Волшебный дневник Ахерн Сесилия

Еще один парень появился в дверях. Некоторое время он прислушивался к тому, как я пытаюсь защитить себя не своим, визгливым голосом, который была не в силах контролировать. Я сама не понимала, как потеряла самообладание в окружении местных бандитов.

— Гарри, отпусти ее, — в конце концов произнес парень, который пришел последним.

Щетинистого подбородка Гарри как не бывало. Определить главного в шайке не составило труда.

Как только мне вернули свободу, я быстро взяла себя в руки:

— Может быть, вы хотите задать мне еще вопросы? Например, вы, сэр в морском кителе и «док-мартинсах», не хотите ли задать мне вопрос о временах особой славы «Ганз эн Роузез»?[54]

Кто-то хихикнул и, получив удар локтем, закричал от боли. Гарри-Щетинистый-Подбородок все еще стоял сзади и пребольно пихнул меня в спину.

— Я услышала вас, когда лежала в своей комнате. Уже была в постели.

Мне было ясно, что вид у меня как у самой жуткой приставалы на всем свете, как у ребенка, прервавшего званый обед взрослых.

— Ты живешь поблизости?

— Она врет.

— Ну да, а как ты думаешь, где я живу? Или я прилетела из Лос-Анджелеса на полночную прогулку?

— Ты живешь в доме у ворот?

— В королевском доме у ворот, — вмешался кто-то еще, и все захохотали.

Что ж, мой дом и впрямь далек от Букингемского дворца, однако он намного лучше множества ветхих домов-сараев, мимо которых мы проезжали. Я переводила взгляд с одного лица на другое, пытаясь обдумать свои ответы. Неужели я сглуплю, если правдиво отвечу, у кого живу?

— О нет, я живу в коровнике и сплю со свиньями, как вы сами, — отрезала я. — Не понимаю, в чем вы усмотрели проблему. Не похоже, что он тоже отсюда.

Я обращалась к смуглокожему главарю банды, который стоял в дверном проеме и пристально смотрел на меня. В подобных ситуациях, когда становишься заложницей, надо искать лидера и говорить с ним. Не самая умная идея, если серьезно.

Ребята переглядывались, и я слышала слово «расист», повторяемое снова и снова.

— При чем тут расизм? — Я обвела взглядом остальных. — На нем одежда от «Дискваер». В последний раз, когда я смотрела Хиксвиль[55], там такой одежды не было.

Не очень-то я умная. Я видела «Освобождение» и знаю, что они могут сделать с заложниками, а ведь я уже сказала, будто они спят со свиньями, — не очень хорошее начало, хотя я могу и извиниться. От меня не укрылось, как сверкнули зубы главаря, когда он коротко улыбнулся, а потом прикрыл рот рукой, стоило остальной банде разогреться, начать тыкать в меня пальцами и снова и снова называть расисткой, хотя я ясно объяснила, на каких принципах зиждется мое мировоззрение. Парень в дверях приказал всем замолчать, даже призвал к рассудку особенно рьяных и пьяных крикунов, а потом схватил меня и потащил наружу, вдоль стены и к месту преступления, то есть к окну, в которое я подглядывала.

— Здесь ты сделаешь вид, что убьешь меня, а на самом деле отпустишь? — с тревогой спросила я. В общем-то, я не сомневалась, что он побьет меня.

Он хмыкнул:

— Ты — Тамара? Да?

Я ничего не понимала.

— Откуда тебе?.. — Потом меня осенило: — Ты Уэсли? Настала его очередь изумляться:

— Артур рассказал тебе обо мне?

— Артур? Ах да, конечно же Артур. Он все время говорит о тебе. Парень явно смутился:

— Он рассказал мне о тебе.

— Правда?

Вот уж не думала, что Артур станет говорить обо мне. Вот и призадумалась, хорошо это или плохо.

— Куришь?

Я взяла сигарету, и он чиркнул спичкой. Когда она разгорелась, я смогла рассмотреть его лицо. Кожа была цвета молочного шоколада, не эбонитовой, но очень красивого оттенка. Глаза темные и большие, длинные ресницы. И мне сразу же стало обидно оттого, сколько карманных денег я потратила в прошлой жизни, чтобы сделать себе пушистые ресницы. Рот большой, губы сочные, зубы идеально прямые и белые. Отличный подбородок, красивая линия щек. Парень был настолько красив, что я ощутила ревность. Он был выше меня, выше на целую голову. Спичка догорела у него в руке, и он бросил ее. Тогда я поняла, что он тоже меня рассматривал. Потом он зажег другую спичку, и я в конце концов вдохнула табачный дым. Довольно много прошло времени.

— Спасибо.

— Не стоит.

— Какого черта ты тут делаешь? А? Куришь с ней? Она же член сумасшедшей семейки, ты не забыл?

Из-за угла появилась еще одна девица, и тогда первая, нетвердо стоя на ногах, направилась к нам, наполняя воздух ароматом подарочной корзинки «Боди Шоп»[56].

— Успокойся, Кейт, — сказал Уэсли.

— Ну нет, с чего бы мне, черт тебя подери, успокаиваться?

Выдав пьяную тираду, она стала бить Уэсли сумочкой и занималась этим довольно долго, пока подружка не оттащила ее.

— Отлично, — проговорила она, оттолкнув подружку, потом схватилась за нее и едва не повалилась вместе с ней на землю. — Все равно я иду домой.

— Ого, — выдохнула я, глядя на Уэсли.

— Мне не больно.

— Подделкой под «Луис Виттон»? Шутишь? Мне было больно от одного ее вида.

— Снобка, — засмеялся Уэсли.

— А ты плохой дружок.

— Она мне не подружка.

— Все равно.

— Хочешь выпить?

Я кивнула, пожалуй, слишком радостно, отчего Уэсли рассмеялся и исчез в окне. Я последовала за ним.

— Эй, Уэсли, ты же не собираешься поить Ханну Монтану нашим пивом?

Уэсли проигнорировал Гарри и вручил мне банку.

— Что это?

— «Алмазное белое».

— Никогда не слышала о таком.

— Как же мне объяснить, чтобы ты поняла? — Он задумался. — Считай, что это шампанское, но сделанное из яблок.

У меня округлились глаза:

— Если ты думаешь, что я пью шампанское, то ты меня совсем не знаешь.

— Ну не знаю, и что? Это сидр. Американцы зовут его крепким сидром.

— Я не американка.

— Но выговор у тебя не ирландский.

— И ты не похож на ирландца. Хотя, может быть, ты и ирландец, ведь ирландцы тоже меняются. — Я тяжело вздохнула, изображая сарказм. — Один Бог знает, кто мы есть!

— У моей мамы рыжие волосы и веснушки.

— Не исключено, что она шведка.

Уэсли рассмеялся, после чего показал мне на камень за моей спиной, и я села на него. Он сел напротив меня.

— А твой папа откуда?

— С Мадагаскара.

— Здорово! Как в кино?

— Да уж, в точности как у Диснея, — печально проговорил он.

— Ты был там?

— Нет.

— А почему он оказался тут?

— Потому.

— А… — Я с пониманием кивнула. — Отличная причина на все случаи жизни.

Мы засмеялись.

В соседней комнате кто-то вновь сказал, что я расистка.

— У меня в мыслях ничего не было, кроме твоей одежды, — тихонько произнесла я. — Ты одет лучше, чем здешний Джон Бой и Мэри Эллен, которая вышла во двор в поддельных угги и пыхтя, как Дьюбери.

Уэсли засмеялся и одновременно вздохнул, не сводя с меня пристального взгляда.

— Она не моя девушка.

— Ты уже говорил. Однако мой супер-шпионский бинокль говорит другое.

— Ну, это было всего лишь… — Он вынул изо рта сигарету и положил окурок в банку. Мне стало это приятно. Я почувствовала себя почти что мамой, которая вернулась домой и обнаружила тарарам, устроенный детьми. — Знаешь, есть такие автобусы, — произнес он, — настоящие автобусы с рулем, которые возят людей туда, где поднимается дым.

— Где они стоят? — переспросила я, словно вдруг узнала о лекарстве от рака. — Отсюда…

— В Даншоглине. Полчаса, если на машине.

— Как ты добираешься туда?

— Папа меня отвозит.

А мой папа умер.

— Кстати, это твоя? — Он порылся в сумке и вытащил ручку. Одну из тех, что я стащила из стола Артура и обронила накануне.

Было же у меня такое чувство, как будто кто-то следил за мной. За мной кто-то следил.

— Где ты был вчера?

— Я…

Он задумался.

— Чего тут думать? — набросилась я на него.

— Не знаю. Нет. Да. Нет, не знаю. Ручку я нашел вчера, если ты об этом.

— Вчера тебя не было, когда я потеряла ручку.

— Обычно я тут вместе с Артуром.

Он не ответил на вопрос.

— Обычно?

— Да, обычно.

— Ты обычно тут?

— Я работаю вместе с Артуром.

— Ах, так.

— Мне показалось, ты сказала, что Артур говорил обо мне?

— Ну… да. А Розалин знает, что ты работаешь с Артуром? Уэсли кивнул.

— Понятия не имею, насколько ей нравится мое присутствие, но, когда у Артура болит спина, ему нужен помощник.

— Давно ты с ним работаешь?

Уэсли напряженно думал, глядя в пространство.

— Ну, дай сообразить. Мы с Артуром… примерно… уже три недели. Я рассмеялась.

— Мы переехали сюда лишь в прошлом месяце, — пояснил Уэсли.

— Правда? — У меня подпрыгнуло сердце. У нас с ним обнаружилось кое-что общее. — Ты откуда?

— Из Дублина.

— И я тоже! — Я была на верху блаженства, словно попала в «Великолепную пятерку»[57]. — Извини. — У меня запылало лицо. — Кажется, я немножко разволновалась, встретив представителя своей породы. И как же тебе удалось так быстро стать главарем? Заворожил их? Или научил разжигать костер?

— Я считаю, что вежливостью можно многого достичь. Шпионством, вмешательством в чужие вечеринки, оскорблениями ничего не добьешься, если хочешь обрести свое место в сообществе.

— Не хочу я обретать место в сообществе, — мрачно проговорила я. — Мне пора уходить. Мы долго молчали.

— Тебе известно, что здесь произошло? В этом самом замке? — спросила я.

— Ты имеешь в виду норманнов?

— Нет, не норманнов. Что случилось с семьей, которая жила тут совсем недавно?

— Был пожар, и все уехали.

— Прекрасно. Тебе бы писать исторические книги.

— Мы просто заняли пустовавший дом, — с улыбкой проговорил Уэсли. — А почему тебе это интересно?

— Просто интересно.

Некоторое время я чувствовала на себе его пристальный взгляд.

— Если хочешь, можем спросить их. Я поняла, что он имеет в виду ребят, которые расположились за стеной.

Оттуда доносился смех, и мне показалось, что там идет игра в бутылочку.

— Нет, не надо.

— Наверное, сестра Игнатиус знает. Ты ведь знакома с ней, правильно?

— Откуда ты знаешь?

— Я же сказал, что работаю тут. К тому же я не слепой.

— А я тебя ни разу не видела.

Он пожал плечами.

— Она сказала, чтобы я спросила у Розалин и Артура, — проговорила я.

— Вот и спроси. Знаешь, Розалин всю жизнь прожила в бунгало напротив? Если кто-то и знает обо всем, так это она. Почему бы ей не рассказать тебе, что происходило тут в последние двести лет?

Не могла же я настолько довериться ему, чтобы раскрыть тайну дневника, не разрешавшего мне расспрашивать Розалин.

— Не знаю… Не думаю, что они захотят об этом говорить. Розалин постоянно скрытничает. Наверняка они знали тех людей, и, если они умерли, я не собираюсь беспокоить их прах. Но мне кажется, умерли не все, и Розалин с Артуром их знают. Не стал бы Артур работать бесплатно. А тебе, — спросила я, щелкнув пальцами, — тебе кто платит?

— Артур. Наличными.

— Ага.

— А ты как здесь оказалась?

— Сказала же тебе: услышала вас из спальни.

— Нет. Здесь, в Килсани?

— А!

Пауза. Я быстро соображала. Нельзя говорить правду. Мне не нужна его жалость.

— Мне показалось, что Артур упоминал обо мне?

— От него много не узнаешь. Он сказал лишь, что ты и твоя мама теперь живете с ним.

— Нам пришлось, понимаешь, пришлось приехать. Скорее всего, ненадолго. Возможно, на лето. Мы продали дом. И теперь надо ждать, когда мы купим другой.

— Твоего отца тут нет?

— Нет, нет, он, ну… Он бросил маму ради другой женщины.

— Ах так, сочувствую.

— Ну да… ради двадцатилетней модели. Она знаменитая. Ее фотографии есть во всех журналах. Просто сил нет смотреть на нее.

Уэсли нахмурился, не сводя с меня взгляда, и я почувствовала себя последней дурой.

— Ты все еще видишься с ним?

— Нет. Больше не вижусь.

Я следовала указаниям моего дневника. Жаль, я не рассказала Уэсли о папе. Но мне все равно было не по себе. Я солгала Маркусу и теперь как будто совершила акт самооправдания, ведь с Маркусом получилось одно никудышное вранье, и мне не хотелось повторения этого с Уэсли. К тому же он все равно узнает у Артура, что к чему, в ближайшие десять лет.

— Уэсли, прости, я тебе соврала. — И я провела ладонью по лицу. — Мой папа… умер. Он выпрямился:

— Что? Почему?

Мне надо было что-то выдумать, например он погиб на войне или — не знаю — что-нибудь более обыкновенное, чем самоубийство.

— От рака. — Я хотела положить конец этой теме. Я не могла продолжать. Не могла. Не надо было ему задавать вопросы. — От рака яичек.

— Ох.

Сработало.

Потом я ушла. Но, прежде чем вылезти из окна, поблагодарила его. На полпути к дому я вдруг остановилась и, повернув обратно, помчалась что было духу.

— Уэсли, — прошептала я, едва отдышавшись. Он собирал банки и бутылки.

— Забыла что-нибудь?

— Ну, забыла… — шепнула я.

— А почему мы шепчемся? — спросил он шепотом, после чего, улыбнувшись, подошел к окну и уперся локтями в подоконник.

— Потому что… потому что не хочу произносить это громко.

— Ладно.

Улыбка исчезла с его лица.

— Ты решишь, что я ненормальная…

— Я уже знаю, что ты ненормальная.

— А… Ладно. Пусть. Мой папа умер не от рака.

— Да?

— Да. Я сказала неправду, потому что так проще. Хотя рак яичек не самое простое. И не совсем обычно.

Уэсли ласково улыбнулся мне:

— От чего он умер?

— Он сам убил себя. Наглотался таблеток и запил их виски. Специально. Я нашла его.

Я сдержала слезы.

Вот тут все и началось. Его лицо изменилось в точности так, как я написала в дневнике. Во взгляде читалась жалость. Он смотрел на меня, будто на чудовище. И молчал.

— Мне не хотелось врать, — сказала я и пошла прочь.

— Хорошо. Спасибо, что сказала.

— Я еще никому не говорила.

— И я никому не скажу.

— Отлично, спасибо. Теперь мне точно пора. Мерзопакостное ощущение.

— Спокойной ночи.

Уэсли высунулся из окна и проговорил довольно громко:

— Увидимся, Тамара.

— Да. Конечно.

Мне хотелось поскорее убраться подальше.

Банда, расположившаяся у главного входа, свистела и смеялась, и я поторопилась спрятаться в темноте.

В эту ночь я узнала нечто очень важное. Некоторые события не стоит предотвращать. Иногда предстоит почувствовать себя дурой. Иногда предстоит испытать боль на глазах у всех. Иногда это необходимо, чтобы повзрослеть, чтобы перейти в другой день. Дневник не всегда прав.

Глава четырнадцатая

Час пополудни

Дневник рассказал мне, что должно случиться до часу дня. И правда, все было необычно в то утро и в точности так, как я прочитала в дневнике. Розалин разбудила меня и наказала оставаться дома — во второй раз за все время, — и мне стало окончательно ясно одно: она не хочет никому меня показывать. Подумать только, до чего ей страшно и стыдно сообщать о нашем с мамой существовании, о папе, который сам распорядился своей жизнью, что считается самым ужасным грехом. В груди у меня поднялась злость, и мне пришлось взять себя в руки, чтобы не заявить, мол, я тоже еду на службу, но все же я осталась лежать под одеялом, прислушиваясь, как удаляется шум машины в раскрашенном сепией дне, весьма отличавшемся от дня, описанного в дневнике. Такое не очень необычно, когда знаешь, что что-то случается, и знаешь, что это должно было случиться, — но я как будто уже начинала привыкать.

Когда Розалин и Артур уехали, я решила, что хватит спать, оделась и побежала вниз. Я сидела в саду, когда на дороге показался «чинквеченто» с открытым окошком, словно летевший мне навстречу.

— А вот и она! — воскликнула сестра Игнатиус, сверкнув глазами. — Девочка, которую я хотела повидать. Едешь на службу?

Я посмотрела на машину, в которой теснились четыре монахини.

— Садись сестре Регине на колени, — пошутила сестра Игнатиус, и я услышала «Вот еще» изнутри. — Мы всегда поем во время утренней службы. Ты тоже в нашем хоре, так что должна быть в храме, если только твой ларингит остался в прошлом.

— Нет, — беззвучно проговорила я, схватившись за горло и закрывая рот рукой.

— Полощи солью — и будешь как новенькая, — сказала она, внимательно глядя на меня. И вдруг просияла: — Кстати, спасибо за книжку.

— Пожалуйста, — прервала я молчание. — Я взяла ее специально для вас.

— Так я и подумала, — хмыкнула сестра Игнатиус. — Знаешь, сначала она мне не понравилась, твоя Мэрилин Маунтротмен. Слишком она была заносчивой и хотела слишком многого, а потом я полюбила ее. Не меньше, чем Тарик. Они не выглядели настоящей парой, но постепенно он стал понимать, о чем она думает, особенно когда она плакала над письмом отца, о котором не хотела ему говорить. Должна признаться, меня это тоже задело за живое. Он все понял. Он понял, что она любит его. Умный человек! Представляю, как он сделал свои миллионы и стал нефтяным воротилой. И мне нравится, когда на первой обложке есть фотографии персонажей. Это помогает мне представлять их, пока я читаю. Например, его с зачесанными назад волосами, мускулистого…

— Вы вправду прочитали?

— Ну да, конечно же прочитала. Теперь ее читает сестра Концептуа.

Женщина на переднем пассажирском сиденье повернулась к нам:

— Только не говори, что будет дальше. Пока он нанял частный самолет до Стамбула.

Страницы: «« « 4567891011 » »»