Вернутся не все! Разведывательно-диверсионный рейд (сборник) Рыбаков Артем

– Они все чистоплюи! – презрительно ответил Генрих. – Максимум на ближайшей пьянке в узком кругу «Их саксонская светлость» отпустит пару несмешных шуток по поводу смерти рейхсфюрера.

– «Саксонская светлость» – это кто?

– Так прозвали правую руку Грека – оберста Остера. Чванливый всезнайка, молящийся на образ «офицера и джентльмена», – просветил Мюллер собеседника. – Пес-пустобрех.

– То есть вы считаете, что на резкие действия они не способны?

– Иезуитства у Грека на такую хитрую игру хватит, тем более что он со Скрипачом на ножах, хоть и раскланиваются вежливо, но вот смелости ни на грош. Впрочем, мы можем и их сыграть, вам не кажется, господин секретарь? И как дополнительное замечание: насколько я знаю команду Грека, они скорее бы использовали армейских саперов для подготовительных работ, а не пленных.

– Я подумаю, – задумчиво буркнул Борман. – А пока перечислите другие улики, группенфюрер.

– Я вообще-то бригаденфюрер, господин секретарь.

– Мне кажется, что моего влияния хватит, чтобы исправить эту оплошность. К тому же в Высшем штабе СС открылось немало вакансий. Полагаю, что ходатайства Ламмерса[57] будет достаточно…

– Остальные улики по большей части косвенные, – восприняв «подарок» как должное, сказал Мюллер. – Например, насколько мне удалось выяснить, первоначальный маршрут должен был проходить по другому шоссе, но местные органы Службы Безопасности отправили несколько сообщений о том, что данный район небезопасен, поскольку в наличии имеются многочисленные группы солдат противника, выходящих из окружения.

– И?..

«Похоже на то, что вы совсем не разбираетесь в нашей службе, господин секретарь. Элементарные вещи приходится объяснять!» – подумал главный гестаповец, но на лице его не отразилось ничего.

– Если не вдаваться в подробности, то те сообщения были… как бы это помягче сказать… не совсем верными. Причем, с моей точки зрения, дезинформация получилась филигранная! Знаете, когда не врут в открытую, а так подправляют сказанное, что оно становится своей противоположностью.

– Все мы знаем, как работает наш уважаемый Йозеф, – перебил Генриха Борман. – Переходите к сути!

– Хорошо. Если к сути, то местность там такая, что спрятаться практически негде, и потому основные банды действуют на пятьдесят километров севернее – в огромном лесном массиве. Мелкие же можно в расчет не принимать. Это, извините, аксиома. Тех сил, что охраняли Гиммлера, вполне должно было хватить на отряд человек в сто. Но охрана рейхсфюрера поверила тем сообщениям и перенесла маршрут. Сейчас, к сожалению, спросить уже не у кого – люди, отвечавшие за это, погибли вместе со своим шефом.

– То есть на стечение обстоятельств случившееся списать нельзя?

– Господин секретарь, – Мюллер сделал глубокий вздох и постарался успокоиться, вовремя вспомнив, что, несмотря на все свое влияние, сидящий перед ним не имеет никакого понятия о полицейской работе и розыске, – это моя работа – не верить в совпадения. Особенно если они приводят к таким катастрофическим последствиям. Я попробую нарисовать картинку. – С этими словами он пододвинулся вплотную к столу и извлек из бювара с тисненной золотом свастикой лист отличной мелованной бумаги. – Середина и конец июля – кто-то изображает бурную деятельность по борьбе с остатками частей красных к западу от Минска. – Острым карандашом изобразив на бумаге прямоугольник, он поставил в нем цифру 1. – Начало августа – рейхс… потерпевший начинает собираться с визитом в Вайсрутению. Прошу отметить, что именно в то время там с визитом был фюрер!

– Хм, а ведь действительно, если бы это устроили русские, они бы выбрали цель куда большего масштаба! – Борман хлопнул ладонью по столу. – Насколько я помню, их десантные войска не сильно уступают нашим, ведь так?

– Численно значительно превосходят, – начальник тайной полиции позволил себе улыбнуться. – Вполне могли сбросить пару дивизий на парашютах, тем более что буквально на днях выяснилось, что в лесах неподалеку от Борисова прячется довольно крупная группировка русских.

– Неподалеку?

– Километрах в тридцати. Только, в отличие от всех остальных, она не пытается прорваться на соединение со своими. И имеет радио. А не так давно к ним прилетал самолет из Москвы, – вбил последний гвоздь Мюллер.

– Я вас понял, Генрих, – впервые за сегодняшний вечер рейхсляйтер назвал гестаповца по имени. – Про принцип «cui prodest»[58] я знаю. Советам при таких обстоятельствах смерть «верного Генриха» не выгодна, а вот кое-кому… Если вам не сложно, Генрих, не могли бы вы привести остальные улики в письменном виде? Естественно, без упоминания имен и названий. А сейчас я вынужден вас покинуть. – Личный секретарь фюрера резко поднялся из кресла.

Москва, Кремль. 22 августа 1941 года. 22.20

– Поскольку обстановка на Южном и Юго-Западном направлениях в настоящий момент относительно стабильна, я сразу перейду к происходящему на центральном участке фронта.

– Конечно, Борис Михайлович, – Сталин остановился рядом с маршалом.

– Несмотря на заявления германского радио о взятии города, в Гомеле до сих пор ведутся уличные бои, и войсками 21-й армии контролируется около половины его территории. Основными задачами им поставлено: сохранение контакта с левофланговыми 63-м и 67-м корпусами и связывание как можно больших сил противника. Попытка прорыва подвижных соединений группы Гудериана в составе боевой группы 17-й, двигавшейся на Почеп, и 3-й, прорывавшейся через Мглин, танковых дивизий парированы фланговыми атаками войск Центрального и Брянского фронтов. Сейчас противник остановлен в районе Стародуба, где завязались позиционные бои. По докладам, противнику нанесен существенный урон в боевой технике, и разведкой зафиксировано подтягивание немцами пехотных подразделений для усиления давления на наш фронт. Хочу отметить успешные действия РАГ[59] – наземные части просили отдельно поблагодарить летчиков. Резюмируя, могу заявить, что на этот раз организовать одновременное наступление по расходящимся направлениям противнику не удалось. Основными причинами этого можно считать гораздо большую стойкость наших войск при обороне на подготовленных позициях, своевременные контратаки во фланг наступающим группировкам немцев и достаточную авиаподдержку.

Корпус Петровского пока держится, но штаб Запфронта просит Ставку помочь с транспортными самолетами для доставки снабжения. Командование 3-й армии, в свою очередь, просит разрешения оставить Мозырь.

– С чего это? Насколько мне известно, немцам пока не удалось прорваться у Речицы. – Голос Верховного был спокоен.

– Они опасаются, что в случае прорыва вывод войск будет сильно осложнен.

– Отказать! Мозырь необходим нам как угроза на левом фланге армии Вейхса. Самолеты выделим. Что у Еременко?

– Соединения Гудериана пока сконцентрированы севернее и северо-западнее Гомеля, как я уже говорил, а давление на нашу оборону осуществляется пехотными дивизиями 2-й армии немцев. Очевидно, по своему обыкновению, после неудачи с маневренными действиями они ждут появления разрыва в нашей обороне, после чего настанет черед танков. Возможностей для маневра танками в настоящий момент у них практически нет: на западе мешают леса и реки, а на востоке – наши войска. Вот и приходится давить в лоб, чего они очень не любят. – Начальник Генерального штаба прервался на глоток чая. – Армии Брянского фронта, по заявлению командующего, готовы к любым изменениям обстановки.

– Что на северном фланге?

– Жуков докладывает, что пока никаких неожиданностей не случилось. Происходящее данным разведки соответствует, – Шапошников покосился на сидящего через два стула от него наркома внутренних дел. – Через сутки после начала движения мотокорпуса немцев на Великие Луки тридцатая армия нанесла по нему фланговый удар. Одновременно кавгруппа Доватора прорвалась в тыл 5-го армейского корпуса 9-й армии немцев в направлении на Пречистое. Разгромлен штаб 129-й пехотной дивизии противника. – Маршал вылез из-за стола и, взяв указку, принялся показывать обстановку на карте: – Теперь, чтобы парировать этот маневр, у немцев есть, собственно говоря, всего три варианта действий. Развернуть 19-ю или 20-ю танковые дивизии из состава 57-го танкового корпуса от Великих Лук и соответственно ослабить группировку, действующую на Ленинградском направлении. На это они вряд ли пойдут, поскольку северный фланг советско-германского фронта и так отстает, и положение войск Северной группы армий достаточно шаткое. Ершакову[60] будет сильно легче. – Никто не перебивал – все присутствующие внимательно смотрели на карту. – Вариант второй: переместить 900-ю мотобригаду из района южнее Пречистого, – указка уперлась в точку севернее Духовщины. – В данном случае они связывают одно из немногих оставшихся у Гота незадействованным подвижное соединение в локальной операции и отправляют его в почти 50-километровый марш по лесам. Нам это только на руку, особенно в свете предстоящего наступления трех армий. Ну и третья возможность – подтянуть пехоту. С одной стороны, это самое для немцев разумное решение с точки использования ресурсов, с другой – шансы поймать нашу кавгруппу очень невелики, и Доватор получает возможность на глубокий рейд вплоть, – Шапошников повернулся к карте, – до Витебска и Полоцка, с созданием угрозы коммуникациям всей северной группировки немцев на Центральном направлении!

Добавлю, что истребительными группами 16-й и 19-й армий уничтожены многие тыловые подразделения седьмой танковой дивизии группы Гота. По моему мнению, эти действия серьезно снижают общую подвижность 3-й танковой группы, и в ближайшую неделю на глубокие прорывы она не способна. Сообщают, что захвачено много важных документов. Передать их все по радио невозможно, поэтому часть группы пробивается сейчас в штаб фронта.

– Данные надежные, Борис Михайлович? – спросил Сталин, встав рядом с маршалом.

– Да. После ориентирования танкоистребительных групп на разведку точность донесений разведотдела Запфронта существенно возросла, вдобавок ВВС увеличили количество самолето-вылетов на разведку на этом направлении. Есть, правда, непонятное. Например, в результате вчерашней съемки зафиксировано стягивание войск к Борисову, находящемуся, как вам известно, глубоко в тылу, – указка уперлась в отметку на карте, обозначавшую штаб группы армий «Центр». – Товарищ Берия, у вашей агентуры есть какая-нибудь информация по этому поводу?

– Так после подрыва мостов они просто не могут вывести части из этого района, – с места ответил наркомвнудел.

– В том-то и дело, что переброска осуществляется с востока на запад, а не наоборот! Больше похоже на организацию обороны фронтом на север, что совершенно сбивает с толку. Доватору до этого района очень далеко, а если немцы так заранее готовят оборону, то, вполне вероятно, они серьезно переоценивают силы кавгруппы. Есть ли возможность задействовать вашу агентуру для проработки? Генштаб опасается возможной рокировки части сил противника по железной дороге на южное направление. Возможно, немцы решили воспользоваться стабилизацией фронта под Смоленском и сыграть в «марнское такси»[61].

– Нереально! – раздался голос Кагановича. – От Борисова в южном направлении дорог нет. Им придется вывозить войска назад к Минску по Западной дороге и там пересаживать на линию Белжеде в направлении на Бобруйск и далее – к Гомелю. А подвижной состав и станционные сооружения при отступлении уничтожались! – отрезал нарком путей сообщения.

– Но ничто не мешает немцам перебросить вагоны из тех мест, где это сделать не успели… – спокойно заметил наркомвнудел. – Например, из-под Бреста или Латвийской ССР.

– Все равно! – запальчиво воскликнул народный комиссар путей сообщения. – Это же какой крюк! Километров триста! Логичнее было бы организовать перевозки через Оршу.

– Товарищ Каганович, – раздался негромкий голос Сталина, – в экстренных условиях немцы вполне могут пойти и на такое, тем более что сеть шоссейных дорог в БССР не совсем соответствует их привычкам, – вождь усмехнулся.

– Кстати, товарищи, – начал Берия, ни к кому конкретно не обращаясь, – одна из наших групп сейчас планирует множественные диверсии на ветке Осиповичи – Могилев.

– Это радует. Мне кажется, товарищ Берия, отрядам следует усилить работу на железной дороге. И для успокоения Бориса Михайловича необходимо разобраться с этой странной ситуацией у Борисова. Продолжайте, товарищ Шапошников.

– Выяснено, что против Ершакова также действует так называемая «боевая группа Штумме», организованная на основе 40-го пехотного корпуса, к которому добавили отдельные части усиления. В настоящий момент именно эта группировка вызывает наибольшее опасение – маневр подвижными частями немцам осуществить не позволяет местность, а у этой группировки есть возможность обойти наши войска с севера. Оборона дефиле[62] между многочисленными озерами у нас прочная, минимум в две полосы. Пехота же может просачиваться или просто продавить массой нашу оборону.

– Каковы предложения Генштаба? – Сталин снова подошел к карте.

– Усилить 22-ю армию артиллерией из резерва Ставки и по возможности перебросить к нему батарею реактивных установок. В условиях большой скученности противника в теснинах РС должны быть очень эффективны.

– Что у нас с формированием специальных батарей?

– Две уже закончили формировку в Москве, а в артмастерских Западного фронта сделано десять кустарных установок под авиационные снаряды калибром восемьдесят два миллиметра, – мгновенно ответил Берия. – Им уже даже прозвище дали – «Раиса Сергеевна».

– Ну что ж, вот пусть эти «раисы» и передадут Ершакову. – Сталин снова улыбнулся. – Потом доложат, как эта «женская бригада» в деле. Конев, Рокоссовский и Хоменко готовы?

– Так точно, Иосиф Виссарионович. Коневу дополнительно переброшены стрелковая, танковая и кавалерийская дивизии, два пушечных артполка, три дивизиона дальнобойной артиллерии и две батареи реактивных установок. Серьезно пополнена сорок третья смешанная авиадивизия. Рокоссовскому передали два сводных батальона танков. В основном – новых типов. В Ярцево прибыли два бепо[63] нового формирования с флотскими четырехдюймовками и железнодорожная батарея особой мощности в составе двух установок ТМ-1-180[64]. У последних дальность стрельбы больше тридцати километров, так что поддержка серьезная. Из Ярцева можно легко по Духовщине стрелять, а там, по данным разведки, минимум три дивизионных штаба.

Хоменко пока не усиливали, но, по нашим расчетам, сил у него достаточно – четыре стрелковые и одна танковая дивизии, хотя последняя понесла серьезные потери и сейчас экстренно доукомплектовывается.

– Надеюсь, к началу они успеют… Что южнее? Вы, помнится, говорили, что основная угроза наступлению будет исходить от Гудериана.

– По нашим оценкам, он плотно завяз под Гомелем. Но мы приготовили для него еще один сюрприз: есть шанс отсечь его от центра. Поскольку в районе Ельни обстановка без существенных изменений, то войска оказывают планомерное давление на противника, но из-за высокой плотности построения противника фронтальные атаки к успеху не приводят. Все-таки пять дивизий на фронте в сорок километров. Так что либо наращивать группировку для проведения массированных атак, либо временно оставлять как есть – потери от артобстрелов у противника весьма значительные. Генерал Казаков, начальник артиллерии у Рокоссовского, предложил очень стоящую идею «артиллерийского наступления»[65]. Вот сейчас ее Жуков и будет опробовать.

– И чем она так хороша? Опять же, почему Жуков, а не сам Рокоссовский?

– В 16-й армии ее уже используют вовсю как средство подготовки к прорыву обороны, а под Ельней Георгий Константинович планирует реализовать эту идею как основное средство воздействия на противника при проведении только демонстрационных действий, рассчитанных на связывание немцев. Он даже запрос прислал на отзыв всех непрофильно использующихся артиллеристов из пехотных частей, переформированных после выхода из окружения. Мол, хорошего пушкаря учить долго, а кому со штыком наперевес в атаку бежать, он найдет. Обещает за неделю сократить численность противостоящих ему дивизий на треть, а затем уже разбить. Тем более что при успехе на духовщинском направлении эти части немцев окажутся как минимум отрезаны от линий снабжения, а как максимум попадут в «мешок». И я бы рекомендовал распространить предложение генерала Казакова гораздо шире – применение его выкладок войсками на Юго-Западном направлении может оказаться, по моему мнению, для немцев очень неприятной неожиданностью!

– С этим ясно, Борис Михайлович, составьте докладную записку с приложением документов. Я прочту. Как по вашему мнению, – эти слова Верховный выделил голосом, – готовы армии к решительному наступлению? – Сталин заложил руки за спину и принялся ходить по комнате.

– Вполне, товарищ Сталин!

На бодрый ответ начальника Генштаба Верховный, казалось, не обратил никакого внимания, продолжая мерить комнату шагами. Наконец, после более чем двухминутной паузы, за время которой в зале стояла мертвая тишина, Сталин остановился:

– Хорошо. Завтра начинайте операцию.

Город Борисов, Белорусская ССР, 23 августа 1941 года. 0.07

– Какова ситуация на текущий момент? – Генерал-фельдмаршал тяжело опустился в кресло и закинул ноги на стул – практически весь сегодняшний день пришлось провести на ногах.

Гудериан потер слезящиеся от недосыпания глаза:

– Мне прямо порекомендовали воевать в соответствии с приказами и не лезть в стратегию.

– Лучше расскажите с самого начала – мне необходимо понять общую обстановку в Ставке.

– Никто из паркетных даже не намекнул фюреру, зачем я приехал, а Браухич так и вообще строжайше запретил даже поднимать тему наступления на Москву.

– Но вы, конечно же, не послушались, Хайнц?

– Не за тем я проделал этот путь, чтобы тратить время на пустые разговоры!

– Хайнц, успокойтесь, пожалуйста. Садитесь, налейте коньяку. – Несмотря на то что Клюге откровенно недолюбливал своего подчиненного, он чувствовал, что сейчас надо дать ему выговориться.

Генерал-оберст вскинулся, словно собирался ответить очередной резкостью, но в последний момент передумал и выполнил просьбу командующего.

– Я сказал фюреру, что большевистскую столицу нельзя сравнивать с Варшавой или даже Парижем. И дело не только в «загадочной русской душе», которая, на мой взгляд, Гюнтер, не более чем выдумка их собственных писателей, всячески пытающихся оправдать природную леность и безалаберность этого народа. Я считаю, что, поскольку вся транспортная система России завязана на столицу, а промышленное значение этого города невероятно велико, мы должны, не отвлекаясь на второстепенные задачи, уничтожить это средоточие большевизма! Я настаивал на том, что с разрозненными группировками русских мы сможем справиться после. Но знаете, что он мне ответил, Гюнтер? – Тонкий ход Клюге сработал на все сто процентов – генерал-оберст впервые за долгое время обратился к нему по имени, словно забыв, что еще совсем недавно он собирался вызвать фельдмаршала на дуэль.

– Нет, откуда?

– «Все мои генералы читали Клаузевица, но они не понимают военной экономики», – скривившись, процитировал Гудериан. – Представляете, ефрейтор сослался на Клаузевица! Он его, видите ли, понимает лучше офицеров Генерального штаба. А потом мне просто пересказали эту проклятую директиву. Всю эту ерунду про зерно и нефть. Я едва не попросил отставки!

«Хм, и это говорит человек, к которому Гитлер обращается не иначе как «мой Гудериан»!» – подумал фон Клюге и подлил еще коньяка в бокал собеседнику:

– И что же вас остановило, Хайнц?

– Я не могу бросить своих ребят сейчас, – мотнув головой, командир Второй танковой быстрым движением взял бокал с коньяком и одним глотком осушил его наполовину. – Самое смешное, что Гальдер задал точно такой же вопрос, стоило мне выйти от фюрера. Он, видите ли, рассчитывал, что я смогу убедить его! Причем ни сам он, ни Браухич этого сделать не смогли. Как, кстати, положение у Гомеля?

– Тяжело. Мы уперлись в неплохо подготовленную полосу обороны, а Лемельзен отказывается использовать танки для прорыва.

– И я его вполне понимаю: обещанные подкрепления так и не поступили, и, если истратить остатки моторесурса на бессмысленные атаки, нам нечем будет наступать на Киев и Москву.

– Кстати, – фельдмаршал снова наполнил рюмки, – что говорит Кунце[66]? Насколько я помню, ему отправили несколько десятков новых моторов.

– Что толку от моторов, если Лангерману[67] необходимо привести в порядок почти половину его танков и от многих из них остались только закопченные корпуса. У Моделя[68], впрочем, ситуация если и лучше, то ненамного. Вальтер, конечно, очень талантливый и умелый командир, но даже он не в состоянии ничего поделать с погаными дорогами и проклятыми диверсантами. В последнем докладе он сообщал, что боеготовыми можно считать только шестьдесят три процента имеющихся танков.

– На совещании вы этого не говорили, – фон Клюге вперил взгляд своих водянистых навыкате глаз в лицо «быстроногого Хайнца».

– Если вы не забыли, Гюнтер, на последнем совещании нам было несколько не до того. И если честно, я рассчитывал получить хоть какую-нибудь передышку до начала наступления. Вынужден признать, что в настоящий момент русским удалось навязать нам свою игру.

– Что вы хотите этим сказать?

– А вы разве не видите? Черт с ним, с численным превосходством, господин фельдмаршал! Мои солдаты способны разбить и впятеро больше большевиков. Но только при одном, маленьком таком условии. – Генерал-оберст соединил вместе большой и указательный пальцы правой руки и поднес получившуюся конструкцию практически к лицу Клюге. – Если их будут кормить, они смогут нормально поспать и патроны будут доставлять вовремя! Пока что два последних условия не выполняются. Ведь все элементарно, Гюнтер, – пока мы в движении, русские просто не успевают за нами, но как только мои танки останавливаются, они облепляют их как собаки медведя! Хотя нет, как слепни корову – это будет более правильное сравнение. За последние две недели я объехал почти все свои дивизии – вы знаете, я от опасности не прячусь, а танками можно командовать только с передовой. – Гудериан сделал еще один большой глоток коньяка. – Так вот, – продолжил он, поставив рюмку назад на стол, – за последний месяц более половины потерь мы понесли в небоевой обстановке, представляете?! Если быть точным – то в не совсем боевой обстановке. То есть не в наступлении, не во время прорывов или преследований, как должно быть, а просто так – на стоянке в тылу, при перегруппировке вдоль линии фронта и так далее… Вы представляете обиду танкиста, чей танк упал с подломившегося моста и повредил себе пушку и ходовую?

– Но как такое возможно? – непритворно удивился Клюге. – Неужели в частях совсем не ведется инженерная разведка?

– С разведкой все в порядке, и на всех картах и схемах мост помечен как доступный для движения техники весом до пятнадцати тонн. Но вот под «двойкой» взял и подломился. Как показало расследование, ночью русские подпилили опоры и откосы, и он не выдержал даже девяти с небольшим тонн. Хорошо еще, что «трешку» первой не пустили. И так, Гюнтер, на каждом шагу! Ладно, поеду-ка я к себе. Может, придумаю, что делать с этим узлом у Гомеля…

Из дневника генерал-оберста Гальдера, начальника ОКХ

22 августа 1941 года. 62-й день войны

Совещание с генерал-полковником Гудерианом. Вчера вечером Гудериан по моему представлению был у фюрера. Гудериан во время совещания в штабе группы армий «Центр» заявлял, что 24-й моторизованный корпус невозможно бросить в наступление на юг через Стародуб из-за:

1) совершенно непригодного состояния дорог, которое не позволяет подвозить горючее, а также

2) из-за состояния самих войск, которые не могут участвовать в наступлении без предварительного отдыха и пополнения.

Но сегодня утром, под влиянием настоятельного требования фюрера как можно скорее начать наступление в южном направлении, он заявил, что 24-й моторизованный корпус все-таки сможет наступать через Стародуб на юг. Это говорит о том, что Гудериан отказался от своего прежнего мнения. На это я ему заявил, что я, напротив, не разделяю его столь внезапного поворота мыслей. Гудериан мне ответил, что его вчерашнее мнение проистекало из убеждения, что ОКХ санкционирует его предложение о нежелательности проведения операции в южном направлении. Во время же посещения фюрера он убедился в том, что он должен согласиться с проведением операций на юге и что его долг состоит в том, чтобы сделать невозможное возможным и реализовать эту идею.

Этот разговор с потрясающей ясностью показывает, с какой безответственностью составляются официальные донесения и доклады. Поэтому главком отдает исключительно строгий приказ в отношении составления официальных донесений. Вряд ли что из этого выйдет, так как характера приказами не изменишь.

Обстановка на фронте:

Группа армий «Юг»: Наши части ведут очень тяжелые бои у Днепропетровска. Противник бросает в бой все имеющиеся под рукой и вновь сформированные части, так что наши танковые соединения, которые одни ведут бои в этом районе, могут продвигаться вперед лишь очень медленно. На других участках успех также незначительный. Вероятно, перенаправление части сил группы армий «Центр» сможет переломить ситуацию на этом направлении.

Бои продолжаются и у Ржищева (южнее Киева). На этом участке противник форсировал реку. Наступление 6-й армии развивается стремительно. 11-я танковая дивизия овладела мостом через Днепр у Горностайполя (командир дивизии был тяжело ранен в этом бою) и прорвалась на восток до переправы через Десну у Остера. Эта переправа русскими была подожжена. Остальные мосты разрушены позже русской авиацией.

Все силы 6-й армии рвутся на восток.

Группа армий «Центр»: Наши войска медленно продвигаются на северном фланге фронта у Великих Лук. Жалобы Штумме на очень сильный артиллерийский огонь. На остальном фронте группы армий – отдельные атаки на восточном участке фронта и незначительное продвижение наших частей у Гомеля.

Группа армий «Север»: На этом участке фронта наши части, к сожалению, почти не продвинулись вперед.

Генерал Буле:

А. Уменьшение боевой численности в пехотных дивизиях в среднем на 40 % и в танковых дивизиях – в среднем на 50 %.

Б. В ближайшее время придется вывести с фронта некоторые дивизии (имеющие французскую материальную часть). Сдать их материальную часть, а личный состав направить на родину на переформирование.

В. На базе 101-й танковой бригады формируются две танковые дивизии. В связи с этим необходимо изъять из пехотных дивизий, находящихся на Западном фронте, семнадцать пехотных рот. Мне кажется, это возможно.

Г. О создании на вокзалах и в других пунктах специальных «рот обслуживания» для обслуживания военнослужащих, отпускников и др.

Д. О переброске в тыловой оперативный район действующей армии запасных бригад 16-й линии.

Е. Безнадзорные новые формирования на Западе.

Генерал Фельгибель:

А. Задачи службы связи на румынской территории в районе между Серетом и Бугом.

Б. О прокладке большого сквозного кабеля.

В. О распределении сил и средств связи между группами армий «Север», «Центр» и «Юг».

Генерал-квартирмейстер Вагнер:

А. Невозможность обеспечить нужное количество эшелонов для текущего снабжения войск группы армий «Юг». Необходима компенсация большим количеством автотранспорта (автотранспортные полки). Вследствие этого войскам группы армий «Юг» дополнительно направляется 7 тыс. тонн грузов снабжения, из которых 2 тыс. тонн берутся из резерва (в Данциге), а 5 тыс. тонн – из запасов, предназначенных для войск группы армий «Центр».

Б. Об урегулировании немецких претензий и румынских требований в отношении района между Днестром и Бугом.

Капитан 1-го ранга Лойке докладывает о своих впечатлениях от пребывания на Черноморском побережье. Командование Военно-морского флота этого района намерено заниматься административной деятельностью и спасать утопающих, вместо того чтобы обеспечить каботажное судоходство.

Цильберг докладывает о личных делах офицеров Генерального штаба.

Деревня Загатье, Кличевский район Могилевской области, БССР. 23 августа 1941 года. 3.03

Ночной дозор – адски скучное мероприятие. Банальность? Нет, факт. Особенно в нашей ситуации. Если на фронте еще можно представить, как хваткие зольдатен подползают к тебе с желанием взять «языка», то здесь, в глубоком немецком тылу, подобное представляется чем-то вроде фэнтези. С тем же успехом можно помечтать о встрече с эльфами в белорусских лесах. Да и немцы, как можно было заметить за последние месяцы, не горят желанием шариться в темноте по буеракам и буреломам. Позже, году в сорок третьем, как я помню, они создадут специальные подразделения отморозков, обзовут ягдкомандами и натравят их на партизан. Но до этого нерадостного момента времени у нас полно.

Тем не менее, в отличие от прекрасной поры пребывания на срочной службе, со сном я боролся всерьез. А ведь что собственный опыт, что рассказы друзей рисовали картинку если не тотального задрыха на постах, то как минимум яростного стремления «добрать при исполнении». Одни «плечики для караульной вышки» чего стоят. Был у нас такой прикол – часовой, назначенный для несения вахты в данном сооружении, брал с собой деревянные плечики для одежды, на посту вставлял их в шинель и зацеплял крючок за предусмотрительно вбитый в опорный столб костыль, после чего повисал на этой конструкции и имел возможность покемарить, не падая. Отдельные наиболее наглые индивидуумы еще и чурбачок с собой прихватывали, чтобы расслабиться по полной. Надо признать, что такое было возможно только на трех вышках из восьми, поскольку только они располагались на «специально подготовленной в инженерном отношении местности», а попросту говоря, только перед ними неизвестные герои предыдущих призывов раскидали металлические листы, загодя предупреждавшие кемарщика о приближении разводящего с присными. Впрочем, лафа такая была только в учебке – на границе спать себе дороже. Ну а здесь, на настоящей войне, – тем более.

Зато времени для анализа – вагон. Как раз по размеру стоящих перед нами проблем. И Фермер исподволь постоянно намекает, что голова должна быть включена все время. Может, потому мы такой шорох и навели, что все следовали этой установке. Как-то я спросил Сашу: а что бы мы делали, если бы с нами Тотена с его замечательным немецким не было? «Все то же самое, но по-другому! – ответил командир и пояснил: – Как раз наличие нашего говоруна – чумовой бонус, но неужели же мы мосты не взрывали бы или на Гиммлера охоту не устроили? Да, фугас один бы получилось поставить, и не всю колонну в труху, а только лимузин главного сработали. Но суть-то не меняется!»

Подобным мышлением настоящий отец-командир от болвана со звездами на погонах и отличается. Вроде как истинному древнему воину все равно, чем сражаться, – конечно, он бы предпочел мечом от какого-нибудь Мурасамы врага пластать, но при случае и древком от метлы супостата загандошит. Или тапком из рисовой соломы, хотя нет – не патриотично. Лучше лаптем. Занятно, что данную национальную обувку, как говорится, в действии я только сейчас увидел. Во многих деревушках народ до сих пор носит, чтобы приличную обувь не трепать. А дальше, боюсь, гораздо большему количеству народа на импровизированные народные кроссовки перейти придется. Немцы, впрочем, тоже отставать не будут – кадры кинохроники, снятые зимой сорок первого, я хорошо помню. Не запаслись тевтоны подходящей обувью, вот незадача.

Эта немецкая смесь дотошного планирования и отчаянной импровизации меня и сейчас удивляет. Может, благодаря этой гремучей смеси мы так успешно и, чего уж там скрывать, практически безболезненно для отряда воюем уже скоро два месяца. Нашли, точнее – вспомнили, напрягши коллективный разум, лазейки в стройном бардаке немецкой военной системы и перелезаем из одной в другую. Вроде не дошло пока до наших противников, что «недочеловеки» тоже могут напялить их мундиры и говорить без акцента.

Или взять трюк, что при организации засады на главного эсэсовца провернули: я, когда на утреннем построении командир с Бродягой стали нам страницы немецких журналов, порванные на аккуратные прямоугольнички, раздавать, и не понял сразу, зачем они. А когда Александр свет Викторович в приказном порядке приказал сдать любые подтирочные материалы – вообще чуть в осадок не выпал. Реакция остальных, впрочем, от моей не отличалась. И если местные ребята, испытывая перед Сашами нешуточный пиетет, изумлялись молча, то Серега, по извечной привычке, не преминул вставить свои пять копеек, сообщив, что после поголовного перехода на трофейные сухпайки мы даже отходами жизнедеятельности от противника отличаться не будем. Злорадно улыбнувшись, Фермер сообщил всем, что с сегодняшнего дня Док переходит на экспериментальное питание и подкармливать его посторонними продуктами запрещено. Театрально взвыв, Сережка бухнулся на колени и, картинно заламывая руки, умолял «господина больсой насяльника посядить петный токтора». Отсмеявшись вместе со всеми, я тогда сообразил, что Кураев опять исполнил свой коронный трюк – «хохотин вместо антидепрессантов». Он сам мне как-то признался, что по личному приказу командира иногда выступает своеобразным громоотводом. Чтобы крыша у личного состава не поехала от необычных распоряжений начальства и общей тягостности обстановки.

Легкий шорох слева, спустя пару секунд – еще один. Беру в руки пистолет, предохранитель выключен заранее – не хватало еще оповещать вероятного противника характерным щелчком, который опытное ухо ночью и за десять метров услышит. Не знаю, как там было у индейцев Фенимора Купера, но мой опыт говорит, что подкрасться совершенно бесшумно практически невозможно. Весь расчет только на зевок часового и маскирующие шумы. Нет, если ползти со скоростью метр в минуту, аккуратно расчищая свой путь от веточек и сучков, то услышать сможет лишь профи, но актуальная в этом сезоне армейская форма для приключений в стиле ниндзя подходит не очень. Сапоги бухают по земле, металлические пряжки звякают, длинные винтовки брякают и цепляются за местные предметы… Кошмар!

Правда, есть у меня ощущение, что это Зельцу наскучило одиноко во тьме ночной куковать и он решил совместить полезное с типа приятным. И развлечься, и старшего товарища подколоть. Ню-ню…

Подвижность свою я оценивал здраво, а потому тихонечко перекатился чуть в сторону, буквально метра на три, и замер, прислонившись спиной к пеньку. Расчет мой строился на том, что новолуние было буквально вчера, отчего темень вокруг стояла непроглядная, и Лешке (если это, конечно, он) ориентироваться придется по памяти. А за два дня, что здесь наш секрет располагается, подходы натоптать времени у него не было, и поползет он к единственному хоть сколько-нибудь заметному ориентиру – песчаной проплешине метрах в пяти от «точки». И потом только, сориентировавшись, развернется в мою сторону. Другого пути у него просто нет – слишком земля валежником замусорена.

В общем, опыт опять победил молодость. Когда Лешка подполз к моему предполагаемому убежищу и уж совсем было приготовился гаркнуть что-нибудь жизнеутверждающее вроде «Сдавайся» или «Руки вверх!», я просто взвел курок. За последнее время Дымов все-таки пообтесался и происхождение звука определил четко, впрочем, заполошно дергаться не стал, а поднял руки и тихонечко спросил:

– Давно засек?

– Минут семь как. Чего приполз?

– Тебя проведать.

– А в глаз? – Все-таки иногда Лешку заносит не по-детски. Буквально неделю назад Сергеич ему мозги вправлял за неумеренную заносчивость по отношению к «трофейным», три дня назад Док за неуместное панибратство жестко отчитал. Сегодня, видать, мой черед. – Ты, мой хороший, с какого перепою решил, что сегодня звезды удачно для твоих приколов сложились, а? Калечного решил заломать, да? А в твое юное вместилище глупости не пришла мысль, что я, в силу увечья, на кулачках драться не буду, а просто всажу в тебя пару пуль? Заодно, между прочим, и на криках сэкономлю.

Зельц покорно молчал. Да и что спорить, если я по всем пунктам прав?

– Или тебе ордена разум помутили? Тогда давай уж сразу в четыре танка – пять гранат сыграй!

– А это как? – непонимающе мотнул головой Лешка, впрочем, об этом движении я больше догадался.

– Это анекдот такой есть. Поймал как-то Иван-дурак – комсомольский вожак золотую рыбку. Пообещала она ему выполнить любое желание, – принялся я рассказывать историю с бородой, длинной, как Нил.

– А он что? – робко спросил провинившийся.

– А он попросил себе звание Героя Советского Союза. Рыбка хвостом махнула, у дурака перед глазами сверкнуло, а когда он проморгался, то понял, что сидит он в окопе, по ровному полю к нему едут четыре немецких танка, а на бруствере лежат пять противотанковых гранат.

– А пять-то почему? – не понял циничного юмора Зельц.

– Чтобы шансы повысить! Теперь денься, а то расстроюсь, Чингачгук хренов.

Печально вздохнув, милиционер-орденоносец зашелестел обратно на свою «точку».

«Что-то он расшалился, нахватавшись от нас пьянящего духа неуставняка, – подумал я, снова устраиваясь на лежке. До смены постов еще сорок одна минута, а подумать есть о чем. – Вытравим из него разгвоздяйство – станет серым и унылым. Он ведь пока не понимает, когда шутки в сторону. Молодой ишшо. Эх, где мои двадцать два года?!»

Идея страдать дальше о безвременно наступившей старости показалась мне не очень продуктивной, и я переключился на тему вечную и бесконечную – войну. Еще когда мы тусовались с «комитетским» отрядом под командованием Зайцева, в руки попала интереснейшая книжечка – написанный неизвестным мне автором с простой русской фамилией Токарев и изданный Военным издательством Наркомата обороны в сороковом году «Тактический справочник по германской армии». Просто шедевр, честное слово! Четко, подробно разобранные обычаи и привычки Вермахта, рассказ о боевых группах, авиаподдержке, снабжении и прочем. Причем не только словами, внятные схемы в книге тоже присутствовали.

Непонятно было только одно – почему командиры Красной Армии воспринимали чуть ли не каждое телодвижение немцев как полную неожиданность? Я тогда этот провокационный вопрос энкавэдэшникам задавать, естественно, не стал, но при каждой возможности расспрашивал наших «трофейных». Картинка в результате нарисовалась не самая радостная. Многие наши командиры едва-едва могли похвастаться семилетним образованием, банальные навыки, в наше время обычные для хорошего сержанта-срочника, вроде умения читать карту и грамотно докладывать по радио, считались редкостью, а скачкообразно выросшая перед войной численность вооруженных сил вызвала такой кадровый переполох, что почти все грамотные командиры низшего и среднего звеньев взлетели ступени на две-три, а кто-то и на четыре вверх.

А вот про то, что из хорошего комбата комполка еще надо вырастить, большие начальники не подумали. А стоило бы. Возьмем для примера пертурбации, вроде произошедших с генералом Рычаговым. Полетав в Испании комэском и завалив пяток немцев, Павел Васильевич вошел в фавору и отправился уже к китайским товарищам. С японцами воевать. Из далеких краев он вернулся меньше чем через год, причем на вполне себе придворную должность командующего ВВС Московского округа. Таким макаром за два года он очутился в кресле Главкома ВВС всего Советского Союза, а вот поучиться ему так и не довелось. А главком со знаниями капитана – это хорошо лишь в сказках. Нет, за своих летчиков свежеиспеченный генерал-лейтенант стоял стеной. Виртуозно переводя, к примеру, стрелки на промышленность и авиаконструкторов, когда на совещании высшего комсостава в сороковом году прозвучали серьезные претензии со стороны самых главных в стране людей по поводу невероятной аварийности в авиации. Цифры, которые я совсем недавно прочитал, иначе как ошеломляющими не назовешь. У нас, в «нулевых», самолеты раз в неделю падают, если по всему миру считать, и новостийщики по каждому такому случаю дня три как минимум воют по всем каналам. А в советских ВВС перед войной по два, а то и три самолета в день гробили![69]

Не постеснялся ведь свежеиспеченный генерал-лейтенант сказать товарищу Сталину, что летчики гибнут от того, «что их заставляют летать на гробах», а совсем не от невероятного раздолбайства в войсках и плохой летной подготовки, за которую он как начальник Главного управления ВВС и заместитель наркома обороны по авиации тоже был в ответе. И подобный финт он выкинул даже при том, что его зам, начальник штаба ВВС Смушкевич[70], сам признавал, что пробелы в подготовке личного состава очень серьезные. Интересно, что усатый вождь подобный оппортунизм своего фаворита стерпел, а на кичу Рычагов загремел лишь после знаменитого в узких кругах пролета немецкого транспортника, на сорок лет опередившего соответствующий финт Матиаса Руста[71]. Но если восемнадцатилетний спортсмен-приколист летел на крошечной «Сессне», размерами едва превосходившей маршрутку, то здесь Гансы приперлись на девятнадцатиметровой «Тетушке Ю»[72]. Конечно, можно сделать скидку на несовершенство средств обнаружения, однако если Руст прокрался над дикими лесами Эстонии и Новгородчины и был все-таки обнаружен, а до Красной площади добрался только по причине отсутствия у пэвэошников приказа сбить его, то 15 мая сорок первого немцы не скромничали, а двинули по кратчайшему стратегическому, можно сказать, маршруту Белосток – Минск – Смоленск – Москва. Вот такие пироги.

И репрессии тут ни при чем. Смешно, но отхвативший в свое время Славка Трошин мне как-то по секрету поведал, что, мол, правильно его с командной должности поперли. Так и сказал: «Я иной раз так за воротник закладывал, что в прямом смысле себя не помнил. А у меня под командой четыре гаубицы по шесть дюймов каждая. Прикинь, если бы я при постановке задачи не то сказанул? То-то же!»

А потом и Мишка Соколов кое-чего порассказал. Он ведь у нас «отличник боевой и политической», к тому же мехвод не из последних, вот его по весне на освоение новой техники послали, в 6-й мехкорпус, как раз получивший новейшие Т-34. Почти до самого начала войны он так прокуковал в 4-й танковой дивизии, что стояла в Белостоке, а в родную часть уехал в начале июня. Я так думаю, что, задержись он еще хотя бы на пару недель, и в лагере мы бы не встретились. Но это уже больше к разделу «Случайности на войне» относится. А от «баек» нашего танкиста волосы дыбом вставали!

Для начала дивизию, в которой он квалификацию свою повышал, создали на базе танковой бригады, причем существовавшие в ней танковые батальоны раздербанили аж по четырем дивизиям, причем в «материнской», 4-й, оставили лишь один. Затем к этому внезапно распухшему батальону докинули «варягов» – танкистов из других бригад, пехотинцев сразу из четырех стрелковых дивизий, сверху посыпали всякими частями обеспечения и обозвали это смешное блюдо танковой дивизией. А поскольку тяжелой танковой бригаде, на базе которой все это создавалось, свои артиллерия и мотопехота по штату не полагались, то от щедрот их подкинули из 29-й стрелковой дивизии. Соответственно, уже пятой по счету. О какой слаженности может идти речь, если офицеры едва-едва друг друга в лицо на второй месяц узнавать стали? Да и дальше было все не менее весело – поскольку получившееся образование по численности личного состава до штата все равно не дотягивало, умные головы в штабе округа собрали по горсточке во всех частях округа бойцов и в приказном порядке отправили к новому месту службы. Я, когда попробовал поставить себя на место командира дивизии генерал-майора Потатурчева, чуть не рехнулся. Впрочем, поскольку фамилия показалась мне знакомой, чуть позже я напряг память и вспомнил, где читал о данном военачальнике. Занятную компиляцию из воспоминаний немецких вояк, собранную и обработанную историком Карелом или Карелем (наши переводчики так и не смогли в свое время договориться, как его называть), я перечитывал несколько раз. И в ней как раз этому генералу места посвящено было едва ли не больше, чем Сталину и Жукову, вместе взятым. Во-первых, он был первым нашим генералом, попавшим в плен к немцам, а во-вторых, на допросах он пел, что твой соловей, без малейшей утайки вываливая на изумленных «дойче офицерен» совершенно секретную информацию. После войны был освобожден, но фильтр не прошел и умер в тюрьме. Карель еще долго распинался в своей книжке про то, что, мол, у большевиков нет никакого понятия об офицерской чести, а вот настоящий военный прусской школы молчал бы как рыба об лед. Насчет генералов немецких не знаю, допрашивать еще ни разу не приходилось, а остальные поют – только в путь! Даже шибко идейные эсэсовцы при должном подходе в Пласидо Доминго превращаются.

Почувствовав, что еще немного, и левый бок я себе отлежу, перевернулся на другой и посмотрел на часы – до смены было еще шестнадцать минут.