Корректор реальности Языков Олег
– Ага! – Я покрепче сжал кулак. – И передайте адмиралу мои самые теплые пожелания не ошибиться с принятием этого самого решения. Так и скажите, мол, Тур надеется на гибкость и мудрость вышестоящего руководства. Которое он лично и близко знает… А меня перекиньте в осень сорок третьего. Надо помочь одному человеку, болеет он тяжело… А зависеть от него будет многое…
За моей спиной гулко грохнула здоровенная дверь. Вот тут он и живет, тот человек, который может мне помочь. Если захочет и если физически сможет… Ну, а в этом я ему могу помочь. Значит – решено. Через лестницу – к звездам!
Широкие лестничные пролеты. Гулкие и пустые. Мраморные ступени, старые, позеленевшие медяшки, которые должны были удерживать бывшие здесь при последнем царе ковровые дорожки. Огромные лестничные площадки. Да-а, тут не только гроб легко выносить – не зацепишься, тут стенку в сборе можно заносить – место еще и останется. Хорошо строили предки, удобно, просторно. Жить бы и жить. А вот человек за этой дверью умирает…
Я позвонил в огромную, благородного темного дерева дверь. Еле слышно раздались твердые шаги, лязгнул, проворачиваясь, ключ в замке, дверь открылась. На пороге стоял моложавый подполковник.
– Слушаю вас… по какому вопросу?
– Здравия желаю, товарищ подполковник! Майор Кошаков! Медсанупр Военно-Воздушных сил! У меня лекарство для маршала.
Докладывая, я пристально смотрел подполковнику в глаза. Все хорошо, все правильно, принесли лекарство… Он сморгнул и, несколько запинаясь, сказал: «Проходите…»
По широкому, длинному коридору я прошел на цыпочках. Подполковник маячил в полумраке впереди.
– Подождите здесь, майор…
Дверь за порученцем закрылась, открылась, и он жестом показал – входите…
Я и вошел. Комната была большой. Ну, это и понятно… Большой и светлой. Книжные полки, много, очень много книг. Здоровенный, украшенный резьбой, рабочий стол с четырьмя телефонами. Вон тот, по-моему, «вертушка»[15]. Стопки книг, из большинства торчат разнообразные закладки.
Стены, что меня удивило, были увешаны картинами. Да еще какими! Обнаженные, роскошные женщины разлеглись на них в соблазнительных позах! Ай да маршал! Ай да сукин сын! Молодец, ей-богу. Не стареют душой ветераны. На высоких подставках у стен, на полках – много довольно больших бронзовых скульптурных изображений лошадей. Ну, да… Все понятно! Красивые женщины и кони. Он же военный, в конце концов. Истинный кавалерист. Прямо передо мной – старый, но огромный и когда-то роскошный диван. Настоящая кожа. На диване, под пледом, он… Маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников. Рядом – крошечный круглый столик, уставленный пузырьками лекарств, стакан в серебряном подстаканнике, ложечка лежит поперек стакана, интересно – зачем этак?
На меня направлен вежливый, но безразличный взгляд.
– Слушаю вас, майор…
– Здравия желаю, товарищ маршал!
– Не надо, голубчик, не на строевом смотру ведь… Да и лежа я доклады и рапорты принимать не привык… Вы по какому вопросу?
– Товарищ маршал, я займу у вас две минуты… Если не захотите продолжить наш разговор. Вот ваше лекарство.
– А что, голубчик, Центральный госпиталь ВВС теперь лучше, чем Кремлевка? – В глазах маршала появилась тень улыбки.
– А я не из Медсанупра ВВС, товарищ маршал…
– Да? – страха в глазах не было. Наоборот – показался явный интерес. Но на закрытую дверь маршал все же взглянул. – А откуда тогда вы? Ангел с небес?
– Ну, ангел – не ангел, но на одной планете я был сыном бога…
Маршал аж подскочил.
– А ну-ка, ну-ка, майор… Помогите мне приподняться… Подушки повыше…
В приоткрытом вороте великоватой для его исхудавшего тела ночной рубашки я увидел старую, потемневшую от времени и пота деревянную ладанку. Я где-то читал о ней. Более двухсот лет она передавалась в роду маршала. Сталин тоже знал о ней. Знал – и молчал. Он очень уважал Шапошникова. К нему – одному из немногих, очень немногих, – Сталин обращался по имени-отчеству: «Борис Михайлович». Такое уважение дорогого стоит.
– …Вот так, хорошо. Берите стул. Или, нет, – садитесь во-о-н в то кресло, в нем будет поудобнее… Да оно и лучше подойдет сыну бога. А по батюшке вас как величать? Саваофович?
Теперь глаза маршала откровенно смеялись. Интересно, что он нашел тут смешного? Он ведь глубоко верующий человек. Да и в ушедшей в прошлое в 17-м году империи это было общепринято.
– Нет, товарищ маршал, Адрианович! Или – Перунович… Это как посмотреть.
– Ну-ка, ну-ка, голубчик, продолжайте, прошу вас… Мне уже и без ваших лекарств стало лучше, уверяю вас, майор! Рассказывайте!
– Хорошо, товарищ маршал…
– Давайте без чинов… я ведь уже сказал. Вы пришли навестить больного старика? Лечить его? Вот и давайте вновь познакомимся, товарищ лекарь, – Борис Михайлович Шапошников! А вас как звать-величать?
– Кошаков, Вадим Игнатьевич Кошаков… Там, где я был сыном бога, меня звали Тур. Но, прежде чем начать разговор, Борис Михайлович, дайте-ка я вам поставлю вот эту штуку… на сгиб локтя или на запястье… Не беспокойтесь – это лекарство. Не из госпиталя, берите выше! Из горних, можно сказать, вершин! Из другого мира. Нам не помешают? Нет? Тогда – слушайте…
И я начал свой рассказ. Глядя прямо ему в глаза…
Прошло около часа. Шапошников порозовел, он непосредственно охал и ахал в ходе моего рассказа. Самочувствие его явно улучшилось.
– Может быть, чаю… э-э-э, Вадим Игнатьевич, а?
– Отчего же, Борис Михайлович, я с удовольствием!
Шапошников, покряхтывая, неуклюже развернулся и нажал какую-то кнопку. Дверь приотворилась, и в комнату заглянул порученец.
– Хорошо бы нам чаю, голубчик… да с вареньем и лимончиком! Сделаете?
– Сейчас, товарищ маршал! – Порученец исчез.
– Помогите-ка мне подняться, Вадим Игнатьевич… совсем я расклеился… У-ф-ф! Вот так, хорошо. Садитесь рядом…
Дверь вновь открылась, теперь широко. Зашел подполковник, за ним – пожилая женщина с подносом. На сервировочном столике был быстро накрыт чай.
– Спасибо, спасибо, а теперь – включите, пожалуйста, радио… Вот так, хорошо, вы свободны, голубчик. А мы тут еще поговорим. Не беспокойте нас, хорошо?
– Слушаюсь!
– Прошу извинить – скоро жена будет петь… Она у меня, знаете ли, певица. Послушаем вместе… Так вот, Вадим Игнатьевич… о чем это я хотел спросить… – Маршал в затруднении посмотрел на меня.
Я знал, о чем.
– Это должно было произойти в марте 1945 года… У вас рак желудка, Борис Михайлович, болезнь запущена…
Он не дал мне договорить. Взгляд его был твердым, но грустным.
– Вот, значит, как… М-да… Но я не об этом… – голос его напрягся. – Я о победе. О нашей Победе!
– Май 45-го, вы не доживете до Победы дней сорок пять. Точнее – не дожили бы… Вот, это я оставляю вам. Никому не показывайте! Особенно – близким и врачам. Ночью, когда вы будете один, ставьте, как я вам показал, на запястье. Раз в неделю. Думаю, это даст вам два-три года. Я не бог, я только сын бога… Смерть я отменить не могу. Да и он, наверное, тоже. Без смерти не будет и жизни, так ведь?
– Май сорок пятого… Еще немного… Хорошо. Так с чем вы пожаловали, Тур?
Теперь на меня смотрел Маршал. Оценивающе, требовательно и повелительно.
– Май, а теперь – может быть, и апрель. А то и еще раньше… Я появился – и пошли искажения знакомой мне истории. Но – все равно. Эта война слишком больно ударила по стране, по нашей с вами Родине. Как информировали Сталина сразу после войны, Советский Союз потерял больше 15 миллионов человек. Около восьми миллионов – это невозвратные боевые потери. Остальные – мирное население, убиты, сожжены целыми деревнями, вывезены в рабство и затерялись там… Потом эта цифра все росла и росла, от одной годовщины Победы к другой годовщине… Теперь говорят о 27 миллионах. Пусть их… я не знаю, кто прав. Ведь первую цифру тоже не с потолка брали. Я знаю, читал – учитывали всех, кто ушел на войну, всех, кто погиб на глазах у соседей и знакомых. Были подворовые обходы, старались на совесть. Да и Сталин… Наверное, он знал, какую цифру озвучивает. Этот вопрос сейчас для меня не важен. Моя задача – уменьшить эти потери. Иного для себя я не вижу.
– Вот даже как… Божьим промыслом, значит…
– Нет. Оружием и смертью врагов.
Мы взглянули друг другу в глаза. Да, Борис Михайлович. Так, и только так.
– А вы… извините, способны уничтожать врагов тысячами? Своего рода длань Апокалипсиса?
– Да, тысячами. Если понадобится – дивизиями. Желательно – на марше. Чем плотнее построение вражеских войск, тем проще.
– Вот оно как… Прошу простить старика, шутка была неуместна. А вы, значит, при известном усердии германцев можете к вечеру 23 июня 41 года победить, так?
– Если я так решу – да! Но я так решить не могу.
– И слава богу! Ух, отлегло… Поймите, Вадим Игнатьевич, ведь война – это не только смерть миллионов и всенародное горе. Это и всенародная слава, обновление и укрепление народа как единого организма, его становление на новый уровень, взросление, возмужание, что ли… Вот, представьте – столетиями русский народ готовился сбросить Батыево иго, бился, проливал кровь, стонал, закусывал до крови губы от боли небывалой, но – боролся… И выстоял, встал с колена, опираясь на меч! На меч – заметьте! И в страшной сече вырвал свою свободу, как боевые стяги вознес ввысь свою гордость! И поняли люди – отсюда, с этого залитого кровью поля, пошла другая Русь, родился другой народ – единый и сильный, смелый, честный и гордый своей победой над страшным врагом. А не было бы этого? Пришло бы время – Орда развалилась бы и сама. Да-да, развалилась бы… Были все предпосылки. А вот кто бы тогда поднялся с колен? Забитый раб, ускользнувший от хозяйского глаза и плетки? Что бы это был за народ? Не приведи господь! Даже и мыслить не хочу! Так и здесь. Если дано господом нашему народу испытание – не дело сына божьего в него встревать и переписывать саму жизнь народную по своему капризу, как ему поблазнилось… Это значит против всех замыслов создателя пойти… Но я понимаю вас, понимаю и разделяю вашу боль. Только как защитить детей наших, женщин и стариков, как спасти бойцов от бессмысленной и нелепой гибели…
– А вот как – это вы мне и должны сказать, Борис Михайлович. И не дивизиями, конечно, буду я убивать врагов. Уж больно это заметно будет, явно уж очень… Нужны точечные, игольные уколы. Тут – мост уничтожить на пути немецких танковых колонн, там – вывести из строя железнодорожные пути и оставить наступающие фашистские войска без боеприпасов и горючего. Много чего можно. Я не шутил, когда говорил, что могу уничтожить танковую дивизию на марше. Да вот только не ходит дивизия единой колонной, а жаль. Да и какой длины будет эта колонна. Замучишься жечь… Для вас, конечно, не секрет, что война нами уже выиграна. В сорок четвертом году будут блестяще реализованы крупнейшие боевые операции по всему советско-германскому фронту. Потом их назовут «Десять Сталинских ударов». Будет освобождена территория Советского Союза. Война перейдет на землю врага. Но и там будет достаточно тяжело. Потери в последних боях в Венгрии, при штурме Зееловских высот, да и при штурме Берлина будут очень высокими. Сотни и сотни тысяч наших солдат. Это чрезмерно высокая плата за Победу, товарищ маршал. Вы стратег, штабист высочайшего класса! Дайте мне эти точки! Эти развилки возможных событий! А я приложу все силы, чтобы приблизить нашу Победу и снизить наши потери. Я вам клянусь…
Я замолчал. Молчал и маршал, уйдя в свои мысли. Так прошли долгие минуты тишины. Наконец Маршал Советского Союза Шапошников поднял на меня твердый, наполненный верой, взгляд.
– Хорошо, Тур! Вы их получите. Готовьтесь к новым боям, майор!
Глава 4
— Вот, профессор. Вот данные, которые передал мне маршал Шапошников. По его мнению, из трех направлений движения немецких войск в глубь страны на сегодняшний момент самыми опасными являются север и юг. Да, на московском направлении тоже предстоят тяжелейшие бои, ошибки нашего командования, и страшные потери… Но тогда мы смогли отбросить немцев от Москвы, сдюжим и сейчас. А вот блокада Ленинграда… Эта страшная удавка, наброшенная на живой город… И неизбежная потеря Киева, развал фронта. Конечно, его и сейчас не удержать. Но не дать врагу замкнуть кольцо окружения, перемолоть и пленить сотни тысяч наших бойцов и командиров – вот что главное!
Профессор долго молчал, близоруко рассматривая карты с нанесенной на них обстановкой и сопроводительную записку, написанную мелким, убористым почерком.
– Не специалист… Не понимаю… Ну, это ничего – есть, кому разобраться. Хорошо, Тур, я немедленно передам это в Службу. Теперь о вас… Точнее – о вашем статусе. Все же в Москве, в качестве человека штатского, вам будет не очень удобно. Согласитесь… Слишком вы будете бросаться в глаза. Молодой человек призывного возраста шляется по столице без определенных, скажем так, занятий… Даже – два молодых человека. Это нам ни к чему. Да и о своеобразной базе для дальнейших операций следует позаботиться. Все же держать оружие, взрывчатку, например, в московской квартире как-то не принято, согласитесь?
– Да я и не спорю, профессор. У вас уже есть какие-нибудь наметки?
– В том-то и дело, что нет! Поймите, я человек весьма далекий от дел военных, мало что в них понимающий… Так что – ни советовать, ни приказывать не могу-с! Думайте вы, Тур. Думайте и предлагайте!
– А что тут особо думать… Самим лезть напролом – можно таких дров наломать! А давайте мы еще раз обратимся к маршалу. Пусть черкнет записочку в сорок первый год, а? Почерк-то у него не сильно ведь и изменился…
Маршал долго смеялся. Идея написать записку в 41-й год ему понравилась. Только вот кому? Конечно, приютить несколько человек на территории какой-нибудь воинской части не проблема, но вот вопросы финансирования, служебного роста, материально-технического обеспечения, да мало ли чего еще, – как их решать?
– А не надо их решать, Борис Михайлович! Проживем, так сказать, на подножном корму… А продвижение по службе – да и черт с ним! Сами себе повесим следующие лычки… или кубари со шпалами. Не в этом дело. Лишь бы нам не мешали. И чтобы жили мы наособицу, без лишних глаз и ушей. Что можете предложить?
Маршал подумал и, кажется, что-то у него начало вырисовываться.
– Знаете, Тур, а это может и получиться! Тут, недалеко от Москвы, прямо под боком, можно сказать, есть один наш запасной командный пункт. Рядом с ним размещен полк связи. Часть режимная, строго охраняющаяся. Правительственная связь дело важное, сами понимаете… Я командира полка знал лично, вот ему я записку и адресую, а? Что вам нужно? Только вот ведь какое дело… Начальником Генштаба я вновь стал в самом конце июля, если правильно помню. Значит – записку датировать можно лишь…
– А вот это пусть вас не смущает, Борис Михайлович. Разберемся мы со временем, не впервой. А что нам нужно… давайте прикинем… Отдельное помещение, пусть и небольшое, включение в систему охраны, питание… Не объедим же мы их? А вот кем нам представиться? Кого изображать будем? Чтобы и рядом с армией, но все же как-то в сторонке, так сказать – сбоку припеку. Под разведку перекрашиваться нельзя – у них свои богатые возможности есть, военные корреспонденты тоже не катят… Отделение военной почты? А давайте мы будем… скажем, – особой группой военных цензоров, а? Да на специальное задание партии еще намекнем. На секретное указание из ЦК? Пока у меня еще документы есть соответствующие. Прокатит, как вы думаете?
– Ну-у, если особой группой… Полномочия не определены, да и сфера деятельности… Но, если и мне это непонятно, то и другим нечего лезть. Решено! Будете военными цензорами с неясным кругом задач. А дальше – сами выгребайте, хорошо? Аппаратура, техника?
– Ничего не надо. Сами все добудем… Пишите записку. Только – «Сов. секретно! Перед прочтением съесть!» А у вас свой бланк был? Ну, с шапкой «Начальник Генерального штаба маршал…» и так далее? Да, и обязательно черкните – чтобы никаких следов! Никаких документов не оставалось за нашим хвостом…
Маршал только хмыкнул, порылся в столе, достал видавший виды блокнот и начал что-то корябать пером. Чувствовал он себя уже чуточку получше и сегодня работал за столом.
Я вытащил припасенный заранее пустой синий конверт из плотной бумаги, палочку сургуча и печать «Для пакетов». Ну да, печать Генштаба. Сделать ее с нашими-то возможностями – пара пустяков.
Заклеив пакет, я прошил его суровой ниткой, чуть-чуть нагрел сургуч клубочком – маршал только вздохнул и покачал головой, – плюнул на металлический диск и шлепнул печатью по сургучной кляксе. Самое оно! Секретнее не бывает. Пора идти устраиваться на новом месте жительства.
Все вопросы разрешились на удивление просто. Командир полка, седой, полноватый мужик лет пятидесяти, с орденом «Знак Почета» и какой-то медалькой на груди, только удивленно поднял брови, когда вскрыл доставленный мной пакет. Я заговорщицки шепнул: «Особый сектор ЦК! По личному заданию товарища Поскребышева…», – и полковник, понятливо покивав головой, поднял трубку телефона и начал командовать. Пришлось кашлянуть и показать глазами на оставленную на столе корреспонденцию. Полковник покраснел, скомкал записку и пакет и поджег их в большой мраморной пепельнице. Внимательно проследив, чтобы бумаги сгорели полностью, я перевел задумчивый взгляд на полкана.
– Смотреть пойдем? – Он уже вытащил большую связку ключей на стальной цепочке, готовясь запирать кабинет.
– Конечно, товарищ полковник! За тем и прибыл!
В сопровождении подтянувшегося к нам молчаливого командира, то ли начштаба, то ли зама по хозяйственным вопросам, мы двинули по территории части. Небольшой, если не сказать маленький, домишко на отшибе меня вполне устроил. Четыре клетушки-комнатушки, чердак, место для курения на левой стороне избы. Полный комфорт! Звезды три, для армейских-то условий! Я одобрительно откашлялся.
– Хорошо бы забор, товарищ полковник, и пост, само собой… А еще сейф или металлический ящик для документов, телефонный провод сюда протянуть с коммутатора и пару двухъярусных коек бы поставить.
Полковник кивнул: «Сделаем!» Сопровождающий нас командир что-то пометил в блокноте.
– Машину у вас будет, где поставить? Вот и хорошо. Пару-тройку человек прокормите? Да мы не часто будем вас грабить – дел много будет, поездок разных. Ну и отлично! Да! Возможно, мы развернем радиостанцию… Так, средней дальности… Не помешаем? Конечно, частоты мы вам передадим. Тогда – все! Огромное вам спасибо, товарищ полковник!
– Кхм-м… прошу извинить, но еще раз хочу напомнить вам, товарищи, о режиме секретности, – вполголоса закончил я. Полковник лишь недовольно взглянул в мою сторону. Ничего, это я переживу, а вот слушок, что новые владельцы избушки на курьих ножках лишнего внимания не терпят, не помешает.
– Разрешите идти?! – молодецки гаркнул я и, получив благожелательный кивок, дернул к теперь уже нашей избе.
Через пару дней мы с Андреем перебрались в свое новое шале и зажили полноценной армейской жизнью. Я даже зарядку нам устроил, чем вызвал молчаливое одобрение со стороны начальства и недовольные взгляды младшего и среднего командного состава. Ну, дуть губы – это их дело. Я им запретить не могу. А поддерживать себя в форме – вещь для нас необходимая. Несмотря на наше богатое внутреннее содержание…
А тут, наконец, прочихалось и начальство Службы. Пришел очередной приказ на очередную коррекцию. Да не один приказ пришел…
У меня зазвонил телефон. Кто говорит? Нет, не слон…
– Товарищ капитан! – Я решил побыть для разнообразия капитаном. – Помначкар Шевелитько докладае! Ось туточки до вас двое военных доихалы! Вас спрашивають!
– Доихалы, так доихалы. Пропустите их, товарищ Шевелитько!
– Та не можу я, товарищу капитан. То треба вам у штабе порешаты. Будет пропуск – тоды пропущу. Тильки так…
– Ясно! Жди меня, помначкар, сейчас буду!
Кого это к нам ветром надуло? Неужели… Точно! Двумя огурцами, в новенькой, еще не выгоревшей форме, лыбясь во все тридцать шесть зубов, перед КПП топтались Дед с Каптенармусом! Ну, сейчас я вам устрою!
– Здравствуйте, товарищи командиры! Вы ко мне? Ваши документы!
Улыбки на лицах военных несколько поблекли, я нахмурил брови.
– Побыстрее, товарищи, побыстрее! Так… старший лейтенант Могилевский… Хорошая фамилия! Старший лейтенант Пуштун… Еще лучше! А у кого предписание? А чего ждете? Давайте его сюда! Так, прибыть в распоряжение… – Я бросил взгляд на часы. – Почему опаздываем, товарищи командиры? Начинать службу с опоздания на нее же – последнее дело для военного человека! Отставить улыбочки! Смир-р-на! Вот так вот. Ждите меня здесь, сейчас вернусь.
– Помначкар Шевелитько! Приглядывайте, товарищ сержант, за этими товарищами. Не нравятся они мне что-то…
Шевелитько закоченел и начал скрести ногтями по кобуре нагана.
– Ну-ну… это лишнее, товарищ сержант! Просто присмотрите за товарищами… я быстро.
Наконец все вопросы пропускного режима были решены. Суровый помначкар пропустил моих гостей, втайне сожалея, что не пришлось тут же, у КПП, шлепнуть гадов из теплого нагана. Гады шли за мной, сурово сжав челюсти и нахмурившись. Над нашей группой явственно витал суровый дух Устава гарнизонной и караульной службы и железной армейской дисциплины. Идущие навстречу военные невольно переходили на строевой шаг.
На ходу бросив стоящему у калитки в заборе часовому: «Эти двое со мной!» – я завел своих гостей на территорию особо режимного объекта.
– Ну, Дедку! А вот теперь давай и почеломкаемся! Теперь уже можно, это наша территория!
– Не буду я с тобой челомкаться, Салага! Как был ты вражьим змеем подколодным, так и остался! А еще друг называется… Ты чего нас позорил на КПП?
– А ты и не догадался? Я не вас позорил, я вам репутацию любимцев части создавал! Тех, кого начальство гнобит, все любят и жалеют! Вот посмотришь – вам в столовке самые лучшие куски будут доставаться, и борщ со дна котла, погуще да посмачнее!
Дед немного оттаял и заржал.
– Ну, ты и артист, Салага! Просто комик! Как ты там нас строил! Я даже испугался – а вдруг я и на самом деле опоздал?
– Здорово, Каптенармус, здорово! – Мы обнялись. – Кильки-то, пряного посола, привез? Нет, правда? Вот и замечательно! Будет чем закусить… Ну, давайте, располагайтесь пока. Андрей – накрывай на стол. Гостей кормить надо… Тогда и поговорим.
Разговор получился долгим, до самого ужина. А Деда я и не обманул, получается. Ласково поглядывая на него темно-карими украинскими очами, подавальщица Оксана притащила Деду аж две котлеты, а мне – всего лишь одну. Да еще и принесла миску вкуснейшей квашеной капусты с мочеными яблоками. От щедрот, значит! Чувствую – раскормят мне девчата Деда, погубят пластуна – как он теперь на отросшем пузе пресмыкаться-то будет?
Оказалось – ничего подобного! Старого пластуна лишней котлетой не испортишь. Ишь, как он ловко канул в траве, истинно – Чингачгук – Большой змей! Пора и мне…
Шел восьмой день войны. Воскресенье, между прочим, можно сказать – работаем без выходных… Задание на юге мы выполнили довольно легко и особо не заморачиваясь. Что для меня, честно говоря, было немного удивительно. Впрочем – армейский бардак, он и у немцев бардак… В общем, к Львову мы не полезли. Там захваченные запасы горючего немцы уже успешно перебрасывали в передовые базы обеспечения. Да и население там, мягко говоря, не очень дружественное… Резать еще и местных националистов нам было некогда.
Поэтому нас тихо и скромно перебросили поближе к Ровно. Там мы и оторвались на все сто. Быстро установив расположение передовой базы снабжения немецких войск, мы наметили несколько площадок для наблюдения и стали изучать бьющую ключом тыловую жизнь викингов из группы армий «Юг». Жизнь просто бурлила. В том числе – в трубах, заливающих горючку в автобензоцистерны немецких батальонов снабжения. Поэтому большого выбора вариантов как бы и не было. Чем проще, тем оно и надежнее. Единственное, чему я уделил особое внимание, так это маршруту отхода. Тут нам ошибаться нельзя, опасно чреватостями будет…
– Ну, что, Дед? Возьмешь гадов?
– Как дунуть-плюнуть… Ты только патроны заряди. Вон, видишь? Еще двенадцать наливняков тащатся. Подождем, пока они в очередь встанут, тогда всех и накроем, чего зря стрелять-то. А то гоняйся потом за ними.
Я передал Деду две обоймы накачанных огнем патронов, и Дед, как я уже сказал, большим змеем скользнул на присмотренную им позицию. А мы приникли к биноклям. Благо – отрофеились уже…
На расстоянии километра в два все было видно просто отлично. Закачанные под пробку автоцистерны какой-то солдатик с флажками отгонял от соски. Колонна строилась на выезд. Нетерпеливо гудя, пустые машины толкались у заправочных шлангов. Пора вроде?
Да, пора. Часто ударили выстрелы винтовки Деда. Над базой снабжения вспух огромный, красно-багрово-черный клуб даже не взрыва… Нет, это больше всего напоминало извержение проснувшегося с бодуна вулкана! Живых там, в этом ревущем огне, остаться просто не могло.
– Все, ребята, сворачиваемся! Пошли, пошли! Быстро ко мне!
Дед плюнул на маскировку и подбежал, загоняя очередную обойму в свою прожорливую винтовку. Ему уже много пришлось пострелять, жалоб, что характерно, со стороны противника пока не поступало… Я мельком окинул взглядом свое воинство и, в четыре прыжка, перенес группу на заранее выбранную лежку.
– Обед, тунеядцы! Андрей, кашеварь давай!
– А что – «тунеядцы, да тунеядцы»… Ты сам виноват – никому, кроме Деда, и пострелять-то не даешь. А я только и знаю, что готовить…
– Не бурчи, Андрей! Сам такую долю выбрал. Боец должен стойко переносить тяготы военной службы! Да не горюй ты – еще настреляешься, по самое «не могу». Давай я тебе лучше подсоблю… Каптенармус – ты в охранение, Дед – можешь отдыхать, заслужил, третью базу раздолбал уже.
Дед, довольный, лишь ухмыльнулся и откинулся в тенечке на траву. Каптенармус мышкой шмыгнул в кусты и пропал. Я подвел руку с клубочком под котелок и дал жару. Обед мы сегодня заработали… Я даже расщедрился на «наркомовские».
– А что, товарищи цензоры-корректоры, не слетать ли нам тут в одно местечко? Тут недалеко будет. Надо бы помочь ребятам…
– Кому ты там еще помогать собрался, Салага?
– А вот сам посмотри… – и я протянул внимательно глядящим на меня бойцам выдранные из блокнота листочки.
– Да ты вслух читай, Дед, – пробурчал Каптенармус, старательно сооружавший себе постель помягче. Дед хмыкнул, пересчитал листы бумаги и заявил, что он будет зачитывать выборочно. Избачом[16] он работать, дескать, не нанимался.
– Дневник какой-то… «26 июня, пятый, стало быть, день войны… Группа армий «Юг» медленно продвигается вперед, к сожалению, неся значительные потери. У противника, действующего против группы армий «Юг», отмечается твердое и энергичное руководство. Противник все время подтягивает из глубины новые свежие силы против нашего танкового клина…»[17]
– Тур, ты чего мне дал? Это немец пишет, что ли?
– Немец, немец… Ты читай себе дальше.
– «27 июня, шестой день войны… Русские соединения, атаковавшие южный фланг группы армий «Юг», видимо, были собраны наскоро. Житомирская группа противника, очевидно, атаковала танковую группу Клейста с фронта, а подвижная черновицкая группа пыталась смять ее южный фланг. Русская тираспольская подвижная группа, отведенная несколько дней назад из Южной Бессарабии, перебрасывается по железной дороге на северо-запад. Очевидно, в ближайшее время она появится перед правым крылом танковой группы Клейста и будет брошена в бой в качестве последнего резерва. Тогда все силы, которые русское командование на Украине (следует отдать ему должное, оно действует хорошо и энергично) может противопоставить группе армий «Юг», будут разбиты. Мы получим возможность повернуть на юг, чтобы вынудить части противника, удерживающие район Львов, Станислав, вести бой с перевернутым фронтом…»[18]
– Ну и на что нам это, скажи на милость?
– Ты дальше читай, дальше!
– Дальше ему… «В полосе группы армий «Юг» 8-й русский танковый корпус наступает от Броды на Дубно в тыл нашим 11-й и 16-й танковым дивизиям. Надо надеяться, что тем самым он идет навстречу своей гибели…»[19]
– Вот оно! А в Дубно… да ты сам читай!
– «29 июня 1941 года (воскресенье) 8-й день войны…»[20]
– Во-о, ребята! Сегодня, значит… Ты читай, Дед, читай!
Дед продолжил громкую читку.
– «Итоги оперативных сводок за 28.6 и утренних донесений от 29.6:
На фронте группы армий «Юг» все еще продолжаются сильные бои. На правом фланге 1-й танковой группы 8-й русский танковый корпус глубоко вклинился в наше расположение и зашел в тыл 11-й танковой дивизии. Это вклинение противника, очевидно, вызвало большой беспорядок в нашем тылу в районе между Бродами и Дубно. Противник угрожает Дубно с юго-запада, что при учете больших запасов вооружения и имущества в Дубно крайне нежелательно…»[21]
– Во-о-т! А что крайне нежелательно немцам, то – сами понимаете, – крайне желательно нам с вами. Ну, уяснили, наконец?
– Тур, а ты сам-то подумал, что говоришь? Где это видано, чтобы вчетвером помочь целому танковому корпусу, а? Да у них там и танков сотни, и людей тысячи!
– Это не танковый корпус, а 8-й механизированный. И техники они уже потеряли более половины, и людей у них повыбило… А помочь я хочу не всему корпусу, конечно, а группе бригадного комиссара Попеля из 34-й танковой дивизии корпуса. Они такого шороху в тылу у немцев навели! А завтра на них навалятся аж четыре немецких дивизии – и все. Конец…[22] Выйти из окружения удастся всего-то двум тысячам наших бойцов. Давайте поможем ребятам, а?
Думка сделать все возможное, чтобы облегчить положение танкистов из 8-го мехкорпуса, постоянно преследовала меня. Настолько, что при очередном разговоре с Шапошниковым я предложил ему воспользоваться уже наработанным приемом и черкнуть еще одну записку командиру 8-го механизированного корпуса, весьма успешно громившего наступающие немецкие танковые и мотопехотные части. Но маршал категорически отказался.
– Да поймите же вы, Тур! Война уже катится по нашей стране страшным бронированным катком! И все ваши, пусть героические и крайне нужные, усилия как-то изменить, поправить ее ход – всего лишь песчинка на пути у этого катка. И будет ли толк, изменится ли хоть что-нибудь в ходе уже однажды проигранных боев, – я не знаю… Скорее всего – нет. Да и полномочий и возможностей отдавать боевые распоряжения в июне 41 года у меня не было. Не забыли? Я уже не был тогда начальником Генштаба. Да и как вы это себе мыслите? Пришел не пойми кто, принес какую-то писульку, и что? Генерал-лейтенант Рябышев должен этому человеку верить? Слушаться? Вопреки имеющимся приказам Юго-Западного фронта? Прекратить громить противника и отступить? А не провокация ли это? Эй, комендантский взвод! А ну-ка – расстрелять этого труса и паникера!
– Погибнут ведь они все… В первую очередь танкисты группы бригадного комиссара Попеля. У них вот-вот закончатся боеприпасы и горючее… Пробивную силу они уже потеряли, закапывают танки в землю. Еще чуть-чуть – и конец…
– Да, погибнут! – жестко сказал маршал. – Это их судьба и осознанный выбор. Они бойцы и защитники Родины. И должны защищать ее, пусть и ценой своей жизни… Все мы, военные, в долг живем, вам ли это не знать… Раз присягу принял, значит – так и только так. Более обсуждать этот вопрос я не намерен.
– Ясно, товарищ маршал… Ясно, что ничего не ясно. Ладно, пойду я. Может там, на месте что-нибудь придумаем…
– Если встретите его… ну, вы поняли – Рябышева… скажите ему лишь одно – мол, тогда, на маневрах 34-го года, Шапошников был прав. И сегодня он советует бросить технику и спасать людей. Большего в той ситуации не сделать… Все, идите, майор!
– Уже капитан…
– Вот и иди… расти дальше!
Куда уж дальше-то? Дальше уж и некуда…
Глава 5
Если вот так вот, просто в лоб, с доброй улыбкой отца, прячущего за спиной сложенный вдвое солдатский ремень, спросить любого жителя нашей страны: «А назови-ка мне, мил человек, крупнейшее танковое сражение Второй мировой войны?» – то, скорее всего, вам ответят просто и однозначно: «1943 год, Курская дуга, битва под Прохоровкой».
Конечно, я не беру в расчет наших бедных, запутавшихся в трех социальных сетях, егээшников, которые сразу же потребуют три, а то и четыре варианта ответа: «Битва при Гавгамелах», «Синопское сражение», «Черная пятница дефолта» и «Выезд батьки Махно с лихими прошмандовками и верным пулеметом из Гуляй-Поля».
Ну да фурсенко с ними, чур меня чуров! Чур, чур!
А вот я бы засомневался. А какие граничные условия этого вопроса? Битва на одном поле или в треугольнике со стороной в 10—15 километров? В один день, в течение нескольких часов или допустимо растянуть ее, эту самую танковую битву, на два-три дня? И что еще скрыто вопрошающим? Что навсегда зарыто, что спрятано в густо удобренных осколками снарядов и бомб, размолотых костяками бойцов и командиров, обломками разнообразного оружия пластах истории?
А вот что…
Сегодня это называется «Битва за Дубно – Луцк – Броды». Здесь, в этом треугольнике, с 25 июня по 2 июля 1941 года и произошло самое крупное танковое сражение Великой войны, а участвовало в нем до трех тысяч танков механизированных корпусов Юго-Западного фронта и рвущейся к Киеву 1-й танковой группы фон Клейста.
А было это так…
– Как бы нам там объявиться бы, а? Поумнее-то? Ситуация там сложнейшая, все на нервах, чуть что – могут и шлепнуть. Как диверсантов немецких или дезертиров каких… Танкисты, небось, все друг друга-то знают, на четырех лбов в маскхалатах, да еще и непонятной ведомственной принадлежности все особисты только хвост поднимать и облизываться будут. Если нас до особистов вообще доведут… Как ты думаешь, Салага?
Я недовольно покосился на бывшего пластуна.
– Ты это бросай, Дед, с салагой… Тут тебе не Полигон, понял? Объявимся как-нибудь… А ведомственная принадлежность у нас есть. Разведуправление Генерального штаба РККА. И тут мы не баклуши бьем, а выполняем важное и ответственное задание – уничтожаем полевые базы снабжения противника, тем самым задерживая его наступление и ослабляя удар танковой группы немцев.
– Ну да, ну да… Здорово ты его ослабил… Вон они, полюбуйся! Прут как оглашенные, только пыль столбом.
– Эти прут, а вчера – помнишь? Сколько танков стояло в лесочке-то, а? Без бензина, который ты сжег? Вот то-то и оно… Эх-х, нам бы еще авиацию на эти танки навести бы, да что-то не летают тут сталинские соколы, не видать ребят в небе. Бестолково тут авиацию используют, скажу я вам, братцы… То ли наших самолетов побили много, то ли не научились еще наши летуны бомбовым кулаком немцам носы править…
– Вот шел бы и учил… красвоенлет, понимаешь. Неча тебе на пузе-то ползать по немецким тылам. Твое дело – небо!
– Так! Разговорчики! Ты мне, Дед, душу-то не ковыряй! «Небо», «небо»… Будет еще небо, в Сталинграде и будет. А пока – мое место здесь, на земле. Вот и поговорим о нашем, о земном. Садитесь поближе, думать будем. Главный вопрос – как нам «подкатить» к танкистам, чтобы нам поверили и приняли как своих? Давай, Андрей, ты у нас самый молодой, тебе и запевать! Что предлагаешь?
Подкатили мы просто – на захваченном немецком Т-3. Ну, а чтобы нас ненароком не сожгли свои же, подняли над танком красный флаг. Правда, это произошло не сразу…
– Ну, что? Все решили-обсудили? Замечаний, дополнений нет? Тогда, Андрей, вызывай капсулу. Нам надо на пару дней назад и километров на тридцать на запад скакнуть. Да, военные! Никаких помывок в душе и бритья с чисткой зубов! Вы мне нужны потные и небритые – все же мы в рейде были… Ясно? Не слышу! Вот так… Ну, погнали!
Загрузились в капсулу, еще раз сверились с ходом предстоящих боев, поискали «ключевые», так сказать, точки приложения своих слабых сил. Перескочили куда надо. Ну, вот, вроде, и все. Теперь – ножками и ручками. И чуть-чуть – головой. Теперь все зависит только от нас, от нашего умения, везения и нахальства.
– Выгружайсь! Быстро-быстро, пошел!
Первыми спрыгнули на землю Дед с Каптенармусом. Разбежались, залегли, настороженно поводя стволами. Дед своей винтовкой с оптикой, Каптенармус – танковым «дегтярем». Он же здоровый шкаф, Каптенармус-то, ему почти одиннадцать кэгэ пулемета и несколько дисков на 63 патрона на себе тащить – тьфу, семечки! А ДТ в умелых руках, я вам скажу, – это вещь! И мощь. Шьет на тысячу метров – загляденье просто! И точность с кучностью вполне себе приемлемые. Правда, полыхает – я тебе дам! Пламегасителя у него почему-то не было. Сошки были, диоптрический прицел с выносной мушкой был, а вот пламегаситель – увы и ек. Так что, когда Каптенармус работал, картина была еще та. Полный апокалипсдец! Просто горел на работе!
Мы с Андреем молча и быстро метали из капсулы грязные сидоры с харчами, взрывчаткой и патронами. Ничего, своя ноша не тянет. Да и таскать нам весь этот груз долго не придется, будем обзаводиться транспортом. Я хлопнул рукой по кнопке выносного пульта и спрыгнул в траву. Пошел! Капсула приподнялась, покрылась рябью и задрожала, а потом только слабый хлопок, и она исчезла.
Все, мы в поиске. Один хер, ком а ля герр!
Андрей навьючил на меня три вещмешка, себе нацепил последний, мы попрыгали, я подкорректировал вес навьюченного груза, пробормотал себе под нос: «Дама грузила багаж: диван, чемодан, саквояж, картина, корзина, картонка и маленькая собачонка!» и тихо скомандовал: «Дед, вперед!»
Потащились перекатами. Где-то километров через семь-восемь четко стал слышаться постоянно гудящий звук военной дороги. Это катили немецкие войска. Было десять утра 27 июня 1941 года.
– Стой, братцы. Привал. Каптенармус, ты выдвинься со своим огнеметом к дороге, прикрой нас. Дед, Андрей, идите сюда. Вот, смотрите. Мы здесь, – я указал кончиком карандаша точку на карте. – Вот дорога, по которой постоянно идут немецкие колонны. Плотно идут, не влезешь. Через каждую пару километров посты, регулировщики. Фельджандармерия ползает. Вот тут эта дорога пересекается с дорогой, ведущей на Дубно. Где-то в обед сюда выйдет сводная танковая группа бригадного комиссара Попеля. Они рвутся к Дубно, ну и врежут тут по немцам неслабо. Разметают фашистов по кочкам, и дальше! Вот тут бы и нам к ним и примкнуть. Самое время и место будет.
– Ну и примкнем. А за чем дело-то стало?
– За тем… Не с пустыми руками вливаться надо. Надо сделать так, чтобы у танкистов никаких сомнений не было. Нельзя же просто к ним подкатить, мол, – «Здрассьте, я ваша тетя! Запишите меня в Красную Армию!» Нужен бой, да еще на глазах у наших. Вот так-то. Мысли?
– Ты по времени не ошибаешься, Тур? Когда тут наши будут?
– Сразу после четырнадцати часов вроде бы должны… Но, Дед, ты же сам знаешь – война есть война, тут по плану и по секундам ничего расписать нельзя, обязательно какая-нибудь гадость нежданно-негаданно вылезет.
– Эт точно… Давай Каптернамуса сюда вертай. Андрей, а ты на подмену. Битву народов планировать будем… Значит так – дано место и время. Нужна цель. Не слишком большая, чтобы могли справиться. И нужно отсечь минут на двадцать другие немецкие подразделения на дороге, так?
– Так. Садитесь, старший лейтенант Пуштун. Дед думу думать будет…
– Не мешай, Тур… Слышь, Каптенармус, ты фугас соорудить можешь? Чтобы дорогу закупорить и движение задержать минут на двадцать?
– Как нечего делать, Дед. Ты же знаешь. Взрывчатка есть, немного, правда. Но на один раз хватит. А если автоцистерна попадется, – Каптенармус мечтательно прикрыл глаза, – это будет вкусно! И зрелищно!
– Ну, что, Тур? Смекаешь?
– Ага! – я поднял глаза от карты и постучал по ней карандашом. – Прыгаем вот сюда. Видите, – тут сужение, поворот, дренажные канавы и лес близко. Если рвануть машину – пробка точно гарантирована, а если пару, то вообще картинка маслом будет! Их только танком в кювет сбивать можно будет. А танк из-за пробки сюда не подгонишь. По крайней мере, быстро не получится. А как взрывать?
– Как, как… Радиовзрывателем…
– Та-а-к, старший лейтенант Пуштун! – Голос мой был страшен, а что делать! Я с этим чокнутым подрывником уже устал бороться. – Был приказ – использовать оружие и снаряжение, стоящее на вооружении Красной Армии. Только и исключительно! Поясните мне по радиовзрывателям, товарищ старший лейтенант! Да подробнее!
– А что, командир? – Каптенармус смотрел на что угодно, только не мне в глаза. – Радиовзрыватели на вооружении Красной Армии уже есть, ты же знаешь… Скоро их Старинов[23] использовать будет для подрыва немецких штабов и других объектов…
– Там не радиовзрыватели! Там целые радиоцентры, мать-перемать! Ты мне еще лапшу на уши вешать будешь, Каптенармус!
– Тур, не горячись… Так они есть? Эти самые радиовзрыватели?
Я остыл. Хоть кол им на голове теши – бесполезно! Эту спецуру не переделать…
– Да есть они, Дед, есть… Советские микрокалькуляторы – самые крупные микрокалькуляторы в мире… А он сюда не стойку с аппаратурой притащил, так ведь? Колись, Каптенармус, что молчишь? Показывай.
Каптенармус вздохнул, поковырялся за пазухой и протянул мне на ладони какой-то блестящий цилиндрик.
– Самоделка, что ли?
Каптенармус еще раз вздохнул и кивнул головой.
– Да ты не беспокойся, Тур… При взрыве все разлетится на атомы. Не найдешь… Да и кто искать будет? Во фронтовой-то обстановке? А так – для дела полезно.
Читать бесплатно другие книги:
