Книга Тьмы (сборник) Олди Генри

— Ночью через перевал? Уж лучше сразу вниз головой…

— Как раз водители пускай спят. Как только развиднеется…

— Заткнитесь оба! Надо думать, как остаться. Спалить их можно? Слить солярку…

— …иди, зажигай! Спалил один такой…

— …а не драпать в первую же…

— …Дорога закроется!

— Не паникуй. Не паникуй! Есть шансы, есть, что…

Теперь они удалялись, продолжая говорить. Руслан перестал разбирать слова.

Его все еще трясло — он не мог понять, от холода или предчувствия. Где-то снова хлопнула дверь, прошел по коридору кто-то тяжелый, сонный. Руслан выбрался из комнаты-склада и пошел, ведя рукой по стене, — ему вдруг захотелось оказаться рядом с людьми.

В четверть накала горели лампы под потолком. За дверью женского санузла светилось ярко, весело. Щелкнула ручка, на линолеум упала полоска света. В коридор вышла девочка лет двенадцати, в домашнем махровом халате поверх пижамы. Руслан остановился — его поразил этот халат посреди казенной обстановки.

— Ты чего? — спросила она с опаской.

— Ничего. — Он отступил, чтобы ее не пугать. — Просто иду.

— У тебя губы синие, — сказала она, присмотревшись. — Ты замерз?

— Нет.

— У меня брат похож на тебя. — Она потерла нос указательным пальцем. — Был. Или есть. В карантине. У него губы синие, когда он мерзнет.

— Я уже согрелся, — соврал Руслан.

— Холодно. — Она поежилась. — Идем к нам в комнату. Там тепло.

— Нельзя, — пробормотал он.

— Почему? Идем…

И она уверенно пошла по коридору, а он, поколебавшись, последовал за ней. Она была очень наивна для своих лет. Совершенно домашняя, какая-то нездешняя девочка. Глупая. А может, немножко святая. Надо быть святой, чтобы разгуливать вот так спокойно по этому корпусу, где существует Джек.

Руслан вдруг подумал, что огромное мужество заключается в этом ее халате, и пижаме, и готовности быть такой, как обычно, посреди сиротского быта, куда ее ни с того ни с сего забросила судьба. Посреди того, что творится с человечеством. Быть собой в спокойной уверенности, что если мир можно обустроить в отдельно взятой комнате — то и в глобальных масштабах все как-нибудь образуется.

— Только тихо. Все спят.

Она уверенно пригласила его внутрь. Как дома, наверное, позвала бы к себе в комнату — посмотреть книжки, или альбомы, или еще что-то. Руслан вошел, не смея отказаться. Комната была типовая, такая же, как у парней, и на пяти кроватях спали, натянув одеяла до ушей, неразличимые в темноте девчонки. Шестая койка пустовала.

Здесь было тепло, даже душно. Гораздо теплее, чем в коридоре, и несравнимо теплее, чем в комнате-складе. Щели в раме были забиты тряпками и заклеены газетными полосками.

Девочка указала ему на стул. Руслан сел, зажав холодные ладони между коленей. Девочка опустилась на кровать, и сетка скрипнула.

— Что-то случилось? — спросила она еле слышно.

Он подумал. Потом кивнул:

— Мы, наверное, уедем отсюда.

— Мы же только приехали!

— Кажется… — Он заколебался, на этот раз не желая пугать ее. — Кажется, кто-то из старших видел… здесь, за перевалом…

Он замолчал.

— Кого? — Она явно не хотела сама додумывать худшее.

— Мертвяков, — признался Руслан.

— Не может быть! — Она судорожно сжала край одеяла. — Здесь же никого не было… Только здоровые…

— Значит, кто-то был. Или пришел. Или приехал. Короче, их видели. А поскольку перевал вот-вот закроется, то…

Она поднесла ладонь к губам. Кто-то из спящих застонал и повернулся во сне.

— Но мы успеем, — сказал он, чтобы ее успокоить.

— Мы попадем в карантин, — ответила она безнадежно.

— Не обязательно. Но если мы останемся здесь — то наверняка попадем в карантин, само это место станет карантином, да и вообще…

— Я бы ни за что не осталась здесь с мертвяками. — Ее передернуло.

Корпус понемногу наполнялся звуками. Где-то текла вода в жестяной поддон. На кухне включилась газовая колонка. Все чаще хлопали двери.

— Как тебя зовут?

— Зоя.

— Ты поаккуратнее с парнями. Здесь есть такие, что…

— Я знаю, — сказала она просто. — Думаешь, я не разбираюсь в людях?

— Не разбираешься, — сказал он грустно.

Она упрямо помотала головой:

— Разбираюсь… Ты, например…

Она не успела закончить фразу. В коридоре чихнул и затрещал динамик.

— Подъем! — рявкнул бессонный злой голос. — Подъем, всем вставать! В программе произошли изменения, мы уезжаем!

В столовой всем выдали сухой паек — по пачке печенья, сырку и паре вареных яиц. Яйца, по-видимому, сварили еще вчера — они были холодными и тяжелыми, как булыжники.

Водители разогревали двигатели автобусов. Было еще темно, выхлопные хвосты сизо мотались в свете фонарей.

— В каждый автобус — по ящику воды! Сопровождающие групп, возьмите воду и стаканы!

Руслан зашел в свою комнату за рюкзаком и испытал моментальное удовольствие от того, что эта палата, эта кровать, залитая мочой, и эти соседи больше не будут портить ему жизнь. Ни Джеку, ни Пистону не было до него дела — они висели на подоконнике, высматривая что-то в медленно сереющем мраке.

— Я вроде видел, — неуверенно сказал Хрустик. Джек тяжело глянул на него. Хрустик проглотил язык.

— Если ветер с той стороны, то может лихорадку принести, — пробормотал Пистон. — По ветру.

— До ветру! — зло рявкнул Джек. — Кретины косорукие, не могли выжечь пару мертвяков…

— Может, их не пара, — сказал Пистон. — Мы не знаем. Может, их пара десятков. Там вроде старая турбаза, ну, что от нее осталось…

Джек плюнул на пол.

— Уматываем отсюда, — сказал сквозь зубы. — Полгода сидеть взаперти с мертвяками — на фиг.

Они вышли, не глядя на Руслана. Тот вздохнул с облегчением, поискал на полке фанерного шкафа свою вязаную шапку и не нашел. Беззвучно застонав, заглянул под кровати; шапка нашлась у дальней стены, ею, кажется, играли в волейбол, а больше ничего. Ничего страшного.

Он отряхнул шапку от пыли. Автобусы начали заунывно сигналить — Руслан не видел их, окно комнаты выходило на другую сторону. Сам собой погас свет — наверное, вырубили электричество по всему корпусу. В сереющем сумраке проступил лесок на склоне напротив и крыша генераторной — где-то там техник видел мертвяков.

Руслан бегом спустился по лестнице. Дверь туалета стояла распахнутой настежь. Руслан заскочил — на секунду.

Туалет был просторный, кабинки разделялись фанерными стенками. Между стенками и полом оставалось сантиметров двадцать пять, чуть больше — между стенками и потолком. Как только Руслан закрыл за собой задвижку кабинки — в туалет вбежали, топая, несколько человек.

Тусклый свет проникал из высоких окошек, забранных стеклоплиткой. Послышалось сдавленное хихиканье, дверь кабинки чуть дернулась, и в щель между дверцей и полом Руслан увидел две пары ног в знакомых ботинках.

— Джек! — рявкнул он. — Пошел вон!

Дверь кабинки дернулась снова. Джек заржал, на этот раз не прячась, и ботинки исчезли. Надсадно гудели автобусы, снаружи выкрикивал что-то мужской голос. Руслан толкнул дверь и, как в кошмарном сне, понял, что она не открывается.

— Придурки! Идиоты!

Ничего нельзя было придумать глупее, когда все так взвинчены и напряжены. Когда сигналят автобусы. Когда над всеми нависла тень лихорадки Эдгара. Впрочем, Джек всегда так поступает.

Чем они ее заперли? Руслан ударил кулаком, потом навалился на дверь всем телом. Кабинка затрещала. Дверь не поддавалась. Защелка уже отскочила бы… Что там, снаружи, как они ухитрились запереть?!

— Эй! Откройте! Сюда!

Сейчас вернутся и откроют, подумал Руслан. И будут мерзко ржать. Или придет комендант, злой до невозможности, и виноватым окажется Руслан. Задержатся из-за него минут на пятнадцать… Пока станут делать перекличку, пошлют кого-то искать…

— Сюда! Откройте! Придурки, откройте!

Он встал ногами на унитаз. Ухватился за верхний край перегородки, подтянулся, выглянул наружу. В туалете никого не было. Его рюкзак валялся под раковиной, полуоткрытый. В мутном зеркале напротив Руслан увидел себя: он был похож на куклу над ширмой. Он покосился вниз и увидел, что внешние ручки двери связаны чьим-то облезлым шарфом, судя по расцветке, девичьим. Дотянуться до него сверху не получалось.

Громоздкая зимняя куртка мешала пролезть между стенкой и потолком. Руслан спрыгнул с унитаза, наспех стянул куртку, прислушиваясь к отдаленному шуму. Автобусы вроде бы перестали сигналить.

Нацепив куртку на крючок, Руслан снова вскарабкался наверх. Перебросил ногу через перегородку. Щель под потолком показалась страшно узкой. Он поцарапал ухо, протискивая голову. Перевалился, неуклюже спрыгнул на пол. Вот дрянь, теперь надо вызволять куртку, надо развязывать затянутый узел… А шарф еще и мокрый…

Никто не шел за ним. Подождут, подумал Руслан. Он бросил дергать шарф, открыл рюкзак. Где-то тут был перочинный ножик. Где? Вот дрянь, завалился на самое дно…

Он выловил ножик, с трудом открыл, распорол коротким лезвием ткань. Отбросил шарф, превратившийся в тряпку, распахнул дверцу, сорвал с крючка свою куртку… Теперь придется оправдываться, что-то объяснять. Провались они все, пропади пропадом этот Джек!

Подхватив рюкзак, он выбежал в пустынный холл. Распахнул одну дверь и вторую.

Площадка перед корпусом была пуста. Четыре прямоугольника обозначали места, где провели ночь автобусы. Снег был истоптан, валялся брошенный мусор, но никого не было, и автобусов не было, только след огромных колес тянулся по дороге в горы. К перевалу.

Руслан охрип.

Они, конечно, не могли уехать далеко. Они же только что были здесь. Нужно время, чтобы один за другим вывести на трассу четыре большие машины… Они едут осторожно, на дороге снег…

Он кинулся бежать. Выскочил за поворот. Успел увидеть, как мелькнул в конце видимого участка трассы, поворачивая за каменную гряду, последний автобус. Метрах в трехстах.

— Стойте!

Так быстро он не бегал никогда в жизни. Визжал под подошвами снег. Автобусы скрылись, отпечатки их шин вели в никуда. Руслан бежал, задыхаясь, пока сильная боль в боку не заставила его остановиться.

Вот так скандал. Если они вернутся за ним с половины пути… Они же убьют его, они просто…

Они не вернутся.

Он отодвинул эту мысль, чтобы дать себе отдых. Дать время. Не сейчас; во всяком случае, гнаться за автобусом глупо.

Они не вернутся! Его отсутствия просто никто не заметил в суете отъезда. Спросили: все здесь? И Джек с Пистоном радостно ответили: все!

Но зачем? Им нравилось над ним издеваться. Но оставлять вот так… какой смысл?

Никакого. Они просто не думали. Они делали то, что казалось им забавным. Ничего личного: его не хотели убить. Просто так вышло.

Руслан закусил губу. В группе его мало кто знает. Если заметят отсутствие — решат, что просто сел в другой автобус. Никто не поднимет тревогу. Здесь у него нет друзей.

Он шел и шел по следу за автобусами. Было очень тихо. Еле слышно поскрипывали сосны. Снова начал идти снег.

За перевалом, подумал Руслан, уже не будет иметь значения, заметят пропажу человека или нет. Потому что никто не захочет рисковать жизнью и возвращаться. Перевал закрывается сейчас, вот с этим снегопадом. Автобусы проскочат в последний момент…

Ему вдруг захотелось, чтобы не проскочили. Там крутые склоны, колеса могут забуксовать. И ничего не поделаешь, некуда деваться — они вернутся сюда.

Он ускорил шаг. Если вот так идти и идти по следам автобусов — можно выйти за перевал. И вообще прийти к людям. Вчера автобусы катились от перевала полтора часа, со средней скоростью сорок километров в час — значит, до перевала примерно шестьдесят километров по дороге, и, шагая со скоростью пять километров в час…

Налетел ветер и забил ему дыхание.

Что, двенадцать часов? Двенадцать часов пешего шага до перевала?!

Он все еще продолжал идти. Придется ночевать… Или идти ночью? Пробираясь через сугробы, которые наметет на дороге? Или проще сесть прямо здесь, свернуться калачиком и замерзнуть?

Он заплакал, но не от горя, а от злости. Холод пробирался под куртку, ветер окутывал, как ледяная простыня. Зубы стучали все сильнее. Мороз выматывал; снег валил теперь хлопьями, и Руслан понял, что если не вернется сейчас — не найдет дорогу к корпусу.

Тогда он повернулся и пошел назад, ни о чем не думая. Перестал чувствовать пальцы в ботинках. Чуть не потерял рюкзак. Но вниз идти было легче, и скоро сквозь снежную муть проступили очертания строений.

Света в здании не было. Руслан прижался к первой же батарее, в холле, и грелся, пока она не остыла окончательно. Очень болели, отогреваясь, пальцы рук и ног. За окнами валил снег, и неизвестно было, пройдут автобусы через перевал или нет.

Не пройдут. Вернутся. Обратная дорога займет время: водители будут спускаться очень осторожно.

Полтора часа до перевала и два… или даже три обратной дороги. Но, возможно, они скоро поймут, что через горы не проехать, и тогда вернутся раньше.

Автобусы перегружены. Туда набился весь обслуживающий персонал, воспитатели, все, кто здесь был. На каждое место по полтора человека. Стоят в проходах. Водителям не позавидуешь. Водители, а не кто другой, станут принимать решение, вернуться или нет…

Тяжело хлопнула входная дверь. Руслан подскочил. Бросился к выходу, спотыкаясь в темном холле. В маленьком тамбуре намело снега по щиколотку: входя, Руслан не запер дверь, и теперь ветер распахивал и захлопывал ее.

Дрожа, он выскочил наружу. Автобусов не было — площадка перед корпусом на глазах порастала сугробами. В ста шагах уже ничего нельзя было разобрать. Руслан схватился за дверную ручку, потянул на себя, преодолевая силу ветра, — и вдруг увидел в пяти метрах, под корявой сосной, человеческую фигуру.

Человек был без пальто и без шапки. Метель облепила его ватой, сделав похожим на снеговика. Смутная безликая фигура шагнула к Руслану — и вдруг остановилась, будто только что его увидев.

У Руслана хватило мужества захлопнуть дверь. Засов — стальная полоса в мощных петлях — поддался со второй попытки, взвизгнул и встал на место.

Пятясь, Руслан налетел спиной на вторую дверь. На ней не было замка, только защелка. Руслан захлопнул ее и бросился вверх по лестнице, прочь из холла, оставляя мокрые следы.

Паника мешает думать. Он заметался на втором этаже: двери жилых комнат не запирались даже символически. О планировке здания он имел очень смутное понятие, и не было времени, чтобы сориентироваться. В ужасе он бросился на чердак, но чердачная дверь оказалась закрытой на огромный замок.

Окна на первом этаже такие хлипкие. Без решеток. Только на складе, где он ночевал, решетка была, но какая же слабенькая там защелка!

Он заставил себя спуститься на второй этаж и бегом, через относительно светлый коридор, переметнулся в административное крыло. Здесь двери были обиты дерматином и снабжены табличками. Руслан рванул первую незапертую дверь и оказался в просторном кабинете коменданта. Первое, что бросилось в глаза, — решетка на окне, несмотря на второй этаж. Второе, спасительное, — замок на двери.

Щелчок. Руслан огляделся. В комнате было почти темно — из-за непроглядной метели за окном. Тяжело дыша, Руслан передвинул низкий диван и забаррикадировал дверь изнутри. Попытался сдвинуть книжный шкаф, но тот оказался невыносимо тяжелым.

Обрывая петли, он задернул серые шторы. Потом забился в угол, в нишу между двумя шкафами, и замер.

Выл ветер. Еле слышно дребезжало стекло. Руслан попытался вспомнить, куда выходят окна кабинета, но не смог сосредоточиться. Да это и не имело значения.

Снова заболели примороженные пальцы. Там, на дороге, он испугался холода и вернулся, а надо было идти! Идти, согреваться на ходу, шагать. Через двенадцать часов, ну ладно, пятнадцать, он вышел бы на перевал.

Или не вышел бы. Неважно. Лучше спокойно замерзнуть в горах, чем сидеть теперь в закрытой комнате и прислушиваться, не зазвучат ли в коридоре шаги мертвеца.

Тот человек мертв. Люди, умершие от лихорадки Эдгара, встают через несколько дней или даже недель. В это сначала не верили, а потом вспыхнула паника еще большая, чем после начала эпидемии… И было уже поздно что-то делать, потому что от лихорадки Эдгара половина заболевших умирает. А из умерших — девять десятых встает. Некоторые еще помнят, что они люди, другие — нет.

Метель начинала стихать. Порывы ветра становились слабее и реже, в кабинете явно посветлело, Руслан мог теперь разглядеть на противоположной стене календарь, который поначалу казался ему просто цветовым пятном. На фотографии, иллюстрирующей ноябрь, был парк с гуляющими людьми, клумбы с красными астрами и желто-оранжевые клены.

И еще на стене обнаружились часы. Секундная стрелка шла коротенькими рывками, и в ее движении было что-то успокаивающее: время, по крайней мере, не остановилось.

Снаружи вышло солнце. Луч косо пробился сквозь щель в занавесках и почти коснулся ботинок Руслана. В кабинете время от времени потрескивала мебель: может быть, шкафы проседали под свежим грузом каких-нибудь никому не нужных документов. Этот звук подчеркивал тишину, воцарившуюся в корпусе, — тишину глубокого безлюдья.

Руслан шевельнулся. Звук движения, треск половиц, собственное дыхание показались ему оглушительными. Мертвецы не дышат, им не надо разминать ноги, что стоит такому остановиться за дверью комнаты — там, в коридоре — и терпеливо ждать?

Их тянет к живым. Руслан читал в Интернете, когда еще Интернет работал, что было много случаев убийства людей мертвяками. Но даже если мертвяк просто постоит рядом — ты с гарантией получаешь лихорадку Эдгара.

Трясясь от холода, он выбрался из своей ниши. Взгляд его упал на стол коменданта: там помещался черный телефон.

Телефон!

Старинный пластиковый аппарат, сочетающий нелепость музейного экспоната и музейную же солидность. Здесь есть телефонная линия! Вот что надо было сделать в первую же минуту! Руслан понятия не имел, куда звонить и чего требовать, но одно осознание, что он здесь не один и есть связь, сделало его счастливым на целую долю секунды.

Он схватил трубку. Пластмасса молчала, мертвая.

Он постучал по рычагам. Может быть, провод был, но оборвался. Может, другие телефоны в здании работают? В пластиковом окошке можно было разобрать написанные карандашом номера: ноль тридцать три — генераторная, ноль тридцать четыре — склад…

Он попытался вспомнить: упоминал ли кто-то из взрослых телефонные переговоры с внешним миром? Не упоминал, но это ничего не значит. Кстати, сколько времени прошло? Автобусы могли уже вернуться. Вот сейчас он выглянет из окна — и одновременно они покажутся в конце видимого участка дороги, осторожно приминая снег колесами, выбрасывая из-под хвостов облачка дыма…

Он прокрался к окну. И дорога, и площадка перед корпусом оставались чистыми и пустынными. Ни единого следа на белой пелене. Ни птичьего, ни звериного, ни человечьего. Гладко. Тишина.

К середине дня его одолели холод, голод и жажда. Батареи остыли. С голодом можно бороться, с холодом, худо-бедно, тоже, но жажда донимала все сильнее. Открыв форточку, он собрал весь снег с рамы, до которого мог дотянуться, и съел.

Потом отодвинул диван, загораживавший выход. Прислушался. Отпер дверь и прислушался опять. С превеликими осторожностями высунул голову и осмотрел коридор — никого.

Вот так прислушиваясь, оглядываясь, задерживая дыхание, он добрался до ближайшего санузла. Воды в кранах не было. Руслан на минуту растерялся. Он не задумывался раньше, как тут устроено водоснабжение. Скважина? Отключился насос, подача воды прекращена, что же теперь, снег растапливать в кастрюле?

Он открыл форточку, дотянулся до сосульки, свисавшей с жестяного козырька над окном, и стал сосать ее, как конфету. Губы онемели от холода, пальцы сделались синими, как баклажаны. Руслан подумал о кухне, где наверняка есть вода в чайниках и кастрюлях. Столовая на первом этаже. В кухне есть решетки на окнах.

Отчаянно оглядываясь, прислушиваясь, вздрагивая, он пробрался в столовую — огромное помещение, носившее следы эвакуации и бегства. Какой-то малыш забыл под столом свой рюкзак. В широкие окна светило солнце.

Руслан бегом пересек столовую. Дверь в кухню была прикрыта, но не заперта. Изнутри имелась защелка. Руслан задвинул ее и огляделся.

Здесь пахло едой, и запах не успел выветриться. На дне первого же чайника нашлась остывшая кипяченая вода.

Он нашел газовые баллоны и вспомнил, как ими пользоваться. Открыл газ, зажег горелки. Согрелся, вскипятил воду, приготовил себе чай и растворимую кашу из пакетика. Осмелел. Нашел ключи и отпер все, что было заперто. Холодильники без электричества отключились, но из продуктов, подлежащих порче, там были только сливочное масло, бульонные кубики и немного мороженой рыбы. Все это, подумал Руслан, можно сложить в мешки и вывесить за окно.

Он сжевал полплитки хорошего черного шоколада. В порыве облегчения и тепла ему подумалось даже, что фигура в метели могла быть обманом зрения. Очень уж хотелось в это верить.

Я один на хозяйстве, думал он, грея руки над плиткой. Продовольствия здесь хватит на несколько лет. Никто не станет надо мной издеваться, толкать, щипать и мочиться в постель. Никто не смеет ничего мне приказывать. Собственно, единственная проблема — мертвецы вокруг. Но, во-первых, дверь заперта…

Он оборвал свои рассуждения и насторожился. Дверь, конечно, заперта. Входная дверь. А окна спален первого этажа? А двери этих спален — без замков? Это не тюрьма, здесь нет железных дверей, перекрывающих коридоры. Если мертвецы захотят войти — они войдут.

Но я найду укрытие, подумал он, пытаясь сдержать новый приступ паники. В административном крыле есть помещения, которые отлично запираются. Я наберу себе еды, воды, топлива…

На подоконниках в кухне не таял снег. Руслан поглубже натянул шапку. Здание обесточено; если пройти в генераторную и запустить электростанцию — было бы и тепло. И свет. Одна беда — в генераторной меня вполне может поджидать зомбак. Или два. Я могу взять топор и рубить мебель на дрова, развести костер и так согреваться. Или ночевать в столовой, топить газовыми горелками.

Да, но ведь тогда ночью будет полная темнота. А всем известно, что в темноте мертвяки чувствуют себя комфортнее всего.

Никто с уверенностью не доказал, что они боятся света. Но вроде бы такие сообщения проскакивали в прессе. По идее, все, что встает из могилы, должно бояться света. Они увидят свет из окон и уйдут, подумал Руслан. Не решатся приблизиться.

Этот, в метели, расхаживал посреди дня. Но ведь в метель темно. Мертвец мог спутать вьюгу с сумерками.

А я боюсь темноты, признался себе Руслан. Я боюсь ее с каждой минутой сильнее.

Он выглянул в окно кухни, забранное решеткой. Небо оставалось прозрачным, как стеклышко, но солнце уже ушло за горы. Синие тени лежали на свадебно-чистом снегу. Через час нельзя будет разглядеть даже вытянутой руки.

Я или пойду сейчас, или проведу много часов в полной тьме, подумал Руслан. В рюкзаке есть фонарик, но батарейки хватит ненадолго. В кухне есть свечи, но что такое несколько огоньков на всю громаду корпуса?!

Снег на моей стороне, подумал он. Я увижу следы, если что.

Он встал коленями на подоконник и выглянул так далеко, как мог, прижавшись щекой к стеклу. У входа снег лежал плотным нетронутым покрывалом. Ступеньки тонули в сугробе. После того как окончилась вьюга, здесь никто не ходил.

Лыжи. Там на складе были лыжи. Он вспомнил о них, пройдя половину расстояния до генераторной. Ноги проваливались выше колен, он брел, рассекая снег, как тяжело груженный катер рассекает волны. С лыжами было бы проще, но ведь нет лыжных ботинок. И непонятно, где искать.

Солнце высвечивало верхушки гор на юго-востоке. В долине темнело с каждой минутой.

Руслан остановился, не доходя пяти шагов до генераторной. Под дверью не было следов, и сама дверь была закрыта на задвижку снаружи. Руслан чуть не заплакал от облегчения: значит, внутри никого нет. И, скорее всего, техник был последним, кто вышел отсюда, — обесточив предварительно корпус и остановив генератор.

Сосчитав до трех, он отодвинул задвижку. Распахнул дверь и отпрыгнул, готовый бежать. Но врага не обнаружилось, помещение просматривалось целиком. Изнутри пахнуло машинным маслом, копотью и застоявшимся сигаретным духом.

Он приблизился, скрипя снегом. Комнатушка оказалась тесной, как шкаф. Часть ее занимал генератор, на удивление маленький: Руслан представлял его себе совсем другим. Движок, вмонтированный в стойку из гнутых труб, был еще не старый, и цыплячье-желтый цвет корпуса просвечивал сквозь слой пыли и копоти.

Руслан не стал закрывать дверь. Не мог дать мертвякам шанса подобраться ближе, пока он занят.

Тусклые окошки приборов. Желтый листок технической документации, приклеенный скотчем к стойке. Красный рубильник в положении «Выкл». Рубильник, надо полагать, обесточивает корпус. Это просто. Но как здесь происходит подача горючего? И где цистерна?

Руслан растерялся. Вся его опасная дорога, смелость и риск были напрасны, если он окажется беспомощен, как девчонка. Это двигатель, так? Это всего лишь двигатель, как в обыкновенной машине, здесь на желтом листке написано, среди прочего, «электростарт»…

Несколько минут он стоял в полутьме, разбирая текст на листке, шевеля губами. Потом щелкнул стартером.

Загудел и завибрировал движок. Дернулись стрелки в окошках и перевалились слева направо. Все строение затряслось, и Руслан мельком подумал: а на бумажке заявлена «бесшумная работа»!

Двигатель набрал обороты, и вибрация ощутимо стала меньше. Здоровенная машина, подумал Руслан с уважением. Если она сломается, или перегреется, или еще что-то, я ничего не смогу сделать. Где тут датчик уровня топлива?

Темнело с каждой минутой. Руслан, закусив губу, повернул красный рубильник. Звук получился страшно громкий, и откуда-то посыпались искры. Все, успел подумать Руслан, но в этот момент вспыхнула лампочка под потолком. А в отдалении, видимый сквозь открытую дверь, загорелся окнами корпус и вспыхнули два фонаря на столбах у входа.

Я это сделал, ошалело подумал Руслан.

Он обшарил генераторную. Нашел полпачки сигарет, набор инструментов, пустой термос, пластиковый стакан и — наконец — маленькую бутылку водки, на две трети полную. Найденные бумаги интереса не представляли. Основная техническая документация, как он понял, хранилась не здесь: скорее всего, в административном крыле, где-нибудь в сейфе или просто в ящике стола, надо поискать и почитать на досуге. А досуг будет, теперь будет полно времени, можно смотреть кино, можно слушать музыку. Можно вывести на внешние динамики саундтрек из фильма «Arizona Dream». И пусть хоть один мертвяк посмеет приблизиться.

Изо рта вырывались при дыхании облачка пара. Движок работал ровно, урчал надежно, будто успокаивая. Руслан еще раз все осмотрел, потом вышел наружу и закрыл дверь на задвижку. Огляделся…

Два фонаря подсвечивали гладкий снег между генераторной и корпусом. Глубокой рытвиной тянулся след, оставленный Русланом по дороге от крыльца. И еще один, глубже и шире, вел со стороны заброшенной турбазы через редкий сосновый лесок.

Этот след подходил почти к самой двери генераторной и, оставив на снегу петлю, уводил опять к соснам. Там, в темноте, ничего невозможно было рассмотреть. Руслан понял очень ясно: пока он шарил тут, радуясь своей победе, ничего не слыша за гудением двигателя, некто очень тихо вышел из леса и остановился в нескольких шагах, глядя, как Руслан управляется.

Три-четыре шага отделяло Руслана от смерти.

Но этот решил не спешить. Посмотрел и ушел обратно. Может быть, потому, что времени у него очень много.

Руслан не помнил, как добрался до корпуса. Закрыть задвижку на входной двери получилось лишь с третьего раза.

Почему зомбак не набросился на него? Имел такую возможность. Может быть, его отпугнул шум двигателя?

Мертвецы, вставшие после лихорадки, полностью забывают себя. Писали об одном, который три ночи подряд навещал свою бывшую семью и убивал родственников. Может, это и сказка. Чего только не писали. Напустили ужасов в желтой прессе, а жизнь, как всегда, оказалась ужаснее.

Он обнаружил, что стоит в холле, дрожа и прислушиваясь, а в руках у него початая бутылка водки, добытая в генераторной. В коридорах горел свет, лампочки мутно отражались в обледенелых окнах. Больше я никогда не выйду из корпуса, сказал себе Руслан. Запрусь, забаррикадируюсь и продержусь до весны.

Свет горел, но батареи оставались ледяными. Он не сразу сообразил, что внутри здания должен быть распределительный щит, и не сразу отыскал его в каморке на первом этаже. Тумблеры и переключатели были снабжены бумажными ярлычками, написанными от руки, с ужасающими ошибками. Руслан включил отопление по всему корпусу, водопроводный насос — и только потом сообразил, что вода-то в трубах, наверное, успела замерзнуть.

Сперва трещало, и довольно жутко, но в результате обошлось. Электрические батареи нагревались, замерзшие окна потихоньку оттаивали, из ледяных делаясь запотевшими. В проступившие черные полыньи заглядывала внешняя ночь. Руслан, все еще трясясь, поздравил себя: в корпусе с отключенным электричеством он не продержался бы долго.

Очень хотелось есть. На кухонном складе нашлись перловка, пшено, немного риса и тонна муки. На время забыв о голоде, Руслан открыл мешок, отсыпал муку в большой ковш и прошелся по всем комнатам первого этажа.

Он рассеивал муку тонким слоем на полу. Если эти заберутся в окно — по крайней мере, будет видно, где они ходили.

На ночь он устроился в кабинете коменданта. Запер дверь изнутри, проверил решетки, лег на диван и закутался в принесенные из спальни одеяла.

Он очень устал. Глаза слезились. Стоило ему задремать — и мертвец, огромный, голый, вышел на середину кабинета и протянул к Руслану черные руки в лохмотьях лопнувшей кожи. Руслан закричал и от крика проснулся. Потрескивала батарея. За окном мощно горели два фонаря. В комнате было душно.

Он снова закрыл глаза. Мертвец только того и ждал: медленно повернулся ключ в замке. Рука шарила по стене в поисках выключателя… Погас свет, погасли фонари за окном, в полной темноте мертвец шагнул в комнату, его босые ноги влажно шлепали по линолеуму.

Руслан глубоко вздохнул и сел на диване. В коридоре слышались шаги, но это был всего лишь звук ветра за окном.

Реальность и сон перемешались. Ему казалось, что он в автобусе, что он сам — автобус и медленно переваливает горы по узкой небезопасной дороге. Он слышал громкие голоса, смех Джека, звон посуды, шум работающего двигателя на солярке. И одновременно он гнался за автобусом по заснеженной дороге. Ноги проваливались все глубже, и Руслан тонул в снегу, нырял глубоко и выбирался по другую его сторону: по другую сторону земной коры, где все было черным и вокруг стояли, будто деревья, неподвижные мертвецы.

Стоп, сказал он себе. Я в безопасности. Мне тепло. Есть свет. Есть еда и вода. Мне надо продержаться здесь не десять лет и не двадцать, а всего лишь полгода. Эти вещи очень прочные. Прочный подоконник, сизый, с вкраплениями белых точек, из камня, похожего на мрамор. Прочный шкаф из фанеры и стекла. Прочная железная дверь. Я живой и никаким мертвецам не дамся.

Он опустил голову на жесткую диванную подушку и впервые за много часов задремал без сновидений.

Но тут зазвонил телефон. Старый черный аппарат на столе коменданта звонил глубоким контральто, и стол весь трясся и вибрировал от этого звона. Руслан схватил трубку:

— Алло?!

В трубке молчали. Не было слышно дыхания. В отдалении работал, кажется, большой мотор.

— Алло, это кто? — Руслан снова начал дрожать. — Здесь санаторий «Перевал», я остался… Меня оставили…

На том конце провода не издали ни звука. Может быть, звонок тоже был сном? У Руслана замкнуло в мозгах — или замыкание случилось в проводках старого аппарата, и теперь он бредит вслух, звонит контральтовым низким звоном?

Что-то щелкнуло в трубке, и послушались короткие гудки. Настоящие гудки, отбой телефонной станции.

Руслан нащупал бутылку, свой трофей, отвинтил крышку и отхлебнул несколько раз. Обжег гортань и закашлялся, но через несколько минут согрелся и отключился до утра — без снов.

Утром он долго экспериментировал с телефоном: гудок появлялся, если нажать на рычаг и отпустить. Попытки набрать больше трех цифр подряд — любых цифр — заканчивались неудачей, короткими гудками. Зато когда он набирал внутренние номера, ответом всегда были длинные гудки. Шел вызов. Стало быть, внутренняя сеть работает, и вариантов два: либо телефонный аппарат замкнуло, либо кто-то позвонил в кабинет коменданта, находясь на складе, например, или в генераторной. Или в изоляторе. Или где еще есть телефоны.

Снаружи поднялось солнце. Руслан всячески оттягивал момент, когда надо будет выйти из укрытия. В конце концов выгнали его не голод и не жажда, а брезгливость: он, как воспитанная собака, не мог себя заставить сесть по нужде в углу.

Он вышел и сразу же попятился обратно.

Вчера он предусмотрительно рассыпал муку на полу в коридоре, перед дверью своего убежища. Теперь на сером мучном покрывале виднелись отпечатки огромных ступней: кто-то подходил к двери вплотную, некоторое время стоял там, переминаясь с ноги на ногу, а потом ушел.

Его настроение менялось, будто следуя движениям невидимого маятника. После паники, от которой было горько во рту, наступил приступ отчаяния. Выплакав все слезы, Руслан проспал несколько часов и проснулся злой, суровый, полный решимости.

В комнате воняло: накануне Руслан все-таки не дошел до туалета и устроил отхожее место в нише между шкафами. Взобравшись на подоконник, он открыл форточку. Снаружи, в ранних сумерках, шел крупный снег. Горели два внешних фонаря — горели вот так целый день, зря потребляя энергию. Впредь нельзя такого допускать, решил он про себя. Я собираюсь тут жить в тепле и свете, пользоваться всеми благами, я живой, я имею право.

Мука, рассыпанная в коридорах, выявила маршрут ночного гостя. Мертвец влез в окно одной из спален, прошел через холл первого этажа и сразу же поднялся в административное крыло. В кухню не заходил, и в столовую не ступала его огромная нога, оставляющая продолговатые бесформенные отпечатки. Мертвец, очевидно, знал, куда идти. Он знал, что Руслан заперся в кабинете коменданта. И перезвонил, прежде чем отправляться.