Россия 2020. Голгофа Афанасьев Александр

Оцепление давно снято, ленты, огораживающие место подрыва, сорваны и затоптаны. Ничего не осталось – только опаленный пролом в стене и выбитые стекла. И смерть – кто ее видел, тот почувствует, даже когда все убрали…

В карман полезли. Человек, не глядя, дал по руке, прошел к выходу с перрона – тому самому, который ведет на стоянку, отмахиваясь от таксистов. Как только становится плохо – таксистов становится больше, потому что как-то надо кормить свои семьи. Но человек отмахнулся от таксистов, прошел мимо, он привык никому не доверять и не садиться в чужие машины…

Пахло дымом. Везде пахло дымом. И стучали топоры – люди заготавливали дрова на зиму. Прямо в городе…

Еще одна примета нового времени – угрюмым утесом в стае малолитражек высился бронетранспортер. Сидящие на броне СОМовцы[6] в масках держали автоматы под рукой, курили, внешне не обращая ни на что внимания, но на самом деле зорко процеживая толпу…

Трамваи ходили.

Ему вспомнилось старое, что он читал много лет назад: если ходит в городе трамвай, значит, есть в городе советская власть. Трамваи здесь ходили. Значит, не так все было плохо…

Он сел на единичку, идущую в центр. Трамвай был на ходу, только стекла были через раз да одной двери не было. Почему-то вандалы любили громить именно трамваи.

Проезд стоил восемьдесят рублей. Не так плохо – в Москве еще дороже…

Трамвай шел в город. Нетерпеливо звенел звонком, мигал фарами. Дорожное движение не соблюдали – ижевские лихачи то и дело вскакивали на пути, чтобы обогнать какую-нибудь пробку или объехать особенно большие рытвины на дороге.

Люди. Рынки самопальные, первый еще у хладокомбината, у южной автостанции. Торговали селяне нехитрыми дарами не слишком-то щедрой, но родной удмуртской земли. Меняли на бензин, на вещи – деньгам больше не доверяли. Старушки торговали вязаными вещами – нужная вещь в преддверии голодной и холодной зимы. Даже через выбитое трамвайное окно было видно, что торговля идет не особенно бойко – денег у людей нет. На перекрестке раскрылилась, разухабилась блатная, черная «Приора», через раскрытые дверцы летел тюремный шансон. Вот и эти повылазили из своих нор, снялись со своих крыток, выползли из подполья. Мутноглазая, татуированная рвань, человеческий осадок во взбаламученном до предела озере страны. Углы[7]. И смеют еще… вон, флаг русский с гербом. Возьми таких – будут рубашку на себе рвать, говорить, что русские и за русских. Хотя на самом деле – все, что им нужно, это такой вот рынок, чтобы обирать беззащитных старух и селян.

Хотя ради этого с татарами, с кавказерами они бьются – кость в кость.

Руки человека сжались в кулаки. Как же дожились-то до такого?!

Трамвай шел дальше. Трамвайное депо, гнилые переулки, деревяшки – там сейчас тоже полно беженцев. Бетонный частокол новостроек на горизонте. Милицейские «уазики» на дагестанскую моду, со снятыми верхними половинками дверей, торчащими из окон автоматными стволами. Автоматов здесь было много – столица русского оружия, как-никак. Хватало и машин – все-таки нефть тоже здесь есть. Стальная, рывками текущая, переругивающаяся сигналами река.

В центре, на кольце, за две остановки, человек сошел. Просто хотел пройтись…

Бывший драмтеатр, превратившийся теперь в приют для беженцев. Опаленный огнем минарет новой мечети ниже, исклеванные пулями стены. Горелые пепелища за спиной – там были старые, деревянные дома, предназначенные к сносу с сорок седьмого года. Бой здесь был знатный, били трассерами, все деревянное горело. Вот и снесли, получается…

Дальше – проулками. Побитые «Газели», стоящие вокруг них, поплевывающие, смолящие дешевые цыгарки мужики. Битые стекла магазинов, под которые перестроили все первые этажи домов. Половодье уличного торжища, начинающееся у бывшего цирка. Его тоже подожгли – харам. Смотреть цирк – харам…

Харам…

Ни одного целого окна. Когда началась вакханалия, простые люди, обычные простые люди бросились на штурм магазинов. Хапали заполошно, жадно, весело, иногда кроваво. Тащили то, чего в жизни не могли себе позволить, то, что дразнило взгляд каждый раз, когда проходили мимо. С варварским восторгом освобождались от тяжелой, горбатой жизни и думали, что все впереди. А впереди оказались ваххабиты, гарцующие по городу тачки с автоматным огнем из окон. Подломленные автоматы с завода, военных и ментовских складов, ружья. Когда отхлынуло – наступило протрезвление, больное, беспощадное, страшное. Вытащенную с раздолбанной камнем витрины шубу теперь продавали за бесценок, меняли на канистру бензина, на машину дров и не могли сменять. Уезжали из города, кое-как строились в пригородах, захватывали пустые дачные участки. Кто-то уже готовился зимовать, прорубал в форточке дыру, ладил буржуйку…

Человек продвигался вперед. Мимо бабок, мимо женщин, мимо семечек и пирожков, мимо развешанных на заборах вещей, которые никому не были нужны. Продвигался вперед, в людской круговерти, в беспощадном вихре, захватившем всю страну. К цели, которая была известна лишь ему одному…

Замок сработал сразу.

Человек отомкнул стальную дверь, затем деревянную, ступил в пыльную, заброшенную квартиру в одной из многоэтажек. Много лет назад он ушел отсюда, в его родном городе его больше ничего не держало. Ушел, чтобы сейчас вернуться.

Пыльные стекла, засиженное мухами зеркало в прихожей, немудреная мебель. Нежилой запах, неизбывная, точащая душу боль…

Человек достал из кармана автоматический пистолет. Не закрывая дверь, методично, помещение за помещением проверил всю квартиру, выглянул на балкон. Только после этого вернулся, с лязгом закрыл на щеколду дверь. Посмотрел на себя в зеркало – неприметный, к сорока лет мужик, роста выше среднего. Короткая, чтобы скрыть седину, стрижка, больные глаза.

Человек еще раз медленно, шаг за шагом обошел свою квартиру. Свою… полную воспоминаний, вещей, всего, что напоминало о когда-то простой и беззаботной жизни…

С трудом оторвавшись от зеркала, человек прошел в малую комнату. Сев на продавленный диван, какое-то время тупо смотрел на стенку шифоньера. Потом, закрыв руками лицо, не сдерживаясь, навзрыд заплакал…

Вот и здравствуй… Вот я и дома…

Еще через полчаса человек проверил газ, свет, воду. Ни того, ни другого, ни третьего не было…

Постелив на стол нашедшееся на кухне старое полотенце, человек положил на него пистолет. Начал неторопливо разбирать его…

Здание Управления ФСБ по Удмуртской Республике находится на улице Пушкинской, которая идет через половину города и до прокладки и застройки улицы Удмуртской была главной улицей города. Здание УФСБ представляет собой четырехэтажное здание в стиле сталинский ампир, примыкающее к стадиону «Динамо». С другой стороны – прямоугольная бетонная безликая высотка здания МВД, дальше жилая сталинка и концертный зал МВД. Все это было цело, но на белых, гипсовых стенах виднелись пулевые отметины. Бой шел и здесь после короткого и бесславного присоединения Удмуртии к Татарстану. Сейчас боя не было. Бронетранспортер стоял дальше, высовываясь острым ребристым колуном рыла из ворот ХОЗУ…[8]

Человек подошел к главной двери, ведущей внутрь, толкнул ее. Дверь не поддалась…

– Простите…

Человек повернулся.

– Вы к кому?

Человек достал корочку.

– Полковник Сизокрылов на месте?

СОМовцы переглянулись.

– Вход сейчас в другом месте. Все переехали в МВДшное здание…

Вход в здание, которое теперь делили МВД и ФСБ, был через дворик. Во дворике сумбурно, суетливо завершался развод. Дежурная смена сдавала технику: «уазики», реквизированные пикапы с установленными на них пулеметами, банковские бронеавтомобили. Шутили, курили, хлопали друг друга по плечам. Бронетранспортеры сюда не загоняли, тут они как слон в посудной лавке. Бэтээры стояли на въезде, частично перекрывая Советскую и занимая проулок…

– Вы к кому?

Крыльцо, через которое сейчас входили в здание, было дополнительно укреплено. Краном составили один на один блоки с ЖБК, оставили бойницы для автоматов и пулеметов, вставили бронированную дверь с «кормушкой», наверное, из какого-нибудь СИЗО притащили. Работы по укреплению здания продолжались, и сейчас было видно, как работают каменщики. На каждом этаже закладывали кирпичом окна, оставляя лишь узкие щели бойниц. Ни у кого никаких иллюзий уже не было, об этом свидетельствовал побитый бетон стен и кратеры от попаданий гранатометных выстрелов. Готовились ко всему…

Просунутое в щель удостоверение не вернулось.

– Вы к кому? – раздраженно повторил боец.

– К Сизокрылову.

– Кто такой?

– А ты не о…л, боец? – спросил человек. – Ксиву посмотри!

Кормушка с лязгом захлопнулась.

Московская ксива уже не была пропуском везде и всюду. Трудно было ожидать иного. После того как Москва всех предала, продала, сдала, бросила на растерзание охреневшему от безнаказанности подполью… чего еще ждать. Парадокс, гребаный парадокс жизни – где, в какой стране мира еще было такое, чтобы страну фактически распускали сверху? Чтобы целенаправленно ломали структуры безопасности, создаваемые как иммунная система государства. Чтобы разгоняли профессионалов, многие годы воевавших против ваххабитской чумы. Чтобы ублюдок с министерскими корочками обнимался на митинге с бородатой мразью под приветственные крики собравшихся на митинг ваххабитов и гробовое молчание всех остальных, кого власть, русская власть предавала, бросая на произвол судьбы на земле, в одночасье ставшей чужой.

Человек закрыл глаза. Картины плыли перед глазами… те, которые он хотел бы забыть. Лента воспоминаний разматывалась, набирала ход с болью, с кровью, со вспышками. Веселые, ветреные языки пламени, рвущиеся из окон элитного дома, выщербленная пулями стенка с лужами крови под ней. Мчащийся по Садовому кольцу бронетранспортер с изуродованным телом, привязанным тросом.

Контрреволюция…

Надо сказать… этот урод оказался не робкого десятка. В то время как его соратники разбегались, штурмом брали Шереметьево, скрывались на своих виллах, рвали к Бресту по Минке, погрузив в машины все, что удалось наскоро похватать, – этот нет, этот остался в Белом доме до конца. Даже в американское посольство не попытался уйти… хотя, наверное, мог бы. Успел выпустить телеобращение к народу до того, как прекратило вещание Останкино. Верил…

Лязгнула засовом стальная дверь. На пороге стоял СОМовец, автоматчик. Смущенная репа, красные от недосыпа глаза.

– Прошу прощения, служба. Приказано пропустить без сопровождения.

Это было высшей степенью доверия в таких местах – приказ пропустить без сопровождения.

– Нормально, боец. Кабинет какой?

– Двести пятый. Второй этаж, направо.

– Я знаю, боец. Я знаю…

Внутри было неустроенно, шумно. В коридоре – кипами папки, старомодные, картонные, с четкими иероглифами номеров. Скорее всего, и нулевка[9] здесь – просто некуда и негде складывать пока. Снуют люди, пополам форма и штатское, автоматы на плечах у многих, раньше по зданию Управления так никто и никогда не ходил. Да времена сейчас другие…

На двести пятой не было таблички с именем, был только темный прямоугольник на двери с двумя неаккуратными дырками, оставшийся от таблички предыдущего владельца. Человек стукнул одними фалангами, надавил на ручку. Дверь не поддалась – заперто. Прислушался. Постучал еще раз, затем еще…

Приглушенный мат, тяжелые шаги…

– Кого, б…, несет?!

На пороге – кряжистый, полноватый мужик в камуфле без знаков различия. «Стечкин» в кобуре, скупая орденская колодка на груди.

– Б… до кого еще не дошло…

Мужик оборвал себя на полуслове.

– Виктор Иванович… – сказал человек.

– Вася… – неверяще пробормотал мужик, – говорили же…

– Живой я, дядь Вить. Живой…

– …короче, так по недоверию меня и ушли. Тогда нам сюда Салимова посадили, тот еще б… фрукт. То, что он Аллаху молится, это еще хрен с ним, так он не в мечеть ходит, хрен знает где молится. Началась, короче, чистка. Тупо на кого есть заявы – по недоверию, и все дела. Чем сомневаться, лучше так. Потом стало получаться, что работать вообще некому. Так они, б…, два курса из ментовской учебки досрочно выпустили, представляешь? Б…

– А этот Салимов, где он?

– Где-где. Как только запахло жареным – к себе мызнул. Это быстро – граница в тридцати километрах. С…а, нулевые дела забрал, все по подполью, мы как слепые теперь. Гад ползучий…

– Кончать надо было.

– Да многих кончили… Короче, Бехтерева убрали, Казанцева убрали, Галямова убрали…

– Галямова?!

– И его тоже. Он ведь какой… ершистый, сам помнить должен. Знаешь, что он этому… в лицо сказал. У меня национальность, говорит опер, так и пиши. С концами. Потом сердце не выдержало… хоронили… с…а комендантский взвод зажал, мразина конская. Как работягу закопали…

Галямов был человеком хорошо известным, можно даже сказать, легендой. Совсем молодым пацаном, лейтенантом еще патрулировал парк Кирова. Пешком, ночью. Навстречу хулиганы – семь человек. Арматуру, ножи тогда еще не принято было носить, но палкой тоже только так огреешь. Напарника сразу по башке, как раз такой палкой. Галямов на поражение – два трупа, один тяжелый. Обвинили в превышении, дали пять лет, не сдался. Писал, требовал справедливости. Дело пересмотрел Верховный суд – оправдали, восстановили в органах. Преподавал оперативную тактику, учил их, дураков. По выслуге лет не ушел… ушли, получается…

– А как тут было-то?

– Как-как. Так и было, Вася. Присоединили нас, в первый же день – гости с Казани пожаловали. Всю агентуру тряханули, мы разом и ослепли и оглохли. Меня уже не было, мне-то что – много надо? Уехал в Завьялово, там и телочка, и курочки. На жизнь как-никак хватит. Потом разборки начались. В мясо, в кровь. Здесь ведь вахов не было, ты знаешь. Начали сюда приезжать – в один день на площади пятьсот человек дрались, пока подъехали – два трупа. Потом до автоматов дело дошло.

– А удмурты?

– А чего удмурты? Люди безответные, ты знаешь. С Татар-базара тоже далеко не все пошли, как электричка с Казани идет – так драки у самого вокзала начинаются. Потом шандарахнуло… там у вас. Здесь шесть дней терпели. Потом собрались, у кого что было – взяли. Пошли – рынки, ДОСААФ, деревяшки, Татар-базар. Татары напополам раскололись, многие нам как раз и помогали. В общем, гнали, как сидоровых коз… у Агрыза под обстрел попали. С той стороны бэтээры – и у нас. Пострелялись… ночью отошли, у нас пара десятков двухсотых, и у них тоже. Так как-то граница и установилась. Сама по себе, б…

Мужик встал с места.

– Ты пожрал ли? А то мне невестка вон – колбаски конской…

– Спасибо, сыт…

– Давай хоть чайку попьем. Ты пить так и не научился?

– Да какое там…

Родственники у Виктора Ивановича были татарами. Тестя зарезали за то, что выступил в мечети после пятничного намаза, проклиная ваххабизм и сепаратизм.

Чайник быстро зашипел, порская паром…

– Ты мне скажи, Вася… – сказал Виктор Иванович, разливая чай по старым, треснутым чашкам, – вот что за б…ство такое происходит? Почему люди не могут жить как люди, а? Чего всем надо?

– Да откуда мне знать.

– Я ведь старый человек. Совсем по-другому жили. А сейчас – как в войну…

– Почему как?

Чай был самодельный, терпкий, с листьями малины и смородины. Просто так уже никто не пил – дорого, да и просто нету. Горячее, вяжущее язык варево согревало заледеневшие на холодном ветру перемен души…

– Нет, а все-таки… – старый мент не мог успокоиться, – вот скажи мне, как так получается, а? Как ограбили – спасите, помогите! А как спокойно живут – взяточники, оборотни в погонах. Вот кому в голову пришло расформировать МВД, а?

– Ну, не расформировали же, а?

– Но ведь говорили, а? С трибун, б…, орали! Апологеты, нах! Знаешь, что было? Все углы, все блатные сориентировались разом. Комиссию письмами завалили. Мы как-то раз пришли все вместе, на разбирательство дела Поварницына. Пробили адреса, данные тех, кто жаловался, – все же углы синявые, в хлам засиженные, меньше двух ходок и нет ни у кого. Правильно, простым-то людям больше дела нет, кроме как на милицию жалобы писать, да? Я там тоже был. Богданов говорит этой мымре: «Вот, Степнюк Борис Иванович. Сто пятьдесят восьмая, часть третья, сто шестьдесят первая, часть вторая – мало вам?[10] А она смотрит глазами оловянными и говорит: «Так может быть, вы его специально и посадили!» Мразь…

Мент хлебнул чаю.

– А как резать стали – так опять к нам же.

– Это народ.

– Дурной у нас народ.

– Какой есть.

Зазвонил телефон. Виктор Иванович, не глядя, скинул трубку с рычага.

– Надолго к нам?

– Не знаю, как получится.

– Квартира-то твоя цела.

– Проверили, что ли?

– Ну да. Послал наряд.

– Благодарю.

– Да чего там…

Человек аккуратно поставил на стол стакан.

– Начальство у вас – кто и где?

Вечером, уже дома, человек заварил чай из своих, привезенных из Москвы запасов. Нашел и притащил несколько больших листов фанеры, заделал окна. Стекла, как ни странно, были, но так целее будут. Примостил растяжку на балконе… мало ли, а балкон – место уязвимое.

Чайник поспел быстро. Плеснул в чашку, бросил пакетик. В соседнюю миску раскрошил пачку «Ролтона», залил кипятком…

Сидел на темной, пронзительно пустой кухне допоздна, сжимая в обеих руках давно остывшую чашку. Ничего – ни крики на улице, ни треск автоматной очереди на Ижевске-Товарном, который сейчас был так же обычен, как раньше ночной гул поездов, не могли отвлечь его от невеселых мыслей, роившихся в голове, как стая ворон над помойкой…

Информация к размышлению

Документ подлинный

…Как много чепухи и мусора у вас в головах, уважаемые комментаторы. На дилетантском уровне пытаетесь решать судьбы народов. «Все гениальное просто». Татары просто хотят быть равными среди равных. И даже не в этой русской псевдофедерации. А на уровне ООН, где будет развеваться и флаг Татарстана. Не надо пытаться искать общие гены. Ценность народов не в их безликости и однообразии, а в яркой самобытности. Поверьте, мы с русскими очень разные на самом глубинном уровне. У нас совершенно другой менталитет, особая культура. Наше мировоззрение никогда не будет русским, а потому (уж извините) нас воротит от него. То, что излил, например, А. Халим на страницы своих книг (можно без преувеличения сказать), в головах миллионов татар. Нам нужно грамотно разойтись. Исторические процессы развиваются по законам, которые нельзя изменить. Любая империя рано или поздно приходит в упадок. Нужно готовить общественное мнение и готовить максимально безболезненный демонтаж этой империи. Наверное, многие в душе согласятся, что Татарстан в течение более четырехсот лет выстрадал свою независимость (как, впрочем, и многие республики). И тогда у нас будет основание и, самое главное, доверие друг к другу, чтобы объединиться, как независимые государства, по примеру Европы.

Tatar Devletiwww.km.ruкомментарии

1 июня 2016 года

Республика Ирак

Севернее Басры

Ветер завывал голодным псом, предчувствуя богатую поживу. Куда ни кинь взгляд – нищий, больной пейзаж, бурый, пропитанный грязной водой песок, пустынное болото[11] и ветер. Хамсин давал о себе знать своей предтечей – поземкой, где вместо снега крупный, метущий как пескоструйка песок. Сам хамсин громоздился на горизонте, огромный, необъятный, как здешняя ночь – бурая туча, заслоняющая весь горизонт. Хамсины бывают здесь каждый год, но этот обещал быть особенно свирепым…

Небольшая группа людей скрывалась неподалеку от дороги Басра – Багдад в давно заброшенных укреплениях саддамовской армии, которые по какому-то странному стечению обстоятельств не взорвали американские саперы. Отсюда куда ни глянь мрачный, постапокалиптический пейзаж: ямы, прорытые когда-то саперными экскаваторами и земляными машинами, а сейчас заполнившиеся грязной, стоячей водой, остатки боевой техники, еще не сгнившие, напоминающие о самой страшной войне восьмидесятых, в которой сложили головы больше миллиона человек и которая ни к чему не привела. Редкие, бледно-зеленого больного цвета обрывки болотных зарослей на буром песке, кое-где громоздящиеся пальмы. Дорога – она была примерно в миле, ухабистая, но широкая. Дорога смерти, можно сказать, по аналогии с Дорогой жизни. По этой дороге американцы входили в Ирак со стороны Кувейта, очевидцы вспоминали, что стальной змее на дороге не было ни начала, ни конца. По этой же дороге уходили последние бронекавалерийские части… как наши, как советские по дороге через Саланг. Уходили, тая злобу на эту странную и страшную страну, так им и не покорившуюся, уходили, оставив ее в худшем положении, чем она была до их прихода. Воистину, благими намерениями можно вымостить дорогу в ад и еще останется. Но даже то, что происходило здесь в десятом, не могло сравниться с тем, что происходило здесь сейчас, в этой больной, бьющейся в лихорадке стране…

Людей в полузасыпанном песком блиндаже было всего семеро. Ничем не примечательные белые люди, одетые в странную смесь военной формы и арабской национальной одежды, они сильно были похожи на иракских спецназовцев, которых обучали американцы и которые ненавидели американцев. Шемах, американские тактические очки, грубой ткани куртка, выкрашенная как измазанная, вся в пятнах бурого, серого и желтого цветов. Такого же вида штаны.

Все они были вооружены, и вооружены неплохо. Оружие было самое разное. Автоматы Калашникова, которые нельзя было «узнать в гриме», обвешанные прицельными приспособлениями, фонарями и лазерами. Винтовки «кольт» СМ901, только поступившие на вооружение американской армии и позволяющие на одном лоуэре ставить апперы под 223 и 308 калибры, получая легкую или тяжелую снайперскую винтовку по выбору. Двое были вооружены как британцы из САС – винтовками Colt Diemaco C8SF с прицелами Elcan, называемыми L119A1, которые позволяли одним движением рычажка превращать их из прицела типа «красная точка» в классический военный четырехкратник. На семерых – два пулемета, короткий, русский ПКМ[12] и южнокорейский Дэу. Все они были похожи на джентльменов удачи, каких немало повидала эта земля за последние двадцать лет. Тех, которые покупают винтовку из багажника такси на границе Ирака и Кувейта, зарабатывают по пятьсот долларов в день, а если повезет, то и больше, и носят с собой вещмешок, набитый заряженными магазинами в дополнение к разгрузке. Эти люди – сообщество людей разных национальностей, вер и языков, объединяет их одно – аппетит к риску и невозможность жить в мире. Деньги стоят на втором месте, хотя и они, конечно, важны…

Но все они были одной нации и одного языка. Они были русские…

Они прибыли в Ирак нелегально. Через Курдистан, фактически не контролируемый центральным правительством – авиарейсом с Кипра. Этот же путь будет путем отхода, но запасным, они никогда не возвращались тем же путем, каким прибыли. Основной путь отхода – «небольшая» яхта длиной всего пятьдесят один метр, зарегистрированная в Дубае и по документам принадлежащая гражданину Украины. Она курсирует сейчас в Персидском заливе, милях в тридцати от берега. По сигналу она должна выпустить две скоростные, малозаметные лодки, которые войдут в Евфрат и подберут их и заложников – если будет кого подбирать…

История, приведшая сюда этих людей, начиналась довольно просто. После того как американцы вошли в Ирак, оказалось, что он буквально плавает на нефти. Больше было только у Венесуэлы и Саудовской Аравии. Но у Венесуэлы свои заморочки, с которыми пока никак не удавалось совладать, а по Саудовской Аравии еще вопрос – сколько на самом деле составляют ее запасы нефти. По документам они велики, но саудиты уже давно не допускали на месторождения независимых аудиторов, так что сказать точно было невозможно. У Ирака же было сто тридцать миллиардов баррелей доказанных запасов[13], и многие думали, что это еще не предел.

Первоначально практически все запасы нефти в стране были распределены между американскими, британскими и французскими компаниями по праву победителя. Русские проигрывали один тендер за другим. Но как только американцы ушли, шиитское правительство Ирака стало все явственнее проявлять недовольство заключенными во время оккупации контрактами. Водоразделом стали сирийские события, когда западный мир выступил на стороне суннитских экстремистов, а шиитское правительство Ирака – на стороне законного правительства Сирии. Тогда по Ираку прокатилась волна террористических атак и массовых беспорядков, инициированная суннитским меньшинством и поддержанная не только Саудовской Аравией и Катаром, но и всем западным миром. Фактически в две тысячи двенадцатом году американцы поддержали тех, кого в две тысячи четвертом они свергали. Тогда же шиитское правительство Ирака, по-видимому, взяло курс на окончательный разрыв с США и начало искать себе новых союзников. Выбор был невелик – Китай или Россия.

Точкой невозврата стала ситуация по месторождению Западная Курна-1. Месторождение это принадлежало компании «ЭКСОН» из США и оставалось одной из немногих точек американских инвестиций в стране. Месторождение Западная Курна-2 принадлежало на паях русской компании «Лукойл» и норвежской «Статойл». Иракское правительство предъявило американцам претензии в том, что в процессе добычи они загрязняют окружающую среду, сбрасывают отходы в Евфрат, и расторгло контракт, заключенный на условиях распределения рисков. После чего – Западную Курну-1 получил международный консорциум, состоящий из «Ираки Ойл», русского «Газпрома», бразильской «Петробраз» и китайской «Синопек». Это было первое русское (пусть и в консорциуме) месторождение, которое получили, не выкупив или выменяв долю за реальные деньги, а полученное от правительства Ирака. Возможно, далеко не последнее…

Сразу после этого произошла некоторая… неприятность, так скажем. Автобус с нефтяниками, русскими, американскими, французскими… полный набор, в общем, попал в засаду недалеко от Басры. Охрана не помогла – охраняли американцы, они подозрительным образом «пропустили удар» – не смогли оказать сопротивление. После того, как у них был один погибший и несколько раненых, они просто нажали на газ и смотались, бросив автобус с нефтяниками на произвол судьбы. Это могла быть банальная трусость, а могло быть и что-то иное.

Таким образом, нефтяники, в том числе пять русских, оказались в плену.

Через день в YouTube выложили ролик, на котором боевики отрезали голову одному из русских нефтяников, показав тем самым, что шутки с ними плохи: обычно начиналось с угроз, в этот раз – с трупа. Боевики назвались представителями «Шуры моджахеддинов Ирака» и выдвинули на фоне обезглавленного трупа список требований. Довольно обширный и невнятный, например кяффирам убраться со всех мусульманских земель. Это как понимать? Какие земли мусульманские? И каким кяффирам – военным? Или и представителям гуманитарных организаций, которые лечат, в том числе и откровенных боевиков, им тоже убираться? Почти сразу же к посольству Российской Федерации был подброшен мешок – в нем была отрезанная голова, запись произошедшего на флешке и записка с гораздо более конкретными и понятными требованиями. Пятьдесят миллионов долларов США.

После чего ударная группа была переброшена в Ирак с целью активного воздействия на события. В зависимости от ситуации им предстояло либо освободить заложников силой, либо проследить за передачей выкупа и освобождением заложников за деньги.

Уникальность ситуации была в том, что из девяти человек только трое были действующими бойцами спецподразделения МО «Сенеж». Остальные шестеро были наемниками высокого класса. Профессионалами смерти…

В начале нового века в США возникла и стала стремительно развиваться индустрия частных военных компаний. Они делились на два типа – частные охранные компании и частные военные компании. Первые предоставляли только охрану: от нескольких статик-гардов до целых вооруженных конвоев. Вторые решали самые разные задачи, начиная от обучения местных военнослужащих тактике ведения боевых операций и заканчивая самостоятельным проведением «острых» акций там, где их не могли провести ЦРУ или армия США.

В России с созданием конкурирующих компаний опоздали на десять с лишним лет.

При всем при том русские как профессионалы безопасности и войны ничуть не уступали и даже превосходили американцев. СССР, а позже и Россия, начав со штурма дворца Амина морозной декабрьской ночью семьдесят девятого года, так и не выходила из войн. Афганистан, Карабах, Приднестровье, Таджикистан, Сербия, Чечня, весь Кавказ. Мира с тех пор – настоящего мира – не было ни дня. В России было уже два поколения военных профессионалов. Изломанные войной мужики, которые увольнялись из армии, из милиции, потому что возвращались оттуда, с переднего края, и видели всю невыносимую мерзость с воровством и задолизанием. Это и был «золотой фонд» нации, профессиональные военные, те, кто окапывался в Хосте и брал дворец Дудаева, те, которые могли из ничего, из двух десятков лопоухих новобранцев за пару недель сколотить вполне боевое подразделение, рвущее зубами глотки бородатых. И в тринадцатом году, когда пропихнули закон о частных военных компаниях, эти люди впервые оказались у дела. У настоящего дела. Они получили возможность предлагать свои услуги как услуги профессионалов, посылать многомудрое начальство, делать так, как подсказывает огромный боевой опыт – заказчику важен не процесс, заказчику важен результат. В третьем мире, а именно там сейчас шла война, осталось огромное количество людей, которые учились в СССР, позднее – в России, и которые помнили эту огромную северную страну и любили ее. Они помнили добро и, когда к ним обращались за помощью, помогали не за толстую пачку зеленых денег. Хотя и за деньги тоже…

В курдском Мосуле группа купила три автомобиля. Там был рынок, где продавали все что угодно. Курдистан до сих пор оставался спокойным, торговать предпочитали именно там, чтобы не быть ограбленными. Три автомобиля, оставшихся здесь от безвестных, давно, наверное, разорившихся американских охранных компаний, но на ходу и в хорошем состоянии. Невообразимо гигантский, свободно вмещающий девять здоровых мужиков со снаряжением «Форд Икскершн», локально бронированный, у которого задняя дверь была снята, а в просторный задний отсек была поставлена бронированная капсула с бойницами для стрельбы на ходу. Обычный для Ирака пикап «Тойота», которым пользовалась и полиция, и армия, в кузове которого было установлено все для пулемета ДШК, но самого пулемета там не стояло. И небольшой, полноприводный микроавтобус «Ссанг Йонг», не китайский, а корейский, но выносливый, имеющий в основе конструкцию «Мерседес-Бенц», проданную в Корею. Эти машины, крепкие и дешевые, тоже были распространены в Ираке, ими, в частности, пользовались станции «Скорой помощи»…

В Мосуле же они купили кое-что из местной одежды и снаряжения, чтобы не выглядеть белыми воронами. Те, кто покупал, отлично знали, что сколько стоит, прикрывали лица шемахами и ни единым жестом не дали понять, что они чужаки – арабские и курдские торговцы говорили с ними на своем языке и приглашали на «шай», так здесь звучит слово «чай». Это были русские – двое из тех многих безымянных, которые работали в Ираке на американцев, гоняли колонны и охраняли нефтяные прииски. Русские вообще – в отличие от американцев – умели быстро ассимилироваться, растворяться среди местных и ни жестом, ни словом не выдавать того, что они чужаки. Американцы так не могли, родное, посконное, американское перло из них во всем.

Промежуточного убежища они достигли довольно быстро. Конвой вели те же двое. И хотя у них не было свежего рейтинга маршрутов и свежего RUMINT[14], они помнили все. Бетонные дороги с обгоревшими джипами и траками по обочинам, темные заплаты на месте подрывов. Они помнили, в каком селении нужно выставить за стекло портрет Муктады ас-Садра, а в каком – стилизованное изображение Корана. Где, кому и сколько нужно заплатить. И потому, обогнув Багдад по восстановленной Кольцевой, они прибыли на место за полтора суток, маханув через весь Ирак с севера на юг. Вряд ли кому-то менее опытному и знающему страну удалось бы повторить подобное…

Сейчас Илья, один из «иракцев», больше трех лет проведший в этой стране, взял микроавтобус и поехал в Басру, чтобы встретиться с контактом. Источником. Активом, который в курсе происходящего в городе. Василий, оседлав небольшой, двухсотпятидесятикубовый дешевый китайский мотоцикл, отправился прикрывать его. Мотоциклы они тоже купили – полезная штука. И дешевая…

И вот их не было больше суток… Один из контрольных сроков уже прошел…

Оставшаяся в бетонном бункере группа занималась своими делами. Углубляла бункер, выбрасывая из него бурый, смешанный с водорослями песок. Готовила пути отхода на крайняк, до иранской границы тут всего километров десять, охраняется она плохо, можно просочиться. Один из бойцов постоянно был за пределами бункера, отслеживая возможную активность противника. Ничего, за исключением небольшой тяжело груженной группы, прошедшей ночью в Иран, они не видели. Видимо, курьеры. Наркокурьеры. Там, где появляются американские базы ВВС – там появляются большие проблемы с наркотиками…

А хамсин подступал. И может так получиться, что он, навалившись на город, словно армия монгольских завоевателей[15], сделает операцию по освобождению невозможной…

– Брат, я Аул. Брат, я Аул, ответь…

Столь странный позывной – Аул – принадлежал осетину по имени Юрий, штатному снайперу группы. Осетины, аномалия Кавказа, гордый и воинственный народ, были типичными кавказцами внешне и в то же время – убежденными христианами. Юрий служил России, как служили до этого несколько поколений его предков. Его прадед брал Берлин в звании полковника Советской армии. Он сам был изгнан из рядов Российской армии за то, что упорно не желал воровать и говорил правду-матку в лицо. Снайпером он был изумительным, его готовили к службе в армии с детства, в горах…

– Брат, на приеме…

– Движение. Один мотоцикл…

Осетин сейчас взобрался на пальму, из веревки сделал себе что-то вроде обвязки и со своей винтовкой ОА-10[16] господствовал над местностью, обеспечивая поражение практически любой цели метров до восьмисот. Как он со смехом сказал: всегда мечтал залезть на пальму и жрать бананы прям с нее. Вот только бананов почему-то тут не было.

– Наш?

– Никак нет. Араб.

– Один?

– Так точно.

– Пропусти. Секи дорогу.

– Есть.

Позывной «Брат» принадлежал отставному капитану, бойцу сорок пятого полка ВДВ[17]. Его вышибли из армии за то, что в свое время подписал письмо, призывающее мало понимающего в военном деле министра обороны прекратить погром армии.

– Слышу… – сказал Лютый, пулеметчик, залегший с пулеметом.

Треск мотоциклетного двигателя был едва слышен, но приближался.

– Кузьма, Ветер – прикрытие, – приказал Брат, – остальным готовность.

Еще двое вынырнули из бункера и, пробежав с пару десятков метров, упали на заранее намеченные позиции, обеспечивая оборону как фронта, так и тыла…

– Чисто с фронта, чисто справа…

– Чисто с тыла, чисто слева…

Сам Брат подтянул поближе короткий десантный пулемет К3, южнокорейскую, очень качественную копию «Миними» и тоже залег…

Мотоцикл приближался. Маленький, трещащий мотором, похожий на старые минские «макаки», которые в деревне дарили пацанам на шестнадцать лет, но неприхотливый и жрущий самый дрянной бензин. На мотоцикле восседал, как на спине верблюда среднего роста, оборванный, закутанный в клетчатый платок араб. Ветер относил в сторону вонь, которая исходила от этого араба, густой и омерзительный, почти трупный запах. В культуре Востока совершенно отсутствует потребность в чистоте тела, вода слишком ценный продукт, чтобы расходовать его на помывку…

Араб оставил мотоцикл в пятидесяти-шестидесяти ярдах от бункера, на проселочной дороге – просто положил его наземь и бросил. Медленно пошел навстречу бункеру, подняв руки…

Брат, держа пулемет наготове, вышел навстречу, будто вырос из этой негостеприимной земли подобно ворующему по ночам души людей джинну.

Оба они – Брат и приехавший араб – одновременно увидели друг друга. Араб сделал знак левой рукой – ни один араб не стал бы использовать для этого левую руку[18], – и брат зеркально повторил это уже правой рукой.

– Дела тех, которые не веровали, подобны миражу в пустыне: жаждущий считает это водой, а когда подойдет к нему, видит: это – ничто…

– …И находит он с собой только Аллаха, который потребует с него полного отчета о делах его…[19] – завершил араб.

Брат шагнул навстречу арабу, и они крепко обнялись…

– Салам…

– Салам, брат…

– Твои люди были неосторожны. Кто они?

– Они живы?

– Не уподобляйся еврею. Да, они живы. Мне удалось предупредить их до того, как они сделают непоправимую глупость.

– Где они?

– В апельсиновых рощах. Там есть места, где опасно находиться даже змеям…

Плащ-палатками люди в бункере заткнули и завесили бойницы, через которые мог просочиться свет. Суровые, бородатые лица склонялись над картой…

Человека, который приехал к ним на мотоцикле, когда-то звали Виктор, но это уже давно не было его настоящим именем. Более того, по документам он был давно мертв. Это был человек-призрак, человек-джинн, человек-легенда. Его внедрили в банду моджахедов в восемьдесят шестом в Афганистане, провернув операцию, которая стоила жизни нескольким советским солдатам. Шансов выжить у него, узбека по национальности, практически не было, но он выжил, прижился в Пакистане, стал своим среди людей «семерки», внедрился в самую радикальную и опасную организацию вооруженной оппозиции – Исламскую партию Афганистана Юнуса Халеса. Убежденный коммунист, он прервал связь с СВР и лег на дно. Но в две тысячи третьем, уже будучи оперативным агентом Мафабы[20], он передал критически важную информацию, легшую в основу операции по уничтожению эмира Хаттаба, иорданского еврея. Тогда-то про него и узнал Брат, второй раз они встретились в самой Ливии, когда инструкторы спецназа обучали элитную тридцать вторую бригаду особого назначения, которую возглавлял сын Каддафи Юнус. Никогда не выполняя никакие распоряжения и задания СВР – Виктор, тем не менее, иногда выходил на связь и помогал русским разведчикам, если мог. После падения Джамахирии он сам и многие другие числились в розыске как террористы. Но действовать это им не мешало, посланцы западного мира на Востоке были глухи, слепы и беззащитны. Если в середине девяностых оперативникам ЦРУ в Судане во главе с Билли Во удалось без особых проблем взять Карлоса Шакала, то сейчас их скорее всего убили бы после первого же заданного вопроса. В небе были Предаторы, а на земле – джихад, священная война…

– Ты знаешь, зачем мы здесь? – задал вопрос Брат.

Прежде чем ответить, гость провел руками по лицу, имитируя вуду, положенное омовение перед намазом.

– Знает лишь Аллах, брат, я могу только догадываться. Несколько русских пропали, и вы приехали выручать их…

– Ты знаешь, кто это сделал? – задал следующий вопрос Брат.

– Еще бы не знать… – усмехнулся «Виктор», – про это знает весь базар, стоит только внимательно прислушаться к тому, что там говорят. Их взяли люди Мохаммеда бин Салема ат-Тикрити, полицейского комиссара Басры…

Брат не поверил своим ушам.

– Ты уверен в том, что говоришь, брат?

Узбек, давно и не по своей воле ставший арабом, вздохнул и, произнеся положенное «Да будет Аллах моим свидетелем», начал объяснять:

– Мохаммед бин Салем ат-Тикрити непростой человек, совсем не простой. Он из Тикрита, с родины Саддама, а это здесь помнят до сих пор. Когда Саддам был у власти, он служил в Амн аль-Хаас, президентской охране, дослужился до майора, охранял Удея Хусейна. Может быть, он и навел американцев на него. Говорили, что, когда американцы окружили дом, где были Удей и Кусей[21], они просто пустили туда ракету, а потом пошли на штурм, стреляя во всех, кто был в доме, они убили даже внука Саддама. Это все потому, что Удей занимался программой «Нефть в обмен на продовольствие» и точно знал, в чьи руки упали деньги от нелегального экспорта нефти, на чьи счета они упали. Когда шло расследование, американцы обвинили вас, но на самом деле американцы и британцы сами разворовали все эти деньги, а потом замели следы. Украли они и деньги Саддама – те, до которых смогли дотянуться и которые принадлежат многострадальному народу Ирака. Салем бин Тикрити отсиделся где-то, а потом появился у англичан в Басре в две тысячи седьмом. Сначала ему в Ираке было опасно – американская разведка вела охоту на таких людей, как он. А потом Муктада ас Садр собрал свое ополчение и призвал убивать американцев, и американцы начали улыбаться бывшим клевретам диктатора, брать их в полицию и в армию. Здесь, через Басру проходит основная дорога, ведущая из кувейтских баз снабжения в Багдад, к «железному треугольнику». Очень опасное место, потому что рядом непроходимые болота и иранская граница. Салем бин Тикрити пришел и сказал, что если англичане и американцы будут платить определенную сумму денег в месяц, то в его зоне ответственности никто не будет нападать на британские и американские конвои. Он сдержал свое слово, и его сделали начальником полиции Басры, чтобы он навел порядок в этом городе. Потом англичане и американцы ушли, но он остался, потому что новой власти тоже нужен порядок.

– Он суннит?

– Да, говорит, что суннит, хотя наверняка он мунафик, и не более того[22]. Иракская власть, а власть в Ираке, как ты знаешь, русский, принадлежит шиитам, может позволить себе ссориться только с одним врагом. Так-то их три – курды, люди Саддама и суннитская «Аль-Каида», но можно ссориться только с одним врагом. Курдов достаточно просто не трогать, дать им жить на своей земле и делать вид, что это еще и иракская земля. Остаются двое – люди Саддама и «Аль-Каида». Аль-Малики[23] надо было выбрать одного из двух врагов, и он выбрал «Аль-Каиду». Люди из Тикрита сохранили те посты, которые им удалось получить при американцах, и заработали новые. Среди них и Салем бин Тикрити. Без него в Басре и мышь не шевельнется, он важнее губернатора, важнее любого другого человека в южном Ираке. Это он и украл ваших людей, русский, точнее, украли по его приказу…

– Но зачем ему это?

– Потому что американская армия ушла, но американцы здесь остались, русский. И с этим ничего не поделаешь. Американцы здесь остались, американцам нужна защита. Салем бин Тикрити ее обеспечивает не бесплатно, конечно. Весь город знает о том, что у американцев проблемы, что они теряют месторождения. Вот американцы и попросили Салем бин Тикрити помочь им. И тоже не бесплатно.

– Но среди похищенных трое американцев!

Араб улыбнулся:

– Ударный авианосец «Гарри Трумэн» прошел Ормузским проливом, брат. Думаю, уже через несколько дней мы можем услышать о героической операции американского спецназа по спасению пленных американских буровиков. А вот удастся ли спасти русских – это зависит от позиции твоей страны, брат…

Брат катнул желваками:

– Понятно. Что будем делать? Ты знаешь, где их содержат?

Действительно, понятно. И почему так просто удалось остановить конвой, а как не остановиться, когда приказывает полиция? И почему американцы отвалили без боя, скорее всего, просто сымитировали по договоренности, отдали какого-нибудь новичка из Сербской Краины на растерзание. Все понятно…

– Их могут содержать в любом полицейском участке, местная полиция никогда не задает вопросы своему начальнику. Ходят слухи, что табаньей[24] Салем бин Тикрити умеет пользоваться не хуже, чем его знаменитый родственник. Но думаю, он держит людей в своем компаунде. Думаю, он все-таки хочет получить с американцев какие-то деньги, а люди в его руках, американцы, гарантия того, что он эти деньги получит. На Востоке любую договоренность соблюдают только тогда, когда у противной стороны есть сила, чтобы заставить ее соблюдать, Салем бин Тикрити понимает это как никто другой в здешних краях…

– Ты можешь узнать, так это или нет?

– Думаю, что могу, брат…

Басра с одной стороны ограничена протекающей в черте города рекой Шатт аль-Араб, с другой стороны – вырытым саперами во время войны 80–88 годов длинным, прямым каналом, который должен был преградить иранским полчищам путь к месторождению Румайла в случае, если они все-таки возьмут Басру. Между этими двумя водными артериями и расположена Басра, которую многие называют южной столицей Ирака или иракской Венецией. Место это малопривлекательное – насыпанные саперами, возвышающиеся на метр-два от земли насыпи, по которым и проходят дороги. Эти насыпи готовились как линии обороны, глубокие, залитые водой рвы, разливы нефти, грязный, в радужных разводах, напитанный водой песок. Здесь достаточно воды для того, чтобы вести сельское хозяйство, но его не ведут, только сажают плодоносящие деревья. Басра – город торговцев, контрабандистов, рыбаков и вольнодумцев. Британское присутствие мало что здесь изменило, разве что АК-47 у многих сменились на американские автоматы М4 да очень популярным стал кофе из кофеен «Старбакс» – даже арабы оценили вкус старбаксовского кофе.

Хамсин уже наваливался на город всей своей непередаваемой мощью, дороги почти опустели, мало кто рисковал передвигаться в такую погоду, тем более что во многих местах если завязнешь, то дай Аллах спастись самому, а про машину и думать не стоит. Ветер с песком летел параллельно земле, дворники лихорадочно елозили по стеклу, размазывая грязную жижу, но помогало мало. Кузьма – а именно он был за рулем – уже зарекся нажимать на клавишу стеклоомывателя – если и помогало, то на несколько секунд, а потом становилось еще хуже. Он продвигался вперед со скоростью десять миль в час, ориентируясь по навигатору GPS, подсказкам этого странного араба и собственной интуиции. Надеяться можно было только на то, что дорога эта, построенная саперами, абсолютно прямая, какой только и бывает военная дорога. Где-то на перекрестке их должны были ждать люди, с которыми араб связался по спутниковому телефону Thuraya, который мог работать и в спутниковом, и в сотовом режиме…