Парламентеры Васильев Владимир

Джентльмены непрухи

– Пятьдесят процентов, – мрачно сказал Шарятьев.

Это были первые слова с момента, когда Фрея окривела и Шарятьев пошел визуально оценить степень работоспособности основных групп органов.

Маккензи оторвался от сшивателя, сдвинул с глаз линзы и вопросительно уставился на коллегу.

– В каком смысле пятьдесят?

– В прямом, – навигатор оставался мрачным, как набрякшая грозой туча. – Вся правая сторона отнялась.

– То-то я смотрю, данные пошли с утра какие-то левые, – легкомысленно выдал натужно бодрящийся Хомуха.

Провинившийся трассер пытался острить, пытался разрядить обстановку, но остальные почему-то веселиться не желали.

Капитан не замедлил окрыситься:

– А ты помолчи, остряк, блин! Кто две подряд вариативности проспал? Р-распылю, блин! Скормлю активатору!

Хомуха немедленно съежился, притих и чуть ли не носом уткнулся в мутноватую линзу обозревателя. В рабочей области кое-как виднелась половина ближайшей звезды – косматого желто-оранжевого солнца раза в четыре больше размерами, чем ожидалось, и жиденькая россыпь тусклых огоньков, наиболее ярких из далеких звезд.

– Кой черт нас сюда понес, – пробурчал Маккензи и надвинул на глаза линзы. Сшиватель в его руке хищно зашевелил хоботком на хромированном кончике.

Судя по решительному виду Маккензи, можно было с большой долей уверенности предположить, что органы, ответственные за ориентировку, бинж (иными словами – биоинженер) вылечит еще до полуночи. Однако ориентировка – только полдела. После второй вариативности Фрея окончательно окривела и впала в ступор. Половина систем вырубилась, другая половина принялась безбожно врать. Экипаж не сразу осознал, что к чему: полеты на Фрее и ее сородичах почти всегда проходили как по маслу, и людям в рейсах приходилось большею частью бездельничать. Да и в исследовательской фазе живой корабль многие функции трудолюбиво взваливал на себя – при условии, конечно, что его вовремя и досыта кормили.

На Фрее их было шестеро – капитан Гижу, навигатор Шарятьев, биоинженер Маккензи и рядовые трассеры – Ба, Хомуха и Мрничек, люди без определенной специализации, вроде матросов на древних парусниках. Поди туда, принеси то, подай это. Жри ром и не отсвечивай, когда не следует. Ну, и веди корабль по трассе, разумеется, в свою смену. Стартовали с Венеры за здравие; до орбиты Плутона браво скакали по узловым точкам, вовремя просчитывали и огибали попутные вариативности, потому и не вляпались ни в какое дерьмо вроде астероидного пояса или недокументированного облака космического мусора. За пределами Солнечной стало полегче, мусора тут сроду не водилось (не успел долететь от начала космической эры), а который водился в незапамятные времена – давно истлел под бомбардировкой нейтрино до полного исчезновения. Хотя бывалые люди говорили, что шанс наткнуться на древний корпус мертвого космического корабля все еще сохраняется. Мертвой материи нейтрино до фени – так и будет миллиарды лет болтаться в межзвездной пустоте, пока какой-нибудь болван не въедет на полном ходу. Тут-то ему, болвану, полный швах и настанет.

Фрея, ведомая поочередно всеми, включая Маккензи и Гижу, поначалу вела себя вполне адекватно, даже когда болван Хомуха проспал первую вариативность. Задели в ходовом режиме какую-то жиденькую туманность, оболочка тут же зафонила, но Фрея осталась спокойна, и капитан подумал было, что пронесло, но уже на следующей смене болван Хомуха проспал вторую вариативность. Результат не замедлил сказаться – бедный корабль, свято веривший в то, что его ведут по межзвездной пустоте, так и не успел толком вывалиться в нормальное пространство, еще в полуфазе погряз в какой-то нелепой металлической сетке, обнаружившейся в пределах звездной системы. Сетку он, конечно же, прорвал, но и из ходового режима тут же выпал. Да еще все линзы отчего-то погасли и оболочка зафонила так, что экипажу пришлось сожрать по целой упаковке антидота.

Антидот антидотом, от излучения они на первое время спаслись. Но Фрея-то, Фрея! Когда Маккензи оживил линзы левого борта – никто не поверил глазам. Такой картины снаружи быть попросту не могло! Нелепая звезда весьма далекой от сфероида формы, да к тому же видимая почему-то по краю каждой линзы и только наполовину. Вместо ожидаемой и легко просчитываемой по каталогу планетной системы – хрен с маслом, размазанный вокруг звезды даже не в плоскости эклиптики, а по полной сфере, и такой бедлам в эфире, как будто они угодили в центр планетарной стройки во время аврала.

Под хреном с маслом подразумевался некий мелкозернистый культурный слой, в равной степени могущий состоять и из каменных обломков, и из искусственных спутников, и из трупов сородичей Фреи. Во всяком случае, ни одного цельного объекта крупнее шестиместного космического корабля вокруг чертовой несферической полузвезды рецепторы Фреи перед кончиной не зарегистрировали. Исполинская металлическая сеть, растянутая на несколько миллионов километров, тоже подпадала под определение «хрень с маслом».

А по каталогу планетная система значилась как подобная Солнечной.

Вряд ли стоит объяснять, что это такое – застрять очень далеко от дома без возможности вернуться. Тут и самые добродетельные люди способны озвереть и потерять цивилизованное лицо.

Особенно когда виноват в катастрофе кто-то один.

– А ведь это полная задница, коллеги, – нервно барабаня по грибообразному столу пальцами, сообщил Мрничек. – Сдохнем мы тут, как пить дать сдохнем!

– Не каркай, – буркнул капитан в ответ.

Мрничек насупился и замолк, зло покосившись на бедного Хомуху. Тот рад был бы сквозь Фрею провалиться, несмотря на то, что там безвоздушка.

Смерть нечасто оказывается вот так – совсем рядом. Волею или неволей каждый из экипажа начал задумываться о том, что ждет его в ближайшее время. Не сразу – некий ресурс автономности у корабля имелся. Но все же, все же… Когда в ближайшем будущем над тобой зависает меч, психика начинает сдавать. Единственный способ отвлечься от этого – чем-нибудь заняться, желательно – тяжелым и отупляющим. Перераспределить контейнеры с припасами в трюмах, например. Да без погрузчиков, вручную. Чтоб мышцы заныли и комбинезон насквозь пропотел.

– Во что это мы въехали, а кэп? – Мрничеку никак не молчалось. – Фрея вроде сказала, что в металл.

– Сказала, – пробурчал Маккензи, не отрываясь от линз и сшивателя. – Может, она уже к этому моменту шизанулась, вот и ляпнула сгоряча, что на ум пришло.

– Да какой у нее ум? – тоскливо протянул Шарятьев. – Так, видимость одна.

– Это у Вадика нашего видимость, – грозно сообщил капитан. – А Фрею вы мне не трожьте!

Хомуха после слов капитана съежился еще сильнее – из-за линзы не видать.

Некоторое время на него поглядывали уже все – кто с сочувствием, кто с негодованием. Только Маккензи не поглядывал, работал.

Пилотировать полуживой корабль невозможно – это осознавал каждый член экипажа. Не состыкуется ущербная нервная система корабля со здоровой нервной системой трассера, вместо нормальной картины мира он ощутит нелепые и обрывочные сигналы, никак не складывающиеся в нечто целое. А значит – никаких прыжков по узлам, никакой ориентировки. Застряли не пойми где. Непруха, какая чудовищная непруха! И главное – на ровном ведь месте, трасса не то чтобы испрыганная, но вполне оживленная. И – что самое обидное – невзирая на оживленность трассы, никто их не подберет и не заметит: полуживую Фрею без корректно подключенного трассера никто не опознает как корабль! А корректно подключить трассера… ну, понятно, в общем. Классический замкнутый круг.

– Готово, – неожиданно сказал Маккензи примерно через полчаса.

Он сдвинул линзы и устало выпрямился. Потом потянулся, словно только что проснувшийся кот. На бинжа поглядели – даже Вадик Хомуха осмелился чуть приподнять голову.

Капитан немедленно оживился и поспешил усесться к сенсорике.

– Так-так, что тут у нас? – он торопливо подмонтировался к головному интерфейсу.

– Да я тебе и так скажу – что, – Маккензи с отвращением отложил сшиватель и не спеша стянул перчатки. – Раз правая сторона отнялась, будет Фрею заносить, как хромого пьяницу, которому вдобавок еще и глаз очень удачно высадили. По узлам уходить в таком состоянии я бы не рекомендовал.

– Не рекомендовал! – фыркнул, не оборачиваясь, капитан. – Да если все обстоит так, как ты рассказал, это труба полная, уходить по узлам!

– А оно, увы, обстоит, – вздохнул Шарятьев. – Правая сторона – дохляк, ровно по продольной оси. Я четыре раза проверил. Здесь (он показал рукой вправо от себя) – мэртво, здесь (влево) – живет, но в некотором ошалении.

– Я бы на тебя посмотрел, если б тебе выкололи глаз и оторвали ногу! – капитан был сама мрачность, видимо, интерфейс лишь подтвердил неутешительные выводы Маккензи.

– И руку! – добавил молчаливый великан Ба.

– Ага. А также одну почку, одно легкое и половину селезенки… – Шарятьев уныло махнул рукой. – Ежу понятно, что в таком режиме отсюда не уйти. Будем лечиться.

– Тут не лечение нужно, а реанимация, – продолжал нагнетать черноту Маккензи. – Я вам не Бриарей, у меня всего две руки.

– И два глаза, – многозначительно сказал Ба.

После его слов воцарилась невольная пауза. Каждый из присутствующих мучительно осознавал сказанное.

И осознал.

– А что? – чужим голосом просипел Мрничек. – Если полумертвую на правую половину Фрею поведет полупарализованный трассер… Это, как минимум, шанс, я вам скажу!

Все, не сговариваясь, недобро поглядели на побледневшего Хомуху – в который раз, но теперь уже не просто зло. Теперь – оценивающе, как хищник на потенциальную жертву.

– Р-ребята, – тот попытался влезть в щель между обозревателем и оболочкой рубки, – в-вы чего?

– Кларенс, – обратился к Маккензи капитан Гижу. – Ты анатомию хорошо помнишь?

Голос у него был жесткий, как излучение вблизи нейтронной звезды.

– Анатомию-то я помню, – невозмутимо ответил Маккензи. – Но вот скальпеля у меня все равно нет. А дока на таком уровне запрограммировать я просто не сумею. Думаю, ты тоже.

Мрничек с готовностью затряс поднятой рукой, будто школьник на уроке:

– Я! Я знаю как стандартный сшиватель ввергнуть в режим скальпеля! Меня мама когда-то научила.

– Да вы что, с ума посходили? – заорал возмущенный Шарятьев. – Какой скальпель, какой сшиватель? Вы что, серьезно?

– А что? – Мрничек набычился и сразу стал похож на дикобраза, растопырившего иглы перед более крупным противником. – Он нас сюда загнал, он пусть и выводит! Я подыхать в расцвете лет не собираюсь!

Первая горячка от внезапно осознанного шанса спастись схлынула более-менее благополучно, без поспешных оргвыводов и опрометчивых поступков, хотя на Хомуху страшно стало смотреть.

– Погодите, – осадил всех капитан, как и положено капитану. – Давайте-ка все обдумаем как следует. Застряли мы здесь – это бесспорно. Насколько я знаю, лечить корабли с таким процентом поврежденности таки да, еще никому не доводилось. Но мы пока и не пробовали.

– Да ты уж говори как есть, капитан, – перебил Маккензи насмешливо. – Не мы не пробовали, а я не пробовал. Все равно никто больше не умеет, даже ты.

– Правда твоя, – с горечью признал капитан. – Ты как бинж – наша единственная надежда. Это первое. Второе – сколько у нас цикла?

– Года на четыре, – со знанием дела сообщил Шарятьев.

Молчун Ба снисходительно усмехнулся, словно знал нечто такое, чего не знал более никто. Это не ускользнуло от внимания Гижу.

– Что такое, Йохим? Ты хочешь что-то сказать?

– Нет, капитан. Я ничего не хочу сказать.

Гижу исподлобья поглядел на трассера.

– Да понятно, что он хочет сказать, – махнул рукой Маккензи. – Поскольку правая половина Фреи отнялась, цикл также усох ровно наполовину.

– Замечательно, – всплеснул руками Мрничек. – Прелестно!

У него неприятно задергалась мышца на лице – младший трассер еще не сталкивался даже с пустяковыми авариями в космосе и сейчас нервничал гораздо сильнее остальных астронавтов.

Капитан повертел головой и снова перевел взгляд на великана Ба.

– Погоди, Йохим… Сдается мне, у тебя подозрительно глубокие познания касательно кораблей для простого трассера. Не желаешь ли объясниться?

Ба тяжко вздохнул, но желания объясниться не выразил.

– Послушай, Йохим, – терпеливо и очень спокойно обратился к Ба бинж Маккензи. – Мы ведь не в кабаке на космодроме, не так ли? Мы застряли хер знает где у черта на рогах. Мы тут легко сдохнуть можем – не сейчас, так через пару лет, когда загнется цикл. Или раньше, если уполовиненного цикла не хватит на шестерых в суточном режиме. Давай-ка не будем недоговаривать. Ну?

Ба пожал плечами и без особой охоты сообщил:

– Я не всегда ходил трассером.

– А кем еще? – капитан ненавязчиво перехватил инициативу. – Давай, давай, Йохим, колись!

– Бинжем.

– Ух ты! – восхитился Мрничек. – Таки у нас два бинжа! Живем!

Маккензи, склонив голову набок, слегка улыбнулся:

– И какой у тебя класс, коллега?

– Первый, – сознался Ба. – Был. На позапрошлый год.

Сам Маккензи пока дослужился только до второго – экипажи от трех человек до двенадцати.

– И ты молчал? – искренне изумился Шарятьев. – Е-мое! У нас зубр на борту, а мы и не знали!

– Да хоть мамонт! – гаркнул на них Гижу. – Это упрощает проблему, но не отнюдь не решает ее! Мы на необитаемом острове, понимаете аналогию? У нас разбитый вдребезги пополам корабль с порванными парусами и сломанный компас! Пусть у нас два боцмана вместо одного – сильно это нам поможет?

– Погоди, капитан, – осадил его Маккензи, единственный, кто осмеливался общаться с первым лицом корабля практически на равных. – Йохим, у меня к тебе два вопроса. Первый: ты можешь сообщить нам что-нибудь дельное? Опираясь на прежний опыт, разумеется.

– Нет, – бесстрастно ответил Ба. – Не могу. В такую задницу я никогда раньше не попадал. Самое страшное, что случалось, – это когда на транс-Веге наша Самура потеряла одну из передних педипальп. Не знаю почему, может, метеорит, может, еще что. Управлять ею стало невозможно, погрешности превышали допустимый буфер, мы чуть не сгорели. Но я точно знаю, что когда мы отняли одному из трассеров палец, он привел Самуру к Титану.

– Палец?

– Угу. Мизинец.

Мрничек не удержался и в который уже раз зыркнул на помалкивающего в сторонке Хомуху.

– Иными словами, ты считаешь, что у нас есть выбор, – подытожил Маккензи. – Со временем сдохнуть всем или попытаться выжить, искалечив одного.

Ба вздохнул. Очень красноречиво.

– По-моему, не стоит спешить, – вставил осторожный Шарятьев. – Искалечить всегда успеем. А цикл, вроде, пока шестерых тянет, как я погляжу.

– А второй? – мрачно спросил Гижу.

– Что – второй? – не понял Шарятьев.

– Это я Кларенсу. Он говорил, что у него два вопроса к Йохиму, а задал пока лишь один.

Шарятьев живо повернулся к Маккензи:

– Да, Кларенс, а второй-то чего?

Маккензи досадливо отмахнулся:

– Второй к делу отношения не имеет.

– И все-таки? Давай, не трави душу.

– Ну, хорошо, – покорно вздохнул Маккензи. – Еще я хотел спросить у Йохима, почему он из бинжа первого класса превратился в рядового трассера.

Лица, как по команде, обратились к великану.

– Да, Йохим! – поддакнул капитан. – В самом деле, почему?

– Нам это не поможет, – невозмутимо сказал Ба. – Поэтому я промолчу.

Шарятьев угрюмо взглянул на каменное лицо бывшего бинжа и понял – такой может и палец отнять, и… все остальное. Бедный Вадик Хомуха…

Капитан на некоторое время задумался, потом решительно хлопнул обеими руками по роговице перед линзой:

– Значит так! Хомуха и Мрничек… нет, лучше Хомуха и Шарятьев – ну-ка метнулись в биосеттинг и замерили цикл! Тянет он шестерых или не тянет. Паек – хрен с ним, можем и урезать, а вот кислород урезать не получится, поэтому в первую очередь просчитывайте регенераторы. Мрничек – ты дуй к фронтальным флипстерам и выясни, что там Фрея себе решила насчет столкновения с металлической преградой. Только не трогай ничего, просто пойми, как она интерпретирует препятствие и что начала по этому поводу предпринимать. Или собирается предпринять, если еще не начала. Постарайтесь управиться за час-полтора. Ать-два, бегом марш!

Хомуха кинулся к кормовому твиндеку так, будто за ним гнались волки; Шарятьев успел только удивленно вытаращиться и разинуть рот, а потом покачал головой и потрусил следом. Мрничек угрюмо поглядел им вслед, вздохнул и убрел в голову. В рубке остались капитан, бинж и экс-бинж.

– Вообще-то проверять флипстеры более пристало навигатору, – проворчал Маккензи. – Но я понимаю, сейчас посылать Мрничека вместе с Вадиком… чревато.

– Молодец! – похвалил бинжа капитан без всякого энтузиазма. – Голова!

Откровенно говоря, Гижу просто хотел остаться наедине с Ба и Маккензи – не так уж и важны были прямо сейчас выводы Фреи относительно столкновения и даже данные по циклу жизнеобеспечения: вопреки общераспространенному мнению, при желании можно урезать и кислород, правда, в достаточно ограниченных пределах. А если учесть, что цикл всегда имеет солидный запас прочности, то по этому поводу можно было волноваться еще чуть-чуть меньше.

Интересовало капитана другое.

– Йохим, – обратился Гижу к экс-бинжу первого класса. – Молодняк я выставил, так что можешь говорить без обиняков. Фрея лечится?

– Нет, – хмуро сказал Ба и добавил: – Официально считается, что корабль подлежит полному восстановлению при проценте повреждений не выше семи. У нас, как ты сам понимаешь, пятьдесят.

– Уже меньше, я ж кое-что оживил, – буркнул Маккензи. – Линзы, там, датчики…

– Ну, пусть будет не пятьдесят, пусть будет сорок девять. Невелика разница.

– А официальным данным можно верить? – поинтересовался капитан.

– Более-менее. Я лично считаю, что если повреждено больше пяти-шести процентов органов – дело швах, нужно спасать ориентировку и ждать помощи. Но в нашем случае…

– Помощи мы не дождемся, – невесело продолжил за коллегу Маккензи. – Нас попросту не заметят. Дьявол, а ведь просто поглядеть глазами точно никто не удосужится, надеяться можно только на подключенного трассера.

Несколько секунд все молчали. Потом капитан встрепенулся:

– Йохим, а когда оторвало педипальпу вашей… э-э-э… как ее звали?

– Самурой ее звали.

– Да. Когда оторвало педипальпу вашей Самуре, во сколько ты оценил процент повреждений?

– Примерно в полтора. Чуть меньше. Реально сначала высчитываются процент по объему, процент по массе и процент по насыщенности органами. Потом выводится среднеквадратичный и учитывается поправка по таблице.

Капитан вопросительно зыркнул на Маккензи; тот еле заметно кивнул.

– И все равно пришлось отнимать трассеру палец?

– Пришлось, – подтвердил Ба. – Видишь ли, капитан, время от времени случаются аварии, когда не удается вылечить и самую пустячную неисправность. Корабли достаточно сильно унифицированы, но все же имеется риск отторжения вживленных запасных органов и фрагментов. Собственно, именно поэтому при высоком проценте повреждений лечение и не приводит к гарантированному успеху: отторжения все равно будут. Но заметишь ты это, только когда пролетишь мимо узла или снова влипнешь в незамеченную вовремя вариативность. А подлеченные после аварийных рейсов корабли запихивают в трехгодичный карантин, даже если команда вживляла всего лишь какой-нибудь паршивый термодатчик на камбузе. В том, разумеется, случае запихивают, если корабль возвращается, а возвращаются далеко не все.

– Трехгодичный? – изумился капитан. – Нифига себе! Я не знал.

– Откуда тебе знать? – Ба пожал плечами. – У тебя только второй класс.

Гижу насупился. Действительно, Фрея являлась джампером второго класса, и спецам первого на ней делать было нечего. Путешествия на практически безотказных живых кораблях расслабили астронавтов. Сведений об авариях почти не поступало, только сведения о редких пропажах кораблей с трасс.

– А если не лечение тогда… что? – капитан смотрел на экс-бинжа и думал: «Какая удача! На борту обнаружился спец первого класса!»

– Я уже сказал, – развел руками Ба. – Если гора не идет к Магомету, значит нужно повредить трассера в той же степени, в какой поврежден корабль. Осталось только выбрать, кого.

– Могу вас обрадовать, – мрачно сообщил капитан. – Времени на то, чтобы выбрать будущего э-э-э… трассера-инвалида у нас предостаточно. Года полтора, не меньше. Правда, существует риск, что мы постепенно сдрейфуем в очередную вариативность – тогда нам точно безотлагательная крышка.

– Скорее мы на мусор какой-нибудь забортный напоремся, – унылее, чем обычно, напророчил Маккензи. – Или на каменюку.

Навигатор Шарятьев немедленно замахал на бинжа руками:

– Кларенс, брось, какой мусор, какие каменюки? Обычная планетная система! А то, что датчики ересь какую-то транслируют, так Фрея же повреждена. Бредит, бедная… Что же до метеоритов – так нас скорее заметят транзитчики на ближайшем узле, чем мы на метеорит напоремся.

– Вообще-то наоборот. Причем я не намекаю на множество метеоритов, – поправил традиционно невозмутимый Ба. – Если, конечно, вас интересует мнение рядового трассера.

– Так, – решительно вмешался капитан. – Йохим, сейчас ты не рядовой, сейчас ты бинж первого класса. Пусть и… в отставке. Я беру всю ответственность на себя – разумеется, если нам повезет и мы выкарабкаемся. Поэтому веди себя соответственно, договорились?

– Ай-ай, кэптейн, – Ба довольно неуклюже отсалютовал правой, зачем-то оттопырив мизинец. – Начинаю вести.

– Ага, – немедленно ощетинился Мрничек. – Значит нас, рядовых, наименее ценных членов экипажа, остается только двое?

– Именно так, рядовой, – жестко подтвердил Гижу.

И добавил уже спокойнее:

– А будешь возражать – придушу.

От капитанского спокойствия Мрничека лавиной пробрал озноб. Он втянул голову в плечи и сразу стал похож на замерзшего, нахохлившегося воробьишку.

Глянув на капитана в момент тирады, любой бы утратил малейшие сомнения: придушит.

– Тогда выбор у нас станет еще беднее, – заметил Маккензи. – Кстати, я бы на твоем месте не возникал, кадет. Бинжей у нас тоже два, а капитан с навигатором – сам понимаешь… в любом случае нужны до самого финиша.

Шарятьев, глядя в сторону, невыносимо фальшивым тоном пробормотал:

– Ну, если Фрею кто-то проведет по узлам до самой Солнечной, то и без навигатора финишировать сумеет. Самостоятельно.

Было видно, как трудно дались ему эти слова.

Несколько секунд все молчали. Никто не спешил ни подтвердить, ни опровергнуть слова навигатора.

– Я бы хотел напомнить, коллеги, – подал голос Йохим Ба. – Убивать никто никого не собирается. Только частично парализовать.

– Спасибо, успокоил, – позабыв о капитанской угрозе, выкрикнул Мрничек, но почти сразу осекся и снова поник.

– …а на Земле достаточно развитая медицина, чтобы вынуть из инвалидного кресла практически любого, – продолжил Ба, словно бы и не заметив, что его перебили. – Кстати сказать, палец трассеру с Самуры пришили в лучшем виде.

Маккензи скептически покачал головой:

– Ну ты сравнил! Палец – и частичный паралич! К тому же еще нужно нашего… счастливца осчастливить так, чтобы Фрею это устроило. То есть прибить ему правую половину тела, ни больше ни меньше. А у нас даже врача толкового на борту нет… прости капитан.

Капитан, по традиции исполняющий на малых кораблях еще и обязанности врача, поджал губы, но возражать не стал:

– Ты прав, Кларенс. Нейрохирургом я себя назвать не могу.

– На самом деле не все так страшно, как кажется, – Йохима Ба, похоже, ничем нельзя было смутить. – Вспомните: при инсультах часто парализуется именно половина тела. Значит, сделать то же самое не так уж и трудно, нужно только порыться в справочниках, найти методы лечения, инверсировать программу железного доктора и положить под лазер одного из нас. По-моему, это гораздо меньший риск, чем пресловутые метеориты.

Железным доктором называли одно из немногих полностью механических устройств на борту квазиживых кораблей, а именно – медицинский комплекс-автомат.

– Черт возьми, у тебя на все есть ответ, – нервно сказал капитан.

Ба пожал плечами: