Королева Таврики Девиль Александра

Прихрамывая, навстречу новым посетителям вышел пожилой, но еще довольно крепкий человек с седеющей курчавой бородой. Нетрудно было догадаться, что это и есть хозяин таверны Кривой Гуччо: повязка на глазу и серьга в ухе свидетельствовали о его пиратском прошлом. Он радушно поприветствовал Бартоло, а на Донато бросил быстрый и цепкий взгляд.

— Это мой новый знакомец Донато Латино, он недавно прибыл из Генуи, — сообщил Бартоло. — Хочет наниматься на военную службу, но пока колеблется, раздумывает. Вот, едет к моему отцу, чтобы поспрашивать о своей судьбе.

— О, так он слушает прорицателей вроде Симоне? — усмехнулся Гуччо. — Доверчивый малый.

— Я бы не назвал его доверчивым, — покачал головой Бартоло. — Я знаком с ним больше недели, но пока ничего о нем не знаю. Донато из тех, о которых говорят: «себе на уме». Он бы, наверное, не пошел на военную службу, если бы у него были деньги. Ведь так, Донато?

Римлянин неопределенно улыбнулся и пожал плечами.

— Но, надеюсь, у него все же хватит денег заплатить за обед? — прищурив единственный глаз, спросил Гуччо.

— Не беспокойся, я пока не нищий, — небрежно бросил Донато и сел на скамью у ближайшего стола. — Я бы даже имел неплохое состояние, если бы однажды меня не ограбили. Но сейчас не об этом речь. Бартоло уверял, что здесь нам дадут отличного вина и хорошо накормят. Это так?

— А ты, видно, гордый малый, — заметил Гуччо и, кивнув служанке, велел принести новым посетителям вино и еду.

Тут же Донато заметил в таверне некоторое странное оживление. Трое мужчин, сидевших за столом в углу, подошли к Бартоло и, хлопая его по плечу, принялись о чем-то бойко рассказывать на каком-то смешанном наречии, так что Донато не сразу уловил смысл. Римлянин уже понял, что, живя в Кафе, надо привыкать к многообразию населявших ее племен и бытовавших в ней языков, а потому старался, напрягая слух и память, разбираться в местных говорах. Скоро он догадался, что завсегдатаи таверны приглашают Бартоло выпить с ними и поиграть в кости. Но Бартоло заявил, что не может перейти за их стол и оставить своего нового приятеля в одиночестве.

— Так пусть и этот приятель присоединится к нашей компании, — заявил один из приглашавших, невысокий рыжеватый крепыш средних лет.

Донато успел внимательно рассмотреть троих завсегдатаев, и что-то в них ему определенно не понравилось: то ли бегающие взгляды и суетливые движения, то ли подчеркнутая приветливость, за которой угадывалась скрытая насмешка.

— Спасибо за приглашение, но мы с Бартоло спешим, нам надо пораньше добраться до места, — заявил Донато миролюбивым тоном. — В другой раз. Может, на обратном пути.

— Да, Гуччо правильно подметил: твой знакомец гордый, — сказал крепыш, обращаясь к Бартоло. — А почему такая спешка? Симоне ведь никуда не исчезнет, даже если вы ночью к нему доберетесь.

— Ну, погодите, — отмахнулся от приглашения Бартоло, наливая вина себе и Донато. — Мы только с дороги, дайте нам время выпить и поесть, а потом подумаем.

Трое приятелей вернулись за свой стол, и Донато заметил, какими быстрыми взглядами они обменялись между собой. Нетрудно было догадаться, что это опытные игроки, и сейчас, за неимением лучшей добычи, они решили выудить деньги у хвастливого вояки Бартоло. Донато хотелось этому помешать, но скоро он убедился, что увести подвыпившего Бартоло из харчевни будет нелегко. Вино ударило в голову кафинскому задире, а трое приятелей-игроков еще добавили ему из своей фляги, и он переместился за их стол, где уже были раскиданы игральные кости.

Наблюдая со стороны, Донато понимал все уловки хитрецов, которые проявлялись одинаково как в замке знатного синьора, так и в захолустной корчме: вначале простаку дают выиграть, поздравляют с удачей, потом потихоньку возвращают выигрыш назад и, наконец, двумя-тремя ловкими ходами наносят бедняге сокрушительный урон, обирая его до нитки.

Скоро Бартоло, проиграв имевшиеся у него деньги, обратился за помощью к Донато. Римлянин подошел к столу игроков и, взяв своего незадачливого спутника за плечо, внушительным голосом сказал:

— У меня нет денег, а если бы и были, я бы тебе их не занял для верного проигрыша. Пойдем отсюда.

— Нет, погоди, я должен отыграться! — упрямо заявил Бартоло и повернулся к хозяину таверны: — Гуччо, займи-ка немного денег! Я чувствую, что сегодня мне повезет в игре.

— Нет, если я тебе займу, то ты не скоро отдашь мне этот долг, — усмехнулся трактирщик. — А я денег на ветер не бросаю.

— Ну что ты их просишь, Бартоло, если приехал сюда на коне? — воскликнул один из игроков. — Вместо денег поставь коня!

Задира уже готов был согласиться на это предложение, но тут вмешался Донато:

— Ну уж нет, Бартоло, коня я тебе поставить не позволю! Конь тебе нужен самому, чтобы доехать до отца! И не надейся на удачу, в эти кости ты никогда не выиграешь.

Тут вскочил рыжеватый крепыш, который, очевидно, был главным среди игроков, и, свирепо вращая глазами, закричал:

— Ты хочешь сказать, чужак, что мы играем шулерскими костями? Убирайся отсюда, пока цел, и не мешай нам играть с нашим приятелем Бартоло!

Римлянин спокойно отнесся к словесным угрозам, но, когда крепыш замахнулся на него кулаком, Донато перехватил его руку повыше запястья и с силой вывернул, так что игрок, вскрикнув, отлетел назад и схватился другой рукой за край стола, при этом рассыпав кости на пол. Тут же два его товарища вскочили с мест и кинулись на Донато, который, чуть отступив, взялся за рукоять меча. Игроки тоже схватились за кинжалы, но, не решаясь напасть, только примерялись к противнику. Другие посетители харчевни сбились в кучу, с любопытством наблюдая за спором, который мог перейти в большую драку.

Стычку предотвратил Гуччо, бросившись между спорщиками. Старому пирату совсем не хотелось, чтобы его харчевня имела дурную славу, и он, замахав руками на игроков, приказал им:

— А ну-ка на место, разбойники, или я вас больше не пущу на порог! Ишь чего задумали: нападать на приезжего благородного синьора! Этак вы всех путников отпугнете от «Морского дракона»!

— Пусть не мешает нам играть с приятелем, — угрюмо проворчал крепыш, потирая ушибленную руку.

Игроки, на которых хозяин таверны, видимо, имел немалое влияние, вернулись на место, но посматривали в сторону Донато с явной неприязнью.

— И не вздумайте также нападать на этого синьора исподтишка, — предостерег их Гуччо. — Ведь по тебе, Чоре, и по тебе, Орсо, давно уже виселица плачет, и скажите спасибо, что я вам еще даю приют.

Бартоло, вскочив со скамьи, смотрел на участников спора настороженным взглядом и, казалось, не знал, на что решиться. Донато шагнул к нему и, глядя в растерянные, бегающие глаза своего попутчика, приглушенным голосом сказал:

— Ты же хочешь разбогатеть на войне, рискуя жизнью. А зачем? Чтобы потом эти деньги, добытые собственной кровью, так же глупо проиграть и остаться нищим бродягой?

Слова Донато и пристальный взгляд, который он устремил на собеседника, видимо, возымели действие, и Бартоло, чуть пошатываясь, отошел от стола игроков.

— Выпей воды! — Донато протянул ему кувшин. — А еще лучше — плесни водой себе на голову.

Бартоло крупными глотками, обливаясь, напился, а остатком воды смочил себе лицо. Посетители харчевни смотрели на него с удивлением, а Кривой Гуччо даже присвистнул:

— Эге, видно, этот приезжий синьор имеет магическую силу во взгляде, если сумел отрезвить нашего задиру. Не иначе как в Италии он был кондотьером и привык приказывать солдатам.

— Пойдем, Бартоло, — поторопил Донато своего спутника и, расплатившись с трактирщиком, сказал на прощание: — Наверное, ты был неплохим мореходом, Гуччо, и не допускал бунта на своем корабле.

По бородатому лицу трактирщика скользнула улыбка, и было видно, что он оценил сдержанную похвалу необычного посетителя.

Не давая Бартоло опомниться и передумать, Донато потащил его к выходу.

Но сразу же за дверью харчевни путники едва не столкнулись с молодым парнем, по виду генуэзцем, который, взглянув на Донато, удивленно и радостно воскликнул:

— Донато Латино, ты ли это? Вот так неожиданность!

Но римлянин, казалось, вовсе не был рад этой встрече, хотя и не подал вида, даже изобразил улыбку на лице и не замедлил с ответом:

— Доброго здоровья тебе, Нефри. Давно ты из Генуи?

— Да уж больше месяца живу в Солдайе. А ты здесь какими судьбами? Странно, что мы до сих пор не встретились.

— А я остановился не в Солдайе, а в Кафе.

— И что ты делаешь? Торгуешь? Ты в доле с братьями Одерико? А на чьем корабле ты сюда прибыл? Наверное, рыжего Тартальи? Ты уже уходишь из таверны? Нет, задержись, давай выпьем за нашу встречу!

Но Донато, жестом остановив словоохотливого генуэзца, покачал головой:

— Послушай, Нефри, мы с Бартоло не можем задерживаться, нам надо спешить. Не обессудь, но выпьем за встречу в другой раз.

Но генуэзец, хватая своего знакомца за рукав, продолжал спрашивать:

— А что за странная история произошла у тебя с этими хитрецами Одерико? Ты женился на их сестре Чечилии или не успел?

— Нефри, я очень тороплюсь, поговорим позже, — быстро сказал Донато и, отстранившись от собеседника, потащил Бартоло за собой к навесу, где были привязаны лошади.

— Но где я тебя увижу? — крикнул ему вслед озадаченный Нефри.

— Я найду тебя в Солдайе или ты меня в Кафе! — оглянувшись, на ходу ответил Донато.

— В Солдайе я остановился в доме купца Чино ди Беноццо! — поспешил сообщить генуэзец.

— Я найду тебя, Нефри! — откликнулся Донато, вскочив на коня. — Будь здоров!

Бартоло, хотя остатки хмеля еще не выветрились из его головы, все же заметил, как римлянин, оборвав разговор со своим генуэзским знакомцем, поспешил удалиться от харчевни.

— Что ты так отшатнулся от этого приятеля? — спросил он с удивлением. — Мог бы и выпить с ним за встречу.

— Выпить? Нет, нам с тобой нельзя было возвращаться в эту харчевню, там снова могла начаться опасная игра.

— А мне показалось, что ты боишься каких-то разговоров с этим Нефри. — Бартоло, прищурившись, погрозил пальцем. — Что там он у тебя спрашивал насчет женитьбы, а? Признавайся! Ты хотел жениться, а тебе не дали? Или, наоборот, сбежал от невесты?

— Ни то, ни другое, Нефри все напутал, — ответил Донато и, слегка пришпорив коня, вырвался вперед. — Скорее, приятель, что ты тащишься, как улитка? Мы и так задержались в таверне по твоей милости.

— Зачем слишком торопиться, лучше побережем коней.

— Побережем коней? — рассмеялся Донато. — А ты думал о своем коне, когда чуть его не проиграл?

— Ладно, не попрекай. Я и сам знаю, что слишком азартен, а хитрецы этим пользуются. А вот ты, наверное, по натуре не игрок?

— О, я был подвержен этой страсти не меньше тебя. Но не стал бы играть со столь явными жуликами, как в «Морском драконе». А еще знаю по собственному опыту, что нельзя садиться за игру в подпитии, особенно когда соперники наливают тебе из своей фляги. Я сам из-за этого пострадал, так что потом пришлось менять всю свою жизнь… Но теперь я чую шулеров издалека и никогда не попаду к ним на крючок.

— Прошу тебя, Донато, не говори моему старику, что я играл в кости, он очень этого не любит. А еще спасибо, что заплатил за мой обед, я-то остался без единой монеты. Кстати, ты ведь все равно собрался как-то благодарить моего отца за его ворожбу, так не ссудишь ли мне часть этих денег? Отец не будет возражать, мы же с ним одна семья.

— Нет уж, деньги я отдам только ему в руки, и никому другому. А то ведь может случиться, что наша с тобой дорога окажется бесконечной.

— Даю тебе слово, что меня больше никто не задержит и очень скоро мы будем на месте. До Отуз всего-то часа два пути, а дом отца там недалеко.

Однако, вопреки уверениям Бартоло, добраться до темноты путникам не удалось. Скоро золотисто-розовая полоса заката догорела за вершинами гор и на фиолетовом небе все ярче стало проступать полукружие луны и звездная россыпь. Донато невольно залюбовался знакомыми рисунками созвездий, которые и здесь, над далеким краем земли, были такими же, как над его родным Вечным городом.

После теплого дня ночной ветерок повеял прохладой, и Бартоло, поеживаясь, окончательно протрезвел.

— Пустынно тут сегодня, — заметил он и беспокойно огляделся по сторонам. — Ну, ничего, до отцовского жилища уже рукой подать.

Донато тоже ощутил безотчетную тревогу. Он слышал, что в этих местах татары-людоловы могут охотиться за пленниками даже днем, а уж ночью…

В ночной тишине слышался отдаленный шум прибоя, крики чаек. «А впрочем, чего мне бояться? — подумал римлянин с внезапным спокойствием. — Я ведь бежал сюда за свободой и в рабство никому живым не дамся. Так что хуже смерти со мной ничего не случится, а ее все равно никому не миновать». Скоро темнота перестала казаться Донато зловещей, а ночные звуки — тревожными.

— Твой отец живет здесь совсем один? — спросил он, чтобы нарушить молчание. — У него даже нет женщины, чтобы готовила еду?

— Нет, он полный отшельник. После смерти матери он не терпит возле себя никаких женщин.

— Да, я слышал его печальную историю от аптекаря Эрмирио.

— Мы с отцом разные, я бы так жить не смог. Но, впрочем, хоть мой старик и отшельник, а в его хижину иногда заглядывают люди даже очень знатные, потому что никто в Кафе не умеет так лечить раны и останавливать кровь, как он. А еще он может находить травы, которые считаются волшебными. — Бартоло помолчал, вглядываясь в темноту, и со вздохом облегчения сообщил: — Ну, вот мы и приехали.

В призрачном ночном свете обрисовались очертания маленького домика, прилепившегося среди лесистых холмов. Когда всадники подъехали к одинокому жилищу, в одном из его окон загорелся свет и скоро на пороге дома появился человек с фонарем в руке. Спешившись, Бартоло подбежал к нему с восклицанием:

— Отец, это я! Не ожидал?

— Я всегда жду своих сыновей! — в глуховатом голосе отшельника слышалась радость. Он обнял Бартоло и тут же спросил: — Томазо с тобой?

— Нет, он остался в городе помогать мессеру[21] Фантоне.

Из дорожного разговора с Бартоло Донато знал, что мессер Фантоне, дальний родственник братьев со стороны матери, был судейским чиновником в Кафе и иногда давал исполнительному Томазо мелкие поручения.

Донато, спешившись, неторопливо приблизился к отцу и сыну.

— Это мой новый приятель Донато Латино, — представил его Бартоло. — Он недавно приехал из Генуи и хочет с тобой познакомиться.

— Со мной? — удивился Симоне, присматриваясь к приезжему. — Что ж, добро пожаловать, синьор, в мое жилище, хотя, право, не знаю, чем вас могла заинтересовать моя скромная особа.

— Доброго здоровья вам, синьор, — слегка поклонился Донато. — Я наслышан о вашем пророческом даре.

— Ну, обо мне говорят много лишнего, — усмехнулся Симоне, жестом приглашая гостя войти.

Таинственный отшельник был среднего роста, худощав и слегка сутул. От матери-мавританки он унаследовал смуглую кожу и курчавые черные волосы, которые уже обильно припорошила седина. При свете фонаря Донато разглядел лицо Симоне, в котором не было бы ничего особенного, если бы не острый, пронзительный взгляд больших темных глаз. Казалось, его глаза видят человека насквозь, и это в первую минуту смутило Донато, не желавшего рассказывать правду о себе даже прорицателю.

Симоне разжег очаг, повесил над ним котелок с водой и повернулся к гостям:

— Сейчас напою вас целебным отваром и что-нибудь соберу поесть.

— Мы не голодны, обедали в харчевне Кривого Гуччо, — сказал Донато.

— А я уже успел проголодаться и съел бы лепешек с сыром, — заявил Бартоло. — У отца вкусный овечий сыр, он сам его делает. Попробуй, Донато, не пожалеешь. А еще у него всегда есть славное вино, это куда вкусней целебного отвара.

— Бартоло прав, надо поесть после дальней дороги, — заметил Симоне. — А все разговоры о цели вашего приезда мы отложим до утра. Кстати, вино в Отузах и Козио и вправду неплохое, так как здесь почвы особые и хорошо прогреваются. Я покупаю его у знакомого виноградаря в Козио — это генуэзское поселение между Кафой и Солдайей.

Донато не стал возражать, с удовольствием подкрепившись и сыром, и вином, которое показалось ему ничуть не хуже итальянских вин. А после медового отвара усталых путников стало клонить ко сну. Растянувшись на соломенном тюфяке в углу, Донато уснул мгновенно и так крепко, что даже не помнил сновидений.

Утром, когда он открыл глаза, у него было ощущение, что лег всего лишь минуту назад. Между тем в окно скромного жилища, куда путники прибыли при свете звезд, уже пробивались яркие лучи дневного светила.

Донато, не приученный своей спартанской жизнью долго спать по утрам, тут же вскочил на ноги. Бартоло похрапывал на тюфяке в другом углу, а Симоне в доме не было. Обнаружив возле двери чан с водой и ковш над ним, Донато напился и, плеснув воды себе в ладонь, освежил лицо.

Снаружи слышался стук топора. Римлянин вышел из дома, осмотрелся. Жилище отшельника было окружено неким подобием двора с частоколом. Внутри частокола находилась маленькая овчарня, навес со стойлами для лошадей и сарай, возле которого Симоне рубил дрова. Увидев гостя, хозяин кивнул ему и, отложив топор, спросил:

— Как спалось на новом месте, синьор римлянин?

— Откуда вы знаете, что я римлянин? — удивился Донато. — Бартоло успел рассказать?

— Я сам догадался. Симоне Камби не такой уж дикий отшельник, как может показаться. Господь наделил меня наблюдательностью. По твоему выговору я понял, что ты не генуэзец. А перстень у тебя на руке — со старинным римским гербом.

— Да… — Донато невольно опустил глаза и повернул кольцо на пальце левой руки. — Это фамильный перстень семьи Латино, потому я и ношу его, хотя вообще-то не люблю украшений, считаю их женским делом.

— А еще я понял, что ты приехал ко мне отнюдь не из праздного любопытства, а что-то серьезное и тайное тебя сюда привело. Есть какая-то causa causarum[22].

— Мессер Симоне, по всему видно, что вы не только умный, но и ученый человек. Не трудно ли вам, с вашими знаниями, жить одному в глуши, вести хозяйство?

— А я уже привык к такой жизни. Так могли жить первые христиане-отшельники — вдали от людской суеты, в гармонии с природой. Да и потом, я не один, у меня есть сыновья, которые меня навещают, помогают мне, особенно Томазо. — Глаза Симоне потеплели. — Но и Бартоло славный парень, только лихие люди часто сбивают его с толку.

— Наверное, здесь, на лоне природы, вы черпаете спокойствие духа?

— Да, моя душа спокойна. А вот твоя — нет. — И отшельник вперил в Донато такой пронзительный взгляд, что римлянин невольно отвел глаза. — Говори же, почему ты мечешься и чего ждешь от меня.

— Я бы сказал, что жду от вас совета, чем заняться в Кафе. Я приехал сюда, не имея ни денег, ни связей. Но именно здесь, на краю света, я хочу начать новую жизнь. Такое возможно?

— А от прежней жизни ты бежал?

— Да, бежал, сел на корабль, который плыл так далеко, что я надеялся, никто меня здесь не найдет. Но, увы, уже вчера встретил человека, который знал меня по прежней жизни и теперь может рассказать обо мне другим.

Симоне немного помолчал, потом со вздохом заметил:

— Друг мой, от прошлого никуда не убежишь, и тебе volens nolens[23] придется с ним считаться. Ты спросил моего совета, как тебе жить в Кафе. Но я не могу сказать ничего нового. Займись тем, что умеешь делать лучше всего. Ты кем был раньше?

— О, кем я только не был! Воином, купцом, мореходом…

— А в Риме у тебя осталась семья?

— Никого, я совершенно один. Только воспоминания о близких.

— Но, может быть, у тебя есть родственники или друзья где-нибудь в других краях?

— Об этом даже не стоит говорить. Я приехал в Таврику — и здесь хочу обосноваться. Но прежде… прежде мне надо духовных сил. Я слышал, что в Таврике есть такие места… особенно пещеры… их называют местами силы. Я хотел бы в них побывать.

При последних словах речь Донато стала слегка сбивчивой, и отшельник это заметил:

— Твой трезвый разум в подобные чудеса не верит, но душа стремится к чему-то неизъяснимому, и потому ты волнуешься.

— Да. Если бы мои прежние приятели узнали, что я поехал на край света в надежде набраться духовной силы, они бы меня засмеяли.

Симоне внимательно посмотрел на собеседника и сказал с чуть заметной улыбкой:

— А ведь ты явно чего-то недоговариваешь. Но дело твое, допрашивать не буду.

В этот момент из дома вышел заспанный Бартоло и, зевнув, с усмешкой поинтересовался:

— Ну что, отец, ты уже успел поворожить нашему гостю?

— Ворожба — не мое ремесло, — строго сказал Симоне. — Но я постараюсь помочь Донато.

— А мне ты не поможешь? — почесывая затылок, спросил Бартоло. — У меня сейчас туго с деньгами…

— Я бы дал тебе немного денег, если бы был уверен, что ты их не пропьешь и не прогуляешь в харчевнях, — был ответ.

— Нет, клянусь! — ударил себя в грудь Бартоло. — Мне нужны деньги на новую экипировку. Потом я все верну с лихвой. Но пока у меня не очень складывается со службой, потому что начальник стражи консула со мной не в ладах. Однако скоро консул в Кафе сменится и вместе с ним поменяется вся команда, а в новой команде я уж постараюсь занять достойное место. Я ведь даже знаю, кто будет нашим новым консулом, его скоро пришлют из Генуи.

— И кто же? — спросил Донато. — Я недавно из Генуи, но ничего о новом консуле не слышал.

— А мне это известно из секретных источников, — не без гордости сообщил Бартоло. — К нам пришлют на консульство некоего Джаноне дель Боско.

— Джаноне дель Боско? — уточнил Донато с небрежным видом.

— Да. А ты его знаешь?

— Нет, я с ним не знаком. Просто слышал в Генуе, что он враждует с одним влиятельным семейством. А какой он человек, этот дель Боско, мне не известно.

— Главное — что он наберет на службу новых людей, и важно среди них оказаться, — заявил Бартоло и, обращаясь к Симоне, добавил: — Так что ты, отец, не отговаривай Донато от военного поприща, скоро мы там славно послужим.

Симоне ответил что-то неопределенное, но Бартоло почувствовал, что отец смягчился и готов еще раз помочь старшему сыну. Довольный таким поворотом дела, Бартоло тут же объявил, что сразу после завтрака собирается вернуться в Кафу, где проезжий торговец обещал за полцены продать ему новые доспехи.

— Только ты поезжай без меня, я пока остаюсь, — сказал Донато. — Мессер Симоне согласился показать мне здешние места силы. Надеюсь, обратная дорога у тебя пройдет без неожиданностей.

Однако неожиданности в это утро начались еще до отъезда из хижины. Едва отшельник и его гости покончили с завтраком, как со двора раздался топот копыт и громкие голоса. Выглянув в окно, Симоне сообщил:

— Да тут прямо небольшой отряд: Заноби Грассо и четверо его телохранителей.

— Заноби Грассо? — недовольно вскинулся Бартоло. — А что здесь надо этому головорезу?

— Молчи, сынок, — Симоне приложил палец к губам. — Мне он тоже не нравится, но ведь опасно проявлять к нему неуважение. Он стал теперь могущественным и владетельным синьором.

Бартоло хотел еще что-то спросить, но тут дверь хижины распахнулась и на пороге появился богато одетый генуэзец лет 35-40. Он был довольно тучен, но при этом в его фигуре угадывалась ловкость и сила, а мясистое, с красноватыми прожилками лицо имело волевое и надменное выражение.

— Принимай гостей, знахарь! — провозгласил вошедший вместо приветствия. — Ты нас, конечно, не ждал, но я тебе хорошо заплачу за хлопоты.

— Доброе утро, мессер Заноби, — сдержанно поклонился Симоне.

Заноби повел своими маленькими быстрыми глазами в сторону Донато и Бартоло, заметив с недовольной гримасой:

— Да у тебя, я смотрю, уже есть гости в доме. А мне хотелось бы, чтоб ты вначале занялся моим делом.

— Извольте, синьор, садитесь и рассказывайте, что вам нужно от меня. — Симоне указал на широкую скамью у стены. — Мой сын Бартоло и его приятель Донато нам не помешают.

Заноби снова окинул взглядом молодых людей и с насмешливой небрежностью поинтересовался:

— Наверное, они служат стражниками в Кафе? Или нанимаются охранять богатых купцов?

Бартоло, видимо, раздраженный пренебрежительным тоном незваного гостя, встал и предложил Донато:

— Давай выйдем, чтоб освободить место для охранников этого господина.

— Ничего, сейчас обойдусь без охраны, — сказал Заноби и добавил вслед уходящим: — Не вздумайте звать их в дом, пока я сам не распоряжусь.

Во дворе телохранители Заноби привязывали к столбам под навесом своих лошадей и, посмеиваясь, что-то обсуждали на малопонятном наречии.

Донато и Бартоло даже не стали к ним приближаться, а демонстративно отошли к большому дереву возле частокола.

— Кто таков этот Заноби Грассо? — спросил Донато, кивнув в сторону незваных гостей. — У его телохранителей какой-то варварский вид и говор.

— Заноби Грассо — самый настоящий разбойник, и подручные ему под стать, — убежденно заявил Бартоло. — Раньше Заноби корсарил, на чем и разбогател, потом то ли купил, то ли захватил земли на побережье где-то между Лустой[24] и Ламбадие, построил там замок, сумел как-то войти в доверие к консулу и теперь заважничал, словно какой-то высокородный князь, а не разбойничье отродье.

— Не слишком ли ты к нему суров? — усмехнулся Донато. — Твой друг Лука Тариго тоже ведь корсар и головорез.

— Лукино — свой человек, дружественный, а Заноби — чванливый негодяй.

— Говоришь, его имение возле Лусты? Но ведь это, кажется, далеко от Кафы.

— Да, это уже на границе с греческим княжеством. Но так Заноби даже удобней: там, вдали от города, он сам себе хозяин и творит, что хочет. А с продажными чиновниками всегда сумеет договориться.

— Если Заноби пускается в неблизкий путь, чтобы встретиться с твоим отцом, значит, у него в том большая надобность?

— Однажды этот негодяй охотился в здешних местах, и его скрутило от боли в спине. Слуги привезли его сюда, и моему отцу удалось его быстро вылечить. С тех пор Заноби иногда заезжает к старику сам или присылает своих людей.

— Да, он неприятная личность, но, наверное, хорошо платит за услуги. И вероятно, у него есть высокие покровители в Кафе. Кстати, он мог бы замолвить слово за тебя — хотя бы в благодарность за то, что твой отец его лечит.

— Ну что ты, какая благодарность! Этот надменный боров ни во что не ставит даже самых ученых и достойных людей. А на меня он смотрит как на пустое место. Но я тоже имею гордость и никогда его ни о чем не попрошу!

В этот момент из хижины вышел Заноби, сопровождаемый Симоне. Донато обратил внимание, что отшельник накинул на себя плащ, повесил за спину дорожную суму и взял в руки посох.

Приблизившись к молодым людям, Симоне объявил:

— Мне надо отправиться в горы за лекарством для мессера Заноби. Вот случай тебе, Донато, тоже побывать в горах, ты же этого хотел. Пойдешь со мной?

Донато кивнул.

— А мне что делать, отец? — спросил Бартоло, бросив неприязненный взгляд в сторону Заноби, с важным видом стоявшего чуть поодаль.

— Возвращайся в Кафу, сын, как и собирался. Иди, седлай коня, а мы с Донато пойдем в горы пешком.

— Пешком? — удивился Донато. — А мой конь останется здесь?

— Да, пешком нам будет удобнее пробираться сквозь заросли и между камнями. А за своего коня не беспокойся, я дал ему корма, и здесь его никто не тронет. — Симоне повернулся к Заноби и почтительным тоном сообщил: — Синьор, мы пробудем в горах, наверное, до вечера, потому что трудно найти нужную траву. А вы со своими людьми пока располагайтесь у меня во дворе или в доме — как вам будет угодно.

— Значит, доверяешь нам свой дом, лекарь? — усмехнулся Заноби.

— Доверяю. Да и что таким богатым, знатным синьорам может понадобиться в доме такого скромного отшельника, как я?

Симоне сказал это с простодушным видом, но Донато заметил хитровато-насмешливый блеск в его глазах.

Заноби шагнул к Симоне и вполголоса спросил, кивая на Донато:

— А этот парень достаточно надежный? Может, лучше возьмешь с собой в горы кого-то из моих людей?

— Нет, мессер Заноби, этого делать не следует, — твердо заявил отшельник. — Те волшебные травы, которые я ищу, прячутся от обычных людей и даются в руки только посвященным. Донато — из посвященных, и у него магический взгляд, а ваши люди, синьор, только отпугнут то, что мы ищем.

— Ну ладно, раз уж этот малый тоже ведает в таких делах… — Заноби настороженно посмотрел на римлянина. — Идите, но возвращайтесь поскорей, у меня дело срочное.

Донато с удивлением отметил, что человек, которого Бартоло охарактеризовал как разбойника и проходимца, и который, судя по всему, и был таким, легко поверил в слова отшельника о волшебных травах и посвященных людях с магическими взглядами.

Скоро трое путников вышли со двора: Симоне впереди, за ним Донато и Бартоло, который вел свою лошадь под уздцы и время от времени с подозрением оглядывался на отцовскую усадьбу, где сейчас расположились чужаки.

— Ты не боишься, что эти висельники у тебя что-нибудь украдут или поломают? — обратился он к отцу.

— Нет, не боюсь, — улыбнулся Симоне. — Заноби не станет мне вредить, я ему нужен.

— Ну, если ты так в этом уверен… — пожал плечами Бартоло. — Ладно, будем прощаться. Ты, отец, не скучай, скоро к тебе приедет Томазо. А ты, Донато, завершай свои магические изыскания и возвращайся в Кафу, там для тебя скоро найдется служба.

Распрощавшись, Бартоло вскочил на коня и поехал по дороге на северо-восток. Симоне посмотрел ему вслед и обратился к Донато:

— А нам с тобой — в другую сторону, на юго-запад. Там, между Отузской долиной и Козио — много причудливых скал с пещерами, из которых самая известная — Ухо Земли, как называют ее татары. Только она очень глубокая, настоящий колодец, так что проникать в нее опасно, лучше посмотреть снаружи.

Путники двинулись вперед по тропинке между холмами, постепенно уходящей вверх.

— Я не люблю глубокие пещеры и предпочел бы осматривать более мелкие и не такие знаменитые, как это Ухо Земли, — сказал Донато.

— Да? — Симоне удивленно повел бровью. — Что ж, здесь в горах немало и простых разломов, где в трещинах можно найти залежи горного хрусталя и других самоцветов. Не их ли ты ищешь? Здешние камешки недурны, но на них не разбогатеешь, это ведь не алмазы с изумрудами.

— Нет, камней я не ищу, мне надо совсем другое.

— Да кто ж разберет, что тебе надо, — пробормотал Симоне.

Путники вышли на верхнюю дорогу, откуда хорошо просматривались причудливые рисунки гор, окаймлявших бухту. В утренних лучах сочетание морской синевы, зеленых рощиц и желтых горных склонов казалось особенно ярким и торжественным.

— Здесь красивые места, — заметил Донато. — Не правда ли, чем-то похоже на Италию?

— Не знаю, я в Италии не был, моя родина — Таврида, здесь я родился и прожил всю жизнь. Здесь познал и счастье, и горе…

Симоне вздохнул и, опираясь на посох, зашагал вперед с удвоенной быстротой, словно энергичная ходьба могла облегчить ему груз печальных воспоминаний.

— Наверное, вы спешите поскорее выполнить поручение этого Заноби Грассо? — спросил Донато, стараясь ни на шаг не отставать от своего почтенного спутника. — Я понял, что вначале вы займетесь его делами, а уж потом — моими.

— Мы совместим эти два дела. — Симоне внезапно остановился и, посмотрев прямо в глаза Донато, внушительным голосом сказал: — Сейчас я должен кое-что тебе объяснить, чтобы потом просить тебя о содействии. Впрочем, если ты не согласишься мне помочь — я не обижусь.

— Думаю, что соглашусь, — слегка улыбнулся Донато. — Вряд ли такой человек, как вы, может кого-то подбить на плохое дело.

Симоне снова двинулся вперед, но уже медленным шагом и, поглядывая на своего спутника, принялся объяснять:

— Да будет тебе известно, Донато, что здесь, в Таврике, сейчас ведется то явная, то скрытая борьба за земли между генуэзцами и греческим княжеством Феодоро. Генуэзцы вытесняют феодоритов от берега, чтобы те оставались горным народом и не имели выхода к морю. А феодориты не хотят упустить свою долю в черноморской торговле, где первенствуют генуэзцы.

— Да, я об этом уже слышал от Бартоло и от других. А греки рассказывают какую-то сказку о героической принцессе Феодоре, которая стойко оборонялась от генуэзцев. Но, откровенно говоря, меня все эти местные распри не интересуют. В Италии тоже хватает подобных междоусобиц. Но какое это имеет отношение к вам, отшельнику и философу?

— Дело в том, что Заноби Грассо враждует с одним греческим князьком-феодоритом по имени Василий. Причина этого спора — полоса земли на границе их владений. Заноби хочет отобрать ее у грека, но пока ему это не удается, потому что на стороне Василия — местный татарский бей Яшлав, человек очень влиятельный. Вот Заноби и задумал устранить этого Яшлава, да еще так, чтобы подозрение пало на Василия. Если все случится по его замыслу, татары изгонят или даже убьют Василия, спорные земли перейдут к Заноби, а консул будет только рад, что генуэзцу удалось отобрать имение у феодорита.