Там, где ты Ахерн Сесилия

Глава тридцать третья

Не знаю, как долго я пробыла на складе, потому что утратила счет времени. В первый раз я выглянула в окно, кажется, через несколько часов, усталая, глаза в кучку от такого бесконечного перетряхивания вещей. Моя собственность. Здесь, в этом месте, хранилось нечто принадлежащее только мне. Эти вещи как будто немножко приблизили меня к дому, связали на мгновение два мира и размыли между ними границы, так что я больше не чувствовала себя такой потерянной. Ведь их я держала там, где меня окружали люди, которых я любила. Особенно мистера Поббса. Как же давно я видела его в последний раз! С тех пор случился Джонни Наджент и тысяча других Джонни Наджентов. Похоже, после исчезновения из моей постели мистера Поббса образовалась целая команда, которую составили «разнообразные не те», сменяющие в ней друг друга.

Мимо окна прошел Иосиф, и я отодвинулась в сторону, вглядываясь в него, уверенно вышагивающего, в белой льняной сорочке с рукавами, закатанными точно до локтя, в брюках, подвернутых над щиколотками, и кожаных сандалиях. По-моему, он всегда выделялся из толпы. Как очень важная персона, как человек, обладающий превосходством и властью. Он больше молчал, но когда говорил, тщательно подбирал слова. И все к нему прислушивались. Его речь плавно перетекала от шепота к песне, ни на секунду не задерживаясь посередине. Несмотря на физическую мощь, говорил он с мягкими интонациями, и эта манера еще добавляла ему величия.

Колокольчик над входом в магазин снова звякнул. Дверь скрипнула и захлопнулась.

— Добрый день, Иосиф, — бодро приветствовал вошедшего Бобби. — А что, сегодня моя Ванда не захотела повидать меня?

Иосиф коротко хохотнул, и я догадалась, что ужимки Бобби действительно забавны, раз они рассмешили его.

— Ну что ты, эта барышня по уши влюблена в тебя. Думаешь, она бы не явилась, если бы знала, что я иду к тебе?

Бобби улыбнулся:

— Чем могу помочь?

Иосиф понизил голос, словно знал, что я рядом, и мне пришлось быстро прижать ухо к двери.

— Часы? — донесся голос Бобби, который повторил вопрос. — У меня здесь много часов.

Иосиф снова понизил голос до шепота, и я поняла, что у него на это есть важная причина. Он наверняка говорил о моих часах.

— Серебряные часы с перламутровым циферблатом? — услышала я Бобби и мысленно благословила его привычку повторять сказанное собеседником.

Их шаги по ореховому паркету стали громче, и я приготовилась быстро отскочить от двери на случай, если они ее откроют.

— Как вам эти? — спросил Бобби.

— Нет, мне нужны те, что ты нашел вчера или сегодня утром, — ответил Иосиф.

— Откуда вы знаете?

— Потому что их потеряли вчера.

— Ладно, не знаю, откуда вам это известно, — неловко попытался скрыть удивление Бобби, — разве что вы переговорили с кем-то из другого мира, в чем я лично сильно сомневаюсь.

Они помолчали.

— Иосиф, вот часы, подходящие под ваше описание. — В голосе Бобби я расслышала смущение.

— Нет, это не те, — возразил Иосиф.

— Вы их где-то видели? На ком-то? Может, попросите этого человека зайти ко мне, чтоб я понял, что вы ищете. И если наткнусь на них, сохраню для вас.

— Я ищу часы, которые видел на одном человеке.

— На ком-то из Кении? Много лет назад?

— Нет, на одном из наших.

— Из наших? — повторил Бобби.

— Ну да, на местном.

— И что, этот человек дал их мне?

— Нет, он их потерял.

Молчание.

— Этого не может быть. Наверное, куда-то не туда положил.

— Знаю. Но я все видел собственными глазами.

— Видели, как они исчезли?

— Я видел их на ее запястье, она ни на миллиметр не сдвинулась с места, а потом я заметил, что их нет.

— Наверное, упали.

— Конечно.

— Значит, лежат на земле.

— Вот такая вот забавная штука. — Голос Иосифа звучал совсем холодно, и я поняла, что ничего забавного во всем этом нет.

— Но они не могли про…

— Они пропали.

— И вы полагаете, что они могли очутиться здесь?

— Полагаю, ты мог их найти.

— Я не находил.

— Вижу. Спасибо, Бобби. Не рассказывай никому, — предостерег он, и у меня похолодел затылок.

Шаги стали удаляться.

— Стойте, стойте, Иосиф, не уходите! Скажите, кто их потерял?

— Ты ее не знаешь.

— А где она их потеряла?

— На полпути отсюда до ближайшего поселка.

— Нет, — прошептал Бобби.

— Да.

— Я найду их, — заявил решительно Бобби. — Они должны там лежать.

— Их там нет. — Иосиф заговорил нормальным голосом, но для него это было слишком громко.

И то, как он произнес фразу, окончательно убедило меня в том, что их там нет.

— Ладно, ладно, — отступил Бобби, хотя, похоже, по-прежнему не верил. — А человек, который потерял их, знает, что они исчезли? Может, ей известно, где они лежат?

— Она здесь новенькая.

Этим было сказано все. В частности, это означало «она ничего не понимает», причем Иосиф был совершенно прав, я действительно ничего не понимала. Впрочем, училась я очень быстро.

— Она новенькая? — Бобби заговорил совершенно другим голосом. Я это сразу заметила и догадалась, что Иосиф тоже.

— Может, мне поговорить с ней — пусть точно их опишет?

— Я дал тебе точное описание.

Да, он тоже заметил перемену.

Шаги направились к двери, дверь заскрипела, колокольчик зазвенел.

— На часах указано имя? — крикнул Бобби в последний момент, и скрип двери затих, она снова захлопнулась, а шаги стали громче и вернулись ближе ко мне.

— Почему ты спрашиваешь? — Голос был твердым.

— Потому что иногда на часах гравируют имена, даты или какие-то слова… — Я слышала, что Бобби нервничает.

— Ты спросил, нет ли там имени. Почему именно имени?

— На некоторых часах бывают имена. — Голос Бобби зазвучал на октаву выше, и в нем ощутимо прорезались оправдывающиеся нотки. — Я бы посмотрел, — постучал он, как я догадалась, по стеклу витрины с ювелирными изделиями.

Атмосфера в соседней комнате явно сделалась странной. Мне она решительно не нравилась.

— Сообщи мне, если найдешь часы. И не распространяйся об этой истории — сам знаешь, какая у людей будет реакция, если они узнают, что отсюда что-то пропало.

— Конечно, конечно, я понимаю. Это может вселить в них надежду.

— Бобби… — снова предостерег Иосиф, и я похолодела.

— Так точно, сэр, — дурашливо отчеканил Бобби.

Скрипнула дверь, звякнул колокольчик, и магазин снова закрылся. Я немножко подождала, чтобы удостовериться, что Иосиф не вернется. Бобби за стенкой молчал. Я уже собиралась встать со стула, когда Иосиф снова прошел мимо, на этот раз гораздо ближе, с подозрением заглянув в окно. Я быстро нагнулась, а потом легла на пол, сама не понимая, за каким лешим от него прячусь.

Бобби открыл дверь и посмотрел вниз, на меня:

— Чем это вы тут занимаетесь?

— Бобби Стэнли. — Я встала и начала отряхивать пыль. — Ты должен мне многое объяснить.

Мой тон не произвел на него особого впечатления. Он скрестил руки на груди.

— Как и ты мне, — твердо парировал он. — Хочешь знать, почему я не пришел на прослушивание? Потому что никто не сообщил мне о нем. Хочешь знать почему? Потому что здесь я известен всем как Бобби Дьюк. С того самого дня, как попал сюда, я никому не говорил, что меня зовут Бобби Стэнли. Откуда же ты знаешь?

Глава тридцать четвертая

— Полагаю, вы мистер Ле Бон, — обратился к Джеку доктор Бартон, откидываясь на стуле и скрещивая руки на груди.

Джек побагровел, но не утратил решимости не отступать. Он не позволит доктору Бартону выставить его за дверь, словно какого-нибудь буйно помешанного. Он наклонился вперед:

— Доктор Бартон, многие из нас пытаются отыскать Сэнди…

— Не хочу ничего больше слышать. — Он оттолкнул кресло, схватил с кофейного столика папку Джека и бросил ему под ноги. — Ваше время вышло, мистер Раттл. Счет можете оплатить в приемной, у Кэрол. — Он произнес эти слова, повернувшись спиной к Джеку и возвращаясь к столу.

— Доктор…

— До свидания, мистер Раттл, — тоном выше попрощался тот.

Джек взял в руки серебряные часы и остановился. Потом заговорил — спокойно, но быстро, чтобы не упустить шанс:

— Хочу лишь сказать вам, что полицейский по имени Грэхем Тернер, вероятно, свяжется…

— Хватит! — рявкнул доктор Бартон, грохнув по столу папкой.

Его лицо налилось пунцовой краской, ноздри раздувались. Джек похолодел и сразу замолчал.

— Совершенно очевидно, что вы не знакомы с Сэнди давно или близко. Учитывая это, еще более очевидно, что у вас нет никаких прав, чтобы повсюду совать свой нос и вынюхивать.

Джек раскрыл рот, чтобы возразить, но его снова опередили.

— Однако, — продолжил доктор Бартон, — я надеюсь, что вы и ваша группа — люди честные, и потому скажу вам кое-что, пока вы вместе с полицией не наломали дров. — Он из последних сил сдерживал гнев. — То же самое вы услышите и от полицейских, если они всерьез займутся этим делом. Или от родителей Сэнди. — Гнев снова захлестнул его, и он заскрипел зубами. — Я сообщу вам лишь то, что скажет любой, кто ее знает, а именно, — он в отчаянии воздел руки, — кто такая Сэнди.

Джек предпринял еще одну попытку вставить слово.

— Она постоянно прилетает, — прорычал доктор Бартон, — и улетает, бросает начатое, иногда снова берется за него, а иногда — нет. — Он упер руки в бока, его грудь вздымалась от возмущения. — Однако суть в том, что она обязательно вернется. Она всегда возвращается.

Джек кивнул и уставился в пол. Потом повернулся и направился к выходу.

— Можете оставить ее вещи здесь, — добавил доктор Бартон. — Я позабочусь о том, чтобы она получила их по возвращении и не забыла поблагодарить вас.

Джек медленно опустил рюкзак на пол у двери и вышел из комнаты, ощущая себя получившим нагоняй школьником и одновременно испытывая симпатию к обругавшему его учителю. Доктор Бартон злился вовсе не на Джека. Все дело было в легком ветерке, который прилетал и улетал, выдувал шаловливыми губами то теплый, то холодный воздух, щекотал своими поцелуями, укутывал сладостным ароматом, а потом в мгновение ока исчезал, унося с собой и сладость, и нежность, и ласку. Все дело было в Сэнди — это она сводила его с ума. И заставляла доктора злиться на самого себя за вечную готовность ждать.

Джек ушел, а доктор Бартон остался у георгианского окна, глядя в него и скрипя зубами. Джек осторожно закрыл за собой дверь, заперев в комнате ее особую атмосферу — слишком драгоценную, чтобы позволить ей просочиться в приемную, а ожидающим — ощутить ее. Пусть остается в кабинете, окутывая доктора Бартона, пока он не справится с ней, не позволит ей остыть и, хотелось бы надеяться, развеяться.

Секретарша Кэрол озабоченно покосилась на Джека: она пока не решила, стоит ли ей испугаться или пожалеть его, принимая во внимание крики, раздававшиеся в кабинете. Джек положил на стойку кредитную карточку и подошел к столу с листком бумаги в руках.

— Передайте, пожалуйста, доктору Бартону… Если он передумает, вот мой номер телефона и адрес, по которому мы могли бы встретиться сегодня вечером.

Она быстро прочла записку и утвердительно кивнула, но все равно осталась настороже, готовая защитить своего босса.

Джек ввел в терминал пин-код карты, потом вынул ее.

— Ах да, пожалуйста, передайте ему еще это. — Он выложил на стойку серебряные часы.

Сощурившись, она смотрела на них, пока он шел к двери.

— Мистер Ле Бон? — услышал он, уже подойдя к выходу.

Мужчина, листавший автомобильный журнал, поднял голову — ну и имечко! Джек нахмурился и медленно повернулся к девушке:

— Да?

— Уверена, доктор Бартон скоро свяжется с вами.

Джек усмехнулся:

— А вот у меня такой уверенности нет. — Он двинулся к двери, но она демонстративно закашлялась, стараясь привлечь его внимание.

Он вернулся к столу.

Она подалась к нему и заговорила шепотом. Мужчина понял намек и вернулся к своему журналу.

— Обычно это занимает всего несколько дней. Самый длинный перерыв составил почти две недели, но это было еще в начале. И он оказался намного длиннее всех остальных, — еле слышно проговорила она. — Когда вы отыщете ее, скажите, чтобы она вернулась к… — она грустно посмотрела на дверь кабинета, — ладно, просто скажите ей, чтобы возвращалась.

Она произнесла все это очень быстро и так же быстро замолчала, взяла часы со стойки, положила в ящик и повернулась к компьютеру.

— Кеннет, — пригласила она, перестав обращать внимание на Джека, — доктор Бартон сейчас примет вас. Заходите.

Тяжело налаживать отношения с человеком, о котором тебе раньше ничего не позволялось узнать.

До сих пор наше общение строилось исключительно вокруг меня, и неожиданный переход к системе двух полюсов вместо одного дался мне нелегко. Встречаясь раз в неделю, мы говорили о том, что я чувствовала, чем я занималась всю эту неделю, о чем я думала и чему я научилась. Он в любой момент имел доступ к моим мыслям. Собственно говоря, его единственной целью и было проникновение в мои мысли и стремление раскусить меня. При этом он всячески мешал мне понять его.

Более серьезные, более близкие отношения, как оказалось, — это нечто прямо противоположное. Не забывать расспросить его о нем самом и помнить, что теперь ему положено знать далеко не обо всем, что творится у меня в голове. Какие-то вещи — ради самозащиты или самосохранения — следовало скрывать. В общем, друга, которому можно рассказать абсолютно все, я в некотором роде потеряла. Чем ближе мы становились, тем меньше он знал обо мне и тем больше я узнавала о нем.

Час в неделю сильно удлинился, а наши роли поменялись. Кому бы пришло в голову, что у мистера Бартона есть жизнь вне четырех стен старой школы? Выяснилось, что он знаком с какими-то людьми и делает некие вещи, о которых я абсолютно ничего не знаю. Меня вдруг во все это посвятили, не спрашивая, хочу я того или нет. И разве в таких условиях у человека, по природе не способного делить с кем бы то ни было не только постель, но и мысли, может не возникнуть желание сбежать?! Что ж удивительного, если время от времени я на несколько дней исчезала?

Нет, разница в возрасте тут ни при чем, она никогда не имела значения. Проблема не в годах: во всем виновато время. Эти новые отношения развивались не под тиканье часов. Большая стрелка, которая могла бы подать сигнал о конце разговора, отныне отсутствовала, и никакой пресловутый бой курантов не собирался спасать меня. Он в любую минуту имел доступ к моей душе. Как тут было не сбежать?!

Любовь и ненависть разделяет тонкая линия. Любовь освобождает душу, но одновременно способна перекрыть ей кислород. Я продвигалась по этой туго натянутой проволоке с грацией слона, и голова склоняла меня в сторону ненависти, а сердце тянуло на половину любви. Это была напряженная работа, меня все время раскачивало, и иногда я терпела неудачу. Порой сдавалась надолго, но никогда — слишком надолго.

И никогда так надолго, как в этот раз.

Я не прошу, чтобы меня любили. Никогда не стремилась понравиться и не просила понять меня. Впрочем, меня никогда и не понимали. Когда я так себя вела, когда покидала его постель, вырывалась из объятий, вешала телефонную трубку и закрывала за собой дверь его дома, мне самой с трудом удавалось понимать себя и нравиться себе. Но такая уж я есть.

Такой я была.

Глава тридцать пятая

Бобби стоял в дверях складской комнаты, скрестив руки на груди, и угрюмо изучал меня.

— Как это? — Я вскочила на ноги и нависла над ним.

Теперь, когда я поднялась во весь рост, во все свои шесть футов один дюйм, он уже не казался таким самоуверенным. Опустил руки, зыркнул на меня исподлобья.

— Тебя зовут не Бобби Стэнли?

— Нет, все здесь считают, что я — Бобби Дьюк, — произнес он настороженно, с нотками вызова и обиды в голосе, немного по-детски.

— Бобби Дьюк? — Я разочарованно сморщилась. — Как это? — повторила я. — Тот самый парень из ковбойских фильмов? Почему?

— Какая разница почему. — Он покраснел. — Полагаю, проблема в другом: ты единственная, кому известно мое настоящее имя. Откуда?

— Я знаю твою маму, Бобби, — спокойно ответила я. — Никакой великой тайны, как видишь. Все просто.

Прошедшие несколько дней были полны секретов, тайн и некоторого количества невинной лжи. Пора покончить со всем этим раз и навсегда. Я хотела лишь встретиться с людьми, поисками которых занималась, рассказать им все, что знала, а потом вернуть их домой. Вот и все, что мне нужно. Погрузившись в размышления, я сразу и не заметила, что Бобби наглухо замолчал и слегка побледнел.

— Бобби? — позвала я.

Он не ответил, только сделал пару шагов от дверного проема.

— Бобби, с тобой все в порядке? — спросила я еще мягче.

— Ага, — ответил он, но не похоже, чтобы это было правдой.

— Ты уверен?

— Я это подозревал.

— Что?

— Подозревал, что ты можешь знать мою маму или типа того. Я это почувствовал. И не тогда, когда открыл дверь магазина сегодня утром и ты назвала меня мистером Стэнли. И не когда те, кто ходил на прослушивание, рассказали, как много тебе известно. Нет, я начал подозревать всякое такое, когда стал находить твои вещи. — Он заглянул через мое плечо на пол, где валялась моя потерянная жизнь. — Когда ты предоставлен самому себе, поневоле начинаешь обращать внимание на всякие знаки. Иногда придумываешь их, иногда они действительно появляются, но чаще всего ты не в состоянии отличить первые от вторых. В этот знак я поверил сразу и безоговорочно.

Я вздохнула:

— Ты точь-в-точь такой, как она описывала.

У него задрожала нижняя губа.

— Как она?

— Если не считать того, что сходит с ума от тоски по тебе, с ней все в порядке.

— С того момента, как папа ушел, мы всегда были с ней вдвоем. А теперь она одна. Ужасно, что ей приходится со всем справляться в одиночку. — Голос срывался, несмотря на отчаянные попытки держать его под контролем.

— Нет, она вовсе не одинока, Бобби. Есть твои дяди, тети и бабушка с дедушкой. Кроме того, она приглашает в дом любого, кто готов слушать ее рассказы о тебе и смотреть твои фотографии и домашнее видео. Не думаю, чтобы в Бэлдойле оставался хоть один человек, не видевший вашего финала с командой школы Святого Кевина.

Бобби улыбнулся.

— Мы бы выиграли этот матч… — Он оборвал себя на полуслове.

— … Если бы во втором тайме не покалечили Джералда Фицуильяма, — закончила я за него.

Бобби поднял голову, и его глаза загорелись.

— Во всем виноват Адам Маккейб, — ворчливо произнес он и покачал головой.

— Его нельзя было ставить на место центрального нападающего, — подхватила я, и Бобби захохотал.

У него был тот самый громкий, мультяшный смех, который я столько раз слышала в домашнем видео и о котором его родственники так много рассказывали. Тонкий, громкий, заразительно веселый хохот, который сразу же заставил меня глуповато захихикать.

— Ух ты! — Он глубоко вздохнул. — Ты ее хорошо знаешь.

— Поверь, Бобби, вовсе не обязательно хорошо знать твою маму, чтобы запомнить все это.

Джек сидел в гостиной Мэри Стэнли, пил кофе и смотрел видео с ее сыном Бобби.

— Вот, глядите, глядите. — Мэри неожиданно подскочила в кресле, расплескивая кофе из кружки на джинсы. — Ой, — вскрикнула она и скривилась, а Джек наклонился к ней, подумав, что она обожглась. — Вот с этого момента все пошло наперекосяк, — в ее голосе звучало раздражение.

Джек понял, что Мэри продолжает обсуждать фильм, и успокоился.

— Видите его? — Она показала пальцем на экран и снова облилась кофе.

— Осторожно, — предупредил ее Джек.

— Со мной все в порядке. — Она небрежно смахнула жидкость с колена. — Вот с этого момента все и начало разваливаться. Мы бы выиграли матч, если бы не он. — Она снова показала на экран. — Джералд Фицуильям. Его покалечили именно тогда, во втором тайме.

— М-м-м, — поддержал ее Джек, отхлебывая кофе и вглядываясь в скачущие на экране картинки матча, снятые любительской камерой.

Она запечатлела в основном размытую зелень травы на поле, перемежающуюся крупными планами Бобби.

— Во всем виноват Адам Маккейб, — наставительно произнесла Мэри и покачала головой. — Его нельзя было ставить на место центрального нападающего.