Петербург 2018. Дети закрытого города Чурсина Мария
— Если подумать, это самое реалистичное объяснение, — успокаивающе заговорил Антон. — И тогда правда, со временем пыль уляжется, и скандал, с которым уволилась Жаннетта, со временем забудут и дети. Дети же быстро всё забывают.
— Ты сказал, мы ищем самый плохой вариант, — напомнила Вета, скребя ногтем по стеклу.
Он помолчал, вдыхая запах кладбища вместе с ней. Сорняки под оградой.
— Допустим, с детьми правда что-то не так. Тогда понятно, почему ушла Жаннетта, тогда понятно, почему взяли именно тебя. Потому что ты ничего не знаешь.
— Они обычные, — пожала плечами Вета. — Или что, скажи. Они приносят жертвы богу смерти? Закапывают людей под деревом, на котором зреют души? Или они собираются скормить меня этой вашей матери-птице? Скажи, я не знаю, какие у вас тут обычаи.
— Хватит говорить ерунду! — не выдержал Антон и, наконец, тронул машину с места.
Слова, брошенные им в один из вечеров, прочным якорем засели у Веты в голове и теперь никак не хотели откуда уходить.
— Уволиться. — Она крутила это слово в голове и так, и сяк. Ей не нравилась мысль, не нравились звуки, которые сложились в самое простое решение всех проблем. — Уволиться, и пусть делают, что хотят.
— Увольняйся, — подтвердил Антон, а Вета не заметила, когда заговорила вслух.
Она хотела сказать об ответственности и совести, но только тяжело вздохнула. Солнце сквозь стёкла машины жарило, как сумасшедшее, а её коленки всё равно покрывались мурашками от холода.
Если вдуматься, что здесь такого? Тысячи людей устраиваются на работу и понимают, что это им не подходит. Тысячи начальников ищут себе новых подчинённых. Неужели в закрытом городе, доверху напичканном исследовательскими институтами, невозможно найти учителя?
Пусть хоть учебник им вслух зачитывает, всё толку больше, чем от этого бесконечного праздника жизни.
Девушка, идущая по обочине, обернулась на их машину, и Вета вжалась в спинку сиденья: на мгновение ей почудился полный безразличия взгляд Русланы. Но мгновение схлынуло огненной волной в груди, и она поняла, что это не Руслана. Другая девушка, просто с тёмными волосами, убранными в хвост. Старше, куда старше восьмиклассницы.
— Я что, буду теперь от каждого встречного подростка шарахаться? — спросила Вета у пробегающих мимо деревьев.
Якорь оказался крепким, она подёргала и убедилась, как хорошо он впился в дно. Вета закрыла глаза и сглотнула. Она почти успокоилась — ведь можно уволиться, если что.
Если что.
Не звонить Жаннетте, не жаловаться директору, не собирать вещи на глазах изумлённой Розы. Просто отнести заявление и купить билет на поезд. Тихонько уйти из школы, чтобы не попасться на глаза одиннадцати подросткам, дежурящим у клумбы с гладиолусами. В самом деле, никто же не побежит за нею следом по содрогающимся рельсам, за поездом.
— О чём ты думаешь? — натянуто поинтересовался Антон.
Она открыла глаза и вопросительно приподняла брови.
— У тебя лицо очень напряжённое.
— Я думаю, как долго мне дадут собирать вещи после того, как я решу уволиться, — призналась Вета.
— Понимаешь, — выдохнул он, останавливая машину в тенистом переулке, с одной стороны подпёртом нарядным магазинчиком. — Для того чтобы уехать из города, тебе нужна бумага, подписанная директором. Иначе не выпустят. Поэтому попробуй уговорить его по-хорошему.
Клёны требовательно и зло застучали ветками по крыше машины, дёрнулась, как в припадке, гирлянда флажков на витрине магазина.
— А если он не согласится? — Внутри стало тревожно. Вета поймала себя на том, что говорит об увольнении, как о деле уже решённом. Осталось только обсудить некоторые мелочи. Например, как добраться из Петербурга в Полянск, или как там называется яблочный пятиэтажный город?
— Не знаю. Попробуй его уговорить. Он же нормальный человек, должен войти в положение. Да и вообще, я думаю, ему эти скандалы не нужны.
— Человек? — усмехнулась Вета, уже не зная, куда деться от ползущего по телу вверх холода.
— Хорошо, ты меня поймала. — Он развёл руками. — Ты тоже не говори «человек» особенно часто. Кое-кто может и оскорбиться.
— У тебя никогда не было подруг?
Вета пожала плечами и провела пальцем по стене лестничного пролёта. Палец не испачкался, тогда она решилась прислониться. Когда собираешься провести следующий час в неудобной позе в чужом доме, всегда приятно найти точку опоры.
— Была одна. Мы с ней вместе работали в лаборатории.
— И что она? — Антон мял что-то в кармане куртки. Вета видела синий уголок сигаретной пачки. Он затолкал пачку обратно в карман. Может, стеснялся курить при ней.
— Ничего. Она была милой болтушкой. Мне это нравилось — я могла молчать и только периодически глубокомысленно кивать ей. Правда, иногда мне хотелось её убить. За болтливость, естественно.
Вета помолчала, вспоминая Илону. Та наверняка поступила в аспирантуру. Не потому что оказалась очень умной и талантливой, просто нужно же было Ми взять хоть кого-то на место Веты. Илона вполне подходила, она набирала в библиотеке гору учебников, складывала их в и без того крошечной лаборатории и через месяц относила обратно. Но зато она очень старалась.
— Она… — сказала Вета и замолчала, глядя сквозь закрытое бетонными полосками окно. Далеко внизу раскачивались деревья, и мимо окна сновали птицы. Чёрные, большие, и Вета не могла понять, что это за птицы. На воронов не похожи, не галки точно.
Она вдруг поняла, какая тишина вокруг — только птицы за плотно закрытыми окнами машут крыльями.
— Почему ты уехала? — спросил Антон, не дождавшись, пока она обернётся. — Тебе не нравилась твоя работа?
— Не нравилась? — Холодная усмешка на каменных онемевших губах. — Я жила ею. Только ей.
— Почему тогда ты уехала?
Она смотрела на птиц, те кружили над двором, над детскими цветными лесенками и качелями. По асфальтовой тропинке мальчишка важно катил велосипед.
Почему она уехала? Кажется, поссорилась в очередной раз с Андреем. Или нет. Поругалась с Ми? Вот бы вспомнить.
— Я не знаю, — хрипло отозвалась она.
Не хотела она никаких истерик. Вета пришла и положила на стол пачку документов в новенькой белоснежной папке с надписью «Дело», тщательно завязанную, помеченную только числовым кодом — и всё. Она сказала:
— Всё уже решено, я уезжаю.
Тётя заплакала.
У неё была особая манера плакать — красивыми крупными слезами, всегда вовремя, всегда с причитаниями строго по делу.
— Уезжает она. Ну как же так? Как же? Тебя в аспирантуру берут, мы договорились. Ты с научным руководителем поговорила? А матери? Матери ты это уже рассказала?
Вета одной рукой расстегнула плащ, дёрнула пояс и шумно выдохнула. Она, оказывается, всё ещё сжимала ручку, которой ставила подпись — так и в автобусе ехала, всю дорогу.
— Нет. Сегодня поеду и расскажу. Давай без истерик. Надоело.
Она ушла в зал, а тётя осталась плакать на кухне, перед тихо бормочущим телевизором. Там пахло обедом, но Вете не хотелось есть. Сегодня утром, сидя на кухне за чашкой пустого чая она дала себе обещание ничего не есть, пока не решит все вопросы. Потому что ждать становилось уже невозможно.
Вопросы она ещё не решила, а значит, и есть было нельзя. Вета постоянно устанавливала себе дурацкие правила.
Она бросила сумку на диван и подошла к шкафу, позволив себе на сегодня только одну слабость — ещё раз посмотреться в зеркало. Она выцвела за эти последние дни, поблекла. Распущенные волосы казались соломой, хоть были только вчера вымыты. Косметика сыпалась с лица.
Вета не замечала за собой такого даже перед защитой дипломной работы. Даже когда впопыхах дописывала её, совершенно переставая соображать, что и как делает. Хотя одногруппниц трясло от одной только мысли, что придётся выйти перед комиссией и внятно произнести: «Методы микробиологического тестирования…» Тьфу. Её не трясло тогда, зато сейчас…
Сейчас осень красила бульвары в рыжий, а в университете творилась суета. Будущие аспиранты носились с документами, преподаватели привычно нервничали и боролись друг с другом из-за мест. Но Вету всё это нисколько не волновало, потому что она уезжала.
Совсем скоро.
Она опёрлась рукой на стену, закрыла глаза и досчитала до десяти. Чтобы вернуться в кухню, в которой плакала тётя, ей нужны были силы. Чтобы ещё раз сказать ей, что возврата назад больше нет.
Но тётя сама появилась в дверном проёме, чуть прикрытом шторкой из цветных стеклянных палочек.
— Веточка, ну как же так, а Милене Игоревне ты уже сказала? Милене Игоревне. Она-то тебе что ответила?
Вета одёрнула юбку, чтобы та целомудренно прикрыла колени, застегнула верхнюю пуговицу на белой рубашке и только потом подняла глаза.
— Сегодня скажу. Сейчас пойду забирать документы из аспирантуры и ей заодно скажу, — спокойно, как могла, вздохнула она. Дело-то было давно решённое. Записанное утром, за чашкой пустого чая, в новенький блокнот и ещё не вычеркнутое.
А сердце всё равно больно ёкнуло. Разговор с научной руководительницей гильотиной маячил на горизонте. Хорошо бы в лаборатории никого не было! Она позвонила бы Милене Игоревне потом, уже перед самым отъездом. Прямо с подножки поезда. А может быть, и позже.
— Ты скажи ей, может, она тебе место на следующий год оставит? — Тётя обречённо взмахнула рукой, стирая со щеки последнюю слезу. — Ой, какое ещё место. Там знаешь, какой конкурс! А ты её и так подвела, у неё теперь из-за тебя ещё и место отнимут.
Она развернулась и ушла на кухню. По дороге только хлопнула ладонью по дребезжащему холодильнику и снова горестно вздохнула — так жалко было пропадающее место.
Вета бездумно протёрла губкой пыльные туфли, попутно отмечая, что зря — ветер поднимал целые песчаные бури на асфальтовых дорогах. Конец лета стучался в окна сорванными листьями.
— Не нужно мне никакое место, — запоздало ответила она тёте, и та глянула на неё поверх больших очков. Большими беспомощными глазами. — Я сюда больше не вернусь.
Здесь каждый поворот дороги был наполнен её воспоминаниями — опостылевшими, кислыми на вкус, скрипящими песком на зубах. Вета закрывала глаза, пока ехала в автобусе, и слушала тишину в наушниках. Батарейка в плеере села ещё утром.
Сосновые пролески провожали её шорохом в открытые окна. Автобус дошёл до конечной остановки почти пустым. Водитель курил в окно, но вонючий дым долетал и до Веты. Она терпеливо вдыхала, хоть другой раз сошла бы на первой же остановке. Вета не признавала компромиссов.
— Конечная…
Она вышла у университетского двора, до отказа забитого пёстрой толпой и протиснулась ко входу.
— Куда? — поинтересовался седой охранник, потому что Вета по старой привычке не вынимала из сумки пропуска. Раньше она ходила со значком, приколотым к пиджаку, и в университетские здания её пускали безо всяких проблем.
Она не глядя сунула руку в карман и достала розовую картонку пропуска — Ми похлопотала и добыла. Охранник отвернулся от неё, и Вета вошла. Возле отдела аспирантуры уже собралась приличная очередь — сегодня был предпоследний день подачи документов, и об этом красноречиво заявляло объявление, приколотое тут же.
— Я забрать, — буркнула она серьёзным физикам, прижавшимся к самой двери, и дёрнула её на себя.
В крошечной комнатке за заваленным бумагами столом документы принимала всё та же женщина, что и у Веты, — полная и в тяжёлых очках. Она мутным взглядом окинула нежданную гостью. С другой стороны её стола примостилась будущая аспирантка — тощая, но тоже в очках, и, сгорбившись, дописывала что-то в заявлении.
— Девушка, вы можете подождать за дверью? — рыкнула приёмщица.
Вета шагнула к середине комнаты и оказалась как раз под жёлтой лампой. По шее потекла противная капля пота.
— Я забрать.
— Девушка, очередь!
— Я забрать документы.
Тощая будущая аспирантка глянула на неё затравлено, словно проверила, не ослышалась ли. И снова уткнулась в писанину.
— Фамилия? — вздохнула женщина, обречённо разворачиваясь к подоконнику, заваленному папками без завязок.
— Раскольникова, — выдохнула Вета, судорожно сжимая пальцы на ручках сумки. Тощая аспирантка казалась ей счастливой. Самой счастливой в мире, и беззаботной, и удачливой. А вот Вета не могла так просто — просто жить.
Она уезжала.
На стол шлёпнулась папка, серая, и несколько проштампованных бланков выскользнули на лакированную столешницу.
— До свидания, — зачем-то сказала Вета и, собрав бумаги в кучу, вышла за двери.
Задушенные знаниями физики проводили её, все, как один, непонимающими взглядами, и Вета едва не поскользнулась на мраморном полу. Это из-за их взглядов, как пить дать.
Шумела развесёлая толпа у колонн университета, вился сигаретный дым, и краснели на клумбах пионы — они всегда зацветали ближе к началу занятий. Вета вдохнула холодного воздуху, искренне надеясь, что вот теперь-то правда станет легче. К груди она прижала папку с ненужными уже документами.
Выбросить бы их тут же, в урну, но она не выпускала папку из онемевших пальцев. В толпе мелькнула знакомая синяя куртка — и знакомая улыбка с ямочками на щеках. И Вета поняла, что спрятаться уже не успеет. Ми вывернула из-за колонны и подлетела к ней.
— Веточка, зайка, я договорилась. У тебя будет повышенная стипендия, факультетская. Я и у декана уже подписала. Ой, а что это у тебя?
Она потянула на себя уголок папки.
— Вета, это что?
Она выпустила — пальцы сами собой разжались, и Ми, конечно же, всё увидела. И карандашную надпись на папке, и Ветины трясущиеся коленки. И всё поняла.
— Вета, как же так? Вета, а? — Секунду она ждала ответа, но та молчала и прятала взгляд в проходящих мимо людях. Они уж точно были счастливее её. И счастливее, и беззаботнее, и удачливее в сто раз. Только самая настоящая неудачница могла на крыльце университета столкнуться с Ми. — Эх ты!
Она побежала к дверям и оттуда, обернувшись, с досадой уже выкрикнула:
— Эх ты! А я у декана уже подписала.
Она скрылась за тяжёлыми дверями, за сизым дымом, а Вета, вместо того, чтобы ощутить облегчение, подумала, что умирает. Она оборвала за собой все ниточки не тогда, когда забрала документы у толстой тётеньки, а когда в закрывающуюся дверь Ми крикнула: «Эх ты!».
У неё было готово много аргументов в свою защиту, громких слов, но все они почти ничего не значили рядом с этим веским «эх». Вета оторвалась от стены и побрела вниз по ступенькам. За колонной ей почудился ещё один до дрожи в пальцах знакомый силуэт. Она тряхнула головой.
Нет, не он. Да и не понятно, что тут делать Андрею. Но с губ всё-таки сорвался вздох облегчения. С кем — с кем, а с ним она сталкиваться не хотела бы точно.
Глава 11. Прибывшие из снов
Март открыл, взлохмаченный, в майке и старых спортивных штанах и ошалело уставился на Вету, а вовсе не на Антона. Хотя обратился именно к нему.
— Ты бы хоть предупреждал что ли.
И спрятался за приоткрытой дверью.
Не давая ему закрыться опять, Антон прислонился к двери плечом, не горя желанием проходить дальше порога.
— Ты бы хоть на один звонок ответил для начала. Мы в дверь тебе колотимся уже полчаса.
Вета стояла за его спиной, сложив руки на груди, и, Антону казалось, не кричала от ярости только потому, что была слишком хорошо воспитана.
— А? — не поверил Март. Огромные по-оленьи трогательные глаза, впрочем, никого не впечатлили. — Ничего не слышал. Я спал.
— И телефон тоже не слышал? — хмуро уточнил Антон.
— Я телефон отключил, чтобы спать не мешал.
В квартире за его спиной было темно, несмотря на солнечный день, только в самом конце коридора на голом линолеуме лежала полоска тусклого света. Дверь в комнату осталась закрытой, очень плотно. Вряд ли Март захлопнул её так, выбежав открывать.
— Демоны бы тебя побрали, — смакуя каждый звук, проговорил Антон.
Тот показательно скривился.
— Кстати, хорошо, что зашёл. У меня есть кое-какие интересные новости. Может, пройдёте всё-таки, или здесь будем говорить?
Вета вошла в квартиру следом за Антоном и неловко остановилась на коврике в прихожей: дальше её не приглашали. Март вообще не страдал избытком вежливости. Сам он, лохматя волосы растопыренной пятернёй, тут же убрался в ванную, как будто совсем забыл о гостях.
— Он всегда такой, — буркнул Антон, помогая Вете снять плащ. Она не долго упрямилась и хмурилась, видно, раздумывала над тем, стоит ли подождать снаружи. — И вообще, не обращай внимания. Сейчас, небось, начнёт рассказывать о призраках и мистических ритуалах.
Вета сделала большие глаза — Антон только развёл руками.
— Со всеми случается.
— Со мной не случалось никогда, — скривила губы она.
Он сам не знал, почему, но открывать дверь в большую комнату не стал, прошёл на кухню. Стараясь не обращать внимания на раковину, заваленную грязной посудой, смахнул крошки с края стола и уселся на табурет.
Вета прошла к окну и замерла там, спиной к открывавшемуся пейзажу — солнцу в стёклах высоток. Сложила руки на груди.
Март вернулся, мокрый и фыркающий. Даже на майке остались мокрые пятна, так тщательно он умывался.
— Короче, — он бросил полотенце на миниатюрный холодильник, который притаился в углу, и взгромоздился на кухонную тумбу. — Он мне ответил.
На человека, повидавшегося с призраком, Март совсем не походил — насвистывал и качал ногами. Таким довольным Антон его не видел никогда, наверное, потому что видел каким угодно: мрачным, сонным, скучающим, уставшим. Но довольным никогда, точно. И потому от заявления на секунду даже потерял дар речи. Да и что тут спрашивать.
— Да уж, я так и думал, что вы мне не поверите.
Вета смотрела на него безразлично, наверное, совершенно не понимала, о чём речь. Март рассматривал её заинтересованно — коленки под чёрными колготками.
— И что он сказал? — через силу выдавил из себя Антон, понимая, что как истинный артист погорелого театра, Март жаждет контакта с публикой.
Тот выдержал театральную паузу. Партер замер в предчувствии.
— Он меня простил.
Антон закашлялся, подавившись заготовленными наперёд криками «Браво, бис!». Март сидел на тумбе с таким выражением лица, что не понять — то ли шутит, то ли уже свихнулся. Антон уточнил на всякий случай:
— Что, прямо так и сказал?
— Сказал. И воск стал чёрным.
Вета нашла на подоконнике вазочку с печеньем, покрутила одно в руке, но надкусить не рискнула. Крупинки соли на овсяном кругляшке проблёскивали в лучах солнца.
— И что дальше? — спросил Антон. Печение хрустнуло, переломившись под пальцами Веты. Она стряхнула с юбки коричневые крошки, а оба кусочка уложила обратно в миску. — Вернёшься домой?
— Домой? — он очень удивился, склонился вперёд, как будто бы не верил, что Антон и вправду способен сморозить такую ерунду. — Нет. Ты что, не понял? Я теперь и тут хорошо заживу.
Антон и в самом деле мало, что понял. И о чём было говорить после такого? Он покрутился на стуле, ища нейтральные темы для разговора, но Март улыбался так загадочно, что было видно — никаких других тем на дух не примет. В ручке холодильника застрял старый бумажный цветок.
Антон встал и сделал вид, что очень опаздывает.
— Мы уже пойдём. Просто ты не отвечал на звонки, вот и демоны тебя знают. Ладно, мы пойдём.
— Ну давайте.
Он проводил их до двери, правда, только взглядом, обиженный, видимо, за непонимание. А на лестничной клетке яркий свет ударил в глаза, даже Вета закрылась рукой.
— Окна надо чаще мыть, — фыркнула она себе под нос.
Вета помнила о тетрадках, брошенных на подоконнике, справа от телевизора. Ничего сложного, в каждой — несколько рисунков, два определения, но ей предстояло проверить их все. Но сначала — забрать.
Она молчала, Антон тоже. Напряжение повисло запахом полыни, а Вета думала о тетрадках. Нужно их забрать. И как она потащит их домой? Давно искусанные до крови губы только начали заживать, как она вскрыла старые раны, и снова — соль и железо на языке.
— Не нужно говорить, раз не хочешь. — Он пожал плечами, старательно наблюдая за дорогой, хотя субботним полуднем на далёкой от центра трассе не наблюдалось никакого движения. Пара автобусов проскочила мимо.
— Правильно понял. Я не хочу. — Вета провела пальцем по стеклу, на котором вчера рисовала дерево. Скорее бы забрать тетради и заняться ими.
— С ума сойти, какие все загадочные.
Руки затряслись, и она с трудом преодолела желание выскочить из машины прямо сейчас. Вспомнила про тетрадки — куда без них, в понедельник. Один вопрос, и настроение из плохого превратилось в отвратительное.
«И всё-таки, почему ты уехала? Какие-то проблемы, да?»
— Мне казалось…
— Хватит! — резко остановила его Вета, сжимая пальцы в кулаки. — Я больше не хочу ничего слышать. Не хочу говорить на эту тему. Всё.
— Как скажешь, — сухо отозвался Антон.
Молчаливая поездка давила на нервы, заставляла выстукивать нервную дробь по стеклу, злиться. Солнце светило слишком ярко даже сквозь затемнённые боковые стёкла. Вета не стала подниматься на пятый этаж, дождалась Антона с тетрадками у подъезда.
— Будь так добр…
— Буду добр. — Пока подъездная дверь закрывалась, она видела, как он в несколько прыжков преодолел первую лестницу и нажал кнопку лифта, даже ни разу не оглянувшись.
Коленки пощекотал осенний ветер. Солнце — яркое, но уже холодное, плавало в окнах. В песочнице копошились дети, а те, что постарше — сбились в стайку у бревенчатого домика, посмеивались, бросали на землю конфетные обёртки.
Дверь хлопнула за спиной ещё раз — очень скоро, а может, это Вета потеряла счёт времени.
— Спасибо. — Она даже не спросила, с какой стороны автобусная остановка, просто подхватила из его рук сумку, распухшую от тетрадей, и зашагала вдоль детской площадки.
Вета долго стояла на автобусной остановке, уложив сумку с тетрадями на деревянное сиденье. Она пропускала один автобус за другим, потому что даже не помнила, как называется её остановка. Ждала, сама не зная, чего. А потом села на первый попавшийся.
Каким-то чудом Вета умудрилась добраться до дома, только немного побродив по кленовым аллеям. На ладони осталась красная полоска от тяжёлой сумки, и бросив её возле лифта, Вета сжимала и разжимала пальцы.
Она старалась ни о чём не думать. Зря вспылила? Конечно, зря. Но от одного только воспоминания о старой жизни внутри всё переворачивалось. Она могла бы сейчас сидеть в любимой лаборатории. Пирожок на обед и болтовня улыбчивой Илоны. Какого демона…
Лифт всё не ехал, и Вета безразлично подумала, что он сломался. Ко всем её неприятностям не хватало только этой. Но делать было нечего — она подхватила сумку и поплелась вверх по лестнице. В пролёте между первым и вторым этажом на стене висели новенькие синие почтовые ящики.
Машинально отыскав свой, Вета почти не удивилась, когда увидела торчащую из него полоску бумаги. Счета? Рановато как-то. Сумка с тетрадями снова отправилась на пол. Ленясь достать ключи, Вета подцепила лист бумаги за край и вытащила. Это оказался самодельный конверт, и потёки белого клея выступали из чуть разошедшихся швов.
Она покрутила его в руках: ни обратного адреса, ничего. Нужно было сунуть его в сумку и прочитать дома, за чаем. Потому что кроме чая дома ничего не было. Но она передёрнула плечами и оторвала неровную полоску у края, и на ладонь Вете вывалился тетрадный листок, неровно оборванный по краю.
Конверт спланировал на пол.
«Помогите мне. Пугало вернулось помогите пожалуйста».
Три восклицательных знака, пропущенная запятая, округлый девичий почерк и перечёркнутый каракуль в конце. Вета покрутила тетрадный лист в руках, но не нашла больше ни чёрточки.
«Они что, решили теперь меня разыграть?»
Вета подняла голову: ей почудилось движение на площадке второго этажа. Может, там мелькнула чья-то тень. Вторая мысль была куда неприятнее — они каким-то образом узнали, где она живёт. Следили?
Она подняла конверт и торопливо, сминая драгоценные доказательства, засунула их в сумку.
«По улицам тёмным ходить не боитесь?»
Оставив сумку на полу, она на цыпочках подошла к лестнице, ведущей вверх, и заглянула дальше. И на бетонных ступеньках, и у чужих дверей было пусто, да и солнечные лучи пронизывали подъезд, так что не спрячешься.
Она вдруг поймала себя на том, как прерывисто дышит и тянется к верхней пуговице на блузке — расстегнуть, чтобы дышалось легче. Как течёт по виску капля холодного пота. Хлопнула подъездная дверь, и Вета вздрогнула.
Кто-то, насвистывая, поднялся к лифту, судя по звукам, подавил на кнопку, но разочаровался и зашагал к лестнице. Вета наблюдала, как к ней на площадку поднимается благообразный мужчина в серой рубашке и строгих брюках. Не замечая её затравленного взгляда, он обошёл Вету полукругом и зашагал дальше.
«Я сошла с ума», — наверняка определила она. — «Они меня довели. Пора лечиться».
И села прямо на холодную ступеньку.
В какой-то из весенних вечеров.
Они вместе стояли под накрапывающим дождём, и никто не хотел начинать разговор первым. Шли автобусы, всё чужие и озарённые тёплым светом.
— Ну ладно, — сказала Вета, сунув замёрзшие ладони поглубже в карманы пальто. Там она нащупала крошечную дырку в подкладке и окончательно посерьёзнела. — У твоего друга плохая девушка. Но я-то не пью, не курю, заканчиваю университет. Чего ты недоволен постоянно?
Бежала за ним пол остановки от университета, вспоминая по дороге пошловатое девичье стихотворение типа «ждала — пришёл — любила — забыла», а потом схватила его за рукав — надоело бежать. Рукав он выдернул, и Вета даже обрадовалась — можно сунуть в карманы задубевшие пальцы.
— Слушай, так и будешь убегать? Я тебя час прождала.
— Ну да, час таращилась на каких-то парней, — Андрей всеми силами изобразил отвращение — уголки губ поползли вниз. — Ты себя в зеркале вообще видела? Пальто расстёгнуто, юбка короткая, сапоги до колен. Я пошёл, короче.
Он секунду помедлил, дожидаясь, видно, когда Вета опять схватит его за рукав куртки, но она не собиралась ещё раз проскрести ногтями по потрескавшейся чёрной коже. Подкатил автобус — идущий совсем в другую сторону — и Андрей запрыгнул в него следом за двумя парнями очень делового вида. На остановке разом стало пусто. Жёлтый фонарь отражался в мокром асфальте: дождь разошёлся, как девица на похоронах.
Вета пошевелила пальцами в карманах — они пусть медленно, но отогревались. Жалко было только пальто: шерстяное и ужасно фирменное, оно наверняка потеряет форму он такой незапланированной стирки. Вета украдкой глянула на небо — кислотные дожди, городская осень — и зашагала прочь от остановки и от поднадоевшего за день здания университета.
В такие дни она забиралась в первый попавшийся автобус — потому что здесь каждый вёз её до дома — и замирала у заднего поручня, уткнувшись лбом в стекло. Кондуктор обычно не цеплялся, завидев проездной. Если вдруг находилось незанятое место, Вета падала на него и доставала плеер. Это было привычно настолько, что она даже не чувствовала вкуса музыки. Хотя после целого дня в лаборатории батарейка в плеере могла и сесть — тогда Вета слушала по наушникам тишину, замечая подвох только ближе к дому.
Но сегодня есть не хотелось: в лаборатории нашёлся пакетик растворимого пюре, да и мытьё пробирок она оставила до завтра, значит — почти выходной. Андрей обещал встретить её вечером, поэтому Вета ещё и красила ресницы, вызывая бурю эмоций у напарницы по эксперименту. Она же не знала, что прождёт Андрея, прислонившись к колонне, час.
А потом ненароком оглянется назад, и увидит там его, сгорбившегося и с гадкой гримасой на лице — уголки губ опущены вниз, как будто вместо собственной девушки он увидел отвратительную плесень на колонне.
— Ты смотришь на тех парней? Ну-ну, давай дальше, а я пошёл.
Видно, с работы его опять увольняют. Вета мельком глянула на группу молодых людей, предоставленных самим себе и горячительным напиткам, и пошла следом за Андреем. Не в лабораторию же ей было обратно тащиться.
Сентябрьская суббота.
Солнце заходило за дома — серое небо за узким окном подёргивалось вечерним туманом, как молочной пенкой.
— Привет. — Он опустился на ступеньку рядом, но не так уж близко, в шаге от неё.
«Ну вот, перегородили весь проход», — подумалось Вете. Хотя не так давно заработал лифт, и ходить мимо неё перестали.
— Ты прости. Я не хотел тебя задеть, — мученически выдал Антон. Было видно, что он очень старается.
— Да ничего. — Она давно замёрзла, давно повторяла себе, что нужно встать и идти, но вместо этого только смотрела в одну точку и никак не могла прекратить. — Всё в порядке.
— Я вижу, как всё в порядке. — Он помолчал, гоняя носком кроссовка пылинку по бетонной ступеньке. — Понимаю, что не хочешь рассказывать. Просто так всё не бросают и не едут в неизвестность и пустоту. Так только бегут.
— Бегут, — бессмысленно повторила за ним Вета. Она снова собиралась бежать, но вот теперь-то куда? И не пора ли завязывать с этим? Ото всех не набегаешься. Она сказала вслух и сама не заметила, как. — Ото всех не набегаешься.
— Правда, — кивнул Антон, глядя себе под ноги. — Слушай, может быть, не обязательно уезжать из города, можно просто уволиться из школы и попробовать найти другую работу?
Вета смотрела на пылинки. В рыжем свете солнца они танцевали в воздухе и на ступеньках.
— Я не могу всю жизнь шарахаться от тёмных углов и шорохов. — Она отвела взгляд и ощутила, как горячая кровь прилила к щекам. — У моего парня была собака. Мраморный дог Рей. Когда он клал передние лапы мне на плечи, он с лёгкостью мог лизнуть меня в лоб, представляешь?
— Неслабая собачка, — напряжённо проговорил Антон. Вета видела, как он нервно сцепляет и тут же расцепляет пальцы.
— Да, и на редкость добрая. Он всегда подвывал мне, когда я плакала. — Она облизала пересохшие губы. — Когда у Андрея выдавался плохой день, он брал ремень и… ну ты понимаешь?
Снова охрипла. Вета опустила голову, дожидаясь, пока сойдёт нервный румянец.
— Наверное.
— Я боялась, что однажды дело дойдёт и до меня. Думала, что сделаю очень правильно, если уеду. Оказалось, я трусливо сбежала, так?
Читать бесплатно другие книги:
