Психоз Соломатина Татьяна
– Если даже я покупаюсь, представляешь, каково другим? Кого и чаще – ЧТО – они принимают за бога и мир?..]
Ирка прекрасна. Но прикладного толку от этого для Сашки – чуть.
Если бы Сашка возвращалась к себе, а не в квартирку просто Вовы – всё было бы иначе. Она бы принимала душ, степенно готовила завтрак, варила кофе, надевала бы уютную фланелевую пижаму, включала телевизор. И под гомон чужих голосов читала бы книгу. Например, сентиментальный роман. И думала о том, как это хорошо, что после командировки есть ещё целый день ничегонеделанья. Но это место было не Сашкино. Тут не было ни одной фотографии на стенах. Ни одной. Скажем, маленькой Сашки в серебристой рамочке (фото начала семидесятых любовно отреставрировано, и маленькая карапузиха игриво взирает в свой современный взрослый мир, говоря: «Не верь! Всё понарошку! Ты – это я! Наслаждайся светом, теплом и любовью всего мироздания, пока сыта!»). Или взрослой Сашки в чьих-нибудь объятиях… Такое фото, что не просто настенная привычка, а действительно живое. Говорящее. Мыслящее. Событийное. Тут такого не было. Эта мебель была не Сашкиной. И ванная комната была не Сашкиной. Потому что никогда в Сашкиной ванной комнате не сочетались бы дешёвые полочки с дорогими кремами. Скорее наоборот. В Сашкиной ванной висел бы веник иван-чая и сидел бы плюшевый медведь. А уж какие бы там были полочки или, собственно, ванна, было совершенно не важно. И ещё в Сашкиной ванной комнате ей бы намыливал пятки живой мужчина, а не оживший банан.
«Всё дело в виски и в обезличенном оргазме на голодный желудок. У оргазма всегда должно быть мужское имя».
Просто Вове чего-то не хватало. Чего-то не хватало профессору-бизнесмену. Они оба были просто сортами говорящих бананов. Даже дальнобойщик был куда более похож на homo sapiens. Хотя бы тем, что он понял, что с ним она не будет. И понял это совершенно по-человечески, а не по-бананьему.
«Как? Как звали львовского профессора-бизнесмена? Ты помнишь имя дальнобойщика, с которым выпила пару рюмок коньяка. И не помнишь имени того, с кем провела всю ночь в одной постели. Что нам скажет психология?.. Ничего не скажет. Ну, хоть фамилию?.. Каминский? Зелинский? Стравинский? Нет. Просто. Инский. Весь день проводишь с человеком, он оплачивает тебе оперу, ресторан и удаление двух зубов мудрости. Занимаешься с ним любовью всю ночь. Он водит тебя по незнакомому городу с экскурсией. Поит кофе, учит играть в бильярд. Провожает на вокзал. И от всего этого тебе остаётся обломок его фамилии. Забавно. Живой мужчина, превратившийся в шесть букв. У оргазма опять нет мужского имени. И ты заранее знала, что биг-мак не так хорош, как на картинке. Врите себе на здоровье!»
С живыми мужчинами сложно. Куда сложнее, чем с бананами или с картинками биг-маков. И куда как неспокойнее.
С покойниками, безусловно, безопаснее, чем с живыми. Мужчинами. И даже бананами.
– Василий Пименович, я принесла коньяк! – салютовала Сашка с балкона бутылкой в сторону кладбища. – Он хороший, в меру тёплый и с холодным лимоном, вот!
Она вынесла на балкон вторую табуретку, поставила на неё два пузатых коньячных бокала, блюдечко с тонко нарезанным лимоном, розетку маслин, пепельницу, зажигалку и пачку сигарет. Что ещё нужно Василию Пименовичу и Александре Александровне в столь поздний час? Только хорошая задушевная беседа.
Степенно разлив по ёмкостям равные дозы, Сашка подняла их и соприкоснула:
– Ваше здоровье, Василий Пименович! – пискляво сподобострастничала она.
– Да уж какое там, дружочек, здоровье! Всё бы вам, Александрушка Александровна, шутки шутить, старика задирать! – размеренно пробасила она же.
Ночь была тёплой. Чудесной. Спокойная, красивая даже посреди индустриального пейзажа с видом на кладбище августовская ночь. По шоссе ездили машины, улицу освещали фонари и вывеска универсама.
– Василий Пименович, пока я доставала коньяк, у меня написалось стихотворение. Помните, вы говорили мне, что нельзя зря тратить столько слов? Мол, Сашенька, это ужасно – беспричинные траты себя? А вот и не беспричинные! Я же посмотрела на фонарь! И не надо напоминать мне, друг мой, про аптеку и улицу! Я всего лишь о беспричинности своей «околофонарности»… Свеж и тих вечерок,
- В нём витает печаль.
- Выйду к ним за порог,
- Посмотрю на фонарь —
- Обуян, одинок,
- Вырывает в ночи…
- Не вещает поэт
- Никогда
- Без причин…
Ну не умница ли я, господин Филимонов?! Я жду ваших похвал!
Василий Пименович был чудесным собеседником. Галантным, остроумным, знал массу стихов. И с удовольствием выслушивал Сашкины опусы, не зевая, не перебивая и понимая самою суть. И кадя фимиам. Это ведь так важно для женщины. Куда важнее, чем даже для поэтов.
– Вы – самый лучший мужчина на свете! – не врала Сашка.
– О-хо-хо-хо! – хохотал Василий Пименович. – На этом или на том, Шурочка?
– На всём! – уверяла она.
На двоих коньяк пьётся быстрее. Благодаря Василию Пименовичу она уснула, ещё не успев пересечься с рассветом. Если бы они встретились – всё. Ещё ночь минус. А Сашке ох как нужно было наконец-то поспать. Бессонница – это страшно. Не кокетливое «не могу уснуть» – от случая к случаю. А именно беспросветная, выжирающая из черепной коробки всё содержимое, взамен наполняющая её своей гулкой отрыжкой, тупая ненасытная бессонница.
Сашке снилось, как они с Василием Пименовичем прогуливаются по летнему лугу под руку. Ему – сильно за пятьдесят. Ей – восемнадцать. Он заботлив, она – счастлива. Они обсуждают цены на клевер, последний парижский фасон, выписанный Александрой Александровной, и предстоящую поездку «на воды». И он ей точно не папа. Хотя и бог, и мир, и даже плюшевый медведь. И, конечно же, совсем не тот Василий Пименович, похороненный на кладбище, что напротив обшарпанной девятиэтажки с универсамом. Да и Сашка совсем другая – беззаботная, любимая, обласканная, бездумная. Ну, то есть такая, какая она на самом деле – созданная исключительно и только для радости и красоты. И в радость и красоту – после создания – помещённая. Безошибочно доставленная.
– Мало ли кому и что снится! Есть сны. И есть – сновидения. Ты что, Фрейда с Юнгом в школе не читала?
– Читала. Мне вот только интересно, откуда знали правду Фрейд и Юнг? Мало ли что я могу написать. И наговорить. И толпы будут в это верить.
– И где правда?
– О снах?
– Сны – это небывалые комбинации бывалых впечатлений. Это уже великий физиолог Павлов написал. И это, скорее всего, правда. Во всяком случае, такая правда меня устраивает. А то, что Юнг нанёс в мир о сновидениях, извини, меня не устраивает.
– Тогда как ты объяснишь свой повторяющийся сон?
– Я никак не хочу его объяснять. Я просто знаю, что когда он мне снится – мне страшно. Нет. Мне не страшно – меня охватывает первобытный ужас, и это всего лишь метафора. Меня охватывает НИЧТО и ВСЁ. Может, ты объяснишь? Как психолог психологу? Я тебя давно об этом прошу. Единственное более-менее разумное объяснение – филогенетическая память. Но ты же знаешь, я не очень-то верю в то, что её можно извлечь. Если что-то зашифровано – оно не зря зашифровано. И зашифровано, судя по всему, надёжно. Иначе бы процент умалишённых давным-давно превысил бы существующий.
– Нет уж. Ничего я тебе объяснять не буду. Сама, дорогая, сама.
– Может, гипноз?
– Я тебе уже не раз говорила, что ни гипнотизировать тебя, ни гадать тебе, ни что-либо объяснять тебе я не буду. К тому же ты не веришь в гипноз.
– Но ты же сильнее меня. И умнее меня. И почему же не верю? Верю. Как в ещё один способ промывки мозгов. Он ничего не объясняет. Но он работает.
– Сильнее? Вряд ли. Умнее, способнее – да. Сашка, всё, что я могу для тебя сделать – это сварить кофе. Налить рюмку. Прикурить сигаретку. Одолжить денег. Всё остальное – только твоё. Я тебя боюсь.
– Подожди, кто тут у нас потомственная ведьма?
– Я. Поэтому и боюсь. Ты – иное существо.
– Ага. Вампир? Чужой? Тёмный маг Скипидар? Крыса-трансформер? Пятый элемент? Дух сливного бачка?
– Трепло ты несусветное. Иное.
– Дурное существо. Ирка, ну погадай! Что было, что будет, чем сердце успокоится.
– Нет! Прекрати паясничать. Сейчас будем пить кофе и сплетничать. У меня тут недавно парочка была на сеансе семейной терапии. Три часа друг на друга орали. А мне что – оплата почасовая. Если мне платят за то, что я смотрю представление, – с нашим великим удовольствием!
– Ирка! Ну откуда этот сон с нескончаемым потоком страшной силы?
– Сила не бывает страшной. Сила – это всего лишь сила… Не знаю. Из тебя. Отстань. Или кофе – или выгоню. Как там твой «просто Вова»?..
Четвёртая глава
– Хорошо, просто Вова. Простите, просто Вова. Я знаю, что это выглядит так, как это выглядит. В лучшем случае – глупо. О худшем – даже думать не хочу, – Сашка набрала побольше воздуха в лёгкие, – но я вас вижу впервые. Хотя и подозреваю, судя по платью, обуви, плащу и ресторану, что мы знакомы не то чтобы слишком близко, но вполне достаточно для нового платья, обуви, плаща и японской кухни. Я не сумасшедшая… Была. Наверное. Теперь уж и не могу сказать наверняка. Потому что события последних дней напрочь, как выяснилось, вывалились у меня из головы. Вот.
Просто Вова, спокойно улыбаясь, присел за столик. К нему тут же подошёл Антон.
– Как обычно, – и, обращаясь к Сашке, – это многое объясняет. Мне действительно казалось, что вы немного не в себе. Но это не делало вас менее очаровательной. Напротив.
– Может быть, вы мне расскажете, что произошло? Мне ужасно интересно. А от ужаса я быстро трезвею. Что в данной ситуации было бы весьма некстати.
– С чего начнём?
– Со стружки.
– Ага, значит, с начала, – он нисколько не удивился.
– Да. И желательно поподробнее.
– Санечка, ты не возражаешь, если мы прежде выпьем?
– Я в ваших руках, просто Вова! – пафосно произнесла Сашка. – Простите, – быстро добавила она, увидав его выражение лица, – простите, пожалуйста, Владимир Викторович, я не хотела вас обидеть, честное слово. Вы мне нравитесь и, судя по всему, очень. Видимо, как и я вам. Иначе бы я не сидела тут вся такая распрекрасная и хмельная, с иголочки разодетая. Но…
– Перестань, Сашенька. Я всё понимаю. За твоё здоровье, детка.
«Детка? Ого! Нет, ну а чего ты ждала? Ты наверняка с ним уже переспала, чудес-то не бывает…»
Они выпили.
– Я возвращался вечером в город. Увидел на обочине шоссе девушку. На первый взгляд, слишком хорошо одетую, чтобы топать в одиночестве. Даже не так. Слишком правильно одетую. Да и не в одежде дело. Почему-то сразу было понятно – что-то случилось. Бредёт эдакий несчастный оленёнок…
«Дальше – лучше. «Детка». «Оленёнок». Хотя, кажется, ты именно этого всегда и хотела, разве не так? Или так сильно хотела, что уже хотелка поломалась?.. Нормально говорит. Со вкусом. Даже, кажется, приятно его слушать. Заткни свою бесконечную внутреннюю секрецию яда!»
– …и он явно не в себе. Темно. «Чудный» весенний московский то ли дождик, то ли снег. Я притормозил. Не то чтобы добрый самаритянин, но если кто-то прямо у тебя на глазах ищет приключения на свой зад… Симпатичный, к слову… Прости. Моя очередь просить прощения, да?
Сашка махнула рукой, мол, ерунда, продолжай.
– Если кто-то прямо у тебя на глазах нарывается на погоду, природу и прочие непутёвости, я не могу проехать мимо, как и любой другой более или менее вменяемый человек.
– Я спокойно проезжала, – бесцветно прокомментировала Сашка.
– Ты – женщина. Это другое дело.
– Не человек?
– Человек. Но не мужчина. Хорошо… Ты упрямая, как маленький ослик, и жуткая спорщица, это я уже успел понять, – он улыбнулся. – Как и любой другой более-менее вменяемый мужчина. Так лучше?
Сашка согласно кивнула.
– Пока я размышлял, как бы поаккуратнее около тебя остановиться, чтобы не напугать, и подбросить до города, вдруг, ещё даже не разглядев толком, понял, что безумно тебя хочу.
– Вот это оригинально.
– Не бабу вообще, а именно тебя.
– И тем не менее…
– И тем не менее – это правда. От тебя исходил какой-то совершенно безумный флюид. Пока я воображал себя эдаким благородным рыцарем, ты упала прямо лицом в грязь. Без паузы. Шла-шла и упала. Я выскочил, поднял… Даже мысли не было чего-то такого. Мол, пьяная, наркоманка. Ничего такого. Было только – схватить и не отпускать. Смешно?
– Обхохочешься. По обочине бредёт чёрт знает кто. Естественно, первое, что приходит нормальному мужчине в голову при виде такого раритетного зрелища, – это схватить подмокшее сокровище и не отпускать. Так это был снег? Я думала, что весь мир засыпало стружкой.
– Ты очень ироничная девочка. Это иногда злит. Но большей частью забавно, – как он ни старался, а скрыть властные нотки не получалось. Как будто Сашка уже была его собственностью. – Да, ты что-то шептала про стружку. Я усадил тебя в машину. Ощупал, прости, – руки-ноги целы, видимых повреждений нет. Пульс хорошего наполнения и напряжения, частота дыхательных сокращений в норме. Зрачки на свет реагируют.
– Откуда такая уверенность в нормальности дыхания и всём остальном? Ты врач? Нет, ты же ресторатор. Врачи рестораторами не становятся.
– Не врач. Потом… В общем, ничего такого неотложного. Решил, что от слабости. От усталости. От расстройства. Мало ли от чего девушки сознание теряют.
– Девушки лишаются чувств, – перебила Сашка.
– Ну да. Так красивее. Девушки лишаются чувств.
– Нет, ты не понимаешь. Я действительно лишилась чувств. И только потом потеряла сознание.
– Ладно. В общем, растёр мочки ушей, влил немного коньяка, у меня всегда в бардачке валяется. Пришла в себя. И говоришь… Нет, правда. Ни охов, ни ахов, ни испуга. «Здравствуйте, меня зовут Александра Александровна Ларионова. Можно я тут у вас посижу? Там стружка, я туда не хочу».
– Как же ты меня сразу в психиатрическую подстанцию не свёз?
– Ты была, с одной стороны, такая беззащитная. А с другой, знаешь, какое-то давление, напор. Как не от мира сего, буквально. И я потерял голову.
– Это нехорошо, – сказала Сашка.
– Да. Это нехорошо. Но я её потерял. Факт. Спросил, куда подвезти, а сам только и думаю: «Пусть скажет, что ей некуда ехать! Пусть скажет, что ей некуда ехать!»
– А я?
– Ты сказала, что тебе некуда ехать, и тут же собралась звонить какой-то Ирке. Но я больше всего на свете не хотел, чтобы ты звонила Ирке.
– Зря. Ирка хорошая.
– Да, ты говорила. Ещё ты говорила, что у неё муж Боря, дочка Юля и собака Джульетта и что как неудобно будет, если ты заявишься к ним на ночь глядя, тем более что у Ирки клиенты…
– Надеюсь, вы не подумали ничего плохого?
– Ты.
– Ты не подумал ничего плохого?
– Нет. Я просто хотел, чтобы ничего не менялось. Но ты всё равно куда-то позвонила, сказала, что всё кончено, искать и ждать тебя не надо, все свои проблемы ты отныне решаешь сама, из всех ситуаций выходишь самостоятельно. И ещё некоторое время что-то гневно бурчала себе под нос. Я ждал. Ты всхлипнула. Я дал тебе упаковку салфеток. Ты сказала, что они тебе не нужны. Я предложил поехать в ресторан поужинать. Ты согласилась. После я отвёз тебя к себе домой. Конец первой серии.
– И?
– И ты была очень хороша.
– В постели? – Сашка подбавила ехидства.
– Не только. Ты была весела, остроумна. В общем, восхитительна.
– Я совершенно не помню. Ничего. Ни твоего дома, ни того, что происходило. Ни себя. Последнее, пожалуй, самое ужасное. Странные какие-то симптомы для амнезии. Вылетает фрагмент, и ты, очнувшись, либо не помнишь, кто ты и что с тобой было от и до того момента, как ты воспринял себя, например, сидящим на стуле в ресторане. Хотя, логичнее предположить себя очнувшимся в больнице. Или в канаве. «Знахаря» смотрел?
– Что?
– Польский фильм такой. У знаменитого врача стресс. От него ушла любимая жена в день его триумфа. Не только сама ушла, но ещё и не менее любимую дочь прихватила. Он идёт в кабак, напивается. Или это только в кино все мужчины, испытавшие стресс, идут в кабак и напиваются?.. Все мои клиенты в такой ситуации, в смысле – проблемы с женой, шли в кабак и напивались. Ну, на то они и клиенты, а не мужчины. Но ни у кого из них после не было амнезии, эпизоды хмельного беспамятства не в счёт. Ко мне никто не обращался с амнезией. Только с недоразумениями в отношениях, несправедливо полагая их стрессом. Потому что с амнезией – это не ко мне. Уже к психиатру. А я – психолог. Ко мне приходили поговорить. И ждали, что от пары-тройки разговоров все их проблемы развеются сами собой. А не развеются – «плохой психолог». Современный мир переставил множество акцентов. Там, где исконно положено полагаться только на себя, теперь ожидают малобюджетного чуда. Прости. «Знахарь». Так вот…
– Я смотрел этот фильм. Хирург, очнувшись на обочине, не помнит себя.
– Да. Но я-то помню. Я – Александра Александровна Ларионова. Я могу рассказать тебе всю свою предыдущую жизнь до той заваленной стружкой обочины, и последние пару часов. А между – нет ничего. Это не амнезия. Это что-то другое.
– Какая разница, если ты жива, здорова и не попала ни в какую историю?
– Ты уверен, что я не попала ни в какую историю? Я, знаешь ли, замужем. Скорее была, правда. Идти действительно некуда – тут я была права. Или не хочется. Так не хочется, что уже и некуда… Но решают же как-то миллионы женщин такие проблемы, чем я хуже?!
– Тебе есть куда идти. Собственно, ты уже пришла, просто не помнишь.
– Это сказка для слабоумных девочек. Она, такая разнесчастная, падает мордой в грязь. Её подбирает прекрасный принц. Переодевает в платье феи. Они живут долго и счастливо и умирают в один день. Очень смешно. Готовый рассказ в «Космополитен». «Ягодные места». Не в смысле Евтушенко, а так, чтобы ассоциации. Много соплей. Немного суровости бытия в виде урезания и без того маленького бюджета, чтобы купить любимый шампунь. А потом – раз! – прекрасный владелец японского ресторана покупает ботильоны и предлагает крышу дома своего.
– Да, именно так всё и выглядит.
Они оба недолго помолчали.
– Ещё ты кричала. Во сне. Металась и плакала. Я разбудил. Ты так прижалась… Как будто именно меня искала всю жизнь. Потом мы всю ночь сидели на кухне и говорили…
– Я даже знаю, что мне снилось. Это всегда один и тот же сон, плюс-минус незначительная вариация. Кем я была на этот раз?
– В смысле?
– Я в этом сне женщина. Разная женщина, но всё время я. Один раз даже была… собакой. Всего один раз. Собакой-сукой. Странные ощущения. Всё. Больше никем не была.
– Женщиной. Про собаку ты ничего не говорила.
– Эти сны страшны. Даже не так. Они не страшны – бездонны… – Сашка закурила. – Как будто это не сон, а вечность. Только не метафора. Мол, так страшно, что время растягивается в вечность и бла-бла-бла… Нет. Просто – тупо: Вечность. Я там, на той стороне, с начала времён. И буду на той стороне до конца времён. Я не могу объяснить. Там, во сне, совсем иные категории. Нет ни пространства, ни времени, ни качества, ни количества. Сущностей тоже нет. Кроме меня. И того, кто на той стороне. Но и мы – не сущности. И тот нескончаемый поток скачущих лошадей. Но они тоже не лошади. Хотя они лошади. И пыль – не пыль. Хотя она пыль. И скалы – не скалы. И сумеречно не потому что вечер или там «трещина между мирами». Всё то. И всё – не то… Это как единый организм. Но не как у фантастов. Ничего такого, что известно в этом мире. Ничего такого, что можно придумать и тем более рассказать. Словами. Привязать к человеческой логике… Впрочем, наверное, я тебе всё это уже рассказала той ночью, которую я не помню, на той кухне, интерьер которой остался для меня за кадром.
Читать бесплатно другие книги:
