Из будущего – в бой. Никто, кроме нас! Ланцов Михаил

Глава 6

ВИНТОВКА

(9 июля 1858 — 15 февраля 1859)

Наконец все относительно успокоилось и Александр смог вернуться к насущным делам в кадетском корпусе, где его уже давно ждали. Александр Павлович Горлов при содействии московского промышленника Сергея Николаевича Медведева полностью завершил дела, связанные с изготовлением опытной серии винтовок и боеприпасов к ней. Мало того — отбраковал пять из десяти изготовленных образцов и смог добиться их оперативной доработки до приемлемого качества. А после завершения всех производственных перипетий приступил к стрелковым испытаниям нового оружия. Винтовка вышла весьма сырая, но очень перспективная; по крайней мере, так о ней отзывался сам Горлов, после чего внес больше семидесяти поправок в конструкцию.

Но даже в сыром виде винтовка поражала всех участников испытаний, выдавая по десять-одиннадцать прицельных выстрелов в минуту, удивляющих своей кучностью и точностью. Впрочем, критерии надежности и технологичности еще предстояло отработать, так как оружие конструктивно было ново и непривычно. Фактически каждую деталь изготавливали вручную, что неправильно. Однако по этому вопросу Александр не переживал, ибо, взяв за основу одну из самых надежных винтовок XIX века, заряжаемых с казны, и вручив в руки наиболее успешного военного технолога и управляющего того же периода, сложно получить результат намного хуже того, что был в оригинале.

Наибольшей проблемой оказалось то, что Александр Павлович, консультируясь с военными специалистами того времени, стал продвигать неудачную, на взгляд великого князя, линию весьма архаичной военной мысли в отношении пехотного боя. Пафосный оборот, за которым кроется элементарное желание Саши избежать превращения отменной винтовки в «стреляющее копье», которым удобнее колоть, чем стрелять. Причем такое горячее, что умудренные опытом офицеры, привлеченные Горловым для консультации, отчаявшись ему что-то доказать, плюнули и опустили руки, дескать, «пускай императорский сынок потешится». Правда, тут нужно отметить, что Ермолов по какой-то чудесной случайности оказался на стороне Александра, ибо, обладая богатым именно боевым опытом, давно уже полагал штыковые атаки весьма неудачным решением. Особенно после кавказского театра боевых действий, где он не раз становился свидетелем решающего успеха в бою за счет превосходства в стрелковом бое. Но этот старик особо не лез в вопросы конструирования нового оружия, а потому Саша, хоть и опирался на его монументальный авторитет, но продолжал сражаться с атавизмами давно ушедших эпох практически в гордом одиночестве. И довольно успешно, надо сказать. Поэтому советники, привлеченные Горловым для консультаций по перспективному оружию, задействовали свой последний и решающий козырь — Левшина Алексея Ираклиевича, который был единственным человеком в Москве, кто мог серьезно повлиять на великого князя, будучи фактически его «нянькой».

— Ваше Императорское Высочество, я не понимаю вас, — Левшин был глубоко озадачен. — Многие опытные военные специалисты, прошедшие большую школу жизни, сходятся на том мнении, будто вы желаете превратить прекрасную перспективную боевую винтовку, которая сможет обеспечить нам серьезное преимущество перед всеми текущими противниками, в обычный охотничий штуцер.

— Ваше недоумение, Алексей Ираклиевич, вполне понятно и объяснимо. Если изволите, я все объясню.

— Да, я весь внимание, мне хотелось бы понять причину столь необычного решения. Вы же понимаете, что эта ваша поделка очень заинтересовала ГАУ в качестве перспективного образца для перевооружения нашей армии. Александр Павлович, придя в восторг от вашей задумки, сумел найти способ достучаться до самых высоких чинов. Так что теперь ваша винтовка под пристальным вниманием и на особом ведении.

— Я отлично понимаю серьезность ситуации. Впрочем, давайте зайдем издалека, чтобы вам было понятнее. Вспомните, когда в прошлом году, еще до начала проектирования новой винтовки, Арсений Андреевич принимал бывшего проездом в Москве Алексея Абрамовича Якимаха. Так вот — этот офицер принимал участие в Восточной войне на таврическом театре боевых действий, где отличился. Я с ним в тот день много беседовал. Скорее даже слушал — он рассказывал о том, как русские войска воевали с англичанами и французами. В основе своей его повествования сводились либо к сценам личных переживаний, либо к совершенно обыденным делам. Думаю, вы и сами о них не раз слышали. Например, о том, что британские войска имели серьезное преимущество над русскими, которое заключалось в серьезном превосходстве их стрелкового вооружения. Это позволило совершенно слабым в плане духа и подготовки английским солдатам выступать наравне с русскими. А то и превосходить их. Ведь всем известно, что британцы на суше сражаются в той же степени плохо, сколь хорошо воюют на море. Так же ни для кого не является секретом то, что винтовка «Энфилд» с дульным заряжанием образца 1853 года стреляет существенно дальше и точнее, чем наше современное пехотное оружие, многое из которого сохранилось в строевых частях со времен Отечественной войны.

— Вы правы, это действительно ни для кого не секрет.

— Какой из этой детали следует вывод?

— Нужно вводить оружие, которое бы стреляло не хуже английского.

— Разумно, но это первый шаг, а дальше?

— Что — дальше? — Левшин удивленно посмотрел на Сашу.

— Алексей Ираклиевич, вот на этом пункте большая часть офицеров, с которыми вы советовались, и останавливается. Она самым элементарным образом не видит ситуацию в развитии и рассматривает ее в текущем, так сказать сиюминутном ключе. — Левшин откровенно улыбнулся и посмотрел на Сашу как на мальчика, решившего поучить старших жизни. — Итак, первый слой проблемы. — Александр демонстративно встал и прошелся по комнате, выдерживая паузу. — Все ведущие европейские державы сделали из Восточной войны совершенно правильный и однозначный вывод, который заключается в необходимости увеличения дальности стрельбы. Чем это обусловлено? — Александр вопросительно посмотрел на Левшина, который пожал плечами с легкой улыбкой на лице. — Это обусловлено ситуацией огневого контакта, то есть временем и интенсивностью обстрела противника до рукопашной схватки с ним. Иными словами, чем дольше и интенсивнее будет обстрел, тем большие потери понесет противник. С этим вы согласны?

— Безусловно.

— К подобным выводам пришли практически все серьезные специалисты в Европе. В них нет ничего удивительного. Этот ход мыслей породит вполне предсказуемую линию модернизации оружия. Во-первых, его начнут совершенствовать в плане дальности стрельбы. Во-вторых, начнут улучшать конструкцию, с целью повысить скорострельность, что породит магазинные винтовки или иные механизмы. Вы, к примеру, слышали о картечницах? Вот что-то в этом духе, только легче, скорострельней и подвижней. Как совокупность этих двух направлений, в итоге начнется уменьшение калибра, дабы увеличить носимый боеприпас, расход которого очень сильно возрастет.

— Допустим, все будет так, как вы говорите. Очень правдоподобная картина у вас выходит. Но ведь остается рукопашная схватка.

— Алексей Ираклиевич, не забегайте вперед. До рукопашной схватки еще очень далеко.

— Как изволите. — Левшин пожал плечами, все еще улыбаясь.

— Все те вещи, что я говорил, очевидны и лежат на поверхности. Думаю, многое из сказанного мной вы уже слышали. — Вопросительно взглянув на Левшина и дождавшись его кивка, Александр продолжил. — Однако у всего этого есть продолжение. Вы не задумывались, к чему приведет рост губительности винтовочного огня? Представьте себе пехотный батальон в колонне, которая идет на приступ редута. Представили? Что будет, если с дистанции в тысячу шагов по ней откроет огонь, допустим, сотня винтовок со скорострельностью десять выстрелов в минуту? Как быстро преодолеет батальон эту тысячу шагов? Какие потери он понесет, преодолевая этот участок? Задумались? Так вот. Его потери посчитать не сложно — он будет уничтожен. Проверка достигается простейшими расчетами. Тысячу шагов, даже бегом, батальон будет преодолевать минут пять. То есть по нему выпустят около пяти тысяч пуль. Такая плотность огня просто сметет триста-четыреста человек в плотном построении. Хотя в реальности батальон обратится в бегство намного раньше. Как правило, для этого нужно поразить от 15 до 30 процентов личного состава, что произойдет очень быстро, буквально в первую минуту обстрела.

— Действительно, — Левшин несколько потерялся, улыбка на его лице была чуть заметной, а по глазам хорошо читалась активная мыслительная деятельность.

— Так вот. Модель ситуации, которую я описал, порождает второй слой, который пока никто из наших советчиков не трогал. Какие следствия можно из него сделать?

— Даже не знаю, — Левшин недоуменно пожал плечами.

— Во-первых, повышение скорострельности и дальнобойности пехотного оружия будет приводить к изменению тактики и полевых приемов. Например, начнет повсеместно вводиться рассыпной строй, который сложнее поражать из винтовок, нежели плотные толпы. Вспомните, как раньше использовали застрельщиков и егерей? Только теперь им предстоит выполнять не роль застрельщиков, а исключительно в таком стиле и вести бой. Или не рассыпной строй, а вообще передвижение от укрытия к укрытию ползком или короткими перебежками. Как случается во время перестрелок между иррегулярными частями где-нибудь на Кавказе. Во-вторых, становится совершенно очевидно, что залповый огонь уйдет в прошлое как дурной сон, уступив место беглому прицельному. Это в свою очередь серьезно повысит требования к индивидуальной подготовке личного состава пехотных баталий. Вы же понимаете, что от трех до пяти выстрелов в год на обучение стрелка — это смешно. Солдаты даже заряжать оружие толком научиться не в состоянии при такой насыщенной практике, не говоря уже об умении прицельно стрелять. Все армии в Европе ждут очень серьезные преобразования. Думаю, что поначалу, даже пользуясь отменным оружием, они будут продолжать ходить в тех же самых дедовских колоннах, которыми так восхищаются многоопытные офицеры. Не все традиции достойны того, чтобы их сохраняли. И эти хождения продлятся ровно до тех пор, пока все апологеты безвозвратно устаревших традиций банально не останутся на полях сражений в виде трупов. Эти выводы понятны?

— Да. Если честно, я не задумывался об этом. — Левшин сидел с кислым лицом и, морща лоб, потирал его.

— Слоев на самом деле очень много. Впрочем, нам достаточно уже второго уровня осознания для того, чтобы сделать вывод: стрелковый огонь станет ключевой фазой пехотного боя. Не драки на брустверах редута со штыками наперевес, а плотный винтовочный огонь. Оттого и оружие пехотинца надобно совершенствовать в том направлении, которое позволяет точнее и легче пускать пули во врага. Да, рукопашный бой никуда не исчезнет, но станет случаться гораздо реже и не столь массово, для чего все же следует предусмотреть штык, но не во вред основной функции боевой винтовки, которая не должна становиться «стреляющим копьем».

— Любопытные у вас размышления. Кто вас на них натолкнул?

— У меня много толковых учителей, они все старались. Я лишь собрал воедино их слова и обобщил. Впрочем, это не столь важно. Вы удовлетворены моим выводом?

— Более чем. Жаль, что я не присутствовал на обсуждениях.

— Действительно. У нас там было много сторонников тех, кто с криками «ура!» порывался броситься животом на губительный винтовочный огонь. Видимо, сказывается гвардейское прошлое.

— В каком смысле?

— Да в самом прямом. На плац-параде маршировать в сверкающем мундире ума много не надо. А как такие офицеры воюют, показала Таврида. Не все, но многие вышли совершенно не годными к настоящим, а не карточным боям.

— Вы столь невысокого мнения о гвардейских чинах? Это же элита русской армии!

— Есть мнение, дорогой Алексей Ираклиевич, — Александр решил немного поиграть в «вождя народов», — что элита русской армии брала Баязет и Карс, била англичан на Дальнем Востоке и турок на Балканах, а не терпела позорное поражение на Черной речке и уж тем более не торговала военным провиантом с противником под Севастополем.

— Александр, Ваше Императорское Высочество, давайте не будем делать поспешных выводов? Мы не владеем полным пониманием происходящего в те дни в Тавриде.

— «По делам их узнаете», вам не знакома эта фраза? — Саша воспроизвел знаменитую улыбку Иосифа Виссарионовича с хитрым прищуром. — Впрочем, даже закрывая глаза на подобные нюансы нашей нынешней армии, можно сказать с уверенностью, что генералы вновь стали готовиться к прошедшей войне. Иначе бы этого разговора не состоялось.

— Мир не идеален и никогда таковым не станет. Смиритесь с тем, что в нем вам придется жить.

— Действительно. Не будем более говорить о печальных вещах, — Саша махнул рукой и размашисто уселся на диван, практически рухнув туда. — Александр Павлович вам уже рассказывал о проблемах заказа второй партии винтовок?

Беседа шла еще довольно долго. Алексей Ираклиевич не шутил и не блефовал — главное артиллерийское управление (ГАУ) действительно очень заинтересовалось оружейными разработками, которые велись в Москве под опекой великого князя и, как говорится, держало руку на пульсе. Нужно заметить, что в те времена именно ГАУ определяло очень многие вопросы касательно вооружения армии. Не только артиллерийские и стрелковые, но даже те, что касались холодного оружия. Фактически на откуп артиллеристам были отданы все вопросы вооружения сухопутных армий, а также значительный спектр вопросов по оснащению береговых позиций и кораблей вооружением и техническими средствами по очень простой причине — эти ребята в те времена были одними из самых образованных и технически подкованных специалистов в армии. Военно-инженерная школа только развивалась и не играла серьезной роли. А в пехоте и кавалерии господствовал дух Жомини, в самой худшей его форме. Совмещаясь с совершенно отвратительным уровнем образования командного состава, особенно в области технических, или, как в то время говорили, реальных дисциплин. Звучит несколько забавно в контексте современных значений, но с практической точки зрения техническое образование было действительно реальное, так как боевым офицерам изучение латыни, французского и танцев выходило как кобыле пятая нога. Но подобные выводы возможны лишь сейчас, когда наш мир стал достаточно циничным и прагматичным для осознания подобных вещей, ибо тогда все это считалось нормальным и правильным. Офицеру того времени надлежало отменно изъясняться на французском языке и прекрасно вальсировать, дабы иметь успех в карьере. Каковы же у него реальные знания, редко кого интересовало, создавая в армии совершенно пагубную обстановку с массивом неадекватного командного состава. Мало того, реальное образование считалось признаком неблагонадежности и склонности к бунтарству. Не всегда, но как правило. Из-за чего и развивалось очень медленно и весьма некачественно. Отечественная военно-инженерная школа рождалась в совершенно невыносимых мучениях и сильно болела в младенчестве, норовя умереть в любой момент.

Александр и Левшин провели массу времени в проговаривании деталей, связанных с новым оружием. Саша долго и основательно рассказывал этому высокопоставленному чиновнику министерства внутренних дел о нюансах и деталях, замеченных им в вопросах военного дела. Теперь уже Левшин слушал совсем иначе — внимательно и очень сосредоточенно, только что не конспектировал. Нет, он, конечно, не считал, что великий князь гениальный военный аналитик, но очень наблюдательный молодой человек с хорошей памятью. Алексей Ираклиевич даже провел небольшое расследование, дабы выявить тех, чьи мысли Саша пересказывал, но ничего толком найти не смог. О чем и доложил императору в своем очередном отчете, комментируя исключительную внимательность и наблюдательность Александра, которые тот проявил, выслушивая рассказы о недавних боях. При этом важным фактором выступало доверие опытнейшего боевого генерала Ермолова, который был полностью согласен с выводами Саши, хоть и не лез в споры.

Вся эта болтовня и шпионские игры, конечно, любопытны, но работы по модернизации и отладке винтовки продолжались. Основной проблемой, которую никак не удавалось решить, стала затрудненная экстракция стреляной гильзы. Эта беда особенно досаждала во время больших серий выстрелов. Гильзу просто заклинивало в патроннике, и приходилось прибегать к услугам шомпола, чтобы поправить конфуз. И это было еще полбеды. Но Саша не имел профильного инженерного образования, а Александр Павлович не был знаком с подобными процессами в силу их неисследованности. То есть они просто не понимали, что делать. Стали вслепую экспериментировать. Преимущественно с затвором и экстрактором, пытаясь довести их до ума. Но месяц работы ушел буквально в пустоту — воз оставался на его старом месте и обрастал мхом. Точнее не так — затвор вылизали «до зеркального блеска», однако решить проблему с клином стреляной гильзы в патроннике не смогли.

Лишь в конце сентября Александр, задумчиво вертя в руке винтовочный патрон своей конструкции, вдруг почувствовал, что в этой гильзе что-то не то. Какой-то непривычной оказывалась ее форма для памяти. А потому Саша сел рисовать автоматные патроны и где-то на десятом эскизе понял ту ошибку, из-за которой их постигала неудача за неудачей. Нормальные гильзы даже на, казалось бы, прямых участках имели конусность — местами легкую, местами не очень. То есть после выстрела ее саму выталкивало назад из-за того, что ее тело немного распирало, а экстрактор был нужен больше для случаев механического заедания и патронных браков. Поняв причину проблемы, великий князь незамедлительно пообщался с Горловым. Через неделю все было готово. Отстреляли. Проблема больше не появлялась. Поэтому третью партию опытных винтовок заказали с новыми размерами патронников, причем не простых, а с полированной поверхностью, что также повышало качество и надежность экстракции.

Второй по очереди, но не менее важной задачей стало желание Александра добиться сборки и разборки оружия без инструментов, для того чтобы солдаты в полевых условиях могли его спокойно чистить и обслуживать. И, как следствие такого подхода, взаимозаменяемости всех деталей. Формально Саша хотел добиться того, чтобы десять винтовок можно было разобрать, перемешать и снова собрать в такое же количество действующих винтовок. Это совершенно необычное для эпохи требование выглядело диковато, но Левшин вовремя влез и заткнул рты разошедшимся советчикам. Длительная беседа о военных делах не прошла даром. Конечно, на Тульском оружейном заводе еще в 1837 году смогли добиться взаимозаменяемости деталей в замках некоторых образцов, но вплоть до конца XIX века это явление носило эпизодический и не массовый характер. Это было обусловлено низкой механизацией труда и серьезно устаревшим станочным парком, что создавало довольно серьезные проблемы для освоения передового опыта потокового и массового производства. Как ни крути, а при сборке оружия все еще продолжали подгонять «напильником» детали, имеющие довольно широкие допуски.

Эта «глупость малолетнего самодура» повлекла за собой целую плеяду неудачных попыток модифицировать конструкцию ствольной коробки, которая в оригинале собиралась на болтах. Огромное количество потраченных нервов и «неоправданного, прямо-таки бараньего упрямства» Александра не позволяло ни Горлову, ни Медведеву, ни остальным отступить от намеченной цели. От великого князя взвыли все, так как Сашина энергия и своеобразный перфекционизм, который многие воспринимали за подростковую вздорность, сказывались на здоровье и нервах окружающих самым пагубным образом. Однако оно того стоило. 9 декабря 1858 года, спустя тринадцать месяцев после начала разработки, великий князь Александр Александрович смог получить именно ту винтовку, которую хотел.

Масса финального опытного образца 9,5-мм однозарядной винтовки составила четыре килограмма. Общая длина со сложенным штыком — один метр тридцать сантиметров. Откидной трехгранный (с долами) игольчатый штык на пружинной защелке и со ствольной втулкой был практически «слизан» со штыка конструкции Семина, что применялся в 7,62-мм советских карабинах образца 1944 года. Вышел он, правда, меньшей длины, выступая перед дульным срезом всего на тридцать сантиметров, но это было намного лучше (по мнению Саши), чем огромный клинок, который почитали за пользу цеплять на винтовки в те времена. Например, штык знаменитой берданки выдавался вперед на полметра, увеличивая длину оружия настолько, что пользоваться им в тех же траншеях становилось совершенно неудобно.

В отличие от оригинальной модели фирмы Remington 1864 года, эта винтовка имела крепкое цевье на всем протяжении ствола для удобства хвата, прицеливания и рукопашного боя, дабы повысить прочность конструкции. Даже штык, и тот крепился к цевью, а не к стволу, как это было принято в то время. Подобное решение, конечно, вызвало споры, но необходимость сохранять максимальные показатели стрелковой эффективности оружия в итоге, после опытов, показала преимущество именно такого способа крепления. Спорить, конечно, продолжали, но делать стали все равно так, как посчитал нужным Александр. Наличие цевья позволило убирать штык в нишу, дабы он не мешал. Что повлекло за собой необходимость сместить шомпольный пенал чуть в сторону. Ну, и в качестве нюанса, описывающего конструкцию, стоит уточнить, что принадлежности для чистки разместили в прикладе, но таким образом, что они не мешали применять его для ударов в рукопашном бою, повторяя, в сущности, конструктивное решение знаменитого карабина СКС-45.

Как и планировалось, неполная разборка винтовки, необходимая для ее обслуживания в полевых условиях, делалась без инструмента вовсе, а полная — всего лишь одной отверткой. Взаимозаменяемость деталей, легкое обслуживание и ремонт, хороший баланс, позволяющий быстро прицеливаться навскидку, отменная кучность при скорострельности до десяти выстрелов в минуту при мягкой отдаче — все это в сумме создавало эффект довольно надежного оружия. Александр получил то, что хотел. Но расслабляться было рано, ибо теперь встал новый вопрос — об организации производства, причем не только оружия, но и боеприпасов. Архисложный вопрос! Так как для его решения не было никаких условий и возможностей.

В чем заключалась сложность относительно массового или просто массового производства разработанного Александром оружия? По большому счету она делилась на три основных сектора: технологический, кадровый и информационный.

Технологический сектор в свою очередь делился на три основных подпункта. Во-первых, не было материалов, то есть сталей нужного качества, во-вторых, не было оборудования для металлообработки с нужным качеством и допусками, а в-третьих, не было отлаженной практики поточного производства, то есть любая относительно массовая выделка предметов становилась довольно проблематичной. Таким образом, для налаживания выпуска разработанных винтовок необходимо было найти источник качественной стали с нужными свойствами, которые на 1858 год не делали в Российской империи. Потом найти нормальные инструменты и станки, то есть опять, скорее всего, придется их заказывать в Великобритании, причем через подставных лиц, и везти околицами. И наконец придумывать, а точнее, пытаться изнасиловать свою память Александру и вспомнить нюансы конвейерного производства. То есть прорабатывать сектор нужно будет совершенно с нуля. Это, конечно, звучит смешно, но, к примеру, до модернизации в ходе Милютинской реформы 70-х годов XIX века Тульский оружейный завод (ТОЗ) был одним из самых отсталых в Европе, выживая в основном только на личном мастерстве и смекалке его рабочих. Каким образом они умудрялись что-то делать на изношенном и весьма примитивном оборудовании, остается только гадать.

Кадровая проблема заключалась в том, что квалифицированных рабочих и грамотных инженеров, в связи с явно выраженным негативным отношением государственной власти Российской империи к техническому образованию, было мало. Кроме того, значительное количество инженеров имели иностранное происхождение, что самым печальным образом сказывалось на работе предприятий. Само собой, за редкими исключениями. Конечно, на заводах Российской империи встречались и довольно квалифицированные рабочие, и серьезные инженеры, но их было немного. Александр решил поступить достаточно просто — договориться через Левшина и пригласить на будущее производство именно наиболее квалифицированных специалистов со всей России, сделав что-то вроде сборной команды. На местах они все равно не играют существенной роли в производстве низкокачественной и стремительно устаревающей продукции, а тут будут к месту. То есть поступить в этом плане в стиле советского военно-промышленного комплекса, куда приглашались на хорошие зарплаты работать лучшие отечественные специалисты для производства передовой продукции. Конечно, это не отменяет острую нужду в реальных гимназиях, но важный вопрос, связанный со сроками, будет относительно внятно решен. Нельзя объять необъятное, то есть, как говорил Александр Васильевич Суворов, надобно быть в наиболее важном направлении сильнее противника, который превосходит тебя в целом. Своего рода концентрация сил для прорыва. В долгосрочной перспективе это опасное решение, но на первое время даст неплохие результаты и, что самое важное, позволит подготовить другие, более основательные и серьезные шаги, исключив какие-либо лихорадочные метания.

Оставался информационный сектор проблемы. Самый опасный и сложный. Что представляла собой новая винтовка? По большому счету это был решительный прорыв в области оружейного дела, который опережал свое время лет на десять. Конечно, в разработке Александра не было ничего принципиально нового, кроме небольшого перечня технологических ноу-хау, но все равно, именно такая компоновка и сочетание уже известных вещей никогда прежде не встречались. Какое последствие это влекло за собой? Самое что ни на есть простое — его попытаются использовать другие предприниматели и государственные департаменты иных держав. А учитывая серьезное экономическое отставание Российской империи от ее ближайших конкурентов (Англии, Франции, Пруссии), можно совершенно точно утверждать, что они смогут довольно легко обскакать наше Отечество в оружейных вопросах. Ведь главное — не придумать какую-нибудь классную вещь, главное — реализовать. Выдумать можно что угодно, но реальную пользу можно получить только от материального воплощения задуманного. Какой из этого следует вывод? Правильно, нужно не допустить ухода технологий в руки конкурентов; мало того, организовать «утечки» дезинформации, которые бы сильно навредили, выглядя правдоподобно. Впрочем, ответ на вопрос, как это сделать, уже дала российская действительность времен «холодной» войны, когда и создавались так называемые режимные предприятия военно-промышленного комплекса. Именно такой Александр и задумал строить. Конечно, полностью обезопасить разработки будет нельзя, но пытаться разобраться с готовым изделием и получить в руки все технологические карты и чертежи — это очень разные вещи.

Решать эту проблему нужно было комплексно, поэтому 12 января 1859 года Александр собрал в Николаевском дворце импровизированное рабочее совещание по вопросам строительства новой оружейной фабрики в Москве. Присутствовали Левшин, Закревский, Горлов, Медведев, Филарет и Солдатенков, как доверенный представитель из числа московских промышленников. Обсуждали место размещения и особенности нового предприятия. Александр, как и в случае с кадетским корпусом, набросал массу эскизов общего характера, не вдаваясь в подробности. Требования к размещению фабрики получились довольно простые: во-первых, это расположение на берегу реки, а во-вторых, возможность подведения железнодорожной ветки. Так как железная дорога в Москве в 1858 году была только одна — Николаевская, то это четко указывало на возможность размещения производства исключительно на левом берегу Москвы-реки. Ведь ради такого дела строить железнодорожный мост через весьма не узкую речку было довольно проблематично. А проект и так не простой, так что лишний «геморрой» никому не был нужен. После непродолжительного обсуждения Закревский предложил задействовать под производственные площади деревню Шелепиха, что находится к югу от кадетского корпуса прямо на берегу Москвы-реки. Это место было выделено под застройку дач, а потому особых проблем с освобождением земли не имелось. Тем более что народ можно было выселять постепенно. Дальше шло еще много малополезных разговоров о том, как и что там обустроить. Впрочем, ни на чем и не условились — слишком не ясна была картина ситуации. Поэтому решили отложить утверждение генерального плана фабрики на некоторое время, занявшись выселением местных жителей и поиском артелей для строительства.

Вопрос с выделкой качественных сталей находился в подвешенном состоянии. На 1859 год существовало только два промышленных способа: пудлингование и бессемеровский процесс. Причем последний только недавно стал вводиться в промышленную практику и был чувствителен к качеству руды. А пудлингование являлось весьма устаревшим методом, который не давал ни качества стали (существенно хуже бессемеровской), ни производительности. Итак, у Александра, который в свое время очень внимательно изучал военное, экономическое и технологическое развитие XIX века, было два серьезных вопроса, на которые он должен был дать ответ. Во-первых, выбрать передовой способ производства стали из числа еще не внедренных в промышленность технологий, а во-вторых, придумать, как его преподнести окружению. Ведь он сам не только к металлургии не имел никакого отношения, но и не мог ее быстро изучить. Выдавать снова за озарение было бы подозрительно. Так что проблема вырисовывалась очень серьезная. Не закупать же сталь в Великобритании, в самом деле? Тем более что качественную они и не продадут, так как самим остро нужна.

Чтобы хоть как-то скрыть или замаскировать «выдумывание» технологии выделки стали, Александр через Солдатенкова объявил о конкурсе на лучшую технологию. В считаные дни это известие разошлось по всей Москве, и уже через неделю великий князь получил первую корреспонденцию. Дальше — больше. К концу второй недели Саша имел в наличии полсотни весьма пухлых писем с довольно обширным перечнем разнообразных идей, преимущественно бредовых. Самым интересным стало письмо от 2 февраля от Николая Ивановича Путилова, в котором тот сообщал, что некий Павел Матвеевич Обухов в 1857 году получил патент (или привилегию, как их тут называли) на массовое производство качественной тигельной стали. Оба этих персонажа очень сильно заинтересовали Сашу, так как он легко вспомнил об их неоценимом вкладе в развитие отечественной металлургии и оружейного производства. Даже странно, что он первым о них не вспомнил. Самым отрадным во всей этой ситуации стало то, что Путилов с прошлого года находился в отставке и остался не у дел, но легко откликнулся на предложение великого князя приехать. Этот расклад позволял немного схитрить. Саша решил приватно пообщаться с будущим мэтром металлургии, имевшим чутье на толковые идеи, и преподнести ему правильный принцип работы переделочной печи в виде заметок, осмысленных после изучения им писем и предложений, присланных по конкурсу.

Оставалось выбрать способ производства. В его памяти всплывали три основных метода из числа неизвестных в настоящее время. Во-первых, это мартеновский процесс, который будет изобретен только через шесть лет (в 1864 году), который позволял устроить успешную переработку стального и железного лома. Во-вторых, это томасовские переделочные печи, которые отличались от бессемеровских футеровкой и известковой присадкой. Впрочем, они будут открыты еще не скоро, лишь в 1879 году начнутся первые опытные плавки по этой технологии. Но у этой технологии был существенный минус — качество выдаваемой стали было не очень высоким из-за ощутимого содержания в ней азота и фосфора. То есть мартеновские печи давали продукт лучшего качества, при аналогичном качестве руды. В-третьих, Саша помнил про кислородный конвертор, который мало чем отличался от бессемеровского или томасовского способа переделки, но вместо воздуха продувал через чугунный расплав разогретый кислород. Это позволяло не только быстрее проводить переделку, но и выжигать все вредные примеси, такие как фосфор, азот, сера и прочее, превращая их в шлак. У этого способа был на текущий момент один небольшой, но очень существенный недостаток — крайняя сложность промышленного выделения кислорода. А его там было нужно много — около 50–60 кубических метров на тонну чугуна. В общем, пока его чисто технологически было нельзя применить. Поэтому, взвесив все «за» и «против», Александр решил остановиться на мартеновских печах, тем более что их и так скоро изобретут в Европе. То есть можно будет немного заработать, если вовремя все нужные технологии запатентовать в соответствующих странах.

Путилов прибыл в Москву 15 февраля и незамедлительно явился к великому князю. По большому счету он и сам не очень понимал зачем, но природное любопытство не позволило ему медлить. Саша принимал его приватно, без посторонних глаз, в одном из кабинетов Николаевского дворца. Тридцативосьмилетний лысеющий мужчина в аккуратном костюме, безупречно подогнанном по фигуре, и слегка всклокоченной бородой, войдя, несколько опешил при «первом контакте», будучи поражен несоответствием великого князя своим годам. Да и вообще довольно необычной и выразительной внешности. Александр, впрочем, уже привык к тому, что люди, его не знающие, сильно удивлялись и переспрашивали его возраст. Через одиннадцать дней великому князю должно было «стукнуть» всего четырнадцать лет, однако внешность он имел подходящую для всех восемнадцати, а то и девятнадцати. При этом фигура была весьма крепкой (за счет регулярной физической нагрузки), образ которой дополнял взгляд, вообще выбивающийся из любых возможных предположений. Лицо Саша держал всегда хоть и ровно, но с небольшим наклоном вперед, глядя как бы слегка исподлобья. Учитывая это положение головы, легкий прищур, формировавший несколько чуть заметных морщинок в уголках светло-голубых глаз, получался взгляд совершенно пугающий, напоминая своим видом какого-то дикого хищника, который внимательно рассматривает свою жертву перед тем, как броситься на нее и растерзать. Особенно необычно это было для не привыкшего собеседника, который в нашем случае практически «выпал в осадок» от этого молодого «бульдожки» (это прозвище за Александром закрепилось и тут, только в силу хваткости и упорства, а не медлительности в делах и мыслях).

— Николай Иванович, проходите, садитесь. Вы замерли, будто увидели что-то совершенно необычное. Вас до такой степени что-то поразило?

— Да, Ваше Императорское Высочество. Вы не похожи на подростка.

— Вас пугает это обстоятельство?

— Да. Ибо говорите вы тоже не как подросток.

— Тем лучше, значит, мы сразу можем перейти к делу.

— Как изволите, — Николай Иванович подозрительно посмотрел настороженным взглядом на Александра и присел на указанное ему место.

— Я наслышан о вас как о человеке, способном решать совершенно неразрешимые задачи в сжатые сроки. Производственного характера, разумеется. И не смотрите на меня так. И я, и вся прогрессивная часть нашего Отечества запомнили, как в 1854 году вы смогли в кратчайшие сроки организовать производство винтовых канонерских лодок для обороны Санкт-Петербурга. Никто, кроме вас, ничего подобного сделать бы не смог.

— Мне лестно подобное слышать. Но вы меня заинтриговали. О каком деле вы хотели поговорить?

Александр встал, обошел вокруг стола и откинул крышку деревянного пенала, где лежал один из финальных образцов винтовки, которые после завершения испытания стали изготавливать малыми партиями по пять-десять штук в мастерской Медведева. Внимательно оценив состояние оружия, Александр сдал задним ходом пару шагов и жестом пригласил Николая Ивановича посмотреть на то, что располагалось внутри невзрачного деревянного пенала. Тот подошел, и его глаза загорелись азартом, а Саша, пользуясь этим, стал комментировать свойства и качества этого нового устройства…

— Так вот, Николай Иванович, я пригласил вас потому, что для производства этого оружия нам надобна качественная сталь, и мне хотелось бы, чтобы вы занялись вопросом ее выделки. Помимо прочего, я хотел с вами посоветоваться. Вы же написали мне, узнав о конкурсе. Так вот, к сожалению, никто из участников не смог добиться решительного успеха, но некоторые интересные мысли, как мне показалось, там были озвучены. Я их вот тут набросал и попытался обобщить. Мне хотелось бы, чтобы вы с ними ознакомились и дали свое заключение, — с этими словами Александр слегка пододвинул к Путилову пухлую красную папку с завязками, в которой лежало все, что Саша смог вспомнить по мартеновскому процессу выделки стали. А также целый перечень интересных фактов по связанным вопросам, например, о ферросплавах для легирования. Николай Иванович взял папку, развязал ее и открыл. Полистал бумажки, исписанные аккуратным и весьма твердым почерком великого князя, и спросил:

— Какого рода вам нужно заключение?

— Возможно ли это? И если да, то будет ли оно работать и насколько выгодно такого рода приспособление использовать для переделки чугуна в железо и переплавки лома. То есть я хочу услышать оценку с точки зрения делового и хваткого заводчика, коим вы, без сомнения, являетесь.

— А если я дам отрицательное заключение?

— Мы продолжим конкурс и будем его проводить до тех пор, пока не сможем добиться результата. Ведь, в сущности, нужен только он.

— Чем вас не устраивает способ Павла Матвеевича?

— Мне кажется, что там нельзя использовать так называемое легирование, о котором вы прочтете в этой папке. Весьма интересное наблюдение, которое, правда, нужно проверять. Впрочем, думаю, вам не стоит напоминать, что все содержимое, находящееся внутри этой папки, есть государственная тайна, попадание которой в руки наших противников будет иметь крайне губительные последствия. — Саша слегка улыбнулся, отчего у Путилова мурашки по спине забегали. Слишком много было недосказанного в этой улыбке.

— Конечно. Но мне нужно будет посоветоваться. Кому можно показать содержимое?

— Павлу Матвеевичу. Только постарайтесь не переписываться. Лучше езжайте к нему и попробуйте проверить все, что получится. Вы, как я понимаю, сейчас достаточно свободны? То есть я не отвлекаю вас от более важных дел?

— Вы верно понимаете.

— Сколько вам нужно времени?

— Я дам вам свой подробный отчет по истечении трех месяцев.

— Вы нуждаетесь в средствах для выполнения этой работы?

— Кхм… — Путилов запнулся.

— Хорошо, — Саша многозначительно улыбнулся. — Здесь пять тысяч рублей, — сказал он, достав из ящика стола аккуратно увязанную пачку банкнот. — Если вам потребуется еще, отпишитесь о расходах и укажите, сколько и для чего вам надобно. Впрочем, думаю, этих денег для изучения вопроса должно хватить. Вопросы есть?

— Никак нет.

— Хорошо, приступайте.

Глава 7

УЧИЛИЩЕ

(15 февраля 1859 — 15 февраля 1860)

Проводив Путилова, Александр приступил к другим, не менее важным делам. Самым приятным из оных стал день рождения его новой «тушки». Дело в том, что главным подарком к этому празднику становилось преобразование кадетского корпуса в военно-инженерное училище с кадетским корпусом при нем. Не слабо. Но у мальчиков из состоятельных семей традиционно были куда более впечатляющие как запросы, так и игрушки. А Саша был вторым сыном одного из самых богатых людей мира, по крайней мере, входящего в первую десятку точно, что накладывало свой оттенок. Александр Николаевич вполне мог себе позволить подарить сыну двести-триста тысяч на постройку небольшого заводика, где тот смог бы играть и развиваться, и выстроить для него училище, пусть даже и весьма значительное. Тем более что Саша тяготел к тем областям знаний, которые не могли его сделать, по мнению Александра II, конкурентом для старшего брата в политике и на троне, а потому полностью поощрялись. В конце концов, хороший заводчик в императорской семье был совсем не лишним. Не очень красиво с точки зрения традиционной морали, так как благородные люди еще со времен Карла Великого и Ярослава Мудрого старались избегать подобных занятий, считая их уделом мещанства. Впрочем, новое время принесло новые веяния. Теперь все правящие дома Европы старались поучаствовать в том или ином коммерческом мероприятии, желая привлечь к своим рукам как можно больше выгоды. Конечно, остались еще ортодоксальные аристократы, но они стремительно вымирали, уступая место новой, так сказать, прогрессивной волне. И император, здраво рассудив, решил, что неплохо было бы и себе получить такого же «благородного заводчика». Поэтому странные на первый взгляд шаги были не формой послабления для детских капризов Саши, как кому-то могло показаться, а попытка игры на перспективу. Весьма денежную перспективу.

Но мы отвлеклись. 20 февраля 1859 г. в Москву прибыл император Александр II с сопровождающими. Делегация, вопреки ожиданиям, оказалась весьма скромной — только доверенные люди и часть государственного совета. Смотр кадетского корпуса начался, как Саша и предполагал, с новой винтовки, образцов которой заготовили уже два десятка штук, дабы иметь возможность не только потихоньку начинать освоение нового оружия кадетами, но и дать проверяющим вдоволь наиграться с первоклассной игрушкой. Патронов, конечно, было немного, но на «пострелять» хватило с лихвой. Сам император с большим удовольствием сделал серию выстрелов и остановился лишь потому, что стал поддаваться азарту, что негоже делать на глазах у высокопоставленных верноподданных. Уж больно хорошей получилась винтовка: и легкая, и точная, да еще и отдача мягкая. Но, как ни хотелось ему поиграть еще с этой «радостью», нужно было останавливаться. Поэтому Александр Николаевич скрепя сердце отложил новое оружие, решив продолжить смотр, который вел его брат, уже не раз посещавший корпус. Впрочем, самого великого князя Николая Николаевича особенно заинтересовала химическая лаборатория, к оной был привлечен интерес и Сашиного отца, не имевшего, впрочем, к подобным вещам никакого любопытства. Императору поначалу было очень скучно смотреть на банки с реактивами и слушать вещи, в которых он ровным счетом ничего не понимал, а потому он порывался уйти. Но не вышло, так как его сын, поняв обстановку, смог найти подход к решению сложившегося обстоятельства.

Саша продемонстрировал сиятельной комиссии новые взрывчатые вещества, полученные в лабораторных условиях. В частности кордит, пироксилин и тротил. Первое Александр определил как топливо для ракет, что в то время имело относительную популярность, второе — для метательных зарядов огнестрельного оружия, а третье в качестве универсального взрывчатого вещества для разрывных зарядов. Много говорили, тыкая пальцами в пробирки и пытаясь объяснить на пальцах. Но император смог проникнуться лишь тогда, когда на полигоне ему показали взрыв одного килограмма тротила. Впечатлило. Он ровным счетом ничего не понял, но то, как рвануло, его поразило до крайности. Настолько, что он искренне заинтересовался разработками. Стал увлеченно расспрашивать и пытаться понять то, что ему говорят. Само собой, с поправкой на то, что у него не было вообще никаких представлений о химии. Пользуясь удобным случаем, Саша поплакался, что гальваническая лаборатория совершенно не развивается, так как нет специалистов для ее работы. Не говоря уже о медицинской, о которой он может только мечтать. Беда заключалась в том, что все серьезные специалисты либо заняты на ответственных государственных постах, либо при академии. Успешно так поплакался. А главное вовремя. Александр Николаевич, видя очевидные успехи сына, достигнутые в столь короткий срок, пообещал прислать специалистов.

В общем, делегация ходила и смотрела практически всю неделю. Все здания облазили, на всех занятиях побывали. Была изучена буквально каждая щель и шероховатость, благо что народа было много, а потому работа шла довольно энергично. Такая тщательная и масштабная проверка всегда приводит к массе замечаний и недочетов, которые были и в нашем случае, однако в целом император остался доволен работой сына и тех людей, которых он привлек к своему «прожекту». Поэтому утром 26 февраля, в день его рождения, он подписал сразу два очень важных для Александра документа. Во-первых, указ о преобразовании особого кадетского корпуса, посвященного архистратигу Михаилу, в Императорское военно-инженерное училище с кадетским корпусом при нем. Во-вторых, была изучена и получила одобрительную подпись предварительная смета оружейной фабрики, которая, впрочем, никакого особого названия не получила, да и вообще была окружена максимальной секретностью.

Потом устроили уже традиционный прием в Николаевском дворце, на который были приглашены в том числе и отличники боевой и учебной подготовки кадетского корпуса, одетые в идеально подогнанную парадную форму Многие из них оказались из небогатых семей (что не удивительно) и на такие приемы попасть не могли бы иначе никакими способами. Зачем это было нужно Саше? Очень просто — он хотел потихоньку вводить в свет тех ребят, кого считал перспективными. Они не должны были стать «снегом на голову» для придворного бомонда. Впрочем, гостей хватало и без кадетов, так как деятельность Александра уже смогла привлечь к себе определенного рода людей, желавших легкой поживы. Дело в том, что вокруг великого князя потихоньку начинали крутиться совсем не маленькие деньги. Пусть еще не в столь значительном масштабе, как вокруг иных великих князей, но перспективы были очень аппетитными. Как-никак, по всем признакам, в его руки должно было в будущем попасть оружейное производство — одно из самых выгодных в мире, выгоднее которого только торговля «воздухом» (игра на бирже и прочие спекуляции) и наркотическими средствами. Поэтому с каждым днем вокруг небольшого двора Саши начинало кружиться все, больше разных непонятных личностей, создававших массу головной боли Левшину, работа которого серьезно усложнилась. Тут стоит уточнить, что да, действительно, в вопросах разработки новой винтовки хранили секретность, однако эти работы, проводимые в Москве, были хорошо известны всем заинтересованным лицам. Без подробностей, само собой. Как ни крути, а уровень работы служб государственной безопасности в то время был очень плох. Недаром полвека спустя в Русско-японскую войну наш противник располагал исчерпывающей информацией по всем интересующим его вопросам. Так что Саше придется опираться на единственно успешный отечественный опыт советского периода, столь нелюбимого либералами.

На прием прибыла и Наталья Александровна. Александр ее, конечно, приглашал и ожидал, но эта встреча стала скорее проблемой, чем радостью. Дело в том, что столь горячая женщина хоть и отличалась умом, но иногда совершенно забывалась и начинала флиртовать с Сашей на глазах у представителей британской короны — оные также прибыли вместе с императором в Москву, дабы поздравить жениха дочери своей королевы с днем рождения. По крайней мере, официально. А так их уже раз десять за пару дней встречали в самых интересных местах возле кадетского корпуса либо замечали за беседами с персоналом учебной части. Их искреннему любопытству не было предела. Но люди Филарета и Алексея Ираклиевича справились отменно, в первую очередь за счет привлечения уличной детворы (по рекомендации Саши), которая за весьма скромное вознаграждение с удовольствием занималась слежкой. В итоге оказались выявлены многие конспиративные квартиры и несколько агентов глубокого залегания, один из которых, как это ни странно, работал на территории кадетского корпуса, правда истопником, но это уже не важно. Была отслежена если не вся, то почти вся британская агентурная сеть, которая разворачивалась последние полтора года в Москве посредством огромных усилий, потерь личного состава и денег. Поначалу Левшин в духе того времени решил всех выявленных шпионов «брать в оборот» и арестовывать, но Саша отсоветовал ему, предложив держать их «под колпаком» и умышленно дезинформировать. Заодно выходя на курьеров и прочих представителей агентурной сети, выявляя все ее звенья. Мало ли кто-то еще остался.

Но вернемся к нашей горячей дочери Александра Сергеевича. Наталья не удержалась от соблазна и, улучив момент, все же нашла способ для интимной встречи с Александром. Как-никак с мужем она уже фактически не жила, а организм требовал любви и ласки. Так что проверенный, молодой и весьма симпатичный партнер под боком не смог бы остаться без самого пристального внимания с ее стороны. Саша юлил до последнего, но в конце концов и сам понял, что это не повредит, а потому пошел навстречу женской любвеобильности. К счастью, дальше Левшина эта деталь личной жизни Александра не пошла. У всех есть свои слабости, главное, чтобы они шли не во вред делу, поэтому Алексей Ираклиевич Саше даже замечаний не делал.

5 марта 1859 года император со свитой отбыл в Санкт-Петербург, оставив в Москве целый ворох дел по устройству оружейного производства и новой учебной части. Начались тяжелые трудовые будни.

Начал Саша решать этот вопрос с совершенно традиционной стороны. Училище, дабы отделиться формально от кадетского корпуса, который теперь числился при нем, получило свою расцветку парадной формы, которая, впрочем, оставалась того же фасона. В этот раз великий князь решил пренебречь удобствами чистки и эксплуатации в угоду «дизайнерским решениям» и сделать основным цветом парадной формы черный. Конечно, он перекликался с военно-морской формой, но современной для читателей, а не для того времени. Александр, изучая этот вопрос, с удивлением узнал о том, что в 1859 году черной форменной одежды у военных моряков в русском флоте не было. То есть вообще. Основным цветом этого рода войск в Российском императорском флоте еще с XVIII века оставался зеленый в разных его оттенках, который утвердился еще со времен Петра Великого. Причем не только утвердился, но и потихоньку вытеснил синий и красный, которые уже ко времени правления Павла I полностью исчезли из флотского обихода. Поэтому Саша имел своеобразный карт-бланш в вопросах создания красивой и эффектной военной формы. Так что основным цветом стал черный, а латунные посеребренные пуговицы и белый кожаный ремень стали очень красивым дополнением к общему виду. Конечно, в будущем нужно будет поработать над стилем парадной формы, «вылизав» ее, однако уже сейчас вид ученика получался очень эффектным. Да и наработками Карла Дибича и Вальтера Хека не грех воспользоваться. Как ни крути, а у Саши все еще были свежи очень яркие образы хорошо знакомого читателям советского кинофильма «Семнадцать мгновений весны», в котором главный герой щеголял в весьма эффектной и элегантной черной форме. И ему в том возрасте было по большому счету плевать, кто ее носит, запомнилось лишь то, что она была красивой, неся в себе неповторимый шарм и аристократизм.

Впрочем, ничего особенного в тех днях, кроме новой расцветки форменной одежды, не было. Но все изменилось, когда в конце марта прибыл с поездом академик Борис Семенович Якоби. Причем приехал по поручению Его Императорского Величества, который пригласил этого вполне заслуженного человека обучать своего второго сына электротехнике. Как ни крути, но в землях Российской империи он был лучшим, мало того, относительно свободным — не вел никаких серьезных исследований, занимаясь довольно рутинной текучкой педагогического процесса. Само собой, у Александра знаний было заметно больше, чем мог бы дать этот человек, однако присутствие Якоби позволяло наконец-то серьезно заняться вопросами гальванической лаборатории. Мало этого, учитывая интерес Якоби к электродвигателям, Саша сразу для себя сделал заметку о том, что этого ученого нужно подводить к созданию первой электростанции переменного тока в мире, достаточной, впрочем, для экспериментальных производственных плавок и гальванических опытов, а также для бытовых нужд училища.

В долгих вечерних разговорах с Борисом Семеновичем Саша пытался имитировать линию определенного прогресса в вопросах электротехники. Как-никак, преподавание в режиме «один на один» на порядки лучше, чем занятия в классах. Само собой, Якоби согласился читать лекции и проводить практические занятия в училище с первого сентября, но пока ограничивался только вопросами устройства лаборатории, опытами, подготовкой лаборантов и индивидуальными занятиями с великим князем. На его памяти он оказался совершенно уникальным человеком — единственным отпрыском из плеяды владетельных домов, который вместо экономики и политики изучает физику, химию, электротехнику и прочие прикладные дисциплины. Борис Семенович искренне не понимал — зачем Саше все это. Впрочем, подобная загадка не мешала тому воодушевлению, которое охватывало его с каждым днем, ибо его ученик не только все схватывал на лету, но и активно дискутировал, местами даже внося вполне разумные поправки в сложившуюся традицию. Мало того, этот подъем душевных сил усиливался еще и тем, что у Саши, по мнению Якоби, оказалось какое-то природное чутье к электротехническим исследованиям, в которых он очень быстро прогрессировал. Эта оценка получалась совершенно комичной с позиции самого Александра, который почитал себя полным профаном в вышеупомянутых вопросах. Впрочем, память достаточно образованного человека рубежа XX–XXI веков с широким кругозором хранила довольно много полезной информации, которая в нашей повседневной жизни воспринималась как сама собой разумеющаяся обыденность, а в середине XIX в. оказывалась буквально откровением. За какие-то месяцы гальваническая лаборатория обросла массой самых разнообразных приборов и приспособлений, многие из которых были самодельными.

Такая тесная и плодотворная работа учителя и ученика, в совокупности с отсутствием обещанного отцом специалиста для организации медицинской лаборатории, побудила Бориса Семеновича, обычно очень сдержанного в рекомендациях, поведать Саше о тяжелой судьбе Николая Ивановича Пирогова. Тот как раз в это время являлся попечителем Киевского учебного округа, где безрезультатно бился над реорганизацией учебного процесса. Впрочем, на предыдущем посту в Одесском учебном округе он продержался недолго — выжили из-за того, что Николай Иванович попытался поставить «на крыло» совершенно раскисшую и недееспособную учебную деятельность на подведомственной ему территории. Но чиновники оказывались выше здравого смысла. Сам Борис Семенович с Николаем Ивановичем не переписывался, но был в курсе его деятельности и очень переживал за одного из самых талантливых медиков Российской империи. Александр отреагировал совершенно предсказуемо. Во-первых, обложил мысленно себя матом за то, что эта фамилия совершенно вылетела у него из головы. А во-вторых, написал письмо отцу, где просил приставить к нему в качестве учителя Николая Ивановича, о котором он был наслышан как о крайне одаренном враче. Память Саше подсказывала, что Пирогова держат так далеко от столицы неспроста — за этими «репрессиями» стоят довольно прозрачные интриги недоброжелателей. Поэтому обращался напрямую, указывая в письме все те заслуги, которые к тому времени числились за известным врачом. Саша понимал, что отказывать сыну Александр Николаевич в такой мелочи не станет.

Долго ли, коротко ли, но 28 мая 1859 года пришло письмо от отца с обещанием помочь в этом вопросе. Ну и служебная записка на имя Левшина с заданием разобраться со случившейся загвоздкой. В общем, Алексей Ираклиевич несколько не ожидал такого хода, настолько, что даже слегка расстроился, заявив, что с такой мелочью они и сами могли бы разобраться. Да и не подводил он его еще ни разу. Что было чистой правдой. Из чего Саша сделал вполне закономерный вывод — слушать Якоби и отголоски своих воспоминаний в политических вопросах не стоит, так как дурного насоветуют. То есть — своей головой надо думать, по ситуации. Повинившись Левшину, что наслушался дурных голов, которые переживали за выдающегося ученого, узнал много нового о характере этого человека, весьма непокладистом, от которого по большому счету все проблемы у него и шли. Так что очень аккуратно пришлось Саше «посыпать голову пеплом» и признавать, что поступил, не проверив информацию, что в его положении было крайне не взвешенно. Но урок получил хороший.

Не успели улечься проблемы с Якоби и Пироговым, которому уже отписали явиться в Москву, как прибыли Путилов и Обухов — в лучшем жанре «двух из ларца, одинаковых с лица». Сказать, что они пребывали в приподнято-восторженном состоянии, значит, ничего не сказать. У них получилось выплавить в тиглях ряд стальных сплавов, которые вспомнил Саша, и результаты их серьезно поразили. А эксперименты с мартеновской печью вообще убили наповал. Получалось, что одним махом Россия получала самую передовую технологию выделки стали в мире, причем довольно простую.

— Алексей Ираклиевич, что вы от меня хотите?

— Я хочу знать тех, с кем вы советуетесь. Ваш отец не на шутку обеспокоен.

— Я понимаю.

— Нет, вы не понимаете. Я, нет, мы все просто в глубоком недоумении — откуда вы берете все эти новшества? Я опрашивал Медведева, он говорит, что вы знали, что нужно делать, но не знали как. Откуда? Якоби вообще готов на вас молиться — вы, по его мнению, указали на очень перспективное научное направление в электротехнике. Авдеев также подтверждает, будто вы знали, что должно получиться. Вы не экспериментировали и не искали — вы знали. Твердо. Убежденно. Но знать никак не могли, так как этими вопросами никогда не занимались. Да и малы вы еще для столь поразительных открытий. А теперь еще одиозного Пирогова пригласили. Что вы задумали изобрести или открыть с его помощью? Или если не вы, то кто? У вас есть советчики?

— Это допрос?

— Что вы, Ваше Императорское Высочество, конечно нет.

— Тогда я могу вам не отвечать?

— Ну что вы, Ваше Императорское Высочество, — Левшин был предельно вкрадчив, — у вас просто нет других вариантов. Вы обязаны мне ответить, причем правдоподобно. Ваш отец всерьез обеспокоен. Слишком быстрое взросление, как телом, так и умом, а также поразительные успехи в науках. С одной стороны, это хорошо, но с другой — это в высшей степени странно. Мало того, до десяти лет за вами этого не наблюдали. Что мы должны думать?

— Кто «мы»? Алексей Ираклиевич, я вас не понимаю. Вы так говорите, будто обвиняете меня в чем-то.

— Александр, последней каплей наших подозрений стал инцидент с Путиловым и Обуховым. Я внимательно изучил письма, которые вам приходили по конкурсу, но не смог найти там даже десятой части того, что вы передали этим безусловно талантливым людям. Но это было бы полбеды, однако что Николай Иванович, что Павел Матвеевич в один голос говорят, что материалы, предоставленные вами, работают. И это очень важно. Его Императорское Величество обеспокоен. Ряд влиятельных групп при дворе открыто заявляют, что в возрасте десяти лет вас подменили. Кое-кто поговаривал, что вы одержимы, однако чудо, что вы явили в храме Михаила Архангела при свидетельстве митрополита, сняло с вас подобные подозрения. По крайней мере, они перешли в категорию слухов.

— Не слишком ли много подозрений? — Александр сохранял на лице легкое недоумение, граничившее с раздражением, впрочем, действительно нараставшим. Вместо ответа Алексей Ираклиевич достал из внутреннего кармана письмо и передал его Саше — лист гербовой бумаги, исписанный хорошо знакомыми мелкими буквами с резко выступающими вертикальными частями. Это было письмо, собственноручно написанное отцом Саши — императором Александром Николаевичем. Его содержание удручало. Великий князь дважды перечитал текст, после чего не спеша подошел к креслу и с задумчивым видом сел в него. Император просил Левшина выяснить причину столь разительных изменений в Саше. Он должен был как-то реагировать на все нарастающее бурление британской партии при дворе. Впрочем, французская и германская партии также проявляли повышенный интерес к Саше и делам, которыми он занимается.

— Александр, вы понимаете всю тяжесть обстоятельств?

— Конечно. — Саша кивнул и вновь замолчал с задумчивым видом. Он был на грани паники, хотя внешне это сказать было нельзя. Как говорится, допрыгался дятел. Ну что же — пора зайти с козыря, пусть и слегка крапленого. Но сначала — выдержать паузу, как там у классика: «чем больше артист, тем больше пауза». Несколько минут прошли в напряженном молчании. Наконец, почувствовав, что собеседник, уже всерьез обеспокоенный происходящим, собирается нарушить тишину, Саша поднял на него тяжелый усталый взгляд, который даже представить было невозможно у подростка: — Алексей Ираклиевич. Вопросы, поднятые в этом письме, требуют немедленного и полного ответа. Но передать его я могу лишь самому императору, без посредников. — И вновь сделав паузу, продолжил: — Не обижайтесь, дело не в отсутствии доверия к вам. Есть тайны, которые правитель должен узнать прежде любого из подданных. Пожалуйста, передайте Его Величеству мою просьбу о личной аудиенции.

Как и следовало ожидать, уже на третий день после достопамятного разговора Александр был уже в Санкт-Петербурге в кабинете своего родителя.

— Проходи, садись, — император указал Саше на мягкий диван, стоящий недалеко от писчего стола, а сам, пока великий князь усаживался, встал из своего кресла, обошел стол и сел на его краешек. — Алексей Ираклиевич говорит, что ты прибыл по поводу беспокоящего меня вопроса?

— Да, — Александр был полон задумчивости. — Но я не очень понимаю природу вашего волнения. Ведь все идет хорошо.

— Не все. Понимаешь, при дворе стали активно спекулировать тем, что твое поведение не укладывается в рамки нормального недоросля. Эти твои новшества всерьез пугают некоторых особ при дворе.

— Чем же? Тем, что наше Отечество за их счет может усилиться?

— Хм, — Александр II усмехнулся, — и этим тоже.

— А что я могу с этим поделать? — Саша недоуменно развел руками.

— Саша, ты же понимаешь, что все вот так оставить не получится? — Александр II вопросительно поднял бровь, но, видя совершенно искреннее недоумение на лице великого князя, вздохнул и продолжил: — Понимаешь, я должен ясно понимать, откуда растут ноги у всех тех новшеств, что вокруг тебя плодятся как грибы. Да и ты сам стремительно меняешься. Это пугает. — Саша задумчиво молчал, уставившись в какую-то точку на книжной полке. Конечно, пока он ехал в столицу, выигрывая время, он смог продумать всю легенду до мельчайших подробностей, но все равно, так бессовестно врать ему было несколько неловко. Не привык он еще к политическим играм. Основная линия легенды у него очень тонко перекликалась с известным ходом Макса Отто фон Штирлица, который «помог перекатить коляску и перенести какие-то вещи, возможно, чемодан». Впрочем, пауза, в ходе которой Саша собирался с мыслями, затянулась, а потому отец кашлянул, привлекая его внимание, и спросил: — Ты в порядке?

— Да, но я не очень хотел бы начинать этот разговор. Понимаешь, у всех есть свои тайны, а то, что знают двое, как известно, знает и свинья. Я боюсь рассказывать детали, которые повлекут за собой не только мою гибель, но и серьезные проблемы для нашего Отечества. — Александр Николаевич как-то весь собрался и напрягся.

— Ты считаешь, что я буду болтать?

— Конечно. Скажешь маме по секрету, та еще кому-нибудь, также по секрету. А потом выяснится, что об этом весь Санкт-Петербург знает. — Император задумался, внимательно рассматривая своего сына секунд двадцать, после чего, хмыкнув, сказал:

— Я даю тебе слово. Этот разговор останется только между нами. — Саша одобрительно кивнул и вновь задумчиво замолчал. Выждав где-то с минуту и уже буквально кожей чувствуя, что император готов нарушить тишину, он поднял свой взгляд и твердо посмотрел в глаза императору:

— Отец, я умер седьмого ноября одна тысяча восемьсот семьдесят восьмого года, — сказал Саша совершенно спокойным тоном и вновь сделал паузу, внимательно наблюдая за императором.

— Что?!

— Я умер седьмого ноября одна тысяча восемьсот семьдесят восьмого года в Ливадии, после нескольких осколочных ранений, полученных в битве под Пловдивом в январе того же года.

— Саша, ты себя хорошо чувствуешь? Позвать за лейб-медиком? — Александр Николаевич слегка встревожился, подумав, что с его сыном случилось что-то нехорошее. Книжек там начитался. Но Саша встал, подошел к нему и, прямо, уверенно посмотрев в глаза; совершенно спокойным, твердым голосом сказал:

— Папа, вы же хотите узнать обстоятельства происходящих событий?

— Д… да… — Император пребывал в растерянности, ибо просто не знал, как себя вести и что думать. Слишком неожиданным оказалось для него услышать подобные заявления. Согласитесь, не каждый день вам в подобном признаются. И пока император пытался собраться с мыслями, великий князь вернулся на диван, дабы легкая дрожь в ногах и руках не выдавала в нем крайнего волнения. Усевшись, он принял максимально нейтральную, можно даже сказать, расслабленную, позу и продолжил:

— Все достаточно просто и сложно одновременно. — Саша старался говорить не спеша, буквально взвешивая и смакуя каждое слово. — Я — это действительно я, но есть нюанс. Я уже прожил свою жизнь один раз. Что-то успел, что-то нет. Но это все не столь важно, так как в самом конце, когда я уже был без осознания происходящего вокруг меня, а жизнь стремительно уходила из израненного и раздираемого мучениями тела, мне сделали предложение, от которого я не смог отказаться. — Саша снова выдержал паузу, улыбнулся и уже с легкой улыбкой сказал: — Мне предложили прожить свою жизнь заново и…

— Кто?

— Я не задавал этот вопрос. Согласись, он не для тех обстоятельств. От Бога ли оно исходило или от дьявола, мне тогда доподлинно было неизвестно, а времени на метания совершенно не оставалось. Не могу сказать, что это не важно, но, как говорят, утопающий за любую соломинку готов ухватиться. Впрочем, событие в храме Михаила Архангела дало вполне однозначный ответ на этот вопрос. — Саша продолжал смотреть в глаза императору, выражая всем своим видом полное спокойствие и уверенность в сказанных словах. Наступила тишина, которая, впрочем, продлилась секунд двадцать, после Александр Николаевич взбаламученно забегал по кабинету, пытаясь собраться с мыслями.

— Но как это возможно?

— Увы, пап, подробности данного обстоятельства мне недоступны. Последнее, что я помню, это какой-то мираж и легкий вопросительный шепот на грани сознания. А потом я потерял сознание и пришел в себя в первое утро своего десятилетия. Первые дни мне даже казалось, что все те годы мне приснились — столь нечетки и обрывочны были воспоминания. Но постепенно туман начал рассеиваться и, словно горные пики, стали проступать самые яркие моменты моей прошлой жизни. Да, горные пики, именно так. Очень похоже. Знаешь, я не раз видел подобное по утрам там — в семьдесят седьмом, там, в горах Болгарии. Это только один эпизод из множества, которые мне тогда поначалу снились. После таких снов я стал задумываться, проверять некоторые вещи. Впрочем, глядя на сверстников, я совершенно не ощущал себя ребенком. Через недели две я пришел к выводу, что все это действительно было. А потом, где-то месяц спустя, меня стали посещать ужасные сны, буквально кошмары. Далеко не каждую ночь они приходили, и еще реже я их запоминал, но постепенно приходило понимание того, что это картины будущего. Какие-то фрагменты мозаики. Подсказки и предостережение от того, что нас может ожидать через пятьдесят-сто лет. — Александр Николаевич задумчиво хмурился и морщил лоб, впрочем, Саша, сделав краткую паузу, продолжил: — Теперь ты понимаешь, почему я не стал рассказывать это даже Левшину? Я боюсь, что мои слова могут попасть в уши к нашим врагам. И тогда я проживу не больше месяца. В лучшем случае. В худшем меня попробуют похитить и долго пытать, дабы выудить все, что я только могу сказать о грядущих днях.

Саша беззастенчиво и нагло врал, заливаясь соловьем и совершенно не краснея, тем более что проверить сказанное им император не сможет в принципе. Да и вообще никто не сможет. Но что ему оставалось делать? Говорить правду? А зачем? Ведь это сразу станет концом всей его эпопеи в роли будущего императора. Печальным, надо заметить, концом. Поэтому он крутился, как мог. Впрочем, дело облегчало то, что Александр Николаевич и сам ожидал какой-то мистики в духе спиритуализма, что в те времена стало очень модной новой тенденцией в высшем свете. А потому ложь Саши легла на благодатную почву, и в целом император довольно адекватно воспринял эту информацию.

Саша не стал рассуждать о вариативности времени через такие понятия, как «точка бифуркации» и «эффект бабочки» — человеку середины девятнадцатого века это показалось бы простым сотрясанием воздуха. Тем более что того, прежнего варианта истории для отца не существовало — он остался где-то в воспоминаниях и рассказах самого Александра. Саша поступил иначе и стал опираться в своих доводах на мистический аспект, который, как уже говорилось выше, был ультрамодным новым течением в среде европейской аристократии. В общем, объяснялись они довольно долго, однако результативно. Поэтому, хоть и с великим трудом, но у Саши получилось убедить императора в правдивости своих слов. Или, по крайней мере, великому князю так показалось. Впрочем, те незначительные знания в области психологии общения, которыми он обладал, давали вполне однозначно понять, что либо Александр Николаевич не воспринимал то, что говорил Саша, как ложь, либо являлся кандидатом в «народного артиста Российской империи» по секции театральной игры.

— Папа, ты же понимаешь, что такое нельзя рассказывать широкой публике?

— Такое вообще никому нельзя рассказывать, — император все еще пребывал в задумчивом состоянии.

— Поэтому я и молчал.

— Я все понимаю.

— Ты думаешь о том, как все это преподнести двору?

Император заинтересованно посмотрел на сына:

— У тебя есть идея?

— Так она же лежит на поверхности. Тут явное вмешательство божественных сил, которые проявились в храме Михаила Архангела. Вот и скажем, что на мне божье благословение, оттого и чудеса творятся. А Филарет подтвердит. Прелесть этого варианта в том, что мы не будем врать. Не стоит без острой нужды к этому прибегать.

— Хм… я думаю, стоит поразмыслить над этой идеей.

— Только ради бога, не обсуждай детали нашего разговора ни с кем более. Я очень опасаюсь того, что что-то попадет к англичанам или французам.

— Я же дал слово! — Александр Николаевич возмутился, немного привстав в кресле.

— Извини папа, я просто очень переживаю.

Глубоким вечером Саша вышел от отца уставший и совершенно замученный, но довольный. Он не только вроде не прогорел, но и умудрился придумать относительно «съедобную» легенду для общества. По крайней мере, о том, что все удалось, говорил факт невзятия под стражу прямо во дворце либо в поезде. Все было по-старому. Конечно, где-то на краю сознания была легкая тревога, но Александр старался ее подавить, полностью подчинив своей воле, так как от того, насколько уверенно он выглядит, зависело очень многое.

На вокзале в Москве его тихо и без помпы встречал Алексей Ираклиевич, так как его поездка в Санкт-Петербург была практически тайной. Он смотрел на него заинтересованным взглядом сороки, которая увидела блестящую вещицу. Впрочем, когда они ехали в карете, он не выдержал и спросил:

— Так это правда?

— Что именно?

— Что на вас лежит божественная благодать, — Левшин спокойно и внимательно смотрел в слегка недоумевающие глаза Александра. Впрочем, тот лишь слегка поднял брови в легком удивлении, несколько раз негодующе качнул головой и вздохнул.

— Вы, верно, смерти моей хотите. Я так понимаю, вся Москва уже в курсе этой новости?

— Ваше Императорское Высочество! Как можно?!

— Что, и Московская губерния с прилегающими землями тоже? Вы, главное, ко мне ходоков не пускайте. А то ведь теперь калечные да увечные пойдут. Им все равно, какая благодать, а что мне с ними делать прикажете? — Александр улыбнулся, выдержав небольшую паузу с серьезным лицом, глядя на то, как Левшин начинает сдавленно хихикать.

— Как можно? Мы умеем хранить тайны. Только доверенным людям-с!

— О боже! Главное теперь до Николаевского дворца доехать раньше, чем эта новость доедет до Лондона.

— Она уже там.

— В самом деле?

— Его Императорское Величество специально проболтался шепотом в присутствии английского дипломата. Боюсь, что голубь быстрее, чем поезд.

— Факт.

После завершения этой стихийно возникшей эпопеи со шпионскими играми Александр сосредоточился на решении двух вопросов. Во-первых, нужно продолжать ударными темпами развивать училище и заводик, во-вторых, надо начать думать о собственной службе безопасности. Находиться под колпаком у Левшина было крайне дискомфортно. Тем более что при всей своей надежности этот человек мог в любой момент поступить так же, как и значительная часть местных аристократов — уехать за границу лет на несколько. Что и кому он там разболтает, остается только гадать. Ведь предел человеческой прочности измеряется только временем и деньгами, которые нужны для того, чтобы его сломить. Железных людей не бывает. Поэтому всегда должны быть специально обученные мастера «ледорубов» и виртуозы «апоплексических табакерок», готовые в любой момент вмешаться в неправильно развивающийся сценарий событий. Впрочем, давайте по порядку.

Итак, училище. 25 июня 1859 года прибыл Николай Иванович Пирогов. Надо признаться, что он был совершенно смущен и выбит из колеи предложением выступить в роли наставника по медицине великого князя. Николай Иванович даже предположить не мог, что кто-то из членов августейшей семьи решит прослушать хотя бы общий обзорный курс, а тут один из детей Александра II изъявляет желание обучаться медицине, ради чего даже просит себе наставника. Невиданное дело! Надо заметить, что в Европе того времени подобные поступки были не приняты. Впрочем, Николай Иванович был наслышан об этом необычном великом князе, но верить на слово ему не хотелось, он желал увидеть все своими глазами.

Саша хорошо принял несколько затравленного мэтра медицины и четко обрисовал круг задач. Основной проблемой этой встречи стала необходимость импровизировать в совершенно незнакомой области знаний. Но, как говорится, хорошая импровизация та, которая готовится заранее. Поэтому Саша за несколько дней до приезда корпел с микроскопом над разными образцами. По большому счету это было нужно для того, чтобы просто понять пределы возможностей современного исследовательского инструментария для проецирования на него тех элементарных медицинских знаний, которыми Александр располагал с прошлой жизни. Никакого профильного образования у него, конечно, не было. Он просто где-то что-то слышал, где-то что-то читал или что-то видел, впрочем, как и каждый из нас. Но так как общий уровень развития медицины сейчас и тогда разительно отличались, то это «кое-что» сейчас становилось «ого!» в прошлом. Главное — порыться в своей памяти и наскрести «по сусекам» полезные воспоминания.

По итогам этой блиц-проверки Александр пришел к выводам, что открыть что-то в микробиологии при имеющемся уровне технического оснащения и подходе к делу можно было только случайно. Поэтому Саша решил импровизировать и сочинил для Николая Ивановича красивую легенду о том, как он, увлекшись прикладными вопросами недавно прошедшей войны, наткнулся на отчеты по медицине. Стал экспериментировать, так как масштабы потерь от ран и болезней его искренне поразили. И так далее. В общем, получилось вполне правдоподобно описать предысторию и изложить гипотезу о болезнетворных бактериях как источнике инфекционных заражений, а также природу этих недугов. Само собой, в общих чертах и без какой бы то ни было медицинской терминологии. Но Пирогов все понял и заинтересовался, так как гипотеза, высказанная великим князем, тесно перекликалась с некоторыми его собственными наработками в области гигиены.

Вторым значимым событием в жизни вновь образованного училища стала закладка первой в мире электростанции. Для этой цели удалось заказать в Великобритании довольно качественную паросиловую установку для речного парохода мощностью в пятьсот лошадиных сил. Не бог весть что, но для начала отлично сгодится. Тем более что работать она могла даже на торфе, которого в окрестностях Москвы было в избытке. Впрочем, ключевым «ноу-хау» стало создание генератора трехфазного переменного тока. Поначалу Александр не хотел с ним связываться, так как опасался определенных проблем во взаимопонимании с Якоби, но тот отнесся к правильно поставленным вопросам с интересом, провел несколько экспериментов и очень воодушевился получившимся результатом. То есть у великого князя получилось практически полностью «повесить» факт изобретения нужного ему новшества на другого человека, чему он был безмерно рад. Само собой, поддержав Бориса Семеновича с его очень прогрессивной идеей, Александр помогал в меру своих сил ему ее разрабатывать. Поэтому уже в августе 1859 года тот был полностью убежден в том, что генератор электрического тока на первой электростанции должен быть переменным. Чем и занимался. Единственной проблемой стало то, что критически не хватало достаточно чистой меди. Ее буквально по крупицам получали в лабораторных условиях, что серьезно замедляло работу.

Три серьезные лаборатории (химическая, гальваническая, медицинская), собственная опытная электростанция, стрельбище и бассейн — вот только краткий перечень того, чем было оснащено училище. Таким набором в то время не мог похвастаться ни один технический университет в мире, а тут какое-то училище, пусть и военное. Но Александру этого было мало, и он не собирался останавливаться на достигнутом результате. В планах долгосрочного развития училища было еще по меньшей мере десятка два очень любопытных объектов, включая лаборатории и опытные мастерские. И не только они.

Впрочем, помимо училища шло весьма динамичное развитие и оружейной фабрики. Точнее, ее проекта, так как этот объект находился на стадии проектирования и постройки. Путилов хотел работать в присущей ему манере «пятилетку за три дня», но Александр решил поступить несколько иначе. На дворе не было Великой Отечественной войны, а потому необходимость военно-полевых методов в данном случае не очень оправдывалась. Великий князь хотел подойти к вопросу очень обстоятельно, так как создавалось первое в мире режимное предприятие повышенной секретности.

По генеральному замыслу на территории завода планировалось построить девять производственных цехов: переделочный, тигельный, литейный, прокатно-штамповочный, ствольный, механический, деревообработки, патронный и инструментальный. Каждый цех представлял собой единый корпус из глиняного кирпича под одной крышей на массивной бетонированной площадке фундамента. Само собой, эти цеха планировались не изолированно, и вокруг них шло полным ходом развертывание инфраструктуры. Грамотно спланированная железнодорожная сеть позволяла довольно легко перемещать между цехами вагонетки с тяжелыми грузами даже вручную. Мощеные пешеходные дорожки и технологические бетонированные площадки делали вполне нормальным проведение работ во время сильных дождей. Ну и сопутствующие здания, такие как правление, приемно-ревизионный корпус, заводская столовая, медицинский пункт, склады и прочее. Причем не забывая даже самых малых деталей. Особым образом стоит отметить санузлы, которых было в достатке. Этот вопрос был чем-то вроде больного места у великого князя — он везде, где планировали работать его люди, ставил в достатке санузлы. Видимо, сказывалась прошлая жизнь с ее вечной московской проблемой сходить в туалет, находясь на прогулке или по делам в городе. Причем этот недостаток города был столь масштабен и вопиющ, что стал наравне с дико дорогими гостиницами одной из основных проблем Москвы в глобальном масштабе. Что не только серьезно сдерживало туризм, но и основательно портило жизнь ее собственным жителям. Но мы отвлеклись. Вернемся к оружейной фабрике.

Одной из отличительных черт организации стало то, что в каждом цехе планировалось поставить по меньшей мере одну паровую машину для тех или иных нужд, да и вообще оснащать это предприятие самым лучшим, что существовало в мире в части металлообработки и механизации. Это пожелание должна была осуществить небольшая авантюра, которую Александр предложил Алексею Ираклиевичу. Смысл ее был прост. В достославный город Атланту приезжает некий мистер Сильвер, Джон Сильвер. К счастью, Стивенсон еще не написал свой «Остров сокровищ», поэтому Джон вызывал своим именем правильные ассоциации только у Александра. Так вот, этот никому не известный моряк, который сколотил определенное состояние в далеком Китае, как он сам заявляет, честной торговлей, покрутившись, изъявляет желание организовать оружейный заводик. Ибо в ходе нагнетания противоречий между северными и южными штатами спрос на эти смертоносные поделки был очень велик, а практически все производство располагалось на севере страны. В южных штатах были очень сильны интересы разных промышленных держав, в том числе Великобритании, поэтому предприимчивому мужчине с определенной суммой наличности без особых проблем продадут все необходимое оборудование. Впрочем, как несложно догадаться, со складов одного из небольших городов штата Джорджия эти станки поедут дальше по совершенно другому адресу. Само собой, не сразу. А на складе, заполненном старым хламом и ломом, устроят диверсию, в ходе которой они вместе со всем имуществом сгорят. Бедный Джон Сильвер будет очень сильно переживать, но за оружейное дело больше не возьмется, тем более что деньги его подойдут к концу. Я думаю, вполне очевидно, что в роли подставного лица с колоритным именем знаменитого пирата выступит русский агент. Само собой — тайно. Станки, конечно, получались сильно дорогими, но вариантов других не было. России Великобритания такое оборудование не поставила бы, даже паросиловую установку для речного парохода и то продали с очень большими трудностями, да и втридорога. А без станков делать на новой фабрике будет нечего. Неизвестно, конечно, выгорит это дело или нет (слишком оно было необычно для отечественной тайной внешнеполитической деятельности), но попробовать было просто необходимо.

Ну и напоследок стоит заметить немного нюансов по вопросам безопасности. Вся территория Московской оружейной фабрики обносилась тщательно охраняемым периметром. Само собой, с организацией очень придирчивого контрольно-пропускного режима. Мало того, Александр решил пойти дальше — для всех постоянных сотрудников заводился персональный пропуск, в котором указывались его личные данные, кое-что из биометрии, отличительные приметы и фотокарточка. Последнее было весьма недешево, но оно того стоило, резко повышая качество контрольно-пропускного режима. Также фигурировали временные пропуска, но они без сопровождающего с постоянным пропуском были недействительны. На территорию проносить личные вещи было нельзя, как и выносить. Все необходимое выдавалось на фабрике. Кормили там же, бесплатно. Поэтому все сотрудники проходили налегке — в одной только одежде. Ну и так далее — Александр пытался поднять уровень безопасности на такой уровень, чтобы на предприятии можно было совершенно спокойно заниматься любыми разработками. По крайней мере, великий князь к этому стремился.

Очнулся Александр от той круговерти, в которую его вовлекли все эти дела, лишь ранним утром 7 ноября 1859 года, присутствуя на ночном бдении юных кандидатов в орден «Красной звезды», куда тщательно отбирали только наиболее толковых учеников Московского императорского военно-инженерного училища. Лично он и отбирал. Не со всеми, правда, складывались хорошие, доверительные отношения. Впрочем, это было не столь важно. Только здесь и сейчас великого князя осенило, что это и есть как раз та самая зацепка, которая позволит ему развернуть собственную службу безопасности. Выйти из-под колпака наблюдения, скорее всего, не получится, но максимально его нейтрализовать можно попробовать. Алексей Ираклиевич, конечно, оберегал Сашу от иностранных разведок довольно успешно, однако великий князь после последнего прецедента ему не доверял. Слишком очевидно были проставлены акценты. Это был не его человек. Впрочем, Левшин все отлично понимал и не старался излишне сблизиться с Александром. Как ни крути, но мало кому может понравиться постоянная и очень пристальная слежка за собственной персоной. Конечно, хватка у Алексея Ираклиевича в делах тайных операций определенно была, но до сотрудников КГБ времен Андропова ему было как до луны пешком, что серьезно обнадеживало и придавало уверенности в успехе мероприятия.