Кто посеял ветер Нойхаус Неле
Это был предпоследний день пятидневной «Confrence international sur le changements climatiques»[20], которая проходила в здании казино города Довиль в Нормандии. Все поздравляли ее с успешным докладом, а она радовалась тому, что проведет вечер и ночь с Дирком. Ей столько нужно было рассказать ему. Она находилась в приподнятом настроении.
После ужина Дирк взял ее за руку и очень серьезно посмотрел на нее своими глазами цвета морской волны. У Анны вдруг невольно мелькнула безумная мысль, что он сейчас сделает ей предложение, чего она так долго ждала. Десять лет тайной связи — более чем достаточно, и дом в Потсдаме с нетерпением ждал своих обитателей.
— Ты моя лучшая сотрудница, Анна, тебе это хорошо известно, — сказал он, и она замерла в ожидании. — Без тебя я не достиг бы того, чего достиг. Я тебе очень благодарен. И поэтому ты должна узнать первой.
Он перевел дух. Его пальцы нежно гладили ее руку.
— В начале сентября у нас с Беттиной свадьба.
Эти слова явились для нее пощечиной. Анна с недоумением воззрилась на него. Беттина? Что могла значить для него эта невзрачная женщина, которую она считала серой мышью и едва замечала, когда та в прошедшем году приезжала с визитом в институт из Шварцвальда? Она не имела никакого отношения к его жизни, поскольку не жила в Берлине!
«А как же я?» — хотела спросить она, но не смогла вымолвить ни слова.
В эти ужасные мгновения она испытывала не ярость, только душевную боль от страшного унижения, от осознания того, что так обманулась в нем. Земля заколебалась у нее под ногами, и возникло ощущение, будто она сейчас провалится в преисподнюю. Ведь это она отыскала белую виллу на берегу Хайлигензее, она руководила ее реконструкцией, она провела многие часы с архитекторами и рабочими в доме, где собиралась жить вместе с Дирком… И теперь он женится на другой!
Оказывается, все эти годы она обманывала себя. Ослепленная своей любовью, она жила пустыми иллюзиями! Для Дирка Айзенхута она была лишь сотрудницей, лучшей лошадью в конюшне, неустанным трудом наполнявшей кассу института, а стало быть, и его собственные карманы, удобной любовницей, которая всегда находилась рядом, когда у него возникала потребность в обществе и сексе.
Он вдруг стал ей отвратителен. Анна нашла какой-то предлог, поднялась из-за стола и покинула ресторан. Прочь, прочь! Ничего не видя и не слыша от боли, она выбежала из отеля и попала прямо в объятия мужчины, который помешал ей броситься под колеса первого же проезжавшего мимо автомобиля.
— Отпустите меня! — прошептала она, но мужчина крепко держал ее.
И тут она узнала в нем Сьерана О’Салливана. Этот журналист принадлежал к числу самых жестких критиков Дирка, и поэтому она никогда с ним не разговаривала. Однако она встречала его на нескольких конгрессах. Месяца два назад он даже сунул ей в руку свою визитную карточку, которую она потом порвала. Теперь же Сьеран появился очень кстати.
Четверг, 14 мая 2009 года
— Все понятно. Большое спасибо. — Пия записала цифры в блокнот. — Вы нам очень помогли.
Она повесила трубку и просмотрела свои записи. Отец Яниса Теодоракиса действительно был доставлен в психиатрическую клинику в Ридштадте в ночь со вторника на среду. Потребовалась определенная сила убеждения, но ей в конце концов удалось выяснить у дежурного врача точное время его поступления: четверть третьего утра среды. Согласно утверждению хозяина «Кроне», после ссоры с Хиртрайтером Теодоракис покинул ресторан около девяти, а Хиртрайтер с графом Боденштайном оставались примерно до половины одиннадцатого. На парковочной площадке их поджидал незнакомый мужчина, а по сведениям старшего полицейского Алоиза Брадля, его многочисленная родня видела в Рабенхофе Фрауке Хиртрайтер. Сколько она там пробыла, неизвестно.
Пия почесала задумчиво голову и попыталась представить, что могло произойти в усадьбе. Может быть, после ссоры в «Кроне» Теодоракис поехал в Рабенхоф, чтобы дождаться там Хиртрайтера? Встретился там с Фрауке и пил с ней коньяк? Или она уехала до его прибытия, а он пил коньяк позже с Людвигом Хиртрайтером, после чего они снова поссорились? Может быть, Теодоракис, придя в ярость, принудил старика открыть оружейный шкаф, достал из него ружье и пистолет, отвел Хиртрайтера на луг и застрелил? А потом уехал в Бюттельборн? Хм. Интересно, сколько времени занимает дорога от Эльхальтена до Бюттельборна?
Пия открыла карты Гугла .По шоссе А3 расстояние между этими двумя пунктами составляло 53,6 километра, и преодолевалось оно за 39 минут. Черт возьми! Он вполне мог успеть, хотя и впритык, и оснований для получения санкции на обыск в его доме было явно недостаточно. Теперь ей следовало позаботиться о проверке алиби Теодоракиса на ночь пятницы.
— Как дела? — В кабинет вошел Кай Остерманн и грузно опустился на стул, стоявший возле ее письменного стола. — Продвинулась вперед?
— Не особенно, — буркнула Пия. — Когда явится Теодоракис, я сниму у него отпечатки пальцев и возьму слюну на анализ. Что тебе удалось выяснить?
— Согласно информации, полученной из банков братьев Хиртрайтеров, они являются полными банкротами. Я только что разговаривал по телефону с судебным исполнителем. Завтра должно быть описано имущество Маттиаса Хиртрайтера. Его брату в ближайшее время грозит то же самое.
— Мотив налицо.
— Совершенно верно. И алиби их весьма неубедительны.
Они распределили обязанности. Пия должна была допросить Теодоракиса, Остерманн братьев и сестру Хиртрайтер, а Катрин и Кем отправились в отделение судебной медицины, поскольку у Пии не было ни малейшего желания видеться с Хеннингом и опять лишиться чувств в секционном зале. В проеме приоткрытой двери показалась голова Боденштайна.
— Доброе утро, — сказал он. — Пия, зайди, пожалуйста, на минутку ко мне в кабинет.
Пия кивнула и поднялась со стула. В семь часов утра Боденштайн прислал ей эсэмэс-сообщение, в котором предупреждал, что задержится. После всего, что ему довелось пережить вчера, она поняла бы его, если бы он не появился сегодня вообще.
Катастрофа в Эльхальтене была главной темой на радио и телевидении. Все газеты вышли с заголовками, сообщавшими об одном погибшем и сорока четырех пострадавших. Пия, Кем и Катрин были непосредственными свидетелями этого ужасного события, а Боденштайн на себе испытал все прелести массовой паники, оставившей следы на его теле.
Пия вошла в кабинет Боденштайна и закрыла за собой дверь. Его бледное, осунувшееся лицо с мешками под глазами подтвердило ее опасения. Правда, свежевыглаженный костюм и галстук были, как всегда, безупречны.
— Совсем недавно Хиртрайтер вручил моему отцу конверт и попросил хранить его, — сообщил он ей, садясь за свой письменный стол. — Тот должен был передать этот конверт нотариусу в случае смерти Хиртрайтера.
— Завещание? — с любопытством осведомилась Пия.
— Возможно.
— Как так? — удивилась Пия — И вы с отцом не поинтересовались содержимым конверта?
— Ты ведь наверняка слышала когда-нибудь о тайне переписки, или нет? — спросил Оливер, подняв брови. — Кроме того, конверт был запечатан самым что ни на есть старомодным образом, с помощью сургуча.
Раздался телефонный звонок. Он вздохнул и поднял трубку.
— А, профессор Кронлаге. Доброе утро.
Боденштайн сделал Пии знак подойти ближе и нажал кнопку громкой связи.
— Привет, Томми, — обратилась она к профессору Томасу Кронлаге, шефу Хеннинга.
— Привет, Пия, — ответил руководитель Франкфуртского института судебной медицины. — Как дела?
— Спасибо, хорошо. Надеюсь, у тебя тоже.
— Пока ничего. Итак: смерть наступила между 23.00 и 0.00, и причиной ее послужил выстрел в лицо.
— Ты можешь сказать, в какой последовательности были произведены выстрелы? — спросила Пия. — Сначала в лицо и потом в нижнюю часть тела или наоборот?
— Думаю, сначала в нижнюю часть тела, — ответил Кронлаге. — Об этом свидетельствует тот факт, что он потерял много крови. Выстрел в нижнюю часть тела повредил arteria iliaca internaи arteria iliaca externa. Кроме того, представляют интерес также ушибы поверхности передней части тела и плеч, а также переломы ребер.
Пия обменялась с шефом взглядом.
— Ушибы?
— Они могли быть причинены ударами руками или ногами либо тупым предметом вроде ружейного приклада. Удары были мощными, иначе ребра не сломались бы так легко.
— Эти удары были прижизненными или посмертными?
— Трудно сказать. Незадолго до смерти или сразу после ее наступления.
Состояние аффекта?
— Убийца был довольно силен, — сказал Кронлаге.
— Или разъярен, — отозвалась Пия и подумала о Теодоракисе, которого его бывший шеф характеризовал как холерика.
— Очень может быть. Ярость придает силы.
— У него нет повреждений, свидетельствующих о самообороне? — спросил Боденштайн.
— Нет, никаких. На лице и в области таза покойного мы обнаружили незначительные следы ДНК животного. Сегодня утром его кровь содержала 1,3 промилле алкоголя. Следовательно, в ночь на среду его содержание составляло около 1,7 промилле.
— Спасибо, господин профессор, — поблагодарил его Боденштайн. — Благодаря этой информации мы значительно продвинулись вперед.
— Всегда рад помочь, — сказал Кронлаге. — Я сделал свое дело, теперь ваша очередь. Кстати, Пия…
— Да?
— Вчера Хеннинг явился в институт, сказал, что ему нужен отпуск на пару дней, и исчез. Поэтому и сегодня вскрытие производил я. Ты не знаешь, что у него случилось?
— Похоже, знаю, — ответила Пия, догадавшись, куда так торопился Хеннинг. — Думаю, он поехал в Каноссу[21].
Утром в магазине побывали несколько покупателей, и среди них были члены общественного инициативного комитета. Естественно, все говорили, главным образом, о трагедии в «Даттенбаххалле» и смерти Людвига. Фрауке так и не появилась, и ее автомобиль во дворе тоже отсутствовал. Вероятно, она хлопотала по поводу похорон отца и наследства, поэтому сроки заказов собачьего салона отменяла по телефону Ника. Когда она уходила из дома, Рики все еще спала на диване, и это ее вполне устраивало. Она испытывала угрызения совести из-за того, что произошло этой ночью. Не то чтобы Ника раскаивалась в том, что переспала с Янисом — она сделала это исключительно по соображениям целесообразности, поскольку обнаружила в принадлежавшем ему компьютере, которым тайно пользовалась в его отсутствие, нечто, вызвавшее у нее тревогу.
Для специалиста по информационным технологиям Янис был на редкость небрежен. Он никогда не чистил историю поиска в браузере, и в результате Ника имела возможность определять, какие сайты он посещал. Ее поразило, когда она узнала, с какой тщательностью он собирал сведения о ней.
Самое позднее позавчера Янис уже знал, кем она является в действительности и каково ее настоящее имя. Почему он не сказал ей об этом прямо в лицо? Инстинктивная неприязнь к нему уступила место страху, и Нике пришел в голову только один способ, с помощью которого она могла защититься от него. Янис с готовностью проглотил наживку, спустился в подвал и овладел ею, в то время как этажом выше спала ее подруга.
Ника огляделась. Заказы она приняла еще в начале рабочего дня, и теперь, поскольку больше делать было нечего, принялась протирать стеклянную входную дверь. К сожалению, большинство посетителей имели дурную привычку толкать дверь рукой вместо того, чтобы браться за ручку.
Ей так и не удалось узнать, почему уголовная полиция интересуется Янисом. В постели они почти не разговаривали. Он довольно быстро уснул, она лежала рядом с ним и думала о другом мужчине.
Едва Ника закончила с дверью, как с Кирхштрассе во двор въехал автомобиль Рики. Спустя минуту она вошла в магазин через заднюю дверь, собаки опередили ее и радостно поприветствовали Нику. Рики выглядела уставшей и грустной. Похоже, смерть Хиртрайтера произвела на нее тяжелое впечатление. Удивительно, и это после всего того, что он высказал в ее адрес. У Рики было поистине мягкое сердце.
— Хочешь кофе? — спросила Ника.
Рики уныло покачала головой, закурила сигарету, прошла в офис и села на стул. Ника налила себе кофе и добавила в чашку немного молока.
— Мне кажется, у Яниса другая женщина, — неожиданно нарушила молчание Рики.
Ника испуганно пожала плечами.
— С чего ты взяла? — Она поднесла чашку к губам и подула на горячую жидкость, не спуская глаз с Рики.
— Вчера во время допроса полицейские спрашивали его, где он был ночью во вторник и в пятницу, — сказала Рики. — И он рассказывал невероятные истории о своем отце, которого отправили в сумасшедший дом. Это неправда. Его не было дома. Ни во вторник, ни в пятницу.
Рики затушила сигарету в переполненной окурками пепельнице.
— Я и понятия не имела, что его отец болен. В пятницу он помогал матери в ее ресторане. Почему он не сказал мне об этом? Почему у него от меня тайны? — Она с трудом сдерживала слезы. — Я не верю этим его историям. Он наверняка был у другой женщины. Ах, Ника, для меня невыносима мысль, что он… что он может бросить меня ради другой. Тогда с Йохеном тоже начиналось с этого. Еще раз я не переживу подобное!
Ника воздержалась от комментариев. Она старалась заглушить в себе укоры совести. Это был всего лишь ни к чему не обязывающий секс, не более того. Из-за нее Янис никогда не бросит Рики.
— Ах, Ника, — прошептала Рики прерывающимся голосом со слезами в глазах. — Как же замечательно, что ты у меня есть и я могу с тобой поговорить!
— Да, замечательно, — пробормотала Ника, чувствуя себя предательницей.
— Наконец-то закончилась эта канитель с парком ветрогенераторов. — Рики вытерла пальцами с глаз расплывшуюся тушь. — Теперь у нас с Янисом будет больше времени друг для друга.
Ни слова о событиях на собрании общественности и о том, почему полицейские допрашивали Яниса. Но вообще-то хорошо, что Рики была так сосредоточена на своих проблемах. С самого начала она не задавала Нике никаких вопросов, поскольку ее просто не интересовало, что происходит в жизни других людей. Фрауке с ее неуемным любопытством представляла гораздо б ольшую опасность, но сейчас у нее были другие заботы.
Зазвенел колокольчик на входной двери. Старый доктор Бекман, всегда желавший, чтобы его обслуживала исключительно Рики, побрел к кассе.
— Сказать ему, что тебя нет? — спросила Ника.
— Нет-нет. — Рики поднялась со стула и одернула платье. — Я обслужу его. — Она взглянула на Нику и крепко обняла ее и прошептала: — Спасибо тебе. За всё.
Спустя несколько секунд она уже излучала улыбку и сыпала шутками до тех пор, пока старый доктор не ушел восвояси, нагруженный покупками и безмерно счастливый. Глядя на нее, никто не смог бы представить себе, что эта привлекательная женщина совершенно не уверена в себе и жалуется на мужчину, который явно что-то от нее скрывает. В принципе, ей безразлично, обманывает ее Янис или нет. Главное, он никогда не бросит ее.
Пия проехала мимо «Даттенбаххалле», чья парковочная площадка была все еще огорожена, и повернула на Нонненвальдштрассе, которая через несколько сотен метров переходила в проселочную дорогу, ведущую в Рабенхоф. Она еще раз побеседовала с владельцем «Кроне» и двумя членами совета общественного инициативного комитета и не смогла побороть искушение нанести краткий визит в Рабенхоф. Ключ от входной двери Пия позаимствовала у коллеги Крёгера. По дороге она размышляла о событиях прошедшей ночи. Кристоф сидел на кухне, когда Кирххоф в начале второго вернулась домой. Она была готова к граду упреков и ссоре, но он просто обнял ее и не произнес ни слова по поводу нарушенной договоренности. Только сказал, что не находил себе места, беспокоясь за нее и представляя, какой опасности она могла подвергаться. Его первая жена умерла от инсульта, оставив ему троих маленьких детей. Естественно, теперь он боялся потерять и Пию. Кристофу не нравилась ее работа — ей это было хорошо известно, — хотя никогда об этом не говорил. Но хотя все и обошлось, спала она беспокойно, и ей всю ночь снились говорящие вороны, Кристоф, Инка Хансен и ее шеф.
Пия въехала в Рабенхоф вслед за бордово-красным «Ауди Q7». К ее удивлению, окна дома были широко распахнуты. Она вышла из автомобиля, поднялась по ступеням лестницы и остановилась перед запертой дверью. Печать на ней была нетронутой. Пия разрезала ее с помощью ключа и тихо открыла дверь.
В гостиной, вопреки законности, производили обыск братья Хиртрайтеры. Некоторое время Пия стояла на пороге, наблюдая за ними.
— Интересно, где только старик мог спрятать барахло, — проворчал старший, пытавшийся вскрыть с помощью стамески секретер из ореха. — Не так-то просто взломать этот шкаф!
Его брат сидел спиной к двери за столом и перелистывал бумаги в папке.
— Здесь тоже нет. Проклятье! — Он небрежно бросил папку на пол рядом с собой. — Он хранил всякое дерьмо, даже квитанции на бензин за 1986 год!
Подлинный траур выглядит иначе, подумала Пия. Она кашлянула.
— Можно узнать, что вы здесь ищете? — осведомилась она.
Братья воззрились на нее с выражением страха, смешанного с чувством вины. Грегор выронил стамеску. Он первым вновь обрел дар речи и не стал утруждать себя ложью.
— Завещание нашего отца, — ответил он.
— Дом пока еще опечатан. — Пия испытующе смотрела на братьев. — Вы не имеете никакого права находиться здесь.
— Говоря откровенно, — возразил Грегор, — мне это совершенно безразлично. Нам срочно нужны кое-какие документы.
— На вас давит «ВиндПро»?
Маттиас опустил голову, его брат пожал плечами.
— Зачем я вам буду рассказывать сказки? Да. Нам назначили срок, — признался он. — Речь идет об очень больших деньгах, которыми мы сможем хорошо распорядиться.
— Смерть вашего отца пришлась вам как нельзя кстати, — заметила Пия.
Брови Грегора поползли вверх.
— Наш отец, — заявил он, — был упрямым, неразумным эгоистом, для которого благополучие зверья имело гораздо большее значение, нежели благополучие собственных детей. Этот луг не очень-то был ему нужен, и, отказываясь продавать его «ВиндПро», он просто хотел досадить нам. Это в его стиле. Он был отвратительным человеком — надменным, подлым садистом. Мне совершенно не жаль этого негодяя, но я его не убивал.
— Кто же тогда?
— Полдеревни точило на него зубы, — сказал он. — Наш отец с наслаждением разрушал семьи и судьбы. Он чувствовал свое призвание в том, чтобы играть роль высшей моральной инстанции.
— Очень интересно. Вы можете назвать конкретные имена?
— Откройте телефонную книгу и увидите нужные вам имена, от А до Z, — язвительно заметил Маттиас.
— Тогда давайте начнем с вас, — предложила Пия. — Где вы находились в тот вечер, когда был застрелен ваш отец?
— Я задержался на работе, — ответил Маттиас. — Потом зашел перекусить в «Ле Журналь» в Кенигштайне.
— До которого часа вы там были? Кто может подтвердить это?
— Я там просидел до закрытия. Было что-то около часа или половины второго. Это может подтвердить владелица заведения — мы с ней пили вино после того, как ушли последние посетители.
— Хм. А вы? — Пия перевела взгляд на старшего брата.
— В тот вечер мы были у родителей жены. Мой тесть торжественно отмечал свой шестьдесят пятый день рождения.
— Где? И как долго вы там пробыли?
— В Хефтрихе. Мы приехали туда около семи, а уехали далеко за полночь.
Хефтрих находился не более чем в десяти минутах езды от Эльхальтена. Во время празднования дня рождения вряд ли кто-нибудь заметил бы отсутствие одного гостя в течение не столь продолжительного времени. Пия записала имена и адреса родителей жены Грегора.
— Где сейчас находится ваша сестра? Ей известно, чем вы здесь занимаетесь? — спросила она.
— Мы хотели сообщить ей, но она не подходит к телефону, — сказал Маттиас. — А мобильника у нее нет.
— Понятно. Каким образом вы проникли в дом?
Братья переглянулись.
— В доме есть что-то вроде заднего входа, — неохотно пояснил Грегор.
Пия пошла вслед за ним по темному коридору. Неожиданно она насторожилась.
— Что это такое?
Она включила свет. Грегор обернулся. Перила деревянной лестницы, ведущей на мансарду, были сломаны, всюду на полу валялись черные перья, отливавшие металлическим блеском. Пия присела на корточки.
— Здесь кровь, — констатировала она и затем указала на косяк двери спальни. — И здесь тоже.
Она вынула из кармана куртки латексные перчатки, натянула их на руки и ткнула указательным пальцем в темное пятно. Однозначно, кровь. Не совсем свежая, но еще не засохшая.
— Неужели вам не бросилось это в глаза, когда вы проходили здесь?
— Нет, — сказал Грегор.
В коридор выглянул его брат.
— Что там, наверху? — поинтересовалась Пия.
— Гостевая комната. Наши детские комнаты. И кладовая.
— Подождите здесь, — сказала она братьям. — Я посмотрю сама.
Она осторожно поднялась по ступенькам лестницы и вдруг оказалась в 70-х годах прошлого столетия. Две из трех детских и гостевая комната, имевшие наклонные потолки, были отделаны панелями из сосновой древесины и полностью обставлены. На стенах висели пожелтевшие от времени плакаты с фотографиями рок-групп, участники которых, должно быть, уже жили в домах престарелых, если не успели умереть от передозировки наркотиков. На мебели лежал толстый слой пыли, копившейся десятилетиями. Даже крошечная ванная была выдержана в изысканном стиле 70-х годов: бежевая кафельная плитка в цветочках, унитаз, ванна и раковина из коричневого фарфора. Только одна комната имела современный вид: вместо паркета и ковров пол устилал ламинат, а стены были обклеены обоями «рауфазер»[22]. Открытая дверь кладовой, располагавшейся в конце коридора, была зафиксирована с помощью деревянного клина. Слуховое окно тоже было открыто. Пол прихожей покрывали черные перья, а под окном он был усеян птичьим пометом. Вероятно, через него ручной ворон Людвига Хиртрайтера покидал дом и возвращался в него. То, что птица таких размеров могла свободно летать по дому, представлялось странным, но это объясняло наличие следов у подножия лестницы. Ворон находился в доме. Должно быть, он на кого-то напал, и Пия догадывалась, на кого. Спускаясь вниз, она достала мобильник и, нажав кнопку краткого набора, набрала номер Крёгера, который тут же ответил.
— Кристиан, ты мне нужен, — сказала Пия. — Немедленно.
— Я много лет мечтал услышать от тебя эти слова, — ответил Крёгер, явно пребывавший в хорошем расположении духа, что само по себе было удивительно. — Правда, боюсь, что нужен я тебе исключительно по службе…
— Ты правильно боишься, — сухо произнесла Пия. — Я нахожусь в Рабенхофе, недалеко от Эльхальтена. Здесь всё в крови. Я жду тебя. Да, пошли автомобиль к Фрауке Хиртрайтер на Кирхштрассе в Кенигштайне.
Осторожно, чтобы не уничтожить следы, Пия спустилась вниз, где у подножия лестницы ее послушно ждал Грегор, и проследовала за ним и его братом через дверь из матового стекла в маленькую темную комнату, стены которой были выложены кафельной плиткой до потолка.
— Мы туда заходили. — Грегор кивнул в сторону ржавой двери. — Она была не заперта.
— Когда это было? — Пия осмотрела пол и дверь комнаты. На желтоватой плитке пола она заметила капли крови. — Кровь пролита около двух часов назад. Когда в последний раз вы разговаривали со своей сестрой?
— Вчера. Точнее сказать затрудняюсь.
— Могла она после этого прийти сюда?
— Вполне. — Грегор кивнул с мрачным видом. — Я не удивлюсь, если выяснится, что она была здесь.
Они вышли через дверь в заросший сад. Пия огляделась. Бочка, до краев наполненная дождевой водой, рядом ржавая решетка с розами, опиравшаяся о стену дома. Кусты сирени в цвету источали тяжелый, пьянящий аромат. Среди травы виднелась тропинка, ведущая во двор.
— Итак, — произнесла Пия решительным тоном. — Прошу вас обоих следовать за мной в комиссариат.
— Прямо сейчас? Это не иначе как шутка! — запротестовал Грегор.
— Я очень редко шучу, когда речь идет о серьезных вещах, — холодно сказала Пия. — В связи с убийством вашего отца есть вопросы, на которые я до сих пор не получила удовлетворительных ответов.
— Но у меня неотложные дела… — начал было Маттиас.
— В таком случае вам не следовало тратить время на обыск в опечатанном доме, — резко оборвала его Пия. — Пойдемте.
Получив подкрепление в лице коллег из других отделов, Кем Алтунай и Катрин Фахингер все утро провели в беседах с членами правления общественного инициативного комитета. Все они подтвердили то, что рассказал Пии хозяин «Кроне». Во вторник вечером Янис и Людвиг Хиртрайтер сильно повздорили. Еще в понедельник Янис вызвал гнев Хиртрайтера тем, что самовольно перенес время съемки телевизионного интервью на более ранний срок, в результате чего Людвиг не смог выступить. Во вторник ссора между ними вспыхнула еще и из-за того, что Теодоракис рассказал остальным членам правления, сколько руководство «ВиндПро» предложило Хиртрайтеру за его луг. До сих пор тот скрывал размер этой суммы от своих друзей.
— Они думали, что она составляет пятьдесят-шестьдесят тысяч евро, но никак не три миллиона, — сказал Кем Алтунай. — И после этого никто не хотел верить заявлениям Хиртрайтера, что он ни в коем случае не продаст луг. Отказав ему в доверии, они решили послать в президиум Теодоракиса.
Деспотический стиль руководства, свойственный Хиртрайтеру, и без того никому не нравился. Он не желал прислушиваться к мнениям других и зачастую вел себя неподобающим образом, прибегая к оскорбительным выражениям, особенно в отношении женщин.
Людвиг Хиртрайтер, вне всякого сомнения, был самой непопулярной личностью в Эльхальтене. Он заседал в правлениях всех существующих организаций и не оставлял представителям молодого поколения никаких шансов. Каких-то пару недель назад против него возник заговор в спортивном обществе. После того, как он не удался, двадцать три члена в тот же день вышли из общества.
— Есть люди, которые ненавидели его лютой ненавистью, — заключила Катрин.
— Человека не убивают только из-за того, что не хотят видеть его в составе правления организации, — возразил Боденштайн.
— Хиртрайтер не церемонился с людьми, — сказал Кем. — Он разрушал браки, делая достоянием общественности тайные любовные связи, и подорвал репутацию католического пастора, заявив, будто тот пытается соблазнить служку. Я думаю, он насолил многим.
В комнате на некоторое время повисла тишина. Все погрузились в размышления.
— Хиртрайтеры получат три миллиона евро, если продадут луг «ВиндПро», — нарушила молчание Пия. — Возможно, они поручили кому-нибудь сделать за них грязную работу — убрать с дороги старика.
— Нашли киллера?
— Не исключено. За деньги можно найти все, что угодно. В том числе и киллера.
— Думаешь, это человек, который поджидал Хиртрайтера на парковочной площадке? — Боденштайн задумчиво наморщил лоб.
— Возможно. — Пия кивнула. — Автомобиль, который Фрауке Хиртрайтер якобы видела во дворе, может оказаться выдумкой. Но человека на парковочной площадке твой отец вряд ли выдумал.
— К сожалению, больше никто его не видел, — сказал Кем. — Мы опросили всех.
Боденштайн бросил взгляд на доску, на которой висели фотографии Рольфа Гроссмана, Людвига Хиртрайтера и мест обнаружения их тел. Во главе списка подозреваемых значился Теодоракис, которого его бывшие шефы и члены общественного инициативного комитета характеризовали как холерика — вспыльчивого, импульсивного человека. Может быть, он подкараулил Хиртрайтера спустя два часа после окончания совещания, во время которого тот оскорбил его вместе с подругой, и убил? Эта версия не выдерживала критики. Холерики убивают сразу, придя в состоянии аффекта, а не лежат часами в засаде. Кроме того, у Теодоракиса отсутствовал реальный мотив для убийства Хиртрайтера, поскольку он уже и так успешно оттеснил его в правлении общественного инициативного комитета на задний план.
Нет, Пия права. Это был либо человек, одержимый ненавистью, либо профессионал. Им нужно искать того, кто ждал Хиртрайтера на парковочной площадке.
— Поезжайте еще раз в Эльхальтен, — принял решение Боденштайн после короткого раздумья. — Поговорите с людьми, живущими вблизи «Кроне», и в первую очередь с владельцами собак, которые выгуливают своих питомцев вечерами. Наверняка кто-нибудь видел этого человека.
Пия взглянула на часы. Хиртрайтеры уже почти три часа мариновались в комнате для допросов. Ими занимались сотрудники отдела криминалистики. Процедура забора образцов слюны вызвала у них шок. Прежде чем допрашивать их, Пия хотела ознакомиться с результатами следственных действий Крёгера в доме Рабенхофа. Между тем выяснилось, что Фрауке Хиртрайтер не появлялась ни у себя дома, ни в зоомагазине, ни в приюте для животных. Отсутствовали и следы принадлежавшего ей автомобиля, а поскольку у нее не было мобильного телефона, установить ее местонахождение не представлялось возможным. Пия предположила, что она тем же путем, что и ее братья, проникла в дом, где имела неприятную встречу с вороном. Кирххоф вспомнила шутливое замечание Кема по поводу того, что если бы ворон не исключался из числа свидетелей, то непременно опознал бы убийцу во время очной ставки. А что, если птица именно это и сделала? У нее по спине побежали мурашки.
— Пия!
Голос Боденштайна заставил ее вздрогнуть. Она отогнала от себя нелепую мысль.
— Что ты намереваешься делать с братьями Хиртрайтерами?
— Окажу на них давление, поскольку считаю, что они решили каким-то образом устранить свою сестру, дабы наследство досталось только им.
— Ты уже проверила их алиби?
— Разумеется. Они представляются правдоподобными, но только на первый взгляд. Маттиас покинул свой офис в двадцать минут седьмого и больше там не появлялся, о чем мне сообщил его бухгалтер, который находился там до половины одиннадцатого вместе с консультантом по налогам. Они ждали Маттиаса, но он так и не вернулся. В «Ле Журналь» в Кенигштайне он пробыл до половины второго, но появился там без четверти двенадцать. На пять с половиной часов алиби у него отсутствует.
— А брат номер два?
— Среди прочих я позвонила коллеге Брадлю из полицейского участка в Кенигштайне. Он был приглашен на вечеринку к тестю Хитрайтера и пришел туда в тот самый момент, когда Грегор сел в свой автомобиль и уехал. Якобы за сигаретами. При этом он не курит.
— Что побудило тебя позвонить коллеге из Кенигштайна? — Остерманн в недоумении покачал головой.
Пия улыбнулась и постучала себя пальцем по лбу.
— Все очень просто, — сказала она. — Грегор Хиртрайтер сказал мне, что его тестя зовут Эрвин Шмиттманн и что он отмечал день рождения в здании своей фирмы. Я сразу вспомнила, что ему принадлежит фирма «Ландхандель» в Хефтрихе, куда мне не раз доводилось приезжать за кормом для лошадей и опилками. А с коллегой Брадлем я уже встречалась пару раз и беседовала с ним. Он мне рассказывал, что соседствует со Шмиттманном и на протяжении многих лет помогает ему заготавливать сено. Я подумала, что он наверняка должен был присутствовать на праздновании шестьдесят пятого дня рождения своего соседа.
— Непостижимо, — изумился Кем Алтунай.
На остальных этот рассказ тоже произвел впечатление.
— Госпожа Кирххоф заслужила звездочку, — ухмыльнулся Остерманн. — Великолепно, Пия. Он, случайно, не обратил внимания, когда Хиртрайтер вернулся?
— Разумеется, обратил. — Пия откинулась назад, и на ее лице заиграла довольная улыбка. — Без десяти двенадцать. Без сигарет. Зато с каким-то барахлом.
— Мотив, средство, возможность — все имеется в наличии! — воскликнул Остерманн. — Этого вполне достаточно для получения санкции на обыск. Что ты думаешь об этом, шеф?
Боденштайн ничего об этом не думал. С сосредоточенным выражением лица он постукивал пальцами по своему новому айфону, который обожал.
— И что же Хиртрайтер привез с собой? — поинтересовался он, давая понять, что следит за разговором. — Если это сделали братья, вряд ли они принесли бы орудие убийства в дом. Поговорите с ними еще раз. Если они не представят абсолютно достоверные объяснения, где в действительности находились в тот вечер, мы запросим санкцию на арест.
— Ты не хочешь присутствовать при этом? — осведомилась Пия.
— Я поеду в Кенигштайн и наведу в зоомагазине справки о Фрауке Хиртрайтер, — сказал Оливер, не замечая удивления Пии. — Объявите ее и принадлежащий ей автомобиль в розыск. Как только появятся какие-нибудь новости, сразу звоните мне. Увидимся завтра утром.
Было около пяти, когда Боденштайн перешагнул порог «Рая для животных» на Кирхштрассе. Целых четверть часа он просидел в автомобиле, борясь с собой.
Вдруг Ника подумает, будто расспросы о Фрауке лишь благовидный предлог, пусть даже это и было бы ему безразлично? Безусловно, он хотел увидеться с ней, хотя и боялся этой встречи. Интересно, что она думает о нем после того, как вчера он предстал перед ней в столь плачевном виде? Боденштайн привык быть хозяином положения, а вчера он им явно не был. Образ Ники прочно ассоциировался у него с воспоминаниями об этих ужасных событиях. Ему не следовало разговаривать с ней. Нужно было преодолеть смятение чувств и внести в них ясность. Может быть, он просто испытывал к ней чувство благодарности, или желание увидеть ее имело какую-то иную причину?
Подойдя к стеклянной двери, Оливер остановился, сделал глубокий вдох и вошел в магазин. Раздался звон дверного колокольчика, и спустя несколько секунд за прилавком появилась Ника. По ее лицу пробежала радостная улыбка, и он был уверен, что ему это не показалось. Между ними, вне всякого сомнения, возникла какая-то связь, и она тоже чувствовала это.
— Привет, — произнес он с некоторым стеснением. Ее лицо без малейших признаков косметики выглядело скорее строгим, даже суровым, нежели красивым. Нос казался слишком крупным, рот — слишком широким, но было в ней что-то особенное, своеобразное. Он испытал облегчение, поскольку в глубине души опасался, что при свете дня она ему не понравится. Однако Оливеру нравилось даже ее не совсем обычное одеяние: потертое джинсовое платье, бесформенная хлопчатобумажная куртка и гимнастические тапочки на босу ногу. Судя по всему, кокетство не принадлежало к числу выдающихся качеств ее характера.
— Привет, — сдержанно ответила Ника. — Как ваши дела?
— Спасибо, хорошо. — Он вспомнил слова, которые собирался сказать ей: Вы спасли мне жизнь. Никогда этого не забуду. Я у вас в неоплатном долгу.Теперь они казались ему высокопарными и банальными.
— Рада слышать. — Его смущение передалось ей, и она мгновенно посерьезнела. — Чем могу быть вам полезной?
Боденштайн взял себя в руки.
— Мы разыскиваем Фрауке Хиртрайтер, — сказал он. — Вы не знаете, где она может находиться?
— К сожалению, нет. — Ника сокрушенно покачала головой. — Ее автомобиля весь день нет на месте, и сама она не объявлялась.
— Не говорила ли она вам вчера что-нибудь? Когда вы видели ее в последний раз?
— Вчера, около полудня. Ваш отец позвонил сюда и сказал, что Людвиг мертв, — ответила она. — После этого Фрауке тут же покинула магазин и уехала. С тех пор я ее больше не видела. Возможно, Рики знает больше.
Поймав его вопросительный взгляд, она добавила:
— Фридерике Францен, владелица «Рая для животных».
Она не задавала вопросов, очевидно не интересуясь, по какой причине полиция ищет Фрауке. Что это — тактичность или безразличие? Или же ей было известно местонахождение Фрауке? Черт бы подрал эту его постоянную подозрительность!
— Ну да. Подруга Яниса Теодоракиса. — Боденштайн понимающе кивнул. — Кстати, моя коллега принимает вас за его уборщицу.
Ника улыбнулась, и вокруг ее глаз разбежались тонкие, едва заметные морщинки.
— Не знаю, что заставило меня назваться уборщицей, — призналась она. — Вероятно, просто немного испугалась, увидев вдруг на пороге сотрудников уголовной полиции. Я к подобному не привыкла.
— Кто же вы тогда? — спросил Боденштайн, и на его лице тоже появилась улыбка.