Судный день Короленко Владимир

– Военные стратегии?..

– Книга на столике – это обучающее пособие по военной тактике и стратегическому планированию. Написал ее один французский генерал по имени Фердинан Понс де Муллон. Я о нем никогда прежде не слышал, но у него встречаются довольно интересные мысли. Он пишет, к примеру, о ведении боя в труднопроходимой местности, где врагу сложно перемещать орудия и из-за этого труднее поразить противника. Он рассказывает… – Томас перехватил мой взгляд и тут же умолк. – Ладно, сейчас это не важно, – уступил он, собрался с мыслями и продолжал: – У графа при себе оказались письмо и перстень с печаткой, удостоверяющие его личность. И хотя я лично считаю историю, изложенную в письме какой-то… даже не знаю, как поточнее выразиться… скажем, надуманной, она, безусловно, правдива. Иначе зачем его брату обо всем этом рассказывать?.. А вот шведское ружье… как оно оказалось у графа? Над этим я еще поразмышляю. Мне в глаза бросилось еще кое-что. Наш граф производит впечатление аристократа небогатого, скромного в потребностях и даже почти бедного. Тогда где же его деньги? Карманы у него оказались пустыми, как я выяснил сегодня ночью, там лежала лишь пара шиллингов. В остальной одежде нет никаких потайных карманов для денег, да и в сумках тоже. И кстати – если он действительно военный, то где его мундир? У подобных аристократов непременно имеется хотя бы парадный мундир, который они надевают, являясь с визитом к другим графам и баронам. Нет, что-то в личности этого графа вызывает подозрения.

Я был согласен с Томасом, но добавить мне было нечего.

– И ты совершенно прав, Петер, – в комнате действительно прибирались. Военная аккуратность. Ты заметил, как была расставлена обувь и положена книга? Прямые линии, все по стойке “смирно”. Вот только… – и Томас на миг умолк, привлекая мое внимание, – одна из сумок оказалась приоткрытой. И с содержимым этой сумки тоже не все было в порядке.

Я вспомнил, что именно обнаружил в той сумке. Одежда – поношенная, практически до дыр, пистолет, парик… О чем же Томас толкует?

– Если бы у тебя был пистолет, а ты ехал верхом, то положил бы пистолет в такое место, откуда его в случае необходимости можно быстро вытащить. Так куда именно ты положил бы пистолет?

– В карман… Или… – теперь я понял, к чему клонит Томас, – в сумку, на самый верх. А у графа пистолет хранился под одеждой. Не очень-то предусмотрительно.

– Вот именно, – сказал Томас, – и одежда, лежавшая сверху, была сложена более небрежно, чем та, что лежала снизу, или одежда в другой сумке. И ты наверняка заметил, что в другой сумке оружие лежало сверху, что вполне разумно, если владелец этого оружия – военный. Иными словами, я полагаю, что в комнате графа успел побывать кто-то, перерывший его вещи так же, как и мы. Однако этого человека что-то спугнуло, и в спешке он сложил вещи иначе, чем их уложил граф. Наш любитель совать нос в чужие вещи чего-то испугался. – Усевшись на кровать, Томас уставился перед собой. – И главный вопрос: кто же эта любопытная ищейка? И не он ли прикончил самого графа?

Довольно долго мы просидели молча. Я посмотрел на список. Да, вначале мы продвинулись вперед, но сейчас вернулись к нашему основному вопросу: кто вероятнее других может быть под подозрением?

– Если исключить хозяина и женщин, то остается лишь трое.

– Вообще-то двое.

– Почему?

И Томас пустился в объяснения:

– Помнишь, я попросил тебя взглянуть на ноги священника и плотника? До того, как вы вышли и перенесли тело графа – верно? И по твоим словам, с башмаков плотника натекла лужа, а вот вокруг обуви священника было сухо. Что из этого следует?

– Что незадолго до этого плотник выходил на улицу, – догадался я.

– Поэтому лишь плотник и словоохотливый Альберт из конюшни могли… – Томаса прервал стук в дверь. – Войдите!

На пороге появилась Мария. Она робко улыбнулась и проговорила:

– Хозяин кланяется и велел спросить, не помогут ли профессор и его ассистент… – девушка быстро взглянула на меня, – Альберту перенести графа в кузницу. Там уже натопили.

Поблагодарив, Томас сказал, что мы скоро спустимся. Мария прикрыла дверь, и мы услышали, как она сбежала вниз по лестнице.

– Ну что ж, послушаем, что расскажет Альберт, – проговорил Томас, натягивая сапоги.

Глава 8

Альберт ждал нас возле каретного сарая. Не проронив ни слова, он отпер ворота и вошел внутрь. Тело графа было таким же, каким мы оставили его – без камзола, жилета и парика, но казался он еще более мертвым, чем вчера, – если, конечно, подобное возможно. Тело будто съежилось, а кожа блестела и напоминала мрамор. От близкого присутствия смерти мне вновь стало не по себе, словно кто-то схватил меня холодной рукой за горло. Я надеялся, что Томас разрешит мне не присутствовать на вскрытии.

Альберт ухватил покойника под руки и мотнул головой в сторону его ног, будто говоря: “Бери”. Мы приподняли тело, которое, к моему удивлению, оказалось легче, чем в прошлый раз.

– У графа была одна лошадь или несколько? – спросил Томас.

В ответ послышалось лишь похрюкивание, которое, однако, можно было растолковать как “одна”.

– Много багажа?

Ответа не последовало. Мы вышли на улицу. По натоптанной тропинке скользили ноги, поэтому пришлось приложить все старания, чтобы не упасть и не уронить нашу благородную ношу.

Дверь в кузницу была приоткрыта, и Томас толкнул ее плечом. Там было прохладно, но в очаге жарко горел огонь.

По площади здесь было семь-восемь локтей в длину и ширину, но из-за множества инструментов кузница казалась меньше. Вокруг очага висели всевозможные клещи, кувалды и молотки, напильники, шила и прочие приспособления. Прямо посреди кузницы на полу находилась большая наковальня, а возле нее – двое козел с положенными сверху досками, на которые мы положили графа. Рядом с очагом был верстак и шкаф со столярными инструментами, а в углу составлены неоструганные доски различной длины и толщины. На верстаке стоял длинный деревянный ящик, уже начавший приобретать форму.

– Вижу, ты уже начал делать гроб, – сказал Томас.

– Хозяин, – откликнулся Альберт. Он подложил в огонь дров и направился к выходу.

– Вон оно что! – удивился Томас и внимательно посмотрел на гроб. – Прекрасная работа! – оценил он. Ясно было, что наш маленький хозяин немного вырос в глазах профессора.

Томас зашагал вслед за Альбертом, а я на секунду оглянулся и, прикрыв дверь в кузницу, заспешил по снегу за профессором.

Снегопад опять прекратился, но над горизонтом по-прежнему висели темные тучи, отнимая всякую надежду на то, что мы сможем уехать. Морозный ветер обжигал кожу, хотя сейчас он был мягче, чем вчера. Томас прошел в конюшню следом за Альбертом, я семенил за ними.

В конюшне было тепло, приятно и знакомо пахло сеном, теплыми конскими телами и навозом. Я подошел к нашим лошадям, похлопал их по крупу и удостоверился, что им здесь неплохо. Обе верховые лошади вели себя спокойно и казались довольными. У вьючной лошади на боку краснела смазанная жиром мозоль. Лошадь еще не оправилась от вчерашней дороги, и глаза у нее по-прежнему были тусклыми. Для тепла поверх попон все лошади были укрыты пустыми мешками. Возможно, людей Альберт недолюбливал, зато в лошадях явно души не чаял.

Остановившись на пороге, Томас внимательно осмотрел различные инструменты, составленные в ряд вдоль стены, взял в руки деревянные грабли и, приоткрыв дверь, принялся рассматривать их на свету. Я взглянул на Альберта: повернувшись лицом к Томасу, тот чистил скребницей большого жеребца. В падавшем из окна свете лицо его оказалось в тени, так что вместо глаз я видел лишь темные круги, а под ними – выпирающие щеки и торчащую бороду. На голове у конюха была вязаная шапка, однако она не закрывала пятна возле глаза, которое я заметил вчера.

– Какое из них – графское? – Томас посмотрел на седла, развешанные вдоль дальней стены. Альберт мотнул головой, и Томас повернулся к ближайшему седлу: – Вот это?

Альберт не ответил – он был всецело поглощен чисткой жеребца. К моему изумлению, Томас принял его молчание за согласие и снял седло со стойки.

– Петтер, открой дверь.

Стоя возле приоткрытой двери, мы принялись рассматривать массивное седло. Оно сильно отличалось от тех, что были на наших лошадях, и тех, которыми пользовались у меня на родине. Это седло было больше, грубее и менее гибкое, словно внутри находился деревянный костяк.

– Венгерское, – сказал Томас и показал на высокие боковые и переднюю луки, а затем приподнял седло с одного края, – ленчик деревянный, но набивки больше, чем обычно. Если хочешь знать мое мнение, то перед нами нечто среднее между кавалеристским седлом и его английской разновидностью, хотя в этих вещах я не силен.

Он вновь подошел к стойке и снял два продолговатых футляра – один длиной с руку, а другой намного короче.

– Их прикрепляют к седлу, а внутри держат оружие – вспомни ружье и пистолет, – пояснил Томас. Он заглянул внутрь и с любопытством повертел в руках. Вернув вещи на место, мы прикрыли дверь. – Откуда ты родом, Альберт? – Томас стал прохаживаться по конюшне. Но Альберт был занят лошадью. – Ты ведь уже долго работаешь на этом постоялом дворе, верно? Вижу, ты прекрасный и аккуратный работник. Твоему хозяину, фон Хамборгу, повезло, что у него есть такой конюх. Догадываюсь, что помимо этого ты еще работаешь в лесу, чинишь повозки гостям, если потребуется, можешь и лошадей подковать. И гробы делаешь, если и такая необходимость возникает.

Альберт поднял голову.

– Ведь вряд ли хозяин на подобное способен? По-моему, его руки не привыкли к плотницкой и другой тяжелой работе… К тому же… – улыбнувшись, Томас посмотрел на брюки Альберта, – на твои штаны налипла стружка.

Альберт опустил голову и вернулся к работе. Однако мне показалось, что в густых усах его мелькнула улыбка.

– Готов поспорить, что ты провел здесь лет шесть-восемь. – Взяв соломинку, Томас начал ковырять ею в ухе.

– Одиннадцать, – пробормотал Альберт.

– Так долго! Ну надо же! Тогда полагаю, что ты лучше знаешь жизнь на этом постоялом дворе, чем даже сам хозяин. Знаешь гостей, помнишь, кто бывал здесь прежде, у кого характер покладистый и тому подобное.

Альберт продолжал работать – уверенно, спокойно и глядя лишь на лошадь.

– Что ты сказал: где ты жил, прежде чем оказался здесь?

Конюх перевел взгляд на Томаса, глаза блеснули, а губы сложились в подобие улыбки.

Томас отшутился:

– Ладно-ладно, попытка – не пытка.

– Во Фредерикии.

Профессор уже было отвернулся, отчаявшись разузнать что-либо, поэтому, услышав ответ, порядком удивился.

– Значит, твои родители живут во Фредерикии?

Лицо Альберта помрачнело, и я подумал, что улыбка и блеск в глазах мне лишь привиделись. Это лицо с улыбкой незнакомо.

– Уходите! – проговорил он хрипло, но отчетливо, так что сомневаться не приходилось.

Томас кивнул и направился к двери.

– Спасибо за лошадей – конюх ты отменный, – сказал он и скрылся за дверью. Я поспешил следом.

Глава 9

Когда мы вышли во двор, я задал наконец два мучивших меня вопроса. К сожалению, Томас не смог ответить ни на один из них. Первый был самым важным:

– Мы скоро пойдем завтракать?

Томас рассмеялся:

– По времени впору и пообедать. Таким лежебокам, как ты, о завтраке остается лишь мечтать. Остальные уже давно позавтракали – и я тоже. Но давай спросим у Марии – возможно, у нее найдется что-нибудь для тебя.

Второй вопрос был менее важным:

– Зачем Альберт соврал нам, что гроб сделал хозяин?

Томас ответил не сразу – остановившись у крыльца, он посмотрел в сторону конюшни.

– Не знаю, – признался он, – наш конюх не просто молчун. В нем есть что-то загадочное, хочет он того или нет. Непростой человек.

Мы вошли внутрь и сняли плащи и шляпы. Сидя на своем привычном месте в углу, священник склонился над Святым Писанием. Рядом сидел плотник: возможно, ему хотелось немного поговорить, но надежды его явно не увенчались успехом. Когда мы вошли, он обрадовался, передвинул кружку пива и подвинулся сам, освобождая место для нас. Томас уселся там, а я устроился возле пастора, откуда была видна кухня.

– Как погодка? Не лучше? Скоро можно будет ехать? – Плотник кивнул головой в окно.

Томас покачал головой:

– Снегопад закончился, но небо темное и в лесу намело такие сугробы, что лошадям не пройти. Придется нам набраться терпения и подождать, когда сугробы немного осядут.

– Но на это уйдет несколько дней, а может, и недель! – Грубое одутловатое лицо плотника вновь сделалось таким же угрюмым, каким было, когда мы вошли. Схватив кружку, он допил пиво и махнул Марии, чтобы та налила еще.

Когда девушка принесла пиво, Томас сказал, что нам хотелось бы перекусить, и спросил, не принесет ли она хлеба, а священник оторвался от чтения и кивнул.

– Да, – сказал он, – как ни странно, в такую погоду всегда мучает голод. Бездействие и ожидание истощают силы.

Мария улыбнулась:

– Сейчас подам всем обед.

На столе появились хлеб, сыр, ветчина и масло. По распоряжению Томаса я сбегал в нашу комнату и принес кофемолку и кофейные зерна, Мария исполнила все указания профессора, и вскоре на столе перед ним стоял кувшин с ароматным кофе, от запаха которого священник с плотником наморщили носы.

– Я слышал, что это новомодное зелье так ударяет в голову, что недолго и свихнуться, – сказал плотник.

Томас налил кофе себе и мне.

– По утрам от этого напитка у меня проясняются мысли, – ответил он, – и, по-моему, чокнутым я не стал – не более, чем прежде. Впрочем, мои любезные сотрапезники, вам виднее.

Атмосфера за столом воцарилась веселая. Мы принялись за еду, а Мария поглядывала на нас из кухни. Набравшись смелости, я спросил:

– Не хочешь присоединиться?

– Да, иди сюда, девочка моя! – воскликнул плотник, похлопав по лавке рядом с собой.

Мария, похоже, обрадовалась приглашению. Взяв кружку, от которой шел пар, девушка подошла к лавке с той стороны, где сидел Томас, так что им с плотником пришлось подвинуться, и уселась напротив меня. Плотник поглядел на нее исподлобья, но ничего не сказал. Я отвел взгляд и посмотрел на стену, на деревянную обшивку. Красивая обшивка. Я вдруг вспомнил: что это за странный покачивающийся прибор на стене. Пару месяцев назад Томас показывал мне рисунок такого прибора – он назвал его хромометром или вроде того. Профессор заказал эту штуковину из Голландии, где она называется “glocke”. Он утверждал, что она может измерять время. Мария намазывала маслом кусок хлеба. Волосы она забрала на затылке тоненькой лентой.

– А чем вы, любезнейший, зарабатываете на кусок хлеба? – спросил Томас, прожевав.

Плотник оторвал взгляд от кружки с пивом, быстро взглянул на священника, а затем – на Томаса.

– Я… Я мастерю всякое. Плотник я.

– Дома, мебель или кареты? Или что-то другое?

– Хм… дома.

– Значит, нашли работу и направляетесь на новое место? – заинтересовался Томас.

– Э-хм… Ну да. В Колдинг. Говорят, там требуются рабочие руки.

– Значит, и инструменты захватили?

– Да. То есть нет… Кое-какие. – Плотник неуверенно усмехнулся, обнажив крупные зубы.

Томас задумчиво почесал щеку.

– Я слышал, что старую древесину следует на неделю поместить в смесь соленой воды и вытяжки из лютика, а потом на зиму положить в темное место и дождаться, пока древесина высохнет. Тогда якобы древесина станет как новая. Одного не понимаю: почему место должно быть именно темным?

Плотник потер грубой лапищей щетинистый подбородок.

– Ну, это, вроде как, чтобы дерево сохло помедленней… – объяснил он и усмехнулся.

Кивнув, Томас намазал маслом ломоть хлеба и аккуратно положил на него сыр и ветчину.

– Вон оно что. Ну конечно же!

Откусив кусок, Томас на секунду умолк.

– А что за свет вы видели сегодня ночью возле сарая?

Плотник в замешательстве оглядел собеседников. По-моему, ему явно хотелось поговорить о чем-нибудь другом.

– Выживьтевугловойкомн-те?

– Чего-о? – Все вопросительно уставились на Томаса, а тот прожевал наконец и повторил вопрос:

– Я спросил – разве вы живете в угловой комнате?

– Нет, моя комната в середине коридора, – ответил плотник, не понимая, к чему ведет Томас. Тот безмятежно дожевал кусок и вытер рот большим платком.

– Как же вы тогда увидели свет возле сарая? Плотник совсем растерялся и принялся жадно глотать пиво, так что кадык у него заходил ходуном. Потом, искоса глядя на Томаса, он ответил:

– Я… Я спустился сюда… Кое-что забыл…

Я посмотрел на Томаса, но ответ, похоже, устроил его, хотя сам я не сомневался – плотник лжет.

– Нужно было проверить, хорошо ли заперты двери сарая, – добавила Мария, – ходят слухи, что в округе опять появились волки. Не дело это, чтобы покойного графа сожрал какой-нибудь паршивый волк.

– Да уж, прискорбно, что граф умер в самом расцвете лет, – сказал Томас.

– Кого хочет – милует Всевышний, а кого хочет – ожесточает! – откликнулся пастор Якоб. – Послание святого апостола Павла к Римлянам.

Мария внимательно посмотрела на священника. Я видел, что она обдумывает услышанное.

– Это значит, – спросила девушка, – что Всевышний решает, кому умереть, а кому – жить дальше?

– Господь сказал: Иакова я возлюбил, а Исава возненавидел, – ответил священник.

Меж бровями у девушки пролегла чуть заметная морщинка. Она посмотрела на пастора, будто заподозрив, что тот издевается над ней.

Томас пустился в объяснения:

– Иначе говоря, Господь решает, кого любит и кого ненавидит, и тем самым определяет, кто будет жить дальше, а кто должен умереть. – Он повернулся к священнику и продолжал: – По воле Божьей много лет прошло с тех пор, как я изучал теологию, однако если память не изменяет мне, то Всевышний произнес эти слова, когда Иаков и Исав еще лежали в материнской утробе и даже не родились.

Священник согласно кивнул.

– Вот только правильно ли это – судить нерожденного ребенка? Возможно, из него вырос бы один из самых верных слуг Божьих, а его заранее обрекают на ненависть.

Священник взглянул на Томаса, и в глазах его сверкнула ярость.

– Кто ты такой, человек, что осмеливаешься противиться Господу? Могущество Всевышнего безгранично. Он беспощаден к тем, что отрекается от Него и сомневается в справедливости суда Его. Никто, НИКТО не должен сомневаться в любви Божьей! – И, умолкнув после этой вспышки, священник вновь углубился в Библию. Остальные молчали. Внезапно Мария спросила:

– Сколько стоит такая прекрасная книга?

Пастор не сразу понял, что она обращается к нему. Он поднял взгляд и посмотрел на Марию, которая с любопытством разглядывала книгу, поигрывая ножом.

– Такие прекрасные украшения! – Девушка показала ножом на изящные деревянные наугольники наверху и внизу переплета. – Должно быть, дорогие!

Плотник повернулся к Томасу – похоже, ему хотелось сменить тему разговора.

– Как я погляжу, вы господин ученый. Где вы учились?

Священник не сводил своих серых глаз с Марии. Его немигающий взгляд был полон какой-то притягательной силы. Отхлебывая из кружки, Мария переводила глаза со священника на книгу в его бледных руках. Наконец он улыбнулся, обнажив желтые зубы. Он любовно погладил переплет книги, проведя пальцами по изящно украшенному переплету. Я наклонился ближе, желая рассмотреть Библию. Темный деревянный переплет с теплым красноватым оттенком и искусно вырезанной фигурой Христа на деревянном клипеусе[7]. Подобно судье, Сын Божий восседал на небосклоне, а сверху над небесным сводом парили два ангела – один с арфой, а другой – с трубой. Слева внизу виднелась фигура архангела Гавриила, а справа Князь Тьмы командовал полчищами маленьких чертей, которые тащили грешников в ад. На самом верху, в рамке, было написано одно-единственное слово: “Biblia”, а внизу я рассмотрел сделанную маленькими буковками надпись: “Die Bcher der ganz Heiligen Schrift[8]. Мои познания в немецком позволили мне перевести надпись так: “Книги совсем Священного Писания”. Корешок книги тоже был деревянным. Очевидно, что книга была дорогой, искусно изготовленной и тяжелой. Такой предмет уместнее смотрелся бы в руках аристократа, а не обычного священника.

Я поднял голову: Томас подробно рассказывал о преподавании в университете, а плотник, похоже, уже пожалел, что так неудачно сменил тему разговора. Во всяком случае, пивная кружка явно занимала его больше, чем рассказ Томаса.

– В этой книге заключено Слово Божье, которое нельзя измерить деньгами.

– Но если я… – Мария на миг умолкла и задумалась, – если я, увидев и услышав так много, решу изучать Священное Писание – подобное тому, что сейчас у господина священника, сколько мне придется потратить?

– Эта священная книга досталась мне в наследство от моего отца, который, в свою очередь, унаследовал ее от своего батюшки. Этой книгой в нашей семье владело пять поколений. Ценность ее не измерить деньгами, – священник любезно улыбнулся, – но двадцати риксдалеров будет достаточно, чтобы купить другой прекрасный экземпляр Священного Писания.

– А если мне хочется именно такой? – упрямо повторила Мария, указав на книгу. – Слово Божье стоит больше двадцати риксдалеров.

Священник взглянул на меня, затем на Марию и печально вздохнул:

– Библию можно купить и за пятьдесят риксдалеров, и за сотню, и за две сотни.

Я решил, что подобная книга обойдется по меньшей мере в тысячу риксдалеров, но я прекрасно понимал священника: даже доживи Мария до ста лет – она никогда не сможет купить книгу, подобную этой.

Однако Марию, похоже, такой ответ устроил.

С порога послышался шум, и мы обернулись. Альберт поставил на пол короб с дровами, поднял с пола упавшее полено, положил его в короб и, не глядя на нас, понес дрова к очагу Он собрался было открыть крышку короба, когда кто-то вдруг протянул снизу грязную руку и помог ему Он пробормотал в ответ слова благодарности и высыпал дрова. Мария поднялась с лавки и сказала ему, что обед готов, но Альберт сердито покачал головой и скрылся за дверью.

– Господи Иисусе, – Мария удивленно смотрела ему вслед, – и сейчас не хочет есть, а ведь он такой огромный!

– Он мало ест днем? – спросил Томас.

– Точно не знаю – он часто берет еду с собой, но я заметила, что сегодня на завтрак он не ел кашу, а это на него не похоже! Обычно этот обжора за день съедает пол-лошади! – сердито проговорила девушка, но в ее голосе мне послышалось беспокойство.

– Вы помолвлены? – к моему собственному ужасу, этот вопрос задал я сам.

Мария рассмеялась.

– С этим олухом Царя Небесного?! Нет-нет-нет! – Она подмигнула мне. – Мария совершенно свободна и ждет достойного избранника с честными намерениями.

Томас тихо засмеялся, а я почувствовал, как краска бросилась мне в лицо, и принялся быстрее намазывать бутерброд.

– Не следует Марии упоминать имя Христа всуе, – строго посмотрел на девушку священник Яков.

Мария бросила на него лукавый взгляд:

– Когда я сказала про олуха Царя Небесного? Но господин пастор же понял, что речь об Альберте?

– Мария произнесла имя Сына Божьего неподобающим и кощунственным образом, – терпеливо объяснил священник. – Всевышний сказал Моисею: “Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно!” Эту заповедь должны соблюдать все дети Божьи – и ты тоже, Мария.

Мария встала и прошла на кухню, где принялась за работу, но внимательно слушала священника, как и все мы. Священник же продолжал говорить:

– Моисей взошел на гору Синай, где ему явился Господь, который дал ему каменные скрижали с начертанными на них заповедями и велел научить народ тому, что написано в них. Это Его Слово, и если мы последуем ему, то Господь примет нас к себе в тот день, когда все мы предстанем пред великим судьей.

– А день этот уже близок! – тихо донеслось с порога.

Мы удивленно обернулись: на пороге стоял неизвестно когда появившийся маленький трактирщик. Он медленно приблизился к столу, прикрываясь, будто щитом, какой-то черной книгой.

– Я уже долго изучаю центурии великого Мишеля де Нострдама, – волнуясь, проговорил он, – чтобы тьма, которая наступит в будущем, не поглотила меня. Я хочу знать, что принесет мне грядущий год, грядущее столетие, хочу предвидеть добро и зло. Хочу подготовиться. – Он сглотнул слюну и замолчал, подыскивая слова.

Неодобрительно посмотрев на трактирщика и книгу, священник хотел было сказать что-то, но хозяин предостерегающе взмахнул рукой.

– Нет, пастор Якоб, не перебивайте меня! Мои слова предназначены и для ваших ушей тоже. Вы знаете Писание и знаете, что когда-то на землю пришел Сын Божий и возвестил, что наступит Царствие Небесное. Ученые мужи спорили о том, когда это произойдет, и сам я изучал труды святого Евсевия Кесарийского и других, писавших об этом. Нигде я не мог отыскать точного ответа, нигде пока не наткнулся на эти старые записи великого провидца, который предсказал почти все. И теперь… теперь я знаю… – Он вновь умолк и растерянно осмотрелся, пока его взгляд не остановился на окне. В глазах хозяина засветился ужас, словно из-за стекла на него смотрело само Зло. Я в страхе повернулся и тоже выглянул в окно, но ничего не увидел – лишь белый снег и застилавшие небо облака, от которых день становился серым и безрадостным. Казалось, будто солнце обессилело и сдалось на милость туч. – … теперь я знаю, что произойдет это сейчас. Сейчас. Время пришло… – Прошептав это, фон Хамборк бессильно опустился на лавку возле тучной фигуры Томаса Буберга. Сейчас он выглядел еще меньше и тщедушнее.

Воцарилась тишина.

Внезапно я вздрогнул: в трактире раздался громкий пронзительный звон, похожий на звон церковного колокола. Казалось, звон заполнил всю мою голову и она вот-вот разлетится на куски. Стены затряслись, а звук наконец медленно стих. Судный день пробил!

Я замер от ужаса и уставился на часы на стене – именно оттуда шел этот звук. Однако ничего больше не происходило. Часы ударили лишь один раз и умолкли. Теперь до меня доносилось лишь тихое ровное тиканье. Похоже, остальные вообще ничего не заметили, и я попытался успокоиться и посмотрел на Томаса.

Казалось, тот был полностью погружен в собственные мысли, но переводил взгляд из-под полуопущенных век с плотника на священника. Пастор Якоб с явным недоверием посмотрел на трактирщика, вновь открыл Писание и углубился в чтение. На плотника речь фон Хамборка произвела сильнейшее впечатление: он стал бледен, будто выстиранная простыня, и в ужасе вглядывался в книгу, что была в руках у трактирщика. По его массивному лбу потекли струйки пота.

– Почему вы в этом так уверены, фон Хамборк? – повернувшись к трактирщику, спросил Томас с такой добротой, будто обращался к ребенку.

Фон Хамборк медленно открыл книгу, дрожащими руками достал оттуда лист бумаги и проговорил:

– Вот что написано в седьмом катрене одиннадцатой центурии.

  • Зловещий змей предаст готическое время,
  • Пселлов д’Амант навеет стужу,
  • До марта все, обуянные паникой, умрут,
  • Ты четкам свой вопрос задай – они дадут ответ.

Фон Хамборк захлопнул книгу и прикрыл глаза, ожидая, что мы скажем на это.

– Селлов Дамант? Это еще что такое? – спросил Томас.

– В трактате Михаила Пселла “О демонах” написано, что именем д’Амант называют демона. Само слово “демон” Нострдам не использовал, опасаясь, что Церковь обвинит его в колдовстве.

– Я слышал про этого Нострадамуса, – заявил священник с неприкрытой издевкой в голосе, – он утверждал, что придет день, когда человек ступит на луну! Неслыханная глупость! – Пастор тихо рассмеялся, хотя глаза его смотрели серьезно. – Кто поверит подобному глупцу? Но хуже всего другое: он полагал, что разгадал замысел Творца. Он думал, что предвидит события дня грядущего! – От негодования голос у священника сорвался, и тот умолк и перевел дыхание, оглядывая горящим взглядом скрюченную фигуру трактирщика. – Никто, НИКТО, кроме Господа нашего, не знает, что принесет нам завтрашний день!

Томас внимательно выслушал тираду священника, но, очевидно, его она испугала меньше, чем всех остальных.

– Я знаю, что этот Нострадамус предсказал великий пожар в Лондоне в шестьдесят шестом. И свержение и казнь короля Карла Первого в тысяча шестьсот сорок девятом. – Томас взглянул на трактирщика, и тот благодарно кивнул – с этой стороны поддержки он явно не ждал. – Но я не понимаю, – продолжал Томас, – как из той центурии, которую вы зачитали, понять, что скоро грядет Судный день. Разве пророчества Нострадамуса не относятся ко времени, которое наступит через несколько сот лет?

Фон Хамборк собрался было ответить, когда раздался громкий крик:

– ХЕРБЕРТ! Херберт, ты нужен мне! Куда ты подевался?

Женщина, которую вчера мы обнаружили без сознания и уложили в постель, теперь стояла на пороге, одетая в ночную сорочку, камисоль и ночной чепец. Она была живее всех живых и смотрела на мужа еще более сердито, чем прежде священник. Когда она обвела взглядом сидевших за столом, то даже пастор Якоб отвел глаза.

– Вам лучше? – Встав с лавки и любезно улыбнувшись, Томас подошел к госпоже Хамборк.

– Это вы меня обследовали? Херберт рассказывал о вас. – Голос у нее оказался резким. Она внимательно с головы до ног оглядела грузную фигуру профессора, и тот, видимо, показался ей человеком достойным.

– Профессор Томас Буберг к вашим услугам. – Томас поклонился и поцеловал любезно протянутую ему руку. – Я имел честь оказать вам помощь, когда вы почувствовали недомогание, и прописал вам покой и отдых. Как я вижу, вы последовали моим указаниям. Надо сказать, вы выглядите намного лучше, но если позволите, то я хотел бы притронуться к вашему лбу. Окажите любезность, присядьте. – Томас довел женщину до лавки и усадил возле мужа, после чего торжественно поднял ее руку и пощупал пульс, рассеянно глядя в окно.

Его губы шевелились, будто он обсуждал диагноз сам с собой. Затем он потрогал ее лоб, потом тыльной стороной руки притронулся к щекам, заглянул ей в глаза, оттянув нижнее веко, изучил оттенок глазного яблока и наконец попросил высунуть язык, чтобы посмотреть, какого цвета налет на языке.

– Рекомендую лечь в постель до ужина, овощи с хлебом на ужин, никакой говядины, можно курицу или рыбу, – а потом поменьше находиться в одиночестве. Потрясение, которому вы подверглись вчера, не следует прятать в себе – нужно переживать его, находясь среди других людей. Иначе может возникнуть склонность к запорам и всяческим иным недомоганиям.

Господин и госпожа Хамборк внимали каждому слову профессора, и я почувствовал гордость и стыд. Гордость оттого, что мой учитель знает и умеет так много, и смущение, оттого, что он играет подобным образом на доверии окружающих. Однако я также знал, что Томас никогда не станет смеяться над теми, чьими чувствами он подобным образом манипулирует. А вечером, когда мы вспоминали всё произошедшее за ужином, он сказал мне:

– Я поступаю так, только если другого выхода нет, и никогда – веселья ради или чтобы потешить собственное самолюбие.

Трактирщик взял супругу под руку, и они собрались уходить. Томас поклонился им и сказал:

– Мне и самому пора немного отдохнуть. Дамы… – он посмотрел в сторону кухни, – и господа, с вашего позволения. Пойдем, Петтер! – С этими словами он направился к двери, а я зашагал следом. Священник тоже засобирался.

Проходя мимо очага, я посмотрел вниз, где возле короба с дровами сидела нищенка. Голова ее была опущена, испачканную руку она положила на колени, а из-под капюшона выглядывал черный от копоти нос и часть щеки.

Глава 10

– Когда-то давно в пустыне, возле реки, появилась небольшая деревушка, – проговорил вдруг сзади Томас. За окном сгущались сумерки, и в грязном оконном стекле я видел его отражение. Профессор одолжил у Марии пилу для разделки мяса и теперь держал ее в руках. – Деревушка была бедной, но из прекрасной речной глины жители изготавливали отличные глиняные горшки. Несколько раз в год деревенские отправлялись в город, где меняли горшки на еду и предметы первой необходимости. – Его голос не мог полностью заглушить скрежета пилы о реберные кости графа, которые постепенно раздвигались. Рассказ Томаса помог мне справиться с тошнотой, и я остался в кузнице. – Но река одной рукой давала, другой – отнимала. Один раз в год, а порой и чаще, она выходила из берегов, и тогда вода смывала вылепленные на продажу горшки. Иногда река разрушала и дома, а несколько раз унесла пару человеческих жизней, и лишь потом успокоилась и вернулась в свое русло. Жители деревни привыкли к прихотям реки. Им и в голову не приходило, что можно придумать способ, как избежать ущерба.

Томас вытер пилу о простыню, на которой лежало тело и которая теперь насквозь пропиталась липкой кровью. Томас взял у хозяина два лучших фонаря и повесил их под потолком. Фонари слегка раскачивались, и казалось, будто по кузнице гуляет ветер. Его порывы все усиливались, тени плясали, и в этот странный момент даже граф выглядел ожившим.

– В один год река особенно разбушевалась и выходила из берегов много раз, так что горшков у жителей не осталось и на продажу везти было нечего. Тогда один из городских старейшин поднялся и сказал, что нужно что-то делать – иначе вскоре погреба опустеют и есть им будет нечего.

В окне отражалось, как Томас ухватился за нижние ребра графа, и в животе у меня все сжалось, будто он схватил мои собственные кости.

Томас взглянул на меня и принялся за следующее ребро.

– Итак, слово взял старейшина, который сказал, что сейчас, когда горшков не осталось, нужно придумать какой-нибудь иной выход, догадаться, что имеется в деревне такого, что можно обменять на еду. Проговорив это, он сел на свое место. Много дней жители ломали над этим голову, но ничего дельного не придумали. И вот как-то раз, – продолжал Томас, – один ребенок отправился к реке поиграть. Он взял с собой горшок с выбитым дном и сделал из него нечто вроде плотники, а сверху построил крошечный домик. Это увидел один человек, который рассказал о выдумке старейшинам. Такая идея им понравилась, и жители принялись лепить высокие горшки без дна. Потом их сложили рядом, вплотную, а сверху выстроили дома. Прошло время, и река вновь вышла из берегов и затопила город – но на этот раз вода лишь заполнила горшки, так что все остальное уцелело. С того момента старейшины постановили, что когда они столкнутся с проблемами в следующий раз, то будут искать решение сразу и постараются не доводить до крайности.

С левой стороны из окровавленной, ободранной груди графа торчали ребра, похожие на шпангоуты корабля. Одно из ребер выпало и валялось на полу. Я отвернулся от окна. Томас пододвинул ногой большой, полный опилок таз так, чтобы кровью не заливало пол.

– Смотри, – сказал он, склонившись над телом и указывая скальпелем, которым недавно рассек грудь покойного, – плевральная оболочка проткнута, причем насквозь, следовательно, та небольшая ранка, которую мы заметили на груди, сквозная и затрагивает пульмо, то есть легкое. – Томас оттянул срезанную кожу и показал мне рану изнутри. Крошечная дырочка, не намного больше укола, будто кожу прокололи штопальной иглой. – Нам надо вынуть эту часть легкого и посмотреть, поражен ли орган насквозь. Сомневаюсь, что подобный укол оказался смертельным – вряд ли, однако если… – и Томас внимательно посмотрел на место прокола – …хм… если орудие прошло насквозь вот так… – он указал пальцем на грудь, – то оно могло поразить сердечную мышцу, а такая рана смертельна. Тогда кровь перестает циркулировать по телу, а вместо этого выливается из раны и попадает в абдомен. – Томас показал на брюшную полость, откуда вынул желудок, кишки и почки – теперь они лежали на простыне возле побелевших ног покойника. На дне брюшины виднелось целое море запекшейся крови.

Томас осторожно вырезал большое легкое и попросил мне помочь оттянуть его в сторону, так чтобы можно было взглянуть на легкое изнутри. Отыскать след от укола в полутемной кузнице оказалось непросто, спина у меня заболела, и я выпрямился, но Томас вдруг вскрикнул, и я вновь склонился над легким. Томас показал на маленькое темное пятнышко и довольно присвистнул.

– Вот где орудие вышло. Я почти уверен. – И он наклонился над сердцем.

Внезапно я догадался, что он рассказывал про деревеньку в пустыне и пытался отыскать ранку от укола для того, чтобы отвлечь меня от отвратительного зрелища, какое являл собой вскрытый труп, он хотел, чтобы я позабыл о сладковатом запахе крови и меня перестало тошнить. Усмехнувшись, Томас выпрямился. На губах у него появилась торжествующая улыбка: ответ на свой вопрос он получил. Графа ранили в грудь, и орудие пронзило сердце.

Я махнул рукой туда, где на стене висели инструменты для обработки дерева:

– А могли его ударить шилом?

– Сейчас проверим. – Томас взял шило и поднес острие к сердцу графа.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Известный профессиональный астролог Василиса Володина представляет персональный гороскоп для каждого...
Звонок в четыре утра не предвещает ничего хорошего. Особенно если на дворе 1946 год, вы психиатр, а ...
Хармонтская Зона Посещения. 2020-е годы.Владелец корпорации «Монлабс» Дюмон обуреваем идеей создания...
Любовная история, которая словно заново покорила мир благодаря популярному сериалу «Великолепный век...
В книге описан жизненный путь основоположника современного Футбольного клуба «Локомотив» Юрия Сёмина...
Расширяя свои владения, покоряя все новые звезды, человечество разделилось на соперничающие фракции....