Сталтех Ливадный Андрей

Его куда-то везли, в салоне старенького микроавтобуса нестерпимо воняло потом и бензином, прямо под ухом нудно, по-бабьи причитал тот самый вербовщик, похоже, он валялся, избитый и связанный, на полу между рядами сидений. Был с ними еще кто-то, но лица третьего пассажира Максим не запомнил, тот забился на последнее сиденье и притих.

Очередная остановка совпала с временным просветлением сознания. Максим сел, преодолевая дурноту, но тут с лязгом открылась боковая дверь, пахнуло холодом, свежестью, в клубах взвихрившегося пара появилась фигура одного из громил.

Вербовщик вдруг отчаянно закричал:

– Серый, не надо! Я заплачу! Я…

Хрусткий удар оборвал надрывную мольбу. Максим инстинктивно сжался, наблюдая, как вербовщику заткнули пасть кляпом, а третьему пассажиру зачем-то завязали глаза.

Он понял, что тихо отлежаться, а когда представится момент – ускользнуть не выйдет.

День заканчивался еще хуже, чем начался. Куда их привезли, бесполезно даже гадать.

– Встали! Быстро!

Максим зашевелился, кое-как поднялся на четвереньки, затем кто-то схватил его за шиворот и рывком поставил на ноги.

– Выходим по одному!

Он тупо подчинился. Ноги казались ватными, после сумрака салона микроавтобуса и долгой монотонной езды окружающее поначалу воспринималось нечетко, но холод, оглушительный рев двигателя и ледяной ветер быстро привели Максима в чувство.

Он хотел осмотреться, но новый окрик, сопровождаемый ударом приклада в спину, толкнул его в нужном направлении.

– Вперед! На борт!

Вертолет… Максиму вдруг стало по-настоящему страшно. Машина, притаившаяся во тьме, казалась огромным ревущим монстром. Ветер, бьющий из-под вращающихся лопастей, валил с ног, кто-то больно подталкивал в спину стволом автомата, вокруг расплескалась вязкая ночная мгла, под ногами дыбилась замерзшая комьями грязь, в голове плавал красноватый туман. Похоже, что, кроме удара по затылку, он получил дозу какого-то препарата, подавляющего волю, заставившего подчиняться, идти из последних сил, вскарабкаться в чрево металлического чудовища и снова притихнуть, в ожидании скорой, но явно не доброй развязки…

Он ошибся. Перелет был долгим и трудным.

Максиму казалось, что на него положили бетонную плиту. Сила тяжести постепенно росла, он молча извивался, как червяк, пытаясь выползти из-под навалившегося непосильного груза, кто-то гоготал, глядя на его потуги, потом, спустя некоторое время чуть отпустило, гравитация начала слабеть, зато пришло резкое и неприятное чувство зависания внутренностей.

Муть в голове так и не прошла.

Он лежал на полу, ощущая только холод металла, пока резкий толчок окончательно не привел его в чувство.

Снова окрик, резкий, будто удар хлыста:

– Встали! В темпе!

Военно-транспортный вертолет совершил посадку невдалеке от мрачного скопления руин, и Максим, которого пинками подняли на ноги и вытолкали наружу, увидел, как в кромешной тьме, метрах в ста от площадки приземления, над приземистыми, полуразрушенными постройками старой подстанции с равными интервалами бьют стелющиеся вдоль промерзшей земли ветвистые молнии.

В ослепительных вспышках были видны овраги, по склонам которых густо росли металлические кустарники. Исковерканная, покрытая воронками местность казалась холмистой из-за нагромождений разбитой техники: обгоревшие, частично расплавленные корпуса странных машин горами возвышались подле основания медленно вращающегося, пронизанного разрядами статического электричества мутного вихря, вздымающегося к хмурым небесам.

Максиму стало жутко. Чувство, сжавшее горло, нельзя было назвать страхом. Мгновенный инстинктивный ужас захлестнул, словно волна, накрыл, уже не давая опомниться, на фоне раздвоенности, нечеткости восприятия внезапно промелькнула тоскливая мысль: все, отсюда уже точно не сбежишь…

В полной прострации он сел на мерзлую землю, неподалеку о чем-то разговаривали между собой несколько военных и двое гражданских, вокруг в разных позах застыли пораженные открывшимися картинами исковерканной реальности будущие сталкеры.

– Все, погнали! – Голос раздался в промежутке между вспышками молний и глухими раскатами грома. Из темноты вынырнула фигура здоровенного детины, экипированного не хуже, чем военные, доставившие их сюда. Его лицо скрывало сложное устройство, напоминающее гибрид защитного шлема и дыхательной маски, за спину уходили два гофрированных шланга, в руках он сжимал короткую рукоятку, из которой то и дело появлялись кончики неприятно потрескивающих энергетических щупалец.

– Я сказал – встали! – рявкнул он.

Максим машинально подчинился, но его сосед – тот самый вербовщик – вдруг начал что-то лопотать, не то заискивая, не то доказывая свою непричастность к происходящему.

Сталкер не стал его слушать. Он одной рукой схватил вербовщика за горло, приподнял, глядя, как тот извивается, вцепившись в его руку.

– Так, все смотрим сюда и слушаем! Вы в Пятизонье. Я проведу вас в пространство Новосибирской зоны отчуждения. Там расположен наш базовый лагерь. И запомните одну элементарную истину – здесь каждый вздох, каждая прожитая минута – уже удача и счастье. Так что подобрали сопли – и за мной! Нянчиться ни с кем не буду! Шаг в сторону, попытка бежать – убью. А если вдруг не попаду, скорги сожрут. Выбирайте сами.

Новосибирская зона отчужденных пространств

Как бы ни складывалась сила неодолимых обстоятельств, Максим инстинктивно выбирал жизнь. Первые дни в лагере «мотыльков» – так сталкеры называли неимплантированных искателей приключений, – стали сущим адом, и выжить Максиму помог лишь опыт, приобретенный за несколько лет скитаний по руинам мегаполиса.

Здесь все было иначе, чем во Внешнем Мире. Жестче, откровеннее, словно незримая аномальная энергия, дающая жизнь механоидам и скоргам, вмиг сжигала все защитные оболочки, скрывающие сущность человека.

Максим, в отличие от других, поначалу ожил, очнулся. Он не понимал, как и что устроено в Пятизонье, лишь скалился, словно зверь, но не сломался, не пал духом. По привычке замкнулся в себе, сторонясь общения, только наблюдал, постепенно начиная соображать, что к чему.

Лагерь мотыльков представлял собой несколько кое-как загерметизированных подвалов. Заправлял всем торговец по прозвищу Грех. Невысокого роста, коренастый, еще не старый, покрытый металлизированными струпьями от многочисленных инфицирований, он ни с кем не церемонился, дисциплину поддерживал просто, но эффективно. Лагерь условно делился на четыре сегмента. В первом жили искатели приключений, добровольно пришедшие в Пятизонье. Они оплачивали еду, экипировку и считались свободными. Второй сегмент предназначался для невольников, попавших сюда по принуждению, как Максим, в третьем подвале располагались настоящие сталкеры, из одиночек. Четвертый подвал совмещал в себе магазин, склад и мнемотехническую мастерскую.

По прибытии их согнали в рабский подвал, накормили и велели спать.

Видимо, в еду было что-то подмешано – Максим вырубился прямо за столом, а когда очнулся, уже наступило утро.

Первая мысль, конечно, была о побеге. «Уйду в руины, – мрачно размышлял он. – Как только представится случай. Все равно куда-нибудь поведут».

Он как в воду глядел. Только еще не понимал, насколько все серьезно.

Здоровенный сталкер, что привел их в лагерь, появился в подвале примерно через четверть часа после того, как Максим очнулся от тяжкого забытья. Окинув взглядом длинное помещение с низким, давящим потолком, он почему-то остановил свой выбор именно на Максиме, который по-прежнему сидел за столом, мрачно размышляя на тему ближайших перспектив.

– Пошли.

– Куда? – Максим встал. Побоев он не хотел, поначалу проще подчиниться, а там уже видно будет.

– Сейчас узнаешь. Давай, шевелись!

Все подвалы «Греховного Пристанища» (так называли лагерь сами сталкеры) были соединены между собой подземными ходами.

– Это четвертый сектор. – Сталкер остановился подле массивной двери, перегораживающей тоннель. – Сюда будешь приходить каждый день. – Он коснулся пальцем сенсорной пластины, и дверь, подрагивая, рывками сдвинулась вбок.

Подвал, куда они попали, был разделен кирпичными перегородками на несколько помещений.

– Магазин прямо. Направо – склад. А тебе сюда. – Сталкер указал в правое ответвление.

– Что там?

– Обитель нашего мнемотехника, – криво усмехнулся сталкер. – Заходи, не стесняйся.

В помещении горел яркий свет. В лицо дохнуло чем-то давно позабытым, здесь смешивались запахи медикаментов, металла, каких-то химикатов, повсюду на столах, похожих на слесарные верстаки, громоздилось непонятное оборудование.

Мнемотехник оказался абсолютно лысым мужиком средних лет. На нем не было защитной экипировки, он носил джинсы и драный свитер, обут был в стоптанные кроссовки, по «лаборатории» передвигался вразвалку, прихрамывая, чудом вписываясь в узкие проходы между стеллажами.

– Садись. – Он указал на кресло с широкими подлокотниками. Прочные ремни, которыми, по всей видимости, пристегивали «пациентов», свисали до самого пола, и Максим невольно отступил на шаг.

– Не робей. У тебя уже все позади. Не хочешь садиться, стой – мне все равно. – Мнемотехник доковылял до своего рабочего места, грузно сел, сцепив пальцы рук в замок. – Значит, так. Слушай внимательно, повторять не буду. Видишь этот прибор? – Он взглядом указал на странного вида агрегат, установленный подле жутковатого кресла.

Дождавшись кивка, он продолжил:

– Это излучатель. Он способен воздействовать на колонии скоргов, не давая им размножаться. Ты у нас новенький, к местным порядкам еще не приучен, наверное, думаешь сбежать при первом удобном случае, верно?

Максим промолчал.

– Так вот, даже не пытайся. Если жизнь дорога.

Максим нахмурился.

– Ага, пытаешься сообразить, что же тебя удержит? – Мнемотехник ехидно хихикнул. – Правый рукав закатай, узнаешь.

Максим с недобрым, жутковатым предчувствием подчинился. Расстегнув липучку, он поддернул вверх рукав одежды, и вдруг в голове все помутилось от внезапного ужаса.

На его запястье серебрилось похожее на кляксу пятно неправильной формы.

– Надеюсь, о скоргах ты слышал? Эй, только в обморок тут не падай! – Мнемотехник привстал. – Сказал же, присядь, легче будет. Вот так. А теперь дыши. Глубоко и ровно.

– Что это значит? – наконец справившись с собой, выдавил Максим.

– Подстраховка. Элементарная подстраховка. Всем новичкам дают с едой снотворное. Пока ты спал, я вживил тебе колонию диких скоргов. Они не опасны. Ничем не помогут, это не имплант, но и вреда не принесут. При одном условии – каждый день ты должен приходить сюда. Я буду облучать пятнышко, иначе скорги начнут размножаться. Пропустишь хотя бы один сеанс воздействия, и сквозь твою кожу станут прорастать тонкие серебристые нити, они быстро доберутся до костей, до мозга, знаешь – это жуткая боль. Врагу бы не пожелал. – Он говорил спокойно, даже соболезнуя. – Поверь, я не хочу, чтобы ты превратился в сталтеха – нежить, которая бродит по отчужденным пространствам. Так что веди себя хорошо. И запомни, другой мнемотехник, даже если тебе повезет отыскать настоящего мастера, ничем не поможет. Только мне известны параметры облучения, стабилизирующие колонию. – Он выжидательно посмотрел на Максима. – Все понял?

Максим вынужденно кивнул.

Он чувствовал, как дикий, ни с чем не сравнимый ужас вновь крепко схватил его за горло.

Выхода не было…

– Иди, получай экипировку и оружие. – Голос хромого мнемотехника доносился как-будто издалека. – Иди, я сказал. И не забудь – вечером ко мне!

Получив экипировку, Максим вдруг оказался предоставлен самому себе.

Сначала он растерялся, а затем, задумавшись, зло усмехнулся.

Ну конечно. Зачем кому-то за ним приглядывать, сторожить?

Страх, желание жить, отголоски перенесенного шока – все смешивалось в душе и рассудке, сбивая с толка, оставляя ощущение пустоты и растерянности.

Сталкер по прозвищу Крюк, выдавший ему снаряжение, скупо изложил права и обязанности мотылька:

– Тебя в лагере никто не держит. Захотел – хоть сейчас в руины отправляйся. Но поосторожнее там. Новички обычно далеко не заходят. На рожон не лезь. Сначала к механоидам издалека присмотрись, понаблюдай за повадками. Твари опасные, считай, что я тебя предупредил. Найдешь что-то стоящее или тварь какую подобьешь, добычу неси в магазин, к Греху. Он сам решит, что чего стоит.

– За экипировку не боишься? – зло выдавил Максим. – Вдруг испорчу?

– Мне-то чего бояться? Это ты трясись, не дай бог, где-нибудь порвешь или обо что-то поранишься. Скоргам любая, самая маленькая лазейка подойдет. А твое снаряжение другие принесут, когда труп отыщут. В общем, вали, у меня очередь.

Его действительно никто не задерживал.

Надев защитную дыхательную маску, накинув сверху капюшон из мягкой материи, мгновенно сжавшийся, плотно обтянувший голову, как будто присосавшийся к коже и материалу дыхательного устройства, Максим поднялся наверх.

От всего пережитого кружилась голова. Не хотелось ни есть, ни пить, даже двигаться и думать удавалось с трудом.

На улице шел моросящий дождь. Окрестные руины вздымались к хмурым небесам серыми, унылыми, иззубренными громадами. Кое-где целые этажи зданий были искажены, словно их материал на доли секунд размягчился и тут же застыл.

Вдалеке мятущимися отсветами мельтешили вспышки.

– Это боевые группы Ковчега с механоидами возле плотины схлестнулись, – прозвучал рядом чей-то голос. – С самого утра бой идет.

Максим обернулся. Рядом стоял сталкер. Это было понятно сразу, удобная, не стесняющая движений экипировка не так плотно облегала лицо и тело.

– Новенький?

Максим кивнул.

– Не робей. Притрешься. Будешь исправно добычу приносить, торговец тебя отпустит. Я тоже когда-то мотыльком начинал.

– И как?

Сталкер лишь пожал плечами, усмехнувшись.

– По-разному. Тут что ни день, то сюрприз. Всего не упомнишь и не расскажешь.

– А Ковчег? Это кто?

– Группировка такая. Академгородок держит. Хистер у них за главного. Только ты туда не лезь. С нашим мнемотехником уже познакомился?

– С хромым?

– Ну, да. Пингвином его кличут, – наставительно произнес сталкер. – Так вот, он когда-то в Ковчеге обретался. Сволочь, конечно, еще та, но до хистеровских отморозков ему далеко. Если сравнивать, то Пингвин считай что добряк. Они там опыты над людьми ставят. Хистер завоеванием Пятизонья все грезит, мечтает универсального солдата создать. Ну, типа сталтеха, только чтоб ему, а не техносу подчинялся. Так что с егерями будь поосторожнее, если не хочешь прямиком на операционный стол попасть.

Нельзя сказать, что короткий разговор с вольным сталкером воодушевил Максима. Единственное, что он понял наверняка: выжить будет сложно, а вырваться из рабской зависимости еще труднее.

Он хотел подробнее расспросить о механоидах, но сталкер уже куда-то ушел. Зато двое мотыльков, как и он, полностью герметично упакованных, вытаскивали из подвала что-то мягкое, тяжелое, обернутое в черный полиэтилен, подозрительно похожее на человеческое тело.

Внезапный порыв ветра отвернул край черного шуршащего материала, и Макс вдруг увидел перекошенное, посиневшее лицо того самого вербовщика.

Его язык был прикушен, глаза выкатились из орбит.

– Что с ним? – сглотнув, выдавил Максим.

– Сердечко не выдержало. У мнемотехника на приеме загнулся, – глухо ответил один из мотыльков.

Максим отвернулся.

Вот так, меньше чем за сутки, круто и необратимо меняется жизнь…

Новосибирская зона отчужденных пространств

Первая ночь, проведенная в лагере мотыльков, неожиданно стала для Макса тяжелейшим испытанием.

Казалось бы, жизнь среди руин мегаполиса приучила его к лишениям, ограничила круг интересов и потребностей – чего желать недавнему бродяге, когда есть крыша над головой, еда, возможность выспаться в тепле, под защитой надежных, толстых стен, не вздрагивая от каждого шороха?

Действительно, стены подвала создавали некоторую иллюзию защищенности, внутри тускло горели несколько лампочек, сухое тепло подавалось в помещение через систему принудительной вентиляции, жесткие койки стояли с интервалом в три-четыре метра одна от другой, отгороженные кусками плотной материи, свисающими с потолка.

Сон не шел.

Глухие голоса обитателей герметичного убежища сливались в монотонный, лишенный смысла гул. Максим не понимал и половины терминов сталкерского жаргона. Некоторое время он прислушивался, затем бросил, погрузившись в собственные мысли.

Рука отчаянно зудела. В районе запястья, где притаилось металлизированное пятнышко, ощущался жар, хотя вечером он побывал у Пингвина, пройдя процедуру облучения.

Максим долго лежал, глядя в шероховатый, потемневший от времени бетонный потолок, следя взглядом за замысловатыми узорами покрывающих его микроскопических трещинок.

Наконец шум голосов постепенно начал стихать, но воцарившаяся тишина не принесла покоя. Стало еще тревожнее, будто странный, жутковатый, запечатленный в сознании лишь фрагментами мир, простирающийся за стенами подвала, притаился в ожидании какого-то страшного события, которое непременно заденет и его.

Максим, кряхтя, встал.

Жизнь в руинах мегаполиса научила его многому, в том числе выработала звериное чутье на опасность, но здесь она сочилась отовсюду! «Толстые стены, массивные двери – это лишь иллюзия защищенности», – шептал внезапно очнувшийся внутренний голос.

Какой тут сон? Глаза закрываешь, и воображение, словно сорвавшись с привязи, лихорадочно рисует картины одна страшнее другой. То грезится объятая сполохами молний подстанция в Сосновом Бору, то лицо вербовщика, имени которого он так и не узнал, перекошенное, посиневшее, искаженное внезапной агонией, то вообще начинает грезиться всякая чушь – огромные металлические монстры, тянущие к нему свои цепкие лапы-манипуляторы, норовя ухватить за горло…

Злясь на самого себя Максим, пересек подвал, направляясь к выходу.

В смежном помещении, похожем на длинный узкий тамбур, вдоль стен выстроились пластиковые шкафчики с экипировкой. Он отыскал табличку со своим именем и начал надевать защитный костюм, состоящий из десятка отдельных элементов, плотно облегающих тело, стыкующихся внахлест, материал защитной оболочки тут же слипался, образуя герметичные швы.

– Наружу собрался? – раздался голос из глубины полутемного помещения.

Максим вздрогнул, обернулся.

У выхода за небольшим столом сидел сталкер. Перед ним был развернут нанокомп, на небольшом экране, спроецированном на поверхность стены, появлялись и исчезали строки каких-то сообщений.

– Оружие не забудь. – Сталкер, похоже, не собирался препятствовать Максиму. – На, возьми. – Он протянул ему небольшой чип. – К виску прижми, сам прилипнет.

– Что это?

– Мью-фон. Устройство связи.

– Он тоже из этих… скоргов состоит?

– А кто его знает? – пожал плечами сталкер. – Говорят, мью-фонную связь разрабатывали военные. Новое поколение коммуникаторов для специального применения. Есть там внутри скорги или нет – понятия не имею. Но чип безопасен, проверено. Мне такой же вживлен прямо под кожу. – Он машинально коснулся правого виска. – И ничего, жив, как видишь.

Максим с опаской взял чип, некоторое время грел его между пальцами, затем резким отчаянным движением прижал к виску.

Сначала он ничего не почувствовал, лишь через несколько секунд кольнуло, как иголочками, и все – небольшое устройство действительно плотно прилипло к коже.

– Держи. – Сталкер протянул ему короткоствольный импульсный автомат. – Обращаться умеешь?

– Умею, – солгал Максим. На самом деле импульсное оружие он вообще впервые держал в руках. До этого пользовался только огнестрельным, но дают – бери. Там разберусь, мысленно решил он, лихорадочно желая лишь одного – выйти наружу. Что он станет делать ночью один среди руин незнакомого города, сейчас не важно. Подвал казался ему ловушкой, в которой ждала скорая, неотвратимая смерть. Что-то гнало на улицу, и он не стал противиться интуитивному порыву.

– Сдашь, когда вернешься. – Сталкер подмигнул ему. – Не робей.

Максим ничего не ответил. Натянув на лицо защитную маску с дыхательным аппаратом, он шагнул по направлению двери. Сухо щелкнули электрозамки, и тяжелая преграда сдвинулась вбок, открывая доступ в тесный шлюз.

Еще минута, и он вышел наружу.

Внутренний дворик лагеря, огороженный символическим периметром бетонных блоков, тонул во мраке. Ни одного огня, выдающего, что тут кто-то живет.

Максим кое-как сориентировался, элементы примитивных сканирующих систем, встроенные в экипировку, включились автоматически, выданные ему темные очки, оказывается, работали как проекционный стереоэкран, и мир вокруг внезапно стал чуть светлее, на фоне сумрака четче выделились контуры предметов и зданий.

Ага, выход из лагеря. Он заметил разрыв в сплошной стене бетонных блоков, затем, подняв голову, осмотрел окрестные руины, с удивлением отметив, что на них проецируются контуры нескольких человеческих фигур.

Дежурная смена снайперов и наблюдателей, – услужливо подсказала информационная строка.

На него опять не обратили внимания. Ни окрика, ни вопроса, ни попытки задержать.

В ту ночь это показалось удивительным, но позже, уже освоившись в аномальных пространствах, Максим понял – здесь каждый выбирает собственный способ свести счеты с жизнью. Никто не станет останавливать новичка или мешать ему. Это как в природе: упал в воду – либо тони, либо плыви. Третьего не дано.

Удалившись от лагеря метров на сто, он свернул из пространства похожей на ущелье улицы в руины многоэтажного здания.

Ночь плескалась вокруг до странного тихая, теплая, несмотря на начало зимы. Небо над головой отражало сполохи света: где-то невдалеке шел бой, и по серому подбрюшью напитанных влагой облаков скользили отсветы, отражаясь в лужах талой воды мертвенными сполохами.

Максим не знал, куда и зачем идет.

Ему хотелось забраться повыше, увидеть город, вернее, то, что от него осталось, понять: куда же его занесло злым капризом судьбы?

Он начал подниматься по лестнице. Бетонные ступени кое-где треснули, выкрошились, некоторые пролеты держались лишь на ржавых прутьях обнажившейся арматуры, восхождение к верхним этажам попахивало безумием, но Максим непременно хотел подняться на самый верхний этаж и осмотреться…

Что толку сидеть в подвале или вжиматься в стену, спрятавшись в проулке руин, когда запястье горит огнем, мысли пылают жуткими предчувствиями, которые, как он понял, можно подавить только одним способом – взглянуть в глаза этому миру, двигаться, идти по самому краю пропасти, чтобы не оставалось ни времени, ни сил на мысленные стенания. Как только он начинал думать о серебристом пятнышке на запястье, так перед внутренним взором сразу же возникало перекошенное, посиневшее лицо вербовщика, его прикушенный, вывалившийся изо рта язык…

Максим не хотел умереть столь же беспомощно и отвратительно.

Этаж за этажом он поднимался все выше.

Ноги гудели от непривычных физических усилий, сердце молотилось в груди, несколько раз ему приходилось перепрыгивать через зияющие провалы, где часть лестничных маршей обрушилась вниз. О том, как он будет спускаться, Максим пока не думал, и без того переживаний хватало с избытком.

Снизу, из ущелья улицы, дом казался невысоким, а на самом деле он насчитал уже семь пройденных этажей. Здание, накрененное, полуразрушенное, но непонятным образом устоявшее во время Катастрофы, господствовало над целым кварталом руин.

Наконец он выбрался на открытую всем ветрам площадку, окруженную огрызками искаженных стен. Дальше пути не было. Кое-где еще сохранились перекошенные оконные проемы, над головой, заслоняя часть неба, нависала прогнувшаяся, частично обрушившаяся плита бетонного перекрытия.

Он встал на четвереньки, чтобы порыв ветра не сбросил его вниз, добрался до ближайшего оконного проема и взглянул на город.

Панорама руин, открывшаяся взгляду, потрясла воображение Максима.

Ночь плескалась множеством красок. Кое-где пылали пожары, внизу среди коробок обвалившихся зданий мелькали тени, на проекционном забрале шлема то и дело возникали странные, с точки зрения неподготовленного наблюдателя, фигуры различных механических исчадий. Если присмотреться, то в них еще можно было узнать некоторые хорошо знакомые из прошлой жизни машины, действующие теперь сами по себе…

Картина увиденного поначалу не нашла адекватного отклика в сознании.

Каждая деталь казалась незнакомой, пугающей, панорама распластавшегося внизу города, затянутого тугими петлями дорог, вызывала ощущение, что ты попал в другой мир, параллельную вселенную…

С высоты жилой многоэтажки открывался вид на широкий проспект. По правой стороне, почти касаясь стен полуразрушенных зданий, катились пять или шесть шипастых шаров, то и дело огрызающихся разрядами когерентного излучения.

Сдавленно пискнул сигнал одной из подсистем, встроенных в экипировку. Перед глазами тут же спроецировалось оперативное окно, в котором возникла трехмерная модель такого же утыканного длинными иглами шарообразного механизма.

Мигающая надпись гласила:

Объект: «Перекати-зона». Механоид семейства примитивов. Вооружение – четыре лазерных излучателя, одно импульсное орудие. Преобразованный техносом охранный бот.

Максим некоторое время наблюдал за шипастыми шарами, не понимая, с кем они вступили в схватку, пока вдалеке, почти на пределе видимости, не возникли еще более странные и грозные контуры. Два механизма, отдаленно похожие на облитые серебром танки, медленно двигались через руины, проламывая широкие проходы в иззубренных стенах, изредка начиная вести огонь вдоль проспекта, за ними следовали три образчика бывшей строительной техники – два бульдозера и экскаватор.

Поначалу Максиму показалось, что он видит дурной сон.

Не верилось, что устаревшая строительная техника и танки образца прошлого века – и есть те самые механоиды, загадочные порождения техноса.

Иное восприятие пришло после внезапного, сокрушительного удара, нанесенного «бронезаврами» (так классифицировала механических исчадий система распознавания целей) по нескольким движущимся вдоль проспекта «примитивам».

Нестерпимо яркий волдырь плазмы, вспухший посреди проспекта, на миг ослепил Максима.

Он невольно отшатнулся от оконного проема, некоторое время сидел, дожидаясь, пока перед глазами перестанут мельтешить огненные круги, а когда выглянул вновь, то увидел лишь истекающую жаром остекленевшую воронку да обломки шипастых механизмов, превратившиеся в груды оплавленного, потерявшего форму металла, – их размягчило энергией взрыва, ударило о стены зданий и размазало по ним!.. Некоторое время Максим наблюдал, как в лужах серебристого расплава тонут отдельные детали уничтоженных плазменной вспышкой механизмов, затем его внимание переключилось на бронированных монстров. Два бронезавра в сопровождении трех строительных механизмов свернули в сторону, проламывая себе путь через руины разрушенного почти до основания квартала. Их путь лежал к серебристым зарослям металлорастений. Автоны (так назывались эти странные образчики техноса) густо проросли на оплывших холмах строительного мусора. Их металлические ветви, не гнущиеся под порывами ветра, щедро сыпали искрами, казалось, что цепь оплывших возвышенностей буквально напитана какой-то энергией. Крупные техномонстры, уничтожившие пытавшихся встать на их пути конкурентов, медленно вползли в границы очерченного сполохами статики энергетического поля и застыли. Их омывали волны зеленоватого сияния, по серебристой, покрытой наростами броне змеились разряды микроскопических молний, но механоиды воспринимали эти явления, как должное, они словно купались в разрядах энергии, Максиму почудилось, что в поведении исчадий техноса есть что-то природное, стихийное, схожее с поведением стада крупных животных, добравшихся в период засухи до источника воды…

Устав наблюдать за бронезаврами, он присел, привалившись спиной к огрызку стены.

Хотелось закурить, но нельзя снимать защитную дыхательную маску.

Противоположную стену этажа снесло до основания каким-то давним взрывом, и Максим, все еще находясь под впечатлением увиденного, некоторое время просто смотрел в ночь, затем он внезапно ощутил беспокойство, привстал, вновь выглянув в окно, но в границах проспекта и прилегающих к нему кварталов не происходило ничего нового.

Ощущение опасности стало острее.

Он вдруг поддался панике, лихорадочно пытаясь сообразить: что же так сильно давит на психику?

Снова взглянув в ту сторону, где полностью отсутствовала стена верхнего этажа, он заметил в темном ночном небе несколько полос зеленоватого мерцания.

Холодный неживой свет переливался над землей, постепенно выдавливая из мрака контур исполинского вихря, точно так же, как и в Сосновом Бору, царящего над отчужденным пространством.

Сияние становилось все ярче, по периметру мутной, медленно вращающейся воронки уплотненного воздуха внезапно начали бить изломанные высоковольтные разряды, словно молнии окольцовывали вихрь, сжимая его энергетическими оковами.

Чип мью-фона, о котором Максим уже успел позабыть, внезапно заработал:

– Всем сталкерам! Видны признаки пульсации! Ищите укрытия!

Максим растерялся.

Он мгновенно вспомнил то немногое, что успели ему рассказать в лагере мотыльков. Пульсация загадочного Узла – самое страшное, катастрофическое явление отчужденных пространств. Если ты вовремя не нашел укрытия, не затаился где-нибудь в подвале, последствия наступят непредсказуемые.

Спускаться долго. Не успею, – лихорадочно подумал Максим. Он запомнил, что между первыми признаками и самой пульсацией проходит, как правило, не больше двух-трех минут.

Единственное, что он мог предпринять, – это спуститься хотя бы на один-два этажа и затаиться в глубине разгромленных квартир, в надежде что вал аномальной энергии минует его…

Бегом спустившись по пролетам уцелевших лестничных маршей, он оказался на площадке шестого этажа. Выбитые двери квартир приглашали войти, и он метнулся внутрь одной из них.

Как назло, окно комнаты выходило в сторону Академгородка, где пульсировал чудовищно распухший вихрь.

Максим подался назад, но было поздно.

Небо от горизонта до горизонта вдруг озарилось вспышкой ядовито-зеленого света, исполинский конус уплотненного воздуха словно взорвался, вздымая тучи пепла и пыли, от него во все стороны устремились клубящиеся выбросы, а вслед им ударил ясно различимый, движущийся вдоль земли кольцевой вал искажения.

Максим замер, пораженный увиденным, не в силах даже шевельнуться.

Волны зеленоватого мерцания скользили вдоль земли, они двигались медленно, неторопливо, но сила их сокрушительного воздействия переображала кварталы руин, отдельные уцелевшие здания вдруг начинали менять форму, словно состояли не из стали и бетона, а из мягкой податливой глины, попавшей в руки незримого скульптора…

Первая кольцевая волна приближалась, за ней виднелась вторая, третья, а в небе над разрушенным городом вдруг начали происходить еще более страшные, катастрофические явления: среди сумрака, высоко над землей, возникали ослепительные точки, мгновенно превращающиеся в лучевидные разряды все того же холодного, зеленоватого света.

Максим сжался в ожидании неотвратимой гибели. Его обуял не страх, а чувство непонятной, противоречащей инстинкту самосохранения эйфории, губительного фатализма. Все происходящее вокруг выходило далеко за рамки понимания, сердце замедлило темп ударов, в ушах возник гул, ноги подкосились, он рухнул на колени, но так и не сумел отвести взгляд от сводящих с ума, фантастически красивых, несущих зловещую мощь явлений.

Точки ослепительного света взрывались, превращаясь в лучи, бьющие в произвольных направлениях, через секунду они гасли, оставляя в воздухе полосы слабого, постепенно затухающего мерцания.

Один из таких разрядов ударил в здание, где находился Максим. Ему повезло: луч вонзился в строение где-то на уровне третьего или четвертого этажа, пол под ним вздрогнул, затем раздался оглушительный скрежет, хруст, следом ударил взрыв, выметнувший наружу облако пыли и мелких обломков.

Несколько секунд все вокруг ходило ходуном, по стенам бежали трещины, перекрытие над головой разломилось, издавая звон лопающейся арматуры, на Максима посыпался бетонный щебень, но это было лишь началом: он едва пришел в себя после удара стреловидного разряда, как до здания докатилась первая кольцевая волна искажений.

Его ощущения трудно описать. Что должен чувствовать человек, находясь на высоте шестого этажа, когда строение вдруг превращается в мягкую, податливую массу? Нижняя часть постройки внезапно утратила прочность и начала угрожающе проседать, затем вновь раздался ужасающий треск и… все застыло, стихло, замерло…

Максим, сжавшийся в комок, запорошенный бетонной пылью, простившийся с жизнью, некоторое время лежал на полу, не смея пошевелиться.

После грохота и скрежета его внезапно окутала вязкая тишина, в которой слышался лишь отдаленный перестук падающих с большой высоты камешков.

Он открыл глаза.

Произошедшее с ним было похоже на смерть и внезапное возрождение. Таких сильных, шоковых, противоречащих друг другу эмоций он не испытывал никогда. Все, что происходило с ним прежде, мгновенно поблекло, превратившись в тусклые, ничего не значащие воспоминания о какой-то прошлой, серой, обыденной жизни.

Пульсация, продолжавшаяся несколько секунд, каким-то чудом минула его в физическом смысле, но в моральном Максим получил по полной программе. Поднявшийся с пола человек был уже не тем бродягой, что тупо и безразлично относился к собственной судьбе, покорно принимая силу сложившихся обстоятельств.

Пульсация не сделала его храбрецом, не наделила каким-то чудесными способностями – она обожгла, затронув глубины сознания, – он испытал столь всеобъемлющий ужас, такое неистовое желание жить, что вернуться в прежнее состояние уже не мог.

Перед глазами еще стыли холодные росчерки зеленоватого света, а он, кое-как встав на ноги, машинально осмотрелся, впитывая все новые и новые ощущения, словно пульсация породнила его с аномальным пространством, вдохнула в Максима иную сущность… а может быть, она сожгла кокон безразличия, конформизма, уничтожила тысячи мелких страхов, бывших стенами узилища для надломленного катастрофой сознания?

Напряженная, не предрекающая ничего доброго тишина окутала руины города.

Постепенно поднимался ветер. Здание уже не вибрировало, оно устояло, вобрав новую порцию искажений. Максим взглянул на потолок, изогнутый плавной синусоидой, еще раз остро осознавая, как близко прошла от него смерть.

Что же дальше?

Он растерялся. Вполне понятное состояние, ведь опыта выживания в аномальном пространстве у него не было вообще. Что делать? Куда идти? Выбираться из здания или еще немного переждать?

Шагнув к окну, он выглянул наружу.

Плавно изогнутая стена обрывалась пропастью. Внизу, среди вздыбленного ландшафта, отчетливо виднелись новые разрушения, возникшие под воздействием титанической энергии пульсации, – во многих местах истекали жаром огромные воронки, из руин высачивались сотни дымов, ветер, набрав порывистую силу урагана, сминал тучи пепла и пыли, размазывая их вдоль земли.