Украина и остальная Россия Вассерман Анатолий
Как следует именовать правителя, который:
избавил страну от опустошительных набегов воинственных соседей;
расширил территорию страны вдвое;
основал десятки городов, и по сей день составляющих основу экономической мощи страны?
В мировой истории такого правителя принято именовать Великим. Но мы сейчас, как известно, живём в истории не мировой, а национально (то есть галицки) сознательной. Посему Екатерину II, оказавшую Украине все эти благодеяния, положено именовать украиноненавистницей и врагом № 3. № 1 — вся нынешняя Россия: нищая по сравнению с Украиной во времена единого государства, какое она имеет право сегодня жить разумнее, а потому и богаче? № 2 — Пётр Великий: ведь именно его предал Мазепа.
Хотя правили Украиной и куда круче. Чего стоит хотя бы гетман Дорошенко со своей светлой идеей присоединения Украины к Турции!
Обосновал он эту идею вполне логично. Объединившись с единородными, единоязычными и единоверными русскими, украинцы очень скоро сольются с ними до полной неразличимости, а потому надобности в отдельном правителе Украины не станет. Попав же под власть инокровных, иноязычных и иноверных турок, украинцы навеки останутся отдельным народом, что обеспечит необходимость сохранения гетманского поста.
Нечто подобное проделал другой правитель, Джугашвили, пришив в 1939-м Украину к иноязычной и иноверной Галичине. А в XVII веке Украина потратила на избавление от Дорошенко лет семь: как только народ в очередной раз его изгонял, Турция насылала очередной экспедиционный корпус, чтобы вновь вручить гетманскую булаву своему единственному приверженцу.
Впрочем, светлые идеи не пропадают. В 1992-м верховный муфтий Украины Василь Береджани призвал всех национально сознательных обращаться в ислам: пока Украина имеет одну веру с Россией, её независимость не станет абсолютной.
Правда, наши правители ещё не реализовали этот призыв в полном объёме. Массовых обрезаний не проводится. И знаменитое сало (потому и любимое, что турецко-татарским завоевателям эта пища была запрещена) из гастрономов не изъяли. Ограничились тем, что Михаила Денисенко, изверженного из сана за нарушение монашеского обета и клятвопреступление, велели считать патриархом киевским Филаретом.
Чем, кстати, создали под названием «Украинская православная церковь Киевского патриархата» логическое противоречие.
Церковь именуется православной за более строгое, чем у прочих христиан, соблюдение обрядов. В частности, её традицией предусмотрен строгий регламент создания новых патриархатов. Регламент сложный: к примеру, Московский патриархат на получение надлежащего благословения патриарха Константинопольского потратил добрую сотню лет. При создании Киевского патриархата попыток соблюсти хоть один пункт регламента не замечено. Так что подчинённая ему церковь может называться какой угодно, только не православной.
Предусматривают православные обряды и строгий порядок передачи благодати божией. Сохранение её, не говоря уже о праве её передачи, у Михаила Денисенко после извержения из сана по меньшей мере маловероятно. Так что хлиганы из УНА-УНСО (Украинская Национальная СамоОборона при Украинской Национальной Ассамблее), выгоняя дубинами священника из очередного храма и передавая освободившееся здание в ведомство Денисенко, с достаточной для любого православного степенью уверенности гарантируют: все в дальнейшем проводимые в этом здании обряды (вроде крещений, свадеб и отпеваний) безблагодатны и с богом не связаны никак.
Впрочем, самим УНСОшникам это не важно. Они в большинстве своём галичане и привержены национальной церкви этого народа — католической православной унии. Посему веруют, что всею благодатью мира распоряжается лишь один из патриархов — папа римский.
Но обвинения в адрес Екатерины II куда серьёзнее, чем в адрес Дорошенко или Денисенко. Она, по мнению ревнителей национального сознания:
• запретила украинский язык;
• закрепостила вольных казаков;
• разогнала Сечь.
Правда, остаётся не вполне понятно, чего ради императрица совершила все эти памятно злые деяния.
Традиционное объяснение — вековая ненависть москалей к украинцам — вообще вызывает серьёзные сомнения. Хотя простым людям в любом народе и впрямь зачастую свойственно недолюбливать тех, кто от них отличается. Но кому из рядовых россиян приходило в голову считать рядового украинца отличным от себя? Ненависть шла скорее в противоположном направлении: галичане, разумеется, с самого момента провозглашения в 1197-м своей независимости не переваривали традиционных соперников во влиянии на Южную Русь (владимирцев, а затем москвичей). Слишком уж слабы в этом соперничестве были их позиции. Только такому могучему властителю, как Джугашвили, удалось подчинить Украину Галичине.
Но в данном случае традиционное объяснение вообще не проходит. София Августа Фредерика, наследная принцесса карликового княжества Цербст в германском регионе Анхальт, до выхода замуж за Карла Петера Ульриха цу Гольштейн Готторп фон Унтервальден (впоследствии — российский император Пётр III) вообще вряд ли подозревала о существовании в Российской империи региона Украина. Так что если и были у кого бы то ни было причины для вековой ненависти, то уж точно не у неё.
Говорить же о вековой ненависти немцев к украинцам даже наши нацисты вряд ли рискнут. Ведь сама идея украинства как противовеса России вскормлена в Галичине (как и, к примеру, идея хорватства в противовес Сербии) немцами Австрийской империи. Организация Украинских Националистов, Украинская Повстанческая Армия и прочие инструменты галицкой агрессии (как и хорватское повстанческое движение Павелича) организованы немцами гитлеровской разведки. Независимость Украины (и Хорватии) первой признала Германия. Хотя, с моей точки зрения, все эти благодеяния как раз и свидетельствуют о, мягко говоря, недоброжелательстве…
Подозревать императрицу в беспричинном пакостничестве тоже вряд ли приходится. Это было скорее хобби её венценосного супруга. Так что когда через четыре месяца правления она его свергла, во всей России никто не пожелал возражать. Имея такой опыт, Екатерина II категорически не желала причинять кому бы то ни было ущерб без серьёзнейшей причины.
Придётся всерьёз разбираться, были ли для причинённого Украине ущерба столь серьёзные причины. А заодно — был ли ущерб.
Это обвинение регулярно появляется в любом государстве, содержащем более одного города. Потому что говорят в этих городах неизбежно по-разному — таковы уж законы языка. А государство обязано свои — всегда ограниченные — ресурсы тратить в первую очередь на то, чтобы все его граждане могли друг с другом общаться. То есть изучали в школе единый для всех язык.
Конечно, страна побогаче может обучать своих граждан сразу двум языкам (арабский и иврит в Израиле) или даже четырём (итальянский, немецкий, ретороманский и французский в Швейцарии) и соответственно считать все эти языки государственными. Но как преподать каждому ученику все полторы сотни языков, бытующих в России? Не выдержит не то что бюджет, а головы школьников. Учат один общий для всех язык. А если хватает ресурсов, то заодно и ещё один, самый распространённый в данной местности. Вот и на нынешней Украине учат общегосударственный плюс родной для двух третей граждан — русский. А в Галичине большинство правителей вообще считают, что ресурсы слишком малы, чтобы тратить их на ненавистную москальську мову…
А применительно к эпохе Екатерины II можно говорить о запрете не только украинского языка, но и поморского, и уральского, и сибирского… Естественно, во всех школах страны преподавался один и тот же диалект русского языка — тот, который к этому времени был в наибольшей степени обработан литературно. Усилиями прежде всего киевских книжников — в основном церковнослужителей. Они с начала XVII века под давлением поляков массами переезжали в Москву. Недаром и по сей день в словах церковного обихода принято «Г» произносить не по-северорусски (как звонкое «К»), а по-южнорусски (как звонкое «X»). И в устах патриарха Московского и всея Руси «бог» звучит не как «бок», а как «бох».
Именно московский диалект книжники за полторы сотни лет развили до удобства преподавания. А киевский, оставшись без поддержки интеллигенции, остановился в развитии. Правда, накопил богатую поэтическую традицию народных песен. Поэтому и профессионалы на нём с лёгкостью писали стихи — от «Энеиды» Котляревского до «Кобзаря» Шевченко. Но прозу тот же Шевченко писал на литературном, московском диалекте: его родное наречие не было подготовлено к точному выражению тончайших мыслей писателя.
Так что у земских учителей Украины были причины в резолюции своего первого съезда постановить: «Украинского языка нет и быть не может». Министр внутренних дел Валуев вынужден был в своём циркулярном письме по проблемам организации земского обучения эту резолюцию процитировать, за что и попал в обширный список врагов Украины.
В конце концов отставание стало столь очевидным, что из городского обихода диалект вообще выпал, сохраняясь лишь в деревне. И сегодня один из нацистских вождей, живущий пока в Одессе Николай Чумаченко, жалуется: попав в город, украинец теряет свою национальную самобытность. Ведь для нацистских вождей вся эта самобытность исчерпывается тем, что в быту именуют «шароварщина».
Положение несколько изменилось во второй половине XIX века: большая группа интеллигенции принялась писать на деревенском диалекте. Причин было немало. И модное в те времена, сразу после отмены крепостного права, по всей России хождение в народ. И неизбывное стремление быть «лучше первым в деревне, чем вторым в Риме». Ведь даже столь яркие авторы, как Леся Украинка или Иван Нечуй-Левицкий, никак не выше среднего уровня тогдашней русской литературы — слишком уж этот уровень был в ту пору высок. Да и сегодня Анатолий Глущак, Иван Драч или Борис Олейник известны лишь благодаря тому, что пишут на языке, где конкурентов не слишком много. А вот Павел Загребельный, к примеру, достаточно хорош, чтобы даже его переводы на русский не терялись на общем фоне. Посему и в сражениях за независимость не соучаствовал.
Писательских стараний хватило, чтобы в 1905-м отделение литературы и языка Императорской Академии наук признало: украинский не является более диалектом русского. Правда, решение принято большинством всего в один голос и скорее из политических соображений: тогда шла революция, и, как в 1990-м, прогрессисты были склонны считать националистов своими союзниками против реакционной власти.
Но язык отстал настолько, что литераторы XIX века так и не смогли выработать единый стандарт. Его формирование завершили уже в советское время русские языковеды и писатели, имевшие необходимый для этого опыт. Самый известный из них — Николай Фитилёв — даже взял себе, перейдя на новосоздаваемый язык, псевдоним на нём — Микола Хвильовий.
За основу стандарта взяли даже не киевский диалект, а полтавский, ещё менее поддержанный интеллигенцией и, следовательно, ещё более удалённый от литературного русского. И заметно обогатили его заимствованиями из галицкого. Так что знатоку литературного украинского не только творения поэта-философа времён Екатерины II Григория Сковороды кажутся написанными на чистом (хотя и несколько устаревшем) русском. Но даже в известном подражании польскому гимну — стихотворении Павла Чубинского «Ещё не умерла Украина» — немало очевидных с точки зрения нынешнего стандарта русизмов.
А уж Екатерина II до конца дней своих так и не выучилась правильно говорить на русском языке. И писала с невероятными ошибками. Хотя литератором была незаурядным. И уж подавно вряд ли подозревала она о наличии в этом полузнакомом языке множества диалектов. Не говоря уж о неприязни к какому-нибудь из них.
Во всяком случае, считать Екатерину II противницей украинского языка после всего сказанного довольно трудно. Может быть, и в других обвинениях найдутся какие-нибудь смягчающие обстоятельства?
Маленькая принцесса Фике (уменьшительное от София) родилась в землях, давно уже забывших о крепостном праве. Воспитывалась на идеях просветителей, категорически отрицавших право человека владеть другими людьми. И уже став правительницей великой империи, не допустила крепостное право ни на одну из завоёванных ею земель. То есть, конечно, если помещик привозил туда своих крестьян, они оставались крепостными: право собственности ненарушимо. Но местные жители сохраняли свободу. А иногда даже освобождались от местного крепостничества. Поэтому, например, антирусские восстания польских дворян оставались без крестьянской поддержки — кто станет воевать против своих освободителей?
Более того, Екатерина II постоянно искала способы упразднить крепостное право и в самой России. Даже организовала для этой цели совещание представителей всех сословий, соответствующее по рангу Конституционному собранию. И прекратила попытки, лишь убедившись, что сломить сопротивление дворян не удастся без прямых силовых столкновений. Чем избежала по крайней мере гражданской войны по французскому образцу.
Почему же для Украины было сделано исключение?
Потому что сделали его задолго до Екатерины.
Первым из правителей Украины подписал указ о закрепощении рядовых казаков (как тогда говорили, голоты) в пользу казачьего командования (старшины)… Ян Мазепа, коего ныне велено считать национальным героем. Впрочем, тогда он в очередной раз именовался Иван. На разных этапах строительства карьеры он много раз переходил из католицизма в православие (и соответственно, по тогдашним представлениям, из поляков в русские) и обратно.
Причина для закрепощения голоты была у Мазепы вполне уважительная. Ведь именно ему выпало на долю завершить бурный период гетманщины.
После смерти Богдана Хмельницкого каждый новый гетман со своей старшиной довольно быстро обнаруживал, что в России, в отличие от былых польских времён, не забалуешь. Собственно, почувствовал это ещё сам Богдан, но ввиду скорой (в 1657-м) смерти меры принять не успел.
В самом деле, в Польше можно было держать крепостных на барщине хоть шесть дней в неделю. А Россия тогда ещё оправлялась от Смутного времени, и для размножения крестьянства барщину ограничили тремя днями в неделю — явный убыток для бар.
А чего стоит любимое развлечение шляхты: наезды — вооружённые налёты на имения соседей! Ведь и сам шляхтич Хмельницкий стал противником польского владычества лишь после того, как сосед, шляхтич Чаплинский, разгромил его имение да ещё и жену умыкнул. Польские коронные власти Хмельницкого не защитили. А в России наезд квалифицировался как разбой и карался соответственно. Каково было старшине лишаться излюбленного развлечения!
Так что через год-другой гетман объявлял нарушенным какой-нибудь пункт переяславских соглашений, на этом основании денонсировал их и провозглашал Украину независимой. Естественно, изгонял (а кто повеселее, истреблял) российские гарнизоны. И начинал править по старым обычаям: с шестидневной барщиной, наездами и прочими чудесами, по коим за время единства с Россией старшина соскучилась.
Голота реагировала соответственно: сколь ни тяжко платить российские налоги, а независимые украинские обычаи куда тяжелей. Кстати, и сегодня неслыханные, разорительные, грабительские российские налоги на фоне независимых украинских выглядят скромными и щадящими. Но тогда народ реагировал на грабёж не перевыборами неотличимых друг от друга депутатов, а несколько проще. Максимум на третьем году независимости начинались народные восстания под лозунгом воссоединения. Сейчас восстаний нет лишь потому, что сегодня независимость — это торговля по мировым ценам. Украина же и по сей день получает российские нефть и газ по ценам внутрироссийским, да ещё и в кредит, который гасить не намерена. Независимость современной Украины опирается лишь на то, что Россия в эту независимость всё ещё не поверила.
Ход восстания зависел в основном от того, много ли татар и поляков успел гетман нанять в личную охрану. Иногда бои растягивались на годы. А поддержанный непосредственно Турцией Дорошенко, как уже отмечалось, крутился поблизости от гетманской булавы целых семь лет.
Но итог всегда был одинаков. Сторонника независимости изгоняли. И вручали булаву новому гетману — в обмен, естественно, на обещание немедленно воссоединиться с Россией.
Гетман шёл воссоединяться. Россия, которой в те годы накопления сил мятежный юг был нужен, как мне Галичина, отвечала: «Вы же завтра снова закричите о переяславском договоре и опять отделитесь». Гетман радостно предлагал вообще исключить из договора пункт, нарушение которого послужило его предшественнику поводом к расторжению брака. Так что если и сочинялись в 1654 м какие-нибудь обещания реальной самостоятельности (в чём серьёзные историки серьёзно сомневаются), то за тридцать лет гетманщины от них и следа не осталось.
Сегодня самым жутким событием украинской истории велено считать голодомор: организованное Джугашвили со товарищи опустошение всей хлебородной Руси — от низовьев Днепра до северного Казахстана. Действительно жуть: года за три население Украины сократилось на четверть или даже на треть. Гетманщина длилась дольше. А посему и результаты дала куда более убедительные. С 1657-го (смерть Богдана Хмельницкого) по 1687-й (избрание Яна Мазепы) население сократилось по самым скромным оценкам втрое. А по самым правдоподобным — впятеро.
Не зря Украину к концу этого тридцатилетия называли Руина. Так что когда Мазепа в борьбе за булаву плотно опёрся на поддержку России, народ его радостно поддержал.
И к слову, в 1709-м, когда гетман счёл обстановку благоприятной для очередного отделения, за ним не пошёл никто. К Карлу XII Яна Мазепу сопровождали только сердюки — личная охрана, давшая клятву верности лично ему, а не государству. Да ещё полк запорожцев, наёмных, обязанных следовать указаниям того, кто им платит. Они, впрочем, покинули бывшего гетмана ровно через неделю: оплаченный срок кончился, а денег на дальнейший наём ни у Мазепы, ни у Карла не нашлось. Казаки вернулись к Петру и были встречены более чем ласково. Император уже запретил попрекать украинцев изменой Мазепы — не должны все отвечать за одного — и всех вернувшихся из лагеря изменника привечал как образумившихся блудных сыновей.
Даже гарнизон гетманской столицы — городка Батурин — не стал всерьёз защищать от драгун Александра Меншикова склады, где Мазепа скопил провиант, снаряжение и боеприпасы. Именно в расчёте на снабжение из этих складов Карл XII пошёл к Полтаве. Ввиду близости противника запасы не удалось вывезти, а пришлось сжечь на месте. Это послужило основой для последующих нацистских легенд о варварском истреблении всех жителей Батурина. Интересно, какой казни подверг бы Пётр своего любимца, если бы тот и впрямь начал истреблять его подданных?
А в 1687-м Мазепа принёс России все мыслимые клятвы верности. И защиту Украины от татарских набегов полностью передоверил российским регулярным войскам. Следовательно, иррегулярные погранвойска — казаки — для этой защиты уже не требовались. Так что их закрепощение было со стороны гетмана шагом вполне логичным. Да ещё и предусмотрительным. Его предшественников свергали за измену именно рядовые казаки. Так что их разоружение было страховкой на случай дальнейших изменений мазепиных планов.
Правда, гетман сразу несколько просчитался. Крепостных в России хватало. А вот квалифицированные бойцы всегда были дефицитны. Так что указ Яна Мазепы о закрепощении голоты общероссийская власть попросту не заметила. Никаких реальных юридических последствий он не повлёк. Казаки остались вольными воинами.
Старшина, впрочем, не успокоилась. Слишком уж соблазнительно изобилие даровых работников. Голоту правдами и неправдами обращали в крепостное положение. Тем более что оборону регулярные общероссийские войска действительно обеспечивали.
Последним из гетманов — в 1760-м — указ о закрепощении казачьей голоты издал Кирилл Разумовский, правивший Украиной с 1750-го. Основания для указа были более нежели веские. Во-первых, реальной разницы между Украиной и остальной Россией фактически не осталось. Не зря в 1764-м Екатерина пост гетмана Украины вообще упразднила, оставив гетманство лишь на Сечи. Разумовский, конечно, не пострадал — стал генерал-фельдмаршалом. Поскольку, во-вторых, его брат Алексей был с 1742-го мужем императрицы Елизаветы Петровны, правившей с 1741-го — в перевороте, вознёсшем её на престол, братья Разумовские активно соучаствовали.
Но даже столь близкое родство не помогло. Указ гетмана Разумовского общероссийские власти исполняли так же рьяно, как и указ гетмана Мазепы. То есть ровно никак. Голота оставалась свободной. Пышные имения старшины то и дело лишались столь необходимых даровых рук.
Естественно, старшина всячески добивалась признания указа Разумовского полноценным российским законом. Не исключено, что сменивший Елизавету, умершую в 1762-м, Пётр III мог бы указ и признать — он был достаточно глуп. Но эта глупость и упростила его свержение всего через 4 месяца. А супруга и преемница Петра — Екатерина II — оказалась стойкой противницей крепостного права вообще.
Борьба старшины за закрепощение голоты растянулась ещё лет на двадцать. Только в период разделов захлебнувшейся во внутренних распрях Польши новоявленные помещики не упустили шанс. Старшина пригрозила императрице мятежом в пользу Польши. Угроза была более нежели серьёзна. Правобережная Украина, правда, освободилась из-под польского владычества лишь недавно, ещё прекрасно помнила все прелести тамошних каторжных обычаев и если бы восстала, то лишь в ответ на угрозу нового попадания под власть Варшавы. Зато левобережье, свободное уже более ста лет, успело овеять былую неволю сладкими легендами — обычным способом забыть неудобозабываемое. Да и в соседней с правобережьем Галичине вновь проснулась память о былом величии, когда под властью западного княжества побывал почти весь юг Руси. Так что мятежникам нашлось бы на кого опереться.
Империя, лишь недавно оправившаяся от грандиозного антикрепостнического мятежа под командованием Емельяна Пугачёва, явно не нуждалась в новых крепостных. Но в новых мятежах она нуждалась ещё менее. Императрице пришлось смириться. В 1783-м указ гетмана Разумовского был признан законом Российской империи. Уже свершившиеся закрепощения голоты оказались задним числом освящены авторитетом государства. И возникла твёрдая почва для закрепощения тех, кого ранее длинная рука старшины не достигла.
А главное, старшина получила благодатную возможность заявлять голоте: мы крепостим вас не своею волею, не в своих интересах, а волею и в интересах императрицы. Откуда было голоте, не видевшей иной раз даже окрестных деревень, знать, что это — клевета на главную их защитницу?
А раз уж нынешние властители эту клевету повторяют — значит, они наследники старшины. К нам относятся как к голоте. И вновь хотят нас закрепостить.
Разгон Запорожской Сечи в 1775-м традиционно признаётся деянием неблаговидным. И даже преступным. А чтобы раскрыть преступление, желательно понять его мотив.
Ненависть к Украине? Мы, кажется, уже выяснили, что у Екатерины ей взяться было неоткуда. Если, конечно, не считать врагом Украины любого ненациста.
Традиционная историография считает разгон Сечи актом укрепления крепостного права после разгрома пугачёвского восстания. Тоже не очень правдоподобно.
Крепостного права тогда на Украине не было.
И вообще в тогдашней России было десятка полтора казачьих войск. И больше ни одно разгону не подвергалось. За что же для Сечи сделано исключение?
Более того, Центром и основой восстания Пугачёва было Яицкое казачье войско. Вот уж кого, казалось бы, следовало для укрепления крепостного права разгонять. Но с войском этим не сотворили ничего злокозненного. Только переименовали реку Яик (а вместе с нею соответственно и горы, и казачье войско) в Урал — для искоренения памяти о мятеже. Но казаков, за исключением непосредственных руководителей мятежа, не тронули.
Чего же ради громить и разгонять другое войско, никак с мятежом не связанное?
А того ради, что никто Сечь не громил и не разгонял.
Казаки по своей роли в государстве — иррегулярные пограничные войска. Существование таких войск в регионе, подверженном набегам воинственных соседей (кочевых казахов на Урале, турок и татар на Украине), совершенно необходимо. Поэтому уральские казаки могли себе позволить бунт. Как и волжские в эпоху набегов из Персии — вспомните бунт Стеньки Разина!
Но при Екатерине южная граница России передвинулась от днепровских порогов к черноморским берегам. Правда, в 1775-м само побережье оставалось турецким — окончательная очистка заняла ещё двадцать лет. Но набеги татар, плотно запертых в Крыму, прекратились. Да и турки, хотя и владели множеством прибрежных крепостей, от крохотного Хаджибея до грозного Измаила, выходить за их пределы без крайней нужды уже не рисковали.
Кому нужны погранвойска в полутыще вёрст от ближайшей границы?
Естественно, запорожцы получили предложение перебраться к новым границам — на Чёрное море и Кубань.
Голота пошла с радостью. На прежнем месте, на Сечи, их к тому времени крепостили, невзирая на неприязнь к этому официальных властей — ведь военной работы у запорожцев уже не было.
Зато в новых местах голота воевала лихо. Например, в историю Одессы вписан участник штурма Хаджибея черноморский казак Табанец-Хурделица. Пограничники всегда боеспособнее основных сил армии, ибо рискуют постоянно.
А вот старшина возражала. Терять обжитые имения, да ещё и дармовую рабочую силу, мало кому охота.
Тогда со старшиной заговорили жёстко. Казачье командование давно уже добивалось прав российского дворянства. Но права эти даются за военную службу. А значит, старшина обязана исполнить воинский приказ.
Большинству пришлось исполнять. Меньшинство всё ещё надеялось на чудо. Чуда не случилось. Российские регулярные войска заняли Сечь с остатками старшины без ощутимого сопротивления. И нарушителей военного приказа покарали по военным законам — правда, мирного времени. В частности, последний гетман Сечи Калнышевский отправился в Соловецкий монастырь пожизненно.
В 1796-м Екатерина Великая скончалась. Наследовавший ей Павел I люто ненавидел мать. Вполне обоснованно. Формально она могла править лишь до его совершеннолетия — в качестве регентши. А фактически процарствовала лишнюю четверть века.
Естественно, многое из построенного Екатериной Павел постарался поломать. Даже Севастополь и Одессу собирался закрыть. И уж подавно освободил всех политзаключённых, попавших под замок при матери.
Калнышевский покидать Соловки отказался. Формально — потому, что не хотел нарушать данный в годы отсидки монашеский обет. Но указ царя — в те годы по совместительству главы российской православной церкви — был бы вполне законным с тогдашней церковной точки зрения основанием для отмены обета. Может быть, отставной генерал-полковник (примерно этому рангу соответствовал пост гетмана Сечи) в душе сознавал свою вину в нарушении воинского долга?
История Сечи имела продолжение и в нашем веке. Провозгласив очередную независимость, Центральная Рада предложила кубанским казакам присоединяться — по возможности вместе с землями — к матери-Украине.
Последствия можно было бы предвидеть и заранее. Если бы, конечно, среди правителей нашёлся кто-нибудь, знающий историю, а не только нацистские фальсификации.
Не было в Белой армии юга России поборников единой и неделимой России больших, нежели кубанские казаки. Под знамёнами Корнилова, Деникина, Врангеля гонялись они по всей Украине за Скоропадским, Петлюрой…
И в наши дни кубанские казаки в числе главных защитников российского единства. Вспомните хотя бы Сергея Шахрая, чьи договоры о разделе полномочий удержали в подчинении центру даже самые строптивые регионы вроде Татарстана. Разве что с Чечнёй тогда договориться не удалось.
Да и на самой Украине (в отличие от Галичины) приверженцы независимости всегда оказывались в меньшинстве. Бившиеся за единую Русь Богун и Палий, Коцюбинский и Махно, Ковпак и Вершигора — ничуть не меньшие украинцы, нежели битые ими Выговский и Мазепа, Скоропадский и Петлюра, Бандера и Шухевич. Кстати, последние двое уж точно не украинцы, а галичане. Потому сегодня, когда Украина фактически попала в положение галицкой колонии, их велено считать национальными героями.
А уж Сечь до феодализации старшины была опорой народа — следовательно, оплотом российского единства. Гетманы первой половины XVII века регулярно посылали в Москву прошения о принятии своей земли в российское подданство. И, между прочим, подчёркивали: «Мы народа русского и веры православной». Так что когда единство народа было впервые после батыева нашествия достигнуто и надёжно защищено от покушений извне, надобность в Сечи отпала. И сожалеть об этом могут лишь те, кто готов, отказавшись от надёжной защиты, открыть Украину внешним угрозам — чтобы вновь понадобилась Сечь.
Екатерина же ничего не разгоняла. Она лишь торжественно похоронила останки того, что не могло более служить народу — то есть в историческом смысле умерло.
Выдвигаются против Екатерины II и обвинения поскромнее.
Например, легендарное любвеобилие — по нынешним нравам грех не столь уж тяжкий. И, между прочим, большинство её любовников оказались великими военачальниками, градостроителями, дипломатами, даже селекционерами — вспомните орловских рысаков! Похоже, постель императрицы была своеобразной государственной наградой, как в XIX веке золотая табакерка с царским портретом. А если награда выдавалась заранее — тем больше рвения проявлял очередной фаворит, чтобы доказать, что награждён заслуженно.
Есть и другие обвинения, иной раз более обоснованные — кто из нас безгрешен!
Но главное ясно. Ни одно из обвинений, выдвинутых профессиональными патриотами Украины против Екатерины II, не выдерживает столкновения с исторической истиной. Заслуги императрицы перед нашей родной землёй неисчислимы. Её величие бесспорно.
Как же назвать тех, кто надеется, залив грязью исторический облик, закрыть этой грязью наши глаза?
21.08.1997
Вопреки моему тогдашнему мнению, отделение литературы и языка (ОЛЯ) Императорской академии наук даже в 1905-м не признало самостоятельности украинского: соответствующий доклад, написанный двоими особо либеральными академиками, не был рассмотрен в общем собрании отделения.
Моя тогдашняя вера в злокозненный голодомор ныне полностью развеяна документами, обнародованными в последние 5–7 лет.
Задумавшись подробнее над обычаями Галантного века, прихожу к выводу: по постельной части Екатерина была куда скромнее общепринятых обычаев тогдашнего высшего света. В частности, никогда не заводила нескольких любовников одновременно.
Недопущение Павла Петровича Романова на престол трудно поставить в вину его матери. Он был слишком романтичен для управления государством. Не зря Екатерина, по неофициальным слухам, всерьёз исследовала возможность передачи престола в обход Павла его сыну Александру. Причём Александра и второго сына — Константина — она воспитывала сама, оставив Павлу только младших Николая и Михаила. Насколько я могу судить, Александра можно считать несомненной удачей педагогического таланта Екатерины, а Константина — почти столь же несомненным провалом: как управленец он был неплох, но нравственно — социопатичен.
Концепцию «разгона Сечи» как перевода пограничников к новой границе я впервые сформулировал в начале 1992-го в беседе с историком Львом Рэмовичем Вершининым. В очередной раз заглянув к нему в гости, я обнаружил его за составлением большой хронологической таблицы украинской истории — увы, насколько я знаю, так и не изданной. Он пожаловался: в таблице есть одно событие, предосудительное для России. И даже спросил: не лучше ли его вообще исключить из рассмотрения? Я изумился: если будем замалчивать неудобные для нас факты — чем будем отличаться от своих оппонентов? И потребовал показать мне описания этого события в изучаемых им источниках. Примерно через десять минут сличения описаний вывод стал очевиден. Но удобный случай опубликовать этот вывод появился нескоро.
После этой статьи я лет на пять вовсе отвлёкся от украинских проблем. И вернулся к ним только после того, как побывал — в качестве корреспондента журнала «Наука и промышленность России» на первом украинско-российском деловом форуме, проходившем в моей родной Одессе, и довольно тесно пообщался со многими влиятельными его участниками.
Соберёмся!
Черновик бизнес-плана воссоединения Украины с Россией 350-летию первого воссоединения Украины с остальной Россией посвящается Украинско-российский деловой форум, прошедший в Одессе 2002.09.20–22, был замечательно организован и оставил у всех участников самые приятные воспоминания.
Но главное моё впечатление от форума приятно, скорее всего, далеко не для всех: раздельное существование наших стран разорительно для обеих и должно быть прекращено в кратчайший технически возможный срок.
Уже на торжественном открытии форума все выступавшие деловые люди дружно сетовали на различия законов и таможенных правил, препятствующие сколько-нибудь эффективному сотрудничеству. Когда в каждом контракте нужно предусматривать страховку от непредвиденного законотворчества — легко ли гарантировать хоть какую-то выгоду? Когда каждую партию комплектующих приходится растаможивать чуть ли не в обеих столицах сразу — можно ли хотя бы угнаться за скоротечными изменениями рыночной обстановки?
Представители законодательной и исполнительной власти обоих государств дружным хором обещали устранить расхождения в законодательствах, упростить таможенные правила и даже предусмотреть в них особый порядок обработки контрактных поставок… Словом, заверяли в скорейшем создании комфортнейшего режима трансграничного сотрудничества во всех видах бизнеса.
Но если два органа принимают идентичные решения — не лишний ли по меньшей мере один из них? Если для сколько-нибудь эффективной работы надо выстраивать всевозможные изъятия из таможенного режима и коридоры в границе — нужны ли эти режим и граница вообще? Элементарный инстинкт самосохранения официальных структур вряд ли позволит им когда-нибудь устранить все порождённые ими препятствия взаимодействию хозяйственников.
Впрочем, дело не только в самосохранении. Любую разность потенциалов можно преобразовать в энергию. Если плотина между странами высока и надёжна — пропускаемые через неё хозяйственные потоки станут мощно вертеть встроенные в эту плотину турбины. В чьих личных интересах?
В общественных процессах закон сохранения энергии далеко не столь непреложен, как в физических. Но всё же и в экономике ничто не возникает из ничего.
Выгода устроителей бюрократических плотин проистекает из ущерба, причиняемого этими плотинами нормальным хозяйственным отношениям. А поскольку КПД любого механизма — а бюрократического и подавно — далёк от единицы, сумма потерь и обретений всегда отрицательна. И международные барьеры в этом отношении ничуть не лучше прочих.
А зачем, собственно, вообще нужно пробивать пограничные законодательные барьеры? Не проще ли каждой из наших стран заняться собственным внутренним обустройством и замкнуть хозяйственные цепочки внутри себя?
Увы, не проще. Ибо места для этих цепочек не хватит.
Я уже не раз[10] писал, что окупить новую разработку заведомо невозможно, если на рынке, куда она выпущена, слишком мало жителей. В конце 1970-х, когда экономические исследования этой темы были проведены впервые, порог окупаемости в развитых экономиках составлял примерно 300 млн человек. С тех пор он ещё вырос, ибо заметно возросли средние затраты на разработку, а серийное производство ощутимо упростилось и подешевело.
Именно ради окупаемости новинок преобразовано в Европейский союз былое Европейское Экономическое Сообщество, создана Североамериканская Зона Свободной Торговли. Устранение бюрократических барьеров, сколь бы приятно оно ни было само по себе — в подобных случаях не самоцель, а лишь средство создания единого рынка с достаточно обширным населением.
Более того, в каждое из этих объединений втягиваются страны с откровенно слабым экономическим развитием. К чему было США договариваться о свободной торговле не только с Канадой, но и с Мексикой, даже по канадским меркам совершенно нищей? Польша потребовала при вступлении в ЕС грандиозных субсидий, ибо даже до уровня Португалии пока не дотягивает. Но все расходы на доведение новых членов союза до общего уровня ничтожны по сравнению с выгодами, проистекающими из роста рентабельности новых разработок — и, следовательно, ускорения развития экономики в целом.
В СССР отношение средней зарплаты разработчиков к средней зарплате серийных производителей было существенно меньше, чем на Западе. Соответственно и порог окупаемости был намного ниже. А в наших странах это отношение ещё сильнее смещено в пользу серийщиков. Но всё равно порог — даже по самым оптимистическим оценкам — намного превышает 145 млн человек, живущих сейчас в России. А уж Украина, где сейчас меньше 50 млн граждан, и подавно не может ожидать окупаемости на внутреннем рынке хоть каких-то новинок. Следовательно, без выхода за пределы страны вся промышленность обречена повторять старое — до тех пор, пока не рухнет под давлением новшеств, созданных (и уже окупившихся) за этими пределами.
Конечно, российский рынок — далеко не самый привлекательный для Украины. А уж украинский, бедноватый даже по сравнению с российским, и подавно не самый желанный для предпринимателей «старшего брата».[11] Но все мы выросли и воспитаны в одной стране, в одной научной и инженерной традиции, наделены сходными привычками и потребностями. Поэтому россиянам для работы на украинском рынке, украинцам для работы на российском не надо ничему особо доучиваться, ни к чему особо приспосабливаться. Наши рынки продолжают друг друга настолько естественно, что их объединение, обеспечивая простор, жизненно необходимый для окупаемости новинок, в то же время не породит нежелательных побочных эффектов. А уж окрепнув благодаря этим новым возможностям, нужно совместно идти на окрестные рынки.
Кроме того, не всякий рынок легко доступен. Например, представленный на форуме транспортный самолёт Ан-70 так и не принят на вооружение стран НАТО: те заказали разработку собственного (заведомо менее эффективного), чтобы не отдавать деньги на сторону. Конечно, если бы Ан-70 появился задолго до появления у европейских авиапроизводителей собственных проектных предложений того же класса, то даже НАТОвская бюрократия вряд ли решилась бы тратить годы и миллиарды на дублирование уже готового творения. Но создание и испытание нового отечественного транспортника было на много лет задержано политическими барьерами посреди нашего общего отечества…[12]
Впрочем, вредоносность этих барьеров уже понятна даже многим политикам. 2002.12.13 в Верховном совете Украины создано объединение «За союз Украины, Белоруссии, России» (ЗУБР). Вошли туда 82 депутата из 450 — пока маловато для принятия решений, но уже достаточно для эффективной пропаганды.
Эта пропаганда тем важнее, что доселе Украина была объектом всего одного вида агитации — за независимость любой ценой. Цена эта, как теперь очевидно,[13] непомерно велика.
Но это агитаторов не волновало: любую цену всегда платят из чужого кармана.
Основные компоненты этой агитации опровергнуты уже достаточно давно. Например, национальные[14] различия между укранцами и русскими заметно меньше, чем внутри любого из этих народов. Злонамеренное уничтожение казачьих вольностей или гонения на украинский язык — и вовсе плоды неуёмной агитаторской фантазии.
А уж в советское время Украина и вовсе оказалась привилегированной. Знаменитый голодомор начала 1930-х годов, правда, был страшен — но бесприцелен: коснулся он всей хлебородной России — от центра Украины до севера Казахстана. Зато территория Украины выросла втрое: к историческому ядру времён Богдана (Зиновия) Михайловича Хмельницкого Владимир Ильич Ульянов во время гражданской войны присоединил русскоязычные[15] Донбасс, Новороссию, Слобожанщину; Иосиф Виссарионович Джугашвили в 1939-м приписал к Украине Галичину, которую Хмельницкий считал главной угрозой своим родным краям, и запад Волыни (Ровенскую область), в 1940-м — Буковину, в 1946-м — Закарпатье; наконец, Никита Сергеевич Хрущёв в 1954-м — к 300-летию единства — подарил родной республике Таврию, в Средневековье названную тамошними татарами Крым.[16] Кстати, Хрущёв и другой выходец с Украины — Леонид Ильич Брежнев — почти 30 лет правили всем Союзом. Украинский язык в 1920-х годах окончательно кодифицирован русскими писателями и языковедами как точное среднее между русским и польским языками и с тех пор активно субсидировался государством. Да и экономика Украины пользовалась немалыми привилегиями и по достижении независимости резко просела.
Тем не менее гремучая смесь ошибок и прямой лжи стала общепринятой ещё задолго до того, как её стали насильственно, в лучших традициях советского агитпропа, вбивать в народное сознание казённые журналисты и профессиональные лжеучёные. Более того, она — если не причина, то повод для множества акций, блокирующих установление между нашими странами нормальных отношений и или даже создающих угрозу прямого конфликта.[17]
Итак, идеология, придуманная для обоснования существования независимого украинского государства, сама по себе оказывается для него опасной. Что, между прочим, не раз доказывала история. И сам народ Украины никогда своей независимостью не обольщался.[18]
Тем не менее идеология эта всё ещё в ходу. И даже остаётся официальной. Очевидно, как указал Владимир Владимирович Маяковский, «если звёзды зажигают — значит, это кому-то нужно». По немецкой поговорке, из всякого свинства можно сделать кусочек ветчины. Разделение страны — свинство величайшее. Поэтому и ветчины из него можно выкроить очень много.
Прежде всего, конечно, политической. Ещё Гай Юлий Цезарь заявил: «Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме». Правда, до нас это изречение дошло потому, что его автор совместил обе половины скромного желания и стал в Риме первым. Но очень многие политики, не обладающие достоинствами основателя империи, действительно готовы удовольствоваться деревней — лишь бы их первенству там никто не угрожал. Соответственно всегда хватает желающих изолировать свою деревню от притока граждан с римским опытом.
Но, как справедливо отметил помощник присяжного поверенного Ульянов, политика есть концентрированное выражение экономики. Если бы деятельность политиков, явно и бесспорно препятствующая развитию экономики в целом, не была выгодна ни одному из экономических субъектов по отдельности — её пресекли бы давно и безжалостно. Следовательно, в нынешней экономике Украины — да и России, давно смирившейся с её отделением — хватает деятелей, считающих сепаратизм выгодным для себя лично.
Конечно, наибольшую выгоду от самоизоляции получают местные монополисты. Естественно, ценой огромного ущерба, причиняемого всем остальным: о пагубности монополизма для экономики написано, пожалуй, побольше, чем об его же вреде для политики.
Но монополистов в экономике не так уж много. Прежде всего потому, что сама монополия для своего сохранения нуждается в политической поддержке — от «стеклянного потолка»[19] и до тех же таможенных барьеров. А на такую поддержку не могут рассчитывать все подряд. Просто потому, что чиновников, к счастью, чаще всего меньше, чем бизнесов, и каждый бюрократ может выбирать, кого ему выгоднее поддерживать, а кем можно и пренебречь. И ещё, конечно, потому, что полная монополизация ведёт к столь полному застою, что экономика — да и политика — умирает в считанные годы.[20]
Конечно, монополисты могут в значительной степени определять какие-то существенные стороны политики.[21] Но всю её может сформировать только значительная масса рядовых экономических субъектов. Следовательно, практически каждый из них на Украине сейчас боится воссоединения.
Этот страх во многом проистекает как раз из опыта общения с собственными, украинскими, монополистами и чиновниками. Ощутив на себе их давящую мощь, каждый легко может представить себе, насколько страшнее может его придавить структура несравненно более крупная — хоть монополия газпромовских масштабов, хоть ведомство вроде налоговой полиции. Впрочем, если он сам почему-то не сталкивался с монополией и даже особых налоговых проблем не испытывает,[22] то по крайней мере далеко не единожды наблюдал, как те же напасти обрушиваются на его ближних и дальних.
Есть и множество других страхов, затрагивающих практически каждого. Придётся разбираться с ними подробнее.
Монополисты украинского масштаба, как уже сказано, боятся поражения в конкурентной борьбе с монополистами покрупнее — российскими. Но почему-то забывают, что в любой борьбе результат невозможно предсказать заранее. На то она, собственно, и борьба.
В любой развитой стране существует антимонопольное законодательство. Полного вытеснения всех конкурентов чаще всего не допускает та самая бюрократическая машина, которая в других своих проявлениях способствует развитию монополизма.[23] Есть и организации средних бизнесменов, лоббирующие свои соединённые интересы в противовес гигантам.
Сами украинские монополисты по очевидным причинам пока не могут воспользоваться всеми этими возможностями — потому в них и не верят. Но перейдя в другую весовую категорию, они обретут официальную защиту от тех, кому ныне могут противопоставить только самые грубые орудия — вроде таможенных пошлин.
Впрочем, защита понадобится далеко не всякому. Например, добрая половина русскоязычных телефильмов, идущих на российском экране, снимается не в самой России, а на студиях Украины и Белоруссии. Не столько потому, что там производство дешевле (расходы на разъезды российских актёров и специалистов съедают изрядную часть этой разницы), сколько потому, что местные профессионалы ещё не перенастроились на съёмку рекламы и видеоклипов, а потому умеют работать в полнометражных форматах.
Развитый рынок располагает множеством экологических ниш, где производители могут размещаться, ничуть не мешая друг другу.[24] Чем шире рынок, тем больше на нём таких ниш. Шансов столкнуться с мощным конкурентом на объединённом рынке окажется меньше. А способов вырасти — больше.
Например, галицкие нефтяники проявили в своё время чудеса изобретательности, чтобы отрезать Украину от российских поставок нефти.[25] Ведь тамошние месторождения не просто истощены ещё в начале XX века. Главное — они дают крайне высокопарафинистую — содержащую в основном молекулы с довольно длинными углеродными цепочками — нефть. Её не то что добывать — даже транспортировать трудно: застывает в трубах чуть ли не при комнатной температуре. А уж переработка её на топливо и вовсе может считаться рентабельной, только если никаких других источников жидкого горючего вовсе нет, так что цену можно накручивать по мере надобности.
Между тем на общероссийском рынке значительная часть нефти перерабатывается на смазки, где нужны как раз длинные молекулы. А уж пластмассы, состоящие из цепочек длиной в десятки тысяч атомов углерода, и подавно выгодно делать как раз из длинных парафинов. Правда, соответствующие технологии ещё не отработаны: наша нефтехимия десятилетиями ориентировалась на легкодоступные нефти со сравнительно короткими молекулами. Разработка потребует изрядных затрат. Причём платить придётся скорее всего российским нефтяникам: на бедном украинском рынке галичане всё равно не набирают доходов, достаточных для финансирования столь масштабных проектов.[26] Но расходы довольно быстро окупятся. Во-первых, сами россияне смогут больше нефти перерабатывать на топливные, самые рентабельные сейчас, продукты. Во-вторых, экспорт нефти и нефтепродуктов через Украину перестанет облагаться нынешними изобильными таможенными и транзитными сборами.
Человеческие таланты, лежащие в конечном счёте в основе коммерческих успехов, необычайно разнообразны. Поэтому изначальное неравенство размеров фирм вовсе не обязательно сохраняется. Крупнейшая сегодня программистская корпорация «Мелкая мякоть» (Microsoft) начиналась немногим более двадцати лет назад со скромной программы, написанной двумя недоучившимися студентами. Уже несколько лет один из них — Билл Гейтс — занимает во всемирном списке богачей первое место. А многие сотни компаний, в ту пору несравненно более многолюдных и богатых, давно уже забыты. В частности, потому, что Гейтс изобретает не столько новые программы, сколько новые технологии ведения бизнеса — не сталкивается с конкурентами, а обходит их.
Впрочем, даже столкнувшись с реальной конкуренцией, можно в ней оказаться лучшим. Уже сейчас — невзирая на таможенные барьеры — в московских магазинах активно продаются и охотно покупаются овощные консервы «Верес», приправы «Чумак» и подсолнечное масло «Олейна». Вряд ли владельцы этих торговых марок будут так уж цепляться за независимость. Скорее уж сами готовы будут один раз заплатить за её отмену, чтобы не платить на границах за каждую партию столь востребованного товара.
Мировой опыт показывает: для коммерческого успеха необязательно стартовать из центра. Концерн, созданный Леоном Филипсом, живёт куда дольше — и несравненно успешнее — всего построенного по идеям сына его сестры, Карла Маркса. Между тем штаб-квартира этого гиганта по сей день базируется в тихой Голландии. И, похоже, не намерена перебираться в страны покрупнее.
Да и в Российской империи хватало монополистов, выросших и успешно работавших на Украине. Вспомните хотя бы поговорку времён гражданской войны: «Чай Высоцкого, сахар Бродского, Россия Троцкого». Тайно венчанный супруг императрицы Елизаветы Петровны Романовой граф Алексей Григорьевич Разумовский (до брака — скромный певчий Олексий Розум) вряд ли располагал большей властью, чем его соотечественники начала XX века — промышленные магнаты Терещенко. Не говоря уж о Хрущёве и Брежневе, чья власть была во многом серьёзнее императорской.
Коммерческих проблем, порождаемых воссоединением, немало. Но главное очевидно: связанные с единством экономические страхи явно преувеличены.
Конечно, на некоторых направлениях конкуренция обострится. Зато и возможностей откроется неизмеримо больше, и будут они несравненно разностороннее. Не говоря уж о том, что российская налоговая система, по мировым меркам довольно свирепая,[27] выглядит на фоне украинских налогов более чем щадящей. Так что перейти под соответствующую юрисдикцию явно выгодно. Более того, вышеупомянутый пример возможной переориентации галицких нефтяников показывает, что российскому бизнесу может быть выгодно на какое-то время пожертвовать частью своих доходов ради возмещения украинским коллегам тягот воссоединения. Ведь на объединившемся рынке обстановка станет настолько благополучнее, что все необходимые для его создания затраты более чем окупятся в самом ближайшем будущем.[28]
Словом, будет рынок — будут деньги — и проблем не будет.[29]
Увы, экономикой проблемы воссоединения не исчерпываются. Многочисленные надстройки над этим базисом живут своей бурной жизнью. Задачи, ими поставленные, и перечислить трудно. Отмечу лишь немногие очевиднейшие.
На плохие новости внимания обращают больше. Поэтому СМИ всего мира публикуют куда больше дурных вестей, нежели добрых. А уж после долгих лет советских запретов на почти любой негатив наши газеты и телеканалы[30] просто переполнены всяческими — иной раз явно недостоверными — кошмарами.
Чем больше страна, тем больше в ней случается всяческих несчастий. Даже если на душу населения их придётся меньше, концентрация пессимизма на единицу газетной площади и эфирного времени растёт. Поэтому средний украинец считает Россию средоточием катастроф и криминальных разборок.
На самом деле сама Украина по этой части ничуть не отстаёт от северного соседа. Донбасс по аварийности страшнее Кузбасса. Крым смело может оспаривать титул криминальной столицы не то что у Питера, но даже у Екатеринбурга (а уж Москва с Ростовом и Одессой на таком фоне просто меркнут). Но рядовой украинский избиратель непременно испугается грозных российских бандитов — ведь о них сняты такие убедительные телесериалы!
Впрочем, преступления бывают разные. Некоторые — вроде рэкета — почти не попадают в правоохранительные сводки. Некоторые, наоборот, фиксируются почти полностью. В частности, убийства принято считать документируемыми довольно надёжно. По этому виду преступлений в расчёте на душу населения Россия — по официальным данным — опережает, например, США в 3–4 раза. Жутковато! Но не Украине же этого бояться: она, по тем же официальным данным, опережает США по меньшей мере вшестеро. Из всех сколько-нибудь развитых стран разве что ЮАР опережает Украину по этому показателю. Похоже, Россия должна опасаться воссоединения с таким рассадником преступности.
Вот сколь сильна эффективная и целенаправленная агитация! Пока впечатление большей по сравнению с Украиной опасности России не развеяно, рассчитывать на массовое голосование украинцев за воссоединение вряд ли придётся. Организация соответствующей пропагандистской кампании — задача сложная. И очень дорогостоящая: ведь придётся, помимо всего прочего, возмещать СМИ потери от изменения тематики, да ещё и обучать журналистов и телесценаристов интересной подаче оптимистических новостей и сюжетов.
Это уже крайняя степень беспредела. Причём со всех сторон сразу.
Блестящий лётчик, командир дивизии дальних стратегических бомбардировщиков Джохар Мусаевич Дудаев не смог удержать от разбоя боевиков, на чьих штыках пришёл к власти.[31] И в скором времени любой, не имеющий счастья принадлежать к чеченскому племени, лишился на землях вольной республики всяких прав, кроме разве что права отдать всё имущество ближайшему автоматчику и тихо сгинуть с глаз долой. А когда запасы конфискатов исчерпались,[32] разбой выплеснулся на сопредельные земли.[33] Не пресечь его было бы уже преступлением, для федеральной власти совершенно непростительным.
Но и сами федералы повели себя, мягко говоря, далеко не лучшим образом. Политики так и не решили, как действовать в мятежной республике.[34] Армия же, будучи предоставлена собственному разумению, постаралась не только повторить все ошибки, сделанные в Афганистане и до него,[35] но и придумать немыслимое множество новых. А по мере неудач она деморализовалась и дошла в конце концов до массового озверения.[36] Не удивительно, что захват боевиками Грозного — действительно отлично подготовленный и проведенный, но при грамотной тактике федералов способный стать капканом для самих боевиков — оказался поводом для капитуляции в Хасавюрте, слегка замаскированной громовым рыком генерала Лебедя, на которого политики по обычаю перевалили всю ответственность.
Немногим лучше идёт и вторая кампания. Бесспорная причина открытия боевых действий — атака банд Басаева и Хаттаба на Дагестан — толком в пропаганде не использована. В пылу тогдашней предвыборной борьбы многие СМИ вбивали в массовое сознание: вход федеральных войск в Чечню — всего лишь месть за взрывы двух жилых домов в Москве.[37] Сами же боевики в очередной раз отыгрывали прекрасно отработанную ещё в первой кампании легенду о федеральных зверствах против мирных горцев.
Захват «Норд-Оста», против ожидания его организаторов, не сломил волю народа. Но на Украине теперь слова о воссоединении немедленно наталкиваются на вопрос: «Хочешь, чтобы и в Киеве бандиты театр захватили?»
Конечно, и в пределах самой Украины зреет нарыв, способный при неблагоприятном стечении обстоятельств сравниться с чеченским. Крым — поле битвы вернувшихся из ссылки татар с русскими, занявшими за прошедшие 58 лет все экологические ниши. Пока эта битва идёт неорганизованно, на уровне криминальных разборок и соседских драк. Но в сентябре 1991-го распри в Чечено-Ингушетии тоже не выходили за пределы тогдашних норм…
Да и в самом Киеве обстановка далеко не такая благостная, чтобы забывать о криминале — хоть с политическим акцентом, хоть с национальным. Вспомните хотя бы взрыв автобуса на Воздухофлотском проспекте 2002.11.14: кто-то додумался везти сумку взрывчатки в общественном транспорте. Интересно, куда он её вёз? И сколько эта поездка стоит?
Но все эти воспоминания о будущем не изменят главного. Пока украинцы панически боятся чеченцев, они вряд ли согласятся голосовать за воссоединение.
Гарантировать решение чеченской проблемы в ближайший год не решится ни один ответственный политик. Но по крайней мере снизить накал страстей можно. А уж доказать гражданам Украины, что от воссоединения чеченская угроза для них не повысится — и вовсе благодарная задача для политтехнолога.
Впрочем, даже те, кто ничего не боится, боятся по крайней мере за своих детей. Украинская армия, конечно, не блещет ни дисциплиной,[38] ни умением,[39] ни богатством, без которого дисциплина и умение вовсе невозможны. Но на фоне российской армии (чьи тихие успехи и шумное поведение — объект заслуженно пристального внимания СМИ) даже она выглядит довольно пристойно. Естественно, при таком соотношении репутаций граждане, имеющие детей призывного и допризывного возраста, вряд ли захотят голосовать за воссоединение. Да и остальных они скорее всего будут отговаривать.
К счастью, этому горю помочь не слишком сложно. Планы перевода российской армии на контрактную основу готовы давно.[40] И могут быть осуществлены за считанные месяцы. Так что люди, желающие избавить детей от нынешней казармы, смогут это желание исполнить.
Тем более что новая армия может позволить себе привлекать только тех, кто действительно хочет участвовать в обороне страны: таких людей заметно больше, чем принято сейчас считать. Именно такую — весьма нетрадиционную, но опирающуюся прежде всего на традиционные эмоции, а поэтому достаточно легко реализуемую — идею творческой армии[41] предлагает известный социолог, военный историк и писатель Сергей Борисович Переслегин.
Правда, перевод на контракт требует немалых денег. Не на денежное довольствие контрактников: по сравнению с прочими расходами на действительно боеспособную армию эти затраты очень скромны. Не на жилищное строительство:[42] даже в богатейшей американской армии рядовой состав живёт в казармах. Главные статьи расхода куда серьёзнее:
• закупка вооружения, достойного профессионалов: сейчас, например, авиатехника, без которой действия современной армии немыслимы, практически не обновляется и в основном уже выработала ресурс;[43]
• организация начальной военной подготовки в учебных заведениях и последующего прохождения «курса молодого бойца» в непосредственной близости к месту жительства: профессионалов можно отбирать только из людей, уже имеющих хотя бы элементарные армейские навыки, а на случай особо непредвиденных событий нужен мобилизационный резерв;
• перевод командного состава в «кадрированный» режим: при особой необходимости армия должна в считанные дни развёртываться до предельной численности, допустимой мобилизационными возможностями страны, а для этого командиры должны пребывать в полноценных структурах, требующих всего лишь заполнения рядовым составом.[44]
Всё это, конечно, достаточно дорого. И нынешнему бюджету вряд ли по силам. Особенно в 2003 году, когда придётся выплачивать изрядный внешний долг.
Следовательно, российскому бизнесу нужно брать реформу армии на своё обеспечение. Попутно придумывая, конечно, способы контроля этих финансовых потоков: слишком уж велик будет соблазн ответвить изрядную их долю под покровом секретности.
Впрочем, если вспомнить прочие проблемы, решаемые реформой армии, становится очевидно, что игра стоит свеч. В конце концов, нынешние — тоже не столь уж малые, но практически полностью бесполезные — расходы на армию оплачиваются российским бюджетом. То есть — через налоговые механизмы — всё тем же бизнесом.
Российская армия, свято хранящая советские традиции — серьёзная помеха всякому развитию страны. Но всё-таки украинские политики вполне в состоянии с нею по этой части конкурировать.
Наименьшая помеха — нынешний президент. Леонид Данилович Кучма досиживает на посту второй — последний разрешённый нынешней конституцией — срок.[45] Расклад сил в Верховном совете не позволяет изменить конституцию ради обретения Кучмой третьего срока. Преемника, способного гарантировать ему спокойную пенсионную жизнь,[46] он пока, похоже, не нашёл. Так что наилучший лично для него способ ухода из политической жизни — воссоединение с распространением на бывшего украинского президента гарантий, предусмотренных законодательством о статусе бывших президентов России.
Правда, потенциальные преемники Кучмы явно будут далеко не столь покладисты. Любому из них даже судьба Кучмы — восемь лет непрерывных сражений со всевозможными оппонентами и конкурентами — сейчас кажется в высшей степени завидной (хотя, конечно, попав на столь завидное место, многие из них изменили бы мнение). И, как положено нынешним мини-цезарям, практически любой из них предпочтёт место независимого вождя слабой страны званию уважаемого рядового гражданина страны сильной. Поэтому провести на Украине референдум о воссоединении можно не позднее марта 2004 года:[47] после этого начнётся очередная президентская предвыборная кампания, в ходе которой идею единства постараются похоронить — в идеале на 2 президентских срока (на Украине это 10 лет).
Правда, неизвестно доживёт ли Украина до конца следующего президентства. Тот же Переслегин напоминает: государство существует как единое целое лишь до тех пор, пока темпы развития связей регионов между собою и с центром остаются выше темпов экономического развития отдельных регионов. Поскольку на Украине по меньшей мере для трёх регионов — Галичины, Крыма и Слобожанщины — это условие не выполняется и практически не может быть выполнено, он прогнозирует распад страны не более чем за 25 лет. Впрочем, какой политик поверит прогнозу, противоречащему его интересам?[48]
К счастью, реальных и авторитетных кандидатов в президенты Украины не так уж много. Так что договориться с ними в принципе можно. Куда сложнее справиться с изобилием лидеров парламентских и около-парламентских партий. Лишь немногие из них могут надеяться на успех в общероссийских политических играх. Тем более что нынешний российский закон о политических партиях практически исключает деятельность сугубо региональных структур.[49]
Конечно, самые маргинальные партии постепенно сходят с политической сцены, но взамен постоянно возникают новые. Не говоря уж об объединениях по каждому удобному поводу: например, в нынешнем движении «За Украину без Кучмы» сошлись даже такие противоположные политические течения, как борющаяся за рынок и независимость «Наша Украина» и почти готовые к реинтеграции социалисты с коммунистами.[50]
Лично я пока не вижу простого и единообразного способа устранить противодействие всего этого сонма игроков в «Царя горы». Придётся скорее всего договариваться с ними в индивидуальном порядке. Это, конечно, обойдётся российским промышленникам существенно дороже. Но если уж с российскими политиками удаётся найти общий язык — то и украинский язык препятствием не будет. А язык денег и вовсе универсален.
Правда, политики в наши дни пользуются примерно теми же привилегиями, что и феодалы — политики Средневековья — в своё время: они везде свои.
Судьбу Столетней войны в немалой степени определили колебания бургундских герцогов — сперва от французских королей к английским, потом обратно — вполне в рамках тогдашней этики. Курбский князь Андрей Михайлович, не поладив с русским царём, спокойно ушёл к польскому королю, и вся Европа поражалась только тому, что царя Ивана Васильевича это не огорчило (как свидетельство его собственной властной некомпетентности), а возмутило.
Сегодняшний политик, правда, не всегда может вписаться в политическую жизнь своей новой страны — законы о гражданстве с тех пор изрядно усложнились. Но по крайней мере убежище ему практически гарантировано.[51] Да и голодать он скорее всего не будет, даже если ничего с прежней родины не прихватил: профессиональная солидарность коллег подкрепляется памятью о суме да тюрьме, подстерегающих каждого.
Рядовым гражданам сложнее. Их возможности эмиграции чаще всего ограничены. Да и не каждый готов расплачиваться за чужие ошибки — даже если когда-то сам поддержал эти ошибки в кабинке для голосования. Поэтому необратимые решения пугают политиков меньше, чем их избирателей.
Вероятно, именно поэтому наряду с твёрдыми и нерушимыми федерациями в мире всё ещё сохраняются конфедерации, чьи субъекты обладают правом на сецессию — мирное отделение. Правда, реальных примеров таких отделений не так уж много: Норвегия, в 1814-м приданная Швеции на условиях личной унии — единого монарха, отделилась в 1905-м; Египет и Сирия, слившиеся в Объединённую Арабскую Республику в 1958-м, разделились уже в 1961-м;[52] из созданной в 1963-м Федерации Малайзии (Малакка, Сабах, Саравак, Сингапур) в 1965-м ушёл Сингапур; да ещё в Африке некоторые новообразующиеся независимые государства сливались и разделялись — иногда даже по нескольку раз. А, скажем, Швейцарская конфедерация реально стала нерушимой федерацией с 1847 года, когда созданный в 1843-м Особый союз[53] семи католических кантонов — Валлис, Люцерн, Унтервальден, Ури, Фрайбург, Цуг, Швиц — начал войну с другими кантонами и был разгромлен в несколько дней.
Кстати, вопреки распространённому мнению, сецессия в Соединённых Государствах[54] Америки первоначально была вполне мирной. Полномочия тамошнего центра по отношению к субъектам федерации столь малы, что провозглашение в феврале 1861-го независимости Конфедеративных Государств Америки почти ничего не изменило. Только апрельский обстрел и захват южанами форта Сэмтёр, чей гарнизон отказался переприсягнуть южным властям, вызвал гражданскую войну, завершившуюся лишь в апреле 1865го.
Конституция Российской Федерации не предусматривает сецессии. Правда, Республика Украина по конституции — вообще унитарное государство, чьи области вообще лишены самостоятельного политического значения, выборной исполнительной власти, представительства в центральном законодательном собрании. В этом плане для украинских губернаторов переход в Россию выгоден хотя бы потому, что сейчас они назначаются — и, что гораздо больнее, увольняются — приказом президента, а в России станут выборными.
Но рядовых граждан выборность губернаторов волнует мало. Им куда важнее возможность исправить собственные ошибки. Поэтому невозможность сецессии может заметно отразиться на результатах предстоящего референдума. Слишком уж многие избиратели, направляясь к урнам для голосования, задумаются о судьбе всё той же Чечни, имевшей в бурном 1991-м немногим меньше оснований для независимости, чем Украина.
Эту коллизию зачастую мотивируют Конституцией СССР, где правом сецессии обладали союзные республики, но не автономные. Но сама эта конституция достаточно противоречива, чтобы ссылки на неё вызывали немалые сомнения. Административное же деление СССР менялось так часто и по обстоятельствам столь случайным,[55] что и подавно ничего не может обосновывать.
Между тем как раз Украина от Чечни отличается принципиально.
Чечня завоёвана тремя десятилетиями жесточайших боевых действий. И не потому, что представляла самостоятельную ценность. Нефть там найдена уже после завоевания — и ещё долго вовсе никого не интересовала. Но после объединения с Россией закавказских христианских царств, искавших защиты от исламского давления, северокавказские горцы, пополнявшие набегами скудные дары горной природы, стали барьером между частями империи. Пришлось их, как тогда выражались, привести к покорности. Кого лаской, а кого и таской. Чечня, державшаяся чуть ли не до полного истребления,[56] заслуживает уважения за упорство. Но правом на собственную волю обладает ничуть не больше, чем любой другой военный трофей вроде Южных Курил или Гибралтара.
Украина же присоединилась к России вполне добровольно.[57] Логично и впредь уважать её волю. В конце концов, отделение Украины всегда вредило ей больше, чем России. Так что если уж её не устроит существование в едином государстве — значит, основания для этого будут достаточно серьёзны, чтобы остальная Россия приняла их во внимание. Да и вообще, если вход доброволен — выход должен быть открыт.[58]
Не берусь судить, каким образом облечь эти различия в законодательную форму. Но не сомневаюсь, что признание за Украиной — или её регионами — права на сецессию значительно облегчит воссоединение.
Ещё один, к сожалению, немаловажный, фактор отталкивания Украины от России — волна неприязни к чужакам, буквально захлестнувшая в последние годы практически всю страну. На Украине этой болезнью[59] страдают в основном национальные меньшинства — галичане и татары. В России же она в большей степени проявляется у основной массы граждан. А руководящие слои общества и государства по обе стороны границы заражены ею в равной мере.
На встрече с лидерами правозащитных организаций 2002.12.19 президент Российской Федерации отметил, что по меньшей мере некоторые из проявлений административной ксенофобии — новые законы о гражданстве и о статусе иностранцев в РФ — способны нанести стране не только косвенный, но и прямой ущерб: они ограничивают приток рабочей силы и не позволяют даже восполнить естественную убыль населения. Это и не удивительно. Законы позаимствованы из практики стран, не имеющих за своими рубежами сколько-нибудь значимого числа соотечественников, да вдобавок — после многих лет экономического бума — столкнувшихся с проблемой безработицы. Но ведь в мировой практике известны и совершенно другие законы о гражданах и иностранцах, куда лучше соответствующие нынешним российским реалиям! Да и первоначальные версии российских законов были достаточно разумны. Очевидно, столь неудачно сделанный законодателями выбор — не следствие реальных проблем страны, а дань расхожим предрассудкам.
Правда, как раз эта ошибка может и привлечь кое-кого из граждан Украины на сторону воссоединения. Ведь очень многие из них зарабатывают именно на севере, а на свой юг возвращаются только для семейного отдыха. Новые законы наносят по гастарбайтерам тяжелейший экономический удар. Но многие ли из них захотят искать выход не в изменении собственного гражданства, а в радикальном устранении границы, чья проницаемость столь резко упала? Пожалуй, новые законы оттолкнут от России — по крайней мере на предстоящем референдуме — заметно больше людей, чем привлекут на её сторону. Учтём также, что законы эти перекрывают общение с соотечественниками, живущими не только на Украине. Выходит, лучше отказаться от них сейчас, пока практика их применения не заставила вспомнить слова князя Перигорского и епископа Отенского Шарля-Мориса Талейрана: «Это хуже преступления — это ошибка».
Как видим, подготовка воссоединения требует множества скорых и тщательно согласованных внутрироссийских реформ. Не говоря уж об агитационной кампании — не только в России, но и в стране, чьи основные официальные структуры относятся к идее воссоединения без особого почтения.
Такая работа требует чёткой координации деятельности множества людей самых разных профессий. Только главное координирующее звено может включать несколько десятков специалистов высшей квалификации. Скажем, я вряд ли смогу руководить такой организацией — разве что в момент её создания могу подсказать, какие направления деятельности необходимо учесть изначально.
К счастью, Россия — да и Украина — располагает сейчас достаточным числом профессионалов и структур нужной ориентации.
Правда, их работа недёшева. А ведь вести её придётся больше года![60]
Читать бесплатно другие книги:
