Судный день Короленко Владимир

Глава 25

Мария лежала на кушетке в нашей комнате, куда мы отправили ее, чтобы она из своей каморки не услышала, как мы беседуем со всеми остальными. Девушка листала одну из профессорских книг, рассматривая гравюры, изображающие скелет и черепа.

– Какой чертовщиной вы тут занимаетесь?! – спросила она, отрывая изумленный взгляд от жутких картинок.

– Там показано, как устроено человеческое тело, – объяснил я, – профессору важно это знать для врачевания.

Явно успокоенная таким объяснением, она спустилась вслед за мной по лестнице. Перед дверью в харчевню она дотронулась до моей руки и шепнула:

– Не забудь – в полночь в прачечной!

Я смущенно кивнул, но у меня достало сообразительности уточнить:

– Если мы к тому времени закончим. Если нет – приду позже.

Она понимающе кивнула, и мы зашли в харчевню.

– Мария, ты когда-нибудь разговаривала с графом? – начал Томас.

– Да, потому что в еде у графа имелись особые пристрастия.

– Вчера вечером госпожа фон Хамборк намекнула, что граф очень грубо обошелся с тобой и Бигги. Как это произошло? Что он сказал?

Мария непонимающе посмотрела на него:

– Бигги? Что это такое?

– Нищенка. Женщину, которая просидела несколько дней у вас на кухне, зовут Бигги. Это та, что дала тебе лекарство от зубной боли.

Услышав в голосе Томаса насмешливые нотки, Мария покраснела, но не смутилась – в ее глазах засверкали гнев и злость.

– Эта ведьма нас сглазила! Хозяйка мало того, что слегла, так еще и стала совсем несносной – прежде я такой ее никогда не видела! И стоило ведьме лишь появиться на пороге, как граф умер. Чего же дальше ждать? Священник грозится, что наступит конец света! И все это – оттого, что здесь объявилась эта ведьма!

– С таким же успехом ведьмой можно назвать тебя или меня, – попытался успокоить ее Томас, однако его слова лишь сильнее разозлили девушку.

– Профессор и меня считает ведьмой?! – прошипела она, брызгая слюной и сверкая глазами.

В ответ Томас Буберг улыбнулся и постарался успокоить ее:

– Да нет же. Я знаю, что ты – никакая не ведьма. И знаю я это потому, что ведьм просто-напросто не существует. Поэтому ни ты, ни Бигги не можете оказаться ведьмами.

– Вот уж не знаю… – пробормотала Мария, похоже, успокаиваясь. Томас пристально смотрел на нее.

– Где ты находилась в тот вечер, когда графа убили?

– Профессор что же, считает, что это я сотворила? – Она недоверчиво оглядела тучную фигуру профессора. Пытаясь смягчить свои вопросы, тот прямо-таки лучился спокойствием и доброжелательностью. Но, похоже, Марию ему провести не удалось.

– Нет, Мария, я так не думаю. Ты добрая девушка, а в одном я твердо уверен: убийца графа – человек злой, не только перед Богом, но и перед людьми. – Томас на секунду умолк, чтобы до девушки дошел смысл его слов. – Я должен отыскать этого человека, пока он не совершил еще большее зло, и рассчитываю на твою помощь, Мария.

– Чем же я помогу, когда я ничего интересного не видела? – недовольно возразила девушка.

– Постарайся точнее отвечать на мои вопросы. Это мне поможет.

Мария немного помолчала, а потом кивнула, словно говоря – “ладно уж, спрашивай”.

– Итак, Мария, где ты находилась в тот вечер, когда графа убили? – повторил Томас.

– На кухне, как обычно. Готовила ужин. Варила суп – вы, профессор, и ваш… – она взглянула на меня и робко улыбнулась, – …помощник его сами потом ели.

– Кто еще находился в этот момент в харчевне? И где была Бигги – сидела возле дровяного короба?

– Да, там она и сидела, – ответила Мария с неприкрытой неприязнью, – а еще в харчевне были плотник Густаф с пастором.

– Ты точно знаешь, что они там были, или это твое предположение? Подумай – это очень важно!

Девушка вытаращила глаза:

– Вы подозреваете кого-то из них?

Томас кашлянул, стараясь скрыть свое недовольство, и пояснил:

– Когда графа убили, здесь, на постоялом дворе, находилось семь человек. Альберт убить не мог, это нам известно наверняка, а если снять подозрение с тебя, Мария, то остается пятеро: Бигги, плотник, пастор и хозяин с хозяйкой. Один из них убийца – к сожалению, в этом сомневаться не приходится.

Мария задумалась и принялась беспокойно теребить рукав чересчур открытого платья.

– Думаю, Бигги весь вечер просидела у дровяного короба, – продолжал профессор, – ты постоянно находилась на кухне – можешь это подтвердить?

Глаза у девушки блеснули, она помолчала и призналась:

– Не то чтобы я совсем никуда не выходила… Я облилась водой и ходила переодеться. А пока меня не было, она могла отлучиться и вернуться на место.

– Тебя долго не было?

– Не знаю… я только переодевалась… – Она беспомощно посмотрела на часы – их непрерывное тиканье словно укоряло ее за то, что она так и не научилась определять время. А потом лицо у нее вдруг просветлело: – Это заняло как раз столько времени, сколько у профессора занимает выпить чашку кофе! Вот столько меня и не было!

Томас вновь кашлянул, но на этот раз стараясь скрыть улыбку. Он настолько отработал некоторые привычки, что по ним действительно можно было определять время.

– А священник с плотником все это время сидели здесь, в харчевне?

Она уже собиралась было ответить, как вдруг задумалась:

– Ну… даже и не знаю… Меня же тут не было, – робко призналась она, – может, и они тоже уходили… – девушка вдруг оживилась, – ну точно, пастор отлучался, и Густаф тоже, а потом они вернулись! Помню, как пастор прошел и уселся в угол, на свое обычное место, а Густаф сидел возле камина.

– А как граф вел себя по отношению к хозяйке?

Девушка хитро улыбнулась, но быстро прикрыла ладонью улыбку. Я вдруг подумал, что она чересчур часто прикрывает рот рукой, а разговаривая, вообще не отнимает ладони от лица. И улыбается так, что зубов не видно. Лишь красивые красные губы. Удивительно, почему я этого раньше не заметил. Но улыбка у нее все равно красивая, этого не отнять… Когда она улыбается, на щеках у нее появляются очаровательные ямочки и еще…

Кто-то пнул меня по ноге, я очнулся и, виновато посмотрев на Томаса, приготовился записывать.

– Он вел себя…обходительно. Очень обходительно.

– И как на это отвечала хозяйка?

– Краснела и часто пряталась в комнате.

– А хозяин?

– Тоже краснел…

– И?..

– Ничего не делал. Когда хозяйка уходила, то хозяин лишь улыбался графу и говорил о чем-нибудь постороннем.

– Он никогда не сердился?

– Хозяин казался сердитым… или несчастным, но ничего не говорил. Наверное, не желал ссориться с графом. – Мария досадливо взглянула на Томаса. – Однажды граф погладил хозяина по голове и назвал… назвал его щеночком. Граф был нехорошим человеком. – В глазах у девушки блеснули вдруг слезы, и она быстро опустила голову. Я вспомнил кое-что, пришедшее мне на ум, когда мы обыскивали графскую комнату, и написал Томасу пару слов на листе бумаге, где записывал показания.

– Кажется, он и с Марией скверно обошелся, – сказал профессор, – что именно он сказал тебе?

Мария плотно сжала губы и враждебно посмотрела на Томаса. Больше говорить она не хотела.

Легонько стукнув Томаса по ноге, я пододвинул к нему листок бумаги. Мария молчала, погруженная в собственные мрачные размышления.

Бросив быстрый взгляд на бумагу, Томас кивнул и спросил:

– Когда ты в последний раз прибиралась в комнате графа?

Мария удивилась – подобного вопроса она не ожидала.

– Граф не разрешал мне у него убираться. Он в первый же вечер сказал хозяину, что не хочет, чтобы к нему в комнату заходили – будь то я или Альберт. А если понадобится прибраться, то он, мол, и сам справится.

– Граф, который сам прибирается! И что ты подумала?

– Я подумала… ничего особенного. Постояльцы здесь часто бывают странные. Гели бы профессор только знал… – Мария посмотрела на Томаса с надеждой, что расспросы закончились.

Томас кивнул мне.

Я собирался проводить Марию в комнату, но девушка сказала, что ей нужно в прачечную – до завтра нужно перестирать все белье, поэтому в прачечной она пробудет довольно долго. Сказав это, Мария многозначительно посмотрела на меня и исчезла в сумраке ночи. Я прикрыл за ней дверь.

Когда я вернулся в харчевню, профессор смотрел в окно, раскачиваясь из стороны в сторону и тихонько насвистывая. Я сказал, что пять подозреваемых – это лучше, чем шесть. Повернувшись ко мне, профессор смущенно потер подбородок.

– Петтер, я не говорил, что исключаю Марию из списка подозреваемых. Я сказал, что не думаю, будто она могла убить графа. А это не одно и то же.

Похоже, я не смог скрыть разочарования, потому что Томас подошел ко мне и уселся напротив.

– Нельзя исключать кого-либо из списка подозреваемых лишь потому, что этот человек нам нравится и нам кажется, будто он этого не совершал. Мы должны знать наверняка, – и он легонько похлопал меня, – важно мыслить рационально. Сам посуди: если бы мы шли на поводу у собственных чувств, как какая-нибудь кисейная барышня, то кого бы мы обвинили? Вероятнее всего, Альберта – по поводу конюха у меня сразу возникли сомнения, да и у тебя, насколько я знаю, тоже. Поэтому прости, но Мария пока останется в списке подозреваемых. Будем надеяться, что ненадолго. – Он отбарабанил по столешнице вальс и заулыбался. – А кстати, дорогой мой Петтер, разъясни-ка мне кое-что. Почему тебе захотелось, чтобы я задал Марии этот последний вопрос?

Я поделился с профессором своими наблюдениями: когда мы осматривали графскую комнату, там было довольно грязно – я даже стряхнул с кровати пепел. И поэтому решил спросить Марию…

– Что-о?! Ты стряхнул с кровати пепел?.. – Томас едва не подпрыгнул. – Почему же ты молчал?

Я почувствовал, как кровь прилила у меня к щекам, и пробормотал:

– Я думал… то есть я не думал… ну… что это важно. Я вообще тут же позабыл об этом… Простите!

– Много там было пепла? И как он выглядел?

– Выглядел?.. Это как?

– Это была мелкая зола, похожая на пыль? Или крупные хлопья? Серая или черная? Рассказывай все, что вспомнишь! – резко скомандовал Томас.

Я сосредоточился и вообразил себе комнату, кровать и покрывало на ней.

– По-моему, зола была мелкая и серая. И она как будто бы въелась в покрывало.

– Будто кто-то специально растер ее?

– Д-да… – неуверенно согласился я, – возможно, и так…

Помолчав, профессор поднялся и махнул мне рукой.

– Мы вели себя как бараны. Причем бараны слепые и глухие. Тот, кто побывал в графской комнате до нас, думал головой, а мы… Даже и сказать стыдно, каким местом думали мы! Принеси ключи от его комнаты, пора отправляться на поиски сокровищ! Сдается мне, скоро деньги, полученные по этой расписке, увидят свет божий!

Глава 26

В комнате все оставалось по-прежнему – все вещи лежали там, где мы их оставили. Я принес одежду графа и положил ее на кровать, а профессор опустился на колени и, заглянув в камин, вытащил из кармана раскладной ножик. Он поковырял ножиком пепел, но безрезультатно, однако, к моему удивлению, ничуть не расстроился. Затем быстро открыл дверцу в нижней части камина и, загадочно улыбнувшись, выдвинул поддон для золы. Поддон представлял собой ящик с тремя стенками, наполовину засыпанный золой, но с той стороны, где стенки не было, зола казалась плотно утрамбованной. Значит, там, поверх золы, что-то лежало!

С трудом нагнувшись, Томас заглянул в камин, из которого только что он вытащил поддон, а потом, довольно усмехнувшись, сунул туда левую руку и извлек какой-то квадратный сверток, серый от пепла.

Держась рукой за камин и не отрывая взгляда от свертка, он осторожно – словно в руках его оказались несметные богатства – поднялся. Я хотел было помочь ему, но профессор даже не взглянул на меня. Сверток он положил на стол и развязал шнурок, стягивающий тонкую кожу.

– Тот, кто пробрался сюда до нас, положил свою находку на кровать, испачкав покрывало золой, которую ты потом стряхнул. Потом он – или, возможно, она – почему-то заторопился, спрятал сверток обратно в камин и, забыв о золе на покрывале, бросился запаковывать вещи. А затем сбежал отсюда.

Содержимое свертка было завернуто в несколько слоев кожи, и Томас, отложив в сторону шнурок, принялся разворачивать кожу. Наконец на столе появились небольшой ящичек из темного полированного дерева, маленькая круглая металлическая коробочка и два матерчатых кошелька.

– Деньги, – сказал Томас, показав на кошельки. С любопытством оглядев деревянный ящичек, он открыл замочек сбоку и удивленно присвистнул: в ящичке лежал крошечный пистолет, такой маленький, что мог бы поместиться у меня в ладони. – Ты только посмотри! Какая мастерская работа! – восхищенно воскликнул профессор, показав на латунные вставки, украшенные чеканкой и прекрасно подогнанные друг к дружке.

Пистолет действительно вызывал восхищение. Мне пришло в голову, что подобная красота свойственна ядовитым цветам…

Такое оружие легко спрятать – его можно держать в кармане или даже в рукаве. Пистолет поражал какой-то неприятной красотой. Пользоваться таким оружием – все равно, что вонзить нож в спину. Владелец его не из тех, кто захочет смотреть противнику в глаза. Это человек подлый и злой – так мне показалось, когда я разглядывал пистолет.

Еще в ящичке лежали пули и запчасти к пистолету.

Я взял металлическую коробочку и отвинтил крышку.

– Осторожно! – предостерег Томас, увидев ее содержимое. Он бережно взял у меня из рук коробочку и понюхал мелкий светло-серый порошок, а затем, вновь достав из кармана нож, сунул его кончик в порошок. Потом легонько постучал ножом о край коробочки, так что на лезвии осталось крохотное пятнышко размером не больше соляной крупинки. Послюнявив палец, он протер лезвие, слизал порошок, распробовал его на вкус и, отойдя в угол, долго сплевывал слюну.

– Мышьяк, – объяснил он, закрывая банку, – смертельный яд, настолько опасный, что очень малой дозы достаточно, чтобы убить человека.

Я взял оба кошелька и убедился, что Томас был прав, – там лежали деньги. Один кошелек оказался набит риксдалерами, а другой – иноземными монетами, золотыми марками. Мы пересчитали монеты – их было почти столько же, сколько указано в расписке: недоставало лишь пяти риксдалеров, и мы решили, что граф потратил их в последние недели своей жизни.

Погрузившись в размышления, Томас ходил от окна к двери, туда и обратно. Порой он останавливался у стола, злобно поглядывал на содержимое свертка и снова шагал по комнате. Чтобы не мешать ему, я уселся на кровать и принялся рассматривать графскую одежду: ночной колпак, довольно симпатичный халат, носки и рубахи с посеревшим от стирки воротом. Теперь, когда я знал, что наш граф на самом деле был капитаном, вещи его выглядели совсем иначе. Окутывавшая их прежде тайна рассеялась – сейчас мне уже не приходилось ломать голову, отчего аристократ путешествует с таким убогим гардеробом. И все же бедняком его не назовешь… Ради найденных нами денег любой крестьянин согласился бы отдать собственную ногу. Их хватило бы на целую жизнь, правда, все зависит от того, чего ты хочешь от этой самой жизни получить… Я вспомнил хозяина на хуторе в Хорттене – успех всей его торговли исчислялся всего лишь парой шиллингов, а если какой-нибудь путешественник кидал нам с Нильсом еще полшиллинга в благодарность за поездку, то мы несколько дней были на седьмом небе от счастья.

Конечно, у профессора денег водилось куда больше того, к чему я привык, но, даже прожив в его доме около полугода, сто пятьдесят риксдалеров казались мне суммой такой огромной, что у меня в голове не укладывалось.

К моей ладони прилипли песчинки, и я машинально стряхнул их с покрывала, но вдруг, словно обжегшись, отдернул руку. Я и так уже дал маху, не рассказав Томасу о золе на покрывале! Мне и в голову не пришло, что это важно! Укоры совести досаждали мне, как песчинки, налипшие на ладонь.

Я никак не мог отделаться от мысли, что мог еще что-то упустить из виду. Может, я “стряхнул” со своей памяти еще что-нибудь важное, просто не придав этому значения?

Схватив лежавшую ближе всего кожаную сумку с письменными принадлежностями, я вывалил их на постель и принялся разглядывать – каждый предмет по отдельности, но ничего нового не увидел, и никаких догадок у меня не появлялось.

Томас замер посреди комнаты и посмотрел на меня, но я лишь покачал головой и взял в руки французское письмо. Томас зашагал дальше.

Печать на письме была согнута, так что прочитать ее я не смог, – похоже, запечатывали письмо не настоящей печатью, а краем сломанной палки. Только вот кто это сделал?

Я развернул письмо, хотя знал, что все равно ничего не пойму, и уставился на загадочные завитушки. Строчки были ровные и написаны на порядочном расстоянии друг от дружки, а буквы выведены крупно и размашисто, в особенности заглавные S. Взгляд мой упал и на большую букву В, которая отчего-то показалась мне знакомой.

– Слушай! – отвлек меня голос Томаса, который остановился рядом. – Перед нами человек, который путешествует под вымышленным именем и прикрывается графским титулом. У него полно денег, которые он еще не успел потратить, а в придачу к деньгам он возит с собой смертельный яд и очень странное оружие. – Профессор поднял маленький пистолет. – Что мы можем сказать о таком человеке?

– Что доверять ему не стоит, – выпалил я.

Профессор изумленно воззрился на меня, а затем рассмеялся:

– Хе-хе. Это уж точно, хе-хе… Да, доверять ему не стоит, тут ты прав… Ха-ха!

Видя, что мой ответ рассмешил его, я обиделся. Если уж он спрашивает, то почему бы спокойно не выслушать ответ? Из нас двоих роль мудреца досталась не мне – я был рабочей лошадкой, подмастерьем, которому суждено восхищаться своим талантливым учителем и всячески восхвалять его…

– Прости. – Томас явно заметил мою недовольную физиономию. Он утер выступившие от смеха слезы. – Вообще-то не так уж и глупо, – он уселся рядом и провел руками по лицу, – прости, я, похоже, устал.

Мы немного посидели, молча глядя перед собой. Между нами словно выросла какая-то стена неловкости. Наконец Томас проговорил:

– Ладно, ты прав, доверять ему нельзя. Еще что?

Я вспомнил про меч, ножи, пистолеты и яд.

– Он похож на убийцу. Возил с собой не только оружие для самообороны или битвы, но и то, что вы нашли в камине… А это уже больше похоже на оружие, которым пользуются убийцы, когда враг вроде даже не подозревает…

– Молодец! – искренне похвалил Томас. – Иными словами, ты считаешь, что он собирался убить кого-то исподтишка. Я тоже пришел к этому выводу – просто хотел убедиться, что не преувеличиваю. Но если наши мнения совпадают…

Я воспрянул духом и сразу же простил профессору его смех.

– Погоди-ка… – Томас поднял руку, – трактирщица упоминала, как граф однажды сказал, что собирается отрубить “одну из длинных рук герцога”… Помнишь?

– Да.

– Возможно, он был наемным убийцей? Того, что мы нашли, хватит, чтобы убить целую деревню. Все указывает на то, что он выполнял приказ, и ему за это заплатили. Возможно, приказ состоял в том, чтобы отрубить “руку герцога”?

– Не понимаю, при чем тут рука… – признался я.

– Я и сам не понимаю.

Мы еще немного поразмышляли, но безрезультатно.

– Ладно, оставим это. Следующий вопрос: кого он собирался убить, – продолжал Томас, – и что, если предполагаемая жертва находится здесь, на постоялом дворе? И вдруг жертве удалось опередить графа? Если руководствоваться здравым смыслом, то это верный вывод. В чьей-то голове зародилось подозрение: возможно, этот человек заметил, что за ним следят, испугался, пробрался в комнату графа, отыскал оружие и понял, что подозрения оправдались, – Томас с досадой потянул себя за мочку уха и вздохнул, – но нельзя исключать и случайности. Возможно, графа убили совсем по другой причине. Этого исключать мы не можем, хотя я с радостью так бы и поступил, – он встал и собрал вещи со стола, – спустимся вниз и продолжим допрос. Теперь мы больше знаем.

Он обвязал сверток шнурком и положил на постель рядом с большим пистолетом и ножами. Я принялся убирать в сумку бумаги и писчие принадлежности, но увидел письмо и замер: что же такого удивительного в этом почерке? Нет, позже непременно посмотрю на него еще раз, – решил я и сунул письмо в карман.

Профессор задул свечку, мы вышли в коридор и заперли дверь.

Глава 27

– Кого вызовем первым – трактирщика или плотника? – спросил Томас, когда мы спускались вниз.

– Трактирщика, – ответил я не задумываясь. Видеть плотника мне не хотелось – он казался мне все более отвратительным.

– Тогда приведи его.

Трактирщик опустился на стул нерешительно и осторожно, словно непрошеный гость. Он пришел без парика, волосы его слиплись и растрепались.

Томас дружелюбно кивнул ему:

– В первую очередь я хотел бы поблагодарить вас, господин фон Хамборк, за то, что пошли нам навстречу. Вы обнаружили гостя убитым, и одно это оказалось для вас нелегким испытанием, поэтому сожалею, что вынужден вас вновь потревожить. Будем надеяться, что вскоре мы распутаем это дело.

Хозяин кивнул – он, похоже, немного успокоился, но лишь чуть-чуть.

– Сначала позвольте спросить: знакомо ли вам имя фон Бергхальц, или Бергхольц, или что-нибудь в этом роде?

Фон Хамборк не отрывал взгляда от столешницы, поэтому я не понял, действительно ли он услышал вопрос или же просто неподвижно сидел. Наконец он неуверенно покачал головой:

– Нет… кажется, нет…

– Но точно вы сказать не можете? – доброжелательно уточнил Томас.

– Нет, – хозяин быстро взглянул на нас, – по-моему, я это имя где-то слышал, но не уверен.

– А он мог у вас останавливаться?

– Я тоже сначала так подумал, но… А вы спрашивали мою супругу? У нее память на имена и лица намного лучше, чем у меня.

Томас сказал, что госпоже фон Хамборк это имя показалось незнакомым.

– Тогда даже не знаю…

– Возможно, вы встречали его в Хадерслеве? Или в других местах?

– Я редко куда-то езжу – в основном живу здесь. Мне здесь нравится. Брат часто зовет нас в Любек, но мне не хочется, нет… – он вновь помолчал, – нет, вряд ли я мог встретить его где-то еще.

– Значит, ваш брат живет в Любеке? Он часто пишет вам?

Трактирщик ответил не сразу – он, не отрываясь, смотрел в одну точку на столешнице, где-то рядом с моей рукой. Томас ждал.

– По-моему, – подал голос фон Хамборк, – по-моему, брат упоминал это имя. Кажется, он был нашим клиентом. Брат упоминал об этом в письме около года назад. Ну да, фон Бергхольц… Я почти уверен. Кажется, его полное имя – Вернер фон Бергхольц. Он держал довольно много денег в нашем банке, но за короткое время снял их и закрыл счет. Поэтому мой брат и написал об этом – золотой запас в банке практически иссяк, и отец очень сердился на брата за то, что тот потерял такого крупного клиента. – Трактирщик кивнул, обрадованный, что все-таки вспомнил. – Да, точно – Вернер фон Бергхольц.

– А вашему брату известно, зачем ему понадобились деньги? Почему ваш клиент снял вдруг такую сумму?

Пока Томас разговаривал с хозяином, меня вдруг осенило, и я вытащил из кармана написанное по-французски письмо графа д’Анжели.

– Нет. Во всяком случае, брат об этом не писал, – отозвался трактирщик, – хотя, возможно, сейчас ему уже известно и об этом, ведь прошло немало времени.

– Вы знакомы с герцогом Гольштейн-Готторпским?

Хозяин резко вскинул голову:

– Герцогом?

– Да, герцогом Фредериком Кристианом.

– Нет.

– Вы уверены?

Фон Хамборк как-то странно посмотрел на Томаса:

– Разумеется, уверен.

Профессор понял, что больше из трактирщика не вытянуть. Я развернул письмо и задумался: интересно, куда Томас подевал расписку?..

– Прежде вы намекнули, – продолжал профессор, – что не испытывали к графу д’Анжели особой симпатии. У вас на то имелись какие-то личные причины?

Не глядя на нас с Томасом, трактирщик покачал головой.

– Однако граф, кажется, повел себя… ну, скажем, неподобающим образом по отношению к вашей супруге и к вам?

Я опять сложил письмо – нет, с этим придется подождать.

Фон Хамборк поднял взгляд, полный горечи… или страха? Он раскрыл рот, но ни звука не издал, а затем кашлянул и тихо переспросил:

– Неподо… неподобающим образом?

Томас наклонился к нему:

– Вам неприятно говорить об этом, господин фон Хамборк? Понимаю. Но не тяните время и не притворяйтесь, будто забыли. Мы знаем, что вы помните, но мне хочется, чтобы вы сами рассказали об этом, – профессор опустился на стул, – окажите любезность!

Трактирщик встал и прошел на кухню, где налил стопку водки и залпом осушил ее, после чего вернулся к нам.

Сначала он долго откашливался, но затем наконец заговорил:

– Я… то есть граф… однажды, хотя нет, несколько раз… он действительно обошелся с моей супругой неподобающим образом. – Он взглянул на Томаса, будто ожидая, что тот поможет ему, задав какой-нибудь вопрос, однако вопроса не последовало. – Я… эхм… когда становилось совсем невыносимо, моя жена просто вставала и уходила. – Трактирщик осекся и вновь уставился в столешницу. Молчал он так долго, что Томас не выдержал:

– И что делали вы, господин фон Хамборк?

– Я? Я… совсем запутался… Такой знатный постоялец… и, – он скорбно посмотрел на профессора, – я ничего не делал.

Профессор немного помолчал, сосредоточенно рассматривая собственные руки.

– Вы удивительный человек, фон Хамборк. У вас множество достоинств – возможно, больше, нежели вы сами готовы признать. И думаю, что вы вряд ли ничего не делали, когда граф так непристойно обошелся с вашей супругой. Я прав?

Трактирщик съежился. Теперь его тело стало еще более тщедушным – если такое возможно, – а глаз он больше не поднимал.

– Вам все известно… Я должен был догадаться, что вам обо всем известно… – сказал он, обращаясь, скорее, к себе самому.