Crime story № 7 Устинова Татьяна
Всю мою досаду как рукой сняло. Некрасиво, частный детектив Татьяна Иванова, вымещать злость за свой непрофессионализм на беззащитной подруге, это именно я должна была позаботиться о своевременном возвращении домой. Я гладила ее по голове и думала: в принципе, ничего страшного не случилось. Мы не так уж и далеко от деревни, поэтому утром, когда рассветет и закончится метель, легко найдем дорогу. В конце концов, не в Сибири же мы, а леса в окрестностях Тарасова не такие уж и дремучие. Вспомню уроки выживания в экстремальных условиях, что-нибудь придумаю. Возле печи я заметила сложенную поленницу – значит, в печи можно будет развести огонь и смерть от холода нам не грозит. Воды в лесу – залейся, вернее, засыпься, кое-какие продукты здесь есть, а если явятся хозяева, то, кем бы они ни были, простят непрошеных гостей. Есть же негласные кодексы гостеприимства в таких вот лесных пристанищах, я много об этом слышала.
Я отстранила от себя подругу и присела перед печью. Раньше мне никогда не приходилось разжигать огонь в печи, но не думаю, чтобы это было сложнее, чем развести костер. Я настрогала тонких щепок с одного из поленьев, сложила их шалашиком и поднесла спичку – огонь занялся быстро, словно только ждал приглашения, по комнате быстро разлилось тепло. Ленка перестала всхлипывать: когда рядом трещит огонь, хочется верить, что жизнь не закончена.
– А мне что делать? – не дожидаясь команды, сдалась она под мои знамена.
– Для начала накинь щеколду, – отдала я команду, – а потом посмотри в буфете что-нибудь на ужин.
За моей спиной звякнула щеколда, Ленка засопела и через пару мгновений радостно воскликнула:
– Здесь сало и пшенка! А макарон почему-то нет. Сало я даже с хлебом не ем, а пшенку без молока варить не умею. И как мы теперь без еды?
Я молча сунула ей в руки небольшое ведерко и отправила за снегом. Пшенка так пшенка. Лучше, чем ничего. Эта печка, как я и надеялась, была предназначена не только для обогрева, поэтому прошло чуть больше часа, и каша сварилась. Странно, но ни наш совместный кулинарный «талант», ни скудость ингредиентов никак не повлияли на конечный результат: каша была не просто вкусной, а просто потрясающе вкусной! Даже Ленка, которая совсем недавно утверждала, что не ест пшенку, без раздумья положила себе вторую порцию.
Сытость и тепло прогнали остатки тревоги; немного помучившись с керосиновой лампой, мы получили теплый и довольно яркий свет, за окошком завывал ветер, а мы были в полной безопасности. Мы сели на пол возле печи и молча смотрели, как трещат березовые поленья.
– Нет, это все-таки несказанная удача, что я вывела нас на этот домик. Страшно представить, что бы мы делали, если бы пурга застала нас в лесу, – гордо констатировала Ленка.
Мне не хотелось с ней спорить. Здесь было так тепло, хорошо, уютно, что совершенно не хотелось что-то доказывать, в чем-то обвинять, зачем-то обижать. Глаза слипались. Интересно, как мы будем спать? Лисичка на лавочку, хвостик под лавочку? Кроватки-то действительно сделаны на малышей. Ладно, как-нибудь перетерпим ночь. Главное, что одеяла теплые, хоть и маленькие. Я потянулась и провозгласила:
– Утро вечера мудренее. Всем спать.
И в этот момент в окошко кто-то громко и уверенно постучал.
– Не открывай, – взвизгнула Ленка, – не открывай, пожалуйста!
– И не собираюсь, – шикнула я на нее и нащупала «макаров» у себя на боку.
А еще сомневалась, брать или не стоит! Взяла только для того, чтобы не оставлять в доме – мало ли что. С оружием я чувствовала себя гораздо увереннее.
– Вдруг там медведь, – шептала Ленка, – или йети какой-нибудь.
– Медведи не стучат, – успокоила я ее, – они сразу в дверь ломятся. А йети на женщин не нападает, он их только в свое убежище уносит и заставляет детей от него рожать. Так что жизни твоей ничего не угрожает.
Я уже оценила обстановку: окошко маленькое, даже человек не пролезет (вот ротозейки, надо было занавесить его чем-нибудь: теперь, при свете керосинки, мы здесь как на ладони). Дверь и крючок довольно крепкие, можно пододвинуть сундук и оборону держать, пока не закончится пшенка. Стук повторился. Я задула керосинку. Теперь мы были почти на равных – небольшой свет в домике давали лишь тлеющие в печи угли. Я осторожно подошла к окну и вгляделась в темноту. Едва различимо перед окном маячили два человеческих силуэта.
– Тетеньки, пустите, – услышала я вполне человеческий голос, – пожалуйста, замерзаем!
– Так, почему «тетеньки»?
– Чтобы разжалобить, – ответил первый, – если бы я сказал «девушки», это выглядело бы заигрывающе. А какой, к черту, флирт в такой ситуации? А «тетеньки»… В любой женщине живет материнский инстинкт, поэтому, даже если это слово сказано вполне зрелым мужским голосом, она не посмеет отказать.
– И вы были уверены, что мы вас пустим?
– Конечно. Я же сказал волшебное слово. Мама учила, что, если тебе говорят «пожалуйста», отказать никак нельзя.
– Это все Танька, – робко подала голос Лена, – я бы ни за что вас не пустила.
Я действительно долго не раздумывала, прежде чем пустить неожиданных гостей. То, что за окном могут стоять кровавые маньяки, было маловероятно: маньяки в такую погоду дома сидят. Беглые преступники? Извините, у нас не Сибирь. Это «по диким степям Забайкалья» шляются всякие там подозрительные личности с живыми консервами под ручку. В любом случае я могла постоять и за себя, и за подругу. А дать людям замерзнуть в двух шагах от спасения – преступно.
Нарушителями нашего спокойствия оказались двое молодых мужчин в лыжных костюмах. И их, так же как и нас, заманил этот сказочно-прекрасный лес и так же не выпустил вовремя домой.
– Хорошо, что у вас окно не занавешено, – радовался первый, представившийся Костей, – мы только на этот огонек и шли.
– Знаете, – добавил второй, Сережа, – завтра ведь Рождество. Вот бредем мы, понимаем, что влипли, и вдруг – этот огонь. Даже жутковато стало: а вдруг выйдем на поляну к Братьям Месяцам? В такие моменты забываешь о реальности, а спасение ожидаешь, как сказку.
Ребята с удовольствием доели остывшую кашу, запили оставшейся водой и стали располагаться на ночлег. Я с сожалением вздохнула: поспать вволю сегодня, видимо, не удастся. Какое бы ни вызывали доверие наши товарищи по несчастью, расслабляться нельзя. Ничего, на этих прокрустовых ложах все равно не разоспишься – ни вытянуться, ни раскинуться.
Где-то ближе к утру я все-таки уснула. Уж больно уютно сопели трое, спавшие в избушке, уж больно усыпляюще шелестела за окном вьюга. Проснулась я от Ленкиного визга и сразу поняла: началось. Все-таки безрассудно было пускать незнакомых мужиков. Я резко вскочила, привычно проверила «макаров» и приняла боевую стойку, не успев оценить обстановку. Наши «враги» очумело хлопали глазами на полу – там, где я вечером бросила им лишние одеяла. Ленка стояла в дверях и продолжала кричать:
– Гномики! Гномики, Танька, там гномики!
После того как мне удалось ее успокоить, мы узнали причину ее испуга. На рассвете подруга проснулась и, проклиная большую чашку чая из неизвестных трав, выпитую вчера, решила рискнуть выйти из дома. Она с трудом отодвинула занесенную за ночь дверь и проскользнула в образовавшуюся щелку. Светало, но это был не тот летний яркий и светлый рассвет, а тяжелый, мрачный, сумеречный. Девушка зябко повела плечами и огляделась – в сугроб лезть ох как не хотелось! Но надо. Она уже почти решилась, но тут боковым зрением уловила резкое движение справа. Ленка обернулась и оторопела: по направлению к лесу двигались две тени. От испуга она не смогла отреагировать адекватно своей натуре – завизжать и броситься спасаться. Ленка завороженно смотрела им вслед, отмечая необычные детали: и то, что фигурки двигались не на лыжах, и то, что рост и пропорции их не соответствовали нормам развития взрослого человека, и то, что у одного из них по ветру развевалась довольно длинная борода.
– Что, и колпачки были, – усмехнулся Сергей, – красненькие такие?
– Я не разглядела, – всхлипнув, призналась Ленка, – шапочки точно были, а какие – непонятно. Ведь еще же не совсем рассвело.
Я накинула куртку и вышла. Метель действительно закончилась. Больших бед она не принесла, домик наш не замела, но лыжни не было и в помине. Зато весь снег в окрестностях домика был истоптан маленькими следами. Следы вели от леса, темнели под окошком, топтались на крыльце. Я присела и посветила себе карманным фонариком: четкого отпечатка подошвы не имелось, следы были округлые, словно снег придавили мягкой лапкой. Все ясно, валеночки детского размера. Я вернулась в дом, где ребята отпаивали водой все еще всхлипывающую Ленку. Впрочем, их внимание пошло ей на пользу, и всхлипывала она больше из кокетства, чем от пережитых эмоций. Я рассказала про обнаруженные следы.
– Да это сельские пацаны проказничают, – тут же отозвался Сергей, – скучно им тут, вот и развлекаются, как могут.
– А борода? – подняла голову Ленка. – У пацанов бороды не бывает.
– Ты просто перепутала бороду и шарф, – пояснил Костя, – сама же говоришь, что было темно. И страшно.
– А-а, – протянула Ленка, – тогда понятно. Только уж больно на бороду похоже. Надо же, какие в деревне дети необычные. Строят себе вполне жилые дома посреди леса, глубокой ночью по сугробам бродят. И совершенно не проваливаются в снег!
«И годков им не более шести», – добавила я про себя.
– Слушайте, братцы, – прервал затянувшееся молчание Костя, – чего-то вы приуныли. Посмотрите сами: ночь прошла, пурга утихла, нам ничто не угрожает. Сейчас подкрепимся и все вместе пойдем к селу.
– Ага, а кто знает, где это село? – задала вполне резонный вопрос Ленка.
– Я знаю, – уверенно ответил Костя, – ну, не село, а направление. К тому же этот лес не такой уж дремучий, здесь на каждом квадратном километре по пять трасс проходит, пройдем не больше часа и выйдем на дорогу.
– То-то вы не на дорогу, а к нашему домику вышли, – фыркнула Ленка.
– Это было ночью, в пургу, к тому же нас вел не здравый смысл, а зов сердца, – почти серьезно ответил Сергей, и Ленка не нашла в себе сил опровергнуть это утверждение.
Мы договорились не тянуть – кто знает, как поведет себя зима, поэтому отправиться решили сразу после завтрака. Костя тщательно обследовал жилище и под половиком нашел люк с медной, спрятанной в дереве ручкой. Это оказался подпол. Костя, не раздумывая, спустился и радостно завопил снизу:
– Живем, братцы! Тут можно оборону держать до лета.
Действительно, в подполе находился просто какой-то стратегический запас: домашняя тушенка, крупы, сахар, варенье – все, что необходимо для сносного существования, на одной из полок даже стояли несколько бутылок домашнего красного вина.
– А ведь сегодня Рождество, – напомнил довольный Костя, – и у нас есть все, чтобы сделать рождественскую ночь незабываемой. Лес, бревенчатая изба, печка, вкусная еда, даже гномики, которые суетятся возле дома, – это ли не сказка?
– Я их что-то побаиваюсь, – призналась Лена, – гномики не гномики, а ведут они себя как-то…
– Так сказка должна быть немного страшной, – поддержал друга Сергей, – иначе это не сказка, а преснятина, мыльная опера. Лично меня ужасные монстры в виде гномиков очень даже устраивают. Защищать вас от настоящих чудовищ мне не по плечу, а вот гномиков расшвыряю одной левой, пусть только попробуют заявиться!
– Заманчиво, – вынесла свой вердикт я, – но еще на день мы здесь не останемся: сегодня приезжают наши друзья, а мы – исчезли. Это, по меньшей мере, негостеприимно.
– Татьяна, ну что вы все держитесь за правила, – умоляюще протянул Сергей, – если всю жизнь делать все так, как надо, то и вспомнить потом будет нечего. Ну, позвоните им по телефону, объясните ситуацию, если ваши друзья стоящие люди, они вас поймут.
Кстати, надо действительно предупредить ребят, опомнилась я, кто знает, когда мы отсюда выберемся.
Я достала мобильный, но почти сразу вернула его обратно в карман: связи не было.
Вчетвером выбираться из леса было разумнее, поэтому я все-таки убедила ребят не тянуть – темнеет уже к четырем, надо спешить. Ленка занялась приготовлением завтрака, а я вышла очистить лыжи от налипшего на них снега. Вчера мы так и оставили стоять их перед дверью. Через две секунды я вернулась.
– Ребята, а куда вы дели лыжи?
– Лена, вспомни точно, когда ты выходила на крыльцо, лыжи были или нет?
– Да не помню я, – в десятый раз повторяла моя подруга, – я на гномиков смотрела, а не на лыжи.
Костя и Сергей зря пытались выжать из нее хоть какие-то сведения. Я-то точно знала, что лыжи пропали до того, как она вышла. Мы оставили их на крыльце возле стены. Следы моей подруги были довольно свежие, место же, где стояли лыжи, припорошило снегом. Значит, унесли их еще ночью. Я спала не больше часа, до этого времени никто не выходил из избушки. Вывод напрашивался один: их стащили те, кто следил за нами из леса. Выбраться по сугробам было реально, но затруднительно. Вот тебе и сказка, вот и романтика, вот и Рождество.
– Один человек из всей честной компании умный, – вставил вдруг свое слово Сергей, – только я догадался занести свое добро.
Он вытащил спрятанные за печкой лыжи и, как жезлом, стукнул ими о деревянный пол:
– Специально в теплое место поставил, чтобы просохли хорошенько.
Посовещавшись, мы решили, что Сергей немедленно отправится за подмогой в село, а нам придется терпеливо его ждать. Если уж шестилетки легко пробираются к избушке, значит, взрослому мужчине, да на лыжах это будет совсем не трудно. В лесу совсем рассвело, небо опять было чистое, и снег, как и вчера, невинно серебрился, обтекая впадинки и выпуклости. Только мне уже не хотелось зачерпнуть его в горсть и хрустеть им, как в детстве. Зимний лес перестал быть ручным и безобидным, хотя ночные страхи у моих товарищей по несчастью исчезли, а Ленка даже отчаянно флиртовала с Костей, собирая Сергея в дорогу. Вообще-то я сама с удовольствием бы отправилась вместо него, ненавижу бездействие, но ребят распирало мужское геройство, и мне пришлось сдаться.
Скоро Сергей уже резво бежал к лесу, а мы от нечего делать собирали на стол: праздник так праздник. Надо же чем-то время занять. Впрочем, я чувствовала себя лишней в этой суете, никогда не страдала комплексом рачительной хозяйки, поэтому решила оставить Ленку и Костю вдвоем, а сама вышла на крыльцо. Раз представилась такая возможность, надо хоть чистым воздухом вволю надышаться.
Следы маленьких валеночек на снегу уже потеряли четкое очертание, легкий ветерок сгладил края, но я не волновалась за Сергея. Мы договорились, что он пойдет по следам – они наверняка очень быстро выведут его к деревне, снегопада нет, ветерок легкий, почти незаметный, так что следы еще долго будут оставаться четкими. Я проследила глазами цепочку, уходящую к лесу, и на самом ее конце увидела Сергея. Он возвращался. Но не плавно скользил на лыжах, а бежал, утопая в снегу, падая, барахтаясь, поднимаясь и снова падая. Уже издалека было видно, что одна из палок потеряна, шарф размотался и волочится, одним концом цепляясь за ветки деревьев. Я молча наблюдала его приближение, пока не заметила, что смотрю на это позорное драпанье не одна. За спиной Сергея спокойно стояли три красивых серых зверя.
– Сначала я просто шел по следам, – отдышавшись, доложил Сергей, – они зачем-то остановились возле елки, залезли под ветки. Я поднял одну, посмотрел – копали. На всякий случай разворошил ногой снег и увидел вот это, – он положил на стол льдинку неправильной формы с налипшим на нее снегом.
– Удивительно, как ты смог среди зимы, да в лесу, найти такую глыбу льда? – не удержался от сарказма Костя.
– Не иронизируй, – усмехнулся Сергей, – смотри внимательно.
От тепла снег на льдинке стал таять, сама она оплывать и постепенно принимать форму толстенького, остро заточенного карандашика.
– Горный хрусталь? – догадалась я.
– Очень похоже, – поддержал меня Сергей.
– Ой, мы – первооткрыватели, – обрадованно воскликнула Ленка, – надо срочно регистрировать патент, пока всякие сюда не понабежали!
– Лена, – урезонила ее я, – кристалл нашел Сергей, мы тут совершенно ни при чем, и нашел его не на земле, а в снегу, значит, его просто потеряли те, кто бродил ночью возле нашего дома.
– Ну, потеряли так потеряли, я и не спорю. Какой красивый! Всю жизнь о таком мечтала. В конце концов, как они смогут доказать, что нашли его именно мы?
– Знаете, – задумчиво проговорил Костя, – а ведь я филолог по образованию и давно интересуюсь скандинавскими сказками. По легенде, гномы просто помешаны на камнях. И жестоко мстят тем, кто пытается завладеть их богатством.
Все замолчали, никто не нашелся, что сказать на это заявление. Я взяла в руки кристалл, поднесла к глазам – действительно натуральный. Лед и снег стаяли полностью, и минерал уютно грелся у меня в руке, тускло мерцая влажными гранями. Хотя и это можно объяснить – не алмаз же, в конце концов, довольно-таки дешевый кристалл, можно найти в любой сувенирной лавке. Ребята заигрались, потеряли. Можно было бы подождать их возле елки, наверняка вернутся искать. Можно было бы, если бы не волки.
Сергей уже рассказал нам, что волков он увидел почти сразу после того, как поднял камень. Они стояли недалеко и смотрели спокойно и с любопытством, не проявляя, однако, признаков агрессии. Сергей тут же понял, что это не собаки. Только хозяева леса могут так уверенно разглядывать пришельца. Он решил прибегнуть к безотказному способу, которым легко вспугнуть собак: нагнулся, сделал вид, что поднимает камень с земли, и размахнулся. Волки даже не проследили глазами воображаемую траекторию полета камня – сначала один, а потом и другие лениво затрусили по направлению к Сергею.
– Никогда не ожидал от себя подобной прыти, – нервно хохотнул парень, – удрать от стаи волков – это достойно олимпийского рекорда.
Никакого рекорда это не достойно, с усмешкой подумала я, – если бы звери хотели, они не дали бы ему сделать и шага от той ели, разорвали бы на месте. Они просто не выпускали его из леса, гоня обратно к избушке. Поведение зверей было нелогично и необъяснимо, а я не терпела неразгаданных загадок. Дети, таскающиеся по зимнему лесу, откормленные в неположенное время года хищники. Да, в последнее время они не нападают на человека, но и не наблюдают за ним с такой вопиющей наглостью. А если они действительно просто не выпускали его из леса? Должно же быть этому какое-то объяснение. Должно.
Ребята вышли на разведку, Ленка уныло сидела перед печкой, обняв руками колени, я стояла у окна. Разгадка наверняка близка, но решать ее здесь, в этом изолированном пространстве, было слишком сложно. Вероятно, в селе знали и об избушке, и о малолетках, шастающих по лесу, и о том, что в чаще водятся наглые сытые волки. Мне срочно надо было добраться до села или решить эту задачу, тут я ощущала себя марионеткой в руках неведомых шутников и безмерно бесилась от этого.
А чего я, собственно, боюсь? Волки, судя по всему, не агрессивные и не кровожадные от голода, иначе они не отпустили бы Сергея. На худой конец, у меня есть «макаров», до темноты еще много времени, а до деревни идти самое большее – час. Следы «гномов» четко виднелись на снегу, и я решила поторопиться: мы не подумали о том, что дети действительно могут вернуться за кристаллом, а в лесу – волки, какими бы они ни были неагрессивными. Это на взрослого человека звери могли не рискнуть напасть, а на ребенка… Где-то я слышала, что многие особи, гиены например, никогда не нападут на существо, выше себя ростом, поэтому спасением от них может послужить простой камень, на который можно забраться, сымитировав лишние десять сантиметров роста. Мы, конечно, вполне могли бы просидеть здесь с недельку: нас уже хватились, и не сегодня завтра начнут искать и найдут, конечно. Достаточно будет опросить жителей деревни и выйти на ребятишек, которые топтались возле избы. Но пока это произойдет, ребятня может серьезно пострадать.
Сергей и Костя, разумеется, будут против того, чтобы я одна шла через лес, они же не знают про «макаров», а я не собираюсь их ставить в известность. Ленка тоже начнет делать круглые глаза и шептать, что неэтично оставлять ее одну с двумя мужчинами. Значит, надо удрать тайком.
– Леночка, – елейным голоском произнесла я, – раз уж Рождество нам придется встречать в лесу, давай готовить праздничный стол. Не знаешь, что можно сделать из всей той роскоши, что хранится в погребе?
Подруга оживилась:
– Тань, ты думаешь, что мы не умрем? Что все еще можно поправить?
– Умрем, если немедленно не пообедаем. И где там мужики? Нам что, самим себе глинтвейн готовить?
Сейчас Ленка займется сервировкой, Сергей будет внимательно смотреть, как в кастрюльке нагревается вино с приправами, Костю заставим подтопить печку. Все займутся своими делами, а я встану на лыжи – и в лес. Думаю, собрать бригаду охотников я успею уже сегодня, наверняка у кого-нибудь из дачников найдется снегоход, так что вернуться успею затемно. Я быстренько нацарапала пару слов для Ленки, чтобы не испугалась, и положила записку под кристалл, который подруга пристроила на подоконнике. Хрусталь красиво преломлял яркий свет, разбрасывая разноцветные крапинки. Я немного подержала его в руках – на солнце он стал почти теплым. Потом сообщила подруге, что иду за ребятами, и вышла. Их надо было скорее загнать в избу и заставить что-нибудь делать.
– Где Сергей? – спросила я у одиноко стоящего на крыльце Кости. – Мы с Ленкой глинтвейна требуем. Рождество, в самом деле, или не Рождество?
– А Сергея нет, – как-то потерянно отозвался он, – Сергей в лес ушел.
Как рассказал нам Костя, Сережа относился к тем людям, которых легко взять «на слабо». Когда ребята вышли на воздух, Костя, верный своей привычке над всем подшучивать, начал дразнить друга: и за волков он зайца принял, и кристалл у детишек отобрал. Сергей и так был взвинчен происходящим: еще бы, он улепетывал на глазах у девушки, а эти твари стояли спокойно и смотрели вслед, будто усмехаясь. К тому же он действительно испугался. Поэтому и разозлился. Оттолкнул Костю, встал на лыжи и быстро скрылся за деревьями.
– Я пытался догнать его, – виновато разводил руками Костя, – но сразу по пояс в снег провалился. Лыжи наст выдерживает, а вес человека – нет.
– И вес гномиков, – подала голос Ленка, – вес гномиков он тоже выдерживает. Вы забыли, что они пришли не на лыжах? Если бы это были люди, они и шага не ступили бы, а они не просто нарезали круги вокруг дома, но и убегали от меня как ошпаренные.
– Лена, – менторским тоном сказала я, – сколько раз тебе повторять? Это были не гномики, а дети! Дети тоже легче, чем мы, поэтому не проваливались в снег.
– А борода? У детей не бывает бороды.
– Тебе показалось.
– А волки? Костя считает, что Сергею тоже показалось, а ты утверждаешь, что волки были. К тому же кристалл. Где гномы – там и самоцветы, это не только филологу, но и любому ребенку известно, если у него родители не алкаши и иногда читают ему сказки.
«Кристалл!» – вспомнила я, пока никто не увидел, надо убрать записку, раз уйти не получилось. Я подошла к окну. Лист бумаги, на котором я писала, был мокрый насквозь, а наверху, в маленькой лужице, оплывал острый кончик ледяного толстенького карандаша.
За окном смеркалось. Мы с Костей молчали, Ленка капризным голосом читала всем нам нотации.
– Конечно, отпустили парня на растерзание, теперь его точно либо волки, либо гномы грохнут, а у нас больше ни лыж, ни лишнего мужчины не останется. Что делать будем? И этот тоже хорош – не понимает, что одному в лесу с волками опасно? Ему-то ладно, его, может, легкая смерть ждет, а нас гномы за камень теперь точно уже никогда не выпустят, ладно бы он еще не растаял, его вернуть было бы можно, а так – кто нам поверит? И это еще надо проверить, волки настоящие, или оборотни какие-нибудь. В рождественскую ночь в лесу и не такое встретишь, от говорящих зайчиков до какого-нибудь Деда Мороза допрыгаться можно, это я вам точно говорю!
Я вполуха слушала, как монотонно бубнит подруга, и размышляла: Сергей – темная лошадка. То, что он все-таки ушел, не побоявшись волков и зимнего леса, еще не говорит о том, что он не замешан в этой истории. Костя – обаяшка и душа компании, часто из таких именно и получаются преступники и маньяки. Пока мне совершенно ясно только то, что кристалл подменили – несколько минут назад я держала его в руках, он был теплым, шершавым, твердым. И почти сразу – лужица. Сергей подменить его не мог, значит, Костя. Интересно, для чего это все?
«Макаров» я захватила, а гадальные кости, которые могли бы помочь мне в этой ситуации, оставила. Да и глупо было бы брать их в лес. Я безнадежно хлопнула по карману, на что немедленно отозвалась Ленка.
– Кости ищешь? Вот, а не веришь в сверхъестественное! Сама-то без них – никуда, а надо мной смеешься. Она на костях гадает, – ответила Ленка на невысказанный вопрос Кости, – кидает их на тряпочку и смотрит, что выйдет.
– Правда? – оживился парень. – И часто бывают совпадения?
Я бросила укоризненный взгляд на подругу: не то чтобы я скрывала эту свою – слабость? увлечение? суеверие? – просто не хотела подпускать к себе так близко незнакомых людей. А Ленка уже тараторила, рассказывая принцип гадания. Ладно, она все равно ничего в этом не понимает. Я отвернулась к окну и постаралась отключиться от ее болтовни. Света мы еще не зажигали, так что со стороны леса меня не было видно. Судя по всему, нам опять предстояло ночевать здесь, и подготовиться к ночи следовало обстоятельно. Только бы не уснуть! Я и так почти не спала прошедшие сутки, глаза слипаются и пощипывают, тени какие-то мелькают… Я тряхнула головой и сосредоточила внимание: в лесу снова началось движение. Я совершенно четко увидела трех серых лохматых зверей и две маленькие фигурки между ними: пятерка спокойно, не торопясь, уходила в темень леса. Дети! Это же дети, они не знают, как могут быть опасны волки!
Я отбежала от окна и бросилась к двери, распахнула ее, соскочила с крыльца, запуталась ногами в чем-то мягком и упала в снег. Я подняла голову, попыталась крикнуть и вдруг увидела, что один из детей оглянулся, и гримаса не то злорадства, не то радости появилась на его морщинистом лице. Длинная белая борода старика была слегка припорошена снегом.
За мной на крыльцо выбежали Ленка и Костя. Они тоже видели лицо маленького старичка, видели, как величественно и бесстрашно удалялась в лес компания волков и человечков. Узел, оставленный на крыльце, мы занесли в дом, а сломанные лыжи Сергея так и остались лежать на крыльце. Узел, о который я и споткнулась, представлял собой изрядно потрепанную куртку, в нее были завязаны теплые спортивные штаны, джемпер, вязаная шапочка и кожаные перчатки Сергея. Все было беспощадно располосовано не то ножом, не то другим острым предметом, на джемпере алели свежие пятна, шапочка тоже была испачкана в красном.
Костя потрогал пальцем и, поморщившись, лизнул.
– Кровь, – с удивлением констатировал он, – это кровь, братцы.
Ленка медленно осела на вязаный половичок, я бросилась к двери, набросила крючок, потом занавесила окно одеялом. В доме мы в относительной безопасности. Как бы ни был причастен Костя к исчезновению кристалла, навредить Сергею он не мог, так как находился все это время возле нас. Кем бы ни были карлики и волки, существа они из плоти и крови, так что в трубу не просочатся и сквозь стены не пройдут. Взять они могут нас только огнем и измором, но с измором ничего не получится, рано или поздно нас найдут, а с огнем… Я буду обороняться.
Забавно: я смогла расследовать столько тяжких преступлений и никогда не ощущала себя столь незащищенной. Незащищенной не в физическом смысле: я могла постоять за себя и друзей. Меня пугало то, что я совершенно не владела ситуацией и не понимала, что происходит, насколько это опасно, кто контролирует происходящее и кто в этой ситуации друг, а кто – враг. Сейчас, пожалуй, именно я оказалась в положении жертвы, именно мне требовалась помощь профессионала.
Какого черта? Если это чья-то дурная шутка, то я прекращу ее сейчас же, даже если мне и придется рискнуть. Я воспользовалась тем, что Костя хлопотал возле Ленки, отбросила крючок и вышла в темноту зимнего вечера. Нет лыж? Пойду по сугробам. Над селом ночью всегда мерцает бледное пятно света, так что увижу я его очень скоро. Стреляю метко, патронов у меня хватит на всех, так что, если меня задумают удержать, пусть пеняют на себя. Сколько у нас врагов? Пятеро? А патронов в обойме? Восемь? Великолепная арифметика. В мою пользу. И раз не получается расплести этот узел с помощью логики, будем рубить сплеча.
Наст на снегу стал заметно плотнее, чем вчера, и проваливалась я не на каждом шаге, а через один, поэтому медленно, но продвигалась к лесу. Небо было чистое, и хотя чернота уже окутала лес, но луна только недавно пошла на убыль и светила ярко, снег же с готовностью отражал свет и насколько мог усиливал его. Тени из-за кустов вынырнули неожиданно, но я была к этому готова. Гораздо хуже было, если бы никто так и не показался. Мои враги не лес и зимняя ночь, а те, кто прячется за этой темнотой и холодом.
Их было трое, три красивых сильных зверя, и на мгновение мне стало их жалко убивать. Но выбора не было. Волки тихо и уверенно скользили прямо на меня. Я прицелилась и выстрелила. Сухой щелчок прозвучал оглушительно в тишине ночи, но это не был звук выстрела, это был звук осечки. Я нажимала и нажимала на спусковой крючок, хотя сразу поняла, что меня подставили, как последнюю дурочку. Неужели все-таки Костя успел опустошить обойму, пока я спала? И что теперь будет с глупой, доверчивой Ленкой? И как ему удалось подчинить себе волков? И какую роль играют во всем этом маленькие человечки? Неужели я так и не узнаю этого?
Как всегда в минуту опасности, я разозлилась и заорала, сама толком не понимая, что говорю:
– А ну, сидеть, суки задрипанные! Сидеть, говорю вам!
«Задрипанные суки» немного подумали и послушно уселись на снег.
– А теперь пошли вон отсюда, пока я вам хвосты не повыдергивала! Пошли вон! – зарычала я на пределе своих голосовых связок.
Звери поднялись, развернулись ко мне хвостами и медленно стали удаляться.
Пока я соображала, что, собственно, это значит, ближайшее дерево зашевелилось, и из-за него вышел громадный бурый зверь. Он шел на меня молча, подняв лапы, и молчание это было страшнее, чем самый грозный рык. Я отступила, постаралась, насколько это было возможно, натоптать вокруг себя снег и, когда чудовище было от меня в трех шагах, подпрыгнула и ударила его ногой. Позиция моя была неустойчивая, в челюсть я ему попала, но и сама потеряла равновесие, упала и ударилась головой о пенек, скрытый в снегу. Прежде чем я потеряла сознание, я успела услышать, как медведь зло выругался:
– Дура! Больно же!
Ленка, как всегда, ревела в три ручья, Костя суетился у печки, пытаясь вскипятить воду, Сергей в костюме медведя без верхней части, раздобытом, скорее всего, в сельском клубе, осторожно двигал туда-сюда нижней челюстью, а по дому суетились два гномика: старик с белой бородой и немолодая тетка.
– Надо было предупреждать, – причитала Ленка, – мы договаривались, что вы ее только немного разыграете, и это будет весело. А какое уж тут веселье? Если она умрет?
– Никто не умрет, – отозвался Костя, – кроме Сереги. Это еще хорошо, что мне патроны удалось вынуть, а то не только ему, но и живности кранты бы пришли. А для твоей подруги говорящие зайчики и снегири с гроздьями рябины в клювиках были бы неинтересны, так что без претензий.
Тут гномиха заметила, что я открыла глаза, и сокрушенно произнесла:
– Вы уж не обижайтесь, девушка. Эти лоботрясы не говорили нам, что собираются делать, просто попросили уступить заимку и пару раз нарисоваться с нашими волчками. Сереге вы челюсть свернули, а Косте я сама сверну, когда вас домой доставим. Надо же, нас, порядочных людей, извергами такими выставлять!
Костя и Сергей оказались друзьями детства Ленки. Родились они в семье цирковых лилипутов, и родились вполне нормальными, здоровыми ребятами. Еще когда циркачи были в хорошей спортивной форме, муж заочно учился в Московском лесном институте и к выходу на пенсию, а она у циркачей приходит рано, окончил факультет лесного хозяйства. Уже в цирке они хлебнули столько повышенного людского внимания, что мечтали о тишине и безлюдии леса. Постоянно жили в селе, а изба, на которую мы набрели, была их летней резиденцией и дачей. Глупая Ленка, обиженная на меня за то, что я проработала всю новогоднюю ночь, попросила друзей устроить для меня розыгрыш, но в чем он будет состоять и как закончится, не знала. Сама она должна была только вывести меня к избушке и подыгрывать братьям. Ну, ничего, я еще разберусь с этой интриганкой, со злостью решила я, и с этими… клоунами.
«Эти клоуны» во главе с подругой стояли возле лилипутской кроватки, в которую им удалось меня втиснуть, и с мольбой смотрели мне в глаза.
– А волки? – спросила я.
– Волки настоящие, но ручные. Их мать два года назад застрелили, вот мы их и воспитали, – улыбнулась карлица, и веселые морщинки разбежались из уголков ее глаз.
Наталья Солнцева
Браслет скифской царевны
Старый год умирает. Он отцвел, отыграл, спел свою песню, и теперь ему остается только уйти. О нем почти не вспоминают. Все предвкушают наступление Нового года, готовят праздничную встречу, полную нарядных елок, искрящегося снега, огней, шампанского, музыки, веселья, надежд и счастливых пожеланий.
Но старый год еще не сказал последнего слова. Он приберегает его до самого конца, до «мига вечности», когда куранты пробьют полночь, когда старое умрет, а новое родится. Прежде чем это произойдет, жизнь и смерть сольются в любовном экстазе – и неизвестно, кто выйдет победителем. В полночь так легко все перепутать.
Странные мысли одолевали Олега Бердянина, бывшего завзятого искателя кладов, а ныне обыкновенного продавца в магазине бытовой техники. Предпраздничная суета, блеск елочных украшений, бегающие огни на улицах возбуждали его напряженные нервы, вызывали головную боль.
Сеть магазинов принадлежала его отцу, состоятельному бизнесмену Трофиму Бердянину.
– Иди администратором для начала, – уговаривал Олега отец. – Потом директором тебя поставлю. Возьмешься за ум наконец.
Тот отнекивался, как мог:
– Дело нужно узнавать изнутри, с самых низов. Начинать, так с продавца.
– Ты же торговый институт закончил, – недоумевал Трофим Иванович. – Зачем тебе продавцом работать?
Олег заупрямился, и родитель уступил. Не стоит давить на парня, он не окреп еще – только пара месяцев, как таблетки глотать перестал. Однако не бывает худа без добра! Если бы не несчастный случай в Крыму, так бы и продолжал сын бродяжничать, с рюкзаком на спине по степям топать да по горам лазать. Ради дурацких поисков каких-то сокровищ Олег на третьем курсе чуть не бросил учебу, да родители не позволили: настояли, чтобы перевелся на заочное и получил-таки диплом.
Как только сходил снег, их единственное чадо с группой таких же одержимых кладоискателей отправлялось в многодневный поход по разным «историческим» местам: то остатки городского вала где-то на Смоленщине откапывать, то подмосковные пещеры исследовать, то старый скит в лесу по бревнышку разбирать. А вдруг отшельники с собой старинную утварь прихватили да где-нибудь спрятали?
В комнате будущего наследника бердянинского капитала – не баснословного, но вполне солидного – лежали потрепанные карты, ветхие от времени книги и всякая всячина, которую домработница периодически порывалась отнести на помойку: бронзовые ручки, наконечники стрел, глиняные черепки, ржавые железки, стекляшки, темные куски дерева и даже камни, якобы из подземных гробниц.
– Это болезнь, – твердила мать, роняя слезы. – Перерастет, одумается. Поймет, что у нас денег и так достаточно. Я виновата! Возила его к деду в Керчь, тот и отравил ребенка своими байками. Боспорское царство, Пантикапей, Херсонес, скифские могильники, античные храмы. Мальчик с детства заразился дедовой страстью к древностям!
– Разве дело в деньгах? – возмущался Олег. – Ничего вы не понимаете! Это же вещи, к которым прикасались люди, жившие тысячи лет назад! Они дышат тайной!
– Какая там тайна? Ну, жили, воевали, торговали, молились… и умирали. Все то же, что и сейчас. Ты уже вышел из юного возраста, сынок. Пора настоящим делом заниматься!
Но «заниматься делом» Олег не спешил. Ездил на Керченский полуостров, жил в доме покойного деда, познакомился с местными «черными археологами», которые за определенную плату водили его по заветным местам и делились информацией. Пока не попал в больницу с черепно-мозговой травмой. Хорошо, что жив остался!
Отправились они вдвоем с товарищем на холм, где раньше велась добыча камня, разбили неподалеку палатку и ходили вокруг да около, ища лаз, ведущий внутрь холма. Не обнаружив такового, принялись копать. Было это в начале лета, зарядили дожди, но молодые люди, увлеченные поисками, продолжали рыть… Пока намокшая толща земли вперемешку с камнями не обрушилась на них. Товарищ отделался легким испугом, синяками и ссадинами. Придя в себя, он выбрался из-под завала весь в грязи и в крови, с трудом вытащил Олега. Тому повезло меньше: большой камень угодил в голову, и он пролежал без сознания несколько часов в палатке, пока товарищ не привел людей из близлежащего селения.
– Ну, где твой покойничек? – лениво осведомились подвыпившие мужики.
– Может, он жив еще! – уговаривал их перепуганный парень. – Кладите на брезент, несите! Осторожно надо!
– Какой жив? Синий уже, и пульса нет, – заявил один из «спасателей», опустившись на корточки и щупая грязное запястье Олега. – Не дышит.
– Как не дышит? Дышал вроде… Или не дышал? Я не проверил… сразу за помощью побежал. Торопился очень! – Товарищ сел прямо на мокрую землю, обхватил голову руками и застонал: – Что же теперь будет?
– Дышит, кажись… – пробормотал мужик, который сидел на корточках. – Давай брезент!
Всю дорогу до сельского медпункта лил дождь. Мужики вымокли до нитки и устали ругаться. Ноги разъезжались в жидкой грязи, скользили. Тело Олега казалось неимоверно тяжелым, безжизненным.
В медпункте фельдшер оказал пострадавшему первую помощь и отправил по раскисшей дороге в больницу. Только там товарищ Олега вспомнил про мобильный телефон. Можно же было позвонить! Но трубка оказалась разбитой.
Через неделю Олега увезли в Москву на дополнительное обследование, сделали томографию. К счастью, обошлось без хирургического вмешательства. Мать от переживаний слегла, и ухаживала за ним его девушка Инна. В августе Олега перевели в отделение реабилитации, а осенью выписали. Голова болела страшно, но лечащий врач успокоил: «Остаточное явление. Постепенно это пройдет. Я назначу таблетки».
Олег медленно возвращался к нормальной жизни, чего нельзя было сказать о его памяти. Он забыл, как искали лаз, не помнил, как произошел обвал, в его сознании всплывали лишь смутные отрывочные эпизоды: холм… палатка… котелок на костре… дождь… грязь… камни… мокрая земля… темнота…
После работы отец присылал за ним машину с водителем – Олег попробовал было сам сесть за руль, но почувствовал себя плохо и не рискнул ехать по запруженным транспортом городским улицам. По дороге они забирали Инну из института. Молодые люди прогуливались по парку или ужинали в кафе, а водитель терпеливо ждал, чтобы развезти их по домам. Вечером на Олега страшно было смотреть – под глазами синяки, бледный, в испарине от подступающего приступа головной боли. Мать сразу укладывала его в постель, несла лекарство. Врач не обманул – день ото дня Олегу легчало, он все реже принимал таблетки и вскоре совсем от них отказался.
– Жениться тебе пора, – советовал отец. – Вон хоть на Инне. Пригожая, воспитанная, ласковая, любит тебя без памяти!
– То-то и оно, что без памяти…
– Девочка из хорошей семьи. Учится в медицинском, свой доктор будет.
– Без памяти – не хочу…
Отец сделал вид, что ответ Олега ничуть его не удивляет. После больницы мальчик сам не свой, говорит невпопад, думает непонятно о чем. Да и как не думать? С памятью у него действительно не все ладно. Трофим Иванович поговорил с врачом тет-а-тет, попросил быть предельно откровенным. Доктор уверял, что оснований для беспокойства нет:
– Такое бывает. Потеря памяти у вашего сына касается небольшого промежутка времени, непосредственно связанного с травмой. Это защитная реакция на страх и боль – сознание как бы изолирует тяжелый инцидент, чтобы к нему не было доступа. Потом память может восстановиться.
– А если прибегнуть к помощи гипноза?
– Зачем? Я против гипнотического воздействия, – решительно заявил врач. – Это подавляет волю пациента. Воспоминания должны вернуться естественным путем. Какая-нибудь деталь или похожие обстоятельства могут этому поспособствовать.
– Нет уж! Не дай бог…
Олег выздоравливал. Он повеселел, поправился, перестал подолгу лежать на диване, уставившись в потолок. Голова побаливала, но не так сильно. Он уже сидел за компьютером, начал переписываться с кладоискателями, интересоваться находками других.
– Опять за свое взялся, – шептала Трофиму Ивановичу жена. – Боюсь я за него!
– Женить надо сына, тогда дурь быстро из мозгов выветрится. Молодая баба в постели куда приятнее, чем рюкзак на плечах.
– Я бы с удовольствием! Чем Инна не невеста? Покладистая, неизбалованная. Только Олежек о свадьбе не заикается. И вообще, у них отношения какие-то дружеские. Без страсти, без трепета любовного.
– А мы с тобой как женились? Про любовь-то нас никто не спрашивал. Познакомили, сосватали. Ты мне приглянулась. Скромная, молчаливая, да и грудь у тебя была – глаз не отведешь.
– Тише ты! – смущалась жена. – А грудь у меня и сейчас ничего…
Трофим Иванович обнял ее, поцеловал в вырез кружевной сорочки.
– Мне кажется, я тебя в первую брачную ночь полюбил – раз и навсегда. Я ведь не изменял тебе, даже в молодости.
– Ладно, не ври!
Бердянины засыпали, счастливые, как бывают счастливы люди, довольные собой и жизнью. Если Трофим Иванович и лукавил насчет нерушимой верности законной супруге, то самую малость. Были грешки, но такие мимолетные и незначительные, что о них и вспоминать не стоило. Жена ни разу не пожалела, что когда-то выбрала молодого и робкого служащего Сбербанка. Робость его касалась только женщин и ни в коей мере – работы. Она жила с Бердяниным, как за каменной стеной, ни о чем не тужила. Грехи же господь велел прощать для облегчения души.
Когда отец вновь заговорил с Олегом о женитьбе, то получил резкий отказ.
– Оставь, папа! Мне бы с собой разобраться! С головой у меня что-то творится – хочу вспомнить и не могу. Знаешь, какие у меня мысли?
– Тебе не нравится Инна? – пожал плечами Трофим Иванович. – Найдем другую.
– При чем тут Инна?
Олег хотел кое-что добавить, но замолчал, вздохнул и махнул рукой. Отцу лучше не знать.
– После Нового года поговорим, – строго произнес Бердянин-старший. – Ты где праздновать собираешься? С нами или с молодежью в ночном клубе?
– Я, наверное, в Керчь поеду…
– Не пущу! – встала на дыбы мать. – Что там делать зимой в дедовой мазанке? Не хватало только воспаление легких подхватить! Там же никаких удобств, печку топить надо, мыться в тазике.
Насчет «мазанки» она, конечно, сгущала краски. В прошлом году Трофим Иванович выделил деньги на ремонт старого дома – под руководством Олега строительная бригада поменяла крышу, окна и двери, перестелила полы, привела в порядок дымоход и провела воду, так что условия для проживания стали вполне приличными. Красная черепица, белые, увитые виноградом стены, высокий светлый забор, закрытый со всех сторон уютный дворик делали дом типично южным, крымским – располагающим к лени и отдыху. До моря было далеко, но ветер с залива приносил его запах – солоноватый, с привкусом йода.
Олег нашел спасительный аргумент.
– Я возьму с собой Инну, – заявил он. – Мы проводим старый год и встретим новый вместе. Я хочу, чтобы моя болезнь осталась в прошлом, ушла с последними мгновениями перед полуночью… туда же, откуда пришла.
Трофим Иванович вспомнил слова врача и неожиданно встал на сторону сына. Вдруг похожие обстоятельства пробудят уснувшую часть его памяти, вернут ясность и покой душе? Сам керченский воздух, корявый орех у забора, посаженный руками деда, зимняя степь, камни, развалины античного Пантикапея… Все это может оказаться тем ключиком, который откроет «черный ящик» в сознании Олега. Очень кстати, что девушка будет рядом – накрывать праздничный стол, смеяться, смотреть в глаза, манить своей красотой и молодостью. Ночи, проведенные в старом доме под свист норд-веста и треск дров в печи, сблизят их, подтолкнут к тому, чем из века в век занимаются мужчина и женщина, оставаясь наедине. Природа возьмет свое, как ни крути…
– Пусть едут, – положил конец причитаниям жены господин Бердянин. – Морской воздух Олежке на пользу. Может, с Инночкой у них слюбится-сладится. Дело молодое! Поженим их и вздохнем с облегчением.
Вечером, лежа на широкой кровати с изголовьем, инкрустированным розовым деревом, госпожа Бердянина – дочь керченского учителя истории, приехавшая когда-то в столицу поступать в педагогический институт, – вспоминала свое детство. Ей ведь тоже отец рассказывал на ночь необыкновенные сказки: про царя Митридата, золотую маску, найденную в некрополе Пантикапея, курганы, полные сокровищ, и скифскую царевну Томирис.
…Была она тонка, изящна и прелестна, как дикий степной цветок, – с маленькими алыми губами, нежной кожей и шелковистыми волосами, черными, как вороново крыло. Ее родила царю скифов роскошная и своенравная гречанка, которую он силой взял в жены. Томирис стала его любимицей. Девушку холили и лелеяли, наряжали в драгоценные ткани и украшения, привезенные из заморских городов. Когда она шла, ее сопровождал мелодичный звон бесчисленных золотых бляшек, нашитых на одежду и вплетенных в волосы. На голове царевна носила остроконечную шапочку, на шее – блестящие ожерелья, на руках – браслеты, на ногах – мягкие сапожки из искусно выделанной кожи. Но все украшения затмевала ее дивная, пленительная красота.
Царь подыскивал дочери достойного жениха. Одного за другим отвергал он претендентов на руку и сердце Томирис. Девушка удалась внешностью и характером в мать, а властной надменностью – в отца. Ее белое, как луна, личико кривилось в презрительной гримасе при виде мужчин, которых прочили ей в мужья. Она понимала, что рано или поздно ей придется сделать выбор, но оттягивала этот момент всеми возможными способами.
Мать-гречанка внушила ей мысль, что быть женой варвара, грубого и невежественного скифа, – незавидная доля.
– А если его убьют в бою или он умрет от тяжелой болезни, тебя задушат и положат в его могилу. Ни молодость, ни красота, ни принадлежность к знатному роду не спасут тебя от неминуемой смерти, – нашептывала мать.
И Томирис содрогалась от ужаса, представляя, какая участь ее ждет. По щекам катились прозрачные слезинки, когда она смотрелась в бронзовое зеркало с ручкой, покрытой золотой фольгой. Ее томили неясные предчувствия, сердце замирало от предвкушения любви, которой она еще не познала. Неужели ей суждено умереть молодой? Скифы воинственны и заносчивы, они проводят жизнь в седле, с луком за спиной и акинаком на поясе. Погибнуть в бою – честь для воина. А что будет с его женой, никого не волнует…
С тоской следила царевна за полетом птиц в необъятном синем небе, завидовала ветру, свободно веющему над выжженной солнцем степью. Ах, как бы ей хотелось стать этим ветром – вольным и быстрым, непокорным, летящим, куда ему вздумается!
– Что мне делать? – спрашивала она у матери. – Как быть?
Однажды в тихую летнюю ночь печальная гречанка вывела дочь из шатра и показала ей извилистую туманность Млечного Пути.
– Только эта дорога уведет тебя отсюда. Как и когда – не знаю. Скоро…