Законник Горький Максим

– Подтверждаем, – воровка! – наперебой заговорили они.

– Да пошли вы! – Аринка попыталась вырваться. Но русоголовый в куртке цепко ухватил ее за руку.

– Нет уж, теперь ты с нами пойдешь! А ну!

Рывком он потянул ее в сторону торговых палаток, за которыми виднелся пустырь. Аринка поняла: её похищают. Прилюдно, нагло. Страх возобладал над стеснительностью.

– Помогите! – истошно закричала она. – На помощь. Позовите милицию!

Прохожие косились, притормаживали, но не подходили. Какие-то двое ребят, впрочем, сделали движение в их сторону.

– Пожалуйста! – обнадёжено встрепенулась Аринка.

– А ну не останавливаться! – прикрикнул на них русоголовый. Похоже, он обладал таинственной властью над людьми: парни переглянулись, извиняющеся пожали плечами и заспешили дальше.

Русоголовый меж тем тянул и тянул её в сторону пустыря. Ещё чуть-чуть, и она окажется перед ними одна, беззащитная. Аринка рванула изо всех сил. Стремясь освободиться, выхватила из сумочки бутылку пива и попыталась стукнуть ею русоголового. Увы! Удар получился неловким. Бутылка пива, скользнув по куртке, выпала из руки и упала на бетонную ступень, разлетевшись на мелкие осколки.

– Та-ак! Это уже так! – удовлетворенно констатировал русоголовый. Он смахнул с куртки пивную пену, цепко ухватил Аринку за предплечье и, более не церемонясь, поволок в сторону палаток. Пособники, обступив с боков, обеспечивали отступление.

Аринка, которую похищали бандиты, кричала, брыкалась, даже попыталась подогнуть ноги. Но её тут же подхватили с другой стороны и приподняли над асфальтом.

Спасения не было. Встречные, из тех, что останавливались, озадаченно смотрели на происходящее, не делая попыток вмешаться. Через десяток метров похитители с жертвой ловко нырнули меж двух палаток, за которыми оказалось угрюмое одноэтажное здание с выцветшей вывеской над единственным входом, повторявшей название метро, – «Лоськово».

Аринку, не выпуская запястий, затащили внутрь, в куце обставленное помещение с тремя письменными столами. За одним из столов двое пожилых, одинаково одетых мужчин лупили костяшками домино. При виде вошедших оба поспешно поднялись. Подслеповато сощурившись, Аринка разобрала на их одежде слово – «ЧОН». Собралась обратиться за помощью. Но тут русоголовый расстегнул куртку, и Аринка увидела то, что не увидела сослепу в полутьме перехода, но что различали другие. Под курткой у него оказалась милицейская форма.

Голова Аринки пошла кругом. Значит, это всё-таки не похищение, а какое-то диковинное недоразумение.

– Зачем же вы меня, чёрт вас дери, схватили? – рыдая, напустилась она на милиционера, на погонах которого разобрала сержантские лычки. – Я ведь сама вас искала!

– Будете понятыми при обыске, – коротко бросил сержант ЧОНовцам. Подошел вплотную к Аринке. Сделал знак подручным выпустить её руки.

– Выкладывай всё из карманов и не вздумай брыкаться, – потребовал он. Аринка сглотнула слюну:

– Что значит из карманов?…По какому праву?

– Подтвердите при понятых, – сержант кивнул небритому. – Где и при каких обстоятельствах?

– На наших глазах! Двести пятьдесят вытащила и себе в боковой карман сунула. И так ловко! – затараторил небритый. – Старушка уехала и не заметила. Может, это у нее последнее от пенсии.

Сержант обозначил поторапливающий жест.

– Здесь! – небритый ткнул на боковой карман Аринкиного пальто.

– Эти граждане! – объяснил сержант ЧОНовцам, – утверждают, что на их глазах вот эта неизвестная карманница похитила у старушки деньги в сумме двести пятьдесят рублей… Двести пятьдесят?

– Сто, сто и пятьдесят. Я рядом стоял, – услужливо подтвердил второй, длиннополый. – И деньги сунула вот сюда. Без милиции решили не трогать.

– Вытаскивай, – без обиняков предложил сержант Аринке. Та покачивалась, потрясенная. Сержант сам залез в её карман, порылся.

– Пусто, – констатировал он озадаченно. Неприветливо глянул на длиннополого.

– Может, пока сюда шли, успела скинуть? – предположил тот, смущенный. – Хотя всё время на глазах. Специально следили.

Сержант отобрал у Аринки дамскую сумочку, вывернул содержимое на стол, запустил два толстых пальца в кошелек («выкину», – поняла брезгливая Аринка), вытащил тысячу и пятисотку, – единственные две купюры, не считая металлической мелочи на авто и маршрутку. Злобно зыркнул на опростоволосившихся наводчиков.

Аринка, более не стесняясь, выхватила из кучи очки, водрузила на нос. Мир преобразился. Она заметила, к примеру, мстительное выражение, проступившее на лицах стариков – ЧОНовцев, и сообразила, наконец, что происходит. Это ж у них отработанная вымогательская схема. Старушка – приманка. Ничего воровать она и не собиралась. А в карман залезла, чтоб втиснуть те самые двести пятьдесят рублей «разводных». После чего, сделав своё дело, должна была уехать. Пойманная за руку, она и уехала от греха подальше. А то, что провокация не удалась, подельники не увидели. Тёмное стало ясным. А милиционер здесь…

– Так ты их крышуешь, козёл! – яростно выкрикнула Аринка. – Вместо того, чтоб сажать эту воровскую нечисть, ты с ними в доле. Думаешь, с рук сойдет?

Сержант побагровел. Неудавшаяся провокация и впрямь грозила неприятностями. Послышался звук тормозов, лёгкие шаги на ступенях. В помещение вошёл невысокий ладный кавказец в форме подполковника милиции.

– Опять воровку задержали? – от порога определился он.

Растерянный сержант отрицательно мотнул головой.

– Да эти идиоты! Ничего доверить нельзя… – невнятно объяснился он.

Схвативший всё с полуслова подполковник испытующе глянул на ЧОНовцев.

– Ничего при ней не нашли! Да и какая из неё карманница, – один из ЧОНовцев с вызовом показал на Аришкины украшения. – Выходит, в этот раз ошибочка вышла!

Разгневанная Аришка выступила вперёд.

– Официально заявляю, что ваш подчиненный «крышует» вымогателей! – выпалила она. – И предупреждаю, что если вы не разберётесь, я этого так не спущу!

Подполковник нахмурился. Гневно оглядел опросоволосившегося сержанта. Принюхался:

– Пил, что ли? И в чём это у тебя брюки и куртка?

– Ни грамма, – сержант для убедительности выдохнул. – Эта оглашенная бутылкой меня огрела, когда задерживали. Разбилась и вот брызги…

– Бутылкой? Работника милиции при задержании?! – от возбуждения в безупречной речи подполковника пробился кавказский акцент.

– Так точно!

– По голове, конечно, попала?!

– Да вроде… – замешкался непонятливый сержант.

– Видели! Видели! Как раз по голове и целила, – нашёлся более смекалистый небритый.

Аринка побагровела.

– Что ж ты врёшь-то, козёл?! – закричала она.

– Теперь всё ясно! – решительно оборвал препирательства подполковник. – Значит, вы все трое со мной на инструктаж. А преступница пока пусть здесь!

Он повелительно кивнул ЧОНовцам и вслед за остальными вышел на крыльцо. Аринка осталась в комнате с двумя стариками. Умоляюще посмотрела.

– Отсюда не сбежишь, дочка. Заднего выхода нет, – сочувственно протянул один из них. – Может, есть кому помочь?

Он намекающе показал на мобильник. Аринка благодарно кивнула. Торопясь, разблокировала, нажала нужную кнопку. Перебирая от нетерпения сапожками, дождалась ответа.

– Мамочка! – закричала она всполошено. – Меня в ментовку забрали возле метро. Тут… – она вопросительно вскинула подбородок.

– Опорный пункт, – подсказал ЧОНовец.

– Опорный пункт с надписью «Лоськово»… Да козлы! Придумали, будто я…

Сбиваясь, рассказала о случившемся.

– Как добраться? Сейчас спрошу, – Аринка вопросительно вздёрнула подбородок.

– Сюда ей бесполезно. Тебя сейчас в отделение на Прохоровку повезут. Туда пусть мать и приезжает. Только, – ЧОНовец зашуршал пальцами, – скажи, чтоб деньжат побольше прихватила.

Полчаса ошалелая Беата пробивалась по пробкам на таинственную Прохоровку, непрестанно пытаясь связаться с кем-либо из знакомых. Но, видно, время выдалось неудачное, – Гулевский летел в самолёте на Москву, а другие, на чью помощь она могла рассчитывать, оказывались либо за границей, либо вне зоны действия сети.

Уже когда парковалась поблизости от отделения милиции, объявился Гулевский. Только что приземлился в Домодедово. Выслушав Беату, коротко бросил: «Получаю багаж и выезжаю».

Звонок принес Беате облегчение. Она не одна. Илья мчится на выручку. Всё-таки женщине, даже самой отважной, нужно надёжное плечо.

В отделение Беату пропустили не сразу. Постовой долго уточнял, по чьему вызову она прибыла. Потом с кем-то связывался по внутренней связи. Наконец предложил подняться на второй этаж к начальнику отделения.

Проходя мимо дежурной части, Беата краем глаза увидела деревянную решетку, к которой изнутри прижалась лицом тучная армянка. Она что-то гортанно кричала, обращаясь к дежурному. А в глубине камеры, на скамье, угадывалась съежившаяся фигурка Аринки. При виде дочи, сжавшейся затравленным зверьком, сердце Беаты, и без того колотящееся, забилось исступленно.

Боясь пересечься с дочуркой глазами, она, рискуя сломать каблуки, устремилась вверх по лестнице. Добежала до кабинета «Начальник отделения», с силой рванула дверь.

За большим столом у окна стройный кавказец в погонах подполковника милиции что-то оживленно втолковывал притулившемуся сбоку мрачному пожилому армянину. Рядом, за крохотным столиком, русоголовый сержант милиции тяжко корпел над листом бумаги, покусывая крохотную авторучку.

Все трое вскинули головы.

– Я – мать Арины Серебрянской. Почему моя дочь в камере, да еще с какой-то преступницей?! – выпалила Беата.

– Кого это ты преступницей?! – вскинулся, было, армянин, но подполковник требовательно поднял ладонь.

– Почему врываетесь? Видите же – заняты! – недовольно произнес он. – Освободимся с этим – пригласим следующего. Идите пока.

Он сделал выпроваживающее движение кистью. Беата неохотно вышла. Принялась расхаживать по пустынному коридору. Минут через пятнадцать вывалился взмокший армянин.

– Совсем у людей совесть пропала, – пожаловался он Беате. – Сначала кражу придумали, а теперь говорят, – плати десять тысяч евро. И в карман смотрят, будто при себе ношу. Совсем от жадности сдурели, слушай!

– Так у вас тоже?! – вскинулась Беата. – Может, тогда вместе в прокуратуру?

Армянин шарахнулся в сторону.

– Э-э! Думай что говоришь, женщина!

Ухватившись за перила, грузным шагом принялся спускаться.

Решительно выдохнув, Беата вернулась в кабинет. На сей раз подполковник оглядел визитёршу внимательным, цепким глазом. Оценил распахнутое, отороченное лисой, тонкой кожи зимнее пальто, крупное ожерелье на шее и увесистые, покачивающиеся в такт движениям серьги из того же гарнитура. С наслаждением ощутил тонкий аромат духов. С появившейся сочувственной улыбкой указал на освободившееся место.

– Повторяю, я – мать. Хочу знать, что здесь происходит! – Беата подсела к столу.

Подполковник погрустнел.

– Ваша дочь обвиняется в вооруженном нападении на сотрудника милиции, – печально сообщил он. – Ударила с размаху бутылкой по голове. Едва не изувечила.

Он ткнул в сержанта, который, закончив тяжкий писарский труд, поднялся с листом в руке.

Беата подошла к верзиле. Оглядела снизу.

– Это вас-то она ударила по голове? Да ей на табуретку встать пришлось бы, – усомнилась она. – И где, кстати, кровь?

Сержант смущённо отвел глаза. Подполковник выдернул у него рапорт.

– Кровь – это по-разному. Бывает, что и невидная, – невнятно объяснился он. – А динамика нападений вообще непредсказуемая. Скажем, наш изогнулся, а ваша как раз на цыпочки поднялась… Проведём экспертизу, и всё подтвердится.

Кивком головы отпустил сержанта. Дождался, когда тот выйдет.

– Главное, свидетели есть. Зафиксировано, – показал он мимоходом рапорт.

– Со слов дочери, на вашем сотруднике была обычная гражданская куртка. И работником милиции он не представился, – аккуратно надавила Беата.

– Свидетели подтвердили, – был в форме, – подполковник похлопал по папке.

– Но вы-то понимаете, что это недоразумение, – Беата искательно заглянула ему в лицо. – У неё зрение минус пять. Был ваш сотрудник в форме, не был ли, но она-то формы не видела. И отбивалась от нападения преступников.

– Согласен. Глупая девочка сослепу не разобралась, – подполковник закивал, полный сострадания. – Но формально-то, – нападение!

– он потряс пальчиком. – И повернуться может куда угодно. Вот ведь что скверно. А сержант очень, очень оскорблён. Тут вплоть до немедленного ареста.

Беата окончательно уверилась: он всё прекрасно понимал, – этот участливый вымогатель в погонах. И ничто здесь не делается без его ведома. В другое время она б с охотой пошла на публичный скандал. Но в камере потряхивалась от озноба дочура, которую в любую минуту может захлестнуть приступ.

Смирив гордыню, Беата интимно подхватила подполковника под локоть.

– Моя дочь пережила травму головы, – внушительным шепотом сообщила она. – Случившееся для неё – стресс, который может привести к тяжким последствиям. Для всех тяжким! Поверьте, у меня достаточно серьёзных знакомых. И, дойди дело до настоящего разбирательства, вашему сотруднику придется объясниться, что за странные у него свидетели. И почему сначала мою дочь пытались уличить в несуществующей краже, а когда провокация провалилась, придумали нападение на сотрудника.

Она выжидательно скосилась. Увы! Похоже, подобное здесь выслушивалось не раз.

– Хорошо, – решилась Беата. – Я предлагаю не доводить до публичного скандала и уладить недоразумение. Допустим, что ваш сотрудник понёс какой-то моральный урон, давайте возместим ему ущерб и покончим с этим.

Почувствовала, что локоток подполковника заинтересованно дернулся. Затрезвонила связь с дежурной частью. Подполковник дотянулся до трубки.

– Зачем беспокоишь?

Услышав ответ, вскочил:

– Да соединяй, конечно. Что глупость спрашиваешь?!

Он забежал за стол, не садясь, приложил трубку к уху.

– Здравия желаю!.. Так точно!.. Да, высылаю немедленно. А как с задержанной?.. Конечно.

Пасмурневший подполковник положил трубку, нажал кнопку селектора:

– Ефимова со свидетелями немедленно в машину и в следственный комитет.

– Езжайте домой. Всё оказалось не так просто, – удрученно предложил он Беате.

– А доча? – Беата задохнулась.

– Теперь нельзя!

– Да что нельзя-то?! Послушайте, – она ухватила подполковника за рукав. – Её нельзя оставить в камере, – вот что нельзя! Она больная! Может приступ случиться. Если что, вы же первый ответите! – голос её сорвался. – Ну, пожалуйста! Разрешите хотя бы до завтра забрать. С утра вместе придем. Я вам ручаюсь. Хотите залог оставлю?!

Она потянулась к драгоценностям.

– Теперь нельзя, – мрачный начальник отделения вежливо вывел посетительницу из кабинета.

Оставалось ждать приезда Гулевского. Беата, совершенно потерянная, спустилась вниз, подошла к дежурной части. Аринка по-прежнему сидела, забившись в угол. Армянка, склонившись над ней, что-то говорила, – похоже, успокаивала. На полу громко храпел вновь доставленный. От него остро тянуло мочой.

– Доча, – тихо произнесла Беата. Аринка вскинула глаза на мать.

– Доченька, главное, не нервничай. Воспринимай как приключение. Всё будет хорошо. Илья Викторович уже едет сюда и всё обязательно уладит. Только потерпи.

Аринка лишь слабо улыбнулась. Кажется, она была близка к обмороку.

– Прекратить разговоры с задержанными! – из-за оружейного сейфа выскочил дежурный с пакетом кефира в руке и угрожающе двинулся к Беате.

Беата вышла на улицу. Забыв застегнуться, под колючим ветром принялась расхаживать взад-вперед по асфальту, бессмысленно подгоняя взглядом минутную стрелку на часах. Заслышав скрежет тормозов от дороги, встрепенулась, надеясь, что приехал Илья.

Но из темноты, разговаривая по мобильнику, появился знакомый армянин, зашел в отделение. Через десять минут вышел, ведя под руку полногрудую армянку, что сидела в камере вместе с Аринкой. «Выкупил», – краем сознания догадалась Беата. Гулевского всё не было.

Прилетели сразу три рейса. Поэтому с выдачей багажа затянули. Так что до отделения милиции Гулевский добрался на такси ближе к двенадцати ночи. На первом этаже, закрыв уши руками, безысходно раскачивалась на стуле Беата.

– Что?! – кинулся к ней Гулевский.

В ответ она лишь кивнула на решетку в дежурной части, из-за которой доносились хриплые матерные выкрики и глухие всхлипы Аринки.

– Почему там?! – поразился Гулевский. – Начальник?!..

Беата ткнула пальцем на второй этаж. На большее сил у неё не осталось. Гулевский через две ступени взбежал на второй этаж, распахнул дверь. За столом, склонившись на руки, дремал подполковник милиции. На звук он вскинул голову. Гулевский обомлел. Перед ним был адъюнкт – заочник кафедры уголовной политики, кандидат в министры внутренних дел Кабардино-Балкарии Арсен Билялов. В свою очередь, Арсен при виде возникшего среди ночи профессора вскочил, будто застигнутый шкодник.

– Илья Викторович! Дорогой гость. Чему обязан? – всполошился он.

– Почему она до сих пор в обезьяннике? Почему вообще в обезьяннике?! – выкрикнул Гулевский. – Что здесь, черт возьми, происходит?

Билялов со сна проморгался.

– Так это ваша!.. Да что ж не сказали-то? Ая-яй! – запричитал он.

– Тебе известно, что всё это провокация? – без обиняков спросил Гулевский. Билялов уныло кивнул.

– И наверняка с твоего ведома?

– Если б только знал, если б знал! – вновь заохал Билялов.

Гулевский неприязненно сощурился.

– У тебя, кажется, диссертация по захвату заложников? – припомнил он.

Билялов настороженно кивнул.

– Может, подредактируем тему? Как тебе, к примеру: «Захват заложников органами правопорядка с целью их последующего выкупа родственниками»? Думаю, с её написанием у тебя проблем бы не возникло! И эмпирического материала, похоже, вдосталь. Поточное производство наладил. Невинных людей на деньги разводите!

Горячая кавказская кровь вспыхнула.

– Зачем такое говоришь, уважаемый Илья Викторович! – выкрикнул Билялов обиженно. – Я – порядочный человек. Да если б знал, что это ваши, какие там деньги…Свои отдам.

– Теперь знаешь!

Билялов безысходно опустился.

– Не моя это воля! – выдохнул он. Умоляюще сложил ладошки.

– Так это заказ? – догадался, смурнея, Гулевский.

Билялов энергично закивал. Ткнул в потолок.

– Приказали материалы немедленно передать в следственный комитет.

– К ночи?!

– Говорят, дежурного следователя вызвали. Сразу и дело возбудят по триста восемнадцатой. И что переполошились? Будто террористку захватили.

Гулевский, как был в дублёнке, опустился на стул, в отчаянии вцепился длинными пальцами в волосы. Сердце сжало.

– Белый стал, слушай! – перепугался Билялов. – Воды, да?

– Давай сюда твоего сержанта-рэкетира! – Гулевский запустил руку под рубаху, принялся растирать грудь. – Прикажи, пусть письменно откажется от вранья.

– Так выеденного яйца бы не стоило. Только ничего не выйдет, – сокрушенно зацокал Билялов. – Увезли в следственный комитет вместе со свидетелями. Должно быть, уж и передопросили. Мне вон тоже велено быть на месте, чтоб по команде девочку, значит, доставить. Неужто всерьез арестовывать собрались? Попугать одно, а так… Не по совести это. Совсем не по совести!

Огорчение начальника отделения выглядело неподдельным. В самом деле, с таким трудом прошло одобрение диссертации на кафедре. И, когда забрезжил успех, оказывается, оскорбил самого нужного человека, от слова которого всё зависит. Да ещё деньги, считай, уплыли к следователю.

– Сержанта этого, паскуду, лично, как барана!.. – тихий Билялов по-волчьи клацнул зубами. – А девочку забирайте, – решился он.

– Если что, скажу, будто недопонял. Пусть уж после сами. Ах, как скверно всё получилось!

Он вновь сокрушённо затоковал.

Из отделения втроем приехали в «Товарищество достойных». Растерзанную Аринку мать напичкала антидепрессантами, уложила в кровать. Но та, будто в детстве, ухватила её за руку, умоляя не оставлять одну. Беата прилегла на минутку, да так и уснула, прижав к себе дочу.

Когда наутро Беата, как была, одетая, поднялась и вышла в гостиную, Гулевский за журнальным столиком быстро писал. Кофе «Суаре» в банке уменьшилось наполовину.

«Всю ночь просидел», – догадалась Беата. С тоской оглядела упрямо склонённый затылок.

– Илюша, – окликнула она.

Гулевский энергично обернулся.

– Вчерашним числом против Аринки возбуждено уголовное дело по триста восемнадцатой второй… Применение насилия в отношении представителя власти, – объявил он. – А значит, не сегодня-завтра они вызовут её, чтоб предъявить обвинение и избрать меру пресечения. В связи с этим прошу вас с Ариной временно перебраться ко мне. Дабы избежать нежелательных визитёров. Наши действия далее…

– Илюша, послушай! – перебила Беата. – Ты только не обижайся. Но я как-то упоминала. В нашем комплексе есть несколько вип’ов – из самых приближенных. Ко мне очень по-доброму. Хочу попробовать переговорить.

Гулевский помрачнел. Он понял: вера в него в ней иссякла.

– Я перекрыжил законодательство, прошерстил материалы пленумов Верховного суда. Ни малейшего основания привлечь Аринку к уголовной ответственности у них нет, – отчеканил он.

– Зато есть желание, – с тоской в голосе напомнила Беата. – Я знаю, Илья, как важно для тебя добиться справедливости. Но – вчера, когда я увидела дочу в камере… Знаешь, что будет, если её и впрямь?..

– Догадываюсь, – согласился Гулевский. – Что ж, давай ещё раз поговорим с Ариной. Быть может, после вчерашнего она всё-таки согласится отказаться от показаний?

– Да как ты не понимаешь?! – вскрикнула Беата. – Этого как раз нельзя делать. Ведь если заставить, она попросту сломается…

Гулевский обхватил отчаявшуюся женщину за лицо, успокоительно поцеловал в уголок подрагивающих губ.

– Если Арину вызовут, пойду я, – объявил он. – В зависимости от результата и примем решение.

– Как скажешь, – неохотно отступилась Беата. – Но помни: мне все равно как защитить её. Станут двери ломать, в доме остался подарочный карабин…

В дверь позвонили. Оба переменились в лице. Беата задрожавшей рукой схватила пульт, нажала. На экране телевизора высветился коридор перед входной дверью и – одинокий высокий мужчина в нахлобученной на глаза вязаной шапочке и высоко поднятом воротнике. Беата сглотнула. Мужчина вдруг лихо сдвинул шапчонку на затылок, показал козу в глазок камеры. Гулевский и Беата облегченно выдохнули, – шалуном оказался Евгений Стремянный.

– Откуда? – встретил разрумянившегося с морозца друга Гулевский. – Вроде, отсиживался на даче?

– Хватит, отсиделся, – Стремянный галантно изогнулся над ручкой хозяйки. – Лучше реальная отсидка, чем под присмотром Ольги Тимофеевны… Супружница моя, – объяснил он Беате. – Неутомимая лекарша. Дня не проходит, чтоб какую-нибудь новую болячку во мне не обнаружила. Теперь ей сосуды мои не нравятся. Ломкие, говорит, стали. Наощупь, что ли, определила? Ладно б еще что-то венерическое, тьфу-тьфу.

По лицу Гулевского скользнула улыбка.

– Ага, – Стремянный, подметив интерес, воодушевился. – Тебе, говорит, нужен постельный режим. Может, и нужен, думаю, только не с тобой. А тут ещё информацию насчёт вчерашних событий от своих осведомителей получил, – с таинственностью сообщил он Беате. Стремянный как всегда важничал и напускал туману. – В общем, плюнул, да и дал дёру. Звонить не стал. Наверняка прослушка. Вообще-то по уму драпануть бы вам с дочкой на пару от греха, пока аэропорты не перекрыли…

– Полагаете, всё настолько серьезно? – Беата испуганно высвободила исцелованную кисть. – А Илья Викторович считает, что всё выправится.

– Илья Викторович! – Стремянный хмыкнул, значительно подвигал губами. – Да с ним самим сейчас рядом находиться: гранату себе под ноги, и то безопасней.

– Довольно ёрничать! – прикрикнул Гулевский. – Разве не видишь, что на ней лица нет? Говори, с чем примчался.

– Так подзаработать на чужом горе, – Стремянный всё еще пребывал в глумливом настроении. – Если наймёте в адвокаты, немедленно выдвигаюсь к метро Лоськово. Намереваюсь провести собственное, адвокатское расследование.

– Тогда приступай, – обрадовался Гулевский. – А я пока съезжу в нарсуд. Хочу предупредить попытку ареста.

Стремянный скептически крякнул. Беата, полная отчаяния, переводила взгляд с одного на другого.

– А я тебе говорю, ещё есть честные судьи, для которых правосудие – не пустой звук! – запальчиво выкрикнул Гулевский. – Тем более, всё это дело – убого сляпанная фальшивка!

– Наверняка фальшивка, – согласился Стремянный. – И мошенничество! Только когда мошенничает государство, чтоб вскрыть его, большие труды положить надобно… Ничего, ребята-демократы, – он успокоительно огладил подрагивающую Беату. – Им ведь, полагаю, как раз и надо, чтоб каждый сам за себя разбежался. А вместе, глядишь, прорвёмся!

Гулевский увидел, что Стремянный мнётся. Вопросительно вздёрнул подбородок.

– Тут ещё такое дело. На меня вчера Валентина вышла… Бывшая невеста Кости, – пояснил Стремянный для Беаты. – Узнала из интернета насчёт Егора Судина и… Помнишь, мы всё с тобой в толк не могли взять, как из-за каких-то поганых томографов…

– Говори же, наконец! – поторопил Гулевский.

– Оказывается, Егор с Валентиной чуть не с детсада рядом. Потом уж в колледже появился Костя, и всё переменилось. А Егор, похоже, прикипел намертво. Но – не выказывал. Она, конечно, знала. Ну, знала и знала. Как обычно: останемся друзьями. Если б не информация в интернете, ей бы и в голову не пришло. Так вот Егор, как она с Костей жить стала, не раз уговаривал уйти к нему. А как про свадьбу узнал, тут же приехал. Даже, говорит, на колени встал. Умолял. Угрожал, что жить не будет. Но – похоже, в результате решил по-другому.

Стремянный скорбно выдохнул. Озадаченно повёл шеей:

– Ведь мерзавец законченный. И ревность – это ж по сравнению с корыстью для любого суда козырный смягчающий мотив. А вот постеснялся девчонку примазать… Хотя, скорей, и в этом расчёт, – оспорил он сам себя. – Он же настаивал, что смертельного исхода не желал. А если цель – устранение соперника, тут уж умысел на убийство в хрустальной чистоте.

Гулевский стоял, отвернувшись к окну. Лицо его подрагивало.

Гулевский прочитал табличку «Председатель народного суда Судец Татьяна Игоревна», кончиками губ улыбнулся.

«Надо же, Татьяна Игоревна». Не увязывалась в его сознании очаровательная полногубая и полногрудая Танечка Вострикова, в восьмидесятых секретарь суда, за которой увивалась половина милицейского следствия, с этим официальным – «Татьяна Игоревна».

Обаятельная, смешливая Танечка охотно принимала ухаживания, в меру кокетничала. Но ухитрялась оставаться для всех равноудаленной. Пока не объявился невесть откуда лихой опер из колонии Оська Судец. Одним махом на зависть неудачникам он смял и закрутил недотрогу, и уже через пару месяцев одарил её своей фамилией.

Танечка повторила судьбу многих судейских секретарш. Закончила юридический вуз. Была выбрана в судьи. Да так на всю жизнь в суде и осела.

С Оськой со временем разбежались. Бесшабашность и натиск хороши в ухажёре. В муже ищешь взвешенности и надёжности. А этого у Оськи не было. К тому же начал погуливать. Стерпеть гордячка Танечка не могла и осталась с двумя сыновьями на руках. Денег, само собой, хронически не хватало. И чем больше подрастали сыновья, тем меньше становилось денег.

Дважды открывалась вакансия на место председателя суда. Должность, что называется, шла в руки. Надо было лишь ответить взаимностью влюбленному в неё начальнику управления юстиции. Танечка не была ханжой. Но любовников меняла если не по любви (занозой засел Оська), то по симпатии. Начальник же управления – оплешивевший, потеющий от похоти – вызывал в ней брезгливость. Но когда вакансия открылась в третий и, возможно, последний раз, сдалась.

Через месяц стала председателем суда. Высокая должность не изменила Танечку. Она оставалась всё той же приветливой и открытой, с друзьями – смешливой. Лишь раз в неделю настроение портилось. В этот день она встречалась с руководящим любовником на съемной квартире.

Обо всём этом Гулевский знал от самой Танечки – она охотно подтрунивала над собой. Должно быть, чтоб избежать насмешек от других. Впрочем вот уж пять лет, как ухажёра её перевели на Урал, да и остальные не больно досаждали. После смерти от передозировки старшего сына Танечка резко постарела.

Но при виде Гулевского растекалась ему навстречу прежней, открытой улыбкой. Виделись они обычно раз в год, на подведении итогов работы судебного корпуса. Руководство департамента юстиции Москвы неизменно просило Татьяну Судец уговорить её знаменитого знакомого выступить с докладом или сообщением. Гулевский старался не отказывать, – знал, что его согласие добавляет Танечке авторитета в судейской среде.

Коротко постучав, Гулевский вошел в кабинет. При виде гостя на морщинистом Танечкином лице проступила вымученная улыбка. О своём приезде Гулевский предупредил её звонком. И сейчас по неловкости, с какой та вышла из-за стола, увидел: она знает, с чем он приехал.

Гулевский разозлился, – в последнее время его неизменно встречали подобные сконфуженные лица.

– Да, именно с этим! – вызывающе подтвердил он от порога.

Танечка скроила непонимающее выражение лица. Смутилась:

– Садись, Илюша.