Где будет труп Сэйерс Дороти

Глава XIV

Свидетельствует третий цирюльник

• Не для него
• Цветет в лесу Паслен, хранит Цикута
• Для чаши яд в разлапистых корнях.
• Не для него был закален булат,
• И мак не для него листы роняет.
• Сие удел героев. Пусть живет,
• Пока дают Подагра и Водянка.
• Подумывал он руки наложить…

«Книга шуток со смертью»[103]

На пороге отеля «Бельвю» Уимзи столкнулся с Бантером.

— Господин, просивший о встрече с вашей светлостью, находится в гостиной вашей светлости, — сказал Бантер. — Я имел возможность рассмотреть его, когда он спрашивал о вашей светлости на стойке регистрации, но сам ему на глаза не показался.

— Не показались?

— Нет, милорд. Я ограничился тем, что тихо уведомил мистера Гарди о его появлении. Мистер Гарди в настоящее время с ним, милорд.

— Вы никогда ничего не делаете без причины, Бантер. Можно поинтересоваться, почему вы решили придерживаться политики скромного самоуничижения?

— На случай, если в дальнейшем ваша светлость пожелает вести за этой личностью слежку, мне представилось предпочтительным, чтобы у нее не было возможности меня узнать.

— О. Следует ли из этого, что у личности подозрительная внешность? Или у вас просто случилось обострение врожденной предусмотрительности? Хотя вы, наверное, правы. Пойду-ка наверх и расспрошу этого типа. А что с полицией, кстати? Мы ведь не можем держать это в секрете от них?

Уимзи минутку подумал.

— Лучше сначала услышать, что он скажет. Если вы мне понадобитесь, я позвоню вниз. Им относили какие-нибудь напитки?

— Насколько я знаю, нет, милорд.

— Странный аскетизм со стороны мистера Гарди. Скажите, чтоб принесли бутылку скотча, сифон и пива. Не может Мильтон — хмелю лишь под силу пути Творца пред тварью оправдать[104]. В данный момент я нахожу, что оправдания требуют очень многие вещи. Но, возможно, услышав рассказ мистера Шика, отнесусь к ним проще. Приступайте к выполнению!

Бросив беглый взгляд на визитера, Уимзи почувствовал, что у его надежд есть все шансы сбыться. Как бы там ни было, а все же, что касается бритвы, он шел по верному следу. Налицо были рыжеватые волосы, низкий рост, неуловимо искривленные плечи, так образно описанные сигемптонским парикмахером. Мужчина был одет в поношенный дешевый костюм синей саржи, а в руках держал мягкую фетровую шляпу, изрядно потрепанную. Уимзи заметил гладкую кожу, ухоженные ногти и общий облик обнищавшего аристократа.

— Вот, мистер Шик, — объявил Гарди при виде лорда Питера, — тот джентльмен, которого вы хотели видеть. Мистер Шик не желает рассказывать свою историю никому, кроме вас, Уимзи, хотя я объяснил, что если он думает получить вознаграждение от «Морнинг стар», придется посвятить в нее и меня.

Мистер Шик нервно перевел взгляд с Гарди на лорда Питера и несколько раз облизнул бледные губы.

— Справедливое требование, — покорно сказал он, — и уверяю вас, мне нужны эти деньги. Но положение мое незавидное, хотя я никому не желал вреда. Если б я только знал, что бедный джентльмен собирался сделать этой бритвой…

— Давайте начнем сначала, — перебил Уимзи, бросив шляпу на стол и упав в кресло. — Ну, рассказывайте! А, да, надо выпить. Что вы будете, мистер Шик?

— Ваша светлость очень добры, — скромно забормотал мистер Шик, — но, боюсь… Дело в том, что я увидел заметку в газете и выбежал из дому довольно спешно. Честно говоря, даже не позавтракал. Я, как говорится… Я весьма чувствителен к алкоголю, принятому на голодный желудок.

— Принесите сэндвичей, — велел Уимзи официанту. — С вашей стороны было очень любезно пожертвовать своим удобством в интересах правосудия.

— Правосудия?

— Я имею в виду, в интересах следствия. И конечно же вы должны позволить нам возместить вам расходы.

— Спасибо, милорд. Не откажусь. Не в таком я положении, вот в чем дело. Не стану скрывать, я очень стеснен в средствах. На самом деле, — разоткровенничался Шик в отсутствие официанта, — на самом деле мне пришлось отказаться от еды, чтобы заплатить за билет. В таком нелегко признаваться. Унизительно для человека, когда-то владевшего процветающим делом. Надеюсь, джентльмены, вы не станете думать, будто я привык к подобным вещам.

— Конечно нет, — сказал Уимзи. — Сейчас уже никто ничего такого не подумает. Тяжелые времена могут наступить у каждого. А теперь о бритве. Кстати, как ваше полное имя?

— Вильям Шик, милорд. По профессии я парикмахер. У меня было заведение в Манчестере. Но я разорился на неудачной спекуляции…

— А где в Манчестере? — вставил Солком Гарди.

— На Мессингберд-стрит. Но сейчас его уже снесли. Не знаю, помнит ли меня там хоть кто-то. Это было до войны.

— Были на фронте? — спросил Гарди.

— Нет. — Парикмахер мучительно покраснел. — Здоровье подвело. Не годен к службе.

— Ладно, — сказал Уимзи. — Теперь про бритву. Чем вы сейчас занимаетесь?

— Я, милорд, если можно так выразиться, странствующий парикмахер. Хожу с места на место, главным образом по приморским городам во время сезона, берусь за временную работу.

— Где было ваше последнее место?

Шик затравленно взглянул на него:

— Я уже долго ничего не могу найти. Пытался устроиться в Сигемптоне. Все еще пытаюсь. Вернулся туда в прошлую среду, а до того был в Уилверкомбе и Лесстон-Хоу. В Лесстон-Хоу неделю проработал. В заведении Рэмиджа. Но пришлось уйти…

— Почему? — Гарди не церемонился.

— Возникли неприятности с клиентом…

— Кража?

— Разумеется, нет. Попался очень вспыльчивый джентльмен. Я имел несчастье слегка порезать его.

— Пьянство на рабочем месте, так-так, — сказал Гарди.

Маленький человечек, казалось, стал еще меньше.

— Меня в этом обвинили, но клянусь честью…

— Под каким именем вас там знают?

— Уолтерс.

— Шик — это ваше настоящее имя?

Под напором безжалостного Гарди история вышла наружу во всей неприглядной обыденности. Одно вымышленное имя за другим. То тут, то там его брали на испытательный срок и через неделю выгоняли по все тем же унизительным причинам. Он не виноват. Рюмка спиртного действует на него сильнее, чем на обычного человека. Настоящее его имя Симпсон, но с тех пор он уже много имен сменил. И каждое обрастало той же славой. Все из-за прискорбной слабости, которую он тщетно пытался побороть.

Гарди налил себе второй стакан виски и небрежно поставил бутылку на подоконник — туда, где до нее не мог дотянуться мистер Шик.

— Про бритву, — терпеливо повторил Уимзи.

— Да, сэр. Я купил ее в Сигемптоне, в заведении, куда пытался устроиться. Хозяина зовут Фортун. Мне нужна была новая бритва, а эту он согласился продать задешево.

— Вы лучше опишите ее, — предложил Гарди.

— Да, сэр. Шеффилдское[105] лезвие с белой рукоятью, куплено изначально у торговца с Джермин-стрит. Хорошая бритва, но немного сточенная. Я попытал счастья в Уилверкомбе, но работы не было, хотя у Мортона, что на набережной, сказали, что им понадобится помощь чуть погодя. И я отправился в Лесстон-Хоу. Как уже говорил вам. Попробовал устроиться в пару мест, вернулся сюда и вновь пришел к Мортону, но он уже кого-то нанял. Спросите его, он подтвердит. Нигде больше ничего не было. Я совсем упал духом.

Мистер Шик замолчал и вновь облизнул губы.

— Это случилось, джентльмены, на прошлой неделе. Во вторник вечером я пошел к морю, вон туда, на край города, и сел на скамейку, чтобы обдумать свое положение. Время шло к полуночи. — Теперь слова так и лились из него. Стакан виски, без сомнений, сделал свое дело. — Я смотрел на море, ощупывал бритву в кармане и размышлял, стоит ли бороться дальше. Я был в полном отчаянии. Денег у меня не осталось. Вот море, а вот бритва. Возможно, вы считаете, что для парикмахера естественно выбрать бритву, но поверьте мне, джентльмены, идея использовать ее по такому назначению ужасает нас не меньше, чем вас. Но море, бившееся о камни набережной, казалось, звало за собой, если вы понимаете, о чем я. Будто бы говорило: «Брось, брось, брось все это, Билл Симпсон». И завораживает, и пугает, можно сказать. Но все-таки я всегда боялся утонуть. Захлебываешься, беспомощный, а глаза заливает зеленая вода… у всех нас свои кошмары, мой — вот такой. Я там просидел довольно долго, не в силах принять решение, а потом вдруг слышу чьи-то шаги, и тут на соседнюю скамейку садится молодой парень. Помню, на нем был вечерний костюм, плащ и мягкая шляпа. И у него была черная борода, на нее я первым делом обратил внимание, потому что в нашей стране непривычно видеть молодого человека с бородой, разве что он художник. Мы разговорились. Кажется, первым заговорил он, предложив мне сигарету. Русскую, с такой бумажной трубочкой. Он был дружелюбен. Не знаю, как так вышло, но я стал рассказывать ему о том, в какую попал западню. Знаете, милорд, как это бывает. Иногда чужому человеку выложишь то, в чем ни за что не признаешься знакомым. Мне показалось, он сам был не очень-то счастлив. Мы долго говорили о том, что жизнь вообще неприятная штука. Он сказал, что он русский и что он изгнанник, рассказал, что в детстве бедствовал, а еще много говорил про «Святую Русь» и Советы. Похоже, принимал все это близко к сердцу. А еще женщины… у него, кажется, были неприятности с невестой. А потом он сказал, что мечтает о таких трудностях, как мои. Что преодолеть их проще простого и что мне нужно всего лишь взять себя в руки и начать все заново. «Отдайте-ка мне эту бритву, — сказал он, — идите себе и обдумайте все хорошенько». Я ответил, что эта бритва — мое средство к существованию, ведь так оно и было. А он засмеялся и сказал: «Вы в таком настроении, что она больше похожа на средство к прекращению существования». Он занятно говорил, быстро и этак, знаете, поэтично. Он дал мне денег — пять фунтов в казначейских билетах, — а я отдал ему бритву. «Что вы с ней будете делать, сэр? — спросил я. — Вам она ни к чему». — «Что-нибудь придумаю, — ответил он, — не бойтесь». Засмеялся и сунул ее в карман. Потом встал и сказал: «Странно, что мы сегодня натолкнулись друг на друга». И что-то насчет «одной мысли в двух головах»[106]. Хлопнул меня по плечу, сказал, чтобы я встряхнулся, кивнул по-дружески и пошел себе прочь, только я его и видел. Знать бы тогда, для чего ему бритва, — ни за что бы не отдал. Но откуда мне было знать? Ответьте мне, джентльмены!

— Звучит похоже на Поля Алексиса, — задумчиво произнес Уимзи.

— Он ведь не назвался? — уточнил Гарди.

— Нет, не назвался, но сказал, что он профессиональный танцовщик-партнер в одном из отелей. И что это не жизнь для человека, который рожден был князем в родной стране, а приходится крутить любовь с уродливыми старухами за гроши. Очень горько он говорил.

— Что ж, — сказал Уимзи, — мы весьма вам обязаны, мистер Шик. Это существенно проясняет дело. Думаю, вам придется рассказать об этом полиции.

При упоминании полиции мистер Шик смутился.

— Лучше пойти сейчас да покончить с этим. — Уимзи вскочил. — Без полиции вам не обойтись.

Да черт возьми! Вас никто не заподозрит, ничего такого здесь нет.

Парикмахер неохотно согласился и устремил свои блеклые глаза на Салли Гарди.

— На мой взгляд, тут все сходится, — резюмировал тот, — но знаете, старина, нам надо будет проверить вашу историю. Может, вы ее придумали. Но если полиция подтвердит то, что вы о себе рассказываете, — а это ее работа, — то вас ждет хороший жирный чек. С его помощью вы продержитесь какое-то время, если будете избегать… э-э-э… этой вашей маленькой слабости. Главное, — добавил Салли, потянувшись за виски, — никогда не позволяйте слабостям мешать делу.

Он налил себе крепкого пойла, а затем, подумав, смешал еще одну порцию для парикмахера.

История Шика привела в восторг суперинтенданта Глейшера, а также инспектора Ампелти, который с самого начала считал, что это самоубийство.

— Скоро мы все разъясним, — уверенно заявил последний. — Перемещения этого Шика мы проверим, но, похоже, все так и было. Полностью совпадает с тем, что сказал тот человек в Сигемптоне. И мы последим за Шиком. Придется ему сообщить свой адрес и пообещать остаться в Уилверкомбе. Ведь его вызовут на дознание, когда оно наконец начнется. Труп просто обязан скоро найтись. Не понимаю, почему его еще не обнаружили. Он уже пять дней пробыл в воде, не может же он там остаться навеки.

Они ведь сперва плавают поверху, а потом тонут, но всплывают опять, когда начинают образовываться газы. Я видел таких — раздутые, как воздушные шары. Он, должно быть, где-то застрял, да и все. Но после обеда мы снова протралим дно возле Жерновов и обязательно что-нибудь отыщем, недолго осталось. Скорей бы уж. Дураком себя чувствуешь, когда расследование ведешь, а трупа-то нет.

— Вы удовлетворены? — спросил Гарди, когда Уимзи вернулся из полицейского участка. Он передал свой материал по телефону в Лондон и подкреплял иссякшие от трудов силы.

— Должен бы быть, — ответил его светлость. — Меня только одна вещь беспокоит, Салли. Если бы я хотел придумать историю, которая сюда впишется, я бы именно такую и сочинил. Интересно, где мистер Шик был в четверг в два часа дня.

— Да что ж вы за упрямый черт такой, — возмутился мистер Гарди. — Вы так любите убийства, что они везде вам мерещатся. Бросьте.

Уимзи промолчал, но, отделавшись от Салли Гарди, вытащил из кармана брошюру, озаглавленную «Таблицы приливов», и погрузился в ее изучение.

— Я так и думал, — сказал он.

Взяв листок бумаги, он написал на нем «Вильям Шик», а ниже начертил таблицу с графами «Следует отметить» и «Следует сделать». В нее вошел краткий пересказ истории Шика и его беседы с полицией, а внизу левого столбца было записано следующее наблюдение: «Утверждает, что прибой, бившийся о набережную, весьма убедительно и поэтично звал его в море. Но во вторник, 16 июня, в полночь прибой не бился о набережную. Это был пик отлива».

А в правом столбце появилась запись: «Следить за ним».

Подумав еще немного, он взял чистый лист бумаги и написал старшему инспектору Паркеру в Скотленд-Ярд письмо с просьбой предоставить сведения о большевистских агентах. Как знать? Мир полон странных вещей — даже более странных, чем большевистские заговоры. Между прочим он упомянул мистера Хэвиленда Мартина и его банковский счет. Возможно, Паркер, пользуясь большевиками как поводом, найдет способ и средство разомкнуть уста управляющего банком. Суперинтенданту Глейшеру может не понравиться такое вторжение в его вотчину, но Паркер женат на сестре лорда Питера — неужели человеку нельзя написать письмо собственному зятю?

Глава XV

Свидетельствуют хозяйка сердца и квартирная хозяйка

• Я знаю — ты знаток страстей альковных,
• Чье сердце стрелами, как дева пяльцы,
• Истыкал Купидон.

«Книга шуток со смертью»

• Но что это? Ты видел, как скривилось
• Его лицо и как взметнулись веки?
• В письме худая весть.

Фрагмент

Тем временем роман Гарриет продвигался вперед не слишком резво. Мало было мороки с городскими часами (может, их надо называть часами на толбуте?[107]), так она еще дошла до сцены, где, как настоял редактор серии, купивший право первой публикации, героиня и друг сыщика должны предаться невинному флирту. Но если первая любовь принесла вам разочарование, вы только что пережили изнурительную ссору с другим поклонником, а к тому же вовлечены в расследование грязных любовных похождений третьего лица, погибшего жестокой и кровавой смертью, то вряд ли вы будете в настроении сидеть и кропотливо расписывать восторги парочки, которая держится за руки в розарии. Гарриет нетерпеливо потрясла головой и приступила к выполнению неприятной задачи.

— Я, наверное, кажусь вам скучным идиотом, Бетти.

— Вовсе не кажетесь, идиот вы этакий.

Позабавит ли это хотя бы читателей «Благого вестника»? Гарриет засомневалась. Но довольно тянуть волынку. Девушка теперь должна сказать что-то ободряющее, а то этот слабоумный заика никогда не перейдет к делу.

— Так замечательно, что вы во всем мне помогаете.

Да что же это? Она ведь безжалостно навязывает несчастной девушке отвратительное бремя благодарности. Впрочем, Бетти и Джек — парочка лицемеров, ведь оба прекрасно знают, что всю работу за них делает Роберт Темплтон. Какая разница.

— В мире нет ничего, что я не сделал бы ради вас… Бетти!

— Да, Джек?

— Бетти, дорогая, наверное, вы не можете, это невозможно..

Гарриет почувствовала, что правда не может и это невозможно. Она взяла телефонную трубку, попросила соединить ее с телеграфом и продиктовала отрывистое и раздраженное сообщение для своего многострадального агента: «Скажите Бутлу категорически отказываюсь любовной линии Вэйн».

Стало полегче, но роман совершенно не писался. Чем же ей еще заняться? Да вот же. Она снова схватила телефон и попросила соединить ее с администрацией отеля. Может ли она связаться с месье Антуаном?

Администратору, похоже, то и дело приходилось связывать клиентов с месье Антуаном. У него был наготове его номер телефона. Гарриет позвонила. Не мог бы месье Антуан познакомить мисс Вэйн с мисс Лейлой Гарленд и мистером да Сото? Конечно. Ничего нет проще. Мистер да Сото сейчас играет в Зимнем саду, утренний концерт как раз заканчивается. Мисс Гарленд, вероятно, присоединится к нему за ланчем. Антуан обо всем позаботится и готов, если мисс Вэйн пожелает, заехать за ней и сопроводить в Зимний сад. Это крайне любезно со стороны месье Антуана. Напротив, для него это одно удовольствие. Тогда через четверть часа? Parfaitement[108].

— Месье Антуан, ответьте мне как человек с большим опытом, — сказала Гарриет, когда такси везло их вдоль набережной. — По-вашему, любовь — это вещь первостепенной важности?

— Это вещь — увы! — большой важности, мадемуазель, но первостепенной — нет!

— А что же тогда первостепенной?

— Скажу вам честно, мадемуазель, здоровый ум в здоровом теле — вот величайший дар du bon Dieu Когда я вижу, как много людей портят свою чистую кровь и здоровые тела, уродуют мозг наркотиками, вином и всякой глупостью, я прихожу в ярость. Пусть оставят все это тем, чья жизнь лишена надежды и кто не может иначе.

Гарриет не знала, что ответить: в его словах звучал намек на какую-то личную трагедию. К счастью, Антуан не ждал ответа.

— L’amour![109] [110] Эти дамы приходят танцевать, волнуются, хотят любви и думают, что в ней счастье. И рассказывают мне о своих страданиях — мне! — а у них вовсе нет страданий, кроме глупости, эгоизма и лени. Мужья им изменяют, любовники их бросают, и что они говорят? Может быть, они говорят: «У меня есть две руки, две ноги, голова на плечах, я сама устрою свою жизнь»? Нет. Они говорят: «Дайте мне кокаину, дайте коктейль, дайте страсть, подавайте сюда жиголо, хочу l’amo-o-ur!» Блеют, как mouton[111] на лугу. Если б они только знали!

Гарриет засмеялась:

— Вы правы, месье Антуан. Я считаю, что l’amour не так уж много значит в конечном счете.

— Но поймите меня, — продолжал Антуан, который, как большинство французов, в глубине души превыше всего ценил семейный очаг, — я не говорю, что любовь — это не важно. Любить, без сомнения, приятно. Полюбить и создать семью с хорошим человеком, который подарит вам прекрасных здоровых детей. Этот лорд Питер Уимзи, par exemple[112], безусловно, очень порядочный джентльмен…

— О, не надо о нем! — поспешно перебила Гарриет. — Я не о нем думала. Я думала о Поле Алексисе и людях, с которыми мы сейчас встретимся.

— A! C’est diffrent[113]. Мадемуазель, вы, наверное, отлично знаете разницу между любовью, которая важна, и любовью, которая не важна. Но не забывайте, что важной любовью можно полюбить неважного человека. А еще помните, что если человек болен душой или телом, ему даже любви не нужно, чтобы делать глупые вещи. Если я, например, убью себя, это может быть от скуки, отвращения, от того, что у меня болит голова или живот, или потому, что первоклассное место я больше не получу, а третьим сортом не хочу быть.

— Надеюсь, вы ни о чем таком не думаете.

— О, когда-нибудь я себя непременно убью, — жизнерадостно сказал Антуан. — Но не из-за любви. Нет. Я не настолько detraque[114].

Такси подъехало к Зимнему саду. Гарриет слегка смутилась, заявляя, что заплатит сама, но сообразила, что для Антуана это в порядке вещей. Они подошли к служебному входу, и через пару минут к ним присоединились Лейла Гарленд и Луис да Сото — эталонная платиновая блондинка и эталонный светский повеса. Оба держались абсолютно спокойно и были невероятно вежливы. Единственная трудность, как обнаружила Гарриет, когда они уселись за столик, была в том, чтобы вытянуть из них хоть сколько-нибудь достоверную информацию. Лейла, очевидно, строго придерживалась выбранной линии. Поль Алексис был «ужасно милый мальчик», но «слишком уж романтичный». Лейле было «ужасно грустно» его прогонять, он «так ужасно тяжело воспринял это», но ведь она не чувствовала к нему ничего, кроме жалости, — он был «так ужасно робок и одинок». Когда появился Луис, она тотчас поняла, кому на самом деле принадлежит ее сердце. Она выразительно закатила глаза в сторону мистера да Сото, а тот в ответ томно опустил густые ресницы.

— Мне тем жальче, — сказала Лейла, — что мой бедный дорогой Поль…

— Не твой, любимая.

— Конечно, Луис, — но только ведь бедняжка погиб. Не важно, мне было его жаль, потому что бедный Поль, кажется, ужасно о чем-то переживал. Но мне он не доверился, а что делать девушке, когда мужчина ей не доверяется? Я даже думала иногда, что его кто-то шантажировал.

— Почему? Ему не хватало денег?

— Да, не хватало. Конечно, мне это было не важно, я не такая. Но все равно, знаете, неприятно, когда одного из ваших друзей шантажируют. Ну то есть девушке очень просто оказаться случайно замешанной в неприятности. Ну то есть это совсем нехорошо, да?

— Чего уж хорошего. А когда он начал переживать?

— Дайте подумать. Наверно, месяцев пять назад. Да. Ну то есть с тех пор, как начали приходить письма.

— Письма?

— Да. Длинные письма с иностранными штемпелями. Думаю, они приходили из Чехословакии или еще какого-то странного места. Но не из России, потому что я спросила, а он сказал, что нет. Мне тогда это показалось странным, ведь он говорил, что никогда не был за границей, только ребенком в России и еще в Америке, конечно.

— Вы говорили об этих письмах кому-нибудь еще?

— Нет. Понимаете, Поль всегда говорил, что ему плохо придется, если я о них расскажу. Сказал, большевики его убьют, если что-нибудь станет известно. А я ему: «Не понимаю, о чем ты. Я не большевичка, — говорю, — и не знакома ни с одним большевиком, неужели от тебя убудет, если ты мне расскажешь?» А теперь он умер, и ему уже ничего не повредит, да? И что до меня, я вообще не верю, что это большевики. Я хочу сказать, непохоже на них, да? Я ему сказала: «Так я в эту историю и поверила! Совсем меня за дуру считаешь?» Но он мне все равно не рассказал, и, конечно, это слегка охладило наши отношения. Ну то есть, когда девушка дружит с мужчиной, как я с Полем, она ждет, что ее будут уважать.

— Конечно! — горячо подхватила Гарриет. — Он был очень, очень неправ, что не был с вами до конца откровенен. Думаю, на вашем месте я бы чувствовала себя вправе узнать, от кого эти письма.

Лейла смущенно поиграла ломтиком хлеба.

— Вообще-то, — призналась она, — я однажды взглянула одним глазком. Решила, что должна защитить свои интересы. Но там был какой-то бред. Ни слова прочитать было нельзя.

— Они были на иностранном языке?

— Ну, я не знаю. Все печатными буквами, а в некоторых словах вообще не было гласных. Их и произнести-то было нельзя.

— Похоже на шифр, — предположил Антуан.

— Да, я тоже так сразу подумала. Мне это показалось ужасно странным.

— Но обычный шантажист, — сказала Гарриет, — конечно, не стал бы писать шифрованные письма.

— А почему бы и нет? Там могла быть целая банда, знаете, как в той книге, «След Лилового Питона». Вы не читали? Лиловый Питон — это был турецкий миллионер, и у него был тайный дом, полный бронированных комнат, где повсюду были роскошные оттоманки и обелиски.

— Обелиски?

— Ну да. Это такие не слишком уважаемые дамы. И у него были агенты во всех европейских странах, они скупали компрометирующие письма, а он писал жертвам шифрованные послания и подписывал их закорючкой, сделанной лиловыми чернилами. И только подруга английского сыщика вызнала его секрет, переодевшись обелиской, а сыщик, который на самом деле лорд Хамфри Чиллингфолд, прибыл вместе с полицией и едва успел спасти ее из мерзких объятий Лилового Питона. Ужасно интересно. Поль читал много такого — наверно, пытался вычитать, как ему совладать с гангстерами. Он и кино обожал. Конечно, в этих историях герой всегда одерживает верх, только бедный милый Поль был совсем не герой. Я ему как-то сказала: «Все это прекрасно, но я не могу представить, как ты врываешься в китайский опиумный притон, полный гангстеров, с пистолетом в кармане, а тебя травят газом и бьют по голове, а ты разрываешь путы и бросаешься на короля преступного мира с электрической лампочкой. Ты бы побоялся пораниться». Он правда побоялся бы. Так я ему и сказала.

Мистер да Сото одобрительно захихикал:

— Ты попала в точку, любимая. Бедный Алексис был мне другом, но храбрости у него не было ни капли. Я ему пригрозил, что если он не уберется с моего пути и не позволит малышке Лейле самой выбрать, кто ей по сердцу, то я ему двину в челюсть. Клянусь, он перепугался до смерти.

— Так и было, — подтвердила Лейла. — Конечно, девушка не будет уважать мужчину, который не может за себя постоять.