«Омега-12» Васильев Владимир
– Вообще-то наоборот. Причем я не намекаю на множество метеоритов, – поправил традиционно невозмутимый Ба. – Если, конечно, вас интересует мнение рядового трассера.
– Так, – решительно вмешался капитан. – Йохим, сейчас ты не рядовой, сейчас ты бинж первого класса. Пусть и… в отставке. Я беру всю ответственность на себя – разумеется, если нам повезет и мы выкарабкаемся. Поэтому веди себя соответственно, договорились?
– Ай-ай, кэптейн, – Ба довольно неуклюже отсалютовал правой, зачем-то оттопырив мизинец. – Начинаю вести.
– Ага, – немедленно ощетинился Мрничек. – Значит нас, рядовых, наименее ценных членов экипажа, остается только двое?
– Именно так, рядовой, – жестко подтвердил Гижу.
И добавил уже спокойнее:
– А будешь возражать – придушу.
От капитанского спокойствия Мрничека лавиной пробрал озноб. Он втянул голову в плечи и сразу стал похож на замерзшего, нахохлившегося воробьишку.
Глянув на капитана в момент тирады, любой бы утратил малейшие сомнения: придушит.
– Тогда выбор у нас станет еще беднее, – заметил Маккензи. – Кстати, я бы на твоем месте не возникал, кадет. Бинжей у нас тоже два, а капитан с навигатором – сам понимаешь… в любом случае нужны до самого финиша.
Шарятьев, глядя в сторону, невыносимо фальшивым тоном пробормотал:
– Ну, если Фрею кто-то проведет по узлам до самой Солнечной, то и без навигатора финишировать сумеет. Самостоятельно.
Было видно, как трудно дались ему эти слова.
Несколько секунд все молчали. Никто не спешил ни подтвердить, ни опровергнуть слова навигатора.
– Я бы хотел напомнить, коллеги, – подал голос Йохим Ба. – Убивать никто никого не собирается. Только частично парализовать.
– Спасибо, успокоил, – позабыв о капитанской угрозе, выкрикнул Мрничек, но почти сразу осекся и снова поник.
– …а на Земле достаточно развитая медицина, чтобы вынуть из инвалидного кресла практически любого, – продолжил Ба, словно бы и не заметив, что его перебили. – Кстати сказать, палец трассеру с Самуры пришили в лучшем виде.
Маккензи скептически покачал головой:
– Ну ты сравнил! Палец – и частичный паралич! К тому же еще нужно нашего… счастливца осчастливить так, чтобы Фрею это устроило. То есть прибить ему правую половину тела, ни больше ни меньше. А у нас даже врача толкового на борту нет… прости капитан.
Капитан, по традиции исполняющий на малых кораблях еще и обязанности врача, поджал губы, но возражать не стал:
– Ты прав, Кларенс. Нейрохирургом я себя назвать не могу.
– На самом деле не все так страшно, как кажется, – Йохима Ба, похоже, ничем нельзя было смутить. – Вспомните: при инсультах часто парализуется именно половина тела. Значит, сделать то же самое не так уж и трудно, нужно только порыться в справочниках, найти методы лечения, инверсировать программу железного доктора и положить под лазер одного из нас. По-моему, это гораздо меньший риск, чем пресловутые метеориты.
Железным доктором называли одно из немногих полностью механических устройств на борту квазиживых кораблей, а именно – медицинский комплекс-автомат.
– Черт возьми, у тебя на все есть ответ, – нервно сказал капитан.
Ба пожал плечами:
– Я ведь бинж первого класса, ты сам сказал. Пусть и в отставке.
– Ладно, – капитан встрепенулся. – Это все лирика. Предлагаю для начала решить, что мы делаем: ждем, пока не начнет дохнуть цикл, или прямо сейчас решаем, кого из нас предстоит искалечить. Высказываемся по возрастающей. Вадик?
Подавленно молчавший Хомуха выполз из щели между оболочкой рубки и ребром жесткости, одновременно служащим панелью климат-контроля. Был Хомуха бледнее бледного и довольно жалок с виду, но явно пытался крепиться.
– Я… Я хотел сказать… раз я всех подвел… то и калечить надо меня. Только, пожалуй…
– Рядовой! – рявкнул капитан таким голосом, что Шарятьев, Мрничек и сам Хомуха синхронно вздрогнули. – Мне повторить вопрос? Повторяю: считаешь ли ты, Вадим Хомуха, трассер, должны ли мы ждать до выработки ресурса жизнеобеспечения или принимать решение прямо сейчас? И прекрати мне блеять, слушать тошно.
Хомуха судорожно сглотнул и осмелился поднять взгляд на капитана.
– Я… Я…
Капитан предупредительно поиграл желваками на скулах; Хомуха тут же вытаращил глаза и остекленело проорал:
– Я считаю, что принимать решение нужно сейчас!
– Ну вот, другое дело, – гораздо миролюбивее отозвался Гижу. – Принято. Мрничек?
Второй трассер подскочил с гриба-табурета перед мертвой линзой диагностера правого борта:
– Я считаю, что торопиться не следует! Тем более что Вадик имел мужество признать…
– О мужестве поговорим позже, – оборвал его капитан и повернулся к навигатору, нервно потирающему щеки у накопителей. – Ты?
– А? – вскинулся Шарятьев. – Ну… Я бы тоже подождал. Все-таки… Ну как-то это…
– Понятно, – кивнул Гижу. – Кларенс?
Маккензи презрительно оттопырил губу:
– Ждать полтора года, одичать, пересраться меж собой? Я против. Решать нужно сейчас.
По виду капитана несложно было понять, что в выборе бинжа он ничуть не сомневался. Он по очереди оглядел всех своих коллег по экипажу, в последнюю очередь остановив взгляд на Йохиме Ба.
Несколько секунд они глядели в глаза друг другу. Неотрывно. Словно древние дуэлянты перед барьером за миг до того, как разойтись на положенное расстояние.
– Напоминаю, – непререкаемо сказал капитан, – что у нас тут не палата общин и решение принимается не числом голосов. Решать буду я, ваш капитан. Но прежде я хочу услышать мнение каждого. Итак, Йохим, за тобой последнее слово.
Ба впервые за истекшие несколько часов улыбнулся – чуть заметно и, как показалось остальным, одобрительно:
– Я вижу, что ты уже принял решение, капитан. И я разделяю твое решение. Прямо сейчас и никак иначе.
Гижу в который раз характерно поджал губы, но снова не стал возражать.
– Что ж… Ты угадал, Йохим. Ждать мы не станем.
Капитан повернулся к остальным. Он не зря был капитаном: в спокойное время с Гижу можно было и пошутить, и попихаться на татами в спортблоке, и поболтать за жизнь. Но когда приходилось брать ответственность на себя, капитан сразу становился Капитаном.
– Не станем мы ждать, глупо это. Но только не надейтесь попусту, опрашивать всех, кого именно мы положим под лазер железного доктора, я не намерен. Мы будем тянуть жребий. Причем тянуть будем все, включая навигатора и капитана. Вадик, сходи на камбуз, принеси зубочистки, шесть штук. Можешь заранее одну обломать…
Хомуха дернулся было, но его перехватил за плечо великан Ба.
– Не трудись, малыш. У меня есть колода карт. Потянем карты – их больше. Верьте мне, нервы будут целее.
Экс-бинж достал из нагрудного кармана комбинезона плоскую коробочку, вынул из нее колоду и неторопливо перетасовал. В огромных ладонях Йохима светлые прямоугольнички карт выглядели странновато и до предела неуместно. Тасовал Ба не то чтобы с какой-нибудь особенной сноровкой, но и не напоказ неуклюже – так тасует колоду любой человек, которому приходится резаться в преф или покер не чаще раза в год.
– Все очень просто, – объяснил Ба, положив карты в центр гриба-стола. – Любой может сдвинуть колоду один раз или отказаться сдвигать. Потом мы по очереди тянем по одной карте и одновременно – подчеркиваю – одновременно! – вскрываем. Нашей черной меткой будет пиковый туз. Идет?
Маккензи, даже в такую минуту не утративший врожденного ехидства, насмешливо фыркнул:
– Надеюсь, тебя выгнали из бинжей в трассеры не за шулерство?
– Нет, – совершенно серьезно ответил Ба. – Не за это. Я вообще никогда не играю в карты. Я только гадаю.
– Можно я перетасую колоду? – нервно спросил Мрничек. – Прежде чем начнем сдвигать.
Смотрел Мрничек на капитана, но тот предпочел не вмешиваться:
– Йохим начал эту игру, и не вижу причин менять ведущего. Спрашивай у него.
Мрничек требовательно уставился на Ба.
– Тасуй, – пожал плечами Ба. Вроде бы – равнодушно.
Схватив колоду (чуть быстрее, чем того требовала ситуация), Мрничек сначала бегло проглядел карты, словно боялся, будто колода сплошь состоит из тузов пик. Потом принялся тасовать – точно так же, как минуту назад Ба – не слишком умело, но и ничего не уронив. Тасовал он долго и тщательно, показушно вытянув шею в сторону – мол, я не подглядываю, мне видны только рубашки.
Примерно через минуту колода вернулась в центр стола. Мрничек повернул голову к стоящему справа от него Шарятьеву:
– Сдвигай!
Тот протянул руку – рука подрагивала – снял примерно половину карт и поменял местами верхнюю половинку с нижней. Он тоже старался продемонстрировать честность: карты едва-едва отрывались от роговицы-столешницы.
– Я не буду, – превентивно заявил Маккензи.
– Я тоже, – сдвигать отказался и капитан.
Следующим стоял Ба; он карты сдвинул, все так же аккуратно и медленно, после чего приглашающе повел рукой в сторону Хомухи. Тот потянулся было к колоде – руки сильно тряслись. Слишком сильно. Очевидно, виновник неожиданной реинкарнации клуба самоубийц убоялся, что уронит или засветит карты, поэтому он поспешно отдернул руки и решительно мотнул головой:
– Не буду!
Легко было представить, что творилось в душе у этого паренька, недавнего курсанта, не налетавшего еще и пяти лет. Да и Мрничеку было явно не легче. Даже немало повидавшему Шарятьеву.
– Кто потянет первым? – очень, очень спокойно и мягко спросил Ба.
– Стоп! – вмешался капитан. – Тянуть не будет никто. Карты сдам я. И, уж поверьте, жульничать не стану: я без труда мог все устроить так, что карты сейчас тянули бы только четверо. Или вовсе двое. Или вообще не начался бы этот… балаган. Назначил бы Хомуху, и все. Ясно? Сдаю.
Возражать никто не посмел, да Гижу и не предоставил такой возможности. Он просто положил перед каждым по одной карте, причем вообще без всякой антишулерской показушности, будто они сейчас играли на то, кто пойдет программировать ужин.
– На счет три – открываем. Готовы?
Воздух в рубке, казалось, стал густым, как коллоид.
– Раз!
По лицу Хомухи сползла крупная капля пота.
– Два!
Мрничек стал еще бледнее обычного; Шарятьев ожесточенно тер обеими руками обе щеки сразу.
– Три!
Шесть рук потянулось к лежащим на столе картам. Шесть рук перевернуло их картинками вверх.
Первым издал вздох облегчения Мрничек – ему выпала восьмерка червей. Шарятьев осторожно, двумя пальцами, будто сколопендру, держал трефовую даму. Хомуха тупо глядел на трефовый же туз, словно соображая: не мерещатся ли ему перекладинки. Маккензи взглянул и сразу же бросил на столешницу пикового валета. Себе капитан сдал бубновую десятку.
Каждый из них даже не успел подумать, что тянуть карты придется еще раз и, быть может, даже не один.
А мгновением позже Йохим Ба совершенно спокойно повернул свою карту рубашкой к себе, картинкой к остальным и показал.
Пикового туза.
Пауза вышла нервной и скомканной. Мрничек закатил глаза, Хомуха шмыгнул носом. Шарятьев неожиданно прекратил тереть щеки и переминаться с ноги на ногу – обмер, будто статуя. Маккензи склонил голову набок и подозрительно прищурился.
– Пойду подберу программу для железного доктора, – сказал Ба естественно и просто, словно не случилось ровным счетом ничего. – Полагаю, лучше меня этого никто не сумеет, да и здоровье все-таки мое…
Хомуха потоптался у стола еще с полминуты и куда-то бочком ускользнул. Мрничек что-то пробубнил неразборчиво и тоже тишком слинял из рубки.
– Послушайте, – вслед за тем ожил Шарятьев и принялся тереть щеку, на этот раз одну, – а почему у Ба колода оказалась с собой? Я понимаю еще – в каюте, но с собой? В такой момент?
В голосе его сквозило смутное подозрение.
– Хочешь перетянуть? – Маккензи как всегда был само ехидство. – Валяй, зубочистки на камбузе, если карты не нравятся!
Шарятьев отвел глаза – не то чтобы торопливо, но быстро.
– Брек, – капитан слегка хлопнул ладонью по столу. – Жребий был честным, я ручаюсь, что сдал верхние карты. Уж мне-то можете верить.
Собственно, насчет этого никто и не сомневался.
– Слышь, кэп, – Маккензи вдруг стал серьезен. – У меня на тупике бутылка виски имеется. Позволишь? А Вадик пусть обед приготовит. Хрен с ним, с циклом, по-барски, с икрой и устрицами. А?
Гижу секунду поразмыслил.
– Виски позволю. А что до обеда… Представь, каково на этом обеде будет ЕМУ? И нам, рядом с НИМ?
Маккензи опустил лицо и несколько раз мелко кивнул:
– Да… Ты прав, капитан… Как всегда. Ну, я пошел.
Во второй раз навестить Йохима Ба в Ноттингемском клиническом центре Гижу и Маккензи сумели только спустя полгода – нравы в режимном секторе космоцентра были, понятное дело, суровые. Они шли локоть к локтю, больше не капитан и больше не бинж – в кадетских комбинезонах вообще без всяких нашивок, только с номерами на спинах, лишенные всех привилегий, званий и классов. Коротко остриженные, с обострившимися чертами лица.
Если повезет, через годик-полтора их восстановят в правах рядовых трассеров и, возможно, даже зачислят в какой-нибудь экипаж на заштатной трассе. Тот, кто допустил аварию, теряет все, это известно всякому.
Но к Йохиму Ба их все же отпустили.
В первый раз Гижу, Маккензи и Шарятьев приходили сюда дня через четыре после того, как ущербную Фрею с Титана на Землю доставила во чреве исполинская Кларесса. Йохим Ба плавал в физрастворе за толстым то ли стеклом, то ли пластиком и соображал не лучше, чем заспиртованный медвежонок в зоологическим музее. Врачи говорили, что шансы есть, и много, но нужно время. Молча постояв рядом с беспамятным товарищем по команде и несчастью несколько минут, они ушли.
После трибунала Шарятьева почему-то отослали в другой центр, хотя уместнее было бы отослать Маккензи – он как раз проходил по отдельной линии подготовки и относился к ведомству биоинженерии, в отличие от экс-капитана и экс-навигатора, которых когда-то готовили в одной школе, только на разных факультетах. С тех пор Гижу и Маккензи редко расставались, а причины перевода Шарятьева поняли несколько позже.
Они уже знали, что Ба поправляется, но двигательные функции еще не полностью восстановлены.
Невзирая на комбинезоны без нашивок, в спецсектор их пропустили без проволочек. И на этаж тоже. Строгая сухопарая медсестра безропотно проводила их в палату.
Палата… После крохотной камеры, в которой обитали Гижу и Маккензи уже шестой месяц, хотелось назвать ее дворцом.
Огромная, невероятно огромная комната под прозрачным куполом, в данный момент раскрытым. Сверху нависало летнее небо. Под куполом натурально росла трава и мелкие кустики – газон газоном. Вокруг – мраморная дорожка, лавочки; посреди специального пятачка – фонтанчик с рыбками. И только где-то там, вдали, у дальней стены виднелась койка, как раз напротив громадной видеопанели.
Йохим Ба сидел в кресле, у фонтанчика; рядом возвышался изящный столик, на котором красовалась ваза с фруктами; тут же стояли кувшин молока и глиняная кружка. Во втором кресле небрежным ворохом пузырились кое-как развернутые газеты. Бросалась в глаза палочка, бережно прислоненная к креслу.
Ба медленно повернулся в сторону посетителей, и сразу стало видно, что правая половина лица у него словно омертвела: даже морщины заканчивались на середине лба. Странно неподвижным оставался глаз. Ни намека на мимику, восковая маска, не лицо.
Точнее – пол-лица, потому что левая сторона жила. Но эта полуулыбка хорошо знакомого человека выглядела чужой.
– Здравствуй, Йохим, – твердо поздоровался Гижу.
– Здравствуй, – эхом повторил Маккензи.
– Отпустили наконец-то? – ответил Ба.
Говорил он тоже плохо, но в целом разборчиво.
– Здравствуйте. Вон там есть стул, тащите сюда.
За стулом сбегал Маккензи, Гижу тем временем убрал из второго кресла газеты.
– Сколько у вас времени?
– Минут десять, – виновато признался Гижу.
– Ага. Давайте обо мне не будем: выкарабкаюсь помалу. Лучше скажите, когда вы поняли?
Гижу на секунду опустил голову.
– Да я почти сразу понял, когда ты карты достал, – признался он. – Еле сдержался, чтобы не попросить тебя показать мизинец.
Ба улыбнулся своей жутковатой полуулыбкой:
– Ну, мизинец-то мне присобачили на совесть, даже шва не осталось.
– А я понял, – признался Маккензи, – когда ты нашел программу за какие-то двадцать минут. Я глянул – инверсировать такую уйму операций так быстро? А если учесть еще, что на поиск самой программы должно уйти какое-то время…
– А чего мне тянуть, если вы уже поняли, а остальные никогда и не поймут?
– Шарятьев тоже догадался. По крайней мере, что-то заподозрил.
– Да? Не ожидал от него. И как Шарятьев?
– Ничего. Летать будет вряд ли, но преподавателем стал отменным.
Ба вздохнул.
– Что ж… Каждому свой путь. К нам ему, сами понимаете, не судьба. А пацаны?
– Мрничек сбежал в дефектоскописты, в космос больше ни ногой. А Хомуха, представь себе, подался на навигаторский факультет!
– Вадик? – изумился Ба. – После того, как он нас всех чуть на тот свет не отправил?
– А он, оказывается, и не виноват был. Фрея еще с прошлого рейса на просчете вариативностей сбоила, что-то там у нее занедужилось, а космодромные бинжи проспали. Собственно, они тоже не виноваты: отклонение было в табличном пределе, просто стало больше, чем раньше. Но теперь статистика снята, думаю, таблицы уже обновили с учетом нашего случая. А Вадик, между прочим, тянет на золото по итогам полугодия!
– Ну, молоток! Рад за него!
Над палатой щебетали птицы.
– Слушай, Йохим, я давно хотел спросить, – начал Гижу, но на несколько секунд умолк. – Ты… Ты начал экзаменовать нас в тот самый момент, когда признался, что ты не простой трассер, а разжалованный бинж?
– Разумеется! Если уж вляпались по-крупному, нужно сразу брать быка за рога и решать, кто способен работать сакрифайсером, а кто нет. Я поставил на обоих и выиграл – ты, капитан, начал подыгрывать мне раньше, чем осознал это. Да и Кларенс вел себя… адекватно.
Йохим по-прежнему называл Гижу капитаном.
Маккензи не преминул съязвить:
– Премного благодарны за доверие…
В самом деле – кто способен сохранить спокойствие и уверенно лечь под врачебный лазер в ситуации, в которой совсем недавно пребывала Фрея? Кто не сломается тогда, когда порою ломаются лучшие из лучших? Кто не позволит им сломаться, взвалив на себя роковое бремя неудачника, вытянувшего страшный жребий?
Только тот, кто однажды уже пережил подобное. Поэтому в сакрифайсеры набирали лишь астронавтов, вернувшихся на аварийных кораблях, и лишь тех, кого рекомендовал искалеченный сакрифайсер.
– Не тяжко вам? – спросил Ба участливо. – Меня, помню, просто бесило, что все вокруг считают меня арестантом.
– Меня тоже бесит, – сознался Гижу. – Однако держусь. И Кларенс держится, но таким ядовитым стал – мне его, клянусь, придушить иногда хочется!
– Ну, извини, – вздохнул Маккензи. – Не от райской жизни.
– А курс как? Дается?
Капитан упрямо поджал губы:
– Куда ж он денется… Только программы подбирать тяжко – много их, черт бы их побрал… Голова пухнет.
Программы фрагментарного поражения организма… Заранее просчитанные до десятитысячных долей процента на любое из возможных повреждений – они ввергли бы в ужас любого из инквизиторов древности. И любой сакрифайсер должен был разбираться в них быстро и безошибочно – от этого зависела как его жизнь, так и жизнь всех, кого он спасал.
– Программы, – проворчал Ба, хмурясь половиной лица. – Что программы, они еще не самое страшное. Хотите знать, что было самым трудным для меня?
– Что? – в один голос выдохнули Гижу и Маккензи.
– Труднее всего, – признался Йохим Ба, лучший сакрифайсер дальнего космоса, – было научиться всегда – всегда! – вытаскивать из этой чертовой колоды именно пикового туза!
© Август 2003 – февраль 2004 Николаев – Москва
Дети огненной воды
– Я вижу, по теории у тебя «отлично», – пробурчал шеф. – Это хорошо. Но теперь забудь теорию. Ты на Флабрисе, парень.
Толик с готовностью кивнул.
– А поскольку контактеров тут аж четверо, считая тебя, в курс дела введу я, больше некому, остальные на работе. Слушай внимательно, повторять не стану.
Толик снова кивнул. Он уже слышал, что Флабрис – странное место. Поэтому приготовился к любым сюрпризам.
– Пункт первый: подавляющая часть аборигенов Флабриса, по большому счету, неразумна. Они только-только научились пользоваться огнем. Пункт второй: здесь, вокруг базы, сосредоточены около полусотни городков и деревень, в которых живут разумные аборигены. Эти худо-бедно умеют плавить и ковать железо, изготавливать ткани, возделывать злаки и выращивать скот. Если завтра они изобретут паровоз – я не очень удивлюсь. Пункт третий: с точки зрения базисной теории подобная ситуация невозможна. Пункт четвертый: эта ситуация – горькая реальность и вдобавок – наша работа. А теперь вопросы, если они у тебя есть, парень.
Толик подобрался. Нельзя было ударить в грязь лицом перед шефом и обойтись без вопросов. В то же время, вопросы должны быть дельными, а описанная ситуация и впрямь выглядела совершенно бредовой.
– Есть ли еще на Флабрисе очаги разумности? – осторожно начал Толик.
– Нет. Это единственный. Вижу, тебе хочется спросить – хорошо ли искали? Отвечаю: хорошо. Действительно – единственный.
– Каково суммарное население очага?
– Около двенадцати тысяч.
– Контактируют ли разумные аборигены с остальными?
– Очень слабо. За период работы базы – два контакта. Оба связаны с захватом самок. Да, кстати, привыкай: самцами и самками мы тут зовем неразумных. Разумных – мужчинами и женщинами.
– Понял, учту… А возраст этой… культуры удалось установить?
– Удалось. Двести-двести пятьдесят лет. До этого момента местные аборигены ничем не отличались от остальных собратьев. Ходили нагишом, жрали паленое мясо, пользовались в лучшем случае палками. Засмеешься – прибью!
Толик понимающе кивнул, в который уже раз. Смеяться он не собирался, невзирая на кажущуюся абсурдность речей шефа. Вопросов больше не нашлось. Точнее, спрашивать-то Толик был готов, да только сначала стоило поплотнее познакомиться с местными реалиями и втянуться в работу.
– Пока все, шеф! Наверное, мне стоит изучить видеоматериалы.
– Стоит, стоит. Вот держи, это коды на вход в местную сеть. Подключайся, смотри. Сроку тебе до завтра. Да, и еще: рабочий день тут у нас начинается в полдень. Раньше бессмысленно.
– Почему?
Шеф неожиданно замялся:
– Да как тебе сказать… Считай, что до полудня у местных сиеста. Некоммуникабельны.
С видеоматериалами Толик ознакомился самым внимательным образом. Однако понятнее ситуация не стала ни на йоту. Флабрис открыли уже лет восемьсот как, однако люди на него высадились всего около года назад. Почтарь какой-то совершил вынужденную. Ну, и доложил об аборигенах, все как полагается. Сначала с Земли прилетели биологи; они-то и обнаружили пресловутый очаг цивилизованности. Тут уж вызвали контактеров, но случай выглядел так анекдотично, что КОМКОН откомандировал всего одного эксперта – нынешнего шефа. Почти уже пенсионера. Выводы биологов, видимо, сочли сомнительными. Шеф поглядел, убедился, отправил доклад – прислали еще двоих. Но не помогать, а проверить выводы шефа. В принципе это был достаточно обидный жест центра. Шефу можно было только посочувствовать. Когда же в КОМКОН пришло новое подтверждение существования на Флабрисе аномальной культуры, как раз случилась заваруха на Лерое-7, и у КОМКОНА, мягко говоря, иссяк людской ресурс. А тут Толик как раз выписался с реабилитации – перед этим две недели передвигался исключительно на костылях. Эльбрус, снег, лыжи, трещина, перелом… Закономерный итог. Хорошо хоть, только ноги переломал, мог и вовсе убиться.
В общем, его, Толика Чепалова, контактера без году неделя, отправили на Флабрис в гордом одиночестве. В сочетании с формулировкой: «Пока больше некого». Но тут и ему, похоже, были рады: работы – непочатый край.
Ну, Толик и взялся за дело, со всем простодушным рвением неофита (Флабрис был его вторым проектом). И за два месяца кое в чем преуспел.
Городок стоял посреди бескрайней степи. Да и вообще производил он странное впечатление – ни дороги к нему не вели, ни полей возделанных в округе не было. Степь, ковыли, табуны полосатых скакунов и псевдосайгаков, норы сусликов каких-то местных. И вдруг – бац! Городок. Как на Диком Западе, прямо. Два десятка домишек, храм, кузница, салун. Мельница чуть на отшибе. И огороды, огороды…
Пожалуй, салун сильнее остального сбивал с толку. Обычно питейные заведения на слаборазвитых мирах – прям таки рассадник различных беспорядков и всевозможных безобразий. А тут – тихо, мирно, чинно. Пьют крепко, это Толик чуял всей широтой русской души. Но вот ведь загадка! Не буянят! Посуду не бьют и не дерутся! Даже наоборот, после третьего стакана в речи аборигенов обычно начинает прорезаться эдакая цветистость и светскость. Да и поведение меняется только к лучшему. Что бывает дальше, Толик представлял плохо: попробовал как-то пить наравне с аборигенами и быстро осоловел. И никакие таблетки не помогали, начинало неудержимо клонить в сон, а потом вдруг бац! – и утро. Шеф всю неделю глядел на Толика укоризненно, но санкций в итоге не воспоследовало.
Собственно, нетрудно было заметить, что жизнь аборигенов так или иначе вращается вокруг салуна. Через него пролегали все дороги: из дома в храм, из храма в кузницу и из кузницы домой. И не важно, что кузница к храму ближе, нежели салун, и вовсе в другой стороне расположена. Через салун – и точка.
Поэтому у Толика вариантов не было: войдя в городок, он прямиком направился к салуну.
К счастью, местный Кулибин обнаружился за одним из столиков: вместе с соседом-стеклодувом уговаривал бутылочку забористого местного пойла, причем явно уже не первую. Звали Кулибина Хонтешем, был он кузнецом и близким к гениальности механиком-самоучкой. Ну а с кем логичнее всего сближаться контактеру? Конечно же с механиком, с Кулибиным, с одержимым изобретателем.
– Здравствуй, Хонтеш, – поздоровался Толик, подсаживаясь к гулякам.
– Страфствуй, Толиа! Выпиэшь с нами? – неожиданно спросил Кулибин по-русски.
Толик, в общем-то, знакомил некоторых аборигенов с русским. Но весьма поверхностно.
– Ух ты! – изумился он. – Ты подтянул русский, Хонтеш?
Механик хохотнул, но ответил уже на родном языке:
– Не настолько, Толя. Пожалуй, пара фраз, которую ты слышал, – это пока мой потолок в русском.
– А я уж испугался, – усмехнулся Толик, тоже переходя на местное наречие. – В хорошем смысле.
– А мы тут с Рушером обсуждаем одну небезынтересную идею! Рушера ты должен помнить. Или я путаю?
«Елки-палки! – подумал Толик с неясной тревогой. – Что-то сегодня Кулибин изъясняется, будто профессор из университета. Нет, он умный мужик, конечно. Но он же, строго говоря, дикарь-инопланетянин, а не профессор! Да, способный, да, сметливый… Но все-таки!»
– Я помню твоего соседа, Хонтеш, – вслух сказал Толик. На лице его, разумеется, не отразилось ни малейшей тревоги. Да и вообще никакой работы мысли не отразилось, лицо контактера оставалось безмятежным и дружелюбным. – Здравствуй, Рушер.
Они обменялись местным рукопожатием, больше похожим на хват армрестлеров перед поединком.
– Пить я, пожалуй, не буду, – вздохнул Толик. – А то еще опять усну.
– Жаль, – Хонтеш покачал головой. – Я хотел задать тебе вопросы. Много вопросов. Впрочем, ладно: значит, задам в другой раз. Надеюсь, вы еще не скоро улетите?
– А… – Толик снова растерялся. В принципе, он намекал Хонтешу, что сам Толик и другие земляне прибыли из другого мира. Но ни понятие «космический корабль», ни концепцию межзвездных перелетов до аборигенов никто пока не доносил: шеф со товарищи сочли преждевременным. – Почему ты решил, что мы умеем летать?
– Подумал и понял, – сообщил Хонтеш, наливая еще по рюмашке. – Вы ведь прилетели со звезд? С этих светляков, что каждую ночь видны на небе, верно?