Красавец горбун Шахразада

Макама шестнадцатая

И вновь под ногами странников покачивается палуба, вновь вокруг, куда ни посмотри, лишь мерно дышащий океан. О, сколько бы сейчас отдал Бедр-ад-Дин за то, чтобы узнать о судьбе отца и матери! Или, быть может, передать весточку жене, на миг, пусть мысленно, прикоснуться к ее смоляно-черным волосам, вдохнуть родной запах…

«О Аллах милосердный, сделай так, чтобы все те, кто составляет смысл моей жизни, наконец соединились со мной! Ибо понял я, что на свете нет большего счастья, чем счастье любви и родного дома!»

Единственной отрадой в эти долгие дни стали для Бедр-ад-Дина неспешные беседы с мудрым Тети. Фарида, конечно, оказалась права, и мудрец с удовольствием делился своими бесконечными знаниями – ибо тысячелетние знания хороши лишь тогда, когда их есть кому передать. Юноша же с удовольствием впитывал мудрость столетий, наслаждаясь тем, что мир вокруг него становится, пусть на миг, на маковое зернышко, но понятней и объяснимей.

Одного Бедр-ад-Дин не мог понять, а мудрец объяснить. И этой величайшей тайной была тайна зарождения подлинной любви. Истинной страсти, что, как огонь, манит к себе, но открывается лишь немногим. Лишь тем, кто чист сердцем и может отдать за любимого человека и саму жизнь.

Увы, всего раз в подобной слабости знаний сознался мудрец. И здесь он, как и Бедр-ад-Дин, чувствовал себя новичком.

– Увы, юный мой друг, – так с некоторых пор Тети звал Бедр-ад-Дина. И юноше было очень приятно это слышать. – Тайна отношений мужчины и женщины принадлежит к заповедным тайнам мироздания. Можно понять, как устроено человеческое сердце, но невозможно уразуметь, почему оно откликается на зов одной души и не слышит зова другой.

– Но, мудрый Тети, так может говорить обычный человек. Ты же великий маг, добровольно перешедший порог, дабы достичь бессмертия и всезнания.

– Ах, мальчик. Если бы я знал истинную цену бессмертия и всезнания… То ни за что бы не согласился стать бессмертным.

– Но почему, о маг? Ведь уже две тысячи лет ты познаешь этот бесконечный мир… Радуешься хорошему, печалишься о дурном…

– Но с огромным удовольствием вновь стал бы живым человеком, отдав все свои знания лишь за то, чтобы вновь слышать запахи ветра и шум листвы, прижать к груди свою возлюбленную или играть с детьми. Но я, глупец, думал, что вечность – куда более интересная штука. И потому пренебрегал той, что дарована была мне судьбой и хранила мой очаг. Когда же понял я, что мои изыскания вскоре завершатся успехом, то окончательно потерял интерес к тому, что происходит под кровом моего дома. Ибо, о безумец, думал, что теперь мне будет подвластен целый мир.

– И что же произошло с твоей женой, маг?

– Увы, мальчик, я и по сей день этого не ведаю. Не знаю я и того, что стало с моими детьми. И стыд за это уже второе тысячелетие терзает мне душу.

– Но ты помнишь их? Быть может, ты встречал их души в вечности?

– Увы, мальчик, я никогда и никого не встречаю. Кроме духов огня и воды, ну и людей, конечно. Ведь я, уйдя из мира живых, до мира душ так и не дошел, остановившись на полдороге, в каком-то своем, ни на что не похожем мире. Некогда пытался я понять духов огня… Но эти злобные и воистину бессердечные дети магического народа оказались не достойны ни познания, ни разгадывания.

– А люди?

– О мальчик, а люди оказались загадкой более великой, чем я мог представить. Ибо сколько я не задавался вопросом о том, что движет человеком, во имя чего он живет, ответов так и не получил. Не получил истинных, понятных ответов. Это всегда была лишь половина правды.

– Ответь мне, великий маг, но кто же для тебя оказался большей загадкой – женщины или мужчины?

– Конечно, женщины. Это, юный муж, совершенно непостижимые существа. Некогда первую загадку загадала мне еще моя жена. Пытаясь понять, что же движет ею, я погрузился в бездны философии и магии. Но увы. Как я не знал ответа, начиная свой поиск, так я не знал ответа, думая, что я свой поиск закончил. И более того, даже пройдя немало по пути бесконечной жизни и бесконечных знаний, я по-прежнему не знаю ответа на вопрос, что же движет женщиной. Ибо нет в целом мире более непознаваемого, загадочного и таинственного существа, чем она.

– Но как же нам, мужчинам, понять их?

– Увы, мой мальчик, я не знаю ответа на этот вопрос. Думаю, что понять их невозможно. Но стоит попытаться почувствовать то же, что чувствуют они. Это, наверное, самое мудрое, что в своей жизни может сделать мужчина.

– А ты? У тебя получалось почувствовать то же, что чувствует женщина? Твоя женщина.

– Да, мой юный друг. Такое бывало.

И маг погрузился в воспоминания.

В тот день дом его был непривычно тих – дети убежали играть к соседям, жена стряпала и тихонько напевала. Этот несложный мотив и заставил мага, тогда всего лишь мудреца и чародея, задуматься о душе женщины, о ее чувствах и мечтах.

– О прекраснейшая, – позвал он, – не можешь ли ты подарить мне несколько минут своей прекрасной жизни?

– Она отдана тебе вся, мой Тети.

– Скажи мне, женщина, что движет тобой, что заставляет тебя неустанно трудиться, без отдыха даря нам свою душу?

– Как странно ты говоришь, о муж мой. Конечно, любовь.

– Но что такое твоя любовь, о добрая Анат? Вожделение ли это? Желание никогда не расставаться со мной? Желание удержать возле себя детей?

– Увы, мой единственный. Я не знаю ответов на эти вопросы. Чувствую лишь, что мои дети, плоть от плоти моей, столь же мне драгоценны, как и ты, свет моей души. Что соединяет меня с тобой? Должно быть, лишь то, что я не вижу вокруг иных мужчин, наслаждаюсь лишь тобой и дарю страсть лишь тебе…

«Так, быть может, – подумал маг, – это лишь вожделение? Вожделение, немногим отличающееся от низменной животной страсти?»

И он захотел проверить это, подняв горящий желанием взор на жену. Она ответила ему нежным, но спокойным взглядом.

В тот же миг губы Тети завладели ее губами, поймали их в нежный плен, а языки сошлись в непримиримой дуэли.

Однако головокружительный поцелуй мужа длился всего несколько коротких мгновений.

– Ты желаешь меня, прекраснейшая? Ответь мне, не скрывай своих чувств.

Она действительно его хотела, призналась себе Анат, в то время как Тети еще крепче обнял ее. Она безрассудно, отчаянно, неимоверно сильно его хотела. Дыхание остановилось, когда по телу вихрем пронеслась дикая жажда… страсть, желание и огонь.

Она знала, что муж чувствует то же самое – он замер совершенно неподвижно. Время как будто остановилось, воздух накалился и дрожал от напряжения, никак не связанного со сражением их характеров. Тети смотрел в глаза Анат, и казалось, что этот взгляд способен обжечь.

Молодая женщина стояла не шевелясь, не в силах побороть гипнотического взгляда этих горящих глаз. Черты Тети смягчились, он протянул руку и погладил нижнюю губу жены большим пальцем.

– Я хочу подарить тебе наслаждение, Анат. Соединиться с тобой в нежности и ласке. Открыть радости, о которых ты сейчас не думаешь.

Страсть пульсировала между ними; кровь зашумела в ушах молодой женщины от этих слов.

Перестав даже делать вид, что сопротивляется, Анат подняла голову.

– Поцелуй же меня, о муж мой, дай мне всю свою страсть и все свое желание, – хрипло проговорила она.

Больше ничего не потребовалось. Склонившись, Тети снова завладел ее ртом, беспощадно лаская, и его жена ответила такой же лихорадочной пылкостью. Они неистово целовались, а подавляемые суетой желания вулканом извергали в их тела жар и страсть.

Мига просветления молодой женщине хватило лишь для того, чтобы осознать, что ее увлекают назад, к ложу, что стояло посреди комнаты. Не прерывая поцелуя, Тети начал опускать Анат на подушки, но в последний момент повернулся и лег на спину, так что возлюбленная упала на него сверху, а ее черные как смоль волосы закрыли обоих, словно занавесью.

Язык и губы Тети терзали нежные губы наслаждением. И Анат всю себя без остатка бросала в огонь его страсти, урывками глотая воздух. Сейчас она не думала ни о чем – ни о его странных вопросах, ни о его разом вспыхнувшей страсти, ни даже о том, что долгие дни он проводил в добровольном заточении, не пытаясь даже поцеловать ее. Она не могла насытиться его поцелуями, не могла отгородиться от желания и плотского голода, заставлявших кровь вскипать в венах, подчинявших себе каждый нерв ее тела. Анат любила его и нуждалась, до безумия остро нуждалась в чем-то, и губы Тети уже не могли ей помочь. Она хотела от него большего, гораздо большего.

Хныча, молодая женщина отчаянно прижалась к сильному, мускулистому мужскому телу, лежащему под ней, и внезапно ощутила горячую кожу мужа, его нагие чресла… налившуюся твердость, прижатую к ее животу. Анат инстинктивно обхватила Тети бедрами, силясь еще крепче прижаться к нему.

Со сдавленным стоном ее муж оторвался от губ любимой. Его пальцы запутались в волосах, а глаза поймали замутненный взгляд Анат.

– Ты по-прежнему хочешь насладиться мной?

Сердце вырывалось из груди. Терзаемая столь долго подавляемыми желаниями Анат медленно кивнула:

– Я хочу этого… хочу тебя.

Пламя вспыхнуло в его глазах. Тети перевернулся, прижав возлюбленную к подушкам своим телом. Не успел удивленный вздох слететь с губ жены, как он уже склонился к ее груди, обхватил губами одну упругую вершину и нежно к ней прикоснулся. Анат едва не подпрыгнула на ложе от сладостного ощущения.

Сжав оба затвердевших соска вместе, Тети одаривал вниманием пульсирующие бугорки, пока молодая женщина хрипло не застонала от невыносимого желания:

– О любимый, прошу тебя…

– Еще рано. Ты пока не готова стать моей.

– Готова… этот жар…

Анат казалось, что она сгорит, если Тети не овладеет ею прямо сейчас, само ее женское существо изнывало от испепеляющего голода.

Поднявшись над распростертой женой, Тети опустился на колени между ее ног, обхватил руками нежные бедра и склонился над ней.

Когда волшебные губы мужа нашли ее потаенную жемчужину, Анат ответила полустоном-полуплачем – беспомощным, молящим звуком, превратившимся в пронзительный крик, когда он начал со сладострастным умением терзать ее, лаская губами, глубоко проникая внутрь языком. Пальцы сами собой вцепились в черные волосы мужа, и, о счастье, вселенский, всепоглощающий огонь наконец взорвался у нее внутри.

Когда Анат немного пришла в себя, то увидела, что Тети по-прежнему стоит на коленях, с нежностью наблюдая за ней. Его лицо раскраснелось и стало напряженным – так тяжело ему уже было сдерживаться.

– О лучший из мужчин, не останавливайся… – хриплым шепотом взмолилась Анат.

Мудрец замер. Долгое мгновение они смотрели друг другу в глаза. Время замедлило бег, и Анат слышала только, как стучит сердце ее мужа, эхом повторяя безумный, воистину бешеный ритм ее собственного пульса. Она не понимала, почему он мешкает. Он – ее первый, единственный мужчина. Что же он еще желает узнать?

– Тети, – снова прошептала молодая женщина, протягивая к нему руки.

Улыбка мужа была коварной и испытующей, а голос низким и хриплым, когда он ответил:

– Я не остановлюсь.

Он опустился на Анат, закрыв ее собой от всего мира. Во взгляде Тети стало еще больше нежности, а его губы снова прильнули к губам молодой женщины. Поцелуй же его, бывший до этого неистовым и голодным, смягчился и не терзал теперь, а завораживал и обольщал.

Анат почувствовала, что муж сейчас соединится с ней.

– Не бойся, прекрасная. Я буду очень осторожен.

С изысканной заботой Тети начал продвигаться вперед, медленно, медленно скользя внутрь… В какой-то миг Анат ощутила только пульсирующую целостность, когда он наконец вошел полностью.

Тети замер, чтобы молодая женщина смогла насладиться этим первым мигом соединения, лаская нежными поцелуями ее лоб, щеки, губы.

Но в следующее мгновение он начал двигаться, то немного отступая, то снова устремляясь вперед. Руки тем временем ласкали ее груди, нежно массируя мягкую плоть. Анат задрожала и вскрикнула, когда новая вспышка пламени родилась глубоко внутри, внизу ее тела.

К изумлению молодой женщины, внутри нее снова стал нарастать огненный вихрь. Внезапно ее охватило пламя. Обнаженная кожа Тети обжигала ее, его тело заставляло ее пылать. Дыхание превратилось в короткие судорожные глотки воздуха, а бедра сами по себе начали двигаться, пытаясь слиться с мужем в едином, таком прекрасном ритме.

Так же мучительно задыхаясь, как и Анат, Тети поднял голову, чтобы взглянуть на прекрасное лицо жены. Он хотел увидеть вершину ее наслаждения, понять, быть может, соединиться с чувствами своей жены, хотел видеть, как пылает от страсти ее кожа в изумительном чуде их соития.

Однако сам он чувствовал, что уже почти не в силах сдерживать себя, что его голод и желание уже столь велики, что вот-вот прорвутся наружу. Тети изо всех сил старался не спешить, пока Анат стонала под ним, но когда она выгнулась ему навстречу и закричала, он с хриплым криком отдался на волю страсти, изнемогая и содрогаясь от такого же испепеляющего наслаждения, какое испытывала она.

Сокрушительный, обжигающий взрыв заставил Тети судорожно ловить губами воздух. Он почти обрушился на жену, хотя и постарался уберечь ее от тяжести своего тела, и теперь лежал, не в силах пошевелиться, пока внутренний огонь понемногу стихал.

Но найден ли ответ на вопрос? Увы, этого не знал Тети, хотя чувствовал, что на миг соединился с чувствами своей жены, став одновременно и мужчиной и женщиной, беря и отдаваясь в огне страсти и наслаждения.

– Это пламя. Это огненное… волшебство… – прошептала Анат.

Тети слабо улыбнулся. Огненное волшебство. Должно быть, это и есть ответ… Огонь истинного чувства может соединить мужчину и женщину, но, увы, не может дать им стать друг другом и познать мысли. Лишь в недолгие мгновения истинной близости им дано соединиться, но лишь в недолгие мгновения…

Наконец маг вернулся в реальный мир из мира прошлого. Бедр-ад-Дину очень хотелось бы разглядеть лицо мага, но, увы, уже много лет у него не было лица. Но юноша подумал, что наверняка в глазах мудреца сейчас стоят слезы. Ибо как должен быть сладостен тот миг, когда ты чувствуешь другого всем своим существом так же, как самого себя!

Макама семнадцатая

– Сегодня на рассвете мы наконец пристанем к острову, где подданные царя аль-Михрджана разводят крылатых коней.

– О Аллах, наконец! Я так устал болтаться посреди океана…

– Терпение, мой друг. Сегодня, думаю, не последний день нашего странствия. Ибо не может быть, чтобы обладание драгоценным крылатым конем оказалось столь простым делом…

– О маг, ты опять меня пугаешь. Я вновь начинаю опасаться, что цена окажется непомерно высока.

– Быть может, и так. Но, думаю, и на этот раз дело будет не в цене. Думаю, с животным не так просто совладать. Это ведь живое существо, и потому его нрав может преподнести не один сюрприз…

От порта по улице, что вела к дворцу царя аль-Михрджана, тяжело шествовал горбатый старик. Каждый шаг давался ему с необыкновенным трудом. Одышка не давала насладиться зрелищем богатых широких улиц, а тяжелый посох, казалось, не помогал идти, а лишь сильнее пригвождал к месту.

Бедр-ад-Дин же получал от прогулки невыразимое удовольствие. Его радовали и чистые широкие улицы, и запахи незнакомых яств, что доносились из дверей трактиров и харчевен. Приветливые лица людей, а особенно светящиеся весельем лица женщин, щедрость спокойной жизни… Все это бальзамом лилось на измученную предчувствиями и опасениями душу.

«О Аллах милосердный! Да даже если я навек останусь горбуном, я благодарен тебе, коварная Зинат, за то, что увидел столько стран и городов. За то, что нашел самую лучшую из женщин и стал ее мужем…»

«Это очень мужественные слова, друг мой, – услышал Бедр-ад-Дин голос мага. – За это действительно следует быть ей благодарным. Теперь я вижу, что ты готов к встрече с царем аль-Михрджаном. Ибо появишься перед ним не униженным просителем, а человеком, достойно несущим тяжкое и, что самое главное, незаслуженное бремя!»

Распахнулись тяжелые двери, и путник ступил в пронизанный заходящим солнцем главный зал церемоний. Увидев изможденного странствием старца, царь встал ему навстречу.

– Да будет милостив к тебе Аллах, о путник! Легок ли был твой путь к берегам нашей прекрасной земли?

– Да будет благословенен мир под твой рукой, о добрый и щедрый царь аль-Михрджан! Счастьем было ступить на землю твоего острова и наслаждением стало пребывание здесь!

– Что же привело сюда тебя, о путник?

Но Бедр-ад-Дин, опускаясь на винно-красные подушки, прекрасно рассмотрел участие и сочувствие на лице царя. Конечно, не каждый же день какой-то несчастный уродец просит аудиенции у владыки богатой и мирной державы. Добрый царь даже скривился, словно от боли, наблюдая за тем, как пытается устроиться на подушках его странный гость.

– О царь аль-Михрджан! Сейчас солнце, что согревает твой щедрый и богатый остров, опустится в теплые воды океана, и ты увидишь разительную перемену. А после я расскажу тебе все остальное.

– Да будет так, о путник, – произнес донельзя заинтригованный царь.

Монеты в обширном кошеле гостя тихо зазвенели. Быть может, маг предупреждал Бедр-ад-Дина о неведомой опасности… Но, похоже, он не знал, как отнесется к перемене в облике гостя царь, и потому слегка волновался.

Гасли в зале солнечные лучи, опускались сумерки. Вот последний луч, скользнув по драгоценным камням в навершиях церемониальных пик, стоящих у стены, покинул главный зал. Слуги зажигали масляные светильники, и царь с удивлением и страхом наблюдал, как в колышущемся пламени исчезает горб, распрямляются плечи, разглаживаются морщины гостя. И вот уже молодой и статный красавец гордо и свободно воссел на подушках прямо напротив ошарашенного царя аль-Михрджана.

– Кто ты, гость? Ты великий колдун? Ты пришел, чтобы отобрать у меня царство?

– О нет, добрый царь! Я не великий колдун! Мне не нужно твое царство! Я просто несчастный, околдованный коварной джиннией, на которую наложил проклятие одиночества сам Сулеман ибн Дауд (мир с ними обоими). Слушай же мою печальную историю!

И вновь Бедр-ад-Дин рассказал о ссоре двух братьев, о заговоре при дворе царя Темира, о встрече с коварной джиннией… Не утаил он ничего, закончив свой рассказ встречей с мастером Дайярамом.

– Вот так я узнал, что изловить джиннию я смогу, но удержать ее в магической клетке не удастся, если я не найду волос из гривы белого крылатого коня.

Чем дольше длился рассказ Бедр-ад-Дина, тем более успокаивался царь аль-Михрджан. К последним словам он уже мерно и согласно кивал.

– В добрый час ты пришел к нам во дворец, о путник. Ибо я знаю и о мастере мастеров, и о тайнах ловушек для детей магического народа. Известно мне и то, что на острове ты найдешь белого крылатого коня.

– О Аллах милосердный, неужели все так просто завершится? Неужели я смогу вскоре при свете дня предстать перед своей любимой таким, каков есть на самом деле?

– Увы, мой дорогой гость, я должен тебя разочаровать. Найти крылатое животное нетрудно. Тебе будет еще проще – ибо он, так же, как и ты сейчас, существо ночное. Не составит труда и его изловить – ибо он потянется к тебе сам. Но вот укротить его будет совсем непросто…

– Укротить, о царь?

– Да, мой друг. Ибо со светом дня он захочет подняться в небо… И никакие веревки и цепи не удержат его на земле.

– Не поможет и магия?

– Увы, не поможет и магия. Ибо не нашлось в мире еще таких оков, чтобы удержали крылатого коня на земле против его воли.

– Но что же мне делать, о царь?

– Юноша, я же говорил лишь об оковах. Если же найдешь ты седло черной кожи, шитое золотом и шелком, и удила, выкованные в лунную ночь на берегу океана, конь покорится тебе сам.

– О Аллах, но где же мне найти их? Быть может, царь, ты подскажешь мастера, что кует такие удила и продает седла черной кожи?

– Увы, мой гость, на нашем острове никто не промышляет оковами для крылатых коней. Ибо мы считаем святотатством сдерживать свободу тех, кто приносит нам счастье и достаток. Хотя, увы, нам приходится продавать жеребят. Но…

Царь задумался, пытаясь как можно точнее объяснить чужеземцу древние ритуалы и приметы острова.

– Увы, щедрый царь. Значит, мне предстоит отправиться еще куда-то, чтобы найти и седло, и удила?

– Боюсь, что да, достойный юноша. Мне говорили, будто на далеких островах, что первыми встречают восход солнца, есть мастера, создающие сбрую для коней столь легкую, что благородные животные ее веса не чувствуют, и столь красивую, что даже особы царских кровей не решаются в будний день украшать ею спины своих скакунов.

– О Аллах, и далеко ли до этих островов? И как они зовутся? И какие ветры следует поймать, чтобы достичь этих удивительных мест?

– Об этом тебе расскажет мой советник. Он некогда побывал там, где первыми встречают золотые рассветы. И с тех пор бредит красотой островов и заливов, мудростью людей и природы.

Царь трижды хлопнул в ладоши и негромко произнес:

– Царю нужен мудрый совет достойного Марко!

Сколько ни вглядывался Бедр-ад-Дин в сумерки зала, но увидеть, кому отдал приказание аль-Михрджан, так и не смог. Царь же, обнаружив недоумение на лице гостя, с улыбкой заметил:

– Не только тебе, о путник, пришлось повстречаться с магическими существами. Но мне повезло уговорить их поступить ко мне на службу.

В ответ на эти слова в зале пронесся легкие ветерок, качнув пламя светильников. И вслед за ним к трону неспешно прошествовал молодой мужчина. Был он чуть старше самого Бедр-ад-Дина, однако тучен и даже на вид очень сластолюбив. Но держал себя так заносчиво и гордо, словно не аль-Михрджан, а он царит и правит на острове крылатых коней.

– Достойный Марко, не подскажешь ли ты нашему гостю, который из островов на восходе солнца может похвастать лучшими мастерами золотого шитья?

– О царь, таковым островом, без сомнения, можно было бы считать наш прекрасный остров. Но, если принять во внимание, что мы уже имеем счастье здесь находиться, то, вероятно, тебя интересуют другие острова, имеющие столь же высокую славу. К ним я бы причислил земли на полудень от княжества Райджива… Таковым можно было бы считать и остров в Южном океане, где лежит царство Имерина… Думаю, ему бы следовало отдать второе место по красоте и тонкости узора… Также неплохо было бы вспомнить и страну Канагава. Пожалуй, ее бы следовало назвать третьей. Ибо это единственная земля, где золотым и жемчужным шитьем занимаются женщины. А давно известно, что женские руки ничего достойного любования создать не могут…

Бедр-ад-Дин вскинулся, собираясь поставить на место надменного советника, но вовремя увидел насмешливую улыбку царя. Как видно, царь не без умысла задал вопрос именно так. И потому юноша предпочел поудобнее устроиться на подушках, чтобы выслушать разглагольствования недалекого советника.

– Благодарю тебя, о знаток всего на свете… А теперь не вспомнишь ли ты, где куют конскую сбрую невиданной красоты и легкости.

– О царь, я видел две таких страны. Страна франков, пожалуй, может похвастать многими видами прекрасной конской сбруи. Но железа франки не жалеют, и потому доспехи получаются красивыми, но очень тяжелыми. Что же касается упоминаемой уже страны Канагава, то именно здесь научились создавать доспехи легкие, как перо. Мастера кузнечного дела столь искусны и столь экономны, что вместо тяжких железных пластин собирают доспехи из тонких колец, создавая броню, непроницаемую для стрел и копий, но легкую и изумительно прекрасную. Что неудивительно, ибо мастера этого непростого дела все мужчины. Ведь давно известно, что истинное искусство создают лишь мужские руки, ибо мужские души привержены великому, тогда как души женские темны и низменны и в своих страстях, и в своих умениях…

– Благодарю тебя, великий знаток всего на свете, – перебил царь аль-Михрджан словоохотливого мудреца. – Мы услышали ответ на свой вопрос, и более не задерживаем тебя. Ибо знаем, как ценно время человека, что создает фундаментальный труд обо всем, что видел и пережил.

– Да пребудет с тобой благодать, добрый царь, – пробормотал, откланиваясь, тучный говорливый советник.

– Не удивляйся некоторым словам разговорчивого Марко, о гость. Увы, он склонен превозносить мужские доблести и умения, мужской разум и чувства, принижая женщин. Но этому мы не удивляемся – ведь у каждого могут быть и свои заблуждения, и свои вкусы.

– Да он просто неотесанный чурбан, твой советник, о царь… Прости меня, но быть столь заносчивым и надменным можно лишь, испытав все на свете. Он же ненамного старше меня, но уже судит с непререкаемостью оракула.

– Мой мальчик, ему еще предстоит и укрепиться в своих заблуждениях, и понять, что это лишь заблуждения, и стать мудрее. Просто всему нужно в этом мире научиться. Его привлекают лишь мужчины. Значит, некогда женщина преподаст ему жестокий, но необходимый урок…

Бедр-ад-Дин кивнул. Он все же не мог понять, почему этого толстяка царь держит у себя советником. И царь, словно подслушав этот вопрос, ответил:

– Но у моего советника тем не менее есть и золотое свойство. Он помнит все, что видел. Да, временами он дает неверные оценки, но увы, ничего из виденного и слышанного забыть не может. И потому достаточно очистить его поток красноречия от оценок, как на ладони останутся драгоценные факты. Так мы сейчас и поступим.

– Слушаю тебя, великий царь… – с почтением в голосе проговорил Бедр-ад-Дин. И, словно подтверждая слова юноши, в воздухе послышался звон монет. Тети тоже присутствовал при столь важном разговоре.

– Итак, понятно, что и мастеров кузнечного искусства и мастеров золотого шитья разумнее всего найти в какой-то одной стране. И, судя по словам моего говорливого советника, тебе следует отправиться в страну Канагава. Это разумно сделать еще и потому, что наш прекрасный щедрый остров связывает с островами на восходе теплое и быстрое течение. И потому при попутном ветре ты доберешься туда много быстрее, чем можно было бы ожидать.

– Но если ветра не будут нам благоприятствовать?

– Все равно ты увидишь землю Канагава очень скоро.

– Благодарю тебя, мудрый и щедрый царь аль-Михрджан.

– Не благодари меня раньше времени, юный странник. Ибо тебе надо увидеть берега страны Канагава, найти там мастеров, заказать у них и седло, и удила. Забрать упряжь, вернуться ко мне на остров, надеть упряжь на коня и увезти его с острова. Сей труд поистине велик, и потому я помогу тебе не только советом. С тобой отправится и мой капитан – много лет он посвятил странствиям по морям мира, и некогда судьба забросила его сюда. С тех пор я соглашаюсь выйти в море только на корабле под его водительством. Ибо уверен и в легком пути, и в мудром управлении, и в возвращении.

– О Аллах, о подобном я не мог и мечтать. Да пребудет с тобой милость Аллаха всесильного! Благодарю тебя еще раз.

И Бедр-ад-Дин поцеловал землю у ног царя. Ибо благодарность в его сердце была поистине велика.

Юноша не помнил обратной дороги, не помнил и мига, когда его верный крутобокий корабль вновь отправился в плавание. Теперь он знал, что впереди множество испытаний, но уже понятно стало, что цель, пусть и далекая, достижима и посильна. И значит, сколько бы ни потребовалось сил, они найдутся. Ибо юноша чувствовал, что он не один в этом мире, что помогают ему многие достойные и уважаемые люди.

Макама восемнадцатая

Пророческими оказались слова мудрого царя аль-Михрджана. Ибо непростой для обычного мореплавателя путь до островов Канагава удалось преодолеть легко и быстро, опираясь на знания, которые с удовольствием дарил капитан Мансур.

И вот наконец показался берег. А вскоре путешественники ступили на землю гостеприимной страны Канагава. Страны, что некогда была отдалена и безмерной далью, и странными традициями. Но все изменилось после того, как принц Кемаль, наследник прекрасной страны Ай-Гайюра, взял в жены принцессу Будур, надежду императорского дома Фудзивара, властителей далекий страны Канагава. Теперь страна эта хоть и оставалась далекой, но стала куда ближе и понятнее.

Под ноги путешественника – почитателя Аллаха всесильного и всемилостивого, – легли камни улиц Камакуры, столицы страны Канагава. Метлы из ореховых прутьев шаркали по старым плитам, устилающим дворы у храмов, а узкие высокие стволы бамбука ограждали эти дворы от шума и суеты улиц.

И увы, вновь золото сделало куда больше, чем любое волшебство. Никого не смутило, что странник был один – почти бессильный, сгорбленный старец вошел в двери постоялого двора, не торгуясь, выложил золотые монеты за самую дорогую комнату, горячий ужин и кипящее фуро.

Когда же солнце село, по дороге в сторону императорского дворца зашагал высокий стройный юноша. Он вполголоса беседовал сам с собой, но этому никто не удивлялся. Ибо в стране Канагава не принято удивляться странностям и чудачествам окружающих, тем более странностям и чудачествам безвредным.

– О Аллах милосердный, Тети, – говорил меж тем Бедр-ад-Дин, – но где же мне найти того мастера, который согласится выковать удила? Да к тому же ведь и седло черной кожи с золотым шитьем не купишь в первой же попавшейся лавке.

И только одному Бедр-ад-Дину были слышны ответы на эти недоуменные вопросы.

– Мой юный друг, не стоит торопиться. Торопливость – удел слабых, а терпение – достоинство сильных. Ты можешь узнать что-то только в харчевне. Ну или в веселом квартале…

– Ты шутишь, о мудрец? Мне, сыну благородного рода, достойному мужу и даже отцу ты предлагаешь отправиться в веселый квартал?!

– Ты смешон, мальчик…. Разве я говорил тебе это? О нет, я просто сказал, что сейчас сплетни можно собрать только там…. Или в харчевне пошумнее. А тебе уж выбирать, откуда начинать.

– Но если я ничего не узнаю? Что мне делать тогда?

– А что бы ты делал дома? В стране Ал-Лат?

– Я бы дождался утра. И пошел бы на базар, в ряды, где владельцы могут найти все для своих скакунов.

– Вот ты сам и ответил на свой вопрос. Сам и решил, что делать. Выбирай харчевню пошумнее, послушай сплетни. А если ничего интересного не услышишь – дожидайся утра и ищи базар. Вряд ли он будет сильно отличаться от того, что ты видел на родине… Или в стране Кемет…

– Да будет так, о мудрец.

Камакуру накрывала темнота. Но не та кромешная темь ночи, когда видны лишь звезды и освещенные окна домов. Крошечные светильники, горящие у самой земли, окутывали город колдовским сиянием. И почему-то сейчас Бедр-ад-Дину вспомнилась джинния Зинат, когда она в первый раз появилась у его костра. Точно так же волшебно сияли ее глаза, точно так же безмолвие погружало в сказку, странную, запретную.

«Аллах всесильный, – подумал Бедр-ад-Дин, не решаясь произнести вслух слова. – Неужели я опять увижу ее? И что же мне делать, если она, коварная, вновь появится на моем пути? Какие еще заклятия сможет она наложить на меня?»

Наваждение внезапно рассеялось – стайка веселых девушек, хохоча и перебрасываясь фразами на странном певучем языке, пересекла путь юноши. Лица их были открыты, а одеяния столь ярки, что даже в полутьме сияли, как драгоценности.

– О Аллах милосердный, – не удержавшись, проговорил Бедр-ад-Дин, – поверь мне, мудрый Тети, ничему я не удивляюсь так, как различию в привычках и традициях.

– О да, юный друг мой, – согласился Тети, – народы столь различны, столь не похожи один на другой. Остается только гадать, как вообще вам, людям, удается понимать друг друга.

Бедр-ад-Дин лишь пожал плечами, не зная, что сказать. О да, не он был первым, кто задумался об этом. И к счастью, он, как и многие другие, так и не смог найти ответ на этот вопрос.

Эта странная прогулка по чисто выметенным вечерним улицам успокоила Бедр-ад-Дина. Увы, к своей цели он не продвинулся ни на шаг. Но удивление перед бесконечным разнообразием мира на какое-то время позволило забыть и о проклятии джиннии, и о неизвестности, за которой скрылись родные берега.

Долго бродил Бедр-ад-Дин по столице страны Канагава, что тонула в ночи. Пытался разглядеть силуэты домов в неясном мерцании светильников, думал о том, что видел, и о том, что еще предстоит увидеть. Так и не решился юноша искать шумный трактир… А вернувшись на постоялый двор и поднявшись в свою комнату, с удовольствием растянулся на ложе, вспоминая таинственный синий вечер и свои страхи.

Утро принесло Бедр-ад-Дину решимость и, увы, вернуло уродство и горб. Но вчерашняя прогулка, похоже, была как нельзя кстати, ибо теперь у юноши хватило бы сил на тысячу дней непрерывных поисков.

Торговые ряды, людные в этот утренний час, конечно, нельзя было сравнить с шумным базаром его родины. Покупатели и продавцы вели себя спокойно, достойно, и лишь иногда среди сдержанного говора возникали шумные перепалки. Можно было отдать руку на отсечение, что шумели иноземцы, не знакомые с обычаями страны или возмущенные тем, что их привычки здесь не вызывают должного пиетета.

– И как же мне здесь, о Аллах всесильный, найти цель моих странствий?

И словно в ответ на эти слова блеснул золотой высверк у дальних рядов. Некая неведомая сила, как показалось Бедр-ад-Дину, словно магнитом, потянула его туда. И тут, о чудо, он увидел и конскую упряжь, и седла, и даже доспехи для лошадей. Все это было выковано и выполнено столь искусно, что вызвало невольный вздох восхищения у юноши, который считал себя знатоком оружия и доспехов.

– Никогда в своей жизни не видел я столь прекрасных творений! Должно быть, сам Аллах всесильный вдохновил мастера…

– Спасибо на добром слове, о чужеземец, приверженец Аллаха! Но это не прекрасные творения, это самые обычные седла…

– Но сколь же тонка работа… Я не вижу ни единого шва, ни единой, пусть и самой маленькой, царапины на драгоценной коже…

– Но как же можно продать то, что некрасиво, непрочно или ненадежно? Мы же продаем то, что не постеснялись бы купить сами…

– Вот в этом и есть различие… Но не подскажете ли вы мне, почтенные искусники торговых дел, где найти мастера, который согласился бы выковать удила для необыкновенного, воистину колдовского коня?

– О странник, но зачем же тебе искать такого мастера? Разве плохи наши уздечки и удила? Разве не пленен твой взор тонкой кольчугой, какую лошади носить будет столь же легко, как покрывало из нежного шелка?

– Мне нужен не просто мастер, но самый необычный из всех мастеров, ибо мне предсказано было, что покорится мне конь лишь тогда, когда я надену на него упряжь необыкновенную, удила которой будут выкованы на берегу океана и только в лунную ночь…

Самое при этом удивительное, что Бедр-ад-Дин говорил совершенно серьезно, не исказив ни единого слова мудрого аль-Михрджана. Кто знает, поверили ли торговцы старому горбуну, но лица их стали серьезны.

– Так, почтеннейший, говоришь, необычный мастер, который согласился бы выковать…. на берегу моря?

– О да, именно таково было предсказание.

– Я знаю, кто мог бы тебе помочь. Но… скажи мне, странник, поклонник Аллаха, прости за дерзость и этот вопрос, но будет ли уместно тебе принять помощь из рук женщины?

Бедр-ад-Дин удивленно посмотрел на узкоглазого торговца.

– Женщины? Почему ты спрашиваешь об этом?

– Я слышал, прости меня еще раз, что мужчины, приверженцы Аллаха, не считают женщин существами, равными себе.

– О торговец, эти слова неверны. Да, наши женщины прячут лица, да, они живут на женской половине дома. Но они царицы в своем доме и в своей семье. Мужчины, мои единоверцы, преклоняются перед своими женщинами, считая их самой большой наградой, какую только мог даровать им Аллах всесильный. И потому мужчине всегда уместно принять помощь женщины. Тем более на чужбине.

«И тем более такому уроду, как ты». Эти мысли Бедр-ад-Дин без труда прочитал в глазах своего собеседника. Но расстраиваться не стал ибо (чего скрывать?) сейчас, при свете дня, он был стар, уродлив и горбат. Что же толку обижаться на истину, а тем более неизреченную?

– Ну что ж, странник, если это так, то мне осталось только показать дорогу к мастерской этой удивительной женщины. Та, о ком говорю я, тоже иноземка. Она создает из металла и кожи самую удивительную упряжь, какую ты не найдешь в наших лавках. Ибо все, что делает она, раскупается сразу, как только выйдет из горна или из-под рук златошвеек, ее подруг.

– О Аллах великий. Но где же найти ее?

– Сам ты заблудишься в наших улочках. Я позову сына, он отведет тебя к мастерской Тилоттамы, женщины-кузнеца, которой нет равных среди иных кузнецов.

– Какое странное имя…

– Повторю, путник, она иноземка. Много лет назад ее корабль прибило жестоким штормом к нашим берегам. Сколько она ни пыталась потом покинуть нашу страну, столько раз невероятной силы ветра и волны возвращали ее к этому берегу. Наконец она смирилась и стала мастером-кузнецом. Рассказывают, что кузнецом, настоящим мастером из мастеров, был и ее возлюбленный, с которым ее разлучили жестокие волны.

При словах «мастер из мастеров» догадка зашевелилась в душе Бедр-ад-Дина. Но сейчас он решил просто запомнить слова торговца. И потом, когда удастся найти эту таинственную женщину, и если это будет угодно Аллаху, он обязательно спросит, не знает ли мастер-кузнец Тилоттама мастера мастеров Дайярама.

– Юни, мальчик, мой, – проговорил меж тем торговец, обращаясь к шустрому мальчишке, что крутился между лавками. – Отведи этого почтенного старца к мастеру Тилоттаме.

Мальчишка, кивнув, поспешил по улочке прочь от лавок. И Бедр-ад-Дину волей неволей пришлось поспешить за ним.