Законник Горький Максим

– Есть свежие новости? – легко догадался хозяин кабинета.

– Понимаешь, какая штука, я сейчас по СИЗО работаю с Павлом Опёнкиным, – Стремянный перехватил вопрошающий взгляд Гулевского, подтверждающе прикрыл глаза. – Тот самый.

– Так он подтвердил насчет Кости?

– А то. У нас и не подтвердит, – Стремянный самодовольно подвигал губами. – Поначалу порыпался. Но и мы не первый год замужем – нашел, чем припереть. Так что, считай, – это закрепили.

– Стало быть, можем, наконец отметить раскрытие? – Гулевский залез в шкаф, выудил коробку с подарочным коньяком.

– В общем да, – согласился Стремянный. Несколько неуверенно.

– Опять что-то смущает? – в голосе Гулевского проступило невольное раздражение. Ему давно хотелось, чтоб саднящее дело было поскорей закончено производством, рассмотрено в суде и, быть может, подзарасло в памяти.

– Да, многое смущает! – с вызовом подтвердил Стремянный. – Например, эпизод с убийством ребят совершенно не похож на все последующие. А главное, так и не установлен источник приобретения азалептина. Откуда Опёнкин его брал, никто из подельников не знает. А сам он, как ни бьёмся, молчит намертво. Внутрикамерную разработку проводили, лучших агентов подсовывали. Всё впустую. И ладно бы шёл в непризнанку. Так нет, по всем эпизодам отравлений всё в цвет раскладывает. Даже собственных подручных на очных ставках сдаёт. А тут всякий раз будто на подводный риф натыкаемся.

– Может, рассчитывает попользоваться каналом после освобождения? – еще не закончив фразу, Гулевский сам отмахнулся, – какое «попользоваться», если членам банды светит пожизненное заключение. Протянул приятелю бокал. – В любом случае не забивай себе голову. Преступление благодаря тебе раскрыто. За что и позволь выразить, так сказать…

Стремянный упрямо поиграл губами:

– А меня, между прочим, мой первый наставник, следователь Гулевский, учил, что любой недопонятый эпизод может обернуться оправдательным приговором. А может, ещё хлеще. Этих посадим. И тут же, как на посмешище, появится новая группа. Источник-то не выявлен. А может, там не просто поставщик, а – истинный организатор. И как мы будем выглядеть?

На дубовой поверхности стола гулко завибрировал мобильник.

– Да, – неохотно отвлёкся Гулевский. Расслышав тёплый голос Беаты, задохнулся. Всё это время Гулевский искал повод позвонить ей. Не находил. Много раз набирал, даже нажимал на кнопку вызова. Но отключался прежде, чем на той стороне определится номер звонившего. Вёл себя как истомившийся мальчишка. Вечерами расхаживал возле мобильника, словно заклинатель. В какой-то момент внушил себе, что блажь миновала. Но по тому, как заклокотало в горле, понял, как же ждал этого звонка.

– Неужто соскучилась? – неловко съязвил он.

– Илюша! Я хочу, чтоб ты подъехал ко мне.

– А уж как я хочу! – не удержался он.

– Ты не понял, Илья, – в голосе Беаты появилась озабоченная интонация. – В интернете вывешены фото отравителей. Ты слышишь?

– Слышу, – Гулевский разочарованно выдохнул, – он ждал от неё совсем других слов.

– Илюша! Моя Аришка опознала одного из них. Она видела этого человека у входа в Товарищество вместе с нашим жильцом… Мне кажется, это важно.

– Да конечно! Немедленно выезжаем, – опамятовал Гулевский. Жестом поднял попивающего коньяк Стремянного.

– Звонила управляющая из «Товарищества достойных». Появилась срочная информация. Кого-то опознали. Чем чёрт не шутит. Может, как раз последний узелок и развяжется.

– Я на всякий случай своего Симку туда же подтяну, – засуетился Стремянный.

Торопясь, выудил мобильник, нажал кнопку вызова.

– Серафим?.. Да какая еще Валерия?!.. Мало ли что просит позвонить. Не до баб! – рявкнул он, краем глаза скосившись на реакцию друга. – Всё бросай, и – встречаемся у проходной Товарищества достойных.

– Распустил молодежь, – пожаловался он Гулевскому, притворно конфузясь. – Так и норовят ввергнуть в искушение… Но я в убеждениях тверд.

Едва Гулевский, Стремянный и Матусёнок миновали проходную, как увидели Серебрянскую. Возле подсобного помещения, в распахнутой «венгерке», в полусапожках поверх джинсиков, позванивающим на морозце голоском она весело распекала столпившихся вокруг ширококостных женщин в сатиновых халатах под распахнутыми пальто. Подле стоял рослый мужчина с застывшей улыбкой на лице. Гулевский узнал главного инженера Вадима Аркадьевича.

Завидев Гулевского с друзьями, Беата сделала отпускающий жест. Женщины побрели, расходясь по подъездам.

– Наши лебёдушки поплыли, – со снисходительной улыбкой показала она Гулевскому на мерно колышущиеся спины. – Уборщицы. Приспособились чаепития среди рабочего дня устраивать. Клуб по интересам организовали. Я тут прикинула, – больше чай пьют, чем убираются. А главный инженер ворон считает, – со строгостью оборотилась она к Вадиму Аркадьевичу. – Завтра же чайную эту закрыть под замок.

Беата вопросительно глянула на спутников Гулевского.

– Уголовный розыск, – лаконично представился Матусёнок.

– А это Евгений Стремянный, мой старый товарищ, – представил Гулевский Женю.

– Старый – не в смысле возраста, – поспешил уточнить Стремянный. Галантно заиграл плечами. – Польщён знакомством. Выше всяких похвал… Вы, простите, не замужем? Может, персональная охрана требуется?…

Одним королевским кивком Серебрянская благосклонно приняла комплимент и отказалась от охраны.

Благосклонность Серебрянской расстроила главного инженера, он огорченно засопел.

– А вы что до сих пор здесь? – будто только что заметила Серебрянская. – Все указания получены. Выполняйте.

Угрюмо кивнув, Вадим Аркадьевич отошел.

– По-прежнему ревнует? – подметил Гулевский.

– Как бы опять увольняться не начал… О, засада-то! – Беата заметила у проходной группку людей, которым охранник издалека показывал в её сторону. – Похоже, очередная комиссия. Ребята, делай как я, – она ловко завернула под арку. – Смываемся ко мне на квартиру! Тем более доча опять разболелась. Пришлось перевести на постельный режим.

Они шли по территории. Попадавшиеся навстречу жильцы издалека кивали Серебрянской или приветливо махали рукой. Многие специально останавливались, чтобы переброситься словом. Дворники при её приближении принимались яростно скрести лопатами. Сидевший внутри одного из подъездов пожилой охранник, разглядев через застекленную дверь руководительницу, вскочил и с видимым удовольствием распахнул перед ней дверь. Поймав благосклонный взгляд Серебрянской, расцвел.

– Похоже, от неё загораются, как от аккумулятора, – подметил Стремянный.

Стометровая трёхкомнатная квартира, по меркам «Товарищества достойных», считалась крохотулей. Но Стремянный, оказавшись в обширном полупустом холле, невольно приоткрыл рот.

– Сколько места пропадает. Это ж можно две-три семьи беженцев разместить, – прикинул он. – Каток не пробовали заливать?

– Ух, ты! – перебил его Симка.

Выходящие в холл двери были покрыты в верхней, застекленной части наборной мозаикой с изображением дельфинов, плещущихся в морской волне.

– Супер! – с искренним восхищением оценил Матусёнок.

– Доча развлекается, – благодарно пояснила Серебрянская. – В своё время хотела поступать в Строгановское… Доча! Мы пришли!

– крикнула она вглубь квартиры, заглянула в одну из комнат. Отодвинулась, пропуская гостей:

– Прошу…Приболели мы.

Арина сидела в кровати, опершись на высокую подушку, с чашкой дымящегося молока в левой, прижатой к телу руке. Правой манипулировала на мониторе лежащего поверх одеяла ноутбука. Она без интереса кивнула Гулевскому и Стремянному. Но, завидев за ними озирающегося Матусёнка, вспыхнула, непроизвольно оправила волосы и подтянула одеяло.

Отвечая на озабоченный взгляд матери, достала из-под мышки градусник, глянула и тут же стряхнула:

– Нормально.

Заметила, как нахмурилась мать:

– Ну, почти нормально.

По приглашению хозяек, гости придвинули стулья к кровати, поставили поверх распростертой на паркете шкуры белого медведя.

Стремянный выудил окаймленный металлическим ободочком блокнот, с важностью раскрыл.

При виде допотопного приспособления Арина сомневающеся глянула на мать:

– Может, всё-таки не стоит, ма? Подставим человека.

– Аринушка! Ну что ж опять заново? – Беата укоризненно покачала головой. – Разве рассказать о том, что видела, – значит, кого-то подставить? Если там ничего нет, так ничего и не будет… У нас ведь элитный комплекс, – объяснилась она. – Вип на випе: вице-мэр; пара министров, несколько олигархов. Малейшая тень и…

– Даже не сомневайтесь, – успокоил мать и дочь Матусёнок.

– Прежде чем вашу информацию пустить дальше, тщательно перепроверим. Так что ничьё имя зря трепать не станут.

Он всё не отводил глаз от лица Арины. Гулевский присмотрелся внимательней, – искорки в глазах девочки, что обнаружил он при первой встрече, ожили.

– Да мне-то, в общем… – Арина независимо поджала губки. – Видела я одного из этих ваших отравителей, – она чуть развернула ноутбук, ткнула в фото Опёнкина. – Собиралась вечером к подруге, как раз подошла к проходной. Они стояли вдвоем метрах в пяти от входа, возле «Мерседеса». Это было как раз на другой день после убийства.

– Откуда такая точность? – тут же встрял Матусёнок. – Я к тому, что об убийстве стало известно позже. Мало ли кто с кем разговаривает у входа. А тут! Чтоб даже дату запомнить!

– Не верите, могу вообще не рассказывать, – отчего-то вспылила больная. Под укоризненным взглядом матери смилостивилась.

– Если б только разговаривали, может, и не запомнила бы, – снисходительно объяснилась она. – Только они не разговаривали, они лаялись. И – руками махали! Даже подумала, не драка ли. Потому и отложилось. Ну, и потом больно не соответствовали друг другу. Опёнкин этот, – она презрительно ткнула в сторону потухшего экрана, – чмо и есть чмо. В каком-то тулупишке задрипанном. А наш-то в костюмчике от Версаче из своего «Мерина» выскочил. Ясно, что тот его подкараулил.

Беата кивнула.

– Всё это происходило на глазах охранников, – подтвердила она.

– Они даже повыскакивали из будки, чтоб вступиться за жильца. Но тот странно себя повёл. Как увидел их, потом Аринку мою, переменился в лице, втиснул Опёнкина этого в свою машину, развернулся и увёз. Хотя перед этим собирался заехать на территорию. Там же, кстати, оказалась мой диспетчер Нелли. Она тоже эту сцену запомнила. Дату по журналу дежурств восстановили.

– Так кто именно? – Стремянный деловито щелкнул авторучкой.

Арина еще раз глянула на мать.

– Один из наших випов, – ответила за неё Беата. – Сын заместителя Главы президентской Администрации. Георгий Юрьевич Судин. Отец ему год назад у нас квартиру купил.

Выпавший блокнот звенькнул о стекло на журнальном столике.

Мать и дочь удивленно переглянулись, – оба старших гостя замерли с застывшими лицами.

– Вам это имя что-то говорит? – заметила Беата.

Гулевский заторможено кивнул.

– Может, совпадение, – уныло протянул он.

Стремянный послюнявил ладонь, огладил ёжик на голове, будто опасался, что волосы встали дыбом.

– Теперь хотя бы понятно, почему они у черта на куличках оказались, – буркнул он. – В ресторане наверняка Егора Судина поджидали. И зачем к Товариществу попёрлись, проясняется. К товарищу за подмогой добирались. Во всяком случае, выстраивается цепочка.

– Но почему?! – Гулевский только что не взмолился.

Стремянный удрученно повел плечом.

– Вот это и предстоит узнать, – он цедил слова, будто пазл на ходу складывал. – Если не забыл, и Котька, и Судин – это фармакологическая компания при Администрации. Чем Егор Судин не поставщик азалептина? М-да. С этой стороны очень любопытный пасьянс может состояться. Тут тебе не рядовые версии, а с золочеными нитками.

В нем вновь торжествовал сыщик.

– Хочешь расколоть Опёнкина? – догадался Гулевский.

– Пренепременно, – Стремянный принялся нетерпеливо тыкать блокнот в узкий карман. – Как мыслишь, опер? – обратился он к Матусёнку.

– Рупь за сто расколем, – косясь на Арину, с важностью подтвердил Симка. – Если азалептин и впрямь поставлял Егор Судин, то смысла покрывать его у Опёнкина больше нет. Теперь-то понятно, почему упорно молчал: знал, кто папенька. И рассчитывал на помощь сверху за то, что не сдал. А раз мы сынка расшифровали, какая после этого помощь? После этого – спасайся кто может!

Беата осторожно вмешалась:

– Но вы хоть понимаете, что может начаться, если и впрямь подтвердится, что сын…

– Потому и тороплюсь, – Стремянный кивнул, откланиваясь. Жестом поднял Матусёнка. Тот повернулся попрощаться с Ариной. Но девушка лежала с закрытыми глазами, разметавшись по подушке, и хрипло дышала.

Симка вопросительно посмотрел на Беату. Та провела тыльной стороной ладони по потному лбу дочери.

– Я ей снотворного дала, – объяснилась она.

– Надеюсь, не азалептинчику, – не удержался Стремянный.

По знаку Беаты, все вышли в коридор. Мужчины потянулись к одежде.

Из спальни донёсся стон. Беата встревожилась.

– Как бы опять не пришлось Скорую вызывать… – пожаловалась она. Оборотилась к Гулевскому. – Ты не задержишься? Боюсь, может помощь понадобиться.

– Задержится, задержится, – ответил за Гулевского Стремянный. Он ухватил с вешалки куртку, одновременно принялся всовывать ступни в туфли, в спешке сминая задники. – У такой очаровательной хозяйки, и не задержаться. Это ж полным обалдуем надо быть. Я б и сам всей душой, если б не неотлога…

Он еще «отбивал» дежурные комплименты, но, судя по яростно поблескивающим глазам, мысли были уже не здесь. Через пару секунд тяжелые шаги Евгения Стремянного покатились вниз по лестнице, – терпения дождаться лифта не хватило. Матусёнок едва поспевал следом.

– Прямо мальчишка, – Беата слабо улыбнулась.

– Опер, – подправил Гулевский.

Надсадный, искаженный вскрик заставил Беату, а за нею Гулевского вбежать в спальню. Тело Аришки, мелко сотрясаясь, неловко сползало на пол. Всклокоченная голова с выпученными глазами откинулась на подушке, Из искривленного рта густо текла слюна.

– Голову! Голову на бок! – Беата с криком метнулась к дочери. Гулевский опередил ее.

– Голову! Чтоб язык не запал, – вновь выкрикнула Беата. – И не выпускай. Иначе побьётся.

Гулевский навалился сверху всем весом и всё-таки с трудом удерживал содрогающееся под ним тело. Слюна изо рта лила потоком, обильно орошая подушку, простыню и рукав самого Гулевского. Мать беспорядочно металась рядом, пытаясь блокировать трепыхающиеся ноги. Спохватившись, кинулась к столику с лекарствами.

Наконец Гулевский ощутил, что конвульсии утихли, закаменелые мышцы потихоньку расслабились. Слюнотечение прекратилось. Арина надсадно задышала. Беата аккуратно влила дочери приготовленный раствор. Глаза больной закрылись. Хрипы стихли, дыхание очистилось, сделалось глубоким. Арина спала.

Гулевский поднялся. Рядом тяжело дышала Беата. Он достал из кармана носовой платок, отёр с её лба бисеринки пота. Кажется, даже не заметив этого, Беата подошла к бару, налила по рюмке коньяка, чокнула их меж собой. Одну нетвердой рукой передала гостю, вторую – давясь, выпила. Показала на глубокие кресла у журнального столика. Завибрировал её мобильник, она не подняла. Спустя минуту затренькал дверной замок. На вопросительный кивок Гулевского лишь отмахнулась. Звонившие ушли. Она всё молчала. Гулевский ждал.

– Это эпилепсия, – с тоской произнесла Беата. – Прежде доча была совсем другой, – весёлая, как зайчик. Два года назад, на восьмом месяце беременности, ехала с мужем на дачу. Авария, муж за рулём погиб на месте, её доставили в Первую градскую. Травма черепа. Пока мне сообщили, пока доехала, врачи ждали, – не решались на операцию. Дилемма стандартная – спасать мать или пытаться еще и спасти ребенка. Но тогда шансы на благоприятный исход для матери резко уменьшаются. Я выбрала дочь. А она мне этого так и не простила.

Она подняла кисть. Пальчики всё еще потряхивало. Кивнула на бар. Гулевский дотянулся до бутылки коньяка, разлил. Беата не колеблясь выпила залпом.

Черепно-мозговая операция оказалась тяжеленной. Но еще труднее далось последующее заживление. Сами травмы и известия о смерти мужа и неродившегося ребенка совершенно подавили в молодой женщине волю к жизни. В какой-то момент узнала, что ребенок погиб по выбору её матери. Ночью её поймали над раковиной с надрезанным запястьем. Стала заговариваться. Начались эпилептические припадки. К лечению подключили психиатра. Из Первой градской перевели в Кащенко. Внешне Арина согласилась, что другого решения у матери не было. Согласилась, но принять не смогла. Если прежде мать была её «обожаемой мамулечкой», к которой даже в двадцать с размаху кидалась на колени, то отныне превратилась в «мамахен». Из доверенного друга – в сожителя по квартире. Беата от холодности единственной дочери страдала необычайно. Мучилась и Аришка, осознавая собственную несправедливость по отношению к матери. Но пересилить внутреннее отторжение не могла. К тому же достичь стопроцентного излечения так и не удалось. То есть работа мозга восстановилась полностью. Но периодически случались нервные срывы, а изредка, как в этот раз, – эпилептические припадки.

– Знаю, она тебе не показалась, – произнесла вдруг Беата с горечью. Жестом пресекла возражение. – Это неудивительно. Дочу даже мои сотрудники считают задавакой. Она и впрямь неумеренно язвительна и высокомерна. Как сейчас говорят, – на понтах. Очки и то носить стесняется. Всё пытается выглядеть супервумен. И только я знаю, что всё это мимикрия. Чтоб спрятать комплекс неуверенности. Каждый раз, когда уезжает из дома, боюсь, как бы чего не случилось.

Беата поднялась, с болью вгляделась в разрумянившуюся со сна дочь, в углу рта которой трогательно вырос пузырь. Заботливо поправила одеяло. Вернулась в кресло.

– А что твой муж? – решился спросить Гулевский, понимая из рассказа, что никакого мужа рядом нет и быть не может. – Догадываюсь, что разошлись. Но – почему?

– Почему расходятся? По нелюбви, – Беата ответила усталым жестом. – В сущности сама виновата, что позволила уговорить себя замуж. Сама, опомнившись, и выгнала. Потом наступили девяностые. Денег катастрофически не хватало. На руках малолетняя, болезненная дочь. Надо было спасаться. Помнишь про лягушку, барахтавшуюся в сметане? Так это я. Или тонуть, или сбивать масло.

Гулевский затряс головой.

– Что ты? – заметила Беата.

– Силюсь понять и не могу. Как случилось, что я так легко отпустил тебя. Ведь осознавал же, что светлее, чем с тобой, ни с кем не будет. А вот как-то смахнул с судьбы и зашагал себе. И вспоминал-то вскользь. Что-то ажурное, нежное. То ли было, то ли привиделось. Как это происходит? Может, оттого, что сначала легко досталась, а после приняла разрыв, будто должное? А раз легко, стало быть, непрочно. Наверное, оба не поняли, что это судьба к нам ломилась.

Тень пробежала по лицу Беаты.

– Отчего же оба? Я как раз понимала, что такого у меня больше не будет. Как лоб в лоб столкнулись, так сразу всё для себя поняла.

– Поняла? – переспросил пораженный Гулевский. – Но почему тогда так просто отступилась?

Она допила рюмку, отёрла по краю след помады, перевернула завершающим жестом.

Усмехнулась обалделому выражению на его лице.

– А что ты хотел? Увидела, что испугался. И ушла.

– Но ведь можно же было объясниться, встряхнуть. Я ж дурак был!

– Ты и сейчас дурак.

Беата поднялась собрать посуду. Гулевский поймал её запястье.

– А может, ещё не поздно? – решился он. Рывком посадил на колени, потянулся к губам. Уловил ответное трепетное движение. Арина застонала во сне.

Беата ласково высвободилась:

– Спасибо за помощь, Илюша. Я скажу водителю, чтоб довёз тебя до дому.

Гулевский поднялся с усилием.

– Опять так же просто? Найти друг друга и разбежаться?

– Ну, отчего же разбежаться? Есть телефоны.

– Я не о том! – требовательно произнес он. – Пусть дурак! Сам, после того как тебя встретил, лбом колочусь. Но оба видим, как ошиблись. Так что? Доживать с этим? Ведь живые!

– Полно тебе, Илья, – Беата нахмурилась. – Понимаю, всё совпало.

Хочется одно заместить другим. Но по мне: любить – это на разрыв. А у меня сам видишь, как всё намешалось, – она показала на дочь. – Ей без меня точно не обойтись. Да и потом я в самом деле остаюсь твоим другом. И если что-то нужно…

– Вас понял. Будем дружить семьями, – Гулевский приложил руку к несуществующему козырьку.

– Вот и умница, – Беата, привстав на цыпочки, по-приятельски поцеловала его в уголок рта.