Анафема Куприн Александр

2. 2005-2008 годы. Дочь переводчицы

Вспоминая последние три года спокойной и счастливой жизни и все, что случилось потом, Катерина удивлялась: как она могла оставаться такой беспечной? Не бывает же так, чтобы с тобой и твоими близкими случалось только хорошее, чтобы несчастья обходили стороной! За светлой полосой следует черная, причем куда как более долгая. В народе не зря говорят: «беда не приходит одна».

Впрочем, в конце две тысячи шестого года Катерина уже почти готова была поверить: горести и невзгоды позабыли дорогу в ее дом.

Сначала им было нелегко. После развода скромной переводчице туристического агентства «Золотое кольцо» пришлось растить дочь в одиночку. Оксане исполнилось пятнадцать. Мечтая щегольнуть перед подружками и поразить мальчишек, она то и дело просила какую-нибудь новую тряпку, как водится — самую дорогую. Потом начались дансинги и ночные клубы. С подачи матери Оксана всегда и везде платила сама, не желая зависеть от парней.

А это снова деньги, деньги и еще раз деньги…

Катерина крутилась, как могла — брала дополнительные группы, по ночам подрабатывала переводами. Не только для Оксаны, конечно, самой тоже не очень-то хотелось выглядеть оборванкой, но для нее — в первую очередь.

За полгода до окончания дочерью школы Катерина смогла вздохнуть посвободнее — Оксана старалась помогать чем могла, время от времени находя какие-то случайные приработки в Интернете. И это все несмотря на изматывающую подготовку к экзаменам: способности к языкам Оксана унаследовала от матери и собиралась поступать в Институт международных отношений.

Когда на выпускном вечере директор вручил дочери золотую медаль, а через два месяца Оксана с первого же раза Прошла в МГИМО, Катерине хотелось кричать от радости. Они тогда устроили маленькую домашнюю вечеринку на Двоих. Разлив по бокалам шампанское, дочь неожиданно серьезно сказала:

— Мама, без тебя я бы не смогла.

Катерина совершенно не ждала подобных слов. Веселая, острая на язык Оксана никогда не любила прямо и откровенно выказывать свои чувства.

Дочь продолжала:

— Я же видела, как ты ночью сидела над переводами, а утром, усталая и невыспавшаяся, бежала на работу возить своих глупеньких туристов. Спасибо, мама. Я никогда этого не забуду.

А полоса везения почему-то не кончалась. Две тысячи пятый и следующий за ним годы оказались особенно богатыми на сюрпризы. Сначала Катерину повысили на работе, и ей больше не нужно было мотаться на автобусах по всему «Золотому кольцу». Оксана сдала первую сессию на отлично, и в конце лета ее вроде бы обещали отправить на учебную практику во Францию.

Вернулась она не одна. Заинтригованная намеками Катерина с нетерпением ждала возвращения дочери. Наконец, настал день прилета. Оксана не разрешила встречать ее в аэропорту:

— Не-е… я тебе везу сюрприз. Сиди дома и жди.

Она позвонила из Шереметьево уже под вечер, часов в девять:

— Мамуля, мы едем.

Даже это «мы» не слишком насторожило Катерину. Мало ли с кем из сокурсников дочь решила отметить окончание практики. Поэтому, когда на пороге вместе с Оксаной появился высоченный, как жердь, но улыбчивый и приветливый француз, Катерина опешила.

— Мама, познакомься. Это — Жан-Поль, и я его очень люблю.

Француз галантно поцеловал ручку, мило коверкая русские слова, одарил Катерину комплиментом, чем покорил ее сразу и бесповоротно.

Жан-Поль оказался человеком легким и добрым, много шутил, много смеялся и, если она еще хоть что-то понимала в мужчинах, смотрел на Оксану с любовью и обожанием.

Водоворот событий продолжался. Катерина еще не успела прийти в себя от одного только появления Жан-Поля, как дочь заявила:

— Мы хотим пожениться.

Катерина очень хорошо запомнила этот момент — она возвращалась с работы, усталая, но все же счастливая, что вот сейчас войдет в квартиру, где хорошо и спокойно, нет места скандалам и где все любят друг друга.

На пороге с огромным букетом цветов ее встретил Жан-Поль. Он выглядел немного смущенным и даже испуганным. Из-за плеча появилась дочь и сказала:

— Мы хотим пожениться.

Жан-Поль кивнул и протянул Катерине букет. Ноги у нее едва не подкосились, она схватила букет, а заодно и руку длинного француза, используя ее в качестве опоры.

— Проходи скорее! Сейчас будем праздновать! — сказала Оксана и умчалась на кухню.

Катерина посмотрела на Жан-Поля, тот пожал плечами и широко улыбнулся:

— Вашей дочери очень невозможно отказывать, мадам. Немного придя в себя, она попыталась поговорить с Оксаной. Как любая мама на ее месте, Катерина вполне одобряла выбор дочери. Жан-Поль, кроме личного обаяния, там, во Франции, обладал еще и некоторым состоянием, то есть был, что называется, хорошей партией. Да и любил Оксану он по-настоящему, так притворяться невозможно. Но… Катерина боялась. Слишком быстро, слишком поспешно. Ее собственный неудачный брак, окончившийся так печально, был еще свеж в памяти. А ведь все начиналось не менее бурно, и перспективы казались самыми радужными. Дочери такой же судьбы она не хотела. Но на все предупреждения Оксана лишь отмахивалась.

— Мама! Я же его люблю. Он самый замечательный! Катерина соглашалась: да, замечательный, но стоит ли так торопиться? Может, имеет смысл подождать полгода-г од, пожить вместе, притереться друг к другу?

Куда там! Месяца не прошло, как справили свадьбу. По-русски задушевную и неистовую, по-французски бесшабашную. На зимние каникулы молодые засобирались в Лион, родной город Жан-Поля. Почему-то. Катерине показалось, что Оксана уезжает надолго, может быть, навсегда, хотя она клятвенно обещала вернуться к началу февраля:

— Ну что ты, мама! Мне же учиться надо!

Новый год без дочери прошел как-то странно и тоскливо. Ровно в двенадцать, правда, Оксана позвонила, желала всего-всего, наговорила теплых слов. Жан-Поль тоже не остался в стороне, витиевато путался в глаголах и падежах, смешил Катерину и смеялся сам, а в конце похвастался, что уже совсем хорошо выговаривает «по-рюсски» сложное слово «поздравляю».

Зато потом стало совсем одиноко, и когда утром старые друзья пригласили на дачу…

— Катя! С Новым годом! Что такая грустная? Не кисни, приезжай лучше к нам! Тут у нас водка, шашлыки и снегоходы. Что выбираешь?

…Катерина со смехом ответила «все!» и поехала.

Три дня промелькнули незаметно.

А когда Катерина вернулась домой, на автоответчике мигала красная лампочка. Кто-то звонил столько раз, что даже пленка закончилась.

Сердце почти сразу подсказало: что-то с Оксаной! Катерина нажала на кнопку «р1ау».

— Простите, мадам Катерина, — сказал Жан-Поль, четко выговаривая русские слова. — Мы… мы поссорились с Оксаной. Так получилось. Это… я во всем виноват и… я хотел бы извиниться. Она не приезжала к вам?

С каждой новой записью голос Жан-Поля становился все более взволнованным, он уже с трудом сдерживался, то и дело сбиваясь на французский.

Катерина метнулась в комнату к дочери. Уже на пороге она поняла: Оксана побывала дома — вещевой шкаф открыт, одежда разбросана по полу. Кое-каких вещей не хватало, как не хватало и большой дорожной сумки, с которой дочь обычно ездила отдыхать.

Разговор с Жан-Полем ни к чему хорошему не привел — он находился на взводе и сумел заразить Катерину своим беспокойством. Хотя, конечно, сообщение о том, что Оксана в Москве; немного успокоило его. Причина ссоры, как всегда у молодых, оказалась пустяковой: не поделили, куда ехать на медовый месяц. Слово за слово: «ах ты меня не любишь», «ты не хочешь идти мне навстречу», «ты думаешь только о себе» — и Оксана выбежала из дому, хлопнув дверью.

Поначалу Катерина надеялась, что дочь так или иначе проявится. Для собственного успокоения и для несчастного Жан-Поля, который готов был биться головой о стены и, невзирая ни на что, немедленно лететь в Москву «искать моя любимая жена», она переполошила всех Оксаниных подруг и знакомых. Однако ни у кого из них дочь не появлялась, никто ее не видел. Катерина попыталась связаться с Оксаной по сотовому, но механический голос повторял одно и то же: «телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

На всякий случай Катерина обзвонила морги и больницы, с облегчением узнала, что ни Оксана Смыслова, ни любая другая девушка, подходящая под описание, к ним не поступала. Еще несколько дней от дочери не было ни слуху ни духу, пока наконец восьмого января в почтовом ящике не обнаружилось следующее письмо:

«Мама, со мной все в порядке. Я встретила хороших, добрых и настоящих людей, живу у них. Ты не представляешь, как это здорово! Пожалуйста, не беспокойся — у меня все хорошо. Если будет звонить Жан-Поль, скажи, чтобы не искал меня. Не хочу его видеть. Счастья тебе, мам. Прощай. Оксана».

Письмо, конечно, давало ответ на часть вопросов. Теперь Катерина волновалась не так сильно. Несмотря на совершенно не свойственный дочери тон, писала несомненно она, ведь почерк Оксаны Катерина знала очень хорошо. Все-таки с первого школьного дня проверяла тетрадки, а позже, в старших классах, дочь не раз давала почитать свой дневник, Доверяя самое сокровенное. Мама всегда поймет и поддержит, посоветует, как разобраться в сложных и запутанных отношениях с многочисленными ухажерами.

Странно, конечно, что дочь не обратилась к Катерине за помощью, как бывало раньше. Если с Жан-Полем у них ничего не получилось, что ж… сердцу не прикажешь, от судьбы не уйдешь. Но почему об этом сказано вскользь, в самом конце коротенького письма?

И что это еще за «добрые и настоящие люди»? Может, дочь встретила другого мужчину? Тогда понятен разрыв с Жан-Полем, понятны неожиданное исчезновение и долгое молчание — внезапно вспыхнувшая любовь кружит головы и вовлекает в такой водоворот, что не всегда найдутся силы из него вынырнуть. В двадцать лет кажется: все, что было раньше, ненастоящее, вот она — истинная любовь. Умеющий красиво ухаживать ловелас видится «хорошим, добрым и настоящим» человеком, за которым девушка готова пойти хоть на край света.

Хотя… В письме сказано четко — «люди», а не «человек». Что это еще за люди такие?

Начался новый семестр. Катерина надеялась, что Оксана к этому времени вернется или хоть как-то объявится, но тщетно. Дочь не пришла. А через три недели позвонили из учебной части и сказали, что, если Оксана Смыслова и дальше будет пропускать занятия, ее отчислят.

— Да-да, — сказала невидимая дама с решительными нотками в голосе, — отчислим немедленно. Может быть, она болеет. Тогда почему не сообщили?

— Нет, Оксана не болеет, она ушла.

— Куда ушла? — не поняла дама.

— Просто ушла, — ответила Катерина и повесила трубку.

Потом дважды приезжал Жан-Поль, чуть ли не на коленях умолял ее сказать, где Оксана, а когда поверил, что Катерина и сама этого не знает, ушел и больше не появлялся.

В конце апреля она отнесла заявление в милицию. Дежурный выслушал ее равнодушно, бумагу принял и спросил, не знает ли она, где может быть дочь. Катерина сказала, что всех подруг она обзвонила, даже пыталась подстеречь Оксану у института. Про письмо она решила ничего не говорить.

Лейтенант посоветовал не беспокоиться: найдется, мол, почти шестьдесят процентов всех «исчезновений» приходятся на любовные интрижки. Катерина не стала уверять дежурного, что здесь не тот случай, знала — это бесполезно. У лейтенанта перед глазами статистика, что ему материнское сердце и женская интуиция!

Она так и не узнала, искала милиция Оксану или заявление просто пролежало в папке рядом с сотней таких же. Через месяц, вернувшись с работы, Катерина обнаружила, что в квартире снова кто-то побывал. Взяли немногие оставшиеся вещи дочери, в основном те, из которых Оксана выросла, но все равно — дорогие и качественные. Исчезли кое-какие ценные безделушки, музыкальный центр и деньги, лежавшие в верхнем ящике трюмо.

Посреди стола на самом видном месте лежала записка:

«Мама! Ты всегда меня понимала, пойми и сейчас. Моей новой подруге — хорошему человеку — нужны деньги на лечение. Если я их не найду, она умрет. И виновата буду я. Мама, считай, что я взяла у тебя взаймы. Как только найду деньги — все верну».

Все тот же знакомый, только немного торопливый почерк. В самом низу листа стояла приписка:

«Не ищи и не беспокойся за меня. Все нормально».

Полночи Катерина перебирала в голове варианты. Оксана взяла деньги под проценты и теперь не может отдать? Наркотики? Аборт? Да нет, глупости. Если бы было что-нибудь подобное, она бы сказала. Катерина знала свою дочь — врать Оксана не любила.

Прошел почти год, год пустых ожиданий и обманутых надежд. От дочери не было никаких известий, Катерина уже почти перестала надеяться, как вдруг, совершенно неожиданно, встретила Оксану на улице, у входа в метро.

Дочь шла под руку с незнакомой девушкой. Та что-то оживленно рассказывала, жестикулировала, смеялась. Оксана отвечала односложно, чаще отмалчивалась. Непривычно короткая стрижка — «каре» — и простенькая белая футболка делали ее немного похожей на мальчика.

Катерина кинулась следом. Люди уступали ей дорогу, кто-то крикнул вслед нечто нелицеприятное, но она не обращала внимания. У спуска в метро толпа стала еще гуще, Катерине приходилось протискиваться боком, бормоча извинения, толкать, наступать на ноги.

Слава Богу, девушки остановились у парапета. Бабушка-«божий одуванчик» продавала первые в этом году ландыши. Какая женщина устоит перед такой красотой!

Подруги не торгуясь купили по маленькому букетику, счастливая бабулька спрятала деньги в карман латаной кофты, сказала вслед:

— Удачи вам, мои хорошие!

Девушки едва успели пройти пару ступеней, как их догнала Катерина. Зашла сбоку, пару секунд молча разглядывала дочь. Подруга Оксаны, плотная рыжеватая девица, поджав губы, смерила ее оценивающим взглядом, но ничего не сказала, лишь слегка покачала головой. Словно от негодования.

Катерина недоумевала: дочь шла, низко опустив голову, и, казалось, ни на что вокруг не смотрела. Впрочем, Оксана изредка постреливала глазами вправо-влево, и Катерина готова была поклясться: дочь видела ее, но молчала. Не узнала?

— Оксана!

Девушки продолжали идти, словно ничего не случилось.

Но от Катерины не укрылось, как при звуке своего имени дочь вздрогнула.

«Она не хочет со мной разговаривать? Но почему?» Катерина коснулась руки Оксаны, спросила:

— Ты что, меня не узнаешь?

Выпустив локоток своей подруги, дочь обернулась. Катерина вздрогнула, с трудом удержалась от негодующего восклицания. Оксана выглядела странно — волосы спереди подстрижены совсем коротко, кожа, которой дочь всегда так гордилась, сейчас казалась неухоженной, на лице почти не было косметики. Но больше всего Катерину поразили глаза Оксаны — пустые, безжизненные и одновременно… счастливые. Впрочем, как только она увидела Катерину, счастье тут же погасло, уступив место холодной отрешенности. Но это совершенно точно была Оксана!

— Господи! Что с тобой случилось?

— Простите, — спокойно сказала дочь чужим, незнакомым голосом, — я вас не знаю. Вы, наверное, ошиблись.

И, снова взяв под руку свою спутницу, спокойно пошла вперед, даже ни разу не оглянувшись. Люди с любопытством смотрели на Катерину, некоторые улыбались.

Ничто так не радует, как чужой промах или ошибка.

Катерина стояла в полном оцепенении. Ей хотелось броситься вслед Оксане, крикнуть, остановить… Наверное, она бы так и сделала, если бы на несколько коротких, самых драгоценных секунд не засомневалась. Может, и вправду — ошибка?

Катерина еще раз внимательно посмотрела на девушек. Она уже спустилась в переход, вот-вот — и странная пара исчезнет из виду. На ходу «Оксана» разговаривала со своей подругой или, точнее, слушала, что она говорит. Может быть, девушки обсуждали странную женщину, неожиданно признавшую свою дочь. Подруга засмеялась, развела руками, стала что-то жарко доказывать.

Походка очень похожа… И эта знакомая привычка пожимать правым плечиком, когда не согласна.

Да нет! Даже с такой короткой стрижкой (все-таки она удивительно не идет Оксане, как она не замечает?) Катерина узнала бы дочь из тысячи.

— Оксана! — закричала она и побежала вниз.

Белая футболка уже исчезла в толпе. В час пик переход походил на бурный водоворот, то и дело выплескивая ручейки наверх, к автобусам или в двери метро.

Катерина сбежала по ступеням, огляделась. Оксаны нигде не было видно. Кругом — только незнакомые, равнодушные лица. Все еще не теряя надежды, Катерина приподнялась на цыпочки, крикнула:

— Оксана!!

И окончательно поняла: все. В такой толпе искать Оксану бесполезно.

Люди торопились домой, кто-то еще надеялся заскочить на рынок, и никому не было дела до одинокой плачущей женщины, бессильно привалившейся к стене перехода.

— Старшина Ахромеев! У вас что-то случилось?

Катерина открыла глаза. Перед ней стояли молодцеватый милиционер с несколько одутловатым лицом и грустный паренек в очках и с чертежным тубусом под мышкой.

— Вот видите, — сказал он, обращаясь к старшине. — Я же говорил: плачет.

Обращаясь к Катерине, блюститель порядка вежливо, но твердо сказал:

— Попрошу предъявить документы.

Непослушной рукой она достала из сумочки паспорт, протянула милиционеру.

— Так… Смыслова Екатерина Алексеевна… — старшина перелистнул несколько страничек — видимо, проверял прописку, — кивнул, вернул документы.

— Что случилось? — еще раз спросил он.

Катерина всхлипнула, но все-таки нашла в себе силы ответить.

— Дочь у меня пропала.

— Когда? — быстро спросил милиционер, не дав ей договорить. Рука старшины потянулась к рации.

— Около года назад. А сегодня я встретила ее, во-он там, — Катерина указала на ступени перехода.

Старшина внимательно слушал.

— Она меня не узнала, сказала: извините, вы ошиблись. Слезы душили Катерину, матери очень трудно понять, когда родная дочь вдруг обращается к ней на «вы».

— Вы уверены, что видели именно ее? — спросил милиционер.

— Да… — тихо сказала Катерина и снова заплакала.

Старшина осторожно коснулся ее руки:

— Может, еще не поздно объявить по громкой связи? Как зовут вашу дочь?

Надежда придала Катерине силы.

— Оксана. Вы действительно думаете, что…

— Сейчас посмотрим, — сказал милиционер, снимая с пояса рацию.

— Спасибо! Ох, вы даже не знаете, как я вам благодарна! И вам тоже спасибо! — Катерина обернулась к грустному очкарику. — Огромное!

— Да не за что, — смутился парень. — Просто вы на мою маму очень похожи, а я не люблю, когда она плачет. Не волнуйтесь, Оксана найдется.

Сказал, кивнул ободряюще, поудобнее перехватил тубус и пошел к дверям метро.

«Оксана Смыслова, — раздалось под потолком, — вас ожидают в комнате милиции».

К сожалению, объявление ничего не дало. Катерина полтора часа просидела в отделении, милиционеры сочувственно кивали головами, но помочь ничем не могли. Разве что предложили для успокоения немного водки, а потом упросили коллег из ППС подвезти Катерину до дома.

В квартире было пусто и тихо. Катерина устало опустилось в кресло, прикрыла глаза. Не может быть, чтобы она ошиблась! Неужели она не в состоянии отличить собственную дочь от чужого человека?

Звякнул телефон.

Подходить не хотелось. Звонки следовали один за другим, в гулкой тишине комнаты они грохотали, как колокола громкого боя. Наконец, включился автоответчик.

Лишенный какой-либо интонации мужской голос сказал:

— Забудь, что у тебя есть дочь. Ясно? Иначе ни тебе, ни ей не поздоровится.

Катерина вздрогнула, словно от удара. Это еще что? Через минуту звонок повторился, она схватила трубку:

— Да! Алло!

— Ты поняла? — спросил тот же голос. — Дочери у тебя нет и никогда не было.

— Подождите! Кто вы? Где Оксана? — выкрикнула Катерина.

— Какая Оксана? — глумливо поинтересовался голос. — Ты, кажется, ошиблась?

И гудки.

Звонки с угрозами прекратились только через три дня, когда Катерина установила определитель номера. Но в конце недели она нашла в ящике пустой, без обратного адреса и почтовых штемпелей, конверт. В нем не было ни письма, ни открытки, только фотография спящей девушки, в которой Катерина безошибочно признала Оксану. Укрывшись пледом, дочь лежала на чистеньком, но довольно ветхом диване советских времен.

Катерина поняла намек. Ей словно давали понять: смотри, пока твоя дочь спит, мы можем сделать с ней что угодно.

А следующим утром телефон зазвонил снова. Определитель выдал номер. Катерина знала его прекрасно — центральный коммутатор одной из московских сотовых компаний. Значит, звонят либо из самого центра города, либо из его окрестностей.

Катерина решила не снимать трубку. Посмотрим, что скажут…

— Ты дома, — уверенно произнес знакомый мужской голос и добавил куда-то в сторону: — Говори.

— Слушай, мама! — неожиданно сказала Оксана. — Прекрати меня преследовать!

Катерина вздрогнула, схватила трубку:

— Оксана! Где ты?

Не обращая внимания на мать, дочь продолжала:

— Ты меня бросила в самый тяжелый момент! Я знаю, ты сговорилась с Жан-Полем, решила устроить мне тяжелую жизнь. Вы хотели наказать меня, чтобы я поняла: без вас, без вашей опеки и контроля я не смогу. Но вам не удалось! Я прекрасно жила весь этот год, надеюсь, что так будет и дальше! Отстань! Я тебя ненавижу! Ты мне не нужна, ясно? Забудь про меня, как я про тебя забыла!

— Что с тобой, дочка? Господи! Как ты только могла…

— Забудь, слышишь?! Не ищи меня! — почти выкрикнула Оксана и отключилась.

3. 2008 год. Бесна. «Сестринство Бечной Любви»

Два дня Катерина пребывала в оцепенении.

Что случилось с дочерью? Откуда она все это взяла? «Ты сговорилась с Жан-Полем, решила устроить мне тяжелую жизнь». Господи, какая чушь!

Может, надо было напиться. Так, чтобы на время забыть обо всем, не изводить себя бесконечными «зачем» и «почему». Может, имело смысл позвонить, посоветоваться скем-нибудь, благо, у Катерины еще с институтских времен осталось немало полезных контактов. Мишка Астафьев, например, психоаналитик…

Или надо было сделать вид, что ничего не случилось, спокойно жить дальше, ходить на работу, решить, наконец, личные проблемы. Но какая мать способна на это?

Катерина нашла свое решение — обратилась в частное детективное агентство. Рассказав все более или менее внятно, она попросила разыскать Оксану, узнать, где она живет и как себя чувствует.

Разговаривал сней сам директор агентства — седой, предупредительный, с явной офицерской выправкой. Представился Валентином Павловичем.

— Хорошо, Екатерина Алексеевна, мы займемся вашим делом. Нет-нет, — быстро добавил он, заметив, что она готова рассыпаться в благодарностях, — не говорите спасибо, «пока» не стоит.

Катерина удивленно кивнула. «Почему это?»

— Такая традиция, — ответил Валентин Павлович на невысказанный вопрос. — Или, если хотите, суеверие. Когда мы ищем пропавшего человека, ни в коем случае нельзя, чтобы родственники благодарили заранее. Иначе… — он помедлил, — …мы можем и не найти.

— Хорошо, — дрогнувшим голосом сказала Катерина. — Не буду.

— Вот и отлично. Вы принесли фотографию?

— Конечно. Даже две. Старую и ту, что прислали по почте.

— Образец почерка Оксаны?

— Я принесла обе записки и ее старый дневник.

— Отлично! — Валентин Павлович потер руки. — Вы просто молодец. А кассета с автоответчика сохранилась?

— Да. Я упрятала ее подальше, подумала — вдруг будут искать.

Домой вместе с Катериной поехал сотрудник агентства — молодой плечистый парень. Но, к сожалению, молчаливый. Кроме имени — его звали Димой, — Катерине ничего вытянуть не удалось. Он забрал кассету, проверил фотоальбом и, с разрешения хозяйки, взял еще один снимок. Вежливо отказался от чая и уехал.

Четыре дня Катерина провела в нетерпеливом ожидании. Вечером в среду позвонил Валентин Павлович. По его голосу сразу стало понятно: что-то не так.

— Здравствуйте, Екатерина Алексеевна. Скажите, завтра вы сможете подъехать к нам?

— Да. Да, конечно. Но что случилось? Нашли? — спросила она и замерла, ожидая услышать отрицательный ответ.

— Нашли. Об этом я и хочу с вами поговорить. В десять сможете?

— Да…

— Вот и отлично.

Конечно, следующим утром Катерина приехала в агентство чуть ли не за полчаса до назначенного срока. Думала, что придется ждать, но Валентин Павлович, как оказалось, уже был на месте. Пригласил в кабинет, спросил:

— Хотите кофе? Ирочки еще нет, так что я сам могу… Пока хозяин кабинета молол зерна, засыпал в джезву ароматный порошок, пока кипятил воду, Катерина держалась из последних сил.

Но когда Валентин Павлович принес и поставил перед ней изящную чашечку, она не выдержала:

— Скажите сразу, что с Оксаной. Она жива?

— Жива, — спокойно ответил детектив. — Жива и здорова. По крайней мере, физически. Но ваша дочь оказалась в очень трудной ситуации. Вот посмотрите.

Валентин Павлович разложил перед Катериной несколько фотографий.

— Это сделано вчера в ночном клубе «Сахарок».

Качество снимков оказалось не ахти, но главное Катерина поняла сразу. Оксана в какой-то немыслимой одежде, состоящей из одних кожаных полос и металлических колец, несколько двусмысленно обнимала железный шест. Видимо, танцевала, потому что площадку освещали несколько разноцветных ламп.

— Боже мой! Оксана — стриптизерша?

— Нет… Или точнее — не совсем. «Сахарок» — закрытый клуб, даже вывески нет. Вход только для постоянных членов.

Валентин Павлович достал еще две фотографии:

— А это отснято в понедельник.

В кадре три девушки сидели за столиком какого-то маленького кафе: Оксана, уже знакомая рыжеволосая и еще одна — полная, с лоснящейся кожей и вульгарной косметикой. На этой фотографии качество было получше, поэтому Катерине удалось разглядеть даже выражения лиц. Дочь сидела неестественно прямо, не отрывая взгляда от рыжей, и в глазах у нее светилось счастье, как во время памятной встречи у метро. Та обнимала Оксану рукой, смеялась, в общем, выглядела абсолютно раскованной и довольной жизнью. А вот третья, неопрятная толстуха, смотрела чуть в сторону, практически точно в камеру. В ее взгляде Катерина увидела одну только неприкрытую похоть и немного настороженности.

— Кто… кто это?

— Лесбиянки, — жестко сказал Валентин Павлович. — Ваша дочь попала в очень неприятную, гадостную компанию. Смотрите, — указал он на последнюю фотографию.

Теперь в поле зрения камеры попал небольшой двухэтажный особняк за высоким забором. Прямо перед объективом буквально в воздухе висели размытые пятна. Катерина догадалась: снимали из окна машины. Но, несмотря на помеху, ей удалось разглядеть небольшую калитку, домофон около нее и вывеску: «Риэлторская группа „Детинецъ“.

— Мы проверили фирму. Вполне респектабельная контора, никаких проблем с налоговой. А вот что за ней скрывается, нам удалось выяснить только сегодня утром.

— Что? Что там? — Катерина привстала.

— Секта, — с омерзением произнес детектив. — Самая настоящая секта. Называется — «Сестринство Вечной Любви». Вроде как помогают женщинам, испытавшим домашнее насилие, брошенным женам — в общем, всем, кто на короткое время ощутил отвращение к мужчинам.

— Жан-Поль… — прошептала Катерина. Валентин Павлович кивнул.

— После ссоры с мужем Оксана, видимо, не знала, куда податься, ей не хотелось разговаривать ни с кем из знакомых, может быть, даже видеть никого не хотелось. А они, — детектив ткнул в фотографию особняка, — как раз таких и ищут. Разочарованных в любви, в мужчинах, в нормальной семье и браке. Им показывают всю прелесть однополой любви, сажают как на иглу, а когда женщина окончательно становится лесбиянкой, накрепко привязывают ее к одной из «постоянных» сестер. Судя по фотографии, вот к этой, рыженькой. Мы про нее все выяснили, если хотите, есть полное досье…

— И что дальше?

— Мы точно не знаем, как они фиксируют объект «вечной любви». Может, наркотиками-афродизиаками, может, пресловутым НЛП, хоть я в него и не верю.

— Нейро-лингвистическим программированием?

— Да, именно. А когда попавшая в сети «Сестринства» женщина влюбляется до полной потери самоконтроля, она становится их рабыней. Насколько нам удалось узнать — сестры не гнушаются никакими способами заработка. Наиболее красивых девушек, с хорошими фигурами, иногда отправляют выступать в закрытые лесбийские клубы, вроде того же «Сахарка», или на частные вечеринки.

— И моя дочь среди них?!