Шарманщик Одоевский Владимир

Глава первая

Я сокрушу мудрость мудрецов и сведу на нет разум разумных.

Исайя 29:14

Ибо глупость Божья превосходит мудрость человеческую, а слабость Божья сильнее силы человеческой.

Первое послание к Коринфянам 1:25

И закончилось смутное время в хрустальном замке. И был избран новый правитель. И был праздник. И было счастье…

– Почему ты не пируешь с остальными? – спросила Бертина, но Флаиа не ответила ей. – Никто не может оспаривать последний выбор посланника, – сказала дряхлеющая женщина.

– Для меня он просто Джаад.

– Для меня тоже.

Две женщины, две соперницы, посмотрели друг другу в глаза.

– Думаешь, он ушел из-за меня? – спросила Флаиа.

– Он всегда уходит.

– Что это значит?

– От Абак ко мне, от меня к тебе, от тебя к либертинцам. Наверное, Легий и выбрал его именно поэтому.

– Скажи, – осторожно спросила Флаиа, – Джаад оставил тебя, потому что ему велел так Легий или потому что Джаад не захотел видеть, как ты стареешь?

– Думаю, дело не в страхе и приказах. Думаю, дело в самом Джааде.

– Он всегда что-то искал, – вздохнула Флаиа.

– Он искал тех, кому он нужен, – глаза Бертины блеснули. – Помню, когда мы были вместе, он всегда поступал так, словно желал проверить мою преданность ему.

– Я этого никогда не замечала.

– Я тоже этого не замечала, пока не потеряла его.

– У нас все было иначе.

– У тебя все было иначе, – грустно улыбнулась Бертина. – В любви всегда есть еще одна пара глаз, которая видит иначе, чем ты.

– Хочешь сказать, что я никогда не понимала Джаада?

– Неважно, понимала его ты или нет. Главное – был он с тобой счастлив или нет.

– А ты?

– А что я?

– Думаешь, с тобой он был счастлив?

– Думаю, ему нравилась моя порочность.

– Он не порочен, Бертина! – возмутилась Флаиа. – Тело для него никогда ничего не значило!

– И он никогда не хотел прикоснуться к тебе? Никогда не хотел изучить твое тело и вдохнуть его жизнь в одну из своих скульптур?

– Иногда.

– Вот видишь.

– Но это было просто желание, которое всегда можно контролировать. Мы жили не плотью, а чувствами, если, конечно, ты знаешь, что это…

– Знаю, – покрытое морщинами лицо напряглось. – Знаешь, сколько дней я ждала, что он вернется. Не в то время, когда он ушел к тебе, а сейчас, когда Джаад предпочел нам либертинцев.

– Но он не хотел тебя.

– Нет, – в выцветших глазах вспыхнул бессильный гнев. – Мне больно это говорить, но думаю, он ждал лишь одного человека.

– Меня? – робко спросила Флаиа.

– Тебя, – выдохнула Бертина. – Но ты позволила ему уйти. Ты сидела здесь, пока он обливался слезами в чужом мире. Ты оставила его. Предала.

– Я ждала его!

– Это он ждал тебя, а ты смиренно принимала неизбежность, – высушенные временем пальцы Бертины сжали молодую руку соперницы. – Знала ли ты, чем жил Джаад до тебя? Знала ли ты его прежнюю жизнь, не здесь, а там, за пределами замка?!

– Пожалуйста, отпусти меня!

– Как мог Джаад любить человека, который любит только свои чувства?! – Бертина ослабила хватку, позволяя Флаиа освободить руку.

– Никогда больше не прикасайся ко мне! Ни ты, ни кто-либо другой!

– Как мог Джаад любить тебя… – вздохнула Бертина. – Как мог любить…

Абак ждала тот день, когда брат оставит Хрустальный замок и вернется к ней, но вместо этого сама оказалась в Хрустальном замке. Кариш раболепно оглядывался по сторонам, а она лишь пыталась сдержать нарастающее чувство тревоги. Длинные коридоры уходили в бесконечную даль, залы были огромными и кристально чистыми. В фонтанах журчала неиссякаемая вода, которая несла жизнь и могла исцелить все болезни…

– Прости, что не смогла сама прийти к тебе, – сказала Бертина Абак и посмотрела на Кариша. – Это твой муж?

– Пока еще нет, – сказала Абак, поражаясь, насколько же быстро время забирает красоту и свежесть.

– Что-то не так? – спросила Бертина.

– Ты всегда была такой красивой! – призналась Абак.

– А ты всегда была честной, – грустно улыбнулась Бертина. – Помнишь, что говорил об этом Джаад?

– Ложь, как змеиный яд, убивает медленно, но верно?

– Именно.

Они замолчали, зная, что ждать больше нельзя.

– Что с моим братом? – решилась начать Абак.

– Он не вернулся.

– Не вернулся? Как не вернулся?

– Пойдем, – Бертина взяла ее под руку. – Я отведу тебя к женщине, с которой Джаад жил последние столетия. Она лучше меня сможет объяснить тебе его решение…

В покоях Флаиа было тихо и пахло фимиамом. Чистое небо уходило за горизонт. Ветер колыхал шторы.

– Почему ты отпустила его? – тихо спросила Абак.

– Я не знала, что он уйдет, – призналась Флаиа.

– Значит, ты ничего не знала.

– Последнее время мне тоже начинает так казаться.

– Если бы Бертина была чуть моложе…

– Никто не мог знать, как поступит Джаад.

– Невозможно знать то, что ты не понимаешь.

– Думаешь, я не понимала его?

– Нет.

– Но мы любили друг друга.

– Иногда этого мало.

– Ты говоришь как Бертина.

– Я говорю как сестра Джаада.

– Почему же он никогда не хотел навестить тебя?

– Он не хотел этого только когда жил с тобой.

Женщины замолчали. Кариш стоял на балконе и как завороженный разглядывал раскинувшийся внизу мир.

– Я могу попытаться вернуть его, – сказала Флаиа.

– Ты должна попытаться, – Абак взяла ее за руку, чувствуя, как напряглось ее тело. – И неважно, сделаешь ты это ради него, меня или самой себя. Главное, чтобы он вернулся. Главное, чтобы он захотел вернуться…

Огоньки в глазах Бертины потухли, словно время высосало из нее и эту силу.

– Ты просишь меня помочь тебе? – спросила она Флаию.

– Да, – голос был тихим, надломленным. – Ты – наблюдатель. В твоем праве отвести меня туда.

– Прошло слишком много времени…

– Я должна…

– Мы потеряли его след, – только сейчас Бертина повернулась к просящей женщине лицом. – Мир либертинцев слишком велик…

– Ну и что.

– Ты не знаешь его законов, не знаешь правил.

– Джаад тоже не знал.

– Ты не Джаад!

– Но лишь я могу вернуть его. Ты же сама так сказала.

– Может быть, я этого не хочу.

– Не хочешь, чтобы вернулся Джаад?

– Не хочу, чтобы его вернула ты.

Они какое-то время молчали, не решаясь заглянуть друг другу в глаза.

– Если бы я только знала иной способ… – прошептала Бертина.

Саддук искрился и пульсировал за спиной женщин. Всплески неисчерпаемой энергии тянулись к ним, не желая отпускать в этот странный, враждебный мир.

– Чувство такое, будто только что родилась заново, – сказала Флаиа, обхватывая руками свои худые плечи. – Почему здесь так холодно?

– Это ветер, – сказала Бертина.

– Ветер? Разве у нас нет ветра?

– У нас все контролирует Саддук, здесь же никто ничего не контролирует.

– Странно, что этот мир все еще живет.

– Ты удивишься, когда узнаешь, сколько здесь всего странного.

– Я уже удивляюсь, – поежилась Флаиа и с надеждой посмотрела на сгусток энергии, который была вынуждена оставить. – Что это за место? – спросила она, оглядываясь.

– Это пригород Акрида. Двор одного из частных домов.

– Здесь живет Джаад?

– Нет. Но здесь живет тот, кто сможет тебе помочь найти Джаада.

– Я что… Я должна буду общаться с либертинцами?!

– И не только общаться, – в глазах Бертины на мгновение вспыхнул огонь, но тут же погас. – Постучишь в дверь и, когда тебе откроют, расскажешь обо всем, что знаешь.

– Но разве я имею право?

– Ты хочешь искать Джаада или соблюдать правила?!

– Но…

– Никаких «но»! – Бертина обернулась и посмотрела на пульсирующий кокон. – Сделаешь, что я говорю, и вернешься сюда. Я буду ждать тебя.

Флаиа сомневалась.

– Два часа в этом странном, объятом ночью мире, а потом целая жизнь с человеком, которого ты любишь, – разве это не стоит того?! – и снова огонь в глазах. Огонь, который Бертина уже не могла скрыть. – Иди же! – прикрикнула она.

Флаиа вздрогнула, повернулась и, пошатываясь, пошла по коротко стриженному газону в направлении небольшого одноэтажного дома…

Стук в дверь был негромким, но Хааст проснулся. Жена тихо посапывала во сне. Распятье над кроватью поблескивало в лунном свете. Хааст посмотрел на часы – 2.30. «Может быть, что-то случилось на базе?» – подумал он, поднимаясь с кровати. Пол был холодным. Хааст отыскал тапки и пошел открывать.

– Кто вы? – сонно спросил он стоявшую на пороге светловолосою девушку. Одежды на ней почти не было, если не считать тонкую, прозрачную накидку, под которой хорошо просматривалось худое тело. – Почему вы в таком виде?

– Я… – девушка обернулась, словно ища поддержки у невидимого спутника. – Я должна кое-что рассказать, – тихо сказала она, почти шепотом. Хааст напомнил ей, который час. – Я должна кое-что рассказать, – настырно повторила она.

– Идите домой, – посоветовал Хааст, но дверь закрывать не стал. Молодая грудь под прозрачной накидкой девушки вздрогнула. Небольшие соски набухли от холода. Ветер осторожно перебирал длинные белые волосы. – Где вы живете?

– Далеко.

– Далеко? – Хааст подумал о жене и что она скажет, если он впустит эту девушку в дом. – Как же вы оказались здесь?

– Саддук.

– Что?

– Саддук перенес меня из моего мира в ваш.

– Сад-дук? – переспросил Хааст, пытаясь разглядеть зрачки девушки. «Нет, на наркоманку не похожа», – думал он.

– Саддук управляет нашим миром, контролирует природу и все физические и биологические процессы…

– Пожалуй, лучше пройти в дом, – сказал Хааст, пытаясь взять девушку за руку. Она вырвалась. Шарахнулась от него как от огня. – Что с вами? – опешил Хааст.

– Никогда… Никогда не смей прикасаться ко мне! – прошипела девушка.

– Успокойтесь…

Хааст снова попытался взять ее за руку. И снова она вырвалась. Вырвалась и побежала прочь. Порыв ветра растрепал ее длинные волосы и неприлично поднял к поясу прозрачную накидку.

– Стойте! – кричал Хааст, пытаясь догнать ее. – Прошу вас, стойте!

– Бертина! – закричала девушка, останавливаясь возле высокого забора. – Где ты, Бертина?!

Хааст схватил ее за плечи и повалил на землю. Она не сопротивлялась. Лежала под ним и продолжала звать кого-то, но голос с каждым новым мгновением становился все более и более безнадежным…

Горы. Бертина оставила защитный кокон, позволяя ледяному ветру коснуться ее тела. Заиндевелые окна долго не хотели оттаивать от ее дыхания, но в конце ей все-таки удалось отогреть небольшой участок, чтобы заглянуть в дом. Джаад сидел возле камина, слепо исследуя лицо десятилетнего мальчишки с черными кудрявыми волосами. Зрение покинуло его, словно в наказание за принятое им решение. Этот мир был слишком ярким, слишком сочным для слабых глаз, здоровье которых поддерживал Саддук. Когда Бертина последний раз навещала своего возлюбленного, он еще что-то видел. Сейчас же был совершенно слеп. Слеп, но не печален, и это сводило Бертину с ума. Ей хотелось войти в дом и рассказать этому слепцу, как она поступила с его женщиной. Как она поступила с той, на которую он променял ее. Рассказать и увидеть боль и страдания на этом родном лице. И когда из невидящих глаз польются слезы, она рассмеется. И это будет ее месть, которая убьет любимого человека, ставшего ей ненавистным. Но именно поэтому, чтобы продлить мучения, она никогда не сделает этого. Она будет приходить сюда и упиваться своим триумфом. И жить. Жить так долго, как только сможет, чтобы увидеть мучения всех, кто предал ее и заставил страдать. И никто не сможет спасти их от этого гнева…

Фрай. Флаиа смотрела то на него, то на Хааста и понимала, что они не верят ни одному ее слову. Преданная и всеми забытая. Гнев бурыми пятнами покрывал ее бледные щеки, пронзал насквозь естество, и не было от него спасения. «Возможно, – думала Флаиа, – виной всему этот несовершенный мир, который пропитан ненавистью и гневом. Он здесь повсюду, как вирус, от которого нет спасения. Он заразил Джаада, проник в сознание Бертины и вот теперь подчиняет меня. И власть его с каждым часом становится все сильнее».

– Да поверьте же мне! – закричала Флаиа, вскакивая на ноги.

Стул с грохотом опрокинулся на пол. Пальцы сжали горлышко графина, который стоял на столе Фрая. Ведомая гневом рука занесла его над головой. Вода полилась на пол, струясь и извиваясь по худому телу. Лицо Фрая было таким близким, таким самодовольным – идеальная цель. Хааст перехватил руку разгневанной девушки. Стальная хватка сдавила запястье. Флаиа разжала пальцы. Графин упал и разбился. Зазвенело стекло. Гнев не находил выхода, сжимая сердце бессильной яростью.

– Ненавижу! – верещала Флаиа. – Ненавижу вас всех!

А Фрай уже вызывал санитаров и набирал в шприц лекарство для внутривенной инъекции…

Нависшие над кроватью стены что-то тихо нашептывали, словно плакальщики, собравшиеся у постели умирающего, имя которого они узнали лишь перед тем, как войти к нему. Больничный халат, который надели на Флаию, пропитался потом и вонял. Этот запах вгрызался в ноздри и сводил с ума больше, чем нависшие белые стены. «Этот мир убивает меня, – думала она. – Я заразилась его распадом. Его гниение проникло в мое тело и теперь пытается проникнуть в мой разум». И не было спасения от этих мыслей. Они жили отдельной от хозяйки жизнью, сводя ее с ума осознанием безнадежности и бесконечной тревоги.

– Бертина! – закричала Флаиа, выгибая спину, пытаясь разорвать сдерживающие ее тело ремни. – Я убью тебя, Бертина! Убьюююю…

А стены все перешептывались и перешептывались о чем-то…

– Потрясающе, – сказал Фрай, наблюдая на мониторе за конвульсиями обезумевшей девушки. – Где ты нашел ее?

– Нигде, – покачал головой Хааст. – Она сама пришла ко мне.

– Потрясающе, – Фрай облизнул полные губы. – И это тело… Ты видел ее кожу? Она практически идеальна…

– Убью! – верещала на мониторе Флаиа.

– А кто такая Бертина? – он включил запись разговора в его кабинете. – Это что, какая-то соперница? Подумать только, как легко в этом мире свести человека с ума?! Немного чувств, немного неверности – и вот он, результат, – он снова посмотрел на монитор, где Флаиа неистовствовала в своей палате. – А ведь она так красива! Кто-то мог бы быть счастлив, заполучив это тело себе в жены…

Искушение было слишком сильным. Бертина боролась с ним так долго, как только могла, но оно было сильнее здравого смысла. Увидеть боль, увидеть страх, увидеть муки… Пространство вздрогнуло, пронзаемое искрящейся энергией.

– Ты! – прошипела Флаиа, и громкий смех ее соперницы прорезал тишину затянутой в мягкий войлок палаты. – Я убью тебя!

– Нет, не убьешь, – Бертина деловито прохаживалась вдоль кровати. – Как же ты хороша! – Изуродованная временем рука прикоснулась к обнаженной ноге.

Флаиа напряглась. Напряглась, словно хищник, который выжидает, чтобы разорвать свою жертву: неподвижно, беззвучно, готовясь к финальному броску.

– Я говорила тебе, что Джаад ослеп? – пальцы Бертины заскользили выше, под подол пропахшего потом голубого халата. – Знаешь, что ценят в женщинах в этом мире?

– Ненавижу тебя, – Флаиа сжала ноги, пытаясь остановить руку Бертины. – Ненавижу… – она выгнула спину, задыхаясь от беспомощности.

– Посмотри на меня, – велела Бертина. – Посмотри на меня! – Ремни впились в молодую кожу. Из темных глаз потекли слезы. – Ты никогда не вернешься в свой мир! Не захочешь возвращаться! – шептала Бертина, а слезы все катились и катились по раскрасневшимся щекам Флаии…

Фрай не отрываясь смотрел на монитор. Он не мигал, боясь упустить хоть что-то. Помехи на мониторе то появлялись, то исчезали. Фрай прибавил звук, пытаясь расслышать за нескончаемым треском голос старой женщины, вышедшей из искрящегося кокона. «Что это? Кто это?» – лихорадочно соображал Фрай.

Зазвонил видеофон. Фрай попытался на ощупь отключить его, но в итоге просто смахнул со стола.

«Ты никогда не вернешься в свой мир. Не захочешь возвращаться», – не столько расслышал, сколько прочитал по губам старухи Фрай.

У него началась икота. Он задержал дыхание. Забыл, что надо дышать. Немигающие глаза налились кровью, и в какой-то момент Фраю показалось, что по его щекам текут не слезы, а кровь из лопнувших капилляров. Но все это не имело никакого значения. Лишь старуха и пульсирующий кокон…

Фрай шел по коридору, и сердце бешено колотилось в груди. «Главное не бежать! – думал он. – Главное не показывать подчиненным свое волнение!»

Девушка. Она все еще плакала, когда Фрай вошел в ее палату. Не сломленная, нет. Скорее, отмеченная клеймом ненависти и гнева. Она смотрела на Фрая, и взгляд этот мог растопить любой ледник, прожечь тело и испепелить сердце.

– Я убью ее! – шипела она. – Убью! Убью! Убью…

Ночь. Фрай лежал в кровати и не мог заснуть. Он не сошел с ума. То, что он видел, было так же реально, как разбившийся видеофон, который он сбросил на пол, как простыни, прикасавшиеся к его телу, как газы, бурчащие в животе… Фрай встал с кровати и включил запись, на которой девушка, привезенная Хаастом, рассказывала о войне с Сересом и ее истинных причинах. Что если все это правда? Что если весь этот мир, который он знает, всего лишь полигон для выборов тех, кто всегда будет стоять на десяток ступеней выше? Нет, люди не должны знать об этом. Никто не должен знать об этом, кроме тех, кто стал невольным свидетелем открывшейся истины. Потому что правда перевернет мир, изменит его, уничтожит…

– Я не позволю этому случиться, – решительно заявил Фрай. Нет, не заявил. Он поклялся в этом. Поклялся самому себе. Ведь теперь он знает. Знает то, что не должен был знать. И он изучит эти знания. Изучит и преумножит…

Яркий, всепроникающий свет бил в глаза. Ремни все еще сковывали тело, но Флаиа уже не обращала на это внимания. Искрящиеся диски в созданной Фраем камере вращались вокруг нее. Десятки, сотни дисков… Флаиа зажмурилась, чувствуя, как что-то незримое пробирается в мозг. Она попыталась сопротивляться, но это было сильнее нее. Оно стирало воспоминания, стирало чувства, стирало личность. Сначала Флаиа забыла о своем мире, затем о жизни, которая была прежде, о Джааде, Бертине… У нее не осталось ничего, кроме ненависти и гнева, но вскоре и они превратились в прах… Осталась лишь пустота, которая звенела в ушах своим совершенством. Звенела и звенела… И этот звук начинал нравиться ей – девушке без имени. Девушке без прошлого. Девушке без чувств…

Четыре девушки копира были молчаливы и холодны. На вид им было лет тринадцать-шестнадцать, не больше. Идеально гладкая кожа, правильные черты лица, длинные волосы… Если бы Хааст не знал, что пятая девушка когда-то была человеком, то ни за что не нашел бы отличий. По крайней мере, с первого взгляда.

– Нас могут отдать под суд за это, – сказал он Фраю.

Доктор щелкнул языком и расплылся в улыбке.

– Думаю, правительству не обязательно знать об этом. Хотя бы до тех пор, пока мы не убедимся, что система работает.

– Ты хочешь сказать, что они одобрят это?!

– Политика сложная штука, Хааст! – Фрай подозвал к себе светловолосую девушку. – Я буду наблюдать за тобой, – пообещал он.

Девушка смотрела на него темными глазами и молчала, словно машина, которая ждет указаний своего хозяина.

– Передашь ее сегодня Натану, – сказал Фрай Хаасту, продолжая смотреть на девушку. – Скажешь ему, чтобы пристроил ее в какой-нибудь дом, где ее тело придется кстати, – Фрай ждал реакции на эти слова, но лицо девушки не выражало никаких эмоций. – Думаю, они хотели бы именно этого.

– Они? – переспросил Хааст.

– Забудь, – качнул головой Фрай. – Я просто хотел кое-что проверить… И Хааст…

– Да?

– Установи за ней непрерывное наблюдение. Так, на всякий случай…

Хааст кивнул и протянул светловолосой девушке руку. Он вел ее по бесконечным коридорам и вспоминал ту ночь, когда впервые увидел ее на пороге своего дома. Тогда она возбуждала его, сейчас – нет. Девушка без памяти, девушка без прошлого… Когда она еще была другой, Хааст потратил несколько часов, пытаясь отыскать ее родственников, но все было тщетно. Она словно и не существовала в этом мире. Словно все истории были… Нет. Хааст улыбнулся. Когда-нибудь вся эта работа сведет его с ума. Вот он идет и уже готов поверить в полнейший бред, который рассказала ему эта сумасшедшая. А что потом? Он потеряет связь с реальностью и уже никогда не сможет вернуться – вот что потом. Не стоит заглядывать в бездну, если не собираешься прыгнуть в нее. А он не собирается. Он проживет долгую и счастливую жизнь и умрет нянча внуков. А бездна… Бездна – это плохо… Хааст шел и думал о внуках, а Фрай наблюдал за ним и улыбался. И казалось, весь мир принадлежит ему. Казалось… Но Фрай знал, что это не так.

Глава вторая

Гипсовый бюст кажется хрупким и беззащитным, когда Дариус берет его огрубевшими руками.

– Невероятно, правда? – спрашивает Манн.

Дариус молчит, изучая гипсовый бюст мальчика лет десяти. Толстые пальцы скользят по завиткам кучерявых волос.

– Мне пришлось выложить за него двадцать тысяч, – говорит Манн.

– Двадцать тысяч? – Дариус возвращает бюст владельцу.

– Осторожно! – предупреждает Манн. – Это же исторический момент.

– Ты уверен, что тебя не обманули?