Посмотри на меня Ахерн Сесилия
Он поправил каску, внимательно посмотрел на нее, ожидая, что она засмеется или скажет ему, что шутит, но не обнаружил в ее беспокойных темных глазах ни тени улыбки.
— Это какая-то шутка?
Она покачала головой, нервно прикусила внутреннюю поверхность щеки и нахмурила брови.
Он откашлялся.
— Элизабет, я правда не понимаю, что вы хотите, чтобы я сказал.
— Правду, — быстро ответила она. — Я хочу, чтобы вы сказали мне правду. Ну, понимаете, я хочу, чтобы вы сказали мне, что видели его, но я хочу, чтобы это было правдой. — Она сглотнула.
Бенджамин еще некоторое время изучал ее лицо и в конце концов медленно покачал головой.
— Нет? — тихо спросила она.
Он снова покачал головой.
Ее глаза наполнились слезами, и она быстро отвернулась.
— Вам нехорошо? — Он хотел дотронуться до ее руки, но она отпрянула. — Я считал, что вы шутите насчет него, — ласково добавил растерянный Бенджамин.
— Вы не видели его на встрече с Винсентом?
Он покачал головой.
— А на барбекю на прошлой неделе?
Та же реакция.
— А как мы с ним шли по городу? А в детской комнате в тот день, когда… появилась эта смешная надпись на стене? — с надеждой спросила она. Ее голос дрожал от волнения.
— Нет, простите, — добродушно сказал Бенджамин, стараясь скрыть смущение.
Она повернулась к нему спиной и смотрела теперь на развернувшуюся перед ней панораму. С того места, где она стояла, было видно море, горы и аккуратный маленький городок, спрятавшийся между холмами.
Наконец она заговорила:
— Бенджамин, он был такой настоящий!
Он не мог придумать, что на это сказать, и продолжал молчать.
— Знаете, как бывает, когда чувствуешь, что кто-то находится с вами рядом? И даже если никто не верит, что этот человек существует, вы точно знаете, что он есть?
Бенджамин задумался и понимающе кивнул, хотя она не могла этого видеть.
— Мой дедушка умер, а мы были с ним очень близки. — Он смущенно ковырнул носком гравий. — С моей семьей мало о чем можно было договориться — они никогда ни во что не верили, но я знал, что он иногда бывал рядом со мной. Вы хорошо знали Айвена?
— Он знал меня лучше, — усмехнулась она.
Бенджамин слышал, как Элизабет всхлипнула. Она вытерла глаза.
— Так он был реальным человеком? Он умер? — спросил Бенджамин, сбитый с толку.
— Я просто так сильно верила… — Она замолчала. — Он очень помог мне в последние несколько месяцев. — Минуту она изучала в тишине окружающий вид. — Бенджамин, я ненавидела этот город. — По ее щеке скатилась слеза. — Я ненавидела каждую травинку на каждом холме, но Айвен так многому меня научил! Он объяснил мне, что в задачи города не входит сделать меня счастливой. И Бале-на-Гриде не виноват в том, что я чувствую себя не в своей тарелке. Не важно, в какой точке земного шара находишься, потому что главное — где ты обитаешь в своих мыслях. — Она коснулась лба. — Все дело в том мире, в котором я живу. Мире видений, надежд, воображения и воспоминаний. Там я счастлива. — Она снова постучала себя по лбу и улыбнулась. — И поэтому я счастлива и тут тоже. — Она распахнула руки, показав на пейзаж вокруг. Потом закрыла глаза и подставила лицо ветру, чтобы он высушил ей слезы. Когда она повернулась к Бенджамину, се лицо смягчилось. — Я просто подумала, что из всех людей именно вам будет важно это знать. — Медленно и тихо она пошла обратно к машине.
Прислонившись к старой башне, Бенджамин смотрел, как она уходит. Он не так хорошо знал Элизабет, как ему бы хотелось, но чувствовал, что она подпустила его к себе ближе, чем других. И он ее тоже. Они успели сказать друг другу достаточно, чтобы понять, насколько они и в самом деле похожи. Он видел, как она изменилась, как далеко шагнула вперед и наконец внутренне успокоилась. Он посмотрел на пейзаж, который Элизабет так долго разглядывала, и впервые за тот год, что он здесь провел, у него открылись глаза, и он увидел его.
Рано утром Элизабет проснулась и села на кровати. Она осмотрела комнату, взглянула часы — было без четверти четыре, — и когда она громко заговорила сама с собой, ее голос звучал твердо и уверенно.
— Пошли вы все к черту! Я верю.
Она откинула одеяло и выпрыгнула из постели, представляя себе радостные крики и смех Айвена.
Глава сорок третья
— Где Элизабет? — сердито прошипел Бенджамину Винсент Тэйлор, стараясь, чтобы его не услышала толпа, собравшаяся на открытие новой гостиницы.
— Она все еще в комнате для детей, — вздохнул Бенджамин, чувствуя, как твердеет цемент в стене напряжения, воздвигавшейся всю неделю на его ноющих плечах.
— До сих пор? — воскликнул Винсент.
Несколько человек обернулись и посмотрели на него. Местный политик из Бале-на-Гриде приехал, чтобы провести официальное открытие, и произнес речь у исторической башни, тысячи лет простоявшей на вершине горы и ставшей теперь частью гостиницы. Скоро толпа разбредется, заглядывая в каждое помещение и любуясь проделанной работой, а Бенджамин и Винсент до сих пор не знали, что Элизабет придумала для детской комнаты. Последний раз они видели ее четыре дня назад, и комната тогда все еще была пуста.
Все эти дни Элизабет в буквальном смысле не выходила оттуда. Бенджамин как-то принес ей еды и питья из автомата, она торопливо выхватила у него поднос и снова захлопнула дверь. Он не имел представления, что там внутри, и его жизнь всю неделю была кошмаром, так как ему приходилось справляться с паникующим Винсентом. Необычность Элизабет, говорящей с невидимым другом, уже давно перестала производить на Винсента впечатление. Никогда раньше в его практике помещения не дорабатывались во время открытия, это была нелепая и крайне непрофессиональная ситуация.
Наконец речи кончились, раздались вежливые аплодисменты, и толпа потекла внутрь. Гостей водили по зданию, они осматривали новую мебель, вдыхая запах свежей краски.
Винсент продолжал громко ругаться, и родители, державшие за руку детей, награждали его сердитыми взглядами. Комната за комнатой, они все ближе подходили к детской. Бенджамин с трудом справлялся с напряжением и шагал впереди толпы. Он узнал среди пришедших отца Элизабет, который со скучающим видом опирался на трость из терна, и ее племянника с няней и молил Бога, чтобы она не подвела их всех. Вспоминая их последний разговор на вершине холма, он верил, что она будет стараться и справится ради них. По крайней мере, он на это надеялся. На следующей неделе он должен лететь домой, в Колорадо, и не потерпит задержек на стройке. На этот раз его личная жизнь будет важнее работы.
— Итак, мальчики и девочки, — гид говорила так, как будто участвовала в эпизоде из американского телешоу «Барни и друзья», — следующая комната предназначена специально для вас, так что, папы и мамы, вам придется отойти на несколько шагов, чтобы пропустить их вперед, потому что это особенная комната.
Раздались охи и ахи, возбужденное хихиканье и шепот, а потом дети отпустили руки родителей и устремились к двери. Гид повернула ручку. Дверь не открылась.
— Господи боже мой, — пробормотал Винсент, прикрывая ладонью глаза, — мы пропали.
— Э-э, минутку, девочки и мальчики. — Гид вопросительно посмотрела на Бенджамина.
Он только пожал плечами и безнадежно покачал головой.
Гид снова попробовала открыть дверь, но безуспешно.
— Может быть, надо постучать, — крикнул кто-то из детей, и родители засмеялись.
— Знаете, а это очень хорошая идея, — подыграла гид, не зная, что еще сделать.
Она один раз стукнула в дверь, и неожиданно ее открыли с другой стороны. Дети медленно вошли в комнату.
Наступила полная тишина, и Бенджамин закрыл лицо руками. Похоже, у них большие проблемы.
Неожиданно кто-то из детей произнес: «Ничего себе!», и один за другим, притихшие и ошарашенные дети начали восторженно кричать друг другу: «Посмотри на это!», «Посмотри сюда!».
Дети с благоговейным трепетом рассматривали комнату. К ним присоединились родители, и Винсент с Бенджамином удивленно посмотрели друг на друга, когда услышали такой же одобрительный шепот. Поппи стояла в дверях, ее глаза бегали по комнате, а рот был открыт от сильнейшего потрясения.
— Дайте мне посмотреть, — грубо сказал Винсент, пробираясь сквозь толпу. Бенджамин последовал за ним, и то, что он увидел, поразило его.
Стены большой комнаты были расписаны великолепными яркими красками, на каждой стене была нарисована отдельная сцена. На одной из них он увидел знакомую картину: три человека весело прыгают с поднятыми руками в высокой траве на поле, на их лицах сияют улыбки, волосы развеваются на ветру, и они тянутся, чтобы поймать…
— Джинни Джоу! — восторженно закричал Люк, который, как и другие дети, рассматривал рисунки на стенах. — Смотри, это же Айвен! — закричал он Элизабет.
Пораженный, Бенджамин взглянул на Элизабет, которая стояла в углу в грязном джинсовом комбинезоне, забрызганном краской, с темными кругами под глазами. Но, несмотря на очевидную усталость, она широко улыбалась, и лицо ее светилось от реакции посетителей. Гордость в ее сияющих глазах была заслуженной, так как ни одна картина не осталась без внимания.
— Элизабет, — прошептала Эдит, непроизвольно вскидывая руку к лицу, — ты сделала все это сама? — Она посмотрела на свою работодательницу по-новому, со смешанным чувством недоверия и восхищения.
Другая сцена изображала стоящую в поле маленькую девочку, которая смотрела на улетающие в небо розовые воздушные шары; на следующей дети устроили водяное сражение, разбрызгивали краску и танцевали на песчаном пляже; на зеленом поле маленькая девочка устроила пикник с коровой, на голове у которой была соломенная шляпка; девочки и мальчики забралась на деревья и, смеясь, висели на ветках; а на потолке, который Элизабет покрасила в глубокий синий цвет, сверкали кометы, падающие звезды и яркие планеты. На дальней стене она изобразила мужчину и мальчика с черными, нарисованными фломастером усами: они с лупой в руках изучали черные следы ног, идущие со стены через весь пол на противоположную стену. Она создала новый мир, страну чудес, веселья и приключений, но именно внимание к деталям, радость на лицах персонажей, счастливые улыбки искреннего детского удовольствия поразили Бенджамина. Это выражение он видел на лице Элизабет, когда она танцевала в поле или шла по городу с застрявшими в волосах водорослями. Это было лицо человека, освободившегося от всех своих обид и по-настоящему счастливого.
Элизабет посмотрела вниз на совсем маленькую девочку, которая играла с одной из множества разбросанных по комнате игрушек. Она уже готова была наклониться и поговорить с ней, когда заметила, что та разговаривает сама с собой. Более того, девочка вела очень серьезный разговор — она знакомилась с воздухом.
Элизабет осмотрела комнату, глубоко вдохнула и постаралась уловить знакомый запах Айвена. «Спасибо», — прошептала она, закрыв глаза и представив себе, что он рядом с ней.
Маленькая девочка продолжала лепетать что-то самой себе, глядя вправо, когда говорила, и слушая, перед тем как заговорить снова. А потом она начала напевать ту самую знакомую песенку, которую Элизабет так и не смогла выкинуть из головы.
Элизабет запрокинула голову и засмеялась.
Со слезами на глазах я стоял у задней стены детской комнаты в новой гостинице. В горле у меня застрял огромный ком, и мне казалось, что я никогда больше не смогу говорить. Я все рассматривал и рассматривал стены — своеобразный фотоальбом всего, что мы делали с Элизабет и Люком за последние несколько месяцев. Как будто кто-то сидел вдалеке и рисовал нас.
Глядя на стены, на яркие краски и глаза персонажей, я увидел, что она поняла, и знал, что меня будут помнить. Рядом со мной, в задней части комнаты, стояли мои друзья, которые пришли поддержать меня в этот день.
Опал взяла мою руку и ободряюще сжала ее.
— Я очень горжусь тобой, Айвен, — прошептала она и поцеловала меня в щеку, без сомнения оставив на ней пятно фиолетовой помады. — Ты знаешь, мы все здесь с тобой. Мы никогда не оставим друг друга.
— Спасибо, Опал, я знаю, — сказал я, чувствуя себя очень взволнованным. Я смотрел на Гортензию, стоявшую справа от меня, на Оливию, которая стояла рядом с ней, на Томми, восхищенно разглядывавшего стены, на Джейми-Линн, которая присела на корточки, чтобы поиграть на полу с едва научившейся ходить девочкой, и на Бобби, который показывал пальцем и хихикал перед каждой картиной. Все они подняли вверх большие пальцы, и я понял, что никогда не останусь совсем один, так как меня окружают настоящие друзья.
Воображаемый друг, невидимый друг — называйте нас как хотите. Может быть, вы верите в нас, может быть — нет. Это совершенно не важно. Как большинство людей, которые делают по-настоящему великие дела, мы существуем не для того, чтобы о нас говорили и восхваляли, — мы существуем только для того, чтобы помогать тем, кто в нас нуждается. Может быть, мы вообще не существуем; может быть, мы лишь плод человеческой фантазии; может быть, это чистое совпадение, что двухлетние дети, едва начав говорить, заводят себе друзей, которых не видят взрослые. Может быть, все эти врачи и психотерапевты правы, предполагая, что они просто развивают таким образом воображение.
Или доставьте мне удовольствие. Может быть, все-таки есть другое объяснение, о котором вы не подумали, пока я рассказывал свою историю?
Я имею в виду реальность нашего существования. Возможность того, что мы действительно рядом — для тех, кому мы нужны, кто верит и поэтому видит нас.
Я всегда смотрю на положительную сторону вещей и всегда говорю, что нет худа без добра, но надо сказать правду — а я твердо верю в правду, — какое-то время мне не давала покоя ситуация с Элизабет. Я не мог понять, что выиграл, я видел только, что потерял ее, и это было для меня большим худом. Но потом я понял, что раз каждый день, каждую секунду я думал о ней и улыбался, значит, встреча с ней, знакомство с ней и, главное, любовь к ней были самым большим добром в моей жизни.
Она была лучше пиццы, лучше оливок, лучше пятниц и лучше, чем крутиться на кресле, и даже сейчас, когда она уже не с нами, — я, конечно, не должен этого говорить — из всех моих друзей Элизабет Эган — мой самый любимый друг.
Читать бесплатно другие книги:
