«Як» – истребитель. Чужая судьба Юров Роман
Пока она снимала пальто, Виктор рассмотрел свою случайную знакомую получше. При свете дня Нина показалась ему не такой красивой, как в ночном тамбуре, но она все равно оказалась весьма хорошенькой. Невысокая, изящная, с выразительными карими глазами и тонкими, словно у музыканта, пальцами. Ему показалось, что ее фигуру немного портит некрасивое зеленое платье, впрочем, тут нужно было более детальное изучение. Он мечтательно улыбнулся. Нина перехватила его взгляд и в свою очередь оценивающе осмотрела Виктора, немного задержавшись на лице.
– Хорошо, что зашел. Может, чаю? – предложила она.
В комнате повисло неловкое молчание. Девушки переглянулись, и молчание превратилось в какую-то звенящую напряженность. Виктор подумал, что в гости ему идти, наверное, не стоило.
– Только у нас, кроме чая, угостить нечем, – отчаянно покраснев, добавила Нина.
– Вот я олух, – Виктор хлопнул себя по лбу и принялся развязывать вещевой мешок, – я тут прикупил… по случаю.
Напряженность в комнате моментально испарилась, а уж когда он достал кулечек с конфетами, даже превратилась в энтузиазм. Их радость при виде конфет или той же банки тушенки показывала, что жизнь в тылу явно не сахар.
– Может, ты все же снимешь свою… куртку? – Нина неловко улыбнулась.
Когда он стянул свой комбинезон, в комнате снова повисла тишина, только на этот раз восторженная. Виктор успел перехватить завистливый взгляд Вики на Нину. В глазах этой девушки золотой блеск наград уже затмил ожоги.
– Ого, – сказала она, – а расскажите, за что вас наградили?
– Летал, стрелял, – махнул он рукой, но, увидев у них в глазах огонек разочарования, принялся рассказывать. Девушки чистили картошку, а он разливался соловьем, вспоминая о проведенных боях, о сбитых немцах, безбожно привирая и рассказывая только веселые или позитивные моменты. Выступление его имело оглушительный успех, они не сводили с него восхищенных взглядов, первоначальный ледок настороженности и недоверия растаял.
– А ты на фронт больше не полетишь? – спросила Нина.
– Ну почему же, скорее всего полечу, и довольно скоро. Я тут… как бы это объяснить… возвращаю летные навыки. После долгого перерыва в полетах необходимо восстановление, наработка моторики. А поскольку я уже почти в форме, то, значит, скоро обратно. – Он им подмигнул.
– А невеста у вас есть? – спросила вдруг Вика. Нина на нее покосилась, но ничего не сказала.
– Невеста. – Виктор машинально потер щеку, настроение подпортилось. – Раньше я думал, что у меня есть невеста. Только потом потерялась куда-то, а когда я ее уже через полгода увидел, с женихом… вернее, это она меня увидела… вот таким вот, как сейчас, то заплакала и убежала. Поэтому я не могу сказать, что у меня есть невеста.
– Значит, она вас не любила! – безапелляционно заявила Вика. Нина посмотрела на нее неприязненно, но ответа Виктора ждала с любопытством.
– Не знаю, не хочу ее судить. Сложно все получилось. Возможно, для нее это я пропал… в общем, непонятно все, не хочу я об этом говорить.
Вика пошла жарить картошку, и они остались в комнате вдвоем. Нина сразу засмущалась, сложила руки на коленях, словно отделилась.
– А куда Тома подевалась? – чтобы хоть как-то поддержать беседу, спросил Виктор.
– Она в госпитале, меня подменяет, – коротко ответила девушка. Ее былая веселость и общительность, проявленные ранее, в поезде, куда-то подевалась. Пауза в разговоре затягивалась.
– Наверное, я зря пришел, – вздохнул Виктор.
– Нет, нет, – вскинулась Нина, – не зря. Просто я подумала… мы не сможем часто видеться. У меня работа в госпитале и в институте лекции еще, я просто не смогу. Я тут-то ночую раз в неделю, больше на работе все… Тебе, наверное, не нужна такая…
Виктор увидел, как ее лицо заливает бледность, а широко открытые глаза смотрят куда-то сквозь него, в пустоту. «Отмазывается, – подумал он, – не хочет. Вот блин, ну почему мне так не везет?» Настроение испортилось окончательно.
– Разумеется, не сможем, – ответил он. – Я в Саратов, можно сказать, случайно попал. Может, еще буду приезжать, а может, и нет. Когда на фронт пошлют, тогда уж точно не увидимся. А какая мне нужна девушка, то это только мне решать. – Виктор немного помолчал, и добавил: – Ты если не хочешь, то так и скажи. Я уйду безо всяких обид. Мне обижаться не на что.
Нина молчала. Виктор подумал, что в летное общежитие лучше идти сейчас, пока окончательно не стемнело. Он тяжело поднялся с жалко заскрипевшего стула, нога привычно заныла.
– Нет, не уходи, – Нина схватила его за руку, – пожалуйста.
Пальцы у нее оказались горячие, обида моментально пропала, желание уходить тоже.
– Я просто… не знаю… останься, – глаза у нее были испуганные.
«Да ей меня просто жалко, – вдруг пришло ему в голову, – из жалости привечает, поэтому и оставила». Мысль эта была неприятна, но, поразмыслив, он смирился. Из жалости, не из жалости – какая разница. Война идет, надо жить сегодня и сейчас, потому что завтра может и не быть. Он накрыл ее ладонь своей, чуть сжал. Нина слабо улыбнулась.
– Тебя до которого часа отпустили? – спросила она.
– Завтра в семь улетаю. – Он неопределенно пожал плечами. – Так что на сегодня я птица вольная.
Ужин поспел аккурат к приходу Томы. Письменный стол освободили от учебников и чуть подвинули из угла, чтобы всем хватило места. Главным украшением его служила большая сковорода жареной картошки и бутерброды из перемешанной с луком, измельченной тушенки. Когда уже хотели садиться, девушки пошептались, и Вика поставила на стол маленькую бутылочку.
– Вот, для вас, – сказала она, – мы слышали, что летчики любят водку пить. – Она по-прежнему называла Виктора на «вы».
– А я слышал, – удивился Виктор, – что студенты, в частности медики, любят пить не меньше, особенно спирт.
– Это спирт и есть, – рассмеялась Нина, – разбавленный немного. Только мы не пьем.
– Не пьет одна сова, – в свою очередь улыбнулся Виктор, – я думаю, вы поддержите мой тост! За победу!
«Непьющие» тост поддержали. Спирт оказался действительно слабо разбавленным, градусов в шестьдесят, и лихо ударил в голову. Девушки сразу раскраснелись и принялись уплетать картошку за обе щеки, Виктор не отставал. Такой вкуснятины он не ел давно. Подогретый спиртом ужин проходил очень весело. Очень скоро он общался с девушками так, словно был их старым другом и знал их сто лет.
После ужина, пока заваривался чай, он пошел курить. Нина увязалась следом. На коммунальной кухне какая-то старушка варила на примусе кашу, другая мыла в тазике посуду. Виктор стал предметом их самого пристального изучения, поглядывали в его сторону скорее одобрительно. Он легонько подтянул к себе Нину за руку и тихонько приобнял, как бы заявляя на нее свои права. Она не сопротивлялась и, довольно улыбаясь, запрокинула вверх голову. Глаза у нее были чуточку пьяные, и, если бы не посторонние, Виктор давно бы ее целовал.
Бабка у примуса чуть кашлянула и неожиданно сильным голосом спросила:
– А сколько же тебе лет, сынок?
– Двадцать два, бабуля. – Он сильнее прижал к себе девушку, отчего та возмущенно пискнула и поспешно освободилась.
– Вот же война проклятая, – закачала головой бабка, – а я уж думала, глаза подводят. Лицо молодое, а сам, как мой старик. – Бабка широко закрестилась, отчего Нина презрительно сжала губы.
Курить Виктору сразу расхотелось, и он потянул Нину обратно. Едва они вышли из кухни, в узенький безлюдный коридорчик, он остановил ее и, подхватив на руки, принялся целовать. Она откликнулась охотно, довольно умело и с нешуточной страстью. Он даже в первые несколько секунд растерялся.
В комнату они ввалились минут через пять, ошалевшие, с покрасневшими от поцелуев губами. Не сговариваясь, спешно оделись и пошли на улицу. За окном давно уже было темно, периодически срывался редкий мелкий снег, а они все гуляли вдвоем по нечищеным заснеженным тротуарам, целуясь и разговаривая.
За полуторачасовую прогулку они сделали уже несколько кругов по кварталу и снова подошли к их домику. От такой вроде бы незначительной нагрузки больная нога разнылась не на шутку. Он все сильнее хромал и делал все более длительные перерывы для поцелуев. Это заметила Нина.
– Болит? – участливо спросила она.
Отрицать очевидное было глупо, и он кивнул.
– Бедненький. – Она прижалась к нему и после небольшой паузы сказала: – Я не хочу, чтобы ты уходил.
– Я и сам не хочу, – ответил он, – мне с тобой хорошо.
Виктор не стал говорить, что в общежитие идти скорее всего нет никакого смысла, и ничего хорошего, кроме неизбежных неприятностей, он там не найдет. Да и не факт, что с разболевшейся ногой он сможет туда добраться.
– Может, останешься у нас? – выдохнула она.
– Что? – Виктору показалось, что он ослышался.
– У нас, – криво улыбаясь, ответила Нина, – на ночь.
«Даст», – подумал Виктор.
– Да я с удовольствием, – внутренне ликуя, согласился он, – вот только твои подружки… как поместимся?
– Поместимся, – улыбнулась она и, заговорщицки понизив голос, зашептала: – У Томы жених ночевал так один раз. Он у нас в госпитале лечился… – Она засмущалась и оборвала себя на полуслове. – Просто куда тебе ночью с такой ногой идти. Переночуешь, отдохнешь…
«А может, и не даст», – задумался он и, утопив ее ладошку в своей руке, похромал к дому.
Коммуналка уже погрузилась в сон. В кромешной темноте они пробрались в комнату, слушая сопение Нининых подружек, сняли верхнюю одежду.
– Спят, – прошептала она, – не шуми, пожалуйста. Ляжешь на полу, укроешься комбинезоном. Если хочешь, могу и свое пальто дать, так теплее будет.
«Не даст, – огорчился Виктор, – при спящих-то подружках… не даст».
Она приготовила ему постель сама, в комнате было темно, хоть глаз выколи, потому Виктор больше мешал, натыкаясь на предметы.
– Ну вот, – сказала она, – спокойной ночи. – Рука Нины при этом коснулась его бедра и там и осталась.
Он хотел было ее привлечь к себе, но она отстранилась. Но отстранилась странно, оставшись на месте. У Виктора мозги заскрипели он напряжения.
– Погоди, чего-то курить захотелось. Проводишь, а то я тут заблужусь впотьмах.
Она согласилась и за руку повела его на темную ночную кухню. Там все еще стоял слабый запах дыма и чего-то кислого, неприятного, но никого уже не было, дом спал. Нина зашарила на стене, ища выключатель, Виктор перехватил ее руку, притянул к себе, обнял. Она словно ждала это, жадно принялась целоваться. Поняв, что девушка вовсе не рвется спать, он начал действовать смелее, давая волю рукам, тиская ее грудь, задрав подол платья, залез ей в трусики. Она позволяла ему буквально все, и Виктор, одурев от ее близости и вседозволенности, стал действовать нагло, без долгих прелюдий. Повернув Нину к себе спиной, он решительно задрал на ней платье до самых подмышек и, нащупав резинку трусов, потащил их вниз. Она чуть вздрогнула, но позволила и это. Чуть толкнув в спину, Виктор заставил ее склониться вперед. Нина наклонилась, уперлась руками в подоконник и покорно замерла. В темноте белым мрамором сияли ее голые ягодицы. Трясущимися руками он расстегнул бриджи. Пуговицы кальсон выскальзывали из пальцев, не желая расстегиваться, сердце безумно бухало. В кухне была абсолютная тишина, слышалось только их тяжелое дыхание. Оглушительно щелкнула об пол оторванная пуговица, грохоча и дребезжа, покатилась. Он пригнулся, приноравливаясь к ее невысокому росту, подался вперед. В голове металась одна-единственная мысль: «Дала»…
Потом он все-таки покурил, усевшись на подоконнике. Умиротворенный, довольный, расслабленный. Нина стояла рядом, уткнувшись лицом ему в грудь, и Виктор лениво гладил ее волосы. Мысль, что у него появилась своя женщина, приятно грела душу…
Разбудила его Вика, аккуратно потрепав за плечо:
– Вставай, вставай, тебе пора.
Он тяжело поднялся. В комнате было холодно, прикрученная керосинка погружала ее в полумрак. В затылке неприятно ломило, тощий матрас отпечатал на теле все неровности пола. Он потянулся, пытаясь хоть как-то размяться, подошел к Нине. Она спала на боку, на краю их девичьего ложа, приоткрыв во сне рот. Подсев рядом, Виктор принялся ее гладить. Вчера он хотел с ней еще раз и пытался уложить на пол, на свою лежанку, но она больше не дала и, потрепав ему волосы и пожелав спокойной ночи, ушла спать к подружкам. Засыпая, он слышал, как она все еще ворочалась на кровати.
Нина шевельнулась во сне и проснулась. Несколько секунд она растерянно хлопала глазами, потом улыбнулась. Он тоже улыбнулся и, склонившись, поцеловал ее в лоб.
– Чай кто будет? – хлопая тапочками о пол, вернулась Вика. Он глянул на часы, до сбора оставался час, времени на чай у него уже не было.
– Мне пора, – грустно улыбнулся он, – не провожай.
Но она все равно поднялась и, стоя босыми ногами на холодном полу, в одной ночнушке, наблюдала, как он одевается.
– Ну… я пойду, – сказал он.
– Я провожу. – Нина вдруг всхлипнула.
Она босиком прошла с ним по коридору, до выхода.
– До свидания. – Виктор, чувствуя, как к горлу подкатывает ком, торопливо чмокнул ее в щеку, толкнул дверь и ушел в темноту. Она стояла перед закрытой дверью и, не обращая внимания на холод и лужи талого снега на полу, о чем-то думала.
Глава 10
Виктору хотелось в Саратов. Многие люди желали оказаться в этом замечательном во многих отношениях городе, но Виктор особенно. Здесь жила Нина. Он рвался в город со всей душой, готов был делать что угодно, чтобы там очутиться, но все было тщетно. После той ночи прошло всего четыре дня, но он уже извелся. В город выбраться не получалось, а письма уже не приносили удовлетворения, да и свежее письмо было всего одно.
Он поглядел на плановую таблицу полетов, скривился, увидев свою фамилию в конце списка. Невольно покосился на пятерку стоящих неподалеку курсантов из другой эскадрильи. Эти еще пороху не нюхали, попали в ЗАП сразу после училища. Худые, тонкошеие молодые парни, не имеющие за плечами ничего, обученные лишь взлетать и садиться. Один из таких курсантов заходил на посадку и слишком высоко начал выравнивать самолет. Его инструктор размахивал руками, пытаясь подсказать, со стороны казалось, будто он пытается взлететь. Руководитель полетов сразу принялся громко орать по микрофону. Обрывки матюгов долетали и до Виктора. Все было как обычно.
По старательно очищенной от снега дорожке шел какой-то худощавый летчик, майор. Его черный реглан резко контрастировал на фоне снега, острые черты показались удивительно знакомыми. Виктор прищурился, солнце, отражаясь о снега, слепило, резало глаза. Летчик подошел ближе, остановился.
– Охренеть, тута, две давайте! Витька, твою маму за ногу! Живой! – летчик широко раскинул руки и шагнул навстречу.
– Дмитрий Михайлович?! – Саблин кинулся в объятия своего бывшего комэска.
– Где тебя так покорябали? – спросил Шубин после приветствия. – Немка поцеловала? Бородой замаскировался, ишь ты… партизан. Еле узнал. Ты как тут оказался-то?
– Да как… после госпиталя…
– Постоянный состав? – быстро спросил Шубин и, услышав отрицательный ответ, повеселел. – Это хорошо. Мне тута как раз хороший ведомый нужен. Пойдешь?
– Вообще-то я звеном командовал, – осторожно ответил Виктор. Летать с бывшим комэском хотелось, но роль вечного ведомого несколько угнетала.
– Будет тебе звено. – Шубин широко рубанул рукой воздух. – Это я порешаю!
– Ого, – поразился Саблин, – даже так?
– А то, – засмеялся бывший комэск, – думаешь, чего я тут? – Он демонстративно расстегнул реглан, и Виктор увидел у него на груди новенькую сияющую звезду Героя.
– Ну, Дмитрий Михайлович, поздравляю, – искренне обрадовался Виктор, – и с Героем, и с майором.
– Высоко залетел, – снова засмеялся свежеиспеченный Герой, – больно падать придется. Я тута теперь на переформировании, так что давай ко мне. Должность будет, это я выбью. Ты кстати, куда пропал тогда? И Шишкин где? Вы же вместе…
– Нету больше Игоря, Дмитрий Михайлович. В июле погиб. На взлете «мессеры» расстреляли.
Шубин помрачнел и стянул с головы шапку, Виктор последовал его примеру. За то время, что они не виделись, бывший комэска облысел еще сильнее, и былые залысины превратились в небольшую плешь.
– А перевели нас в триста шестьдесят четвертый, к майору Дорохову…
– Дорохову? – перебил его Шубин. – Так я его знаю! Здоровый такой? Хе. Это однокашник тута мой, по «Каче». – Он улыбнулся. – Тесен глобус, тесен.
– Да, к нему, – подтвердил Виктор, – у него два месяца дрались. Сперва над Донцом, потом над Доном, а после и южнее. Когда меня сбили, в полку уже летчиков почти не оставалось.
– Ну, тогда всем досталось, – ухмыльнулся новоявленный командир полка, – нас тоже быстро растрепали. Но теперь-то в воздухе все по-другому будет. Значит, все, пойдешь ко мне в полк, – как о чем-то уже решенном сказал он. – Благо тебя там еще помнят.
– Так вы командир сто двенадцатого? – озарило Виктора. – Вот дела! А начштаба прежний?
– Зачем тебе начштаба? Или… из-за Таньки? Да? – Шубин засмеялся. – Не ссы, Витя, ничего он тебе не оторвет. Этот Прутков вот у меня где. – Он показал сжатый кулак. – Вздохнуть боится. Хотя про Таньку уже забудь… ладно, это все херня, тута. Порешаем. Ты, кстати, скока насбивал уже?
– Девять личных и два в группе.
– И все еще младший лейтенант? А ну-ка орденами похвастайся. Один «боевик» дали? Эх, Витя, говорил я тебе когда-то: «Меня держись». А ты, тута, за юбкой погнался. Видишь, что вышло? Ладно, сейчас мне некогда, после поговорим. У тебя кто сейчас командир? Покажи.
– Майор Товстолобов. – Виктор указал на стоявшего в отдалении комэска.
– Хорошо. Я с ним договорюсь, чтобы тебе увольнительную дали, зайдешь ко мне. Я в Сенной живу, запоминай адрес. Вечером зайдешь…
Нужный дом Саблин нашел быстро. Кинув снежком в заходящуюся брехом дворнягу, зашел. Шубин жил с размахом, снимая две комнаты. В одной из них Галка уже накрывала на стол.
– Галя? – изумился он, – добрый вечер. – Виктор никак не ожидал, что она до сих пор будет с Шубиным.
– Витенька?! – охнула Галка. – О Господи! А чего это ты с бородой? И седой совсем… я бы и не сразу признала.
– Врачи прописали, – усмехнулся Виктор.
Она всмотрелась в его лицо, погрустнела.
– Храни вас Бог, – сказала тихо. – Молодые такие…
– Хватит тута причитать, – из полумрака комнаты показался Шубин. – Садись, Витька. Поговорим сегодня, как раньше, как летчики. Потому как больше у нас не получится.
На столе чудесным образом материализовалась бутылка водки, сковорода жареной картошки с тушеным мясом, тарелка с солеными огурцами. Шубин разлил водку, буркнул:
– Давай, за встречу! Рассказывай, как ты до жизни такой дошел?
– Да что мне рассказывать, – выдохнул Виктор, – я тогда пламя сбил и над самыми крышами вышел. Рули в хлам.
– Это я знаю, – покосился Шубин на молчаливо сидящую в углу Галку, – дальше что было?
– Так а чего там дальше-то? Нас сменили через несколько дней. Я тогда же «мессера» завалил, прямо над аэродромом. Ну и на переформирование поехали. А там Прутков, скотина такая, нас на сторону продал.
– При чем здесь Прутков? – хмыкнул Шубин.
– А кто еще? Он сам к нам Дорохова привел, тот расспрашивал. А на другой день хлоп, и приказ вышел. Ни Гусева, ни Мартынова в части не было. Да и еще… я его за Таню спрашивал, так он на говно изошел…
– Я тебе уже говорил, ты, Витя, про Таню забудь, понял, тута? Бабу уже успел завести? – спросил бывший комэск. Галя при этих словах возмущенно фыркнула.
– Успел.
– Вот и хорошо. Про Пруткова… хрен его знает, но, тута, думаю, такие вопросы были не в его компетенции. Хотя косвенно, наверное, мог поспособствовать. Как приедет, расспрошу про эту историю. Если не забуду.
– Я-то думал, он из полка ушел давно, – немного расстроился Виктор.
– Ха! Ушел! – засмеялся Шубин. – Это наш брат-летчик меняется с завидной регулярностью, а уходит больше вперед ногами. А остальным-то чего? Совершенно бесполезные животные, зато все на месте, все при деле. Довольствие денежное получают, паек… Баженов, правда, на повышение ушел, Шаховцев за него. А остальные, тута, все в наличии. Вот летчиков старых, тех уже, считай, и нет никого. Пожалуй, только один Соломин Лешка да я.
– А Вахтанг? – спросил Виктор. – Неужели погиб?
– В госпитале твой Вахтанг, – буркнул Шубин. – Неприятности тута одни из-за него. Сперва, в июле еще, где-то триппер подхватил. Его за это с эскадрильи сняли, он тогда за Васина покойного исполнял обязанности. А это, уже неделю назад, в Астрахани, к бабенке одной побежал. А там то ли притон был бандитский, то ли еще что, не знаю. А может, – засмеялся он, – муж той бабенки вернулся не вовремя. В общем, тута, сделали из Вахтанга нашего отбивную. Вдобавок сломали челюсть и руку. Там дело целое завели. Милиция… эх. – Он потянулся к бутылке. – Меня после госпиталя поставили сразу замом по ВСС. Два месяца, тута, на фронте, пока не сточились в ноль. Хотя костяк полка сохранить удалось – самолеты кончились. Месяц по тылам болтались, потом снова сюда на три недели и опять на фронт, под Сталинград. Там-то мы, Витя, хлебнули. За две недели полк сгорел. Меня два раза тута сбивали, прыгал. Потери жуткие, правда, почти все из молодежи. Мартынов тоже там погиб… глупо так. Сержанта одного облетывал, тот ему винтом хвост отрубил. Оба упали. У тебя до скольки увольнительная? – неожиданно спросил он.
– На сутки, – удивленный резкой переменой темы, ответил Виктор.
– Хорошо, – улыбнулся Шубин, – завтра уже в моем полку будешь, я договорился. Тут переночуешь, чтоб ночью в снегах не блукать. Ну а теперь рассказывай, тута, в красках и с деталями, как ты докатился до жизни такой, что очутился в ЗАПе, да еще и с меткой на роже? Летать еще не разучился?
На следующий день Виктор попал в жернова военной бюрократической машины. В обед его вызвали в строевой отдел и объявили о переводе в 112-й истребительный полк. Началась беготня. Впрочем, с оформлением документов и снятием с комсомольского учета он управился довольно быстро, а вот с обмундированием вышло ЧП. Старшина их эскадрильи, здоровенный упитанный сверхсрочник, принял от него летный комбинезон, выдал шинель, а вот сданный на хранение реглан не вернул.
– Нету вашего реглана, товарищ младший лейтенант. Украли! Вчера возле каптерки крутились Гаврилов с Михайлюком, на них думаю, больше некому. Они как раз должны сегодня на фронт улетать, может, успеете их перехватить? – Старшина искренне горевал и сочувствовал. Да он едва не плакал, рассказывая, как обокрали его каптерку, как он искренне жалеет об украденном реглане младшего лейтенанта.
Виктор сперва растерялся. От сочувствующих взглядов других летчиков, от причитаний старшины. Гаврилова и Михайлюка он помнил смутно, слишком уж много людей проходило через резервную эскадрилью, не в каждом полку было столько. Реглана было жаль, как будто отдал кусочек себя. Он не хотел сдавать его на хранение, но летать в комбинезоне и реглане было очень уж неудобно, а в одном реглане холодно. Постепенно растерянность сменилась безудержной яростью.
– Ладно, – сказал он. – Ладно. Хрен с ним. Слушай, а у тебя фуражка командирская есть?
– Да откуда, – вытаращил честные глаза старшина.
Виктор достал из кармана трофейную флягу, задумчиво покрутил в руках, глянул на старшину: – Может, договоримся? – ярость затопила Саблина целиком, требовала немедленного выхода.
В глазах у старшины осторожность боролась с алчностью. Виктор кивнул ему на двери каптерки, подмигнул:
– Пойдем, обсудим, что да как?
Алчность победила. Едва старшина закрыл за собой дверь, Саблин врезал ему с правой в челюсть, добавил левой, но чуть промазал, угодив в нос. Старшина устоял, ошалело хлопая глазами, принялся разевать рот. Виктор вцепился в него и толкнул на дальнюю стену, разворачивая, и снова ударил в затылок. Голова старшины с глухим стуком врезалась в стену, он медленно сполз на пол, оставляя на фанерной обивке каптерки кровавый потек. Виктор увидел аккуратно разложенные на табурете тоненькие поясные ремни, подхватил один и, накинув старшине на горло, натянул.
– Где реглан?
Старшина хрипел, царапал горло ногтями. Шея его сперва побагровела, потом начала синеть.
– Сука, где реглан? Кончу, мразь!
Он чуть попустил ремень, и старшина с хлюпаньем втянул немного воздуха. Удавка снова впилась в шею.
– Где! Реглан! Сволочь!
Старшина забулькал, захрипел и Виктор снова чуть сбавил давление.
– В шкафу, – разобрал Виктор сквозь тяжелое сипение, – в шкафу висит.
Бухнула дверь, и в каптерку ворвался молоденький красноармеец – дневальный.
– Вон! – рявкнул Саблин, и красноармеец испуганно выскочил обратно.
Забрав у поверженного противника ключи, он открыл шкаф и сразу увидел свое, жадно схватил. Старшина уже умудрился подняться на четвереньки и Виктор, словно по футбольному мячу, пробил с ноги в живот. Тот рухнул обратно, скорчился и неожиданно принялся блевать. Саблин хотел добавить ему еще разок, но побоялся испачкаться в рвоте. Ярость сгорела бесследно, лишь руки чуть подрагивали.
Снова бухнула дверь, и в каптерку, лапая кобуру, влетел дежуривший сегодня по эскадрилье Дронов. С ужасом посмотрел на разгром в комнате, спросил:
– Что тут происходит?
– Представляешь, – криво ухмыльнулся Виктор, – реглан мой нашелся. Вот так удача! А старшина… что-то не то за завтраком съел. Верно? – Он легонько пнул лежачего ногой. – Хотя если тебе эту мразь не жалко, можешь доложить Товстолобову, и тогда наш упитанный друг пойдет кормить вшей в штрафной роте. – Дронов скривился так, словно проглотил кислятину. На его лице огромными буквами было написано: «Но почему именно в мое дежурство?»
– Впрочем, – добавил Виктор, – я думаю, что наш старшина все-таки чем-то отравился. Да? – тот захрипел и принялся кивать.
– Вот и хорошо, вот и ладушки. Ладно, Васька, – сказал он Дронову, – я в полк и на фронт, вы тут не скучайте.
– У тебя кровь на лице, – сказал Дронов, разглядывая пытающего встать старшину.
– Это бывает, – ухмыльнулся Виктор. Недавняя вспышка ярости оставила после себя опустошенность и вялость. Он шутливо козырнул и пошел искать Шубина. На сегодня было еще много дел…
…Денег не было, причем совсем, и от этого становилось очень грустно. Виктор печально поглядел на выданный старшиной сухой паек на три дня: двести грамм сахара, ржавая селедка, пара буханок хлеба и большая банка овощных консервов. Этого явно не хватало для трехдневного времяпрепровождения в компании с девушкой. Зарплата ожидалась еще нескоро, а деньги нужны были прямо сейчас, пока внезапно не оборвалась так неожиданно свалившаяся свобода.
С переформированием полка у Шубина начались какие-то проблемы, старый личный состав застрял где-то в дороге, и под это дело Виктор буквально выклянчил у командира увольнительную. Шубин долго не соглашался, видимо, имел на Саблина какие-то свои планы, но в конце концов сдался. Теперь уже озадачился Виктор – что ему делать в городе, когда нет денег? Окрыленный радостью от предстоящего отдыха, он с ходу попытался было занять денег у Шубина, но командир такую инициативу не оценил, и Виктор был послан далеко и надолго. Оставалось что-то продавать.
Собственно вещей для продажи у него было тоже небогато: часы, фляга и реглан. Синие бриджи уже вписали в книжицу вещевого довольствия, да и продать их не поднималась рука. Идею продажи реглана он отмел сразу. Вряд ли за него удалось бы получить нормальные деньги, а вещь эта на фронте, несомненно, нужная. Часы нужны, впрочем, как и фляга. Часы вообще вещь необходимая и статусная, командир без часов смотрелся как-то несолидно. Фляга давно стала предметом его гордости и черной зависти остальных летчиков. Он думал и так и этак, но так и не смог прийти ни к какому решению, жалко было все.
Город встретил его ярким полуденным солнцем, слепящим снегом и серым дымом печных труб. Прохожие на него засматривались, а он шел неспешным шагом короля жизни и улыбался. Направляясь в увольнительную, Виктор специально оделся как можно нарядней и сейчас, в начищенных хромовых сапогах, синих командирских бриджах и реглане весьма сильно напоминал образцового летчика с предвоенного агитационного плаката, привлекая своим видом внимание прохожих, особенно молоденьких женщин. Немного портила внешний вид шапка-ушанка: в фуражке он смотрелся бы гораздо представительней, а в шлемофоне более героически. Но в фуражке бродить по февральскому Саратову чревато, а в шлемофоне глупо.
В этот раз он решил не терять время, рассматривая городские достопримечательности, а с ходу пошел в комиссионный магазин. Пытался продать там часы, но за них предложили всего триста рублей, и оскорбленный Виктор ушел. Потолкался по рынку, но там потенциальных покупателей не наблюдалось. Решил продать их позже. Благо впереди было еще три дня.
Потом, прикинув время и расспросив у прохожих дорогу, направился к медицинскому институту. По его прикидкам, Нина должна была быть там. В институт пустили без проблем. Старенький вахтер почтительно на него покосился, но ничего говорить не стал, и Виктор принялся бродить по пустым коридорам. Из-за плотно прикрытых дверей слышались голоса – шли лекции. Он зашел в деканат и, представившись братом Нины, узнал, где ее искать. В деканате он стал объектом милых улыбок уже не очень молодой преподавательницы, которая даже предложила ему чаю. Виктор, на свою беду, согласился – реглан оказался не лучшей одеждой для долгого зимнего путешествия, он изрядно замерз, а до конца лекции оставалось полчаса. Расплачиваться за чай пришлось ответами на пару сотен вопросов и все это под милую улыбку собеседницы. Впрочем, эта милая улыбка только подчеркивала лошадиные зубы ее хозяйки, а взгляд ее был как у ребенка при виде мороженого. Он даже подумал, что если бы они сидели не в помещении деканата, а в какой-нибудь вечерней квартире, то быть ему изнасилованным.
В принципе это даже радовало, означая, что уродство со временем сгладилось. А в совокупности с сединой, бородой и орденами придавало ему в женских глазах вид героя-партизана. Но проверять это пока не хотелось, у него уже была женщина и ему хватало.
Спасительный звонок прозвенел неожиданно, и он, провожаемый очень грустным взглядом, пулей вылетел из деканата. В коридоре образовалось обилие студенток, и он даже растерялся. Нина нашла его сама, кинулась на шею, повисла, радостная, цветущая.
– Надолго прилетел? – спросила она, когда страсти немного улеглись и Нина, вспомнив о приличиях, наконец его отпустила.
– На три дня. Отпроситься сможешь?
– Сложно будет, – задумалась девушка, – я попробую, хотя три дня… вряд ли.
– С лекций сегодняшних уйти сможешь? – спросил Виктор. Ему хотелось, чтобы она была дома одна, без подружек.
– Еще две лекции, – Нина улыбнулась, видимо, разгадав его мысли, – со следующей никак не могу, ты извини. Семинар будет. А потом постараюсь. Ты, если что, подождешь?
– Подожду.
Мимо ходили студенты и преподаватели. Они удивленно рассматривали Виктора, косились на Нину. Но те не обращали внимания на прохожих, торопясь выговориться. Зазвенел звонок, возвещающий финал их короткого свидания, и Виктор вновь остался в одиночестве. Минуты текли медленно, он слонялся по коридорам, успел покурить в туалете, а занятие все не кончалось. Он даже подумал о прогулке по окрестностям института, но идти на мороз не хотелось. Как и не хотелось идти в деканат, на чай – преподавательница тогда активно зазывала.
Когда до конца лекций оставалось минут двадцать, хлопнула дверь аудитории и показалась Нина.
– Отпросилась, – почему-то шепотом сказала она и, воровато оглянувшись, ринулась целоваться.
– Пойдем, на лестнице постоим, – предложил он спустя некоторое время. В коридоре, где в любой момент могли оказаться посторонние люди, он чувствовал себя как голым.
Нина пошла за ним, но, сделав несколько шагов, вдруг покраснела и решительно остановилась.
– Нет. Нет, ты что, – возмущенно зашептала она, – не сейчас. Я не буду там… да как ты вообще…
Виктор недоуменно посмотрел на нее, потом понял: – Да просто там постоим, – развеселился он, – я покурю заодно. Но ход твоих мыслей мне нравится.
Нина не ответила, красная как рак, она неодобрительно смотрела, как он курит, видимо, считая курение в стенах своего института святотатством. Когда прозвенел звонок, возвещающий о конце занятия, она вдруг засуетилась, критически осмотрела Виктора и спросила: «Тебе не жарко?»
Саблину было не жарко, но она настояла, чтобы он расстегнул реглан и, ухватив его за руку и гордо задрав нос, продефилировала к какой-то аудитории. Там кучковалась солидных размеров толпа студенток, и появление Саблина в компании Нины произвело небольшой переполох. Виктора буквально просветили рентгеном десятки оценивающих женских глаз, и, видимо, большинство девушек признали товар годным, поскольку многие смотрели на Нину с завистью. Виктор чувствовал себя очень неуютно, его подруга же купалась в лучах славы. Впрочем, длилось это недолго, он постарался как можно скорее покинуть столь назойливые стены.
– Пойдем, покажу тебе город, – когда они вышли из института, Нина снова преисполнилась важности и чинно ухватила его за локоть.
– Может, к тебе? – у Виктора были немного другие планы на ближайшее время.
– Потом. – Она надула губки и вдруг отчаянно покраснела. – Томы и Вики сегодня дома не будет. Они после лекций зайдут покушать и уйдут. И завтра… – Нина не успела договорить, он притянул ее к себе и прервал благодарным поцелуем.
Потом они бродили по городу. Нина выступала в роли гида, и хотя Виктор многие достопримечательности видел еще в свой прошлый визит в город, такая прогулка все равно оказалась интересной. Они полюбовались интересным зданием цирка, который, несмотря на войну, все еще работал. Нина объяснила, что удививший Виктора своей странной архитектурой кинотеатр «Пионер» раньше был католическим храмом. Правда, в кино они не пошли. Прогулка по городу длилась часа полтора, Виктор даже захромал. Лишь устав и намерзшись, они направились в коммуналку.
К Нине домой он летел словно на крыльях. За спиной висел набитый продуктами вещмешок, рядом, держась за руку и улыбаясь, шла его девушка. Внизу живота у Виктора приятно свербило в предвкушении, и он знал, что скоро, очень скоро, завершится его в этот раз недолгое воздержание. В голове было ожидание чего-то хорошего и светлого, ожидание праздника. Окончательное понимание того, что сейчас именно праздник, пришло позднее, когда Нина закрыла дверь и они оказались вдвоем в маленькой комнате. Оставшись с ним наедине, Нина смущенно потупилась, примолкла. У Виктора почему-то начали трястись руки. В прошлый раз такого не было. Он со значением посмотрел на аккуратно заправленную кровать, Нина покраснела. Сердце Виктора начало колотить пулеметную дробь, а ладони вдруг вспотели. Раньше он так не нервничал никогда.
Отдав ей на ревизию свой вещмешок, он пошел на кухню, успокоиться и покурить, она такому повороту явно обрадовалась. На кухне не было никого, остался лишь знакомый неприятно-кислый запах. Достав флягу и хорошенько приложившись, он закурил, с удовольствием вдыхая ароматный дымок. Мир вокруг стал замечательно-великолепным, добрым и хорошим. Он выпил еще, и неприятная дрожь прошла бесследно, волнения и тревоги испарились. Все стало простым и понятным.
Вернувшись в комнату, он оторвал от восхищенного созерцания богатств его вещмешка Нину, впился губами ей в шею, наслаждаясь запахом. Нащупав на талии поясок, развязал его и, расстегнув пуговицы платья, покрыл поцелуями плечи. В ее глазах было желание, но Нина, неловко переступая с ноги на ногу, безуспешно пыталась привести свою одежду в порядок и тихо лепетала, что подружки скоро вернутся с лекций. Виктор знал, что у них в запасе примерно минут пятнадцать, поэтому не обращал на слова никакого внимания. Наконец ему надоело это слабое сопротивление, и он чуть ли не силой стащил с девушки платье.
– Ну не сейчас, потерпи, – смущенная Нина ладонью прикрыла черный треугольник волос, трусики ее болтались в районе колен. Он бы стянул их вовсе, но мешали подвязки чулков. Бюстгальтер был задран до самой шеи. Она принялась одной рукой его поправлять, и Виктор рассмотрел симпатичные заостренные груди с крупными розовыми сосками. Это послужило последней соломинкой, сломавшей хребет его терпению. Подхватив Нину на руки, он понес ее на кровать…
Когда с лекций вернулись подружки, в комнатенке витал отчетливый запах секса. Нина натужно веселилась, то начинала глупо хихикать, то беспрестанно поправляла одежду и словно не замечала, как Вика и Тома переглядываются и морщат носы. Виктор сидел с шальными глазами и бездумно улыбался. Несмотря на полный сумбур мыслей, он был счастлив.
В часть Саблин попал вовремя. За плечами болтался пустой сидор, и он чувствовал себя таким же, полностью опустошенным, высосанным досуха. Он получил от Нины столько, сколько смог, и даже больше, пытаясь за эти жалкие три дня наесться на будущее, восполнить грядущую нехватку женского тепла…
– Явился, кот блудливый, – выдал Шубин вместо приветствия. Он был в своем крохотном кабинете, весь обложенный какими-то папками, бумажками, тетрадями. – Ну ты, Витя, стахановец. Это как же нужно было уработаться, чтобы, тута, за три дня на лице одни глаза остались?
– Старался… – со скромным видом ответил Виктор.
– Старался он, тута… Да ты сейчас похож на спущенный воздушный шарик. А часы где? Что, все в дырку ушло? – Шубин захохотал. – Стоило оно того?
– Стоило, Дмитрий Михайлович. Спасибо за увольнительную.
– Ха. Спасибо! Теперь отрабатывать будешь, – комполка с хрустом потянулся. – Будешь командиром звена в третьей эскадрилье. Чтобы сделал его лучшим в полку! Понял?
– А инструктора там есть? – Виктор глянул на гору папок с личными делами летчиков, лежащих на командирском столе, вытянул руку, словно попрошайка. – Давайте их мне! Тогда сделаю!
– Раскатал, тута, губу, – снова засмеялся Шубин, – запросы – прям как у меня. Скромнее надо быть, Витя, скромнее. На все про все нам дают по десять часов на машину. По сравнению с прошлой весной это, тута, много. Для того чтобы сколотить крепкий полк – мало. Занятия будут, все как обычно… но ты своими все равно займись дополнительно. Чтобы я потом за тебя не краснел. Программа подготовки уже утверждена, так что, тута, больше на теорию напирай. Ладно. Вали, тута, отсюда, не до тебя.
С этого дня события завертелись с угрожающей быстротой. В обед прибыли остатки летного и технический состав полка, и Палыч долго мял в объятиях своего бывшего командира. От обилия знакомых лиц кружилась голова: Соломин, Синицын, Гольдштейн, Шаховцев, Пащенко. Он обнимался со знакомыми, радостный от встречи, хлопал по спинам, веселился. И вдруг увидел Таню.
Она стояла одна, на проторенной в снегу тропинке, в хорошо подогнанной шинели, раскрасневшаяся от мороза, красивая. Он подошел, сказал недобро:
– Здравствуй, Таня.
Она чуть дернула шеей, прищурилась:
– Здравствуй… Витя.
– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил он.
– А может, ты мне расскажешь? – зашипела вдруг она. – Как в любви мне признавался, а сам в это время по б…м бегал. Как пропал и даже строчки не оставил. Я как дура…
– Это кто еще пропал? – задохнувшись от возмущения, перебил ее Виктор. – Уехала неизвестно куда, даже попрощаться не зашла.