Веер (сборник) Морозова Ольга

Шутка показалась Роберту затянувшейся, и он начал терять терпение.

— Берта! Очнись. Я хочу есть. Хочу есть! Это понятно?!

Берта, пропустив мимо ушей его слова, вышла на улицу. Роберт пошёл за ней. Она села на крыльцо и подняла лицо кверху.

В душу Роберта закралось подозрение, что что-то здесь не так. Не похоже, чтобы Берта шутила. Он зашёл с другого конца.

— Берта! Что с тобой? Тебе приснился плохой сон?

— Нет. Мне вообще ничего не снилось. — Берта посмотрела на Роберта невинными глазами. — Почему ты кричишь на меня?

— Потому что я пришёл с охоты и хочу есть.

Берта удивлённо приподняла брови.

— Вот как? А на кого ты охотился?

Он терпеливо повторил.

— Я охотился на куропаток. Одна в раковине. Пожалуйста, приготовь её. Я хочу есть, сколько можно повторять!

— Хорошо. Если ты так глуп, что не можешь поесть сам, возьми. — Берта наклонилась и сорвала пучок травы. — Сочная. — Она засунула пучок в рот и с наслаждением пожевала. — Бери, я ещё сорву.

Роберт не мог понять, шутит она или издевается. Он начал медленно закипать.

— Берта!!! Я не ем траву, я не корова! Я хочу куропатку!

— Не ешь траву? А что ты ешь? Ты как-то странно выглядишь, вообще. И несёшь всякую чушь… Зачем ты обманываешь меня?!

— Да в чем, Господи, я тебя обманываю?! — Голос Роберта сорвался на писк.

— Здесь не водятся куропатки!

— Господи! — Роберт застонал и сел рядом с Бертой. Одновременно ему в голову пришёл единственно правильный в данной ситуации вопрос:

— Берта, милая, скажи, что случилось вчера? Когда я ушёл?

— Когда ты ушёл? Ах, да! Ушёл… Вчера вечером я сидела здесь и смотрела на небо. Подул сильный ветер, а потом стало очень тихо. И вдруг начался звёздный дождь… Это было бесподобно красиво! Они падали и падали… такие яркие… А потом мне вдруг страшно захотелось сходить на озеро. Я просто не могла ничего с собой поделать, и потому пошла. Там была вся деревня. Вся до единого. Мы молча смотрели на небо, и ждали, пока кончится звёздный дождь. А потом скинули одежды и пошли купаться в озеро. Вода была такая розово-синяя, и тёплая-тёплая… Было очень весело… Нам совсем не хотелось выходить. А потом на берег вышли розовые слоны и стали танцевать… прекрасный танец… мы вышли из озера и разошлись по домам. Я так устала, что прилегла поспать. А теперь ты пришёл… А где ты был?

Роберт оставил вопрос без ответа. Он чувствовал, что больше не выдержит повторения разговора про куропаток.

— Берта, о каком купании может идти речь, уже глубокая осень?

Берта пожала плечами.

— Кстати, что ты сказала про розовых слонов? Куда они вышли?

— На берег…

— А что они здесь делают, эти слоны? — Роберт уже укрепился в подозрениях, что жена сошла с ума.

— Живут. Что же ещё? Ты разве их не видел? Здесь водятся розовые слоны.

— Нет, я не видел.

— Странно, они повсюду… Да вон один, смотри! — Берта указала пальцем на их свинью. — Только совсем маленький…

— Берта! Это наша свинья, боров Гилберт…

— Свинья? Что за чушь! Конечно, слона могут звать Гилбертом, но не называй его свиньёй! Он может обидеться!

Гилберт, словно в подтверждение её слов, угрожающе захрюкал.

Роберт был близок к панике. Совершенно ясно, что Берта безумна. Очевидно, её психика не выдержала очередной истерики, и рассудок покинул её. Роберт искренне надеялся, что это временное умопомешательство, и оно поддаётся лечению. Тут ему в голову пришла счастливая мысль сходить к соседке, миссис Доусон. Элеоноре Доусон. Элеонора была самой разумной женщиной, какую он знал, и совершенно не склонна к истерикам. Он оставил Берту мечтать на крыльце и выскочил за калитку.

Элеонора была дома. Она пила молоко из кружки и ела морковь. Довольно странное сочетание продуктов, но Роберту было не до её гастрономических пристрастий.

— Элеонора! Как я рад, что ты дома!

Элеонора улыбнулась ему.

— Привет, Роберт! А где же мне быть? Как-то ты плохо выглядишь… Не случилось чего?

— Случилось. — Роберт перешёл к делу. — Берта сошла с ума. Лепечет про каких-то розовых слонов. Сказала, что наша свинья Гилберт — розовый слон! Ума не приложу, что на неё подействовало!

— Ну, ну! Полегче! Не стоит называть свиньёй всех подряд. А насчёт цвета… конечно, они скорее лиловые, чем розовые, но это кому как… я хочу сказать, кто как назовёт. Но это, кстати, вовсе не указывает на то, что Берта сошла с ума.

— Господи! Элеонора! — Роберт рухнул на близлежащую табуретку. — Ты тоже вчера купалась в озере?

— Конечно. Все купались… Что ты шумишь? Мне не нравится твой вид. Ты слишком возбуждён. На, поешь! — Она протянула Роберту пучок травы.

— Спасибо, я сыт. — Роберт стремглав выскочил на улицу, которая наполнялась народом.

Он шёл вдоль домов, по центральной улице. Многие были здесь — и Фрэнк, и Сара, и Лиза, и Гретхен, и старый Джон. Он подошёл к ним. Они приветливо закивали. Роберт насторожённо взирал на односельчан, которые сосредоточенно жевали траву, растущую вдоль дороги. Вдруг старый Джон наклонился, встал на четвереньки и начал со смаком что-то поедать, весьма похожее на коровий навоз. Рядом с Робертом стояла Сара, и он обратился к ней:

— Что он делает?! Отберите же у него! — Роберта чуть не вырвало.

Сара вздохнула.

— Ну, это же он нашёл. Было бы несправедливо отобрать у него находку. Конечно, следовало поделиться, но… — она многозначительно пожевала губами.

Роберт еле сдержал крик ужаса. Он совсем перестал соображать. Сара пристально посмотрела на него.

— Ты плохо выглядишь. Что случилось? Ты не болен? Может, ты подцепил вирус? Он не заразный?

Остальные, услышав её, подошли поближе, наконец-то бросив жевать. Роберту стало страшно, но он не хотел терять контроль над ситуацией, и решил подыграть им.

— Да что ты, это не вирус. Я упал вчера, и сильно ударился головой. Ужасно болит. — Он потёр синяк рукой, и посмотрел на Сару. — И теперь я ничего не помню.

— Совсем ничего?

— Почти ничего… А самое главное — я забыл, кто мы такие? — Он беспомощно переводил взгляд с одного человека на другого. — Ну просто совсем вылетело из головы.

Старый Джон прекратил чавкать и воззрился на Роберта.

— Ну, знаешь… всё можно забыть… но это…

Толстая Соня шикнула на него.

— Не видишь, дурень, он совсем плох. Мало ли что бывает!

Джон вернулся к трапезе.

Сара обняла Роберта за плечи и совсем по-матерински прижала его голову к своему плечу.

— Мы — голубые кролики, дурачок! Ну, вспомнил?

И, хотя язык у Роберта буквально присох к нёбу, он всё-таки пробормотал:

— Ну да, ну да, голубые кролики… как я мог забыть.

Сара снисходительно похлопала его по спине.

— Ничего, это у тебя шок. Пройдёт!

— Ещё какой шок! — Тут Роберт был совершенно искренен. Он попытался криво улыбнуться.

Сельчане обступили его, заулыбались.

— А мы смотрим, что ты как-то странно выглядишь! Неужели от шока? Надо же! И волосы поредели, чёрные какие-то…

Роберт присмотрелся к ним повнимательней. Из-под волос у них выглядывали уши, ставшие вдруг намного длиннее нормальных. К его великому ужасу он заметил на ушах мягкие шелковистые волосики голубого и синего цвета. Видимо, у детей все процессы происходили быстрее, поэтому уши у них были совсем длинные и нежно-голубые. У тех, кто постарше, цвет варьировался от тёмно-голубого до синего. А сзади, под брюками и юбками, он различил бугорки, будто туда засунули комок ваты.

Малышка Гретхен протянула ему морковку, ушки её забавно колыхались. Роберт взял её и захрустел. Но это оказались не все потрясения, которые уготовила ему судьба на сегодня. Он повернул голову вправо, и челюсть у него непроизвольно повисла, так как разум был не в силах переварить увиденное. Молоденькая Лола, которой едва исполнилось шестнадцать, скинула одежду и совокуплялась у всех на глазах со старым Джеком. Роберта чуть не стошнило от отвращения, второй раз за последние полчаса. Ухажёр Лолы, Джим, стоял тут же, но это его совершенно не заботило. Он равнодушно взирал на странную парочку и задумчиво жевал траву. Потом среди стоящих произошло некоторое оживление, они начали расстёгивать одежду и образовывать парочки. Причём, кроме пола, их ничего больше, похоже, не интересовало. Джим приобнял толстуху Соню, и она принялась в ускоренном темпе сбрасывать юбку. Рядом с Робертом стояла Сара, она призывно улыбалась ему…

Роберт не выдержал. Он развернулся и бросился по направлению к дому. Его разум отказывался верить в происходящее. Сара посмотрела ему вслед и улыбнулась Фрэнку.

Возле дома Роберт притормозил, и замер на несколько минут, прежде, чем открыть калитку. Но его страхи оказались напрасными, во всяком случае, на этот раз. Берта всё ещё сидела на крыльце, наслаждаясь теплом. Он пронёсся мимо неё в дом. Ему пришла в голову спасительная, как ему показалось, мысль. Дома он схватил телефонную трубку и поднёс к уху. Телефон работал. Роберт перевёл дух. Он набрал номер матери, жившей в соседней деревне. После нескольких гудков он услышал знакомый старческий голос.

— Мама?

— Сынок! Как я рада, что ты позвонил!

— Мама! — Роберт зарыдал в трубку.

— Что случилось? — В голосе старушки послышалось беспокойство. — Роберт! Не молчи.

Сбиваясь от чрезвычайного волнения, Роберт всё рассказал ей. Она молча выслушала его.

— Так ты пил виски? Послушай, но у тебя совсем заплетается язык! Это, случаем, не белая горячка? Надо же — допиться до розовых слонов! Срам! Что подумает Берта?

— Мама! Берты больше нет! Ты что, ничего не поняла?!

— Я всё прекрасно поняла. Розовые слоны — это слишком. Где ты видел розовых слонов? Разве слоны бывают розовые?

Что-то в её голосе насторожило Роберта, и он осторожно переспросил:

— А какие они бывают, мама?

— Ну, знаешь, это уже не лезет ни в какие рамки! Тебе совсем нельзя пить! Какую чушь ты спрашиваешь! Слоны бывают фи-о-ле-то-вые !

Роберт положил трубку и выдернул телефонный шнур из розетки. Он знал, что делать. Теперь, когда он принял решение, стало легче. Он ощипал и зажарил куропатку и с аппетитом поел. Потом вышел на улицу, и, не обращая внимания на совокупляющуюся в огороде с кем-то Берту, отправился на озеро.

Вода, и правда, была светло-розового цвета, а кое-где виднелись пятна голубого и синего, отчего водная гладь напоминала гигантскую божью коровку. Он снял одежду и медленно вошёл в воду. Вода была тёплой и приятно обволакивала тело. Роберту стало вдруг весело и хорошо. Он поплескался немного, радуясь, как ребёнок, и вышел на берег. А когда одевался, из кустов неожиданно показался ярко-розовый хобот и на берег вышел могучий розовый торс благородного животного…

Спустя некоторое время некий молодой человек охотился в лесу на куропаток. Ему удалось пристрелить несколько птиц, и даже попасть случайным выстрелом в зайца. Молодой человек был весьма доволен результатом. Но, увлёкшись охотой, он немного заблудился и вышел к деревне, где счастливо проживали голубые кролики. По пути, недалеко от деревни, ему встретилось озеро, и он искупался, так как стояла жара.

Дом Роберта находился на краю деревни, и поэтому молодой человек вышел прямо к нему. Он толкнул калитку вошёл на участок. Никого не было во дворе, только в кустах смородины слышались звуки. Охотник пожал плечами и открыл дверь.

Роберт сидел за столом и поглощал морковь и свежую траву. После зимы он ощущал неистребимую потребность в свежей зелени. Он удивлённо уставился на молодого человека и чуть не поперхнулся. Тот поспешил растянуть рот в широкой улыбке, демонстрируя дружелюбие. Роберт несмело улыбнулся в ответ.

— Привет! — Молодой человек приподнял куропаток. — Настрелял у вас в лесу. Извините, но я немного заблудился. Вы не против, если я передохну немного? Чертовски устал. Целый день на ногах…

Роберт жестом пригласил его садиться и гостеприимно протянул пучок травы.

— Что за гадость? — Охотник презрительно скривил губы. — У вас что, есть больше нечего?

Роберт пожал плечами.

— Ну, ладно. Тогда я готов пожертвовать парочку куропаток. У тебя хозяйка есть?

Роберт наконец обрёл дар речи.

— Жена то есть?

— Ну да. Жена.

— А что?

— Пусть приготовит. Честно сказать, проголодался. Есть хочу.

Роберт посмотрел на незнакомца с недоумением.

— Не знаю, где вы взяли этих птиц, но у нас не водятся куропатки. И мы их не едим, к вашему сведению.

— Вот как? — Пришла очередь удивляться незнакомцу. — Где же я их, по-вашему, взял? И что вы едите?

— Ума не приложу, откуда они. А едим мы то, что я вам предложил.

— Это траву, что ли? Ты что, заяц?

— Не заяц, а кролик. Голубой, — вежливо поправил незнакомца Роберт.

— Хо-хо! Я сейчас умру от смеха! Голубой кролик! Хо-хо! Да ты голубой идиот! Кстати, а кто у вас водится?

Роберт улыбнулся слегка глуповато.

— Розовые слоны, кто же ещё.

— Розовые слоны?! Ещё смешнее! Ты что, шутишь?! Или разыгрываешь меня?! Ты, часом, не пьян? Или под кайфом? А, голубой кролик?

Роберт сделал оскорблённое лицо.

— Пойдёмте, сами увидите.

Они вышли на крыльцо. В огороде важно расхаживал изрядно выросший боров Гилберт. А в дальнем углу Берта с соседом совершали весьма недвусмысленные движения.

Роберт, не обращая внимания на Берту, указал рукой на Гилберта и обрадовано воскликнул:

— Вот он! Не правда ли, чудесный экземпляр?

Охотник прыснул в кулак.

— Это?! Розовый слон? Ну, ты уморил! Ха-ха! — Он заливался от смеха. — Если это слон, тогда я — нильский крокодил. Ты что, мужик! Это же свинья! Хотя и весьма большая. Ты лучше туда посмотри, там вроде твоя баба кувыркается. Совсем обнаглела!

Роберт угрожающе надвинулся на незнакомца.

— Кого ты назвал свиньёй?! Слона?! Ты — мерзкий нильский крокодил!

Незнакомец не хотел сдавать позиций.

— Да, эту огромную свинью я просто назвал своим именем — свинья. А ты, по-моему, рехнулся, придурок!

Роберт полез на охотника с кулаками. Тот изловчился и нанёс ему стремительный удар в челюсть. От неожиданности Роберт охнул и упал, лишившись на мгновение сознания, из глаз его посыпались искры.

Когда он очнулся, то первое, что увидел, было озабоченное лицо молодого человека, склонившееся над ним. Роберт сел и потряс головой. Молодой человек протянул ему фляжку, которую предусмотрительно достал из-за пазухи.

— На, тебе необходимо хлебнуть.

Роберт машинально взял из рук парня фляжку и сделал большой глоток. Спиртное обожгло горло так, что он поперхнулся, но это не помешало ему сделать ещё глоток. Парень расцвёл белозубой улыбкой.

— Вот и отлично! Ты как? Прости, я не хотел. Странные у вас, однако, порядки. Когда я говорю, что свинья — это свинья, ты лезешь в драку, а когда твоя баба у тебя на глазах занимается чёрт знает чем, ты молчишь. Эй, друг! Ты в норме? — Он взял Роберта за плечи, потому что тот снова затряс головой. Потом прекратил трястись и взглянул на охотника. В его сознании явно наметился перелом.

— Ты кто? — Роберт посмотрел на парня, будто видит в первый раз.

Тот терпеливо рассказал, что охотился неподалёку, заблудился и забрёл к ним. Он ещё ощущал свою вину. Роберт одобрительно кивал.

— Куропаток, говоришь, стрелял? — Он вспомнил, что всё началось с этих дурацких куропаток. — Как зовут?

— Джон. Может, всыплешь своей голубой крольчихе, и приготовим, наконец, поесть?

— Дай ещё. — Роберт протянул руку к фляжке. — Ты что, не видел нашего озера?

— Вот это правильно! — Джон вставил фляжку в пальцы Роберта, и тот отхлебнул изрядный глоток. — Видел я ваше озеро… Искупался в нём, жарища ужасная! А что с ним такое?

— Отличный виски! — прорычал Роберт. — Свинья говоришь? Баба обнаглела? Ну, где они?

— Да там были, во дворе…

— Слушай, — тут Роберт слегка покраснел, — а как мои уши?

— Твои уши? В полном порядке. Только одно немного покраснело, но это пройдёт…

— В порядке?

— В абсолютном. Кстати, смотри. — Охотник вытащил из сумки зайца и показал Роберту. — Это заяц. Ты что, на него похож?

— Да нет. — Роберт и сам теперь не мог ничего понять.

— Ну, вот. Выкинь из головы этот бред про кроликов, друг. Это даже неприлично. Ты взрослый мужик, а несёшь чёрт знает что.

— Ты прав, чёрт возьми! — Роберт бросился целовать Джона. — Где твои куропатки?! Я готов съесть их всех! Где Берта?!

— На улице…

Роберт выскочил на улицу, Джон за ним. Берта всё ещё развлекалась с соседом. Лицо Роберта при виде этого отвратительного зрелища налилось кровью. Он схватил первое подвернувшееся под руку полено и бросился на Берту. Первый удар обрушился на соседа, и тот позорно сбежал, придерживая штаны на ходу. Потом Роберт выбросил полено и дал Берте хорошую затрещину, а за ней другую. Берта охнула и села на землю. Роберт пинками поднял её и погнал в сторону дома.

— Похотливая сучка! На моих глазах! Дрянь! Совсем стыда лишилась, тварь! — Роберт гнал Берту тычками в спину, претворяя всё грязными ругательствами. Берта рыдала.

Дома Роберт бросил в раковину куропаток и велел Берте немедленно приготовить. Он с отвращением сбросил со стола траву, вытащил из шкафа изрядно запылившуюся бутылку самогона, и с шумом водрузил на стол. Джон, весьма довольный, наблюдал за этой сценой.

Когда куропатки были готовы, и Берта принесла на стол блюдо, источающее божественный запах, Джон и Роберт, обнявшись, распевали песни. Берта утёрла слёзы, улыбнулась, оторвала ножку, и запила рюмочкой самогона.

Гулянка закончилась под утро. На прощание Джон тепло расцеловался с хозяевами.

— Ну, мне пора! Дальше справитесь без меня. Что-то я слышал краем уха, тут где-то фиолетовые слоны завелись… — Он помахал Берте и Роберту, стоящим на крыльце обнявшись, и быстро зашагал по просёлку.

А Роберт тем временем отыскал глазами Гилберта, который с наслаждением поедал брюкву с огорода, издавая громкое хрюканье. Никакого хобота не было и в помине, а на том самом месте, где он должен быть, красовался большой сочный пятачок.

Роберт схватил большую хворостину и ударил со всего размаха распоясавшегося борова, заставляя ретироваться в свинарник. Свинья злобно посмотрела на Роберта заплывшими глазками, но в свинарник всё же пошла, явно недоумевая, что произошло. Берта на кухне освежевывала зайца, оставленного Джоном, и напевая простенькую песенку…

Светофор

Иван Фёдорович, или просто Ваня, собирался выйти из дома. Стояла вторая неделя жары, что, впрочем, было вовсе неудивительно для середины июля. На Ване были цветастые шорты и вытянутая грязно-белая майка, но это его совсем не смущало. Одежда для него имела значение лишь в том плане, что прикрывала тело. Таким образом он, по мере сил, отдавал дань приличия обществу.

Ваня натянул растоптанные шлёпанцы и вышел за дверь. В его холостяцкой квартире на огромной кровати оставалась Анечка, вчерашняя ночная гостья. Ваня работал с мужем Анечки в одной фирме, она была женой его начальника. Симпатичная шатенка лет тридцати с небольшим. Ваня встречался с ней около года, и эти встречи его вполне устраивали. Встречи не были столь частыми, чтобы надоесть, но и не столь редкими, чтобы чувствовать неловкость каждый раз, когда ложишься в постель будто с незнакомым человеком. Они познакомились случайно, на одной из корпоративных вечеринок, который устраивала фирма. Босс тогда пришёл с женой, то есть с Анечкой, и неведомые силы свели их вместе. В общем-то Ваня никогда не был против знакомства с женщинами, но относился к этому примерно так же, как к необходимости одеваться — то есть принимал за несущественную, но всё же потребность. Женщины играли в его жизни весьма малую роль. И поэтому, когда они становились настойчивыми, а в глазах Вани прямо-таки назойливыми и настырными, он без всякой жалости расставался с ними, и ни мольбы, ни слёзы не могли растопить его ледяное сердце.

Так он и дожил до тридцати пяти, совершенно не задумываясь о продолжении рода и об одинокой старости. Он справедливо полагал, что в мире и без него найдётся немало тех, чей генотип более достоин и более ценен в плане производства себе подобных.

Ваня никогда не интересовался, почему Анечка изменяет мужу, но она как-то обмолвилась, что страшно страдает от мужниных причуд, которые заключались в его маниакальной приверженности к порядку и чистоте. У каждой вещи в доме было своё, раз и навсегда определённое место, в которое та органично вписывалась. В принципе, Анечка ничего не имела против порядка, но если вещь вдруг сдвигалась хоть на миллиметр, или где-то нечаянно появлялась пыль, гневу мужа не было предела. Хотя гневом это сложно назвать, скорее он долго и нудно отчитывал Анечку за неряшество и приверженность к хаосу. Анечка молча выслушивала, потом шла стирать пыли и ставить на место вещь.

Постепенно муж успокаивался и садился смотреть телевизор, в особых тапочках, которые предназначались только для хождения по ковру. Анечка садилась рядом, и они весь вечер наслаждались просмотром новостей и познавательных телеканалов. Нет, добавляла Анечка, он неплохой человек, хорошо зарабатывает, по-своему любит её и заботиться, но её нервная система иногда даёт сбой. И тогда она мчится к Ване, в его неаккуратную берлогу и наслаждается беспорядочностью, пылью и хаосом. Судя по участившимся в последнее время визитам, Ваня был склонен думать, что нервные срывы случались у Анечки всё чаще и чаще. Он-то её прекрасно понимал, и очень сочувствовал в глубине души такому положению вещей в Аничкиной семье, но помочь, увы, ничем не мог. Тем более что Анечка, судя по всему, вовсе не собиралась уходить от мужа. А по тому, что она постоянно пыталась привести в порядок Ванину квартиру, он сделал вывод, что часть маниакальной страсти к порядку передалась от мужа и ей. Но здесь Ваня как раз не возражал, он был совсем не против порядка, особенно наведённого чужими руками.

И вот вчера вечером Анечка позвонила ему и сообщила, что может прийти к нему на ночь. Муж собрался ночевать за городом, у родителей, а она осталась, наврав, что у неё срочная работа до позднего вечера, и пообещав ему приехать утром. Ваня не возражал. В последнее время все его подружки разбежались, и он начинал испытывать что-то вроде лёгкой тоски. Да и квартира требовала уборки. Тем более что времени у них для всего будет вполне достаточно. Ваня купил коньяк, шампанское и водку, конфеты, фрукты, и немного холодных закусок. Он знал, что Анечка, привыкшая готовить мужу, вряд ли оставит его без вкусного ужина.

Всё прошло как нельзя лучше. Ужин, приготовленный Анечкой, был выше всяческих похвал, секс тоже на высоте. Правда, выпили они изрядно, но вечеринка удалась на славу.

Ваня встал рано утром, голова раскалывалась на мелкие кусочки. Он решил сходить в ближайший киоск, купить пива и слегка опохмелиться перед завтраком. Правда, вчера Анечка что-то упоминала о том, что утром собирается к мужу за город, но, глядя на её слегка опухшее от спиртного лицо, подумал, что вряд ли она в состоянии исполнить задуманное. В том смысле, что выходные мужу Анечки придётся провести в обществе родителей. Он не сомневался, что Анечка что-нибудь придумает, и поэтому особенно не волновался. Всегда можно позвонить и как-то оправдаться.

С пульсирующей головной болью Ваня подошёл к проезжей части. Было очень раннее утро, около четырёх часов, только начинало светать. Ваня бросил беглый взгляд на светофор, и ему показалось, что тот мигнул зелёным глазом. Ваня смело ступил на дорогу, одержимый мыслью скорее добраться до киоска и распечатать бутылку янтарного напитка…

Николай Петрович, босс Вани и по совместительству муж Анечки, в пятницу вечером отправился к родителям за город. Он был очень заботливым и внимательным сыном, и поэтому всегда приезжал к ним в пятницу вечером после работы. Анечка всегда сопровождала его в поездках, но на этот раз он ехал один. Анечка сказала ему, что её загрузили наисрочнейшей работой, которую она просто обязана выполнить до субботы, иначе её карьере конец. Это Николаю Петровичу, разумеется, не понравилось, но и отложить визит к родителям он не мог, и поэтому вынужден был ехать один.

Всю дорогу его грызли сомнения. Он был наслышан про похождения жены и про её любовника, но вежливо обходил намёки сослуживцев стороной. Он считал, что с ним такое произойти просто не может. Но злые языки всё же сделали своё грязное дело, и Николай Петрович задумался. Невольно он стал замечать некие странности в поведении жены, задержки после работы, якобы у подруги, стремление поярче одеться, и многие другие мелочи, которые могли бы другому человеку безошибочно указать на факт измены. Но только не Николаю Петровичу.

Возможно, вся эта история постепенно бы сошла на нет, но в тот пятничный вечер Николай Петрович был несколько раздосадован неприятностями на работе. Ему хотелось в пути пожаловаться Анечке, и услышать слова утешения, но её рядом не было, и в голове Николая Петровича крутились мрачные мысли. Он вспомнил того типа, работника их фирмы, которого молва приписала в любовники жене, и содрогнулся от отвращения. Вечно нечесан, небрит, в стоптанных грязных туфлях и засаленных джинсах, он вызывал у Николая Петровича чувство лёгкой брезгливости. К тому же от него вечно несло дешёвым табаком и непонятно чем, а уж об одеколоне речи не было вовсе. Если бы на то была его воля, он бы увольнял таких типов, но в этих вопросах с ним, к сожалению, никто не советовался. Ваня, а речь идёт именно о нём, считался ценным работником, отличным специалистом своего дела, и за него, что называется, «держались».

Николай Петрович тоже считался хорошим работником, но… это извечное «но»… скажем прямо, вполне заменяемым, в отличие от Вани. Поэтому не фирма держалась за Николая Петровича, а он за фирму, и ему приходилось всячески доказывать, что и он не даром ест хлеб. Хотя, как он подозревал в глубине своей правильной души, его держали прежде всего потому, что он был родственником одного из учредителей. Впрочем, он не особенно загружал свою голову по этому поводу, полагая, что полностью оправдал возложенное на него доверие учредителя.

Встретившись со своим подчинённым, Ваней, в коридоре, он высокомерно кивал ему и величаво проходил мимо, сердито обдав Ваню запахом дорогого парфюма, каждый раз недоумевая по поводу того, как его жена могла взять себе в любовники такое ничтожество и к тому же неряху и оболтуса. Но совсем недавно, отправившись в город по служебным делам среди бела дня, увидел жену, сидящую в кафе в обнимку с этим типом. Они обедали, так как был как раз обеденный перерыв. Николай Петрович застыл как соляной столб, хотя и сидел в машине. Анечка допила из чашки, по-видимому, кофе, встала из-за стола, подошла к Ване и он поцеловал её взасос. Николай Петрович закрыл глаза, чтобы прогнать наваждение, а когда открыл, ни Вани, ни Анечки уже не было. Он убедил себя, что ему почудилось, и вечером ни слова не сказал жене, хотя она и бросала на него насторожённые взгляды, видимо, заметив его машину. Но он вёл себя совершенно как обычно, и Анечка успокоилась. Таким образом, Николай Петрович уже целую неделю абсолютно точно знал, что жена изменяет ему, и знал, с кем. Но совершенно не знал, что с этим делать, так как развод с Анечкой не входил в его планы. Поразмыслив на досуге, он решил, что даже видимость порядка и благополучия важнее, чем разоблачение лжи, и поэтому пусть всё пока идёт своим чередом.

Николай Петрович долго не мог понять, что же нужно Анечке? Он исправно выполняет супружеские обязанности два раза в неделю, и Анечка никогда не жаловалась, что он делает это плохо, и вот теперь, застав супругу в объятиях другого мужчины, он был искренне удивлён и раздосадован. Но опять же пословица, что не пойман, не вор, сыграла с ним шутку, и он убедил себя, хотя и с большим трудом, что это был просто флирт и просто дружеский поцелуй… После этого он слегка успокоился, и постарался, чтобы жизнь шла в прежнем русле. Но злой рок на этом не успокоился, и в понедельник он узнал, что человек, благодаря которому он здесь работал, продал свою долю в фирме и вышел из состава учредителей. Николай Петрович почти физически ощутил, как зашаталось под ним уютное тёплое кресло, и испугался не на шутку. А сегодня его вызвал шеф, и без всяких обиняков сообщил ему, что хочет поставить на его место Ваню, его соперника, якобы тот гораздо лучше справится с должностью Николая Петровича. А самого Николая Петровича он переведёт на другую должность, которая, к слову сказать, гораздо хуже оплачивается. Но другой должности для Николая Петровича, увы, в их фирме нет.

Да и только потому, прибавил жестокосердный шеф, что лично обещал покинувшему их родственнику Николая Петровича позаботиться о нём. А данное им слово свято и нерушимо.

Николай Петрович вынужден был молча проглотить и эту пилюлю, но нервы его были на пределе. По приезду к родителям, после обязательного ужина и рассказа о том, как прошла неделя, он позвонил Анечке на работу, но там ему ответила тишина. Вечером, уже почти ночью, он позвонил домой, но ответ был тот же самый. Он снова перезвонил на работу, но чуда не произошло. С горечью он вынужден был констатировать прискорбный факт, что Анечки нет ни дома, ни на работе. Нервозность его достигла апогея, он не мог уснуть всю ночь, а рано утром, едва рассвело, он, ни слова не говоря родителям, спустился вниз, сел в машину и уехал в город, чтобы проверить, действительно ли Анечки нет, или просто сломался телефон. Он очень надеялся на последнее.

Около четырёх утра Николай Петрович ехал по пустым улицам в самом скверном расположении духа, когда внезапно заметил того мерзкого типа, Ивана Фёдоровича, бредущего в сторону проезжей части явно с намерением её перейти. Николай Петрович несколько притормозил и бросил взгляд на светофор. Там горел зелёный, уже начинающий моргать. Иван Фёдорович, отвратительный тип, был слегка навеселе, и Николай Петрович это заметил. Он совершенно бездумно ступил на проезжую часть, и тут Николай Петрович нажал на газ… Машина послушно рванула вперёд, прямо на ничего не подозревающего Ваню. Когда он заметил, что тонны металла несутся прямо на него, было уже слишком поздно. Стальной корпус ударил его в бок, он перевернулся в воздухе и отлетел на бордюр, на мгновение задержавшись на капоте машины.

В этот короткий миг Николай Петрович успел заметить недоуменное, а потом насмешливое, как ему показалось, выражение глаз его жертвы, руки и ноги которой болтались в воздухе, как у тряпичной куклы. Николай Петрович остановил машину и подбежал к Ване, лежащему на обочине без каких-либо признаков жизни. Под ним разливалась безобразное тёмно-красное пятно. Он немедленно вызвал скорую и ГАИ, как того предписывала ситуация, но было уже поздно: Ваня скончался на месте, не приходя в сознание и не узнав о своём новом назначении…

На счастье Николая Петровича, на этом участке пути недавно установили видеорегистратор, и он бесстрастно засвидетельствовал в пользу водителя, что тот проехал на зелёный свет, а Ваня бросился прямо под колёса. То, что Николай Петрович затормозил только в последний момент, вызвало негативное отношение к нему, но тюремного срока он избежал, во многом благодаря видеорегистратору. Суд также принял во внимание, что были сумерки, и на Ване была тёмная одежда.

Николай Петрович даже продолжал работать на той самой должности, которая так и не досталась Ване. Всё это было квалифицированно как досадный несчастный случай, которые, к сожалению, не так уж и редко бывают в нашей жизни. Тем более экспертиза установила, что Ваня был пьян, а значит, не мог адекватно оценивать действительность. Кое-кто даже жалел Николая Петровича, попавшего волею судьбы в непростую ситуацию, хотя были и те, кто осуждал. Но однозначного вердикта общественность так и не смогла вынести, и поэтому когда суд был закончен, все разговоры утихли, и Николая Петровича никто не беспокоил.

Относиться к нему продолжали ровно, без ненависти, за исключением Анечки, которая замкнулась в себе и почти с ним не разговаривала. Николай Петрович её не торопил и не настаивал, соблюдая некий такт. Квартира пришла в лёгкое запустение, что оказывало на Николая Петровича удручающее влияние, но он крепился и не читал Анечке нотаций, в глубине души понимая её состояние.

И вот когда Николай Петрович уже начинал думать, что всё позади, его ждал новый удар. Как-то вечером, придя домой, он застал Анечку спокойно собирающей чемоданы. Николай Петрович потребовал объяснений такого неадекватного поведения, на что Анечка спокойно ответила, что не в силах дальше так жить. Она сказала, что Ваня был её любовником, и ей прекрасно известно, что Николай Петрович сбил его намеренно. И никакие видеорегистраторы и суды в мире не заставят её думать иначе. Она бросила на Николая Петровича, застывшего возле дверного косяка, весьма красноречивый взгляд, и попросила не чинить ей препятствий. Николай Петрович заикнулся было о том, что всё это не более, чем досадная случайность, дурацкое совпадение, и ему тоже очень жаль Ваню, которого он ценил как работника, но… К тому же он совершенно не был в курсе их отношений, а поэтому зачем ему специально сбивать человека, который не сделал ему ничего плохого?

Анечка вздохнула, закрыла чемодан, и ответила, что, может, это всё и так, как он говорит, но в любом случае ей нужно побыть одной и разобраться в себе. В этот сложный для неё период она поживёт у мамы. Когда вернётся, и вернётся ли вообще, Анечка не знала. В любом случае, если Николай Петрович решит строить свою дальнейшую жизнь без неё, Анечка возражать не будет, и сразу даст ему развод. С этими словами она ушла, тихо прикрыв за собой дверь. Тишина, обрушившаяся на Николая Петровича, в первое мгновение чуть не свела его с ума, но потом он включил телевизор, посмотрел новости, и решил, что, может, Анечка и права, и стоит подождать, пока утихнут страсти.

Время шло, Анечка не возвращалась, и Николай Петрович потихоньку привыкал к холостяцкой жизни. Правда, квартиру теперь приходилось убирать самому, и он постепенно приходил к выводу, что порядок, тем более наведённый своими руками, не такая уж необходимая вещь. Он подумывал нанять уборщицу, но мысль о том, что она может сделать что-то не так, останавливала. К тому же уборщице нужно было платить за то, что Николай Петрович привык получать совершенно бесплатно. Он скучал по Анечке, и надеялся, что она всё-таки вернётся. В это самое время с ним произошёл довольно нетипичный для него случай. Как-то на пике тоски, мучаясь от одиночества, Николай Петрович пригласил на обед свою сотрудницу, Ирочку. Обед прошёл мило, Николай Петрович шутил, Ирочка смеялась. Тогда он набрался смелости и пригласил Ирочку на свидание. К его удивлению, она согласилась, и они встретились после работы. Так у Николая Петровича появилась любовница. Это было ново и неожиданно для него, но оказалось в чём-то даже приятным, потому как щекотало нервы и будоражило кровь. Встречи проходили на нейтральной территории, а именно в достаточно респектабельном отеле в номере люкс. Это было дорого, но Николай Петрович пошёл на траты сознательно. Он брезговал ходить на квартиру к Ирочкиной подруге, о сексе в машине он и думать не мог без содрогания, ну а привести Ирочку к себе было совсем невозможно. В любой момент могла придти Анечка, и страшно подумать, что могло случиться, если бы она застала его в постели с любовницей. Порядочность и честность были последними козырями Николая Петровича, и к тому же надо отметить, единственными.

Домой к Ирочке по вполне понятным соображениям он тоже пойти не мог — Ирочка была замужем. Хотя это-то и устраивало Николая Петровича как нельзя лучше. Хоть Ирочка и выглядела безупречно, но на её столе Николай Петрович частенько замечал беспорядок. Муж Ирочки был по медицинской части, то ли стоматологом, то ли кардиологом, то ли психиатром, то ли ещё кем, Николай Петрович не уточнял. Ему попросту было всё равно. Встречался он с Ирочкой два раза в неделю, в одно и то же время. Этот ритм половой жизни был ему привычен и комфортен, и он не хотел изменять пристрастиям. После каждого свидания он дарил Ирочке ценный подарок, и, как он справедливо подозревал, это и было самым приятным моментом свидания. Для Ирочки, разумеется… Но здесь Николай Петрович, хоть и был немного прижимист, решил не скупиться. Он боялся наскучить Ирочке, и необходимость снова остаться в совершенном вакууме его пугала. К тому же он совсем не был уверен, что способен найти себе новую любовницу, тем более такую же чистенькую и опрятную, как Ирочка.

Но хоть Ирочка и не особенно распространялась о своём муже-медике, а тем более не горела желанием познакомить его с Николаем Петровичем, всё же Николаю Петровичу довелось с ним встретиться. Это произошло совершенно случайно, в супермаркете, где он покупал продукты на неделю. Он столкнулся с Ирочкой и её мужем нос, что называется, к носу. Ему пришлось вежливо поздороваться, и даже пожать мужу Ирочки руку. Они перекинулись парой слов для приличия, и разошлись в разные стороны.

Николай Петрович обернулся, и ему показалось, что медик изучающее смотрит ему вслед, с каким-то особым недобрым прищуром. У мнительного Николая Петровича ёкнуло сердце — догадался! Как во сне он наполнил корзину продуктами и вернулся домой. Идя на работу на следующий день, он представлял себе Ирочку всю в слезах, пишущей заявление на увольнение, но она спокойно пила чай и болтала с сослуживцами, демонстрируя им новую причёску.

У Николая Петровича отлегло от сердца, но что-то всё-таки с ним произошло, и с той памятной встречи в супермаркете он лишился покоя. У него начала развиваться настоящая мания преследования. Он знал, что Ирочкиного мужа был серебристый «Фольксваген», потому что она об этом как-то упоминала, и теперь все серебристые «Фольксвагены» внушали Николаю Петровичу чувство неподдельного ужаса. Если такая машина ехала рядом с ним по дороге, то он начинал нервничать и дёргаться, что, как он знал, было недопустимо за рулём. В результате он делал ошибки, нарушал правила, и, как следствие, платил штрафы. Дошло до того, что прежде чем сесть в собственную машину, ему приходилось долго настраивать себя так, будто он шёл на смертельно опасное боевое задание.

Чтобы успокоиться, Николай Петрович вынужден был купить бутылку коньяка, и каждый вечер принимал по рюмке перед сном. К страху вождения машины прибавился ещё один. Стоянка, где он оставлял железного коня, находилась через дорогу от дома, и Николаю Петровичу приходилось пересекать проезжую часть, чтобы попасть домой вечером. Это пугало его ещё больше, чем езда на машине. Перед светофором он прямо-таки замирал, особенно если видел нечто серебристое, явно не отечественного производства, и неуклюже топтался на месте, будто кого-то ожидая. Он и правда ждал пешеходов, и переходил дорогу только тогда, когда кто-то невольно составлял ему компанию.

Дома он подолгу приходил в себя, отпиваясь коньяком, а иногда и водочкой. С Ирочкой он теперь встречался всего раз в неделю, да и то чтобы убедиться, что у неё всё в порядке, хотя это мало что значило, и муж мог просто не посвящать её в свои планы. Чтобы хоть немного снизить нервное напряжение, Николай Петрович решил ездить на работу на автобусе. Работал он в основном в офисе, редко куда-то выезжая по делам, поэтому для него такой способ доставки на работу был вполне позволителен. Он сделался нервным и раздражительным, и это не укрылось от сотрудников, и некоторые даже приписывали это мукам нечистой совести и чувству вины за гибель человека. Отказавшись от машины, Николай Петрович несколько успокоился, и, видя каждый день здоровую и счастливую Ирочку, даже начал приходить в себя и считать всё это блажью и глупостью.

Но тут шеф сообщил ему, что у него сломалась машина, и попросил Николая Петровича заехать за ним утром по пути на работу — шеф жил неподалёку. Николай Петрович сглотнул слюну, но мужественно кивнул. Все прежние страхи ожили в нём с новой силой. Он отвратительно спал ночью, а утром встал совершенно разбитый. Тем не менее, он отправился за машиной, выехал на дорогу и влился в поток машин. Поодаль следовал серебристый «Фольксваген». Николай Петрович занервничал, и чуть было не проехал мимо шефа, но вовремя одумался. Когда шеф очутился в машине, Николай Петрович, как ни странно, почувствовал себя увереннее, и они без особых приключений доехали до работы. Николай Петрович в глубине души порадовался, что легко отделался, но когда шеф вызвал его и велел съездить в город по служебным делам, у него случился обморок…

Очнулся он у себя в кабинете на диване, возле него хлопотал доктор. Диагноз был поставлен тотчас — нервное перенапряжение и изрядное переутомление. Чтобы избежать нервного срыва Николаю Петровичу был рекомендован режим покоя и отдыха. Его отправили домой с машиной скорой помощи. Но когда он шёл к скорой на своих ногах, что-то серебристое мелькнуло за кустами, и у Николая Петровича случился нервный срыв. Он забился в истерике, упав прямо к ногам изумлённого доктора. После этого и речи не могло быть о поездке домой, и его доставили прямо в психиатрическую клинику, где сделали укол и поместили в палату.

Очнувшись, Николай Петрович обнаружил себя на больничной койке, одетого в казённую пижаму. Он удивлённо оглядел помещение, потом вспомнил, что его сюда привезла скорая. Он сел на кровати, спустив ноги на пол, и хотел пойти найти хоть кого-то, кто бы объяснил ему нынешнее положение дел, но тут дверь открылась сама, и на пороге возник человек в белом халате в сопровождении молоденькой девушки в таком же белом одеянии. Николай Петрович поднял глаза, и тут челюсть его отвисла сама собой — перед ним стоял муж Ирочки собственной персоной. Николаю Петровичу погрузился в панику, и ужас от того, что он сейчас полностью в его руках, затопил разум. Потом тумблер в его воспалённом мозгу перещелкнулся, и Николай Петрович пустил слюну изо рта. Потом он загудел, очень похоже имитируя автомобильный клаксон, и вцепился в воображаемый руль, изо всех сил нажимая правой ногой на тормоз…

Изумлению доктора и медсестры не было предела. Только что они видели свет разума в глазах пациента, который померк на их глазах за считанные мгновения. Они просто не верили своим глазам, которые стали свидетелями непонятного превращения человека в животное. Так как Николай Петрович упал на пол, встал на четвереньки и попытался бежать, втыкаясь в ноги медсестры, доктор вызвал санитаров и ему ввели успокоительное. Через пару минут Николай Петрович успокоился и заснул. На него надели смирительную рубашку. Доктор только качал головой и разводил руками. Они с медсестрой вернулись в кабинет.

— Вы видели, Машенька? Это впервые в моей практике. Никогда не видел ничего подобного! Он просто сошёл с ума на наших глазах! Просто из ряда вон выходящий случай! С чем его доставили?

— Нервное расстройство… Ничего серьёзного… Я сама в шоке, Вадим Станиславович… Но мне показалось… мне показалось, что это с ним случилось, когда он посмотрел на вас…

— Вы знаете, Маша, и мне так показалось… вам нужно учиться на психиатра, это я вам точно говорю…

— Может, спутал с кем?

— Возможно… возможно я ему кого-то напомнил… н-да… случай требует тщательного изучения…

— Вы его видели раньше?

— Да нет. Никогда. Но знаете, так бывает… вам разве не случалось обознаться? Принять незнакомого человека за знакомого?

— Ну… бывало, конечно…

— Вот видите. Вероятно, с ним произошло то же самое. Кто-то его изрядно напугал, да что там, просто свёл с ума… Ладно, Машенька, идите… А вообще, подождите — поставьте чай. Пить очень хочется.

— Хорошо. Я мигом.

— И ещё, достаньте мне его историю. Ну, биографию, если можно… На работу позвоните, домой. Чувствую, теперь это просто материал для науки, н-да… вот ведь как бывает… это же надо! Сойти с ума за пару секунд. Господи! Ещё никто не сходил с ума только от одного взгляда на меня…

Машенька ушла, оставив доктора размышлять о перипетиях человеческой психики в одиночестве.

Аренда

Леонид Иванович, скромный банковский служащий, примерно тридцати лет, завтракал у себя дома чаем с бутербродом. За столом он, по обыкновению, просматривал газету, взятую накануне из почтового ящика. Леонида Ивановича интересовали объявления. Ему нравилось погружаться по утрам в мир купли-продажи мелкого барахла и крупной собственности, хотя сам он никогда ничего не продавал по объявлению, и уж тем более не покупал. Его покойная бабушка, царствие ей небесное, никогда не доверяла такого рода взаимовыгодному сотрудничеству, считая его благодатной почвой для мошенничества. Такое отношение к газетному рынку, когда товар нельзя увидеть и пощупать, передалось и Леониду Ивановичу. Но прочтение объявлений не возбранялось, и Леонид Иванович каждое утро этим наслаждался, да и, к слову сказать, наслаждаться больше было нечем.

Вдруг глаза его, лениво скользившие по строчкам, слегка округлились, а очки подпрыгнули на переносице. Леонид Иванович увидел странное объявление. Оно гласило: «Сдаю в аренду тело. Обращаться по телефону — далее следовал номер». Леонид Иванович не поверил глазам. Он снял очки, протёр их и снова надел. Объявление осталось на том же месте, красуясь чёрными буквами на белом фоне. Леонид Иванович крякнул и поперхнулся чаем. Потом аккуратно поставил чашку на стол, вытер скатерть — он не терпел беспорядка, — и снова уставился на объявление. Оно притягивало взгляд.

Леонид Иванович стал размышлять. Что это могло значить? Некто сдаёт в аренду своё тело, а, спрашивается, зачем? Возможно, что таинственный некто нуждается в деньгах, и хочет просто поработать на кого-то. Эта мысль показалась Леониду Ивановичу логичной. Почему бы и нет? Просто у человека в избытке чувство юмора. А по сути, если разобраться, ничего странного. Податель объявления хочет наняться на работу, причём всё равно, какую. Видимо, сильно его прижало, раз готов делать всё, что велят.

Леонид Иванович почесал затылок. Он вдруг совершенно кстати вспомнил, что у него не копана дача. Леонид Иванович страшно не любил копать дачу, и тянул до последнего, собираясь заняться этим в ближайшие выходные, но теперь у него созрела идея получше. Рука его сама собой потянулась к телефону. «Я что, не могу позволить себе поблажку раз в жизни? Не так уж мало я зарабатываю, чтобы надрываться, как негр на плантации», — раскипятился Леонид Иванович, и, сняв трубку, решительно набрал номер, указанный в объявлении. Трубку сняли после первого же гудка, и сочный мужской голос произнёс:

— Алле?

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга представляет собой сборник юмористических рассказов об Одессе. Некоторые из них носят историче...
Юрия Карловича Олешу (1899–1960) в кругу писателей-современников называли «королем метафор». Олеша н...
«Дерибасовская теперь называется улицей Лассаля. Это улица лучших магазинов города. Она обсажена ака...
«Мы, жители большого города, не слишком ценим одну удивительную возможность, которая предоставлена н...
Давно опустевшая, предназначенная под снос Ньюгейтская тюрьма вдруг получила долгожданного узника, и...
История Гарри Клифтона таинственна и неординарна. Как будто его ведут по жизни две противоположные с...