Последний оракул Роллинс Джеймс

Посвящается Шей и Брайсу, потому что вы оба молодцы

Из исторических хроник

Высшее благословение приходит к нам, когда мы на пути к безумию, каковое есть святой дар.

Сократ о Дельфийском оракуле

Древние греки, со своим пантеоном богов, свято верили в силу пророчества. Они почитали тех, кто мог прочитать предзнаменования по кишкам козла, кто провидел будущее в поднимающемся к небу дыме от погребального костра, кто предсказывал те или иные события, бросая сушеные кости. Но один из пророков пользовался наивысшим почетом – загадочный Дельфийский оракул.

На протяжении почти двух тысячелетий, со временем сменяя друг друга, в храме Аполлона на склоне горы Парнас жили женщины, которых тщательно охраняли. Раз в поколение одна из них принимала имя Пифия и занимала место на пророческом треножнике над расселиной скалы, откуда поднимались одуряющие испарения. Под их воздействием она отвечала на вопросы о будущем – как близком, так и далеком.

В числе ее почитателей были самые заметные фигуры греческой и римской истории: Платон, Софокл, Аристотель, Плутарх, Овидий. Ее почитали даже первохристиане. На своде Сикстинской капеллы Микеланджело написал ее, предсказывающей появление Христа на земле.

Была ли она шарлатанкой, которая дурачила доверчивых, произнося загадочные фразы? Ответ на этот вопрос не имеет значения. Важно другое: почитаемая царями и завоевателями Древнего мира, Пифия своими пророчествами изменила ход истории.

И хотя большая часть того, что было связано с Пифией, осталось погребено под пластами исторических загадок и мифов, частица истины все-таки вышла на поверхность. В 2001 году археологи и геологи обнаружили странное залегание тектонических плит под горой Парнас. В нем, словно предусмотренное специально, имелось отверстие, через которое выходили пары углеводорода в сочетании с другими газами – такими, как этилен, способный вызывать у человека эйфорию, напоминающую состояние транса, и галлюцинации, подобные тем, что были описаны в исторических манускриптах.

Таким образом, хоть наука и раскрыла один из секретов Пифии, все прочее оставалось под покровом тайны.

Действительно ли оракул провидел будущее? Или это было «божественное безумие»?

Познай самого себя, и ты познаешь вселенную и богов.

Надпись на Дельфийском храме

398 год н. э.

Гора Парнас, Греция

Они пришли, чтобы убить ее.

Женщина стояла в портике храма. Она ежилась в своем тонком одеянии – простом белом полотне, прихваченном поясом на талии, но причиной тому был не предутренний холод.

Внизу, по склону горы Парнас, напоминая огненную реку, поднимался поток людей с факелами. Они шли по вымощенной мраморными плитами Священной дороге, зигзагами взбиравшейся к храму Аполлона. Их поступь сопровождалась ударами мечей о щиты. Целый легион римской когорты, пять сотен воинов. Дорога тянулась мимо разбитых и поваленных статуй и давно разграбленных сокровищниц. Все, что могло гореть, было предано огню.

Отблески пламени танцевали на руинах, и в их свете возникало иллюзорное видение лучших времен и былой славы: сокровищницы, что ломились от золота и драгоценных камней, легионы статуй, изваянных прославленными скульпторами, толпы людей, собиравшиеся, чтобы услышать пророчества оракула.

Те времена давно канули в Лету.

За последнее столетие Дельфы пришли в запустение вследствие вторжения галлов, разграбления, учиненного фракийцами, но в первую очередь из-за забвения. Теперь лишь немногие приходили, чтобы внимать словам оракула: пастух коз, желавший узнать, верна ли ему жена, или моряк в поисках добрых знамений, перед тем как предпринять путешествие через Коринфский залив.

Настал конец времен, пришли последние дни Дельфийского оракула. После тридцати лет пророчествования она станет последней, кто носит имя Пифия.

Последним Дельфийским оракулом.

Но перед тем она должна выполнить заключительную миссию.

Пифия повернула лицо к востоку, где утреннее небо начинало светлеть.

«О розовощекая Эос, богиня утренней зари, поторопи Аполлона, пусть поскорее впрягает своих четырех коней в колесницу солнца».

Одна из сестер, молодая прислужница, появилась из храма за ее спиной.

– Госпожа, идемте с нами! – взмолилась она. – Еще не поздно! Мы еще можем спастись вместе с остальными в верхних пещерах!

Пифия успокаивающим жестом положила руку на плечо девушки. Ночью остальные женщины взобрались по неровному склону к вершине горы и укрылись в пещерах Диониса. Но у Пифии здесь было еще одно, последнее дело.

– Госпожа, на то, чтобы исполнить последнее пророчество, не остается времени.

– Я должна сделать это.

– Тогда делайте прямо сейчас, пока еще не слишком поздно.

Пифия отвернулась.

– Нужно дождаться рассвета седьмого дня.

Когда накануне вечером солнце опустилось за горизонт, она провела все необходимые приготовления: совершила омовение в источнике Кассотиды и сожгла листья священного лавра на большом алтаре из черного мрамора, стоявшем напротив храма. Она в точности следовала ритуалу – тому самому, который выполнила самая первая Пифия много тысяч лет назад.

Только сейчас оракул была не одна в ходе этой церемонии очищения.

Рядом с ней находилась девочка, лишь недавно встретившая свое двенадцатое лето.

Такое маленькое существо и такое странное.

Девочка стояла обнаженной в водах источника, пока старшая женщина омывала и умащивала ее кожу. Она не произнесла ни слова, просто стояла, сжимая и разжимая пальцы, словно пыталась ухватить что-то, видимое только ей. Какой бог подверг ребенка столь суровому наказанию и при этом благословил его? Уж точно не Аполлон. Поскольку слова, произнесенные девочкой тридцать дней назад, могли быть продиктованы только богом. Слова, которые быстро распространились и зажгли факелы, поднимавшиеся сейчас по склону горы.

О, лучше бы этого ребенка сюда не приводили!

Пифия помнила слова, произнесенные одной из ее предшественниц, умершей много веков назад. Это было грозное предостережение. Император Август спросил ее:

– Почему оракул стал столь молчалив?

Сестра ответила:

– Иудейский юноша, бог, который правит благословенными, велит мне покинуть этот дом…

Эти слова оказались воистину пророческими. Культ Христа разрастался, грозя поглотить всю империю и не оставляя надежд на возвращение прежней жизни.

И вот месяц назад к ступеням храма привели эту странную девочку.

Пифия отвернулась от огней и стала смотреть в сторону адитона, внутреннего святилища храма Аполлона. Там ее ждала девочка.

Она была сиротой родом из далекого города Киос. Люди веками приводили сюда таких детей, желая переложить тяготы по их воспитанию на плечи сестер. Большинство из них отправляли обратно, позволяя остаться лишь идеальным – со стройными ногами, красивыми руками, ясным взглядом и, конечно же, девственным. Аполлон ни за что не принял бы для своего пророческого духа сосуд более низкого качества.

Поэтому, когда эта тонкая, словно тростинка, девочка появилась обнаженной на ступенях храма, Пифия сначала едва удостоила ее взглядом. Ребенок был запущенным, спутанные темные волосы висели неопрятными космами, кожа испещрена оспинами. И все же под неприглядной оболочкой Пифия ощутила нечто глубоко спрятанное. В том, как девочка беспрестанно раскачивалась вперед и назад, в ее глазах, которые хотя и смотрели, но ничего не видели.

Ее опекуны заявили, что девочка обладает божественным даром, что она может сказать, сколько оливок на дереве, лишь взглянув на него, или определить, когда объягнится овца, просто прикоснувшись к животному.

После того как Пифия выслушала эти истории, у нее пробудился интерес к ребенку. Стоя на ступенях храма, она велела девочке подойти к ней. Та повиновалась, но двигалась так, словно тело ей не принадлежало, будто вверх по лестнице ее нес ветер.

– Ты можешь назвать мне свое имя? – спросила ребенка Пифия.

– Ее зовут Антея, – ответил за девочку ее опекун, стоявший внизу.

Пифия не сводила с девочки глаз.

– Антея, ты знаешь, зачем тебя сюда привели?

– Твой дом пуст, – пробормотала наконец девочка, глядя в пол.

«Что ж, она хотя бы умеет разговаривать».

Пифия бросила взгляд внутрь храма. В центре главного зала горел вечный огонь. Сейчас там действительно было пусто, но слова, которые прошептала девочка, подразумевали нечто большее.

Возможно, такова была ее манера поведения – такая странная, такая далекая, словно одной ногой она стояла в этом мире, а другой – за его пределами.

Ребенок посмотрел на Пифию своими ясными голубыми глазами, полными невинности. Этот взгляд никак не вязался со словами, сорвавшимися с губ девочки в следующий момент:

– Ты – старая. Ты скоро умрешь.

Опекун попытался бранить ее, но ответ Пифии прозвучал мягко:

– Мы все когда-нибудь умрем, Антея. Так устроен мир.

Девочка покачала головой.

– Только не иудейский юноша.

Эти странные глаза буравили ее, и Пифии показалось, что волоски на ее руках зашевелились. Вне всякого сомнения, девочку обучили основам культа Христа и кровавого креста. Но – снова эти слова. Какое странное совпадение!

Иудейский юноша…

Точно так же сказала ее предшественница, пророчившая роковой конец.

– Но придет другой, – продолжала девочка. – Другой юноша.

– Другой юноша? – Пифия склонилась к ребенку. – Кто он? Откуда?

– Из моих снов. – Антея потерла ухо ладонью.

Ощутив в девочке неизведанные глубины, Пифия решила окунуться в них.

– Этот юноша, – проговорила она, – кто он?

То, что девочка произнесла затем, заставило собравшихся вокруг людей дружно выдохнуть. Даже они могли распознать святотатство, услышав его.

– Он брат иудейского юноши. – Ребенок крепко прижался к подолу одеяния Пифии. – В моих снах он горит… И он сожжет все. Ничего не останется. Даже Рима.

В течение последнего месяца Пифия пыталась узнать побольше о страшном будущем, которое сулила девочка. Она даже ввела ее в круг сестер. Но Антея лишь глубже уходила в себя, замыкалась и отказывалась говорить. И все же существовал один способ узнать правду.

Если девочка и впрямь несла в себе божественное благословение, сила дыхания Аполлона, его пророческие испарения могли высвободить то, что таилось в странности ребенка.

Но хватит ли ей времени?

Легкое прикосновение к локтю отвлекло Пифию от размышлений и заставило вернуться к реальности.

– Госпожа, солнце… – проговорила юная прислужница.

Пифия взглянула на восток. Небо уже сияло, возвещая о скором появлении светила. Снизу доносились крики римских солдат. Слух о необыкновенной девочке распространился быстро. Ее пророчества о неизбежном конце Рима проделали далекий путь и достигли ушей императора. Имперский посланец потребовал, чтобы ребенок был доставлен в Рим, объявив, что девочка одержима бесами.

Пифия отказалась. Боги послали девочку к ее порогу, в храм Аполлона. Пифия не отдаст Антею, не подвергнув ее прежде испытанию и не получив ответы на свои вопросы.

На востоке первые лучи восходящего солнца пронзили небо.

Седьмой день седьмого месяца наступил.

Они ждали достаточно долго.

Она вошла в храм. Здесь ее тоже встретили языки пламени, но они источали доброе тепло, исходящее из сердца святилища. Огонь стерегли две пожилые сестры. Они были слишком стары, чтобы преодолеть трудный подъем к вершине горы. Пифия с благодарностью кивнула каждой из них и поспешила в адитон – подземное святилище, куда было позволено входить лишь тем, кто служит оракулу.

По мере того как она спускалась по ступеням, мрамор уступил место известняку. Лестница привела ее в маленькую пещеру. Ее нашел много столетий назад козий пастух, который, приблизившись к входу в пещеру, ощутил сладкое дыхание Аполлона, после чего его посетили странные видения.

Переживут ли эти дары еще один восход солнца?

В пещере Пифию ждала девочка. Одетая в большую, не по размеру тунику, она сидела, скрестив ноги, рядом с бронзовым треножником, на котором покоился омфал – священный камень в виде половины яйца, обозначающий пуп земли, центр вселенной.

Кроме него в пещере имелся еще один высокий стул в виде золотого треножника. Он стоял над расселиной в полу. Пифию, хотя она давно привыкла к поднимавшемуся из нее дыханию Аполлона, каждый раз поражало благоухание, напоминающее запах цветущего миндаля.

Дыхание бога, его пророческая пневма.

– Пора, – сказала она молодой сестре, спустившейся вместе с ней в адитон. – Дай мне ребенка.

Пифия подошла к треножнику и села на стул. Поднимавшиеся из расселины испарения, то самое дыхание Аполлона, окутали ее.

– Торопись.

Молодая сестра подняла девочку с пола пещеры и посадила ее на колени Пифии. Та обняла ее нежно, как мать обнимает ребенка, но Антея не ответила на эту ласку.

Пифия уже ощущала действие испарений, поднимавшихся из трещины в полу. По рукам и ногам пробежала знакомая дрожь, ее горло, в которое входил Аполлон, горело, зрение стало туманиться.

Но девочка была меньше, и поэтому испарения действовали на нее сильнее. Пифия понимала, что ребенок не сможет долго выдерживать дыхание Аполлона. Однако, если существовала хоть какая-то возможность получить от девочки ответ, она должна воспользоваться ею.

– Дитя, – заговорила Пифия, – расскажи нам больше об этом юноше и пророчестве конца, которое он нашептал тебе. Где он поднимется?

– Из меня, – еле слышно сорвалось с маленьких губ. – Из моих снов.

Маленькие пальчики нашли руку Пифии и стиснули ее.

С губ девочки продолжали падать слова:

– Твой дом опустел… твои источники пересохли. Но начнет бить новый источник провидения.

Руки Пифии крепче сжали тело девочки. Слишком долго храм умирал медленной смертью.

– Новый источник… – В ее голосе прозвучала надежда. – Здесь, в Дельфах?

Губы девочки двигались, но слов не было слышно. Пифия встряхнула ребенка.

– Где?

Девочка подняла прозрачную руку и положила ее себе на живот. В тот же момент Пифию посетило видение: звонкий серебристый ключ бьет из пупка девочки, из самой ее утробы. Новый источник. Но было ли это видение послано Аполлоном? Или его породила надежда, жившая в ее душе?

Пронзительный крик заставил ее вздрогнуть. Послышались грубые голоса. По ступеням в пещеру скатилась фигура в белом. Это была одна из старух, стороживших священный огонь. Она прижимала руку к плечу, а между ее пальцами торчал наконечник стрелы. Из-под ладони текла алая кровь.

– Слишком поздно! – крикнула женщина и рухнула на колени. – Римляне…

Пифия слышала слова сестры, но продолжала оставаться в трансе, вызванном испарениями. Внутренним взором она видела девочку, из которой бил прозрачный ключ, новый источник пророческой силы. Но одновременно с этим Пифия ощущала вонь от факелов римлян. Кровь и дым вошли в ее видение. Теперь из источника бежала тонкая черно-красная струйка и текла в будущее.

Ребенок внезапно обмяк на ее руках, окончательно заблудившись в испарениях. Пифия же видела темный поток, истекающий из черной фигуры… Тени юноши. Позади него бушевало пламя.

В ее мозгу эхом прозвучали слова, произнесенные девочкой месяц назад. «Брат иудейского юноши… Тот, кто подожжет весь мир».

Пифия держала безжизненное тело девочки. Пророчество ребенка сулило страшный конец и одновременно спасение. Может, было бы лучше отдать ее имперскому легиону и положить конец столь неопределенному будущему здесь? Сверху доносились все те же грубые голоса. Искать спасения было уже негде. Разве что в смерти.

Она все еще была захвачена видением.

Ребенка послал Аполлон. Послал Пифии.

«Начнет бить новый источник…»

Она сделала глубокий вдох, впуская в себя Аполлона.

«Что я должна делать?»

Римский центурион пересек зал. Он получил ясный приказ: убить девочку, предрекавшую конец империи. Прошлой ночью они захватили одну из храмовых прислужниц, и под кнутом, прежде чем он отдал ее на потеху своим солдатам, она призналась, что ребенок все еще находится в храме.

– Принесите факелы! – крикнул он. – Обыщите каждый угол!

Его внимание – и меч – привлекло движение в задней части зала. Из тени вышла женщина. Пошатываясь и спотыкаясь на каждом шагу, она шла как слепая. На ней был белый хитон, а голову украшал венок из лавровых ветвей.

Он знал, кто стоит перед ним.

Дельфийский оракул.

Центурион подавил дрожь страха. Подобно многим другим солдатам, он до сих пор втайне был подвержен старым суевериям. Он даже приносил быков в жертву богу Митре и совершал омовения в их крови. Избавиться от этого было невозможно.

– Кто посмел осквернить храм Аполлона? – воскликнула она.

Ощущая на себе тяжелые взгляды солдат, центурион приблизился к женщине.

– Приведи девчонку, – потребовал он.

– Ее нет. Вам до нее не добраться.

Центурион знал, что это невозможно. Храм был окружен.

И все же беспокойство толкало его вперед.

Оракул преградила ему путь к ступеням и уперлась ладонью в его нагрудник.

– Мужчинам запрещено входить в адитон!

– Только не императору. А я здесь – по его указу.

Женщина отказывалась пропустить его.

– Ты не пройдешь!

У центуриона был приказ, заверенный печатью императора Феодосия, который ему вручил императорский сын Аркадий. Старые боги должны замолчать, их храмы – исчезнуть. По всей империи, включая Дельфы. Однако помимо этих указаний центурион получил еще одно.

И он его выполнит.

Он глубоко, по самую рукоять, вонзил меч в живот оракулу. Из ее горла вырвался хрип, и она повалилась ему на плечо, как падает женщина в объятия возлюбленного. Центурион грубо оттолкнул ее от себя.

Кровь выплеснулась на его доспехи и на пол.

Оракул упала на мраморные плиты и перекатилась на бок. Дрожащая рука протянулась к луже ее собственной крови и осталась в ней.

– Новый источник… – прошептала женщина, словно давая кому-то обещание.

А затем ее сковала смерть.

Перешагнув через мертвое тело, центурион спустился по лестнице в маленькую глухую пещеру. В черном озерце крови лежал труп старухи, пронзенной стрелой. Возле трещины в полу валялся опрокинутый трехногий стул. Обшаривая пещеру глазами, центурион сделал полный оборот вокруг своей оси.

Это невозможно, но…

Пещера была пуста.

Март 1959 года

Карпатские горы, Румыния

Майор Юрий Раев выбрался из кабины «ЗИС-151» и спрыгнул на дорогу, изрытую глубокими колеями. Его ноги дрожали. Чтобы хоть немного прийти в себя, он оперся о зеленую стальную дверь потрепанного грузовика, одновременно проклиная и благодаря его. От тряски, не прекращавшейся на протяжении всей недели их блуждания по горам, у него болел позвоночник. Ему казалось, что даже коренные зубы расшатались и теперь свободно болтаются в челюсти. И все же именно этот раздолбанный грузовичок, преодолев все каменистые подъемы и затопленные разливом рек дороги, привез их сюда, к затерявшемуся в горах цыганскому поселку.

Раздавшийся грохот заставил его оглянуться. Это упал задний борт кузова, и оттуда посыпались солдаты в черно-белом. Их зимние маскхалаты сливались со снегом и гранитом густо поросших лесом гор. В воздухе все еще висели клочья утреннего тумана, напоминавшие привидения.

Мужчины ругались и топали ногами, пытаясь согреться. Тут и там вспыхивали огоньки – солдаты закуривали и, клацая затворами, готовили автоматы Калашникова к возможному бою. Являясь основной группой, они двигались в арьергарде, и именно они должны были выполнить главную задачу. Остальные силы осуществляли функцию поддержки.

Юрий повернулся к своему заместителю, лейтенанту Добрицкому. Это был коренастый украинец с изрытым оспинами лицом и сломанным носом. Он тоже был облачен в маскхалат. Вокруг глаз у него остались красные круги от защитных очков.

– Майор, лагерь оцеплен.

– Это они? Те, кого мы ищем?

Добрицкий пожал плечами, предоставив командиру самому делать выводы. У них уже была одна ложная тревога, когда, устроив налет на зимовку, они обнаружили там только оголодавших крестьян, зарабатывавших на жизнь непосильным трудом на каменоломнях.

Юрий хмуро огляделся. Эти горы были словно из другой эры. Как будто вернулся каменный век с его убогостью и суевериями. Но при этом лесистые горные склоны представляли собой прекрасное убежище для тех, кому по какой-то причине было необходимо спрятаться.

Юрий отошел в сторону и стал смотреть на изгиб раскисшей земляной полосы, которую при всем желании было трудно назвать дорогой. Головные машины размесили грязь и снег, оставили на ней глубокие колеи. Сквозь деревья Юрий увидел штук двадцать тяжелых мотоциклов «Урал» с колясками, в которых сидели вооруженные солдаты. Он прибыли сюда заранее и окружили становище, перекрыв все возможные пути бегства.

В это удаленное место их привели слухи и признания, полученные под пытками. И все же, чтобы найти его, понадобилось облазить чуть ли не все Карпаты и сжечь несколько хуторов. Только таким способом можно было отогреть замерзшие языки местных крестьян. Мало кто проявлял желание говорить о карпатских цыганах, особенно об этом изолированном от других племени, о котором шепотом рассказывали страшные истории, то и дело упоминая стригоев и мороев – злых духов и ведьм.

Неужели он их все же нашел?

Лейтенант Добрицкий переминался с ноги на ногу.

– Что теперь, майор?

Раев заметил, как скептически кривятся губы украинца. Хотя на плечах Юрия были погоны майора Советской Армии, он не являлся солдатом. Раев был на целую голову ниже Добрицкого, с заметным животиком и рыхлым лицом. Призванный в армию из Ленинградского государственного университета, он дослужился до звания майора, работая в различных научно-исследовательских учреждениях Министерства обороны СССР. В двадцать восемь лет он уже возглавлял лабораторию биофизики Государственного института медико-биологических исследований Российской академии наук.

– Где капитан Мартова? – спросил Юрий.

Представитель военной разведки обычно держалась возле Добрицкого, зорко наблюдая за всем происходящим.

– Она ждет нас у входа в становище.

Добрицкий упрямо шагал по центру раскисшей дороги. Юрий предпочел обочину, где землю подморозило и идти было легче. Когда они поднялись на очередное возвышение, лейтенант указал на становище, угнездившееся в глубокой впадине между отвесными утесами и окруженное черным лесом.

– Цыгане, – прорычал Добрицкий. – Как вы хотели.

Но то ли это племя?

Впереди виднелись цыганские кибитки, размалеванные выцветшими зеленой и черной красками, с колесами выше человеческого роста. По крайней мере, выше Юрия. В некоторых местах краска отслоилась, и из-под нее выглядывали более веселые, радостные цвета – напоминание о лучших временах. Деревянные кибитки были завалены снегом и обросли сосульками, мороз разрисовал их окна замысловатыми узорами. Черные круги обозначали старые кострища. Два костра горели в глубине становища и сейчас, вздымая языки пламени выше самых высоких кибиток. Одна из них была сожжена, и от нее остался лишь обугленный остов. В сторонке, рядом со штабелем досок и грудой камней, грустно свесив головы, стояли низкорослые стреноженные лошади. По становищу слонялись козы и несколько овец.

Солдаты взяли поселение в кольцо. Там и сям валялись трупы в одежде, больше похожей на лохмотья, и меховых полушубках. Те, кто остался в живых, выглядели немногим лучше. Обитателей становища выгнали из кибиток и прочных палаток. Из глубины лагеря доносились крики – солдаты гнали оставшихся цыган. Послышались автоматные очереди. Это стреляли «Калашниковы». Юрий смотрел на толпу людей с мрачными глазами. Некоторые женщины стояли на коленях. Смуглые, темноволосые мужчины не сводили с незваных гостей суровых, непреклонных взглядов. Многие были ранены, истекали кровью, у других были сломаны руки или ноги.

– Где все дети? – спросил Юрий.

Ответ раздался с другой стороны, произнесенный голосом острым и ломким, как лед, покрывавший горные вершины:

– Они забаррикадировались в церкви.

Юрий повернулся к произнесшей эти слова женщине, капитану Савине Мартовой, офицеру разведки, прикомандированной к их группе. На ней была черная шинель с воротником, отороченным мехом русского волка, с тоном которого прекрасно сочетались ее темные волосы.

Подняв тонкую руку, она указала на крутой склон позади кибиток и палаток. Там возвышалась церковь, единственное прочное строение в поселке. Сложенная из собранных здесь же камней, она сливалась с окрестными склонами.

– Когда наши подразделения прибыли сюда, дети уже спрятались в этой церквушке, – сообщила Савина.

Добрицкий согласно закивал.

– Должно быть, услышали звук мотоциклетных моторов.

Взгляды Савины и Юрия встретились. В ее зеленых глазах плясал утренний свет. У офицера разведки имелись собственные соображения. Именно она принесла в институт, где работал Юрий, кипы бумаг, ноутбуки и распечатки с информацией, захваченной при освобождении Освенцима и касавшейся в основном экспериментов доктора Йозефа Менгеле. Ангела Смерти, как его называли в концлагере.

После того как Юрий ознакомился с этими материалами, ему стали сниться кошмары, от которых он с криком просыпался в холодном поту. Широко известно, что Менгеле проводил ужасные эксперименты на заключенных, но больше всего он любил использовать в качестве подопытных кроликов цыган и их детей. Перед тем как приступить к экспериментам, он гладил ребенка по головке и угощал его шоколадкой. Детишки называли его «дядя Пепе». В конце концов он убил всех детей, которые оказались в его распоряжении, но прежде, чем это случилось, ему удалось обнаружить уникальную пару близнецов. Девочек, похожих друг на друга как две капли воды, Сашу и Мину.

Менгеле скрупулезно записывал все, что было связано с необыкновенными близняшками: возраст, происхождение, родословную. Чтобы выяснить дополнительные детали, он подверг пыткам их семью и близких. Но поскольку война близилась к концу, доктор был вынужден свернуть свои эксперименты, не успев довести их до конца. Он убил девочек-близняшек, сделав им инъекции хлороформа в сердце.

Менгеле выразил охватившее его огорчение в короткой, сделанной небрежным почерком записи в самом конце своих дневников.

«Wenn ich nur mehr Zeit gehabt htte…»

«Если бы у меня было больше времени…»

– Вы готовы? – спросила Савина у Юрия.

Тот кивнул.

В сопровождении Добрицкого и еще одного солдата они вошли в становище. Им пришлось перешагнуть через труп, лежавший вниз лицом в луже замерзшей крови.

Впереди показалась церковь. Она была сложена из камней и не имела окон. Единственная дверь, сделанная из крепких бревен и обшитая медными листами, была закрыта и заперта изнутри. Рядом с ней стояли двое солдат со стальным тараном.

Добрицкий взглянул на Юрия.

Тот кивнул.

Солдаты размахнулись тараном и ударили им в дверь. Полетели щепки. После еще двух ударов дверь с грохотом открылась.

Первой вошла Савина, следом за ней тенью скользнул Юрий.

Темное пространство церкви освещалось маленькими масляными лампами. По обеим сторонам стояли ряды скамеек, впереди возвышался алтарь. На лавках, неправдоподобно молчаливые, сидели дети всех возрастов.

Идя к алтарю, Юрий рассматривал детей. Многие из них были отмечены тем или иным физическим уродством. Одни были микроцефалами с крохотными головами, другие – карликами, третьи имели заячью губу. Один ребенок представлял собой обрубок без рук. Близкородственное скрещивание. По коже Юрия побежали мурашки. Неудивительно, что местные жители боялись этих цыган и рассказывали сказки о духах и чудовищах.

– Как вы узнаете, те ли это дети? – спросила Савина.

Юрий процитировал фразу, произнесенную под пытками и записанную Менгеле:

– Логово шовихани[1].

Так называлось место, где появились на свет близнецы и которое цыгане хранили в секрете со времен возникновения своих первых племен.

– Это они? – не отставала Савина.

Юрий покачал головой.

– Я не знаю.

Он направился к девочке, сидевшей возле алтаря и прижимавшей к груди тряпичную куклу. Одежда на ней была немногим лучше, чем на кукле. Приблизившись, Юрий заметил, что ребенок выглядит вполне здоровым и не имеет каких-либо видимых физических дефектов; чистые голубые кристаллы ее глаз светились изнутри.

Большая редкость у цыган.