Шарманщик Одоевский Владимир
– Я никого не осуждаю, – говоришь ты.
– Верно, – кивает он. – Здесь мы можем только горевать, но знай: горести воспитывают долготерпение, долготерпение испытывает характер, а закаленный характер рождает надежду.
– К черту надежду, – говоришь ты, и проповедник, сверкая пьяными глазами, грозит тебе пальцем.
Помнишь, что говорил тебе твой психоаналитик? Да. Психология – суть инквизиции нашего века. Интересно, что скажет тебе проповедник о своей религии, или он уже слишком пьян, чтобы говорить об этом? Нет, лучше довериться Минздраву и принять еще пару таблеток…
Аэрокэб отрывается от земли. Ты сидишь с официанткой на заднем сиденье, и она спрашивает тебя, почему ты не купишь себе машину.
– У меня нет водительских прав, – говоришь ты.
– А почему у тебя нет прав?
– Пациентам «Ексодуса» после выписки запрещается садиться за руль в течение пяти лет.
– Да ладно! – говорит официантка. – Твой отец живет в Акриде и не может сделать тебе права? Не поверю!
– Как хочешь, – говоришь ты, а Майк оборачивается к тебе с переднего сиденья и говорит: «Похоже, эта девочка решила выйти за тебя замуж, дружище!» – Еще чего.
– Ты это о чем? – спрашивает официантка.
– О тебе, – говоришь ты и слышишь, как Майк смеется на переднем сиденье. Майк, которого нет, но тем не менее есть. Значит, «Ексодус» не помог. Не мог помочь, потому что все это у тебя в голове и никакие наркотики здесь ни при чем.
«Вот это верно, брат!» – говорит Майк и снова смеется. Ты расплачиваешься с таксистом. Официантка хозяйничает в твоем номере. Достает из холодильника пиво, сбрасывает с кровати оставленную с утра одежду, вертит задницей, повышая громкость радиоприемника:
- Заряжайте ружья и собирайте друзей,
- Это весело – проигрывать и притворяться,
- Ей слишком скучно, она самоуверенна,
- Но нет, я знаю одно грязное словечко.
- Привет, привет, привет, насколько несчастна?
- Привет, привет, привет!
- С выключенным светом все не так опасно.
- Вот мы и здесь, развлекай нас.
- Я чувствую себя глупым и заразным.
- Вот мы и здесь, развлекай нас.
- Мулат.
- Альбинос.
- Комар.
- Мое либидо.
- Да! Да! Да!
– Да! – больше выкрикивает, нежели подпевает официантка и отстреливает в тебя свой лифчик.
- И я забыл, зачем я пробую это…
- А, да, кажется, это заставляет меня улыбаться,
- Я считал это невозможным, считал, что это сложно найти,
- Ну ладно, в любом случае, не обращайте внимания…
И снова этот припев! И снова крики официантки… А потом, когда вы лежите в постели, она рассказывает тебе, что иногда с ней такое бывает – оргазм приходит за оргазмом, и она ничего не может с этим поделать.
– Просто как кролик какой-то! – смеется она, но ты не слушаешь ее. Ты слушаешь радио, потому что то, что там играют, более удобоваримо, нежели то словодрочество, которое изливает на тебя официантка.
- Проснись! (Проснись!)
- Макияж чуть-чуть поправь, схватив кисть!
- Шрамы после встряски – скрой их!
- Почему должна ты оставлять ключи на столе?
- Твой выход – создать очередную байку о себе…
Официантка сидит на тебе и демонстративно загибает пальцы, считая количество оргазмов, которые она могла бы испытать с тобой, как с кем-то там еще…
- Я не думаю, что ты веришь
- В мой самооправданный суицид,
- Я плачу, когда ангелы заслуживают смерти.
- Отец, Отец, Отец, Отец, Отец,
- В твои руки я кладу свою душу,
- Отец, в твои руки…
- Почему же ты покинул меня?
- В твоих глазах покинул меня?
- В твоих мыслях покинул меня?
- В твоем сердце покинул меня…
Сядь за стол. Шарманка скрыта старой кожей небольшого чемодана. С тех пор, как ты вернулся из Акрида, ты еще ни разу не открывал этот проклятый чемодан. Какого черта должно что-то меняться сейчас? Официантка стонет во сне.
– Нет, нет. Так я не хочу! – шепчет она.
Закури сигарету. Спать все равно не хочется, так что, наверно, придется открывать чемодан – все лучше, чем сходить с ума, разговаривая с Майком.
– Как вас много! – шепчет официантка, и ты почему-то уверен, что речь идет уж точно не о рыбках в аквариуме…
Еще одна сигарета… Сходи на кухню и выброси в мусоропровод скопившиеся в пепельнице окурки. Голая официантка проходит мимо, словно тебя нет. Босые ноги шлепают по полу. Дверь в туалет не закрывается… Новая сигарета… Шлеп, шлеп, шлеп, шлеп – официантка забирается в кровать и сразу засыпает… Чертов чемодан! Ты открываешь его, но шарманки там нет. Кто-то украл твою шарманку. Кто-то Украл Твою Шарманку. КТО-ТО УКРАЛ ТВОЮ ШАРМАНКУ… На кой черт кому-то нужна чужая шарманка?! Ты снова заглядываешь в чемодан. Нет. Не показалось. Дождись утра и спроси девушку, которая убирается в твоем номере, куда она дела твою шарманку.
– Поговорите с менеджером, – говорит она.
– Где моя шарманка? – спрашиваешь жирного.
Он смотрит на тебя и спрашивает, почему ты пришел к нему в таком виде. Ты смотришь на себя и не видишь ничего, кроме трусов и тапочек.
– Ты ведь только из «Ексодуса», – качает головой жирный.
– Это не наркотики, – говоришь ты.
– Вот как? – говорит он.
– А мне плевать! – говоришь ты. – Где шарманка?
– Завязывай ты с этим, – говорит жирный и протягивает тебе визитку правительственной организации «Феликс». Такое же название было выбито на твоей шарманке. Они даже иногда звонили тебе и спрашивали, не нуждается ли их продукция в ремонте или замене. Всегда такие вежливые. Всегда такие безразличные.
– На кой черт им понадобилась моя шарманка? – спрашиваешь ты жирного.
– Вот именно – твоя, – говорит он.
Ты возвращаешься в свой номер, идешь и думаешь, почему же ты не одет.
– Это все тот мост, – говорит тебе Майк, когда ты поднимаешься на лифте. – Считай, что ты уже идешь по нему. Считай, что ты уже… – он смолкает, потому что лифт останавливается и в него начинают набиваться люди. Один, второй, третий…
Ты возвращаешься в свой номер и звонишь в «Феликс». Улыбчивая до отвращения брюнетка говорит, что тебе присвоен номер 1354 и что твоя шарманка не поддавалась ремонту, поэтому тебе заменят ее в соответствии с пожизненной гарантией на товар.
– А что было не так с моей шарманкой? – спрашиваешь ты.
Продолжая улыбаться, брюнетка говорит, что просто секретарь, но если ты готов подождать, то она может узнать причины. Ты соглашаешься. Экран гаснет. Тишина. Даже Майка – и того нет, наверно, пошел по таким же, как он сам, несуществующим бабам. Сигареты кончаются. Нужно было спросить у секретарши, сколько придется ждать. А лучше сказать, что ты перезвонишь сам. И оденься, в конце концов!
Выпавший за ночь снег скрипит под подошвами ботинок. Купленный блок «Пэл-Мэла» морозит пальцы. Хочется курить, но для этого нужно разорвать целлофан, в который затянут блок, а ты не хочешь, чтобы всю дорогу до дома из блока вываливались пачки.
– Вот в одежде уже гораздо лучше, – говорит жирный, растягивая безобразные складки своих щек в подобии улыбки. Ты спрашиваешь о погоде. Он жалуется на боли в области печени и сердца.
– Восточный трек еще не чистили? – спрашиваешь ты и получаешь еще одну порцию жалоб, на этот раз о повышении процента поломок техники во время морозов. – Как расчистят, скажешь, – говоришь ты.
Старый лифт поднимает тебя и какую-то морщинистую женщину с мопсом на руках.
– Я видела вас без одежды сегодня утром, – говорит женщина с укором. Ты надеешься, что с укором. Надеешься и молчишь. А женщина и ее мопс смотрят на тебя.
– По-моему, ты сходишь с ума, – говорит тебе Майк.
– Я не слушаю тебя.
– Ты сходишь с ума.
– Не слушаю.
– Сходишь с ума.
– Не слушаю!
– Сумасшедший! – говорит женщина с мопсом и останавливает лифт.
– Видишь, – говорит тебе Майк. – Даже она предпочитает подниматься по лестнице, чем ехать с тобой в одном лифте.
Ты выходишь в коридор. Двери закрываются за спиной, разделяя тебя и Майка. Но двери не сдержат тех, кого нет.
– Я не виноват, что ты умер, а я нет, – говоришь ты, но в коридоре никого кроме тебя нет.
Секретарша перезванивает в тот самый момент, когда ты настырно пытаешься прикурить. Бумажные спички загораются и гаснут, загораются и гаснут…
– Я не вовремя? – спрашивает секретарша, тщетно изображая смущение, словно застала тебя за чем-то непристойным.
– Это же не онанизм, – говоришь ты и наконец-то прикуриваешь.
Дым заполняет легкие. Где-то здесь был тюбик с антидепрессантами. Чувствуя свою ненужность, секретарша спешно сообщает причины изъятия шарманки.
– Вы будете забирать ее сами или выберете платную доставку?
– Доставку, – говоришь ты.
– В таком случае мы вышлем к вам курьера, – говорит секретарша. – Вам интересны расценки за доставку?
– Нет.
Секретарша желает удачного дня и отключается. Ты смотришь на темный экран и думаешь, зачем Кэт понадобилось сообщать в «Феликс» о неисправности твоей шарманки.
– Вот так всегда, – говорит Майк. – Ты сидишь и ломаешь голову, как помочь людям, а люди берут и помогают тебе.
Новая шарманка выглядит совершенно чужой и незнакомой. Курьер хотел выписать счет, но ты настоял, чтобы расплатиться наличными.
– Видела бы тебя твоя мать! – говорит Майк.
– Ты не знал мою мать, – говоришь ты и думаешь, что старая шарманка была единственным, что напоминало тебе о ней. Теперь остался лишь старый кожаный чемодан.
– Может, сначала проверишь? – спрашивает Майк, когда ты убираешь новую шарманку в старый чемодан.
– А чего ее проверять-то?! – говоришь ты.
– Ну не знаю, – улыбается Майк. – Вдруг начнет писать какие-нибудь скабрезности или что…
– Чертова машина! – ругаешься ты, потому что новая шарманка почему-то не помещается в чемодан.
– Антидепрессанты в левом кармане, – напоминает Майк… И позже. Намного позже. Когда день подошел к концу, в желудке переваривается ужин, а ты лежишь на кровати и притворяешься, что спишь: – Знаешь, Ян, по-моему, у тебя самая бессмысленная жизнь из всех, кого я когда-либо знал, – говорит Майк.
Ночь. Радио тихо играет. Ты сидишь за столом, и новая шарманка насилует твой мозг, пробирается в твою память. И ты думаешь… Нет, ты надеешься, что старая шарманка действительно была неисправной. Может быть, когда в «Феликсе» настраивали ее для тебя, что-то напутали, как это всегда бывает. Ведь когда ей владела твоя мать, она была счастлива, перечитывая созданные шарманкой листы. А ты? Во что превратился ты? Ты надеешься, что с новой все будет по-другому. Как сказал проповедник, закаленный характер рождает надежду. И если даже это не сработает, то, по крайней мере, пока ты здесь, за столом, отдаешь свой разум этой чертовой машине, Майка нет в твоей жизни. И только поэтому ты готов сидеть здесь часами…
Ночь. Радио все еще работает. Ты читаешь созданные шарманкой листы. Ничего не изменилось. Всего лишь новый корпус со старым содержанием, и песня по радио как-то неназойливо вгрызается в голову:
- Тебя держат в неведении.
- Ты знаешь, что все они притворяются.
- Тебя держат в неведении.
- Ну вот, началось…
- Давай, вытаскивай свои скелеты.
- Пой в такт марширующим костям.
- Им нужно, чтобы тебя похоронили, глубоко закопав.
- Твои секреты готовы выйти наружу.
- А ты к этому готов?
- Я больше не хочу ни в чем разбираться.
- Закончена безграмотная мольба.
- Это все… оправдание.
- Парень, это бесконечно…
- Колесо, вращающее меня,
- Никогда не остановится, никогда.
- И это для меня не ново…
Ты слушаешь песню, и в какой-то момент тебе кажется, что эти же строчки написаны на созданных твоей шарманкой листах. Но это не так. Это безумие. Эта чертова машина сводит тебя с ума!
– Что ты делаешь? – спрашивает Майк, когда ты набираешь на видеофоне номер «Феликса».
Ты не отвечаешь. Закуриваешь сигарету и ждешь перед черным экраном.
– Это же не бесплатная «горячая линия»! – смеется Майк. – Знаешь, куда люди звонят обычно ночью? Верно, а еще лучше завести настоящую подружку и спать. Понимаешь? Спать! – он смолкает, потому что экран вспыхивает ярким светом.
Блондинка. Безупречная и до отвращения улыбчивая, как брюнетка, с которой ты разговаривал днем. Она смотрит на тебя большими голубыми глазами и спрашивает, чем может помочь. Ты орешь на нее, говоришь, что новая шарманка еще безумнее, чем прежняя, а она просит тебя оставаться на связи и выключает экран… Тишина.
– Похоже, тебе снова пора в «Ексодус», – говорит Майк и тяжело вздыхает.
Экран снова вспыхивает. Блондинка извиняется за то, что заставила ждать, и говорит, что завтра к тебе лично приедут сотрудники «Феликса» и все проверят на месте. Но когда наступает утро и ты открываешь дверь, на пороге стоят правительственные агенты и говорят, что ты должен проследовать с ними.
– Вот тебе и еще один шаг по мосту Чинват, – говорит Майк. – Еще один шаг.
Глава вторая
Закон – нечто духовное, я же – смертный. Я был продан в рабство греху. Я не ведаю, что делаю, вернее, я делаю то, что сам же ненавижу. И если я творю то, чего сам не желаю, то значит, я согласен с законом о том, что он добр. Но на самом деле не я все это делаю, а грех, живущий во мне. Да, я знаю, что добро не живет во мне, в моей грешной природе. Желание совершать праведные поступки всегда со мной, но я не совершаю эти поступки. Ибо не творю я добро, как мне бы хотелось, но вместо того я творю то самое зло, которое не хочу совершать.
Послание к римлянам 14–19
Агент Хэнзард показывает тебе фотографию азиатки и говорит, что ее зовут Миранда Чжунг.
– Так значит, она существует? – спрашиваешь ты.
– Что значит, существует? – спрашивает агент.
Ты пожимаешь плечами и говоришь, что, когда встречался с азиаткой в квартире Шмидта, она дала тебе свою визитку, но, когда ты позвонил по указанному номеру, мужчина ответил, что не знает никаких азиаток.
– Как выглядел этот мужчина? – спрашивает агент.
– Не помню, – говоришь ты.
– Что вы делали в квартире Шмидта?
– Искал Диану. Это копир, который принадлежит моей сестре…
– Мы знаем, кто такая Диана.
– Вот как?
– Вы знали, что Шмидт в розыске?
– Нет.
– Вы знали, что Миранда Чжунг в розыске?
– Нет.
– Как вы познакомились со Шмидтом?
– Он приехал ко мне.
– Почему?
– Потому что его шарманка начала писать обо мне.
– Почему?
– Не знаю, я не создавал этих машин.
– Ваша шарманка принадлежала вашей матери и досталась вам после ее смерти, когда вы вернулись с фронта?
– Да.
– Почему вы записались добровольцем, прибавив себе лишний год?
– Тогда это мало кого волновало.
– Что вы хотели доказать этим поступком?
– Ничего.
– Вам нравилось убивать?
– Лишь тех, кто по другую сторону.
– У вас есть награды?
– Я никогда не хотел быть героем.
– Почему по окончании войны вы не остались в армии?
– Потому что война закончилась.
– Значит, вы служили лишь потому, что была война?
– Да.
– Что вы можете сказать об офицерах?
– Ничего.
– Ничего хорошего или ничего плохого?
– Просто ничего.
– Вы поддерживаете отношения с сослуживцами?
– Они все погибли.
– Вы обвиняете себя в их смерти?
– Нет.
– Они могли бы обвинить в своей смерти вас?
– Это война.
– Вас никогда не посещали мысли о суициде?
– Нет.
– Почему же тогда вы посещаете психоаналитика?
– Потому что это оплачивает правительство.
– Вы когда-нибудь употребляли наркотики?
– Да.
– Вы считаете себя наркоманом?
– Нет.
– Вы считаете, что легализация наркотиков – это плохо?
– Нет.
– Вы обвиняете правительство в том, что во время войны вас заставляли принимать психотропные препараты?
– Нет.
– Как вы думаете, почему Миранда Чжунг выбрала вас главным персонажем в своей статье о молодых солдатах, вернувшихся с войны?
– Потому что у меня есть шарманка.
– Это ваше мнение?
– Нет, это она сама мне сказала.
– В квартире Шмидта?
– Да.
– Шмидт может это подтвердить?
– Его не было дома.
– Тогда как вы смогли войти?
– Дверь была открыта.
– Вы знаете, где сейчас находится Шмидт?
– Нет.
– Вы знаете, где сейчас находится Миранда Чжунг?
– Нет.
– Какие чувства вызвала у вас эта женщина?
– Никаких.
– Но ведь она азиатка.
– Война закончилась.
– Со сколькими женщинами вы состоите в постоянной физической связи?
– С одной.
– У вас есть дети?
– Нет.
– Как вы можете охарактеризовать свою жизнь?
– Никак.
– Это вас тревожит?
– Нет.
– У вас есть друзья?
– Один.
– Как его имя?
– Он умер. Уже давно умер.
Агент Раш сменяет агента Хэнзарда и рассказывает о том, как пытал азиатов током.
– Вас это беспокоит? – спрашивает он.
– Нет, – говоришь ты.
– Вы когда-нибудь принимали участие в чем-то подобном?
– Нет.
– А хотели?
– Нет.
– Если бы снова началась война, вы бы ушли добровольцем?
– Нет.
– Почему?
– Потому что война не начнется.
Раш кивает, делает какую-то пометку и достает пачку сигарет.
– Закуривайте, – предлагает он. Бумажные спички разгораются лишь с третьей попытки. – После войны мирная жизнь кажется лишенной смысла, не так ли? – спрашивает Раш.
Ты затягиваешься сигаретой и говоришь, что иногда выпиваешь с пастырем из местной церкви.
– Так вот он говорит: блажен тот, кто может поступать как считает правильным и при этом не чувствовать себя виноватым, а все то, что совершается без веры в то, что это правильно, – грех.
– А по вам и не скажешь, что вы верующий человек, – говорит Раш.
– Нет, не верующий, просто проповедник иногда уж больно хорошо говорит, а иногда несет такую чушь, что остается только пить.
– Да, – взгляд агента устремляется куда-то сквозь тебя. – Так вы считаете, что воевали зазря?
– Я говорю не о войне. Я говорю о том, что сейчас.
– Нынче все сложно.
– Да уж, – говоришь ты.
Вы сидите и курите, слушая тишину.
– Странно, – говорит Раш. – Ты мог бы быть моим сыном или другом. Но мы сидим по разные стороны этого стола, и ничто не сможет изменить этого. И как бы сильно не билось сердце, рука навсегда останется твердой, и мы, не колеблясь, нажмем на курок, как только на то будет необходимость. И никаких сомнений и угрызений совести.
Ты выходишь из здания АНБ, и желтый аэрокэб уже ждет тебя. Медсестра в «Ексодусе» извиняется, говорит, что ошибки нет, и снова извиняется.
– А мост все уже и уже, – говорит тебе Майк.
Ты выходишь на улицу и читаешь брошюрку о вирусе Клейптона, обнаруженном в твоей крови. Лекарства нет.
– Ну и сколько тебе осталось? – спрашивает Майк. – Сколько еще шагов вперед?
Ты пожимаешь плечами. Вирус Клейптона вывели азиаты в конце войны, когда все уже, по сути, было решено. Их женщины добровольно позволяли ввести себе этот вирус, а потом отправлялись в захваченные армиями Акрида города и отдавались солдатам победителей.
– Да, дикие были времена, – говорит Майк, словно читая твои мысли. – Глупо, наверно, избежать пули, чтобы потом сдохнуть от вируса. – И Майк уже не рядом с тобой. Он сидит под ясенем и играет на гитаре:
- Все, кого я когда-то любил,
- Промелькнули у меня перед глазами,
- И ничего больше не имело значения.
- Я глядел в небо…
- Ну, я хотел чего-то лучшего, приятель,
- Я хотел чего-то нового.
- Ну, я хотел чего-то прекрасного.
- Я хотел чего-то истинного.
- И, приятель, я не ищу повода
- Потерять что-то…
- Когда колеса перестают крутиться,
- Когда колеса касаются земли
- И ты чувствуешь, что все закончено,
- Здесь для тебя ничего не осталось…
Бармен спрашивает, что будешь пить. Заказываешь пиво. Пена медленно ползет по узкому горлышку вверх. Запах солода врезается в ноздри. К нему добавляется запах затушенных сигарет, человеческой плоти и пота. Чувство такое, что это не бар, а мусорный бак. Оглядись. Никого, кроме тебя и бармена. Похоже, все эти запахи исходят уже от самих стен.
– Что-то не так? – спрашивает тебя бармен.
– Здесь воняет, – говоришь ты.