Дожить до рассвета Быков Василий
Мастер лишь мельком взглянул на клинок волхва, восхищенно сверкнув глазами.
— Знаю, — испуганно прошептал кузнец, наконец-то осознав, кто стоит перед ним, — знаю, кто такие мечи кует.
Рыжий кивнул, прерывая мастера на полуслове и прикладывая палец к своим губам.
— Вот и молодец, что знаешь. Так кто ковал тот меч?
Шептун вздохнул, грустно опуская голову и усмехнувшись:
— Подмастерье мой ковал. Совсем еще мальчишка, шестнадцатую весну встретил. Прав ты, парень, первый это его меч.
Шептун надолго замолчал, погрузившись мыслями в прошлое. Волхв терпеливо ждал продолжения рассказа, видя, как нелегко даются мастеру его слова. Старый кузнец бросил на Рыжего угрюмый взгляд из-под кустистых бровей:
— Я как его меч в руки взял, сразу понял — нет больше великого мастера Шептуна. Куда мне до его работы. Нет, когда-то и я такие мечи ковал, только прошли те времена. Видать, иссякла любовь к мечам в моей душе.
Рыжий кивнул, наконец-то разобравшись, что к чему. Гордыня мучила мастера, неимоверной тяжестью легла она на его грудь.
— Понимаю. — Волхв осуждающе покачал головой. — Придерживаешь его, значит? На меч свое клеймо поставил. Небось даже не похвалил паренька за его работу? Сказал, меч как меч, ничего особенного. Да, Шептун?
Мастер гневно сверкнул голубыми глазами:
— Не желаешь меч брать в подарок — ступай подобру-поздорову! Нечего в моей душе копаться. — Дрожащие руки мастера не находили себе места. — Я-то думал, ты мой труд среди людей славить собрался. А ты! Издеваться над стариком удумал?!
— Прости, Шептун, не хотел тебя обидеть. Талант — он богами дается. Только твой талант покинул тебя. К подмастерью твоему он перешел. — Волхв вышел из лавки, в последний раз коснувшись рукой меча подмастерья. — Пора ему своим клеймом мастера обзавестись. Отдай ему кузню, Шептун? Он же тебя до самой смерти на руках носить станет. Ни в чем не будешь нужды знать. Не гневи богов, дай пареньку дорогу.
Волхв направился дальше по рынку, оставив рассерженного мастера наедине с грустными мыслями. Правда — она ведь всегда горькая, в муках рождается, как дитя, с трудом на свет божий пробивается. И если никто руки ей не подаст, так и помереть может, не порадовав Явь своими талантами.
Выругавшись в бороду, Шептун вновь взял в руки крынку с медовухой. Налив полную чарку, он задумчиво замер, покосившись на любимый молоток. Долго молчал старый кузнец, размышляя. Наконец, поставив чарку на молоток, он вздохнул:
— А, может, ты и прав, калика. — Обернувшись к подсобке, кузнец прокричал: — Эй, Левый! Поди-ка сюда…
Из подсобки выскочил юный подмастерье, быстро дожевывая на ходу кусок лепешки с сыром.
— Звал, мастер?
Шептун кивнул, молчаливо поднимая «ручник» со стоящей на нем чаркой. Протянув молоток Левому, мастер пробурчал:
— Пей. — Слезы навернулись ему на глаза, и дрогнувшим голосом Шептун добавил: — Во славу Богов пей, что талантом тебя наградили. Быть тебе отныне мастером, Левый.
Принимая из рук старика молоток с чаркой, Левый лишь удивленно моргнул, пробормотав:
— Чего-то я не понял, дядька Шептун…
Старик лишь отмахнулся от него, взял со стола клещи и протянул их пареньку.
— А чего там понимать. Инструмент тебе рабочий передаю. Теперь ты будешь мастером в моей кузне. — Шептун моргнул, пытаясь погасить рвущуюся на волю слезу. — Прокормишь старика-то, не выгонишь? Да пей ты, нечего медовуху греть, поди, не железо в горниле…
Остолбеневший Левый осушил чарку и бережно принял из рук мастера инструмент. Вдруг улыбнувшись, он схватил старого кузнеца, заключая его в свои медвежьи объятия и приподнимая от земли.
— Дядька Шептун! Неужто у меня получилось?! Ты ж говорил, мне еще лет и лет до тебя тянуться?
Шептун горько усмехнулся, пытаясь вырваться из объятий паренька.
— Пусти, окаянный! Мало ли что я тебе говорил. — Старик подошел к мечу на прилавке, бережно взял его в руки. — Ты, сынок, клеймо-то перебей. Сам ведь меч ковал, без моей помощи.
Левый кивнул, глядя на старика сияющим от восторга взором.
— Перебью, дядька Шептун. Вот только клеймо свое придумаю, так сразу и перебью. А за работу не боись, я же в одну руку бью, мне подмастерье не надобен. Потому отдыхай себе на печи, я обоих прокормлю, не сомневайся.
Шептун нахмурился, гордо расправив плечи:
— Больно рано ты меня на печь спровадил! Мне еще много секретов тебе передать надобно. Кузнец сколько живет, столько учится с железом работать. Так что ты нос-то не задирай!
…Следуя дальше по торгу, Рыжий улыбнулся, заранее зная, как поступит старый кузнец. Хороший он человек, честный и справедливый. Его грусть и гордыню понять можно. Однажды взойдя на вершину славы и став лучшим из мастеров, всегда страшно взглянуть вниз. Однако пик славы старого мастера миновал. И сегодня, открыто глядя в глаза Шептуну и сказав ему эти горькие правдивые слова, Рыжий впервые совершил то, чему его учили Великие Уры. Он утвердил закон Прави, оказав помощь молодому талантливому пареньку. И от этого маленького стежка в мировом покрывале может измениться многое. Иначе засияют судьбы героев, в чьи руки суждено попасть его будущим мечам. Погаснут линии жизни врагов, которых коснутся эти клинки. И решает все Слово, ибо в Яви оно разит вернее любого меча.
Остановившись, волхв вдруг нахмурился, принявшись разглядывать ковры аримов. Маленький узкоглазый купец, сложив руки у груди и кланяясь чуть не в пояс, вышел из лавки. Показывая два пальца, арим стал торговаться с рассенскими купцами на ломаном языке руссов.
— Тва куна. Сосем десево. Всего тва куна.
Рыжий заиграл желваками, разглядывая причудливый рисунок, вытканный на ковре. Ткнув пальцем в ковер, он спросил у улыбчивого купца:
— Дракона продать хочешь? Самому, что ль, не нужен в хозяйстве?
Арим кивнул, все так же кланяясь в пояс, и, улыбаясь, повторил:
— Дракона. Дракона — сила. Дракона — мудрость.
Волхв недовольно покачал головой, громко осуждая товар арима:
— Не совался бы ты, арим, со своими драконами в наши земли. Может быть, у вас он сила и мудрость, а для нас — зло во плоти!
Десяток любопытных покупателей тут же покинули лавку арима, недовольно качая головами. Рассерженный купец бросил вслед волхву ненавидящий взгляд, что-то буркнув на своем языке. Остановившись в стороне от людского потока, Рыжий устало вздохнул, опершись подбородком о костяной посох. Вот она, жизнь калики, вот оно, его предназначение. Землю родную оберегать от злых языков, от неверных знаков, из чужих земель приходящих. Ведь не просто так аримы ковры с драконами к ним на продажу везут. Кто-то купит по глупости и станет в его доме дракон править, судьбы хозяев меняя. И отвернутся от них истинные боги. Лишь Недоля устремит свой холодный взгляд на отступников, касаясь их нитей жизни и вплетая в них хитро мудрые узлы.
Рыжий вздрогнул, прервав свои грустные размышления. Затылок с неимоверной силой саднило под чьим-то пристальным ненавидящим взглядом. Обернувшись, волхв замер, разглядывая крупного широкоплечего купца с лицом воина. Шествуя среди многолюдной толпы, он небрежно отталкивал в стороны прохожих, словно они были невесомыми соломенными чучелами. Возмущенные покупатели тут же умолкали, видя многочисленную охрану, следующую за купцом. Ведьмак… Рыжий нахмурился, вспоминая недавнее видение. Все верно. Именно этот воин был послан Чернобогом, дабы лишить его жизни.
Быстро слившись с толпой, Рыжий бросился наутек, слыша, как за спиной раздались яростные окрики преследователей.
— Держи вора! — орал Безобраз, устремившись вслед за ним. — Кошель срезал, окаянный! Держи вора!!!
Четверо городских стражей, скучая меж бродящих по рынку, бросилась беглецу наперерез, быстро выхватывая из ножен свои кривые мечи. Рыжий выругался, оказавшись между молотом и наковальней. Перехватив посох, словно копье, он, не задумываясь, обрушил на головы стражей град щадящих ударов. Четверо крепких воинов со стонами рухнули наземь, роняя мечи и щиты, хватаясь за ушибленные места.
— Что ж вы под ноги лезете?! — в сердцах выкрикнул Рыжий, перепрыгивая через столы с товарами и вновь сливаясь с толпой. — Здесь и без вас есть желающие оторвать мою голову.
Безобраз выхватил меч, угрожающе размахивая им перед собой.
— Дорогу, овцы! — Перепрыгивая через корчащихся на земле стражей, он громко прорычал: — С боков обходите гаденыша! Десять золотых тому, чей меч его кровь прольет! Не дайте ему уйти с торга!
Рыжий стремительно бежал прочь. Он не мог принять бой здесь. Слишком много невинных людей могло погибнуть в том поединке. Вот и показались ворота торга. Стража врат выстроилась шеренгой, едва заслышав крики о воровстве. Волхв нерешительно замер, видя десяток кривых клинков, угрожающе сверкнувших под лучами яркого весеннего солнца. Местный десятник выступил вперед, яростно прорычав поверх круглого щита:
— Брось палицу, ворюга! За воровство в Хорезме руки лишают. Чего там у тебя в мешке?
Мешок за спиной вмиг потяжелел, словно напоминая о собственной значимости. Стиснув в бессилии зубы, Рыжий перехватил посох обеими руками, бросив мимолетный взгляд за спину. Погоня была уже близко.
— Не того за вора принимаешь. Только вот правоту свою доказывать мне некогда!
Старшина взмахнул мечом, отдавая стражникам команду:
— Взять наглеца!
Стража бросилась вперед, угрожающе размахивая своими кривыми клинками. Посох из рыбьей кости вдруг завертелся в руках Рыжего подобно молотильному цепу, раздавая налево и направо безжалостные удары. Звон клинков, треск разбитых в щепки щитов, стоны боли и ругань проклятий слились в один краткий и безумный миг. Последним наземь рухнул десятник, получив по шлему ошеломляющий удар посохом. Выронив из рук меч, он, заслонившись щитом, пытался уползти в сторону. Этот обезумевший оборванец, в один миг уложивший своей палицей десяток воинов, внушал ему страх.
Выбежав из ворот торга, волхв обернулся, бросив на десятника сожалеющий взгляд:
— Не того ты за вора принял! Стражу городскую поднимай! — Он ткнул пальцем в бегущего по торгу Безобраза. — Беда в ваш город пожаловала!
Рыжий стремительно побежал узкой улицей Хорезма. Мощь воина, следующего за ним по пятам, холодила его спину ледяной волной смерти.
Склонившись над лежащими у ворот стражами, Безобраз подхватил оброненный кем-то лук, торопливо прилаживая стрелу. Поплевав на пальцы, ведьмак натянул тетиву, прищурив один глаз. С ненавистью глядя в спину убегающего по улице волхва, он прошептал:
— Я никогда не даю маху, сопляк.
Расталкивая в стороны возмущенных горожан, волхв все заметнее удалялся от торга. Испуганная девица, уронив корзину, рассыпала фрукты и принялась бранить Рыжего.
— Прости, милая! — весело прокричал беглец, быстро наклонившись и подобрав краснобокое яблоко, подкатившееся к его ногам. Над головой с шипением просвистела стрела, срезав клок его огненных кудрей. Возмущенно пригладив макушку, Рыжий поднес ладонь к груди, благодарно прикоснувшись к волчьему оберегу. Подмигнув испуганно охнувшей девице, он с хрустом надкусил яблоко и задорно прокричал: — Ох, и красивой же тебя матушка народила, как это яблочко наливное! Так и хочется тебя укусить!
Обернувшись к яростно взвывшему Безобразу, Рыжий насмешливо пригрозил ему кулаком:
— В плечах-то сажень косая, а на плечах голова пустая! — Волхв громко расхохотался, видя ярость ведьмака, и, не дожидаясь, пока тот вновь возьмется за лук, быстро скрылся в ближайшем проулке.
Выругавшись, Безобраз бросил лук наземь, отдавая команды подоспевшим волкам:
— У Хорезма двое ворот. Перекройте все выходы из города. И чтобы даже мышь не проскочила! Головы снесу, если ускользнет!
Ведьмак потянулся к котомке, доставая оттуда клубок с заклятьем поиска. Бросив его наземь, он зашептал ключевые слова, быстро последовав за огненным Ловцом. Через мгновение Безобраз колыхнулся пеленой морока, скрываясь с глаз остолбеневших горожан.
Испуганный десятник, поднявшись с земли, побежал к царскому дворцу, причитая:
— Колдуны! Колдуны в Хорезме!!!
Окинув беглым взглядом городские ворота, Рыжий спрятался за угол.
— Со всех сторон обложили, что собаки медведя. — Два десятка волков, переодетых вольными воинами, неторопливо прогуливались у ворот под настороженными взглядами городской стражи. — Что же мне с вами делать?
Рыжий торопливо пошел прочь, понимая, что ловушка захлопнулась и теперь ему битвы не избежать. Оба выхода из города перекрыты. По два десятка воинов на каждых воротах напрочь отрезали его от желанной свободы. Вечерело. Внимательно озираясь по сторонам, Рыжий размышлял над происходящим, пытаясь отыскать выход из создавшейся ситуации. Прорываться из города с боем глупо. Волки были сильными воинами, это не городская стража Хорезма, привыкшая все более плетью хлестать ворье. Вспомнив о схватке с хорезмской стражей на торгу, он грустно вздохнул. С этими тоже не сложилось. Стоит лишь им на глаза показаться, весь гарнизон прибежит рыжего татя вязать. Однако схватка с волками — это еще полбеды, — ведь неизвестно, где главный враг затаился. Могучий ведьмак, от которого силой веяло за версту, не выходил у него из головы. Он не боялся его, памятуя наставления Ратибора. Даже если враг могуч, он все одно смертен, ибо имеет он в Яви тело. Лиши его тела, и буйный дух возвратится в царство Нави. А уж как лишать врага тела, Рыжий знал сотни способов. Иное дело меч сберечь. Не сломить ворожбу ведьмаков без клинка, Урами наговоренного. Слишком уж искусны демоны в колдовстве. Где же ты прячешься, безумный выродок Чернобога?
Рыжий с облегчением вздохнул, разглядев вывеску корчмы с веселым названием «Разгуляй». Задержавшись на пороге, он в очередной раз окинул вечернюю улицу пристальным взглядом. Целый день его не покидало ощущение преследования. Пятки огнем горели, словно по его следу пожар несся. Петляя улицами Хорезма, путая следы и сливаясь с людскими потоками, он долго пытался сбить ведьмака со следа. Порывшись в котомке, волхв достал пучок сухого дягиля, тщательно растер его ладонями и разбросал по сторонам. Прошептав короткое заклинание, удовлетворенно кивнул. Теперь его след нескоро отыщут.
— Так-то оно спокойней будет…
Из приоткрытой двери донесся веселый хохот посетителей и грохот хлопающих о столы чарок. Тонкий аромат жареного мяса защекотал Рыжему нос. Голодный живот тут же судорожно сжался, напоминая хозяину, что третий день, кроме купеческой лепешки, ничем не питался. Волхв жадно заглянул в приоткрытую дверь, прикидывая, сколько в его кошеле осталось монет. Отправляя волхвов в странствие, Уры не дали им ничего, кроме оружия и бесценных знаний. Всего в этой жизни волхв должен добиваться самостоятельно. На хлеб себе заработать, жизнь свою защитить, здоровье от хвори уберечь. Нащупав в кошеле полкуна медяками, Рыжий усмехнулся, переступая порог корчмы.
— Не жил я богато, ни серебра, ни злата. Зато врагов нажил, едва ногой ступил. Эй, хозяин, накорми путника?!
Пройдя по битком забитой корчме, волхв с трудом отыскал свободное место, устало присел на лавку. Подошедшая служанка окинула его недоброжелательным взглядом, оценивая по простецкой бедной одежонке:
— Чего есть, пить будешь? Плов, хлеб, крынка кумыса. Всего на два медяка потянет.
Рыжий улыбнулся, словно не замечая ее презрительного взгляда.
— Принеси мне, красавица, баранью ногу. — Он ткнул пальцем на висящий у прилавка кусок мяса, возле которого угрюмый толстый корчмарь точил большой мясницкий нож. — И молока белого, как твоя кожа.
Девица была нисколько не белолица. Однако, привыкшая отбиваться от местных ухажеров, она даже глазом не моргнула, пробормотав в ответ:
— Моя кожа не для рыжей рожи. Нечего тут скалиться, неприятностей себе искать. Плати наперед, четверть куна с тебя за мясо и молоко.
Усмехнувшись, волхв полез в кошель, замечая мимолетные липкие взгляды посетителей. Люди всегда любопытствуют о чужом богатстве, даже если и мыслей дурных не носят. Однако сияние чужих монет может быстро навеять в чью-нибудь хмельную голову дурные мысли. Вывернув кошель наизнанку, Рыжий, не таясь, достал все свои сбережения, демонстрируя сидящим за столом соседям собственную бедность.
— О, да я богат! — Он радостно улыбнулся, отсчитывая служанке четверть куна. — Тут еще на одну ногу осталось, может, на ночлег пустите?
Быстрая рука девушки жадно сгребла выложенные на стол медяки:
— Спрошу хозяина. Может, и найдется для тебя угол. Много тут таких, как ты, на ночь напрашивается…
Она неторопливо направилась к стойке, зорко разглядывая гомонящих в зале посетителей. Забрав у Рыжего последние деньги, девушка тут же утратила к нему интерес, принявшись выискивать кого-нибудь побогаче. Терпеливо дожидаясь своего заказанного, волхв грустно покачал головой, внимательно оглядывая лица завсегдатаев и прислушиваясь к их разговорам.
— Неплохой нынче торг, а, сосед? Ты-то хоть в барыше остался? Да ладно тебе медяками сыпать, поди, полный мешок злата за спиной? — Разговорчивый сосед громко ударил кулаком по столу, окликнув служанку: — Принеси нам, милая, еще крынку!
Весело звякнув, серебряный кун закрутился на столе, привлекая к себе жадные взгляды гуляк. Накрыв монету ладонью, парень расхохотался, озираясь по сторонам:
— Чего рты поразевали? На свои кровные гуляю! — Хвастун панибратски хлопнул Рыжего по плечу, пытаясь сфокусировать на нем свой мутный взор. — Выпьешь со мной, сосед? Да не жмись ты, и так вижу, что голодранец. Я угощаю!
Рыжий усмехнулся, почувствовав западню местных грабителей, и произнес:
— Спасибо, друг, за угощение, только я еще не евши. А на пустой живот хмельное пить негоже — поутру голова пудовой будет.
Трое горожан, молчаливо сидящих за соседним столиком, переглянулись, вновь с любопытством уставившись на походный мешок волхва. Сосед нахмурился, понимая, что просто опоить гостя не получится. Вновь придвинувшись к Рыжему, он пробурчал:
— Гордый, что ль? Ну и дурень! — Он радостно улыбнулся, видя, как служанка поставила перед ним новую крынку с кумысом. — О! А вот и он, мой родненький.
Схватив крынку со стола, парень смачно поцеловал ее своими жирными губами, приговаривая:
— Эх, без тебя мне и жизнь не мила! — Он налил себе чарку, вновь покосившись на Рыжего. — Думай, сосед, от чистого сердца предлагаю. Последний кун пропиваю!
Вздохнув, волхв отрицательно покачал головой, грустно погрузившись в собственные мысли. Не нравилась ему эта городская жизнь, совсем не нравилась. С тех пор как он покинул Меру, многое изменилось в его отношении к миру. Он видел села с их спокойной размеренной жизнью, где никто ни перед кем не кичился ни богатствами, ни украшениями. Лишь зажиточностью гордились селяне. Только то не грех, они ведь с утра до ночи спин не разгибали в трудах праведных, чтобы в достатке жить. Успел Рыжий побывать и в княжьих столицах. Там уже все иначе было. Князья, народом избранные, всю жизнь на свой лад перекроили. Не исполняли они по совести законы княжьего стола, воровали из казны народной. А народ-то все видит, только сделать ничего не может. У князя власть, дружина да рать. А хуже всего то, что пример с князя брать начинают. Раз его боги не карают, значит, можно жить не по Прави. Ошиблись Уры, позволив князей на вече избирать. Ой, как ошиблись! И потекло золото реками в княжьи карманы, судьбы людей в Яви меняя. Вот оно зло, которого не распознали своевременно, — злато! Не для того оно в руки людские попало, чтобы кто-то богател за чужой счет. Ведь дали его Уры людям как мерило труда, дабы трутни ленивые повывелись. Видимо, и тут ошиблись великие учителя?
И примером тому был Хорезм. Рыжий провел в нем всего один день, а горечь уже переполняла его душу. Негоже так жить. В Асгарде все иначе. Там тоже есть торг, есть приезжие купцы, только живут люди иными мерками. Это огромный город мастеровых, где каждый овладевает ремеслом и пытается достигнуть в нем совершенства. В Асгарде никто не живет за чужой счет. Лежебок и дармоедов там не привечают. И пьянь по корчмам не засиживается, последние куны пропивая. Стал мастеровым — доказывай Асгарду и всему миру, что ты лучший. А если кто разум потерял, как этот сосед, хмельным кумысом упивающийся, тому родители быстро котомку в дорогу соберут. Потерял разум, иди искать его, нечего род свой перед людьми позорить.
Здесь же, в Хорезме, все иначе. Незримое зло накрыло этот город своим темным покрывалом — солнечному лучу не пробиться. И имя тому злу — торговля. Здесь никто ничего не создавал собственным трудом. Бродя по городу, Рыжий не нашел ни одной ремесленной мастерской, ни гончаров, ни кожемяк. Плохо дело. Перестали здесь люди трудом зарабатывать. А и правда, зачем утруждаться, если сюда и так все со всего света привозится? Для чего трудиться, если можно просто перепродать чужой труд, да еще и барыш на этом немалый поиметь?
Волхв нахмурился, покосившись на назойливого соседа, попивающего кумыс. А кто в торговле себя не нашел, тот по корчмам с разбойной братией ошивается. Вот как этот. Видать, обобрал купца заезжего — теперь сидит, потешается, новую жертву присматривая. И ведь не от радости пьет и не во здравие. С горя ведь пьет, потому как жизнь его серая и скучная. А напьется, станет дебоширить, рука за ножом потянется, хмельным безрассудством ведомая.
— Чего косишься? — Пьяный сосед придвинулся к Рыжему, быстро подтверждая своими действиями его грустные мысли. — Не по нраву я тебе? Так и мне твоя рыжая рожа не нравится! Выйдем?
Рыжий отвернулся, желая избежать ненужной потасовки. Сосед придвинулся к нему вплотную, крепко вцепившись пальцами в плечо волхва.
— А ты морду не вороти, когда я с тобой разговариваю! Выйдем?! Или ты уже в портки наложил?
Волхв окинул взглядом тройку притихших за соседним столом разбойников, нетерпеливо дожидающихся развязки.
— Ты уж прости меня, мил-человек, если чем обидел тебя. — Похлопав разбойника по ладони, крепко стиснувшей его плечо, Рыжий, словно играючи, прихватил его за пальцы. Горе-разбойник ойкнул от боли, чувствуя, как захрустели кости. Рыжий улыбнулся, внимательно заглядывая в его распахнувшиеся от боли глаза: — Еще раз обнимешь, руку отрублю. Я ведь не красна девица, чтоб меня лапать. Да и пачкаться об тебя не хочется…
Поскуливая от боли, парень покорно закивал в ответ, отдергивая помилованную руку. Быстро отсев за стол к товарищам, он принялся с ними перешептываться, опасливо поглядывая на Рыжего.
Дверь распахнулась, и в корчму вошли городские стражники во главе с воеводой Хорезма. Выглянувший из-за воеводской спины десятник с торга зорким взором окинул завсегдатаев. Остановившись взглядом на Рыжем, чьи огненные кудри были видны за версту, он радостно выкрикнул:
— Да вот же он — колдун! — Десятник ткнул в Рыжего пальцем, трусливо прячась за спины стражей. — Это он моих ребятушек покалечил! А с ним еще другой был, вроде как гнался за ним. Тот тоже колдун…
Рыжий неторопливо поднялся из-за стола, грустно глядя на служанку, идущую к нему с едой.
— Да что ж сегодня за день такой?! Даже поесть не дадут…
Обнажив мечи, стражи принялись обходить его с двух сторон, выгоняя завсегдатаев на улицу:
— Пошли прочь! Разбойника опасного изловили. Все вон, сказано вам!
Волхв покосился на быстро убравшихся из корчмы четверых разбойников, битый час пытавшихся его обобрать. Хороша правда-матушка, татей отпускают, а достойного человека разбойником называют. Волхв покачал головой, глядя в холодные и уверенные глаза местного воеводы. Этот просто так не отпустит.
— Отзови своих воинов, уважаемый воевода. Не стану я опор чинить. Сам пойду.
Опираясь на посох, Рыжий направился к выходу. Рьяные стражи бросились к нему, пытаясь вырвать из рук оборванца его грозное оружие.
— Не тронь! — прорычал волхв, лишь крепче сжимая посох в ладони. Ловко прокрутив на пальце перевернутый внутрь серебряный перстень, он протянул к воеводе кулак, показывая свой тайный цеховой знак. — Сказал ведь, опор чинить не стану. Ошибся твой десятник, не колдун я. Из Асгарда путь держу, к царю вашему Сиявушу.
Казалось, воевода даже не удивился, увидев перед собой Перунова волхва. Удовлетворенно кивнув головой, он осадил рьяных стражей окриком:
— Оставьте его! Сказал ведь человек, к царю он путь держит. — Воевода взмахнул рукой, приглашая волхва выйти из корчмы. — Смирно вести себя будешь, никто тебя не тронет. Слово даю.
Едва переступив порог корчмы, Рыжий пошатнулся, получив оглушительный удар по затылку. В глазах его потемнело, и, застонав, он рухнул наземь, теряя сознание.
Сунув за пояс короткую палицу, воевода усмехнулся, пробормотав:
— Там разберемся, колдун али нет. Тащите его в темницу. Мешок его подай, с собой заберу. — Воевода грозно взглянул в жадные глаза десятника, прошипев: — Ежели что ценное умыкнешь — голову откручу. Чтобы все принес, что при нем найдено будет!
Взяв в руку походный мешок Рыжего, воевода охнул, с трудом забрасывая его на плечо.
— Тяжел, однако. Как это он с ним так прытко бегал?
Глава 15
— Спишь, милый?
Всеведа улыбнулась, нежно прижимаясь к сонному медведичу. Уже седмицу он спал спокойно, не выкрикивая во сне имя Ледеи и не вскакивая в холодном поту, хватаясь за меч.
— Чего тебе не спится… милая? — Ярослав недовольно заворочался, открывая глаза, и тоскливо взглянул на светящую в окно луну. — Ночь ведь на дворе.
Всеведа молчаливо кивнула во тьме, еще крепче прижимаясь к Ярославу.
— Ребеночек у нас будет.
Ярослав удивленно моргнул, резко обернувшись к подруге:
— Откуда знаешь?
— Дурачок! — девушка потрепала его по взъерошенным волосам и прошептала: — Просто знаю. Я же Всеведа.
— Так ты же вроде… — Ярослав умолк, чуть было не сболтнув глупость о ее утерянном таланте к ворожбе. — А кто — сын или девка?
Всеведа поднялась с постели и, слепо шаря перед собой руками, тихо подошла к окну.
— А не все ли одно, милый? Спасибо Роду, что не оборвал нашу нить за грехи наши.
Медведич молчаливо нахмурился, вновь не понимая, о чем она говорит. Последний месяц Всеведа была сама не своя. Шепчет над ним во сне, в вечной любви клянется, прощения у богов просит. В чем грех-то их, ведь за правое дело войну ведут? Прав Стоян — прошли те времена, когда цари да князья простой люд безнаказанно обирали. Теперь время настало свободу защитить. Не будет более в Яви ни князей, ни царей. Каждый человек станет сам хозяином своей судьбы, проложив мечом дорогу к счастью.
Едва лишь мысли Ярослава вернулись к войне, как он тут же позабыл о радостной вести, которую ему сообщила Всеведа. Перевернувшись на другой бок, медведич быстро уснул.
Всеведа молча заплакала.
— Ничего, милый. — Она тихо прошептала слова мольбы, обращаясь к сияющему ночному светилу. — Скоро все изменится. Утратят они власть над тобой, ибо не место им в Яви. Даже Ледея тебя более не зовет по ночам, видать, вразумили ее Уры.
Ворота города распахнулись, и воины радостно загомонили, приветствуя возвращение вождя. Стоя на колеснице, ведьмак победоносно поднял руку, отвечая радостным крикам своих воинов. Одна за другой сотни колесниц проносились улицами города, разгоняя собравшихся зевак.
Подъехав к княжьему дому, ведьмак остановил колесницу и спрыгнул наземь. Подозрительно озираясь по сторонам, он вглядывался в лица воинов, пытаясь распознать возможное предательство. Воины радовались его возвращению. Их мысли были чисты и открыты его воле.
— Вандал! — прорычал Стоян, пнув ногой дверь княжьего дома.
Молодой ведьмак сидел за столом, задумчиво разглядывая свою медвежью лапу. Огромные когти скрипнули о доски стола, оставив на них глубокие борозды. Стоян усмехнулся, смерив младшего из ведьмаков грустным взглядом.
— Тяжело расставаться с властью, брат?
Губы Вандала тронула горькая усмешка, и он произнес, поднимая на Стояна взор:
— Рад тебя видеть, брат. Все твое принадлежит тебе по праву.
Стоян, присаживаясь к столу, хлопнул Вандала по плечу:
— Вот и молодец, брат. Не так много нас осталось, чтобы меж собой грызться. Побережем зубы для настоящей битвы.
Вандал удивленно моргнул, вопросительно вскидывая бровь:
— Кто?
— Лиходей и Падун. Они вернулись к Отцу раньше положенного срока. — Стоян нахмурился, устало склонив голову. — Ступай, брат, найди Ярослава. Сегодня выступаем на Асгард.
Плечи Вандала поникли, словно на них легла непосильная ноша павших братьев. Направившись к выходу, он задумчиво задержался в пороге:
— Слава Чернобогу — Пастух живой вернулся. От Безобраза ни слуху ни духу. — Вандал усмехнулся, вспоминая безумную силу предводителя волков. — Да за него я и не боюсь, нет ему равных среди людей.
Стоян облегченно вздохнул, услышав хорошие вести о Пастухе. Поднявшись с лавки, он вышел на улицу, решив поздравить удачливого брата с победой. Наконец-то в их руки попала часть Вед.
Город гудел, словно улей, готовясь к решающему выступлению. Тысячи воинов сновали вереницами, загружая телеги остатками припасов и радостно переговариваясь меж собой. Радовались воины, покидая проклятый богами полянский город.
Вандал удивленно осматривал одну из боевых колесниц, обходя ее со всех сторон и покачивая головой.
— Чудно! Как же с нее из лука стрелять-то? Небось трясет, как на телеге?
Стоян усмехнулся, подходя к колеснице и опираясь ногой о колесо.
— Хатти не дураки, брат. Они колеса кожей обили, потому и не трясет их колесницы. А в бою это страшное оружие, уж поверь мне на слово. Подойдем к Асгарду — сам все увидишь.
Вандал с сомнением покачал головой, взойдя на колесницу. Взяв в руки вожжи, он стегнул ими коней, разгоняя экипаж по площади. Ловко развернувшись, Вандал расхохотался, словно ребенок, радующийся новой игрушке.
— Хороша телега! С такой бы головы рубить! — прокричал молодой ведьмак, потянувшись за клинком. Медвежьи когти лишь скользнули по рукояти меча, заставив Вандала выругаться. — А, чтоб тебя!
Он натянул вожжи, останавливая колесницу, и огорченно спрыгнул наземь. Отведя взор от насмешливого взгляда Стояна, Вандал пробормотал:
— Не мое это. Земли под ногами не чую.
Стоян лишь усмехнулся в ответ, многозначительно кивнув головой. Вот они, дары богов. Что-то дают тебе в избытке, чего-то лишают. А ведь воин — он, как клинок, ему во всем баланс верный нужен. Сила, ловкость, быстрота. Ведьмак обернулся, почувствовав спиной приближение Пастуха.
— А вот и подарки! — весело прокричал Пастух, бросая к его ногам грязный походный мешок, глухо стукнувшийся оземь. — Дело сделано, брат.
Стоян заключил брата в крепкие объятия.
— Молодец. Молодец, брат, что жив остался. — Он на мгновение умолк, с горечью промолвив: — Лиходею с Падуном не повезло. Ну, да что уж там. У каждого из нас своя голова на плечах имеется.
Ведьмак отпустил Пастуха, торопливо склонившись над мешком и принявшись распускать затянутую бечеву. Мертвые глаза Береста осуждающе взглянули на него из темноты мешка. Не обращая внимания на страшный подарок Пастуха, ведьмак принялся судорожно рыться в мешке, вскрикнув:
— Не томи, Пастух! Где Веды?
Пастух грустно склонил голову, горюя о судьбе павших братьев. Молча он достал из-за пазухи кусок обгоревшей дощечки, бросив ее к ногам Стояна.
— Дело сделано, брат, нет более тех тайных знаний…
Вскочив на ноги, Стоян наотмашь ударил Пастуха в лицо, опрокинув его наземь. В одно мгновение ведьмачий меч выпрыгнул из ножен, и темный клинок угрожающе нацелился в грудь Пастуха.
— Убью, тварь! — Стоян сверкнул гневным взором, брезгливо наступив ногой на кнут, появившийся из руки Пастуха. Жалобно зашипев, черный гад стал извиваться под его ногой, пытаясь вырваться на свободу. — Где Веды?!
За спиной раздалось утробное рычание Вандала, вновь почувствовавшего представившийся ему шанс.
— Не тронь Пастуха…
Стоян нахмурился, бросив на Вандала холодный взгляд через плечо.
— Как нога, брат, не тревожит? Может, тебе ее и вовсе оторвать?! Пшел вон, щенок!!!
— Дурак! Ой, дурак! — Пастух расхохотался, утирая рукавом хлещущую из разбитого носа кровь. — Баба-дура те дощечки сожгла. Сгорели они! Не попадут они в руки людей — дело сделано!
Тяжело дыша, Стоян склонился над Пастухом, гневно сверля его взглядом. Стальные пальцы ведьмака сомкнулись на горле брата, сдавливая его до хрипа.
— Сам ты дурак, Пастух! Они нужны нашему Отцу. Ты ответишь перед ним!
Стоян вздохнул, пытаясь погасить в себе ярость. Отпустив Пастуха, он спрятал меч в ножны, направившись прочь. Пастух застонал, безуспешно пытаясь подняться с земли. Опершись о плечо подоспевшего на помощь Вандала, он наконец-то поднялся на ноги, оскорбленно выкрикнув Стояну вслед:
— Да на кой они ему? Какой прок Ему от знаний Света?!
Стоян остановился, обернувшись через плечо и смерив Пастуха грустным взглядом.
— Они не Ему нужны. Эти знания дарованы Белобогом человечеству. Они должны оставаться в Яви, ибо людям суждено познать законы Вед. Но их следует отдать в нужные руки, тем, кто кует из металла не плуги, а мечи! И тогда люди сами уничтожат этот мир! Не мы — Белобог станет причиной их гибели! Ты понимаешь, что это значит для нашего Отца?!!
Глаза Пастуха испуганно распахнулись, когда он осознал смысл прозвучавших слов. Обхватив руками голову, он обессиленно рухнул на колени.
— Какой же я глупец! — Он протянул руки к уходящему прочь Стояну, прокричав: — Прости меня, брат! Я не хочу держать перед ним ответ! Не хочу!!!
Ведьмак лишь отмахнулся от него, коротко обронив:
— Отец тебе Судия. Каждый сам в ответе за свои проступки…
Проходя мимо двух испуганных воинов, слышавших перепалку ведьмаков, Стоян быстро взмахнул клинком, лишая их жизней. Никто из смертных не должен ведать помыслы богов.
Воинство Чернобога покинуло полянские земли, длинной черной рекой устремившись к Северному морю. Тысячи телег, груженных припасами, десять тысяч боевых колесниц и несчетное количество воинов устремились на полночь. Ведьмак вновь принялся ворожить, наводя на людей оморочку. Мысли о свободе, о несметных сокровищах Асгарда вновь овладели его воинами.
Трое ведьмаков неторопливо ехали во главе воинства, молчаливо глядя вдаль. Туда, где через семь дней пути их будут ждать корабли хатти.
Пастух вздохнул, бросив на Стояна мимолетный взгляд.
— Прости меня, брат. Пока волхва ловил да головы лишал, дурная баба сожгла те Веды. Недоглядел я ту бабу дурную!
Ведьмак усмехнулся, обернувшись через плечо и разглядывая притихших на телегах ведьм.
— Да, женская душа — потемки. Одна Беспута чего стоила. — Он нахмурился, вспомнив о рыжей соблазнительнице, самовольно покинувшей его колдовской клан. — Найду — убью. Нет в жизни более подлой хищницы, чем баба.
Ведьмаки дружно расхохотались, принявшись вспоминать веселые истории из жизни. О женской жадности, о мягкотелых мужах, кои своих жен на место поставить не могут. Веселых воспоминаний оказалось не так уж и много, и вскоре ведьмаки умолкли. Мысли о каре, коей его подвергнет Чернобог, не покидали Пастуха. Грустно вздохнув, он бормотал:
— Жаль, Падуна с нами нет. Веселый он был парень, умел настроение поднять своими прибаутками. Вот уж кто в Яви на славу повеселился.
Стоян нахмурился, едва речь зашла о павших братьях. Он не жалел их, ибо знал, что жизнь духа вечна. Там, в Нави, они вновь обретут себя, представ на суд Чернобога. А вот тогда их можно будет пожалеть, ибо покинули они Явь, не исполнив своего долга. Расстроится Отец, увидев незадачливых сыновей. Кто-то слабость показал, иной неосторожность допустил. И за это они будут наказаны. Быть может, кто-то из них уже никогда не получит второго шанса воплотиться в человеческом теле. Стоян покосился на Пастуха, одолевшего волхва в поединке и лишь на какой-то краткий миг не дотянувшегося до заветной цели.
— Прости и ты меня, брат, за суровость мою. Иные даже головы свои сберечь не сумели…
Читать бесплатно другие книги:
