Последние дни Помпей. Пелэм, или Приключения джентльмена Бульвер-Литтон Эдвард

ГЛАВА VIII

Что случилось с Ионой

Многие остались, чтобы разделить со жрецами траурный пир, а Иона со своими рабынями пустилась и печальный путь домой. Теперь, отдав последний долг брату, она как бы вернулась к жизни и стала думать о своем женихе и об ужасном обвинении против него. Она ни на миг не поверила этому немыслимому обвинению, подозревала во всем Арбака и чувствовала, что долг перед любимым и перед убитым братом велит ей пойти к претору и сообщить о своих подозрениях, хотя они ничем не подкреплены. Расспросив своих рабынь, которые до сих пор, жалея свою госпожу, не рассказывали ей о состоянии Главка, она узнала, что он опасно болен, что он под стражей в доме Саллюстия, и уже назначен день суда.

— Милостивые боги! — воскликнула она. — Как могла я забыть о нем? Он, наверно, думает, что я его покинула! Скорей к нему на помощь, пусть все видят, что я, ближайшая родственница убитого, уверена в его невиновности. Скорей! Скорей! Я успокою, утешу, ободрю его! А если мне не поверят, если мне не удастся их убедить, если его приговорят к изгнанию или к смерти, я разделю с ним его участь.

Она невольно ускорила шаги, едва понимая в своей растерянности, куда идет; то она хотела сначала пойти к претору, то бежать прямо к Главку. Она быстро вошла в городские ворота и очутилась на длинной улице. Двери домов были открыты, но улица словно вымерла; город еще не проснулся. И вдруг Иона увидела впереди нескольких людей, которые несли крытые носилки. Из носилок вышел высокий человек, и Иона громко вскрикнула, узнав Арбака.

— Прекрасная Иона, — сказал он нежно, делая вид, будто не замечает ее испуга. — Моя подопечная, моя ученица! Прости, что я беспокою тебя в твоем горе, но претор, думая о твоей чести, боится, как бы ты опрометчиво не вмешалась в предстоящее судебное разбирательство, — ведь положение твое весьма двусмысленно, ибо ты жаждешь отомстить за брата, но боишься, что покарают твоего жениха. Поэтому претор, зная, что у тебя нет друга или защитника, который позаботился бы о тебе и разделил с тобой траур, отечески мудро поручил тебя заботам твоего законного опекуна. Вот документ, это подтверждающий!

— Злобный египтянин! — сказала Иона, гордо отстраняясь от Арбака. — Прочь от меня! Это ты убил моего брата. И в твои руки, еще обагренные его кровью, теперь предают сестру? А, ты бледнеешь! Совесть мучит тебя! Ты трепещешь. Ты ждешь карающей молнии богов-мстителей. Уходи, оставь меня в моей печали!

— Горе расстроило твой рассудок, Иона, — сказал Арбак, тщетно пытаясь обрести обычное спокойствие. — Я прощаю тебя. Ты всегда найдешь во мне верногодруга. Но улица — неподходящее место, я не могу поговорить здесь с тобой, утешить тебя. Сюда, рабы! Садись, моя подопечная, носилки ждут тебя.

Удивленные и напуганные рабыни окружили Иону и жались к ней.

— Арбак, — сказала старшая из них, — это не по закону! Разве не запрещено девять дней после похорон беспокоить родственников умершего и нарушать иходиночество?

— Женщина! — возразил Арбак, повелительно взмахнув рукой. — Взять подопечную в дом ее опекуна — не против погребальных законов. Говорю тебе, у меня есть приказ претора. Но мы мешкаем, это неприлично. Посадите ее в носилки.

С этими словами он крепко обхватил сопротивляющуюся Иону. Она попятилась, посмотрела ему в лицо, а потом разразилась судорожным смехом.

— Ха-ха-ха! Вот это дело! Прекрасный опекун, отеческий закон! Ха-ха-ха!

И, сама вздрогнув от этого резкого, безумного смеха, она без чувств упала на землю. Арбак мгновенно поднял ее и положил в носилки. Рабы быстро двинулись вперед, и вскоре носилки с несчастной Ионой исчезли из глаз ее плачущих рабынь.

ГЛАВА IX

Нидия притворяется колдуньей

Арбак, оставив Нидию в своем доме, ушел и не вернулся. Час проходил за часом, и она в напряженном ожидании, вдвойне мучительном из-за ее слепоты, вытянув руки, стала шарить по своей темнице в поисках иыхода; убедившись, что единственная дверь заперта, эта девушка, пылкая от природы, а сейчас подстегиваемая нетерпением, стала громко кричать.

— Эй, девчонка! — сказал, открывая дверь, раб, который ее стерег. — Тебя что, скорпион ужалил? Или ты думаешь, что мы здесь страдаем от тишины и можем спастись, как младенец Юпитер, только с помощью шума?

— Где твой хозяин? Почему меня держат взаперти? Я хочу уйти, выпусти меня.

— Увы, девушка, мало ты знаешь Арбака. Разве ты забыла, что воля его — закон? Он приказал запереть тебя, и тебя заперли, а меня поставили стеречь дверь. Ты не можешь выйти на волю, но можешь получить кое-что получше — еду и вино.

— Во имя Юпитера, — воскликнула Нидия, ломая руки, — скажи, почему меня здесь заточили? Что нужно могучему Арбаку от бедной и слабой девушки?

— Сам не знаю. Разве только он хочет, чтобы ты прислуживала своей госпоже, которую принесли сюда сегодня в носилках.

— Как! Иона тоже здесь?

— Да, она здесь, бедняжка. И боюсь, что не по своей воле. Но, клянусь храмом Кастора, Арбак любезен с женщинами. Ты знаешь, что он опекун твоейгоспожи.

— Отведи меня к ней.

— Она больна, обезумела от гнева и негодования. И, кроме того, мне не велено это делать. А сам я сроду не рассуждаю. Когда Арбак поставил меня служить в этих комнатах, он сказал: «Я требую только одного — пока ты служишь мне, у тебя не должно быть ни ушей ни глаз ни мыслей. Ты должен только повиноваться».

— Что ж плохого, если я увижусь с Ионой?

— Не знаю. Но, если тебе скучно, я охотно поговорю с тобой, потому что мне самому тоскливо в моей каморке. Кстати, ты ведь родом из Фессалии — так не знаешь ли какого-нибудь гаданья, не умеешь ли предсказывать судьбу, как многие в твоей стране? Глядишь, и время быстрей пройдет.

— Молчи, раб, или, если уж хочешь болтать, расскажи, что ты слышал о Главке.

— Хозяин пошел на суд. Главку плохо придется ва его преступление.

— Какое?

— Убийство жреца Апекида.

— А! — сказала Нидия, прижимая руку ко лбу. — Я об этом слышала, но ничего не поняла. Кто посмеет тронуть хоть волос на его голове?

— Боюсь, что это сделает лев.

— Милостивые боги! Какой ужас!

— Ну конечно, если его осудят, тогда палачом ему будет лев или, может, тигр.

Нидия подскочила, словно сердце ее пронзила стрела. Она громко вскрикнула, а потом, упав к ногам раба, закричала так, что тронула даже его грубое сердце:

— Ах! Скажи, что ты пошутил, обманул меня! Говори же, говори!

— Поверь мне, я ничего не смыслю в законах. Может быть, дело не так уж плохо. Но его обвиняет Арбак, а многие требуют жертвы для арены… Да тыне убивайся! Что тебе за дело до судьбы этого афинянина?

— Просто он был добр ко мне. Так ты не знаешь, что с ним будет? Арбак его обвиняет! О судьба! Люди, люди! Ах! Ведь они могут видеть его лицо, неужелиу них хватит жестокости? Впрочем, разве сама любовь не была к нему жестокой?

Она уронила голову на грудь и замолчала. Жгучие слезы потекли по ее щекам, и раб, как ни старался, не мог ни утешить ее, ни вывести из оцепенения.

Когда раб вышел, Нидия попыталась собраться с мыслями. Арбак обвиняет Главка; Арбак заточил ее здесь; разве это не доказывает, что на свободе она могла бы помочь Главку? Да, видно, ее завлекли в западню: она помогла погубить человека, которого любила. О, как жаждала она вырваться на волю! Девушка забыла про все свои страдания и думала лишь о побеге. Взвешивая возможности избавления, она стала спокойной и сосредоточенной. Она знала многие женские хитрости и в рабстве научилась искусно владеть ими. Какой раб был лишен хитрости? Она решила обмануть своего стража и, вспомнив его суеверный вопрос про ее фессалийское искусство, подумала: а не поможет ли это найти средство для побега? В таких раздумьях она просидела до самого вечера и не спала всю долгую ночь, а когда на другое утро раб Сосий пришел к ней, она сразу завела с ним разговор о том, о чем он так недавно говорил с таким интересом.

Однако она понимала, что может убежать только ночью, поэтому ей пришлось смириться и ждать наступления темноты.

— Ночь, — сказала она, — единственное время, когда можно узнать веления судьбы. Тогда и приходи ко мне. Но что хочешь ты узнать?

— Клянусь Поллуксом, я хотел бы знать все, что знает мой хозяин! Но на это нечего и надеяться. Скажи мне, по крайней мере, скоплю ли я довольно денег, чтобы выкупиться на свободу, или же египтянин отпустит меня задаром? Иногда он бывает щедр. И потом, если это мне суждено, стану ли я хозяином той уютной лавочки с благовониями, которую давно уже присмотрел? Ремесло парфюмера благородное и как раз подходит для вольноотпущенника, который сам не лишен благородства!

— Так! Значит, ты хочешь получить ответы на эти вопросы? Для этого есть разные способы. Есть говорящий камень, который отвечает детским голосом, но этот камень редок и стоит дорого. А еще можно гадать по воде: демон являет в воде бледные и ужасные видения, предвещающие будущее. Но для этого нужныособые сосуды со священной водой, а у нас их нет. Поэтому, я думаю, самый простой способ удовлетворить твое желание — это воздушная магия.

— Надеюсь, в ней нет ничего страшного? — спросил Сосий с испугом. — Я не люблю призраков.

— Не бойся. Ты ничего и не увидишь, только узнаешь по бульканью воды, суждено тебе счастье или ист. Главное, как только взойдет вечерняя звезда, приоткрой ворота, чтобы демон мог войти, да положи у ворот фрукты и поставь сосуд с водой в знак гостеприимства; а через три часа после наступления сумерек принеси сюда чашу чистой и холодной воды, и ты узнаешь свою судьбу по фессалийскому способу, которому научила меня мать. Но не забудь оставить приоткрытыми ворота — от этого зависит все; их нужно открыть за три часа до того, как ты придешь, и так оставить до конца гаданья.

— Не беспокойся, — сказал простодушный Сосий. — Я знаю, что чувствует благородный человек, когда дверь захлопывают у него перед носом, как не раз поступал со мной повар. И знаю также, что уважаемая особа, каков, конечно, этот демон, будет довольна всяким знаком гостеприимства. А пока вот тебе завтрак.

— Что слышно насчет суда?

— Суд все еще идет, они там болтают да болтают, это будет тянуться до завтра.

— До завтра? Ты в этом уверен?

— Так говорят.

— А что Иона?

— Клянусь Вакхом, ей, видно, получше стало, раз у нее хватило сил заставить хозяина сегодня утром топать ногами и кусать губы. Я видел, как он вышел от нее темнее тучи.

— Ее комната близко?

— Нет, она наверху. Но мне недосуг больше болтать с тобой.

ГЛАВА X

Оса осмеливается залететь в паучьи тенета

Наступил вечер второго дня суда. Примерно в это нремя Сосий должен был заглянуть в ужасную неизвестность, но в ворота, которые он оставил открытыми, пошел не таинственный дух земли или воды, а грузная и вполне земная фигура Калена, жреца Исиды. Он едва обратил внимание на скромные дары — кучку недозрелых плодов и сосуд кислого вина, — которые благочестивый Сосий счел подходящими, чтобы приманить невидимого незнакомца. «Наверно, жертва богу сада, — подумал Кален. — Но клянусь головой моего отца, если этому богу всегда так мало жертвуют, придется ему отречься от своего божественного звания. Ах, если бы не мы, жрецы, богам пришлось бы туго. А теперь поспешу к Арбаку — я иду по зыбучим пескам, но должен дойти. В моих руках жизнь египтянина — во сколько же он ее оценит?»

Рассуждая так, он прошел через дверь в перистиль, где в эту звездную ночь горело несколько светильников, и тут сам Арбак вышел ему навстречу из двери за колоннадой.

— А, Кален! Ты ищешь меня? — сказал египтянин, и в голосе его послышалось некоторое замешательство.

— Да, мудрый Арбак. Надеюсь, я тебе не помешал?

— Ничуть. Только что мой вольноотпущенник Каллий трижды чихнул справа от меня, поэтому я знал, что меня ждет приятное, и вот боги послали мнеКалена.

— Не пройти ли нам в твои покои, Арбак?

— Как хочешь. Но сегодня ночь такая ясная и теплая, а я еще чувствую слабость после болезни, воздух освежает меня. Пойдем лучше в сад, там нас никтоне услышит.

— С удовольствием, — сказал жрец.

И «друзья» не спеша пошли на одну из многочисленных террас, уставленных мраморными вазами с цветами и деливших сад на части.

— Чудесная ночь, — сказал Арбак, — светлая и прекрасная, как двадцать лет назад, когда я впервые увидел берега Италии. Мой милый Кален, мы стареем. Нужно, по крайней мере, почувствовать, что мы жили.

— Ты-то можешь этим похвастать, — сказал Кален, осторожно наводя разговор на тайну, которая тяготила его, и чувствуя, что снисходительный и приветливыйтон, которого удостоил его высокомерный египтянин, только усиливает его страх. — У тебя несметные богатства, железное здоровье, которое не поддается болезням, ты счастлив в любви, испытал бесчисленные удовольствия и в этот самый час наслаждаешься мщением.

— Ты намекаешь на афинянина. Да, завтра на рассвете будет вынесен смертный приговор. Сенат неумолим. Но ты ошибаешься: его смерть не принесет мне никакой радости, она только избавит меня от соперника в любви к Ионе. Никаких враждебных чувств к этому несчастному убийце у меня нет.

— Убийце! — повторил Кален медленно и многозначительно, после чего пристально посмотрел на Арбака.

Звезды слабым и ровным светом озаряли гордое лицо своего пророка, но оно ничуть не изменилось. Кален, разочарованный и смущенный, опустил глаза. Он быстро продолжал:

— Убийце! Конечно, можно обвинять его в этом преступлении, но есть люди, которые знают, что он невиновен.

— Говори яснее, — холодно сказал Арбак; тайное предчувствие подготовило его к этому разговору.

— Арбак, — сказал Кален, понижая голос до шепота, — я был за часовней в священной роще. Я слышал все. Я видел, как твое оружие пронзило сердце Апе-кида. Я не виню тебя — ты поразил врага и отступника.

— Значит, ты видел все, — сухо сказал Арбак. — Я так и думал. Ты был один?

— Один, — отвечал Кален, удивленный спокойствием египтянина.

— А зачем ты спрятался за часовней?

— Я знал, что Апекид принял христианство и на этом месте должен встретиться со злобным Олинфом, чтобы обсудить план, как разоблачить священныетайны нашей богини перед народом. Я хотел выследить их и разрушить их замыслы.

— Говорил ли ты хоть одной живой душе о том, что видел?

— Нет, господин мой. Тайна погребена в груди твоего слуги.

— И даже твой родич Бурдон ничего не знает? Говори правду!

— Клянусь богами…

— Брось! Мы знаем друг друга — что нам боги!

— Тогда клянусь страхом возмездия — нет!

— А почему ты до сих пор не сказал ничего мне? Почему только накануне суда над афинянином посмел ты сказать Арбаку, что он убийца? И если ты так долго медлил, то почему говоришь теперь?

— Потому… потому… — Кален смутился и покраснел.

— Потому, — продолжал Арбак с ласковой улыбкой, дружелюбно похлопывая жреца по плечу, — потому, мой милый Кален — ты сейчас увидишь, как я буду читать в твоем сердце и объясню все твои поступки, — что ты ждал, пока я безнадежно запутаюсь, выступив с обвинением, и у меня не останется лазейки. Ты ждал, пока я добавлю к убийству лжесвидетельство, ибо после того как я сам возбудил в других жажду крови, ни богатство, ни власть не смогут меня спасти. И теперь, когда должен быть вынесен приговор невинному, ты говоришь мне это, чтобы я понял, какую ужасную сеть может завтра разорвать одно твое слово, хочешь увеличить этим цену своего молчания, показать, что собственная моя ловкость, с которой я разжигал ярость толпы, после твоего свидетельства обратится против меня же и если не Главк, то я сам попаду в пасть ко льву! Разве не так?

— Арбак, — сказал Кален, утратив всю свою наглость, — поистине ты чародей! Ты читаешь в сердцах, как по-писаному.

— Это мое призвание, — отвечал египтянин с тихим смехом. — Так вот, молчи, а когда все будет кончено, я сделаю тебя богачом.

— Прости, — сказал жрец, сразу сообразив, что надеяться на будущую щедрость жадного Арбака не приходится. — Ты сказал правду — мы знаем друг друга. Если ты хочешь, чтобы я молчал, то должен заплатить сколько-нибудь вперед, в виде жертвы Гарпократу. Если хочешь, чтобы роза, нежный символ скромности, пустила прочные корни, окропи ее сегодня золотым дождем.

— Как это остроумно и поэтично! — сказал Арбак все тем же ласковым тоном, который успокаивал и ободрял, хотя должен был встревожить и сдержать алчного собеседника. — Подожди только до завтра.

— К чему откладывать? А вдруг, когда я не смогу уже давать показания, не опозорив себя, потому что не дал их прежде, чем пострадал невинный, ты забудешь о моих условиях? Если ты уже сейчас колеблешься, мне не дождаться от тебя благодарности в будущем.

— Ну, раз так, говори, сколько ты хочешь получить,

— Твоя жизнь драгоценна, а богатства несметны, — отвечал жрец с усмешкой.

— Это еще остроумней. Но говори же, сколько?

— Арбак, я слышал, что у тебя в подвале есть тайная сокровищница, что там, под массивными сводами, хранятся груды золота, вазы, драгоценные камни и все это может соперничать с казной божественного Нерона. Тебе ничего не стоит уделить Калену из своих сокровищ столько, чтобы он стал одним из самых богатых жрецов в Помпеях, и ты не заметишь убыли.

— Пойдем же, Кален, — сказал Арбак ласково. — Ты мой старый друг и был мне верным слугой. Ты не можешь желать моей смерти, а я хочу, не скупясь, наградить тебя; мы спустимся сейчас в сокровищницу, о которой ты говорил, ты насладишься зрелищем золота и бесценных камней и возьмешь столько, сколько сможешь унести под одеждой. Увидев сокровища своего друга, ты поймешь, как глупо было бы вредить тому, кто награждает так щедро. А когда Главка не станет, ты снова побываешь в сокровищнице. Видишь, я говорю с тобой откровенно, как с другом.

— О величайший и благороднейший из людей! — вскричал Кален радостно. — Простишь ли мне обидные сомнения в твоей справедливости и щедрости?

— Тс! Еще один поворот, и мы спустимся под своды.

ГЛАВА XI

Раб вопрошает оракула. Слепцов может обмануть слепая. Два новых узника за одну ночь

Нидия с нетерпением ожидала Сосия, которому самому не терпелось поскорее пойти к ней. Совершив для храбрости многочисленные возлияния вином лучшего качества, чем то, которое он оставил для демона, доверчивый раб прокрался в комнату, где была заперта слепая девушка.

— Ну, Сосий, ты готов? Принес чашу с чистой водой?

— Да, конечно. Но меня дрожь пробирает. Ты уверена, что я не увижу демона? Я слышал, что они не очень-то любезны и хороши собой.

— Будь спокоен! А оставил ты ворота приоткрытыми?

— Да, и на столик около ворот положил несколько прекрасных орехов и яблок.

— Это хорошо. Значит, ворота не заперты и демон может войти?

— Конечно.

— Ну, тогда открой и дверь. Вот так. Оставь ее приотворенной. А теперь, Сосий, дай мне светильник.

— Как! Уж не собираешься ли ты его погасить?

— Нет. Но я должна произнести над ним заклинания. В нем дух огня. Садись.

Раб повиновался. Нидия, склонившись над светильником, что-то прошептала.

— Ну, сейчас явится призрак, — сказал Сосий. — Я уже чувствую, как его дыхание шевелит мне волосы.

— Поставь чашу с водой на пол. А теперь дай мне платок, я завяжу тебе глаза.

— Ага! Это всегда делают чародеи. Но не так туго, полегче!

— Вот. Ты ничего не видишь?

— Клянусь Юпитером, ничего! Все черно.

— А теперь спрашивай у духа что хочешь — шепотом, три раза. Если он ответит «да», ты услышишь, как вода забулькает, когда демон на нее подует, а если «нет», все будет тихо.

— А обмана не будет?

— Я поставлю чашу у твоих ног, вот так. Теперь я не смогу прикоснуться к ней без твоего ведома.

— Это ты хорошо придумала. О Вакх, будь ко мне милостив! Ты знаешь, что я всегда любил тебя больше остальных богов, и я посвящу тебе ту серебряную чашу, которую стащил в прошлом году у толстого домоправителя, если ты уговоришь водяного демона быть ко мне благосклонным. А ты, о дух, слушай… Смогу ли я выкупиться на свободу в будущем году? Ты знаешь это, потому что живешь в воздухе, и птицы, конечно, разболтали тебе все тайны этого дома, — знаешь, что последние три года я тащил все, что честно (я хочу сказать — безопасно) мог утащить, и все же мне не хватает двух тысяч сестерциев. Смогу ли я, о добрый дух, собрать недостающие деньги в этом году? Говори. Кажется, вода булькает? Нет, все тихо, как в могиле. Ну, если не в этом году, так в будущем? Ага, я что-то слышу; демон скребется в дверь, он сейчас будет здесь. Значит, в будущем году, мой друг? Ведь это довольно большой срок. Что? Опять молчишь? Ну, через два с половиной года… через три… через четыре? Чтоб тебе провалиться, друг демон! Ты не женщина, это ясно, а то ты не молчал бы так долго. Через пять…шесть… через шестьдесят лет? Да возьмет тебя Плутон! Не буду больше спрашивать.

И Сосий со злостью пнул чашу ногой. Потом, долго шаря руками и еще дольше ругаясь, развязал платок, которым была окутана его голова, и увидел, что он в темноте.

— Что такое? Эй, Нидия!.. Светильник исчез. Ах, обманщица, она тоже исчезла. Но погоди, я тебя поймаю, и ты мне за все заплатишь!

Раб ощупью нашел дверь, но она была заперта снаружи. Он стал пленником вместо Нидии. Что было делать? Он не смел стучать и звать на помощь, боясь, что Арбак узнает, как его одурачили, а Нидия тем временем, наверно, уже добралась до ворот и улизнула.

«Но она, я думаю, пойдет домой или, по крайней мере, будет где-нибудь в городе, — размышлял Сосий. — Завтра на заре, когда рабы появятся в перистиле, меня услышат. Тогда я побегу ее искать. Найду и приведу обратно, пока Арбак ничего не узнал. Да, это самое лучшее. Ах, маленькая обманщица, у меня руки чешутся поколотить тебя, да еще ничего не оставила, кроме чаши с водой! Хоть бы с вином, тогда у меня было бы какое-то утешение».

Пока Сосий, пойманный в ловушку, сетовал на свою судьбу и обдумывал, как поймать Нидию, она с той удивительной точностью и быстротой движений, которая, как мы знаем, была ей свойственна, тихо прошла перистиль, отыскала коридор, который вел в сад, и с бьющимся сердцем хотела уже направиться к воротам, как вдруг услышала приближающиеся шаги и страшный голос Арбака. Она замерла в ужасе, не зная, что делать; потом вдруг вспомнила, что есть другой коридор — он вел через огромный подвал к двери, которая тоже выходила в сад. Может быть, на ее счастье, эта дверь открыта? С этой мыслью она поспешно повернула назад, спустилась по узкой лесенке и вскоре была у входа в коридор. Увы, он оказался крепко запертым. Едва Нидия успела убедиться в этом, как позади нее раздался голос Калена, потом Арбак что-то тихо ему ответил. Она не могла оставаться на месте, возможно, они шли к этой самой двери. Она бросилась наугад и очутилась в незнакомом месте. Воздух здесь был сырой и холодный. Это ее ободрило. Она поняла, что попала в подвал или в какой-нибудь темный закоулок, куда вряд ли пойдет надменный хозяин, как вдруг ее острый слух снова уловил шаги и голоса. Она спешила все вперед, вытянув руки, которые теперь то и дело наталкивались на толстые и массивные колонны. Чутьем, еще более обострившимся от страха, она находила дорогу и спешила дальше, а воздух с каждым шагом становился все более сырым; и все же, когда Нидия время от времени останавливалась перевести дух, она снова слышала приближающиеся шаги и неясные голоса. Наконец путь ей преградила стена. Куда было спрятаться? Нидия надеялась найти какую-нибудь лазейку или нишу. Но нет! Она остановилась, в отчаянии ломая руки. Потом, слыша, что голоса приближаются, побежала вдоль стены и вдруг, ударившись об острый брус, торчавший из стены, упала. Хотя она больно ударилась, но не потеряла самообладания, не вскрикнула; она даже обрадовалась, потому что брус мог послужить ей укрытием. Она легла между брусом и стеной, так что по крайней мере с одной стороны ее не было видно, вся сжалась и затаив дыхание ожидала своей судьбы.

Тем временем Арбак и жрец направлялись в тайную сокровищницу, которой египтянин так хвастался. Они были теперь в большом подземном атрии, или зале; низкий потолок поддерживали короткие, толстые колонны, которые по своей форме были далеки от греческого изящества того периода. Единственный светильник, который нес Арбак, тускло освещал голые и неровные стены, сложенные из огромных камней грубо и неуклюже, без цемента. Обеспокоенные гады угрюмо смотрели на незваных гостей, а потом уползали в тень, под стены.

Калена пробрала дрожь, когда он огляделся и вдохнул сырой, нездоровый воздух.

Арбак заметил это и усмехнулся:

— Эти сырые подземелья дают роскошь верхним покоям. Они как труженики — мы презираем их за грубость, а они питают ту гордыню, которая ими пренебрегает.

— А куда ведет та темная галерея слева? — спросил Кален. — Здесь, во мраке, кажется, что у нее нет конца, как будто она уходит прямо в Аид.

— Напротив, она ведет наверх, к свету, — ответил Арбак небрежно. — А мы повернем направо, к нашей цели.

Зал, как это часто бывало в Помпеях, разделялся на два крыла, или коридора, хотя и не очень длинных, но казавшихся бесконечными из-за темноты, разогнать которую был бессилен светильник. «Друзья» свернули в правый коридор.

— Веселый Главк завтра переселится в жилище, не менее сырое, но гораздо менее просторное, — сказал Кален, когда они проходили то место, где, укрывшисьв тени широкого бруса, лежала Нидия.

— Да, но зато перед этим у него будет вдосталь сухого места на арене. И подумать только, — сказал Арбак медленно и очень спокойно, — что одно твое слово могло бы его спасти и предать Арбака его участи.

— Но это слово никогда не будет сказано, — отозвался Кален.

— Верно, мой милый Кален! Никогда! — сказал Арбак, дружески обнимая жреца за плечи. — А теперь стой — мы пришли.

Дрожащий свет осветил маленькую дверцу, глубоко вделанную в стену и обитую поверх грубых и потемневших досок металлическими листами и скобами. Арбак вынул из-за пояса небольшое кольцо, на котором висело три или четыре коротких, но массивных ключа. О, как забилось жадное сердце Калена, когда он услышал скрежет ржавых замков, словно возмущавшихся тем, что кто-то входит в сокровищницу, которую они охраняли!

— Сюда, друг мой, — сказал Арбак. — Я подниму светильник повыше, чтобы ты мог осмотреть груды золота.

Нетерпеливый Кален не заставил себя просить дважды: он поспешно шагнул вперед. Но едва он ступил за порог, как сильная рука Арбака втолкнула его внутрь.

— Слово никогда не будет сказано! — воскликнул египтянин с громким торжествующим смехом и захлопнул дверь.

Кален покатился вниз по ступеням, но тут же, не чувствуя боли, вскочил и бросился к двери. Он отчаянно колотил по ней кулаком и вопил истошным голосом, больше похожим на звериный вой, чем на человеческий крик:

— Выпусти, выпусти меня! Не надо мне золота!

Его голос был едва слышен из-за толстой двери, и Арбак снова засмеялся. Потом он со злобой стукнул и дверь ногой и воскликнул, давая наконец себе волю:

— Все золото Далмации не купит тебе и корки хлеба! Подыхай с голоду, негодяй! На твои предсмертные стоны не откликнется даже эхо. Ты будешь грызть сам себя, и ни одна живая душа не узнает про жалкую смерть того, кто угрожал Арбаку и мог его погубить. Прощай!

— Смилуйся, пощади! Бездушный злодей, неужели ты…

Но Арбак уже не слышал, он быстро шел назад через темное подземелье. По пути ему попалась толстая, раздувшаяся жаба; огонь осветил ее бесформенное туловище и красные глаза. Арбак обошел жабу стороной, чтобы не наступить на нее.

— Ты отвратительна, но повредить мне не можешь, — пробормотал он, — поэтому я не трону тебя.

Вопли Калена все еще слабо доносились до слуха египтянина. Он остановился и прислушался.

«Вот беда, — подумал он. — Я не смогу отплыть отсюда, пока эти крики не смолкнут навеки. Мои сокровища не там, а в противоположном крыле. Но когда рабы станут их выносить, они могут услышать крики. Впрочем, чего мне бояться? Через три дня, если он будет еще жив, клянусь бородой моего отца, голос его ослабеет. Он будет нем как могила. Однако, клянусь Исидой, здесь холодно! Выпью-ка я добрую чашу пряного фалернского».

И египтянин, не знавший угрызений совести, плотнее запахнув одежды, поднялся наверх.

ГЛАВА XII

Нидия разговаривает с Каленом

То, что услышала Нидия, вселило в нее ужас и вместе с тем надежду. Завтра Главк будет приговорен. Но есть человек, который может спасти его, предав казни Арбака, и человек этот — в нескольких шагах от нее!

Она слышала его крики и вопли, его проклятия и молитвы, хотя они едва доносились из-за двери. Он был в темнице, но она знала тайну. Только бы убежать и найти претора — его еще успеют освободить, и афинянин будет спасен. Она чуть не задохнулась от волнения; рассудок ее мутился, она теряла сознание, но потом она овладела собой и, внимательно прислушавшись, убедилась, что Арбак ушел. Тогда, идя на крики, она добралась до той самой двери, которая захлопнулась за Каленом. Здесь ей яснее слышны были его отчаянные вопли. Трижды пыталась она заговорить с ним, и трижды голос ее не мог проникнуть сквозь толстую дверь. Наконец, нащупав замок, она наклонилась к скважине, и узник отчетливо услышал, как кто-то окликнул его по имени.

Кровь застыла у него в жилах, волосы встали дыбом. Какое таинственное, сверхъестественное существо могло проникнуть в это ужасное одиночество?

— Кто там? — спросил он, испугавшись еще больше. — Какой призрак, какой злобный дух зовет несчастного Калена?

— Жрец, — сказала девушка, — неведомо для Арбака я волею богов стала свидетельницей его вероломства. Если мне удастся самой вырваться отсюда, я спасу тебя. Но ответь мне сейчас, через эту скважину, на один вопрос.

— О добрый гений! — радостно воскликнул жрец, наклонившись к скважине. — Спаси меня, и я продам все чаши с алтаря, чтобы отплатить тебе за твою доброту.

— Мне нужно не твое золото, а твоя тайна. Правильно ли я расслышала? Можешь ли ты спасти афинянина Главка от казни?

— Могу, конечно, могу! Иначе зачем же Арбак — да растерзают его фурии! — заманил меня сюда и обрек на голодную смерть?

— Главка обвиняют в убийстве. Можешь ли ты опровергнуть обвинение?

— Только освободи меня, и он в безопасности, как никто в Помпеях. Я видел своими глазами, как Арбак нанес удар. Я могу разоблачить настоящего убийцу испасти невиновного. Но, если умру я, умрет и он. Ты заинтересована в его судьбе? О добрая незнакомка, н моем сердце решение его участи!

— И ты правдиво расскажешь все, что знаешь?

— Расскажу! Да разверзнется ад у моих ног, если я лгу. Я отомщу лживому египтянину. Месть! Месть! Месть!

Когда Кален, скрежеща зубами, выкрикнул эти слова, Нидия поняла, что самая его злоба сулит Главку оправдание. Сердце ее сильно билось. Неужели судьба смилуется и позволит ей спасти любимого?

— Хорошо, — сказала она. — Боги, которые привели меня сюда, помогут мне выбраться. Да, я чувствую, что смогу тебя выручить. Жди терпеливо и не теряй надежды.

— Но будь осторожна, будь благоразумна, милая незнакомка. Не вздумай обращаться к Арбаку — он бесчувственный как камень. Найди претора, расскажи ему все, пускай прикажет обыскать этот дом. Да приведи сюда солдат и хороших кузнецов — эти замки такие крепкие! Время идет, я могу умереть с голоду, если ты не поторопишься. Иди же, иди!.. Или нет, постой. . Как ужасно остаться одному! Здесь воздух как в склепе… и скорпионы… и злые духи! Останься, не покидай меня!

— Нет, — сказала Нидия, которую ужас жреца наполнял тревогой, а она хотела поскорей все обдумать наедине. — Ради собственного твоего спасения я должна уйти. Пусть надежда будет тебе товарищем. Прощай!

Сказав это, она пошла через зал, меж колоннами, протянув руки, пока не добралась до коридора, который вел наверх. Но там она остановилась; она чувствовала, что безопаснее будет выждать, пока весь дом заснет, тогда она сможет выбраться незаметно. Поэтому она снова легла и стала считать уходящие минуты. Она не умела долго унывать, и сердце ее радостно билось: Главк в смертельной опасности, но она его спасет!..

ГЛАВА XIII

Нидия пробирается в сад. Удастся ли. ей убежать и спастиафинянина?

Арбак, подогрев свою кровь большой чашей пряного и ароматного вина, которое так ценили знатоки, еще больше воспрянул духом. Людям свойственно гордиться своей изобретательностью, даже когда она служит преступной цели. Тщеславная натура заставляет их радоваться своей хитрости и ловко достигнутому успеху, а потом наступает ужасное раскаяние.

Но Арбак был не таков, чтобы терзаться раскаянием из-за какого-то презренного Калена. Он выбросил из головы самую мысль о страданиях жреца и его мучительной, медленной смерти; он чувствовал только, что ужасная опасность миновала и враг будет молчать. Оставалось лишь объяснить как-нибудь жрецам исчезновение Калена, но Арбак знал, что это будет нетрудно. Он часто посылал Калена с разными поручениями в соседние города и теперь мог сказать, что отправил его с дарами для храмов Исиды в Геркулануме и Неаполе, дабы умилостивить богиню после смерти ее жреца Апекида. А когда Кален умрет, труп можно бросить в глубокие воды Сарна, и тогда — в путь. Если жреца найдут, подозрение скорее всего падет на безбожников назареян: ведь они, конечно, захотят отомстить за гибель Олинфа на арене. Быстро обдумав все это, Арбак забыл о несчастном жреце…

Когда пришли слуги, чтобы раздеть его на ночь, он вспомнил о Нидии. Ему пришла мысль, что Иона не должна узнать о безумии своего жениха, иначе она не станет винить его в преступлении; а ведь она могла услышать от рабов, что Нидия здесь, и пожелать ее увидеть. Он повернулся к одному из своих вольноотпущенников.

— Каллий, беги к Сосию, — сказал он, — и скажи ему, чтобы он ни в коем случае не выпускал слепую Нидию из комнаты… Или нет, погоди. Сперва скажи рабыням, которые прислуживают Ионе, чтобы они не смели говорить ей, что слепая девушка в моем доме. Беги скорей!

Вольноотпущенник повиновался. Передав поручение Арбака служанкам Ионы, он стал искать Сосия. Этого достойного человека не было в его каморке; вольноотпущенник громко позвал его, и рядом, из комнаты Нидии, откликнулся голос:

— Ох, Каллий, это ты? Хвала богам! Отопри дверь, прошу тебя!

Каллий отодвинул засов, и из двери высунулось жалобное лицо Сосия.

— Как! Сосий, неужто ты заперся с молодой девушкой? Какой срам!..

— Проклятая маленькая колдунья! — нетерпеливо перебил его Сосий. — Она меня погубит.

И он рассказал Каллию про воздушного демона и про побег Нидии.

— Несчастный Сосий, теперь тебе хоть в петлю! Арбак только что велел сказать, чтобы ты ни на миг не выпускал ее из этой комнаты!

— Горе мне! — воскликнул раб. — Как же теперь быть? За это время она могла обойти половину города. Но завтра я поймаю ее там, где она бывает всегда. Только не говори никому, дорогой Каллий.

— Из дружбы к тебе я сделаю все, что не повредит мне самому. Но ты уверен, что ее уже нет в доме? А вдруг она прячется где-нибудь здесь?

— Возможно ли? Она легко могла выйти в сад, а ворота, я тебе говорю, были открыты.

— Нет, не могла! В это время в саду был Арбак с жрецом Каленом. Я выходил туда нарвать душистых трав для завтрашней ванны хозяину и видел твои дары на столике. Но ворота были закрыты. Будь спокоен, Кален вошел через сад и затворил за собой ворота.

— Но не запер их!

— Нет, не запер. Но меня рассердила такая небрежность — ведь любой вор мог украсть бронзовые украшения из перистиля, — и я сам запер их, а ключ взял с собой. Попадись мне привратник, я задал бы ему хорошенько. А ключ — вот он, у меня за поясом.

— О милостивый Вакх, не зря я молился тебе! Не будем же терять время. Пойдем поскорей в сад, может, она еще там.