что она собирается обнять их всех, но потом женщина повернулась и удалилась в лес.

– Постойте! – крикнула Эви. – Вернитесь! – Но она уже ушла.

– Нужно пойти за ней, – сказала Фиби. – Она явно заблудилась. Я хочу сказать, отсюда же несколько миль до ближайшего жилья. И она едва ли найдет дорогу в лесу.

– Мы с Сэмом пойдем за ней, – сказал Элиот и достал фонарик. – А вы останетесь здесь.

– Я пока заварю чай, – сказала Эви.

Они отсутствовали почти сорок пять минут, а когда вернулись, то сказали, что никого не нашли.

– Там темно, хоть глаз выколи, – сказал Сэм, качая головой.

– Думаю, нам всем пора баиньки, – заметил Элиот и запер входную дверь на задвижку.

Фиби была совершенно согласна с ним. Она вымоталась до предела.

– А мне как-то неуютно, – заявила Эви. – Думаю, мы могли бы сделать больше. Эта бедная женщина теперь одна бродит по лесу.

Элиот положил руку на ее шею и мягко помассировал кожу.

– Мы еще поищем утром. Потом поедем в город и сообщим, если тебе от этого будет легче.

Эви кивнула.

Пожелав спокойной ночи, Фиби и Сэм закрылись в своей комнате и стали готовиться ко сну. Фиби опустошила карманы и положила оранжевый камешек на подоконник рядом с кроватью. Она достала из кармана блокнот вместе с огрызком карандаша и записала:

СТРАННЫЕ СОБЫТИЯ, КОТОРЫЕ СЛУЧИЛИСЬ СЕГОДНЯ

Эви думает, что я беременна (но это же неправда???).

На их автомобиле стоит номерной знак Массачусетса.

Записка от Лизы (но это же не ее записка, верно?).

Старуха у двери.

– Составляешь план установления мира во всем мире? – лукаво спросил Сэм.

– Скорее господства над миром, – с озорной улыбкой ответила Фиби и убрала блокнот в сумочку, а потом посмотрела, как Сэм снимает футболку. Его спина была сильной и мускулистой, загорелой от работы в лесу. Фиби не могла дождаться, когда ляжет в постель и почувствует его руки, обнимающие ее и подсказывающие, что она вернулась домой.

Сэм повернулся к ней, и она снова увидела бледный шрам над его левой ключицей. Он не рассказывал о шраме, а когда Фиби спросила, то ответил, что был совсем маленьким и не помнит, как это случилось. Его мать тоже не помнила и сказала: «Мальчишки бывают такими неосторожным. Точно не помню, но, кажется, это от колючей проволоки, или после того раза, когда он попытался перепрыгнуть через наш автомобиль на велосипеде».

Фиби до сих пор было трудно представить, что ее осторожный и аккуратный Сэм был таким бесшабашным удальцом.

Она разулась и начала раздеваться.

– Думаешь, с ней все в порядке?

– С кем?

– С той старухой. Мне неприятно, что мы оставили ее одну в лесу.

Сэм немного помолчал.

– Это самое странное, – наконец произнес он. Его глаза немного остекленели, щеки раскраснелись от выпитого вина. – Как она могла просто исчезнуть? И ее песня…

– Что такое?

– Ничего, – отозвался Сэм, потушил свет и забрался под одеяло. – Забудь об этом. Думаю, я просто слишком много выпил. В этом вине определенно есть изюминка, верно?

– Хм.

Фиби улеглась рядом с ним. «Ты должна сказать ему, – произнес тихий внутренний голосок. – Скажи ему о задержке месячных. Передай ему слова Эви».

Но когда Сэм обнял ее, и она открыла рот, собираясь сказать эти слова, в голову вдруг пришел вопрос, который давно тревожил ее.

– Ты на самом деле видел фей?

Сэм напрягся и немного помолчал.

– Мы что-то видели, – наконец пробормотал он, уткнувшись лицом в ее волосы.

Фиби хотела спросить, что именно – зеленые фигурки в лиственных одеяниях? Или только тени? Но прежде чем она успела спросить, он заснул. Вскоре она присоединилась к нему, положив руку на живот, как будто гадала, есть ли там крошечное дитя, плавающее внутри нее.

Люк был открыт. Она слышала шорох и скрип петель.

Надо было поставить сумки и чемоданы под кровать. Сэм только посмеялся бы над ней, ну и что? По крайней мере, им бы ничто не угрожало.

Что-то пробралось внутрь. Она ощутила давление на живот и увидела руку, проникавшую под оболочку кожи, подкожного жира и мышц.

– Твои глаза, – говорил голос. – Беременную женщину всегда можно узнать по глазам.

Фиби потянулась вниз, но рука пропала. И одеяло тоже. Сэм лежал рядом, завернутый в свое тонкое одеяло, которое они нашли на бугристом матрасе в хижине.

Это не сон, подумала Фиби, сразу же осознав нелепость положения, но прикрывая ладонью живот.

Сэм ничего не понимал в снах и раздражался, когда слушал ее пересказы.

– Я не вижу снов, – в сотый раз повторял он.

– Конечно, видишь, – отвечала Фиби. – Все видят сны, но не все помнят о них.

Едва светало, но Фиби различала силуэт в ногах их кровати. Может быть, человек-тень из ее детства вернулся снова?

Нет. Это была старуха в цветочной шляпе, и она рылась в их вещах.

Фиби заморгала, уверенная в том, что это причудливая галлюцинация, порождение ночного кошмара. Женщина повернулась и посмотрела на них.

Это был не сон.

Фиби завопила и растолкала Сэма; тот сел на кровати и потрясенно, с недоверием уставился на старуху.

Женщина подмигнула Сэму и выбежала из комнаты, едва не столкнувшись с Элиотом, который вышел из соседней спальни в одних трусах, чтобы посмотреть на причину такого переполоха. Старуха выскользнула через открытую дверь и исчезла в предрассветном сумраке.

– Что она здесь делала? – спросил Элиот.

– Копалась в наших сумках, – сказала Фиби.

– Но как она сюда попала? Я запер дверь на задвижку перед тем, как пошел спать.

Сэм подошел к двери и осмотрел ее.

– Она не взломана. – Его голос был высоким и ломким, как у маленького мальчика.

– Может быть, она залезла в окно? – предположила Эви, вышедшая в коридор вслед за Элиотом. Она была в красном шелковом кимоно и без макияжа выглядела моложе и миниатюрнее.

Сэм проверил окна. Все они были закрыты и заперты на щеколды.

«Люк под кроватью, – подумала Фиби. – Вот как она проникла сюда».

Но она больше не была ребенком. Нет никаких люков под кроватями, не существует никаких привидений. Ей пришлось напомнить себе, что она больше не верит в подобные вещи. Новая Фиби была женщиной, которой уже три года не снились кошмары. До сегодняшней ночи.

– Она что-нибудь взяла? – спросила Эви. Сэм пошел проверить, потом вернулся и сообщил, что все вещи остались на месте.

– Пожалуй, нам нужно позавтракать, а потом съездить в город и обратиться в полицию, – сказала Эви.

– Не могу поверить, что наши телефоны не работают, – проворчал Элиот, качая головой.

– Так по всему Вермонту, – сказал Сэм. – Слишком много гор и слишком мало вышек сотовой связи.

– Ладно, я приготовлю кофе, – подытожила Эви и похлопала Элиота пониже спины. – Почему бы тебе не надеть штаны?

Элиот посмотрел на свои голые ноги, как будто до него только сейчас дошло, что он не одет. Его семейные трусы были украшены надписью «Раб любви», вышитой спереди и явно не предназначавшейся для постороннего просмотра. Когда Элиот повернулся, чтобы нырнуть в спальню, Фиби заметила татуировку на его правой икре: кружок с перпендикулярной линией, упиравшейся в перевернутую четверку. Греческая буква? Символ какого-то братства? Фиби едва удалось дотянуть до конца школы, не говоря уже о колледже, поэтому она не разбиралась в таких вещах. Нужно будет спросить у Сэма.

Сэм стоял у двери и смотрел в лес.

– Кто она такая, черт бы ее побрал? – пробормотал он, перебирая пальцами коротко стриженные темные волосы. Фиби подошла сзади и помассировала его плечи. Мышцы были твердыми, как мячики для гольфа.

– Просто бедная сумасшедшая старуха, – сказала она.

Сэм покачал головой.

– Та бестолковая песенка, которую она напевала вчера вечером…

– Она явно больная. Может быть, у нее болезнь Альцгеймера, и она убрела от дома, сама не понимая того.

– Но эту песенку постоянно напевала Лиза.

Фиби разминала узлы мышц, бугрившихся на его плечах.

– Это совпадение, – прошептала она. – Многие люди знают ее.

Но в глубине души она не верила этому.

Глава 6

Лиза

7 июня, пятнадцать лет назад

– В Рилаэнсе есть феи, – объявила Лиза за завтраком. Пылинки, плававшие в воздухе, искрились и поблескивали в оконном свете. Вишенки на обоях казались необычно яркими и сочными. Хромированный стул и ножки стола сверкали на солнце. Кухня, как и большая часть дома, почти не изменилась с тех пор, как мама и тетя были маленькими девочками. Белые металлические шкафы, бледно-желтые столешницы из жаропрочного пластика под цвет обоев, с узором из ярких вишенок на кремово-желтом фоне. Простые сосновые доски на полу каждые несколько лет покрывали белой эмалью.

Мать Лизы улыбнулась, поднесла к губам чашку сладкого чая «Эрл Грей» с молоком, но ничего не сказала. Как всегда, она встала рано, позанималась йогой и приняла душ. Сегодня она надела свободные хлопковые брюки и рубашку с пуговицами в виде сосновых шишечек. Ее волосы, все еще влажные, были аккуратно причесаны. От нее пахло кольдкремом и лавандовой солью для ванной.

Если кто-то мог поверить в фей, это была мама, которая научила Лизу любить сказки и понимать магию слов «когда-то, давным-давно…». Одно из самых ранних воспоминаний Лизы было связано с матерью, читавшей «Гензеля и Гретель»: когда она произносила слова колдуньи, то натягивала на голову простыню, как старушечий платок. «Дай мне свой пальчик, девочка, – говорила она и тянулась к крошечной руке Лизы. – Ох, какой он тонкий. Слишком тонкий!»

Именно мама рассказала Лизе о Рилаэнсе и о том, что горожане лишь наполовину правы: это было зачарованное место, но его волшебство было добрым, а не злым.

– Однажды ты увидишь, – сказала она Лизе, когда расчесывала ей волосы перед сном. – Однажды ты своими глазами увидишь волшебство… если тебе повезет. Если ты поверишь.

И Лиза действительно верила. Она верила всю свою жизнь.

Теперь она затаила дыхание, ожидая продолжения. Рисовые хлопья в ее тарелке хрустели, потрескивали и лопались. Все говорит с тобой, если ты умеешь слушать.

Отец, сидевший в грязной пижаме по другую сторону стола, смотрел в свою кофейную чашку, словно видел внутри целый мир: миниатюрные города, фермы и циклоны. Он насыпал немного сахара, как будто рассыпал снег.

Лиза пока не могла услышать отца, но должен быть какой-то способ. Он находился где-то там, в другом месте. Она прислушивалась изо всех сил, но отец оставался безмолвным.

– Я видела фей, папа, – сказала она и нагнулась над столом, пытаясь заглянуть ему в глаза. Он низко опустил голову, изучая мутный кофе в своей кружке. – Мы все видели их, – добавила Лиза, немного повысив голос. Она была уверен, что его левый глаз немного прищурился.

Раньше с отцом никогда не бывало так плохо. Конечно, иногда он целыми днями не вставал с постели, не принимал душ, не ел и вообще ничего не делал. Но теперь он впервые замолчал. И казалось, что он никогда еще не был так близок к смерти.

– Почему он ничего не говорит? – накануне спросила Лиза у матери.

– Думаю, сейчас ему не до разговоров, – ответила она. – Дай ему время, Лиза. Он лишь два дня назад вернулся из больницы. Врачи говорят, что передозировка не причинила необратимого физического ущерба. Скоро он вернется в нормальное состояние.

«Кошка проглотила твой язык?»

Так отец обращался к Лизе и Сэму, когда они медлили с ответом на вопрос; обычно это означало, что им есть что скрывать.

Отец не захотел поехать с ними в Кейп-Код в День поминовения, что должно было стать предупредительным сигналом: он любил местный пляж. Отец говорил, что это место обладает тонизирующей силой.

С тех пор как Лиза себя помнила, в День поминовения они отправлялись в Кейп-Код. Хэйзел и Эви всегда ездили с ними. Они останавливались в маленьком коттедже прямо на пляже, устраивали костер, искали моллюсков, выкапывали ракушки и плавали в океане, независимо от температуры воды.

Лиза с отцом целыми днями бродила по пляжу, высматривая ракушки и красивые камушки и мастеря ожерелья из водорослей. Прошлым летом отец изготовил настоящий парик из водорослей. Он надел парик на голову и танцевал, потрясая жезлом из обглоданной водой коряги и распевая знахарскую песню. Песок на его обнаженной груди ярко искрился, а узкие, длинные ступни оставляли большой круг странных птичьих следов на пляже. Даже Хэйзел смеялась до упаду.

Отец был профессиональным гончаром. В своем гараже он оборудовал студию с плавильной печью, гончарным кругом и полками с глазурованной керамикой. Он изготавливал кружки, вазы и кубки, которые продавал в художественные галереи и магазины ремесел по всему штату. По его словам, каждое изделие его рук имело свою историю. В этом году он не захотел поехать в Кейп-Код, потому что взялся за новую работу.

– Это нечто такое, за что любой турист из Нью-Йорка будет готов отдать свою левую почку, – подмигнув, сказал он и поцеловал Лизу в макушку. – Привези мне волшебный камушек. И сливочную помадку, да побольше!

– Все изменится, когда мы вернемся, – однажды вечером на пляже сказала Эви. Они отстали от остальных и бросали камни в воду.

– Что ты имеешь в виду?

– Это слова твоего отца, он сказал их незадолго до нашего отъезда. Он утверждал, что скоро все изменится. – Эви отрешенно посмотрела вдаль и улыбнулась.

– Почему он так сказал? – поинтересовалась Лиза.

Эви пожала плечами.

– Подождем и увидим.

Когда они в прошлый вторник вернулись домой, загорелые и с подарками, то сразу позвали отца, но он не ответил, хотя его автомобиль стоял на подъездной дорожке. Сэм и Лиза побежали в спальню и стали трясти его, но он не очнулся. Мама позвонила по номеру 911. Тетя Хэйзел пощупала его пульс и собрала пустые бутылочки из-под таблеток, чтобы врачи и санитары «Скорой помощи» знали, с чем имеют дело. Они нашли на прикроватном столике его альбом для набросков; отец пользовался им для зарисовок новых идей. Лиза пролистала альбом до последней заполненной страницы, где он изобразил темную, сумрачную фигуру. Возможно, это был автопортрет, но лицо представляло собой мешанину спиралей, выведенных с такой силой, что бумага в центре порвалась.

«Знал ли он в тот день, что прощается с нами? – гадала Лиза, когда смотрела, как машина „Скорой помощи“ увозит ее отца. – Было ли это спланировано заранее? Возможно ли, что, прося привезти волшебный камушек и сливочную помадку, он втайне от всех копил таблетки и знал о том, что больше не попробует лакомства из Кейп-Код? Об этом ли он пытался сказать Эви?» Но оставался главный вопрос, от которого живот Лизы завязывался в узлы: почему он так загадочно попрощался с Эви? Почему не с ней и Сэмом? Лизе хотелось задать этот вопрос отцу. Она усиленно размышляла над случившимся, втайне надеясь, что какая-то интуитивная часть ее мозга оценит последние события и сообщит свои выводы. Но ничего не случилось.

– Феи, папа, – повторила Лиза прямо ему в ухо. На ушной раковине росли два волоска, которых она раньше не замечала и которые делали его похожим на оборотня.

– Это были всего лишь светлячки, – встрял Сэмми и тут же охнул, когда Лиза лягнула его под столом.

Эви улыбнулась. Она повесила подаренный Лизой ключ на длинный шнурок из сыромятной кожи и обернула шнурок вокруг шеи. Ключ был скрыт под рубашкой, но Лиза видела шнурок. Эви рисовала в своем альбоме кофейную чашку, но выходило неправильно: ручка была слишком большой, верхушка не круглая, а овальная.

– Ты прекрасно знаешь, что это были не светлячки, – сказала Лиза. Сэмми скорчил гримасу, а потом вернулся к своим рисовым хлопьям, методично жуя, словно робот. Сэмми не получал удовольствия от еды, и это было очень печально.

– Скажи им, Эви, – попросила Лиза.

Эви закусила губу, не отрываясь от рисунка. Скрип, скрип, скрип – чиркало ее перо. Она пририсовала к кофейной кружке руки с когтями.

– Эви! – гневно воскликнула Лиза.

– Ха! – с улыбкой произнес Сэм. – Вот тебе и надежная свидетельница!

Он рассмеялся, покачал головой и вернулся к еде. Теперь уже Лиза закусила губу. Она ему покажет! Она докажет, что феи существуют на самом деле, и заставит его проглотить свои слова.

– Ты увидишь, – прошипела Лиза. Она полезла в карман, собираясь представить зубы в качестве доказательства. Эви бросила в ее сторону предостерегающий взгляд, беззвучно прошептала «Нет!» и так угрожающе нахмурилась, что Лиза оставила зубы в кармане.

Тетя Хэйзел, которая все это время стояла у плиты спиной к ним, принесла стопку блинчиков, которые она называла оладьями.

– Кто что увидит? – спросила тетя Хэйзел. Будучи противоположностью своей сестры, она носила халат, вывернутый наизнанку, и стоптанные шлепанцы, а ее волосы извивались в разные стороны, словно змеиное гнездо. – И пока мы не отошли от этой темы, пусть кто-нибудь скажет мне, видел ли он, что случилось с банкой клубничного джема, которую я купила вчера? Вы же знаете, как Дэйв любит джем.

Тетя Хэйзел была слегка тронутой, но она умела заботиться о людях. Каждый день она готовила большой завтрак (блинчики, канадский бекон и булочки с корицей) и никогда не выходила из себя при обращении с отцом Лизы, даже когда тот ходил под себя или отказывался от еды. Она много работала в домах престарелых и привыкла иметь дело со старыми, выжившими из ума людьми. Но из-за пристрастия к выпивке она не могла долго продержаться ни на одной работе. Она слишком часто брала отгулы или появлялась на работе, распространяя вокруг запах джина. Во всяком случае, так говорила Эви, и в последний раз произошло то же самое. По словам Эви, Хэйзел вызвали на замену заболевшей сотрудницы в реабилитационную клинику «Сидер-Грув», но она так и не оправилась от вечерней выпивки. Ее немедленно уволили; как оказалось, это было к лучшему, потому что теперь Хэйзел не спешила возвращаться домой. Она могла остаться и помогать отцу Лизы, пока ему не станет лучше.

Хэйзел и Эви жили лишь в одном часе езды в обветшавшем сельском доме, где всю зиму было холодно, а летом душно. Хэйзел не нравилось водить автомобиль, поэтому они редко приезжали в гости, но если приезжали, то оставались на несколько дней, иногда на целую неделю, если Хэйзел находилась в промежутке между предыдущей и следующей работой. Сэм и Лиза редко ездили к родственникам: Филлис не одобряла, как ее сестра ведет домашнее хозяйство, и не раз жаловалась, что за последние годы сталкивалась там с постельными клопами, вшами и блохами. Детям не разрешали спускаться в подвал, потому что там якобы обитали крысы размером с мелкую кошку, которых нельзя было извести крысоловками или ядовитыми приманками. Лиза была вполне уверена, что настоящей причиной их редких визитов было пьянство Хэйзел. Когда Хэйзел приезжала к ним домой, Филлис держала ее на коротком поводке, но в привычной обстановке все маски оказывались сброшенными. Хэйзел держала бутылки повсюду, даже в туалетном бачке, как припоминала Лиза.

– Дети говорят, что в Рилаэнсе живут феи, Хэйзел, – пояснила Филлис.

– Чушь, – сказала тетя Хэйзел и одарила мать Лизы суровым взглядом, который можно было истолковать как «не надо им потакать». – Я бы сказала, что наши дети обладают чересчур активным воображением. Можно называть это проклятием или благословением, но так и есть.

С этими словами она зашаркала к холодильнику за кленовым сиропом, бормоча, что вся семейка нуждается в лечении, а не только отец семейства. Она стояла у открытой дверцы холодильника, заглядывая внутрь и копаясь там, и бормотала себе под нос.

– Вы должны были что-то оставить им, – тихо сказала мама, чтобы Хейзел не расслышала. – Феи любят дары, особенно сладости. Но только не железо. Они ненавидят все, что сделано из железа.

Лиза улыбнулась. Она не сомневалась, что мама понимает ее и знает, что нужно делать.

– Расскажи еще раз, тетя Филлис, – попросила Эви. – Что случилось с людьми, которые жили в Рилаэнсе?

Отец медленно оторвался от своей чашки, словно его голова была самой тяжелой вещью на свете. Из уголка его рта стекала тонкая струйка слюны, застревавшей в щетине на подбородке. Тетя Хэйзел поспешила по шахматному линолеумному полу обратно, с громким стуком поставила на стол сироп и сливочное масло и аккуратно промокнула лицо отца салфеткой, а потом выставила перед ним горку оладий.

– Извини, Дэйв, но джема нет. Это какая-то мистика.

– Они исчезли, – сказала мать Лизы, и ее голос прозвучал лишь немногим громче шепота. Это был ее голос для историй перед сном, которым она пользовалась с тех пор, как Лиза себя помнила. Тот самый голос, которым мать рассказывала ей «Гензеля и Гретель», «Золушку» и «Белоснежку». – Весь поселок просто исчез. Вчера они были здесь, а сегодня исчезли. На столах остались тарелки для ужина, горели камины, в конюшнях стояли лошади, а в коровниках – недоеные коровы. Все, что осталось… – голос матери стал едва слышным, – …это один-единственный ребенок. Младенец в колыбели.

– И что случилось с этим младенцем? – спросила Лиза, хотя наизусть знала эту историю.

– Его усыновила семья из нашего городка.

– И он был нашим прадедом, – сказала Эви.

Мать Лизы кивнула.

– Да, это был наш дед, Юджин О’Тул. Он построил этот дом.

– И стал городским врачом, – добавила Лиза.

– Он поступил в медицинский колледж в Бостоне, когда ему исполнилось шестнадцать лет, – сказала мать с гордой улыбкой на лице. – Этот человек мог сделать все, что угодно.

Но только не объяснить, почему он остался единственным, кто не пропал, подумала Лиза.

Мать Лизы и Хэйзел выросли под одной крышей со своим дедом Юджином и его дочерью Розой, которая была их матерью. Отец девочек ушел из семьи.

– Дом был недостаточно велик для двоих мужчин, – всегда говорила Хэйзел, но Лиза этого не понимала: дом всегда казался ей очень просторным.

Лиза никогда не встречалась со своим прадедом, умершим сразу же после свадьбы ее родителей. Однажды вечером он вышел во двор во время грозы, и его ударило молнией. Но, если он был таким умным, думала Лиза, разве он не знал, что в грозу нельзя держать в руках зонтик? С тех пор зонты в их доме находились под запретом, и Лизе не позволяли иметь даже летний зонтик.

Лиза помнила, что ее бабушка Роза была хрупкой женщиной, от которой пахло ментоловой мазью для растираний. Она перенесла инсульт, поэтому одна половина ее лица осталась неподвижной. Жила она в доме престарелых и умерла после очередного инсульта, когда Лизе было семь лет.

Иногда Лиза проходила по дому и прикасалась к вещам – к красному кухонному столу, к блюду для сладостей из молочного стекла, к курительной трубке, принадлежавшей Юджину и лежавшей на каминной полке, – и воображала, что каждый предмет наделен частицей жизненной силы и духа бабушки и прадедушки, призраками детских сущностей мамы и тети Хэйзел.

Отец оставил оладьи нетронутыми и опять свесил голову, уставившись в кофейную кружку. Это была белая кружка с красным сердечком с одной стороны и купидоном с другой. Лиза подарила ее ему на День святого Валентина несколько лет назад. Она была наполнена печенюшками в форме сердечек, а на боках красовались надписи «Сладких снов» и «Будь верен себе».

– Поешь, Дэйв, – сказала Хэйзел. – Нам нужна твоя сила.

Она наклонилась и стала нарезать оладьи.

Сэмми смотрел на отца, как человек, который видит жертву автокатастрофы и не может отвести взгляда. Мать неловко пошевельнулась на стуле и сказала:

– Хотела бы я, дети, чтобы вы были знакомы со своим прадедом. Иногда, – ее голос снова стал тихим и серьезным, как во время сказочной истории, – иногда я уверена, что вижу его частицу в каждом из вас.

Отец взял вилку, протянутую Хэйзел, и ткнул в тарелку, промахнувшись мимо оладий. Хэйзел забрала вилку и сама покормила его.

Мать Лизы поморщилась, но выдавила улыбку, когда перехватила взгляд дочери. Потом она сложила свою салфетку, отодвинула стул и сказала:

– Ну если все устроилось, то я пойду в сад и займусь прополкой.

– Все замечательно, – отозвалась Хэйзел, скармливая отцу очередной кусок. – Правда, Дэйв?

Кусок блинчика выпал у него изо рта. Лиза прикоснулась к желтому зубу у себя в кармане и подумала, каково это – сойти с ума. Все равно что выйти с зонтиком во время грозы. Или, может быть, это началось с малого, вроде мыслей о том, что кухонный стол и блюдо для сладостей зачарованы, или убежденности в том, что ты видела фей, даже если твой брат и кузина, которые были в лесу вместе с тобой, решительно отрицали это.

Глава 7

Фиби

5 июня, настоящее время

Они заканчивали завтрак из блинчиков с клубничным джемом, которые Эви называла оладьями.

– Как моя мама, помнишь? – сказала она, что вызвало у Сэма мечтательную улыбку, от которой Фиби стало грустно. Фиби сохранила очень мало теплых и пушистых воспоминаний о своем детстве, и в любом случае ей было не с кем поделиться ими. У нее не было давно утраченных кузенов, с которыми она могла бы воссоединиться. До смерти матери четыре года назад Фиби разговаривала с ней не больше двух-трех раз в год, и то потому, что мать искала деньги, а не ради воспоминаний о старинных семейных рецептах.

Фиби улыбнулась Эви. Ее собственное мрачное детство не мешало порадоваться за Сэма. Хотя Фиби и впрямь ощущала уколы зависти, она была решительно настроена не показывать этого. Эви представлялась ей выигрышным лотерейным билетом – именно тем, что требовалось Сэму, чтобы раскрыть свое прошлое. Как бы Фиби ни восхищалась его способностью забывать о минувшем и двигаться дальше, ее одолевало любопытство. Сэм хотел узнать про Лизу. Про Короля фей и тайную дверь.

Тайные двери. Люки и проходы в стенах.

Вроде того, через который проникла старуха вчера ночью.

«Прекрати», – велела себе Фиби.

– У вас была большая семья, Фиби? – спросила Эви.

– Нет, только я и мама, – с небольшой запинкой ответила Фиби. – Она умерла еще до того, как я познакомилась с Сэмом.

– Мне очень жаль, – сказала Эви и нагнулась над столом, как будто намеревалась в очередной раз обнять ее. – Вы были очень близки?

«Черт возьми, нет!» – хотела сказать Фиби. Вместо этого она покачала головой и посмотрела на свои недоеденные блинчики. Новый лихорадочный стук в дверь уберег ее от дальнейших объяснений.

– Боже! – Элиот уронил вилку. – Только не говорите, что она снова вернулась!

– Я пойду, – сказала Эви и сжала его запястье. – Может, она не так испугается, если увидит меня. А вы продолжайте завтракать.

Все замолчали, прислушиваясь к шагам Эви. Потом дверь открылась, и Эви сказала:

– Еще раз добрый день. Я могу чем-то помочь?

За этими словами последовал жуткий вопль.

Фиби сразу поняла, что женщина в цветочной шляпе вернулась и совершила нечто ужасное. Она выбежала из кухни и увидела Эви, та хваталась за бок, а по ее белой футболке расползалось кровавое пятно. Рядом стояла старуха со штопором, который вчера вечером Элиот достал из жилетного кармана и оставил на кухонном столе.

Фиби привыкла к виду крови. Когда она работала в ветеринарной клинике, то видела довольно страшные вещи: кошек и собак, попавших под автомобиль, пуделя, изуродованного питбулем, бездомную овчарку, которая на несколько дней попала в капкан и отгрызла себе ногу.

– Дай посмотреть, – сказала Фиби и протянула руку, чтобы задрать окровавленную футболку, но Эви продолжала крепко сжимать рану.

– Со мной все в порядке, – отозвалась Эви, несмотря на внезапную бледность. – Рана неглубокая. Лучше догони ее!

Страницы: «« 12345 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Вот список мой стихов,Который дружеству быть может драгоценен.Я добрым гением уверен,Что в сем Деда...
«Был девятый час утра.К подъезду большого меблированного дома, расположившегося на одной из централь...
«В знойный, ясный июльский день 1768 года, по Луговой улице (ныне Морская), что прилегала к Невскому...
«Эхъ, молодость, молодость! Широко ты, словно полая вода, разливаешься по необнимаемымъ очами долина...
«Закутавшись в теплые шубы, теплые сапоги и теплые шарфы, семейство уселось в карету. Был второй ден...
«Наступала весна. Мартовское солнце ярко светит и заметно согревает. Под его живительными лучами сне...